Текст книги "Несгибаемый (СИ)"
Автор книги: Марина Агекян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)
Влюблена? Просто влюблена? Боже, так она никогда не любила этого человека? Это было… Эрик запретил себе думать о чем-либо, пристально глядя на Эрскина.
– Где она? – прошептал он, чувствуя, как кружится голова.
Клиффорд пожал плечами.
– Не знаю, я ведь оставил ее в вашем доме. Она просила никогда больше не искать с ней встречи.
Эрик сделал глубокий вдох, а потом почувствовал, как неистово забилось его сердце. От надежды. Надежды, которая тут же рухнула, потому что теперь он на самом деле не знал, где Клэр.
– Советую следовать ее требованиям, иначе если я сам замечу вас рядом со своей женой, я…
– Клэр – замечательная, но я не собираюсь искать с ней новой встречи. Она не заслуживает новых страданий, кроме тех, которые я уже причинил ей.
– Клэр – моя жена, и за ее душевное спокойствие в первую очередь отвечаю я, сэр. Постарайтесь впредь не забывать об этом.
Развернувшись, Эрик снова вскочил в седло и помчался по широкой улице, до сих пор не веря в то, что сказал ему Эрксин.
«Она выгнала меня. Выгнала так же, как и вас… Сказала, что это не было любовью, что мы просто были влюблены, ничего больше …»
Господи, неужели это правда? Неужели он действительно мог претендовать на сердце, которое желал завоевать с самой первой встречи? Неужели ее сердце не было занято всецело, как он однажды убедил себя в этом? Как она заявляла?
Она выгнала человека, которого когда-то так рьяно защищала! Ради которого действительно отреклась от семьи, от обожаемого отца.
Но это была не любовь!
Голова кружилась от какого-то неизведанного доселе ощущения. Такого поворота событий, такой эйфории он никак не ожидал обнаружить. Господи, она не любила Эрскина!
Но после случившегося она и его полюбить не смогла бы за то, что он сделал…
Рано было приходить к каким-либо решениям, ведь она выгнала и Эрксина, и его самого, а потом уехала, собрав свои вещи. Эрик растерянно взглянул на дорогу, не представляя, куда теперь держать путь, чтобы найти ее. Куда она могла уехать? Единственное, куда она могла держать путь, так это к своей семье, к отцу, который бы непременно принял и защитил ее.
У Эрика больно сжалось сердце. Если б только он соображал чуточку лучше, если б только не ушел сегодня утром, возможно, он сумел бы заслужить ее прошение. Это он должен был прижать ее к своей груди и успокоить, заверяя, что никогда больше не сделает подобной глупости. Он должен был сказать ей, как сильно любит ее, как… Боже, он так много должен был сказать ей!
Вонзая ноги в бока своего коня, Эрик пустился в путь, надеясь, что сумеет догнать ее по дороге, что не позволит ей быть вдали от него так долго, чтобы боль и сомнения возвели между ними очередную глухую стену. Потому что в таком случае ему понадобится вся его сообразительность, чтобы умолять ее о прощении.
Он не смог догнать ее. Или она быстро ехала, или выбрала для возвращения в Лондон не ту дорогу. Эрик утешал себя тем, что с ней были Шоу и еще несколько человек, которые сопровождали ее в пути, по крайней мере, так она была в безопасности.
Эрик останавливался только для того, чтобы сменить коня и ехать дальше, расспрашивая кого только можно о карете с гербом льва, которую так никто и не видел, он ехал дальше, сломя голову. Эрик не спал по ночам, едва что-то жевал, чтобы не ослабеть от усталости.
На третий день после того, как он выехал из Эдинбурга, Эрик добрался до Лондона. Измотанный, пыльный и грязный, едва шевелясь, он всё же направился в городскую резиденцию маркиза Куинсберри, горя лишь одним желанием.
Стояла уже полдень, но на улицах было малолюдно. Такое происходило, когда ночью проходил какой-нибудь важный бал в честь кого-то, кого нужно было почтить всеми регалиями высшего общества, но это мало заботило Эрика. Скопление людей помешало бы ему добраться до Клэр так быстро, но когда он, сползая с лошади, поднялся по ступеням и постучался в дверь, все его надежды рухнули, потому что всё семейство Клэр, ошеломленно глядя на него, заявило, что она не приезжала в Лондон.
