Текст книги "Главный герой против развода (СИ)"

Автор книги: Марина Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 11

Глава 11

– Повреждения несерьезные. Но все равно нужно тщательно следить и обрабатывать, чтобы они не воспалились, – после лечения проинформировал доктор, смотря на нас со свекром, который себе места не находил, слоняясь от одного угла спальни сына в другой на протяжении всего лечения. – Сейчас я дал ему успокоительный отвар и обезболивающее. Он поспит и все будет хорошо, к счастью, раны неглубокие, наверняка и серьезных шрамов не останется.

– Если ничего серьезного, почему же он несколько раз терял сознание? – проворчала я.

Я не намеревалась сомневаться в профессиональном мнении семейного доктора, и сама видела, что, несмотря на обилие крови, во время обработки порезы были не настолько страшными, какими казались. Но все же Дион был довольно крепким мужчиной по моему скромному мнению, потому я сомневалась, что даже такое количество кровопотери может его хоть немного ослабить.

А он систематически возвращался в сознание и терял его. Даже сейчас Дион бредил где-то на границе сна и реальности.

– Я не эксперт всего, что касается меток, – подумав, неловко заметил доктор, тонко намекая, что в данном деликатном вопросе было бы лучше подключить кого-то из храма. – Но учитывая характер повреждений и то, что магия метки не успокаивается даже после потери сознания свое носителя – это, своего рода, защитный механизм.

– Что? – насторожился Арсиан. Азеф так же излучал тревогу, но не позволил себе подать голос и лишь тихо наблюдал за происходящим из угла комнаты.

Невольно порадовалась, что Лурия так и не вернулась в поместье, вероятно, после дневного скандала отправившись жаловаться в отчий дом. Это немного облегчало ситуацию. Сомневаюсь, что она отказала бы себе в возможности поухаживать за больным суженым, чем только наводила бы суету.

– Судя по характеру ранений, господин Дион причинял себе увечья намеренно, с целью… повредить метку, а то и вовсе срезать ее, – замялся пожилой доктор, отведя взгляд от шокированного Арсиана. Потому врач сосредоточился на мне, кто выглядел менее шокированным. Объяснялось это тем, что я примерно это и предполагала. И мои догадки только что подтвердились экспертным мнением. – Из-за магии метки, все удары проходили вскользь, не давая нарушить рисунок, что не уберегло кожу вокруг нее. Эта же магия, вероятно, поняв, что ее пытаются устранить, в качестве защиты посылала болезненные импульсы своему носителю, чтобы тот прекратил. Полагаю, они были нарастающие, но молодого господина это не остановило, пока боль не стала невыносимой. Отголоски этого все еще мешают ему очнуться, – заметил он, то ли с неодобрением, то ли смущением и с легким недоумением нахмурил густые брови, когда скосил взгляд на постель, в которой сейчас спал неспокойным сном Дион. – Я не уверен, поможет ли мое обезболивающее, учитывая, что никогда не сталкивался с лечением последствий от магии метки. Будет лучше, если за ним останется кто-нибудь понаблюдать. Но, в любом случае, со своей стороны я сделал все возможное. Если через час вы не обнаружите улучшений, единственным вариантом останется обратиться за помощью в храм, – подвел он итог, сожалея о своей некомпетентности.

Мы с Арсианом кивнули и даже не думали его в этом обвинять. Потому, после секундного молчаливого диалога взглядами, свекр взял на себя ответственность проводить доктора.

Таким образом я осталась в комнате Диона и с сомнением посмотрела на бледного мужчину с испаренной на искривленном болью лице.

Как ему и обещала, я никуда не ушла и оставалась рядом, пока его лечили. Но сейчас ощутила неуверенность и сомнение. Стоит ли мне и дальше оставаться здесь? Тех, кто сможет присмотреть за мужчиной в этом доме – предостаточно. Один только Азеф всем видом демонстрирует очевидно родительскую тревогу, хоть и помалкивает.

