Текст книги "Несгибаемый (СИ)"
Автор книги: Марина Агекян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
Нахмурившись, Эрик приподнялся на здоровой руке и повернулся к ней. Одеяло сползло вниз, и Клэр увидела на нем белую рубашку, скрывающую его грудь. Она вдруг вспомнила золотистую кожу, натянутую на крепкие мышцы, к которым было так приятно прикасаться, пока ей приходилось обрабатывать его раны. Она так хорошо помнила, как завороженно следила за тем, как скручиваются маленькие черные волоски на его груди, пока обтирала его влажной салфеткой…
– Клэр! – на этот раз в голосе Эрика слышалась настоящая тревога. – Что с тобой? Почему ты не можешь говорить?
Как она могла говорить, когда была оглушена сотнями новых чувств? Как могла говорить, когда, выпрямившись, он приподнял голову так, что она заметила его выразительный, подрагивающий кадык!
Она бы вечность смотрела на него, но ее привело в чувство то, что произошло потом. Эрик опустил ноги, готовый встать и подойти к ней. Ужасаясь того, что он делает, Клэр шагнула к нему, наконец, обретая дар речи.
– Что ты такое творишь!
– Я? – Он уже сидел на кровати, свесив ноги вниз. – Почему ты не отвечала мне?
Она подошла к нему достаточно близко. Как подходила много раз, но ей было так невероятно трудно, что она задыхалась. Задыхалась, глядя на человека, который сохранил подаренный ею стебелек ландыша.
– Клэр, ради Бога, что с тобой творится?
«Я не могу перестать смотреть на тебя!» – в ужасе думала она, дрожа всем телом.
– Я просто… – лепетала Клэр, усилием воли оторвав взгляд от его горла. – Я просто думала…
– О чем?
Она ни о чем, кроме него, не могла подумать. Она думала о том, что если сделает еще шаг, то окажется достаточно близко, чтобы провести рукой по его волосам, чтобы убедиться, что они такие же мягкие, как она помнила. Думала о том, что никогда бы не смогла простить себя, если бы он не очнулся.
– Как ты себя чувствуешь? – наконец, спросила она, заглянув ему в глаза. Ей всё еще было трудно дышать. Не потому, что в комнате было душно. Даже растрепанный, бледный и с густой щетиной, Эрик был так невероятно красив, что у нее перехватило дыхание. И его нос… Который разбили во время нападения на его дом. Самый замечательный нос, по которому ей захотелось провести пальцем.
– Я в полном порядке, а с тобой-то что?
– В полном? – Взглянув на его свешенные ноги, она вдруг разозлилась на него, ощущая небывалый страх оттого, что ему всё еще может грозить опасность, пусть он и пришел в себя. – Ты только вчера очнулся, а сегодня уже планируешь встать с кровати! И это тогда, когда едва можешь двигаться? Ты в своем уме!
Он снова нахмурился, но не пошевелился и не попытался лечь. И лишь изучающе смотрел на нее.
– И все равно ты не отвечаешь на мои вопросы. Клэр, – произнес он мягким, ласковым голосом. – Что с тобой, милая?
Клэр внезапно ощутила резь в глазах и поняла, что готова расплакаться. От того, что ее продолжала душить поистине пугающая нежность к нему. От того, что ей хотелось подойти к нему, обнять его и заставить позабыть обо всех тех ужасах, которые ему пришлось пережить. А еще… еще ей следовало попросить прощения за всю ту боль, которую причинила ему она сама.
– Я… принесла твой любимый завтрак, – с дрожью в голосе молвила Клэр, чувствуя тяжесть подноса.
Глаза Эрика прищурились, а потом он потрясенно вскинул брови.
– Что? – прошептал он, взглянув на поднос. На нем стояли свежезаваренный чай без сахара и молока, как он любил, жареный бекон, тосты с клубничным джемом. Еще одна чашка, прикрытая сверху блюдцем. И печенья с марципаном. Которые он так и не попробовал в прошлый раз. Эрик посмотрел на Клэр ошеломленным взглядом. – Откуда… Откуда ты знаешь, что я люблю?