Какое-то время он неподвижно стоял в гостиной, не в состоянии пошевелиться. Ощущая, как леденящий душу страх заполняет всё тело, Эрик попытался в тумане сознания определить свежую мысль, как продолжить поиски.
– Что произошло? – спросил обеспокоенно маркиз. – С Клэр что-то случилось?
Как он мог что-то сказать? Как можно было объяснить произошедшее, когда он терял драгоценное время! Ведь вот уже три дня Клэр жила без него, веря в то, что он спокойно отдал ее другому и ушёл. Это было невыносимо.
– Она… – хрипло молвил Эрик, понимая, что должен упокоить родителей и сестер Клэр, которые несомненно решат, что он что-то сделал с их дочерью. – Она в порядке.
– Где она? – потребовала ее мать, шагнув к нему. – Ваша мать сказала, что вы уехали в Дарем.
Эрик вытянул вперед руку, без слов давая понять, чтобы она не приближалась. И когда маркиза замерла на полпути, Эрик вспомнил о том, что в последнее время довольно редко прибегал к помощи этого жеста. Потому что у него была Клэр…
Которая не приехала сюда. Которая исчезла, и теперь он не знал, где искать ее.
Боже правый!
Родные Клэр, почти затаив дыхание, следили за ним, ожидая его ответа.
– Да, мы были там, но потом… она уехала, не сказав, куда едет, и я подумал, что она здесь.
На этот раз вперед шагнул маркиз, но он знал, что ему не следует приближаться.
– Что случилось? Где моя дочь?
– Моя жена, – устало поправил его Эрик, ощутив зияющую пустоту в груди. Горло перехватило от такой внезапной боли, что он покачнулся. – Она моя жена, и я найду ее. Обязательно найду, не волнуйтесь…
– Эрик? – потрясенно позвал его маркиз, глядя на то, как тот обросший непозволительно неприличной щетиной, едва ступая, направляется к двери. – Эрик, ты…
– Я найду ее и напишу вам, – упрямо повторил он, выскочив из дома и вновь вскочив на лошадь.
У него болело все тело, ныла каждая косточка, но это не шло ни в какое сравнение с тем страхом, который парализовал его. Страх оттого, что он не сможет найти ее, разъедал его настолько, что к вечеру Эрик был готов сойти с ума,
Потому что Клэр не оказалось ни в доме его родителей, ни тем более в его городском особняке.
Ее не было в Лондоне просто потому, что она и не думала приезжать сюда.
Не представляя, что ему делать, Эрик опустился на диван, стоявший в гостиной его городского дома, и прикрыл руками побелевшее лицо, понимая, что все его попытки тщетны. Она выгнала его тогда не просто из дома, она прогнала его из своей жизни. И уехала туда, где больше никогда не столкнется с ним. И никогда не узнает, как сильно он любил ее.
Три дня. Три проклятых, мучительных дня отделяли их друг от друга, встали у них на пути так, что их невозможно было стереть или забыть.
Она не простит его. Никогда не захочет взглянуть на него вновь. И даже не подумает о том, друзья они теперь или вечные враги. Он не мог позволить ей жить дальше с мыслью о том, что она не нужна ему, что он не собирался бороться за нее.
Подняв голову, Эрик взглянул на огонь в камине, а потом огляделся и только тогда сообразил, что находится в гостиной, где почти вечность назад столкнулся с Клэр, которая ждала его в день после свадьбы. Когда он дал ей понять, что отвезет ее к прежнему возлюбленному.
У него не было шанса на прощение. И не было даже возможности найти ее, чтобы хотя бы убедиться в том, что она цела и невредима, что с ней всё в порядке, что она в безопасности, что рядом есть хоть кто-то, кто будет заботиться о ней…
– Боже… – простонал он, прижав руку к груди. Прямо туда, где хранил блокнот с ландышем. Где лежала ее записка! – Господи!