Словно в ответ на невысказанные мысли, Дион протяжно застонал, поморщился, а после завозился в намерении подняться.

– Не двигайся, – видимо на нервной почве излишне резко потребовала я, забыв про формальное обращение. Однако мужчина не оскорбился и позвал меня со странной интонацией в голосе:

– Биа? – открыл он плохо сфокусированные глаза и стал слепо озираться, напоминая побитую собаку. Я не хотела этого чувствовать, но жалость и сочувствие заполнили сознание.

Было видно, что Дион ищет меня. Однако, я отчего-то ощутила страх и трусливое желание сбежать. Необоснованное и глупое. Не к месту вспомнился упомянутый врачом защитный механизм метки.

Может, я тоже подсознательно понимала, что если сейчас отвечу на его зов, что-то определенно поменяется? Оно уже менялось, однако именно сейчас было какое-то неотвратимое чувство, переступив которое повернуть обратно и притвориться несведущей уже не выйдет. Чувство поражения настигало, хотя я, вроде бы, и не соревновалась.

У меня было всего три секунды промедления на обдумывание, но все закончилось ровно тогда, когда Дион, не найдя меня взглядом, вновь попытался подняться, морщась от боли.

Прежде чем я успела опомниться, уже аккуратно давила на его плечи, чтобы вернуть того на подушки, и не могла не кривиться от пораженческого чувства. Проигрывать я не любила. Особенно поступаться собственными принципами, но в данный момент я вдруг подумала, что это была заведомо проигрышная битва, обреченная на мой провал.

– Я здесь, – тихо произнесла я, мысленно ругая себя, на чем свет стоит. – Врач обработал раны и сказал тебе отдыхать.

– Я… – все еще упрямился он по неизвестной причине, отказываясь покориться и просто расслабиться.

– Если появятся осложнения, мне придется обратиться к жрецам, – строго пригрозила я и это подействовало.

Подумав секунду, Дион нехотя откинулся на подушки и поморщился с закрытыми глазами, но было видно, что засыпать он не собирался.

В воздухе повисло неловкое молчание. Каждый, полагаю, думал о своем. Случилось много всего лишь за один день и это требовало обсуждения. У меня так же было много вопросов и претензий, которое сводилось в общей сложности к одному единственному: «Чем ты думал?».

Однако, смотря на бледное, все еще носящее следы боли, лицо мужчины, я не решилась произнести этот вопрос вслух.

Вместо этого я ощутила себя неуверенно и неловко произнесла, только ради того, чтобы нарушить это гнетущее молчание:

– Тебе следует отлежаться пару дней. Врач сказал, что, хоть повреждения и не критические, но ты потерял много крови…

Однако, меня, точно и не слушали вовсе, задав свой личный… совершенно невообразимый вопрос:

– Возможно ли, что ты откажешься от развода? – с непробиваемой серьезностью произнес он, чем сбил с толку. Я едва не подавилась воздухом от неожиданности и, по привычке, когда была смущена или застигнута врасплох, решила сыронизировать:

– Иметь в доме двух жен тебе кажется недостаточным, и ты решил привести еще одного мужчину?

– Мужчину? – искренне не понял Дион, прожигая меня взглядом, под которым я смутилась и уклончиво объяснила, запоздало понимая, что перегнула палку, издеваясь над человеком, который до сих пор не до конца пришел в ясное сознание:

– Для справедливости, если у тебя есть потенциально другая женщина, не будет ли честным и мне найти другого партнера?

Хоть я и сменила тон, показывая, что это всего лишь нелепое предложение, мужчине мой ответ не понравился, и Дион отнесся к нему слишком серьезно.

– Я всего лишь неудачно пошутила, – тяжело вздохнула я, видя, как Дион хмуриться. – Не принимай это всерьез.

– Я не хочу разводиться, – огорошил он.