Как бы Клэр не было трудно ответить, она сделала это, глядя прямо на него.
– Мне сказали.
Глаза Эрика расширились еще больше, а потом потемнели, когда он понял, что она спрашивала о нем. Узнавала у Шоу, что любит его хозяин. Она не представляла, что может когда-нибудь хоть чем-то порадовать его, но когда увидела, как его глаза наполняются нежностью и благодарностью, поняла, что готова найти еще тысячу способов, чтобы сделать его счастливым.
Клэр стояла, не шевелясь, и внезапно почувствовала себя так, будто ее ударила молния.
– Это… – начал было Эрик, но так и не закончил, вероятно от потрясения.
– Это чай без сахара и молока, – закончила за него Клэр, кивнув на чашку. – Кажется, ты именно такой чай пил в кондитерской Гайд-парка. И еще… – Она кивнула голову на чашку, прикрытую блюдцем. – Здесь теплый шоколад, который приготовил повар Алекс по старому рецепту. Я подумала, что… раз тебе понравился клубничный джем, может, тебе захочется попробовать еще и твой любимый теплый шоколад. Н-надеюсь, он также тебе понравится…
Какое-то время Эрик не шевелился, ничего не говорил, а потом к ее полной неожиданности он протянул к ней здоровую руку и забрал у нее поднос. Поставив его рядом на кровати, Эрик повернулся к ней и взял ее за руку. Тепло его ладони вызвало в ней такой глубокий трепет, что она задрожала. Глядя на нее, он притянул к себе, усадил на свое колено, и Клэр внезапно и полностью оказалась прижата к его твердой, надежной груди.
– Спасибо, – глухой прошептал он, уткнувшись ей в волосы. – Боже, Клэр ты подумала даже о шоколаде! Но не нужно было этого делать…
У нее заныло сердце, потому что это она должна была благодарить его. Он так много сделал для нее, что ей и одной жизни не хватит, чтобы…
– Нужно б-было, – едва слышно возразила Клэр, и, потеряв себя в нем, вжалась в него, крепко обняв его так, будто могла погибнуть без этого.
– Ты до смерти пугаешь меня, Клэр. Что такое?
«Я не знаю, Боже, я не знаю, что со мной!»
Клэр была так сильно напугана, что не представляла, что ей теперь делать. Слезы душили ее, просясь наружу, но она не могла заплакать, чувствуя, как ее мир накренился, и она падает. Единственный, за кого она могла уцепиться, чтобы не упасть, был Эрик. Клэр понимала, что ведет себя неразумно, но не могла заставить себя оторваться от него. Ей казалось, что она задохнется, если отпустит его. Она не могла вспомнить ни одной причины, чтобы отпустить его.
Потому что знала, что если отпустит его, мир никогда не будет прежним. Как и она сама.
– Почему ты дрожишь? – Эрик чуть крепче обнял ее за плечи, прижимая к своей груди. Такой твердой, такой теплой. – Что происходит?
– Н-ничего.
Эрик нахмурился и, слегка отстранив ее от себя, посмотрел на нее.
– Тебе нехорошо?
Клэр медленно покачала головой, не в состоянии открыть глаза.
– Всё… всё хорошо.
– Ты уверена?
Она уже ни в чем не была уверена. И внезапно Клэр поняла, что если еще хоть немного останется в его объятиях, она никогда больше не сможет отпустить его.
Ей нужно было уйти. На время выйти из его комнаты, чтобы побыть одной вдали от Эрика и справиться с тем, что обрушивалось на нее.
– Мне… мне нужно…
– Что тебе нужно?
Его голос прозвучал так, будто он был готов сделать для нее всё, что угодно. И это стало последней каплей.
– Поешь, – произнесла Клэр, осторожно высвободившись из его объятий. – Я скоро… вернусь… Я ненадолго… Мне нужно кое-что сделать.
Клэр встала и, не оглядываясь, почти выбежала из его комнаты, укрывшись в своей. Но даже тогда у нее продолжало разрываться сердце.
Потому что мир действительно перестал быть прежним.