Вздрогнув, Эрик тут же полез во внутренний карман и достал уже смятый сложенный лист бумаги. Теперь, когда шансы отыскать ее растаяли, как утренняя роса под лучами солнца, Эрик уже не знал, стоит ли ему читать последнее, что осталось от нее. Последнее, что связывало его с ней, записка, где она скажет ему горькие слова прощания. Где твердой рукой будет выведен его приговор, заслуженное наказание за всё то, что он сделал с ней.
В горле перехватило так, что он не мог дышать. И едва видел бумагу, которая расплывалась перед глазами. Подняв руку, Эрик осторожно погладил мятый лист, так осторожно, будто прикасался к самой Клэр. К которой больше никогда не прикоснется. Он лишь надеялся, что она там, где нет высоких деревьев, с которых ей не придется снимать маленьких котят, иначе некому будет поймать ее, если она снова упадет. Теперь всё, что осталось у него от Клэр, был высохший лепесток ландыша. И эта записка.
Он не должен был читать, но обнаружил, что раскрывает ее. Его руки дрожали, сердце едва билось в груди, но Эрик действительно развернул лист, а потом подставил слабому свету от свечей.
«Мне невыносимо тяжело писать это, но я должна это сделать. Должна сообщить тебе, что я уезжаю. Потому что не могу сейчас видеть тебя, слышать твой голос. Я не могу смотреть тебе в глаза, потому что боль разорвёт меня на части. Да, признайся, ты ведь даже не думал, что мне может быть так мучительно больно от твоего взгляда, правда? Что у меня может всё переворачиваться в груди, когда ты касаешься меня, когда целуешь меня. Да, когда ты это делаешь, мне больно, ведь в каждом твоем прикосновении есть высшая благодать для меня. Ты не думал, что такое возможно? Признаться, я тоже вначале так не думала, любовь моя, и в этом заключается самая моя большая ошибка, потому что я слишком поздно всё поняла.
Я знаю, что ты будешь искать меня. Я знаю, что ты найдешь меня. Я уехала, но не так далеко, как тебе кажется. Ты обязательно найдешь меня. Там, где в умиротворении я по-настоящему обрела своё место. Место, которое не полно без тебя. Найдёшь, но не для того, чтобы дать мне развод, потому что я сама никогда в жизни не дам тебе развод, что бы ты ни делал!».
Место… Там, «где обрела своё место»…
«Здесь так необычно и так умиротворённо, что каждый может найти себя, обрести свой дом…»
Боже праведный!
Она в Бедфорд-мэноре!
Поехала туда, куда вернула его самого. «Где моё место!».
– Боже правый, – обронил Эрик, чувствуя, как задыхается. Он провел пальцем по тому месту, где было аккуратно выведено «любовь моя». В груди что-то громыхнуло, а потом со звоном обрушилось, чуть не раздавив его. Она ушла от него, но даже в прощальной записке не требовала держаться от нее подальше, а лишь тихо и несмело признавалась в любви. – Клэр…
Она ушла потому, что решила, что он пойдет до конца и даст ей развод! Она так сильно этого боялась, что решила уехать. Спрятаться там, откуда он не сможет потом прогнать ее. Прогнать ее… Боже, он довел ее до того, что она продолжала верить в то, что он всё еще стремится избавиться от нее!
Его мир вновь до самого основания обрушился, громыхая и трескаясь, но никто этого не слышал. И она тоже, потому что он действительно причинил ей ужасную боль. Боль, которая не помешала ей написать ему самые обжигающие строки.
«В каждом твоем прикосновении есть высшая благодать для меня…»
Эти слова действительно обжигали, так неистово, что темнело в глазах.
Сжимая записку, Эрик медленно встал, а потом направился к двери и вышел в холл, требуя приготовить ему лошадь.
– Милорд, вы едва стоите на ногах, вы уверены?
Голос дворецкого его лондонского дома заставил на секунду оторваться от записки Клэр. Уверен? Сейчас это было единственное, что могло бы позволить ему дышать, позволить ему жизнь.
Даже после того, как прогнала его, Клэр верила в то, что он сможет найти ее. Если б только он прочитал ее записку раньше! Он не потерял бы так много времени. И не позволил бы ей жить с болью в сердце целых больше трех дней.