Настала моя очередь хмуриться и мрачно смотреть на младшего Крауна, молчаливо осуждая того за неуместный юмор.

– Кажется, ты все еще бредишь, – подвела я итог его последним высказываниям, находя это единственно верным и логичным объяснением. – Вероятно, обезболивающе более сильное, чем мы думали… – покачала я головой и замолчала на полуслове, когда на моем запястье до легкой боли, точно капкан, сцепились сильные пальцы. Переведя взгляд на лицо Диона, наткнулась на серьезный, мрачный, решительный и… слегка лихорадочный взгляд, которым он буравил мое лицо.

В груди у меня что-то ухнуло от плохого предчувствия.

– Биа… я не хочу разводиться с тобой, – повторил он более требовательно.

Я сглотнула, щека у меня дернулась, и я хотела по привычке съязвить, но слова застряли в глотке от его серьезного и болезненного вида. Потому с досадой отвернулась и попыталась вывернуться из хватки.

– Это невозможно, – категорично покачала головой, но, несмотря на ослабленное состояние, сила в его пальцах была удивительно мощной.

– Я тебе противен? – задал он вопрос с каким-то отчаянием, что крылось в глубине его зрачка.

– Это не так, – нахмурилась я и предприняла еще одну попытку отодвинуться, видя, как даже через тугую повязку на его груди начинает проступать зловещее сияние метки. На висках мужчины проступили крупные капли пота, а лицо стало мертвенно-бледным от нарастающей боли. – Пусти… – заволновалась я.

Но была проигнорирована:

– Почему ты хочешь развестись? – настаивал он хрипло и подавленно. Говорить ему было очевидно сложно, сдерживая стоны боли.

– Потому что ты не можешь принадлежать мне! – выкрикнула я практически истерично, потеряв контроль над эмоциями от беспокойства, и только после этого потянула руку изо всех сил, чтобы благополучно вырваться. Лишь после этого я немного перевела дух, заметив, как метка стремительно тускнеет. Затем строго и жестко потребовала: – Что за нелепые требования внезапно? Ты, очевидно, не в своем уме, если вообще допускаешь подобную мысль!

– Но это правда, – спокойно произнес он, с некоторым сожалением смотря на свои пустые пальцы, которые еще недавно сжимали мое запястье. Видя это, я всерьез заподозрила того в мазохизме. – Я не хочу жениться на Лурии. Та, кто мне нравится, это – ты! – до странного откровенно произнес он.

Настолько откровенно, что я опешила. А после посмотрела на его расфокусированный взгляд, расширенный зрачок и вялое произношение, словно он был пьян. И после со вздохом поняла, что обезболивающее действительно имело опьяняющий эффект.

Это меня немного примирило с действительностью. За свои две жизни я успела насмотреться на пьяных людей и их алкогольные откровения. Потому с большим терпением начала пояснять:

– Дион, ты неразумен. Вспомни, это же я – Беатрис Харт – навязанная, приставучая, докучающая невеста, которую ты до последнего избегал. На нашей свадьбе ты с большим облегчением подписал брачный договор с прописанным сроком развода, – напоминала я ему терпеливо и последовательно, точно разговаривала с ребенком.

Но он упрямо покачал головой и странно улыбнулся, а после с нежностью произнес:

– Это не так… ты не та Беатрис… ты другая Биа. Ты мне нравишься. Я не хочу с тобой разводиться! – повторил он, отчего у меня мурашки по телу побежали, и я с опаской покосилась на его безмятежное, немного глупое выражение лица.

Что… что он сейчас?..