Глава 21
Он удивительно быстро шёл на поправку намного быстрее. И рана заживала быстрее благодаря регулярным перевязкам и целебным мазям.
Вечером того дня, когда Клэр принесла его любимый завтрак, Эрик, лёжа в своей кровати и прикрыв рукой глаза, понимал, что больше не в силах справиться с тем, что душило его. Потому что Клэр делала вещи, которые не просто переворачивали ему сердце. Боже, она даже подумала принести ему шоколад, который он всё же смог попробовать!
Эрик был в панике. Потому что не представлял, как теперь продолжит путь. Поэтому он сделал то, что должен был сделать раньше. То, что отрезало все пути назад даже если он передумает ехать, но должен был поступить так, потому что дал слово. Потому что не мог больше выносить той нежности, с которой теперь Клэр относилась к нему. Не мог больше видеть ее и не желать коснуться ее.
Поэтому той же ночью попросил Тони написать письмо, которое велел потом срочно отослать в Эдинбург. Тони ошеломленно смотрел на него, но ничего не сказал, выведя на бумаге слова, которые звучали как предсмертная песня уходящего дня.
Его приговор.
Застонав, Эрик опустил руку, которую сжал в кулак. Да, так было лучше для всех. Так было бы лучше, прежде всего, для Клэр, которая теперь смотрела на него с такой нежностью, что болело сердце. Во время перевязок касалась его с такой неприкрытой лаской, что сердце его таяло, а потом наполнялось таким несокрушимым желанием, что он начинал задыхаться. Желанием, которое сводило с ума. Желанием, которое он больше не мог контролировать. Желанием, которому не могли помешать даже демоны прошлого!
Черт! Он должен был следовать первоначальному плану, чтобы вернуть ей всё то, что отнял. Поэтому обязан был как можно скорее подняться с проклятой постели, в которой так долго залежался.
На пятый день после ранения, который пришелся на третий день после его пробуждения, Эрик кое-как побрился с помощью Тони, который принес ему все бритвенные принадлежности, а потом попытался подняться. И хотя Клэр не было рядом, он всё же не смог этого сделать, потому что организм был еще слишком слаб. Зато на следующий день, когда с плеча сняли большую часть повязки и рукой стало возможно шевелить более свободно, он смог подняться, а еще через день прошелся по своей комнате.
На этот раз Клэр это увидела, но он остановил ее у самого порога своей комнаты, понимая, что не вынесет, если она приблизится к нему. Теперь, когда она стала относиться к нему с пугающим дружелюбием, заботой и каким-то странным пониманием, он боялся не устоять перед ней. Знал совершенно точно, что если она снова посмотрит на него своими нежными темно-золотистыми глазами, он… он пошлет всё к черту и… и навсегда разрушит ее жизнь.
И никогда не позволит музыке вернуться к ней.
А этого он не смог сделать. Как бы отчаянно его сердце не рвалось к ней.
Черт побери всё на свете, он ведь никогда ничего не просил у жизни. Ему было достаточно того, чем он занимался. Любимое дело, которому он отдал всю свою сознательную жизнь. У него… и отношений не было потому, что он не искал их, погрузившись в свою работу. Да, он иногда приходил туда, где на короткое мгновение находил забвение, но никогда не задерживался там. А последний раз, когда он был там… Это было так давно, почти три года назад. События в стране настолько захватили его, что он не мог думать ни о чем. Да и не хотел ничего, а после того, как ему удалось сбежать из плена, после событий, которые перевернули его жизнь, ни о чем подобном не было больше речи.
Пока он не встретил Клэр.
Он даже не думал, что сможет позволить своему телу испытать то, что ввергало его в глубочайший ужас. Но Клэр… она обернула всё это тем, без чего он не мог уже жизнь.
Без чего он должен был прожить остаток жизни, потому что обязан был освободить ее от себя.
Поэтому Эрик прикладывал нечеловеческие усилия для того, чтобы поправиться.
На десятый день с момента пребывания в Пембертоне и на седьмой день после своего пробуждения Эрик смог спуститься в грандиозный сад поместья вместе с Тони, который присел рядом с ним на кованой скамье. Спроектированный с невероятной точностью, засаженный всевозможными цветами, сад столь гармонично сливался с окружающей природой, что захватывало дух.