Превозмогая назойливую слабость, Эрик запрыгнул на коня, спрятав записку в блокноте, рядом с лепестком ландыша, и поскакал в Бедфорд-мэнор, рассекал мрак ночи.
Он должен был добраться до Клэр, а когда он найдёт ее… Эрик лишь надеялся, что у него хватит дыхания и сил сказать ей всё то, что она должна была знать. И почему-то был уверен, что она выслушает его. Обязательно выслушает. И возможно захочет добавить что-то своё. То, что дополнит пустоту жизни.
Если б только он прочитал ее записку раньше!
Глава 28
С трудом добежав до дома, Клэр успела скрыться за дверями еще до того, как разверзлось небо и хлынул проливной дождь. Ее платье всё же намокло, но это ни в коей мере не расстроило ее, потому что платье можно было высушить, при необходимости постирать, на самый крайний случай можно было бы купить другое.
Но раненое сердце невозможно было залатать, умыть, починить или заменить.
И даже короткий поход в маленькую совершенно очаровательную часовню, скрытую за горизонтом на другой стороне реки, которая соединяла владения Бедфорд-мэнор с деревней, не стало утешением для этого сердца.
Клэр казалось, что его больше невозможно спасти. Невозможно больше уговаривать биться дальше. У нее было достаточно времени, чтобы подумать обо всём, что произошло. Целая неделя с тех пор, как она покинула Эдинбург. Одна бесконечная, долгая, почти мучительная неделя, пока она думала, ждала, рыдала, снова ждала, упрекая себя в малодушии.
А потом наступила тишина. В тишине она бродила по дому, словно привидение, пугая ни в чем не повинных слуг, которые встретили ее с таким радушием, будто она никогда и не уезжала отсюда. Будто она жила здесь вечно.
Дом, в котором можно было обрести счастье.
Дом, в котором она укрылась, чтобы обломки поломанной жизни не обрушились ей на голову.
Она не помнила, как добралась до Девона. Карету гнали почти так же, как тогда, когда она увозила ее прочь от этого места. Место, куда она сперва привезла надежду, а теперь везла обратно крах и агонию отвергнутой любви.
Бывали минуты, когда она вспоминала лицо Эрика, стоящего там в кабинете, такого неприступного, несгибаемого и молчаливого. Тогда он пристально смотрел на нее, искренне веря в то, что она сейчас возьмет Клиффорда под руку и уйдёт вместе с ним. Гнев мучил и обжигал её сильнее боли, даже по прошествии стольких дней, но когда гнев ушёл, пришло полное осознание того, что на самом деле произошло.
Она ведь когда-то заявляла, что любит другого. Когда-то пыталась в этом убедить Эрика настолько, что он решился отвезти ее к Клиффорду, вернуть ей свою потерянную любовь. Она сама сделала всё мыслимое и немыслимое, чтобы он перестал верить в постоянство ее сердца. Сидя на полу своей красивой комнаты и глядя сквозь заполнившие глаза слезы на большой белый рояль, Клэр, обхватив колени руками и прижимая их к груди, отчетливо сознавала, что не вправе требовать от Эрика того, во что не верила сама. Она разрушила его жизнь, разрушила жизнь такого благородного, замечательного, невероятно страстного человека, так неужели имела права обвинять его в том, что он сделал с ее жизнью?
«Когда я сказал, что найду тысячу способов сделать вас счастливой, я на самом деле собирался сделать все возможное, чтобы так и произошло. Но теперь, вероятно, ни один из этих способов вам не будет нужен, потому что вы… Я никогда не собирался сделать вас несчастной».
Она сидела и ждала, моля бога о том, чтобы боль отступила, и у нее появилась хоть какая-то возможность исправить весь тот кошмар, в который превратилась ее жизнь. Кошмар, в который она превратила и жизнь Эрика.
Когда же боль притупилась настолько, что она смогла снова мыслить, Клэр стала молиться о том, чтобы он поскорее приехал. Ведь он должен был любить ее, иначе никогда бы не сделал то, что стал делать с первого дня их знакомства.