С тревогой в сердце я сглотнула, а после очень аккуратно уточнила:

– Это все из-за того, что я слегка поменяла свое поведение? Но это все глупости… – нервно улыбнулась я, но Дион настойчиво повторил:

– Ты другая. Не знаю, кто… но мне все равно, – легкомысленно улыбнулся он и беззаботно добавил, точно это было чем-то незначительным: – Пока ты моя жена, меня все устраивает… я не стану спрашивать и докапываться…

В этот момент я с ужасом вспомнила, что мы в комнате не одни и скосила взгляд на притихшего в углу Азефа. Расстояние от кровати до угла было приличным, Дион говорил негромко, слабо и так, чтобы слышала только я. А Азеф был в годах, потому его слух мог быть не настолько острым…

Теоретически…

И все же я с волнением посмотрела в лицо старому дворецкому, но никаких изменений на нем не нашла, помимо отеческого беспокойства за Диона, которое никуда не исчезло с момента обнаружения того израненного в кабинете. Потому чуть расслабилась.

– Все не так, – на всякий случай опровергла я, понимая, что звучу неубедительно. Потому перевела тему: – Не важно, нравлюсь я тебе или нет, нам придется расстаться. Пока у тебя на теле метка, ты не сможешь подпускать к себе никого из женщин, кроме Лурии. Потому тебе не стоит быть слишком категоричным и импульсивным. Ты должен все хорошенько обдумать.

– Я думал все это время, – вновь вернул он себе серьезный вид, прожигая меня карими глазами, и вновь попытался прикоснуться ко мне, но я это вовремя заметила и отстранилась, заметив в лице Диона сожаление по этому поводу. Я почти ощутила себя виноватой. – И сколько бы ни думал, я все еще хочу, чтобы ты была рядом, – заявил он, говоря несвязно и отрывисто. – И я не хочу Лурию. Мне она не нравится. Она меня раздражает… Смотрю на нее и такой гнев охватывает… А как подумаю, что ты уйдешь… – задумчиво произнес он и поморщился, словно ему опять было больно.

После этих слов я вновь вспомнила свое личное впечатление о Лурии, сравнивая описание в книге и реальностью, которое зачастую разнилось. Так же вновь перебрала в уме возникшие подозрения, которые я старалась упорно игнорировать, как мантру повторяя то, что меня это не касается. Стало еще более тревожно.

Пока я переваривала эту информацию, не зная, как на это реагировать, Дион продолжил:

– И по поводу прикосновений… ты неправа. Хоть и не полностью…

– О чем ты? – нахмурилась я, прерывая свои внутренние дебаты, где с одной стороны холодный разум требовал от меня не вмешиваться, а человечность била тревогу, обвиняя меня в черствости.

– Я могу прикасаться к другим женщинам, если это не имеет никакого романтического подтекста. Я проводил эксперимент, где при случайном столкновении с женщиной или деловом рукопожатии метка оставалась спокойной и не реагировала на противоположный пол. И только с тобой… она активируется даже когда ты просто рядом. Разве это не говорит о том, что метка лишь тебя воспринимает как угрозу из-за моей симпатии к тебе? – с грустной улыбкой признался он, чем вызвал у меня два порыва: отодвинуться, чтобы не причинять ему дискомфорт и одновременно отвернуться, чтобы скрыть резко покрасневшее лицо.

Краснела я редко. Настолько, что сейчас всерьез задумалась о том, что у меня резко поднялось давление на фоне метеочувствительности, как единственное разумное объяснение.

Смущаться я разучилась еще в юности, когда осознала, что отношения с мальчиками – это нечто тривиальное и не особо необходимое в жизни девушки, дабы она была полноценной. Потому переживать относительно того, как к тебе относится тот или иной парень – считала глупостью. Не понравилась одному – не страшно. Найдется другой. Не получилось с другим – скатертью дорога, значит, больше времени на себя любимую. Вот и вся логика, которой придерживалась.

До тех пор, пока меня не вогнал в краску пьяный, несчастный и израненный главный герой, принадлежавший… другой женщине.

Да я совсем спятила, видимо!

– Что это меняет? – холодно и резко произнесла я, не желая поддаваться атмосфере. От моего тона, теплота и надежда в глазах Диона слегка потухли, и он напрягся, а я продолжила: – Только со мной или нет, в чем смысл, если итог один: мы не сможем быть вместе. Думаешь, я сгораю от желания быть с мужчиной, которому рядом со мной даже дышать от боли трудно?