– Я написал твоему отцу и сообщил, что вы гостите у нас, – заговорил Тони, глядя на мрачное лицо Эрика.
Эрик оторвал взгляд от ярких цветов, которые почти ослепляли из-за прямых лучей дневного солнца, и посмотрел, наконец, на Тони.
– Надеюсь, ты не писал о том, что на нас напали? – Опустив голову, он взглянул на свои пальцы, которые медленно сжались в железный кулак. – Им ни к чему волноваться за меня еще и на этот раз. Всё ведь обошлось.
– Ты должен быть осторожнее.
– Я знаю.
Теперь, когда с ним была Клэр, он должен был быть не просто осторожен. Он должен был убедиться в том, что довезет ее до места в целости и сохранности.
– Я могу дать тебе еще людей, которые помогут…
Эрик быстро покачал головой.
– Нет. Это привлечет к нам ненужное внимание. К тому же до границы… – У него перехватило в горле. Эрик на мгновение закрыл глаза, не в состоянии говорить об этом, но даже если бы он не произнес роковые слова, от правды никуда невозможно было деться. – До границы всего день езды.
Тони тяжело вздохнул. В его золотистых глазах таилось беспокойство.
– Ты уверен в том, что делаешь, Эрик?
Тони был единственным человеком, который после отца знал, куда они на самом деле держали путь. Эрик не собирался говорить ему об этом, но никак не мог написать письмо раненой рукой. Ему пришлось обратиться к Тони еще и потому, что он должен был попросить его еще об одном одолжении.
– Если… если со мной что-то случится, пообещай, что поможешь ей добраться до Эдинбурга.
– Я даже не хочу об этом думать! – грозно произнес Тони, стукнув кулаком по колену. – Как ты можешь такое говорить?
Его враги могли прятаться за каждым кустом. Как он мог рисковать благополучием Клэр, когда осталось ехать совсем немного?
Тяжело дыша, Эрик повернул голову и заметил газету, которую сжимал в руке Тони.
– Это «Таймс»? – спросил он, не в состоянии больше продолжить невыносимый разговор. И внезапно заметил заголовок от 7 июня 1832 года, который невозможно было не заметить. – Там написано?..
Он не смог договорить, потрясённо глядя на газету, которую Тони медленно протянул ему и сокрушенно покачал головой.
– Сегодня король подписал закон. Тяжелый удар уже то, что к государственной службе и в парламент допустили католиков, а теперь виги допустили к правлению страной и буржуазию. Надеюсь, это не обернется очередной катастрофой. – Он с беспокойством посмотрел на Эрика и добавил: – Палата Общин убедила его подписать закон… без твоих поправок. Мне очень жаль, Эрик.
Эрик так и не взял в руки газету. Ему ни к чему было читать о том, что больше ни при каких обстоятельствах не должно было войти в его жизнь. Он лишь просил короля доработать закон, чтобы не лишить простой народ истинных прав на голос, который им обещали, но который, Эрик был уверен, вряд ли будет позволен им, учитывая амбициозные настрои тех, кто на самом деле желал получить эту власть. Будь всё проклято, но даже его лишения и разрушенная жизнь не стали уроком для короля, который вероятно стремился как можно скорее избавить себя от тягот этого закона.
Закон, ради которого искалечили его жизнь так, что он едва не умер. Лорды же, которых он уговаривал доработать и принять закон, чтобы не стало слишком поздно, спрятались в своих домах и выжидали, гадая, кому еще придется заплатить, чтобы закон был подписан. Они не пошевелили и пальцем, чтобы помочь ему, когда напали на его дом. Только Тони, отец Клэр и его собственный отец пытались отыскать его.
