Текст книги "Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира "

Автор книги: Марина Ясинская

Соавторы: Пальмира Керлис,Лариса Петровичева,Лилия Касмасова,Майк Гелприн,Александра Давыдова,Александр Тихонов,Алексей Верт,Светлана Тулина,Владимир Яценко,Кристина Каримова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Дайте мне, пожалуйста, глянуть ваш каталог. Я ищу нечто конкретное.

Доктор послушно передал толстый журнал в руки пришедшему и все же услужливо поинтересовался:

– А вы объясните, что хотели, может, я быстрее найду? – Улыбнувшись, добавил: – В нашем каталоге немудреное дело заблудиться.

– Я даже не знаю, как объяснить… – Гость принялся с нетерпением листать. – Мне нужна изощренная казнь.

Рылеев сперва не понял, что именно вызвало у него удивление. То есть он начал обдумывать, зачем старику выискивать наиболее болезненные способы самоумерщвления, потому что обычно бывает наоборот – мучимые страшными болями пожилые люди ищут менее болезненный способ уйти. Но тут до него дошло, что наиболее странно в пожелании клиента. Именно слово «уйти»! Точнее, его отсутствие. Более того, старик называет эту процедуру «казнью».

– Вы тоже кого-то убили? – предположил доктор, вспомнив первую клиентку.

– Что? – изумился пациент такому повороту. – Нет, конечно! С чего вы взяли?

Рылеев вдруг заметил, что все руки старика в районе локтя исколоты. Такой устаревший способ получения кайфа? Сейчас молодежь использует иные методы. В то же время мужчина на наркомана никаким образом не походил.

– Можно поинтересоваться, что с вашими руками? – ведомый любопытством, спросил доктор, стоя на грани нарушения Кодекса.

– О, это опыты, – запросто ответил мужчина и отмахнулся, как от чего-то незначительного.

– Опыты? – нахмурился Александр Андреевич. – В смысле научно-медицинские?

В последние годы ученые были сверхозабочены открытием эликсира бессмертия. Брали кровь на образцы у всех подряд. И не только кровь.

Собеседник отрывисто кивнул.

– А в вашем возрасте это не опасно? Простите, но я как доктор спрашиваю.

Рылеев покраснел. Он, как доктор, собирающийся умертвить пациента, пеняет ему не непредусмотрительность, которая впоследствии плохо скажется на его здоровье! Каламбур-с. Завотделением досадливо покачал головой. Он положительно сходит с ума. Пора обращаться к коллегам с семнадцатого этажа.

– А ничего другого мне не оставалось, – совсем не удивился вопросу будущий ушедший. – Мне нужны были деньги на эту… хм… экзекуцию.

– Послушайте, у меня создалось впечатление, что вы не очень-то хотите ум… уходить. Зачем вам тогда это делать, более того, выбирать какую-то жуткую кончину?

Продолжая листать каталог и не поднимая от него глаз, пациент ответил:

– Дело в том, что мне нужна казнь самая изощренная и как бы не до конца. Поэтому я заплачу больше.

– Что-что? – переспросил ничего не понимающий доктор, но старик до того углубился в поиски, что, казалось, его не слышал. Он только шумно и быстро переворачивал страницы и бормотал себе под нос: «Ну где же это… Мне говорили, что у вас это есть…» – Не понял, как вы сказали? – настолько громко, насколько позволяли приличия и злополучный Кодекс, прокричал Александр Андреевич.

Старик дернулся и поднял на него глаза:

– Что ж, попробую объяснить… Похоже, что сам действительно не найду. Понимаете, мне нужна такая казнь, когда по очереди отрубают руки-ноги, а потом оставляют умирать. – Вдумчиво нахмурив брови, через пять секунд Рылеев кивнул.