Карие глаза окончательно потухли. Я вновь ощутила волну вины и сожаления, которая накрыла меня с головой.

– Однако… если ты не хочешь, я могу помочь тебе избежать женитьбы на Лурии, – добавила я негромко, точно извинялась. – Все равно мне в последнее время нечем заняться… – уклончиво протянула я, отведя взгляд.

– Что? – нахмурился Дион, словно ослышался. Я нервно пожевала губу и пояснила:

– Сегодняшнее твое заявление не останется без последствий. Этим вечером Лурия не вернулась в поместье, наверняка направившись либо в храм, либо к родителям. Как бы то ни было, на тебя попытаются повлиять и надавить, пригрозив отлучением от церкви или судом. С церковью я помочь не смогу. Но то, что касается юридической стороны вопроса… – бормотала я, не сразу заметив, как мужчина с благодарностью улыбается. Глаза его все еще были печальны, но все же Дион понимал, что я не совсем от него отворачиваюсь и предлагаю помощь. – У нас есть еще чуть больше месяца до совершеннолетия Лурии, когда она сможет официально вступить брак и на тебя попытаются надавить. До этого времени нам нужно разработать план и хорошенько изучить базу, чтобы отстаивать свою позицию в суде.

– Ты правда сделаешь это для меня? – спросил он негромко.

Горло почему-то перехватило, потому я отвернулась и коротко кивнула. А после вспомнила о важной составляющей:

– Однако, могут возникнуть проблемы.

– Ты о чем?

– Мне нужно изучить документы, касающиеся парных меток и суженых. Однако, вся материалы и информация строго цензурируется и монополизирована храмом. Учитывая, что после сегодняшнего заявления они наверняка будут настроены против тебя, вряд ли пойдут на сотрудничество и представят информацию. А без этого… – многозначительно произнесла я, не закончив фразу, пояснений к которой не требовалось.

Дион так же, как и я, нахмурился, обдумывая это.

Но через пару секунд я едва не подпрыгнула от голоса за своей спиной, вновь забыв о том, что мы с мужем – не одни:

– Я могу помочь. У меня достаточно связей в храме, – заявил Азеф слабо улыбнувшись. – А еще попрошу брата приехать с семьей для консультации.

От его заявления мои глаза были готовы вывалиться: Азеф готов пойти на это?

– Ты? – переспросила я, помня, что дворецкий был своего рода фанатиком всего, что касалось суженых. А теперь он сам предлагает помощь в плане по тому, чтобы избавиться от Лурии?

Мой вопрос смутил старого человека, и он, помедлив, признался:

– Я признаю, что воля богини – важна и должна быть безусловной. Однако… больше, чем богиню, меня заботит воля моих господ. Им я служу всю жизнь. С ними я жил, их растил и с ними умру. В этой жизни род Краун для меня важнее. Если господин так желает, я помогу ему во всем, о чем бы он ни подумал, – поклонился он, но, помня о его спине, я машинально остановила его в полупоклоне.

– Спина! – напомнила я и на тонких, бесцветных губах пожилого дворецкого появилась короткая и слабая улыбка, а после его нерешительный облик, вмиг преобразился и, выпрямившись, его лицо было уверенным, а голос твердым:

– Я доставлю всю возможную информацию, которую удастся выудить через свои связи. Разумеется, инкогнито, – добавил он важно и посмотрел на меня. Я с благодарность улыбнулась.

***

В центральном храме в одной из молелен старательно молился мужчина в священной робе высшего чина. Он был погружен в свое занятие и полностью отдался процессу со всей искренностью и самоотдачей.

Он проводил этот ритуал изо дня в день, строго по два раза в день уже на протяжении более двух десятилетий. Однако, несмотря на старательность и искренность своих молитв, бог, к которому он взывал, был глух и не желал отвечать этому человеку.