Она поступила с ним ужасно, прогнав из кабинета, но в тот момент ей было так ужасно больно, что она боялась, что если еще немного будет смотреть на него, у нее разорвётся сердце. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя, но даже в столь плачевном состоянии она понимала, что не собирается отказываться от него. Даже если он сам это намеревался сделать.
Поэтому она укрылась там, откуда он не смог бы выгнать ее. Как бы ни старался. Она не могла позволить, чтобы он выбросил ее из своей жизни. Особенно после того, как сама выгнала его из кабинета, заставив его подумать, будто она больше не желает иметь с ним ничего общего. И если он всё же вздумает подать документы на развод… Клэр не хотела об этом даже думать.
Но его не было целых семь дней.
Она уже не знала, что и думать.
Не в силах больше скрываться в своей комнате, Клэр пошла искать утешение в лоне церкви, но и там ничего утешительного не ждало ее.
Всё было кончено. Как неделю назад заставила его поверить она сама.
Едва бредя по слабо освещенным коридорам, Клэр добралась до своей комнаты и, войдя, увидела, как дворецкий лично топит камин большой гостиной.
– Миледи, вы вернулись, – с облегчением произнес он, выпрямившись и обернувшись к ней.
С тех пор, как Клэр приехала без Эрика, все слуги ходили за ней по пятам, беспокойно глядя на едва живую хозяйку, которая отказывалась выходить из комнаты. К ней даже приходил мистер Шоу, который требовал открыть дверь. И когда она это сделала, безразличная ко всему тому, что происходило вокруг, Шоу набросился на нее и сказал, что если она не съест приготовленный для нее ужин, он в ту же секунду отвезет ее обратно в Эдинбург. Мысль об этом ужасном городе так сильно перепугала ее, что Клэр всё же согласилась поесть. И это дало ей силы ждать еще немного. Еще чуть дольше старалось биться ее сердце.
Но все надежды был тщетны. Потому что он так и не приехал.
Взглянув на подаренный им рояль, Клэр с ужасом поняла, что он не приедет сюда. Вместо того, чтобы отмести свою боль и сделать то, что она намеревалась сделать – бороться за его сердце – она окончательно растоптала то малое, что вероятно он испытывал к ней. Теперь он даже не хотел видеть ее!
– Да, вернулась, – прошептала Клэр, едва сдерживая слезы. Вернулась, но не видела больше в этом никакого смысла. Пройдя вглубь комнаты, она испытала почти невыносимую потребность остаться одной. – Мистер Сандерс, благодарю, но я больше ни в чем не нуждаюсь.
Глаза дворецкого удивленно сузились.
– Не нуждаетесь? – голос его прозвучал с осуждением. – Вы сегодня хоть завтракали?
Господи, она больше не могла этого выносить!
Направившись к окну, Клэр взглянула на хлеставшие по стеклу капельки дождя, изо всех сил борясь с горьким осознанием полного краха своей жизни.
– Оставьте меня, прошу вас, – прошептала она, прикусив губу и закрыв глаза.
– Но, миледи… – начал было дворецкий, но хриплый голос оборвал его.
– Прошу вас.
Мольба в ее голосе была сильнее, но Сандерс не мог смотреть на дрожащие плечи, не предпринимая никакой попытки помочь своей хозяйке. Которая буквально таяла на глазах с момента приезда. Подойдя чуть ближе, он печально взглянул на худенькие плечи.
– Миледи, я могу вам чем-то помочь?
Клэр не смогла сдержать слезу, которая скатилась по щеке. Осторожно смахнув ее, она покачала головой, давая понять, что ей ничего не нужно. И ничто не в силах помочь ей.
Печально вздохнув, Сандерс направился к двери и вышел, оставив хозяйку одну.
Клэр вздрогнула, услышав щелчок дверного замка, который отделил ее от всего мира. Небеса разверзлись, давая понять, что даже от них не стоит ждать помощи. Клэр уже не знала, что ей теперь делать. Она сожалела, Господи, она так жалела о том, что не сказала Эрику всё то, что должна была сказать еще в ту ночь, когда они сидели на ступеньках дома. Она должна была обнимать его и шептать слова любви до тех пор, пока он в них не поверит. А теперь… теперь он сам заставил ее поступить так отвратительно, что даже она не могла простить себя, что уж говорить об Эрике?