Означало сие «да, такое у нас есть». За год работы он выучил почти весь каталог. И даже цены. – Вот, мне надо, чтобы вы начали с рук и… на этом остановились. Ну, допустим, аппарат у вас сломался, – старик хитро подмигнул, но Рылеева вместо полагающегося в таких случаях заговорщицкого задора объял священный ужас. – Ну или электричество отключили не вовремя. Вот, и казнь якобы по техническим причинам не доведена до конца. Вы перенесете ее на другой день, ну а я просто не приду.

– Так, я не понял, вы что… Хотите без рук остаться, что ли? Не умереть?

Старик чего-то вдруг испугался и расширил глаза. Затем пояснил причину своего страха:

– Я ведь жив останусь после такого… верно?

В Рылееве заснул гуманист и проснулся профессионал. Он деловито изложил:

– Во-первых, вы можете умереть от боли. Тогда к вам нужно будет применить анестезирование, и даже не местное, а общее. А такого способа ухода в нашем каталоге нет. Видите ли, методы, связанные с мучительным уходом вследствие отделения тех или иных частей тела, потому и носят название «изощренных», что не предусматривают никакого обезболивания. Во-вторых, даже если я, обойдя порядки нашей клиники, вколю вам что-либо сильнодействующее, вы можете умереть от потери крови. Скорее всего, так и будет. Правда, уже появились на рынке препараты, в сорок раз повышающие свертываемость крови в локальных участках при местном уколе, но… они очень дороги. Не думаю, что за опыты ученые вам так много заплатили. До свидания.

Рылееву перестал нравиться этот разговор. Он уже решил, что старик – типичный сумасшедший, такие частенько заглядывали к нему на прием, просто оттого, что нечем заняться. И он уже не мог понять, отчего приход этого человека так вначале его взбодрил. Не стоило тратить на него время. Александр Андреевич уже потянулся к кнопке «следующий», но тут случилось непредвиденное. Старик зарыдал. Причем так жалостливо, так искренне, что Рылеев понял: его приход не какая-то глупая шутка. За этим кроется что-то серьезное. Он уже открыл рот, чтобы попросить пришедшего рассказать о своих проблемах, но не пришлось – старик заговорил сам:

– Моя внучка учится в московском институте. Говорят, что когда-то образование было бесплатным, но теперь в это верится слабо, правда же? Мы с ней живем вдвоем. Пенсию по возрасту отменили тринадцать лет назад, я как раз не успел ее получить. Осталась только пенсия по инвалидности. Только как ее добиться? Вот парадокс. В нашем свободном мире нельзя по собственному желанию стать инвалидом. Вот что пугающе странно. Убить себя можно. А стать инвалидом нельзя. До вас доходит весь ужас ситуации? Ведь покойники требовать денег не будут. А инвалидам вынь да положь. Зачем это правящим элементам?

– Я вас правильно понял: вы хотите стать инвалидом, чтобы оплачивать учебу своей внучке?

Мужчина в знак согласия моргнул. Тихо продолжил:

– У нее никого нет. У нее ничего нет. У нее ничего не было. Единственное, что есть у этого дивного ангельского создания, – это мечта. Она хочет стать скульптором. В наш компьютерный и робототехнический век она, среди очень немногих, любит работать руками. Всего один остался институт в этом мире, который учит скульпторскому искусству. Я договорился с богатыми друзьями наших соседей, когда она получит диплом, они возьмут ее работать в свой загородный дом. Там очень большой участок, они хотят обставить его индивидуальными скульптурами непременно ручной работы. Чтобы заплатить за первый год обучения, я продал дом и машину. Мы живем в гараже. Мне осталось оплатить еще один год. Я договорился, там возможна помесячная оплата. Как раз тристапроцентной пенсии мне хватит. И даже на жизнь останется. Надо же, в мою молодость мы учились пять лет в институтах… А сейчас только два. И называются они как-то… интерколледжи, вот.

Рылееву не понравился отход от темы:

– Как вы сказали, тристапроцентная пенсия? Это, безусловно, хорошо, но, может, есть другой способ стать инвалидом и ее получать?