Но мужчина не желал сдаваться, хоть и понимал всю тщетность своей затеи. Бог отвернулся от него. Боги – очень жестоки. Их благосклонность заслужить очень сложно, но лишиться ее можно всего из-за милейшей кощунственной мысли.

Так и произошло с мужчиной, который с раннего детства, покинутый всеми, жил при храме и решил посвятить свою жизнь богине: великодушной, мудрой и заботливой. Той, кто мог сделать так много людей счастливыми, той, кто создавал поистине великие вещи, даруя свое благословение и верных возлюбленных.

Он с детства это наблюдал, невольно впитывая в себя все больше преданности и восхищения.

Но, как это обычно бывает, человеческая душа непостоянна. Она имеет привычку сомневаться даже в тех вещах, которые не смеют подвергаться сомнению. Так и произошло с мужчиной. Как только он достаточно подрос и просто из послушника дослужился до жреца. С новыми обязанностями ему открылось куда больше правды, которая повергла его веру в уныние.

Богиня – милосердна и щедра. Но почему не ко всем, а лишь к определенным людям? Чем они заслужили такой милости? Почему те, кто ни дня не провел в служении богу, получает ее милость?

Почему куда более великие, верные и добросовестные люди вынуждены всю жизнь прожить в лишении или ожидании своей награды, когда другим она достается просто так?

Разве это справедливо?

Больше всего молодого священника поразил случай, когда верный последователь из высшей аристократии, который поклонялся богини и стабильно, весьма финансировал храм, просил лишь об одном: чтобы любимая была с ним. Ему нужна была лишь эта малость, за которую он готов был отдать храму все и даже больше. Только это.

Но, словно в насмешку, богиня одарила его любимую меткой с другим человеком, который, напротив, всю жизнь вел аморальный, разгульный образ жизни, порицая саму идеологию религии.

Тот верный последователь покончил жизнь самоубийством лишившись своей единственной любви.

Это ли… милосердие?

Эти мысли наполнили ранимую душу юного священника. Это был первый раз, когда он усомнился в своей богине, но упрямо держался, заверяя себя, что на все есть причина… божий промысел.

Но чем больше он видел несправедливости, тем более противоречивой и мятежной становилась его душа.

Поворотным моментом стало, когда после одного подобного случая высший аристократ из королевской семьи едва не разрушил храм и практически притеснил религию богини, которая оказалась к нему жестокой и беспощадной, отдав его единственную и обожаемую дочь безродному бедняку, почти что нищему.

Аристократ был в ярости.

Это было тяжелое время для храма и страны, чей политический брак с соседнем государством сорвался из-за вмешательства богини.

В то время священники подвергались гонениям, а многие провинциальные храмы были разграблены вандалами из-за того, что рыцари и стражники, ранее занимающиеся охраной, были отозваны.

Священники и храмы оказались совершенно беспомощны…

Пока юный священник не приехал помочь восстанавливать один из таких разрушенных храмов на задворках королевства. Там, в завалах разграбленной библиотеки, в потайном отсеке он и нашел книгу. Книгу, которая опровергала могущество богини. Книга, которая была кощунственной и аморальной для любого священнослужителя. Книга, которая должна была быть немедленно предана огню.

Он не знал, кто написал эту книгу. Не знал, как она оказалась в тайнике храма и как долго там пролежала. Но именно эта находка стала главным испытанием для юного священника. Которое он… не прошел.

Им двигало благое намерение. Он хотел защитить себя, других священников, их дома и, что самое важное, он хотел защитить богиню, которую в этом королевстве по требованию всего одного человека хотели запретить. Он все еще отчаянно любил свою богиню, какой бы жестокой и несправедливой та ни была.

Потому он пообещал себе раз… всего лишь один раз воспользоваться этой кощунственной книгой и провел ритуал. Он пошел на сделку со своей совестью и высшим аристократом, который пообещал прекратить все гонения в случае, если ситуация с его дочерью будет исправлена.