Судорожно вздохнув, Клэр отвернулась от окна, дрожа от лютого холода. Едва передвигая одеревеневшие ноги, она подошла к камину и внезапно заметила на круглом маленьком столике графин с травяной настойкой на спирту, которую добавляли ей в чай. Горло царапало так, что, не задумываясь больше ни секунды, она схватила графин, вытащила пробку и сделала большой глоток. Слезы хлынули из глаз быстрее, но она больше не замечала их. Обжигающая жидкость огненным шаром прокатилась по перехватившему горлу и опустилась в пустой желудок. Ее затошнило, но она заставила себя сделать новый глоток. Тело дрожало так, что она могла бы упасть, и чтобы этого не произошло, Клэр двинулась к самому близкому, куда могла опуститься.
Мягкий стул перед большим роялем, на который она почти упала. Прислонившись к открытым клавишам, она сложила руки и заплакала, не в состоянии больше сдерживать себя.
Что ей теперь делать? Куда она могла пойти? Где могла найти хоть бы малую толику покоя? Ей не хотелось даже покоя. Она хотела, чтобы вернулся Эрик, но это уже было невозможно…
Ей следовало уехать из места, где всё напоминало о нём, но Клэр не представляла, как вновь сядет в карету. Это было немыслимо. Она не хотела уезжать. Она так устала от дороги, так смертельно устала, что вероятно до конца жизни не сядет больше ни в одну коляску. Она зачахнет тут и умрет, превратившись в привидение, которое будет преследовать обитателей Бедфорд-мэнор и мешать им наслаждаться этим дивным местом. Некогда благословенный дом станет ее вечным обиталищем. И никто, даже Эрик не сможет выгнать ее отсюда, даже если приведёт сюда новую жену…
Сделав еще несколько глотков, Клэр почувствовала, наконец, благодатное тепло, которое блаженно разлилось по всему телу, согревая ее от бесконечного холода. Слезы высохли настолько, что она смогла различать отдельные предметы. Затуманенный взор помимо воли упал на невероятно красивый рояль, который принадлежал ей. Как часто она пыталась на нем сыграть, но так ни разу не смогла этого сделать, словно позабыв о местонахождении каждой ноты.
Мелкие клавиши почему-то бегали перед глазами. Голова кружилась так, что, выронив пустой графин, Клэр была вынуждена вцепиться в крышку рояля, чтобы не упасть. Неужели ее силы были на исходе? Не так она представляла свою смерть. Клэр полагала, что умрет очень старой. И невероятно счастливой женщиной, сыграв в последний раз свою обожаемую Лунную сонату.
Опустив дрожащие руки на клавиши, она попыталась высечь первые аккорды сонаты. И когда это у нее получилось, от облегчения она чуть было не заплакала. Воодушевленная тем, что у нее хоть что-то получается, Клэр стала играть, но почти сразу же наткнулась на неправильную ноту.
Сердце резануло от боли, когда она поняла, что повторяется давний случай. Это показалось таким невыносимым испытанием, что сделав глубокий вдох, она попыталась вновь. И в очередной раз пальцы ее угодили на фальшивые ноты.
Это стало последней каплей. Резко отстранив от клавиш свои руки, будто бы обжегшись, Клэр смотрела на предательский рояль, с горечью понимая, что не может больше играть.
– Я даже играть не могу б-без те-тебя… – с мукой прошептала она заплетающимся языком.
– Ты играешь божественно, любовь моя.
Раздавшийся в тишине глубокий голос, вторгшийся в ее помутневшее сознание, заставил ее вздрогнуть так, что она чуть не упала со стула. Едва дыша, едва веря в то, что это на самом деле происходит с ней, Клэр медленно обернулась, чувствуя, как сердце, наполняясь тяжестью, почти замирает в груди.
Она, вероятно, бредит или спит. Не мог ведь Эрик стоять сейчас перед ней.