Старик покачал головой:

– У любых инвалидов сто– и стодвадцатипроцентные пенсии. Астму сейчас лечат, диабет тоже. Только частей тела осталось лишаться либо внутренних органов. Без ног было бы проще, но и государство не лыком шито. Оно понимает, что все дела можно вести из дома через интернет. Безногим платят только стопроцентную пенсию, а это немного. На учебу не хватит, ведь надо еще поесть что-то, налоги все заплатить… Незрячим тоже платят триста процентов, как и безруким. Я бы мог попросить вас проколоть мне глазные яблоки, но я не могу лишить себя единственной радости – глядеть на моего ангела, как она растет, как пыхтит над электронными учебниками, как с аппетитом уминает соевую клубнику…

У Рылеева против воли навернулись слезы. Запретив себе принимать близко к сердцу чужую историю, он все же спросил:

– Знаю, что с шестидесяти лет на работу никого не берут, давно уже так. А внучка почему не идет работать? Временно, пока нет образования.

– О чем вы говорите? Кто ее возьмет? Это раньше брали без диплома на какую-нибудь низкоквалифицированную должность. А потом даже с поломоек стали требовать диплом уборщика помещений. А год назад все интерколледжи по уборке позакрывались, и уборщиц перестали на работу брать. Даже вакансия эта упразднилась, недавно читал в онлайн-новостях. Сейчас каждая маленькая фирмочка может себе позволить автомойки и роботов-пылесосов. Да что уборщицы – ныне и для проституток открыли колледжи во всех уголках планеты! Засилье разврата! Прости, Господи, – набожно перекрестился пришедший, тут же кинул боязливый взгляд на сидящего рядом человека.

– Все в порядке, – успокоил его доктор. Хоть в мире и была провозглашена свобода вероисповедания, все равно на явно набожных смотрели искоса. Верить в Иисуса было «не в моде». «К сожалению, – внезапно для себя добавил мысленно Рылеев. – Ну точно, старею… Назад хочу, на пятьдесят лет назад… Когда меня еще не было. И МПК тоже не было. И было то самое… „Золотое кольцо“».

– Вот, – продолжил клиент, – когда управление компьютерами и техникой одной силой мысли станет общедоступным, тогда и безруким самую низкую пенсию будут платить. А пока для меня это единственный шанс сохранить внучке учебу. С дипломом она спокойно войдет во взрослую жизнь.

«В жизнь с серой пылью и без зелени», – про себя уточнил Рылеев, а вслух сказал:

– А вы прикинули, как вы жить будете? Я понимаю, что внуки – святое, но о себе тоже подумать надо. Сейчас такие законы, что она запросто может от вас отказаться и выбрать себе другую семью. А вы останетесь один и без рук. То есть даже помогать себя обслуживать будет некому. Подумайте.

– Доктор, на тристапроцентную пенсию я найму себе сиделку Я ж не фирма, я диплома не потребую. А много ведь таких, кто учиться никуда пойти не может, и им деньги очень нужны. Хоть на ту же учебу, хоть и на еду с налогами. Так что с этим проблем не будет. Да и внучка у меня не такая, как вся теперешняя молодежь. Она от меня не отречется. К тому же, когда узнает, на что я пошел ради нее…

Александр Андреевич издал тяжкий вздох. Наконец у него родилась новая мысль:

– А как же вы будете вести дела? Документы заверяются отпечатком пальца. Те же платежи… Как вы будете платить по счетам?

– Доктор, за тристапроцентную пенсию я найму себе юриста для разовой консультации. Думаю, это решаемый вопрос. Пальцы ног, как вы, конечно, знаете, тоже имеют неповторимый рисунок. Потом, можно, думаю, заверять сканированием сетчатки глаза… В общем, что мне подскажут, то и буду делать. Ну как, по рукам? – Рылеев молчал. – Последний раз могу такое сказать, ха-ха… Доктор, ну не переживайте так! Даже если я сейчас не наберу всю сумму, чтобы провернуть такой масштабный обман государства, я с пенсии с вами по частям рассчитаюсь. Обещаю.