И вот теперь, когда Эрику стало все равно, что сделают с поправками и примут ли этот закон, его все же приняли. Приняли без доработок тогда, когда он даже под страшными пытками не написал королю и не попросил его о милости. Даже когда мадам Бова доводила его до исступления, сжимая холодными железными тисками невообразимо чувствительное место, и удерживала его так до тех пор, пока он не согласится написать письмо. Эрик думал, что когда-нибудь точно свихнется или умрет от боли, но когда этого так и не произошло, он понял, что единственный выход для него – постараться побороть боль, а не сопротивляться пыткам. Он сделал всё, чтобы стать бесчувственным. Ко всему.
Но однажды он кое-что почувствовал. Почувствовал Клэр…
Почувствовал то единственное, что совсем скоро исчезнет из его жизни.
Он действительно не собирался больше возвращаться в политику. Эрик не представлял, чем будет заниматься. И уж тем более не представлял, что станет делать, когда и Клэр уйдет из его жизни…
Какой-то леденящий холод сжал все его внутренности, заставив оцепенеть от ужаса. Он всё смотрел на газету, понимая, что должен ощутить обжигающую боль, там, где билось его сердце. Но боли не было. Не было больше ничего. На этот раз зияющая, разрушительная пустота собиралась поглотить его, и он… он не имел больше сил противостоять или остановить это.
Отвернув от газеты бледное лицо, Эрик медленно встал со скамьи и ушел из сада, ушел так далеко, что мог бы заблудиться, если бы под самый вечер егерь Тони не нашел его в лесу и не помог вернуться в дом. Там его встретила встревоженная Клэр. Она стояла у входной двери и смотрела на него с таким беспокойством, что Эрик испытал почти удушающее желание обнять ее. Смотрела так, будто понимала, что с ним, но как такое могло быть правдой? Она ни при каких обстоятельствах не должна была узнать о том, что произошло с ним, через какие мерзости ему пришлось пройти. Мерзости, которые могли запятнать её и вызвать отвращение к нему, если она хоть что-то узнает.
И все же Клэр смотрела на него так, будто знала что-то и была готова помочь ему. Как помогала все эти дни.
Он не мог больше смотреть на нее и поспешно поднялся в свою комнату, гонимый на этот раз другими более коварными демонами. Эрик стоял у окна, прижав побелевшие костяшки пальцев к холодному стеклу и глядя на монотонный дождь, когда дверь его комнаты отворилась.
Было уже темно и вероятно пришли, чтобы пригласить его на ужин, вот только Эрик не собирался никуда идти, но все его попытки разбились в пух и прах, когда за его спиной вырос маленький Ноэль. Мальчик посмотрел на него грустным, умоляющим взглядом и сказал тем своим сладким голосом, которому невозможно было не поддаться.
– Мама сказала, что наш повар приготовил самое вкусное блюдо, которое я люблю больше всего, но я съем его только в том случае, если вы спуститесь. Если вас не будет, меня отошлют в детскую, и я ничего не получу. – Эрик сомневался, что шантаж – часть тех уроков, которые давали этому смышлёному ребенку его родители, но вот чего он не ожидал от малыша потом, так это того, что последние его аргументы перевесят абсолютно всё на чаше его весов. – Кроме того, мама дала вашей жене одно из своих красивых платьев из голубого шелка, в котором ваша жена выглядит так красиво, что даже наш дворецкий уронил поднос, когда увидел ее. Вы тоже должны это увидеть!
И Эрик не смог устоять. Кое-как оделся и спустился на ужин. Сидя за большим столом, он в который раз, не удержавшись, взглянул на свою жену. И в который раз сердце его ушло в пятки от восхищения. Она действительно была так сказочно красива, что невозможно было спокойно смотреть на нее. Беспокойство в ее глазах так и не ушло, она вздрагивала всякий раз, когда он говорил. И все время бросала невольные взгляды на его плечо, будто боялась, что оно может потревожить его. Глупенькая, она ведь даже не знала, что он не чувствовал боли. Физическую боль. Зато ощущал, как неминуемо перехватывает горло от того, как близко она была к нему.
Белоснежное кружево, расшитое по невероятно глубокому вырезу, касалось мягкой округлой груди, притягивая ошеломленный взор. Голубой тяжелый шелк, так ладно сидевший на ее стройной фигуре, подчеркивал плавные, изящные изгибы, вызывая у него почти невыносимое желание коснуться ее.