Но это был он.
В мокрой рубашке, прилипшей к телу, с влажными волосами и отросшей густой щетиной, с которых капли дождя падали ему на плечи и грудь, пропитав льняную материю так, что она стала почти прозрачной, не скрывая проступающих под ней мелких черных волос на широкой груди. В слабом сумраке пасмурного дня Клэр увидела его невероятно бледное, запавшее лицо и потемневшие от страданий почти остекленевшие обожаемые серо-голубые глаза, налитые кровью.
Мучительная, почти смертельная тоска по нему нахлынула на нее с такой силой, что Клэр стала задыхаться, а потом почувствовала, как влага обжигает глаза, капает ей на щеки и стекается вниз по побелевшему лицу. Из горла вырвался приглушенный звук, похожий не то на стон, не то на всхлипывания.
Бескрайняя, бездонная любовь затопила ее так, что Клэр вздрогнула, а потом услышала свой едва различимый дрожащий голос:
– Ты… ты п-пришёл…
Он сделал шаг в её сторону.
– Клэр…
Ощущая сильнейшее головокружение, Клэр попыталась встать, на самом деле задыхаясь при мысли о том, что он может подойти. Ей казалось, что если он дотронется до нее, она умрёт от боли.
– Не подходи, – с силой взмолилась она, на миг прикрыв глаза, чтобы побороть свою слабость и устоять на ногах.
Впервые в жизни останавливал не он. Эрик замер на полпути, но продолжал смотреть на нее наполненными такими неприкрытыми страданиями глазами, что заболело сердце.
– Я хочу обнять тебя.
Нежность, с которой он произнес эти слова, стала последней каплей. Дрожа, Клэр упала на стул, не в состоянии перестать смотреть на него. Не веря в то, что он всё еще хотел обнимать ее.
– Пожалуйста, не надо… – жалобно выдавила она, с трудом дыша. – Мне будет очень б-больно, если ты об-обнимешь м-меня…
Ее слова нисколько не остановили его. Сделав еще один шаг в ее сторону, он вдруг улыбнулся ей. Такой печальной улыбкой, что новый глухой стон слетел с губ.
– Я знаю, – охрипшим голосом молвил он, продолжая приближаться. – Но я всё равно обниму тебя и попытаюсь забрать эту боль себе. Ничто в мире не помешает мне обнять тебя сейчас.
– Эрик… – выдохнула она, а потом… Потом оказалась в его крепких как железо, теплых как солнечные лучи, до боли родных объятиях. В груди взорвалась такая мучительная боль, что она больше не смогла остановить рыдания. Обхватив невероятно напряженные, почти каменные плечи, Клэр уткнулась ему в грудь, вдыхая пьянящий аромат сандала, специй, дождя, травы, лошадиного пота, умирая от потребности вжаться в него так крепко, чтобы он больше не смог отпустить ее. Ощущая лбом прикосновение его колющейся, но теплой щетины, жар его кожи, она, закрыв глаза, действительно вжималась в него так, будто стремилась раствориться в нем, не пытаясь даже остановить слезы. – Эрик… Боже мой, Эрик…
Он был рядом. Он пришел и нашел ее. Вернулся, чтобы обнять, а не дать развод!
Судорожно вздохнув и опустившись перед ней на колени, он спрятал в ее волосах свое побелевшее лицо. Горло перехватило так сильно, что Эрик не мог больше говорить, с оставшимися силами обнимая ее сотрясающиеся плечи так, будто прирос к ней сам.
Он всё же смог найти ее. Господи, он нашел ее возле того самого рояля, который подарил ей! Она сидела перед ним такая бледная, будто привидение. На ней не было лица. Запавшие щеки и тени под глазами громче любых слов говорили о том, что с ней сделал его необдуманный поступок и нескончаемая неделя разлуки. Как много страданий он причинил ей. Боже, если б только у него была возможность исправить всё это!
– Прости меня, – выдохнул он, дрожа вместе с ней и зажмурившись, потому что что-то обжигало глаза. – Ради Бога, прости меня!