Юный священник пошел на это, вследствие чего метка перешла на принца соседнего королевства, а истинный суженный был убит, а его душа рассеялась.

Это было жестокая, но справедливая цена за то, что богиню вновь будут превозносить. Так думал юный священник.

Аристократ выполнил свое обещание, не только прекратил гонения религии, но помог в восстановлении и даже продолжил щедро спонсировать храмы.

Для храмов вновь настало мирное, золотое время. А самого священника повысили на несколько рангов с протекции того самого аристократа. Теперь он не был обычным безликим жрецом и заслужил уважение и любовь среди своих братьев и сестер.

Однако… любовь богини, которую юный священник испытывал прежде… ее больше не было. Он купался в лучах славы и обожания смертных, но эфемерного чувства теплоты, которую он ощущал прежде, когда молился или просто думал о богине…. Она исчезла без следа.

Сколько бы он ни молился, сколько бы просил прощения, ни оправдывался, богиня была глуха к раскаянию своего прежде верного последователя. Теперь верховный жрец ощущал пустоту в груди, словно кусок его души был разодран и выброшен.

Он продолжил молиться, продолжил служить богине, надеясь, что со временем она поймет и простит. Но проходили годы, а пустота в душе только росла.

До тех пор, пока к священнику вновь не обратился тот самый аристократ с уже знакомой просьбой. Теперь дело касалось его племянника. И это так же было политически выгодно. Это сулило очередные золотые горы и выгоду для храма. Но в случае отказа…

Этот аристократ был щедрым ровно настолько же, насколько жестоким и мстительным.

Он заверял себя, что у него не было выхода. Что он ничего не мог поделать, дабы не обесценить свои труды и лишения. Он думал, что защищает свою веру и богиню.

Потому он вновь обратился к той кощунственной книге. Пустота в его груди стала еще ощутимее, но он не мог не заметить, насколько щедрым был его покровитель. Власть внутри храма для священника стала более выраженной. Даже первосвященник не мог его игнорировать.

Это чувство было… опьяняющим и, хоть немного заглушало холод пустоты в груди.

Далее к нему вновь обращались с просьбами уже не только тот аристократ но и узкий круг его приближенных. И каждый раз священник находил себе оправдания.

Пока однажды он не осознал, насколько грозное оружие было в его руках. Прежде он должен был оглядываться на аристократию, но теперь, набравшись опыта и ощутив вкус власти, он больше не хотел подчиняться. А для этого ему нужно было больше власти, больше последователей, больше поддержки.

Потому втайне от других он начал постепенно наращивать свою мощь с помощью этой книги вербуя все больше высокопоставленных последователей. И ему это удалось.

Теперь ни один аристократ не мог быть ему указом, даже будучи королевской семьей. От всех несогласных он с относительной легкостью избавлялся, используя свои связи.

Но, несмотря на свои деяния, он ни разу не усомнился в мотивах своих поступков. Он все еще любил свою жестокую и несправедливую богиню, которая с того раза ни разу ему не ответила и даже не взглянула. Он ее боготворил и превозносил. Он готов был опуститься в ад ради нее и не жалел свою душу.

Вот таким человеком был ныне верховный жрец, которого пророчили на место следующего архиепископа.

И по сей день он усердно молился не жалея своих колен, стоя на них по несколько часов.

Обычно он никогда не прерывал своих молитв и очень злился, когда это происходило. Потому, и сегодня, услышав стук в дверь его молельни, он рассвирепел.

– Кто посмел?! – прорычал он, открывая дверь и видя своего секретаря. Увидев его, верховный жрец насторожился. Кто-кто, но секретарь прекрасно знал о важности молитвы, потому не стал бы беспокоить его по пустякам. Значит, произошло что-то важное.