После плена Эрик не допускал и мысли о том, чтобы привязаться к кому-то, желать кого-то… Но сейчас, глядя на Клэр, Эрик понимал, что даже адский плен не может помешать ему желать ее. Он умирал от желания коснуться ее, задыхался от потребности поцеловать ее. Зацеловать каждый божественный изгиб ее тела. Зарыться в нее и никогда больше не отпускать…
Эрик знал, слишком хорошо знал, что никогда этого не сделает. Не потому, что видения прошлого могли помешать ему. Он дал обещание, которое не собирался нарушить ни при каких обстоятельствах. Ведь с самого начала Клэр была предназначена не ему. Ее сердце было отдано не ему…
Его внимание отвлек Ноэль, которому было пора удалиться в детскую. Какое-то время Эрик смотрел на дверь, а потом, когда обернулся, за столом не оказалось и Клэр с Алекс. Стул перед ним был пуст. Как будет пуста вся его жизнь с ее уходом. Эрик внезапно почувствовал, как перехватывает в горле и сжимается сердце. Пустой стул стал зловещим предвестником того, что должно было скоро произойти. И теперь, когда Клэр не было рядом, весь ужас того, что он взвалил на себя, решив отвезти ее в Эдинбург, разом обрушилось на него как ушат ледяной воды. Господи, что он наделал? Как он это сделает? Как отдаст ее другому? Как он сможет отпустить ее?
Вилка в его руке согнулась так, что надломилась и глухо упала на стол, но Эрик не заметил этого.
Зато Тони заметил и, тут же встав, сам забрал из железной хватки несчастную вилку. Когда Эрик пришел в себя настолько, что увидел стоявшего рядом друга отца, Тони поспешно пригласил его последовать в гостиную. Эрик пытался дышать, чтобы прийти в себя, и в какой-то момент у него это получилось, но когда они пришли в гостиную, и он обнаружил там Клэр, вся его выдержка мигом улетучилась.
Его потрясло то, что он увидел.
Алекс и Клэр сидели за большим черным роялем, на котором дружно играли. Вид рояля воскресил такие давние воспоминания, что Эрик какое-то время не мог пошевелиться. Он вдруг осознал, что впервые с их свадьбы видит, как Клэр играет на рояле. И вновь улыбается, но на этот раз так свободно, будто была счастлива. Будто ее жизнь не была разрушена по его вине.
– Садись, – велел ему Тони, усевшись в дальнем углу большой гостиной, откуда можно было следить за игрой женщин, которые выводили на рояли какие-то незнакомые деревенские мотивы. – Отсюда хорошо видно. И хорошо слышно. Алекс… – Он с небывалой теплотой взглянул на свою жену, откинувшись на спинку мягкого кресла и опустив на колено бокал с бренди. – Она замечательно играет на рояли.
Эрик опустился в кресло рядом с ним, не взяв себе ничего из спиртного. Он не хотел пить, особенно, когда у него переворачивалось сердце.
– Для Клэр музыка… В музыке заключается вся ее жизнь, – молвил он, чувствуя, как грудь стягивает болезненное чувство ностальгии. Он слишком хорошо помнил, что на самом деле значила для Клэр музыка. Какую роль музыка играла в ее жизни. С каким ошеломлением она смотрела на него, не веря в то, что он не любит музыку.
Тони улыбнулся, взглянув на него.
– Алекс тоже любит музыку, но ее настоящая страсть – садоводство. Она обожает свои растения и заботится о них так, как порой другие матери не могут заботиться о своих детях. Наши садовники разбегаются врассыпную, когда Алекс в перчатках выходит в сад. Не представляешь, как я люблю смотреть на это зрелище.
Эрик удивленно обернулся.
– Садоводство?
– Да. – Улыбка Тони стала шире. – В этом заключается весь смысл жизни Алекс. Конечно, после меня, – лукаво добавил он, подмигнув Эрику, а потом вновь посмотрел на жену. И вздохнул. Улыбка медленно сбежала с его лица, и Тони вдруг стал совершенно серьезным. – Иногда мне кажется, что я не смогу дышать, если ее не будет рядом. Она ведь почти заново научила меня жить. Я даже запрещаю ей часто ездить к своим родным, потому что не знаю, что делать без нее. Боюсь представить день, когда она надолго уедет от меня. Это… – он вновь повернулся к Эрику. – Это ведь трудно понять, правда?