– Я не могу играть без тебя, – бормотала она, чувствуя такую зияющую пустоту в груди, что боялась умереть от этого. – Я не могу больше играть на рояле, когда рядом нет тебя, Эрик…
Ее сокрушенный шепот и рыдания терзали и заставляли его душу плавиться от острого, почти невыносимого чувства вины. Эрик еще крепче обнимал ее, если только это было возможно, и держал ее так, казалось, целую вечность. За окном бушевала настоящая стихия. Он даже не знал, как сумел добраться до нее сквозь разгорающийся и набирающий силы шторм. Только мысль о том, что он скоро будет рядом с ней, удерживало его на волосок от безумия. Невыносимая тоска по ней и долгие мучительные дни безумной скачки настолько измотали его, что он не мог больше двигаться. Единственное, что ему оставалось, это обнимать ее. И держать ее так до тех пор, пока не лопнет его искромсанное и изнывающее от любви к ней сердце.
– Я никогда больше не оставлю тебя, – прохрипел он сквозь боль в горле, чувствуя ее крупную дрожь, слыша ее глухие рыдания, которые терзали его еще сильнее. Да, он заслужил наказание за содеянное, но не мог смириться с тем, что это причиняло Клэр такую острую боль, что она не могла остановиться, оставляя на его плече следы своих горячих слез, которые, обжигая и проникая под кожу, въедались ему в кости и растворялись в его крови, изгоняя из него жизнь. – Прости меня…
Хмурое небо потемнело еще больше, когда с севера ветер пригнал еще более тяжелые тучи, из которых хлынул такой проливной дождь, что толстая стена не позволяла разглядеть даже двор за окном. Едва различимый треск в камине пытался нарушить зловещее завывание ветра, но все это перекрывалось глухими рыданиями, которые никак не могли утихнуть.
Эрик прижимал ее к своей груди, умоляя небеса дать ему возможность успокоить Клэр до тех пор, пока у него не разорвется сердце. Он держал ее так почти до бесконечности.
Вдали сверкнула летняя яркая молния, раздался приглушенный гром, а потом все стихло. Эрик ожидал услышать горький плач своей жены, но ответом ему стала тишина. Она не только затихла, у него было такое ощущение, будто она больше не дышит. Ожидая самого худшего, он отстранил от себя почти безжизненную голову Клэр и заглянул ей в лицо, ужасаясь того, что с ней что-то произошло. Глаза ее были закрыты, под ними залегли темные круги, запавшие щеки были мокрые от слез, губы почти белые от страданий. Сердце резанула острая боль. Боже, в кого превратил он некогда цветущую, счастливую девушку, которая обожала играть на рояле!
Приподняв руку, он осторожно коснулся ее щеки, заметив, как слабо она дышит.
– Клэр, – позвал он ее, но было уже ясно, что она спит. Заснула в его объятиях, доверчиво прижавшись к нему даже после того, как он разбил ей сердце. Он боялся, что она не вынесет встречи с ним, но не потрясение от этого оглушило ее. Измученная, истощенная и слегка пьяная, почти как в тот первый день, вероятно алкоголь и разморил ее, расслабив весившее не легче перышка тело так, что она погрузилась в спасительное забытье. Опустив ее голову себе на плечо, Эрик осторожно подхватил ее на руки и зашагал к дверям, ведущие в ее спальню, где также горел камин. Его слуги смогли позаботиться о ней, ничего не скажешь, но теперь он не собирался уступать эту привилегию никому. Медленно опустив ее на кровать, Эрик присел рядом с ней и едва заметно отвел от лица золотистую прядь волос. Он до сих пор слышал звуки горьких рыданий, и боялся, что никогда не позабудет этого. – Я отдам жизнь за то, чтобы ты простила меня.
Временная передышка давала ему возможность набраться сил, чтобы потом поговорить с ней, когда она проснётся. Ей нужен был отдых. Пусть пока поспит, это пойдёт ей только на пользу.
Господи, целых семь дней он не видел ее! Семь дней встали между ними как клин, разделяя всё то хорошее, что было между ними. Всё то, что они чуть было не потеряли. Эрик леденел от ужаса того, что его ошибка чуть не привела к настоящей катастрофе, но теперь…