– Простите, что отрываю от вечерней молитвы, ваше преосвященство, – начал нервно кланяться секретарь так же в священной робе. – Однако дело не ждет отлагательств.

– Что произошло? – нахмурился верховный жрец уже спокойнее.

Секретарь воровато оглянулся, убедился, что их не подслушивают и только тогда, понизив голос, заговорил:

– Дело касается рода Краун. И это очень серьезно. А еще…

– Еще? – поторопил верховный жрец своего помощника, когда тот замялся.

– Вас желает видеть леди Лурия Баскал. Говорит, что это – срочно и не уйдет, пока не добьется аудиенции.

– Баскал, говоришь? – задумчиво протянул мужчина, перебирая в памяти фамилии и лица. А когда наткнулся на нужное, цинично хмыкнул. – А, та самая «Баскал»… Хорошо, веди, – согласился он, но прежде, чем выйти из молельни, повернулся к статуе богини и раболепно поклонился ей.

***

Пока верховный жрец, к которому уже давно не обращались по имени, успел узнать немного информации от своего помощника, пока шел в комнату для приема гостей, где его ожидала леди Баскал.

По невыразительному лицу жреца было сложно понять его настроение, но к моменту, когда он дошел до места назначения, его взгляд заострился и стал немного темнее обычного. Для такого сдержанного человека это было высшей степенью проявления нервозности.

Потому, увидев в кабинете заплаканную и взволнованную девушку, он едва заметно поморщился, прежде чем наградил ее дежурной улыбкой священнослужителя.

– Рад видеть вас в добром здравии, леди Лурия, – поздоровался он вежливо, после неловкого молчания. Его сан позволял ему быть если не выше, то наравне с некоторыми дворянами, потому обычно именно они первыми обязаны были проявлять вежливость по отношению к нему. Но с этой девчонкой все было иначе. Вместо почтения и вежливости, она сурово и обиженно нахмурилась, смотря на мужчину.

– Вы сейчас намеренно притворяетесь, что ничего не происходит? – поинтересовалась она заносчиво, когда верховный жрец отослал своего помощника и остался с девушкой наедине. Только после этого он позволил своей маске доброжелательности немного смениться.

– Происходит? А что происходит? – деланно равнодушно поинтересовался он, пристально смотря на девушку. Та несколько растерялась от его безразличной реакции и занервничала сильнее.

Этот вид заставил уголок тонких губ жреца презрительно изогнуться. Но он быстро спрятал это за притворной вежливостью.

– Я слышал, что дела леди продвигаются не слишком гладко, – устав ждать от нее реакции, подсказал мужчина и та тут же уцепилась за возможность. Ее голубые глаза вновь вспыхнули возмущением:

– Так вам все же все известно! – обвинительно указала она на него пальцем, что мужчине не понравилось. Он не любил и отвык, когда им пренебрегают. На самом деле, он давно не позволял так с собой поступать никому. Никому, кроме его богини.

Но эта невежественная девчонка перед ним не была богиней. Так кем она себя возомнила?

– Известно, что? – продолжил он невозмутимо, смотря на нее холодно и цинично, что никак не вязалось с теплой, добродушной улыбкой, которая сейчас выглядела очень неприятно. – Что вы оказались совершенно бесполезны и не смогли справиться даже с тем, чтобы соблазнить одного единственного мужчину? – добавил он холода в голос. Девушка обиженно поджала губы, а после, желая оправдаться, решила переложить вину на жреца:

– Я не виновата! Это вы! Вы не выполнили свою часть сделки! – пока она злилась, ее прелестное лицо покраснело, а на глазах появились блестящие слезы. Для кого угодно эта картина могла показаться прелестной, но не для жреца. Земные желания, такие как похоть, его несильно интересовали. Потому он давно разучился оценивать красоту вокруг себя, если она не связана с его религией. Деньги, власть и даже люди были для него не больше, чем инструментами. И эта девушка была одной из них. Причем, пошла на это добровольно.