Разве?
Глаза Тони потемнели, взгляд его стал пристальным. Он так странно смотрел на Эрика. А потом сказал то, что не должен был говорить ни при каких обстоятельствах.
– Знаешь, мне пришлось пройти много испытаний, чтобы быть рядом с Алекс, но если мне снова предложат это сделать, я с удовольствием проделаю это сотни тысяч раз. За такую женщину, как она, стоит сражаться хоть с самим дьяволом. – Тони замолчал, и когда Эрик понял, что другу есть, что еще добавить, он услышал тихие слова: – Эрик, ты не должен позволять Эдинбургу стать последним пунктом назначения твоей… вашей жизни. Я был потрясен, когда узнал, что после плена и после всего того, что тебе довелось пережить, ты захотел жениться. Захотел сделать то, что должно было бы сниться тебе в страшных снах. Но если Клэр стоила того, чтобы жениться на ней, разве не стоит ради нее пройти еще один круг, только теперь в последний раз, чтобы сразиться за нее?
Эрик действительно задыхался. И не мог ничего сказать. Боялся подпустить слова Тони к себе слишком близко, чтобы они не свели его с ума.
Тони снова повернулся к жене и посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом, разглядывая ее так, словно видел впервые. А потом вдруг замер и выпрямился в кресле.
– О Господи, она беременна! – прошептал он потрясенно.
– Что? – едва владея собой прошептал Эрик.
– Она никогда не светится так, как в пору беременности. – Он замолчал и провел рукой по своему застывшему лицу. А потом улыбнулся и покачал головой. – Я убью ее! – В его голосе прозвучало столько нежности, будто он признавался ей в любви. – Когда она собиралась сказать мне об этом?
Пытаясь дышать, Эрик сумел прийти в себя достаточно, чтобы взглянуть на друга.
– Ты… разве ты не рад?
– Что? – Тони опустил руку. – Не рад? Да я когда-нибудь умру от счастья. Я должен… – У него задрожала рука. Тони сделал глубокий вдох и резко встал. – Я должен немедленно поговорить с ней. Ведь она скрыла это, вероятно, потому, что мы скоро должны поехать к ее брату. Она промолчала, чтобы я не волновался в дороге. Как она могла? – Взволнованно проведя рукой по лицу в последний раз, он шагнул к жене. – Я должен поговорить с ней. Сейчас же!
Эрик видел, как Тони подходит к жене. И по мере того, как он это делал, Алекс, взглянув на него, будто бы поняла, какие чувства обуревают ее супруга. И когда тот оказался рядом с ней, она перестала играть и встала из-за рояля, на котором играла вместе с Клэр. Но ничего не сказала, а лишь молча посмотрела Тони в глаза. Ее лицо порозовело, но было сложно предположить, от игры это или от того, что ее супруг так пристально смотрит на нее. Тони тоже ничего не сказал, точно обмена взглядами было для них достаточно. И это было сильнее любых слов. Затем Алекс повернулась к ним, извинилась, пожелала им спокойной ночи, и супруги быстро покинули гостиную.
Гостиная, в которой осталось одно лишь безмолвие.
И Клэр.
* * *
Опустив голову, Клэр смотрела на свои пальцы, которые дрожали над клавишами рояля, и никак не могла унять волнение, которое перемешалось с беспокойством. Она так сильно тревожилась за Эрика, что весь день места себе не находила, когда узнала, что он куда-то ушел. Когда узнал, что закон, ради которого он чуть не отдал жизнь, всё же приняли. Приняли, отмахнувшись от всех его доработок, от всех его трудов! Клэр была так зла на тех, кто это сделал! Она была готова пойти к королю и сказать ему в лицо всё, что думает о нём. Как они могли! Боже, как они посмели сделать то, на что не пошел Эрик даже тогда, когда его чуть не убили? Когда уродовали его красивое, сильное тело…
Клэр прекрасно понимала, какое глубокое разочарование причинило ему это известие. Особенно после того, что он едва не отдал за это.
Она едва дождалась его возвращения, но когда увидела его… Он был не просто подавлен. Он был раздавлен. Ей до боли хотелось подойти и обнять его, но… Как она могла помочь ему, когда он не подпускал ее к себе, не позволял больше заходить в свою комнату?
Ей стало горько от того, что он больше не принимал ее помощь. Клэр опасалась, что он даже не придет на сегодняшний ужин, но он всё же пришел. Такой мрачный и такой разбитый. Ранение не прошло для него бесследно, он осунулся, щеки запали, а бледность, которая, казалось, должна была пройти, вновь вернулась и стала еще более заметной на фоне белоснежной рубашки, белого шейного платка и такого же белоснежного жилета, расшитого серебряными нитями. Широкие плечи, затянутые в темно-синий сюртук, были опущены.
Он выглядел таким до боли красивым, но отчужденным и несчастным, что Клэр было почти невыносимо смотреть на него.
Она никогда не думала, что когда-нибудь будет волноваться за Эрика так, что не сможет найти себе места, но сейчас, глядя на него поверх крышки рояля, она поняла, что ни за что не успокоится, пока не найдёт способ помочь ему. Помочь человеку, который подумал о том, чтобы купить для нее билеты в Вену.
И внезапно в голову пришло то, о чем она не думала с тех пор, как вышла за него замуж.
Ночь, царившая на улице, погрузила гостиную в приятный полумрак, где горело всего несколько свечей. Свет от горящего камина падал на его мрачное, застывшее лицо, еще больше являя его бледность.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Клэр в тишине, нарушаемой лишь только тиканьем напольных часов.
Подняв голову и продолжая сидеть в дальнем углу, Эрик внимательно посмотрел на нее.
– Хорошо.
Клэр вдруг с потрясением поняла, что он лжёт.
– Как твое плечо? – попыталась она вновь, чувствуя, как дрожит голос. От того, как ей нестерпимо хотелось подойти к нему, обнять и держать его так до тех пор, пока ему действительно не станет лучше.
– Не болит.
А выглядел так, как будто превратился в одну большую рану.
Она должна была что-то сделать, чтобы хоть немного отвлечь его. Опустив голову к клавишам, Клэр осторожно провела по ним дрожащими пальцами.
– Помнишь, как однажды я говорила, что должна буду сыграть тебе Лунную сонату, дабы ты смог наиболее полно оценить все очарование истинной музыки?
Она заметила, как он вздрогнул и выпрямился в кресле. Вероятно, он даже затаил дыхание, не ожидая от нее подобного. У нее сжалось сердце. Боже, как много ошибок она совершила! Как много глупостей натворила, пока, наконец, не поняла самое главное!
– Мы шли по Аппер-Гросвенор-стрит, когда ты сказала мне об этом, – прошептал Эрик, не двигаясь.
У нее перехватило в горле так, что она чуть не расплакалась, понимая, что он помнит абсолютно всё, что было связано с ней. Затаив дыхание, Клэр тихо попросила:
– Разреши сыграть для тебя Лунную сонату.
Какое-то время не было слышно ничего, кроме оглушительного стука собственного сердца. И тиканья часов, которые словно стремились отдалить их друг от друга. Но потом Клэр услышала… Тихий, но глубокий, невероятно дорогой сердцу голос:
– Тебе не нужно мое разрешение.
У нее так сильно дрожали руки, что она с трудом могла представить, как будет играть.
– И всё же я хочу, чтобы ты знал, что я делаю это для тебя. Только для тебя. – И пока она не передумала, Клэр быстро добавила: – Ты позволишь?
Она ждала, казалось, целую вечность, а потом… Потом он встал и медленно направился к ней. Вскинув голову, Клэр смотрела на то, как он приближается. Его лицо… она не могла перестать смотреть на человека, от которого сейчас зависело, будет ли ее сердце биться дальше, или…