– Что? – удивленно переспросил Рылеев. – Ах, ну да, деньги…

– Доктор, поверьте, вы внакладе не останетесь, я честный человек. Так что перестаньте хандрить. Жизнь продолжается!

– Жизнь продолжается… Электромобиль… Садовый участок… Почему я не могу быть как все?..

Странный доктор еще долго бурчал что-то нечленораздельное, пока пациент, устав ждать вердикта, не взял его за руку, нарушив какую-то статью какой-то главы составленного высшими умами мира Кодекса. Заведующий отделением замолчал и уставился на дедушку.

– Доктор, я лучше завтра приду. А вы пока подумайте. И выпишите мне новый талон, хорошо? На следующий день.

– Да-да, конечно… – тихо просипел Александр Андреевич и завел в базе новый талон.

* * *

– Что это? – Главврач, тучный высокий человек с копной нечесаных седых волос, тупо разглядывал присланный Рылеевым имэйл.

– Это заявление, – сдержанно пояснил пришедший Рылеев. Он не понимал, почему его вызвали на двадцать второй этаж. Нельзя было задать все вопросы по скайпу? За год с лишним он впервые в этом кабинете. Главврач раньше никогда не решал вопросы очно.

– Я читать умею, уважаемый Александр Андреевич. Я спрашиваю, что это?! С вашим приходом число смертей увеличилось. Одна бабушка перекинулась с вами парочкой слов в магазине и тут же решила умереть. Вы умеете вселять в людей пессимизм и депрессию. За это я вас и люблю.

– Зато я себя не очень.

– За этот день только три оформленных счета. Почему?

– Трудный выдался денек, – индифферентно пожал плечами доктор.

– Ну хорошо, всякое бывает… Солнце утром выглянуло, вот они и решили остаться. Ничего, зачем же так переживать? Завтра улов будет лучше. Обещают кислотные дожди. Только сиди и подсовывай каталоги. И документы оформляй. Не работа – рай! Как можно самовольно уходить?

– Уходить? – грубо усмехнулся Рылеев и покачал головой. – Действительно, не понимаю. Как можно самовольно уходить, да еще и деньги приплачивать за это.

– Ну у вас и шуточки, – фыркнул главврач. Поднялся, нажал на дринк-машине кнопку «коньяк». Из ста одиннадцати наименований выбрал что-то и разлил по емкостям. – Выпьем?

– Увольте, – качнул головой непьющий Рылеев.

Главврач расхохотался:

– Ни за что.

– Не имеете права. Почитайте МПК. Я по собственному желанию увольняюсь. Желания личностей планеты Земля – закон, разве нет? Хотят ли они быть порезанными на куски, сожженными на костре или просто свободными ото всего этого – неважно. Это закон.

Начальник в три глотка осушил напиток. Сел. Пару раз шмыгнул носом, пытаясь всплакнуть. Не получилось. Рылеев мог объяснить почему. Только те, у кого сохранилась душа, могут заплакать. Как сегодняшний старик, к примеру. Как сам Рылеев.

– Не заставляйте меня снова брать на работу Шутикова! – заныл главврач. – Он всех клиентов своими шуточками-прибауточками распугает!

– Поверьте, он лучший человек для этой должности, – осторожно кивнул собственным выводам Александр Андреевич.

Выходя из кабинета, Рылеев подумал: «Прощай, электромобиль… Прощай, новый садовый участок… Здравствуй, свобода!»

Магеррам Зейналов
Переезд

День первый

Одиновичу клиент не понравился с самого начала. Был он какой-то скользкий, все высматривал, вынюхивал, расспрашивал что да как.

– А ядро как? Тянет?

– Сами ж видите.

Клиент окинул Одиновича очередным подозрительным взглядом. Кажется, восьмым по счету.

– Молодой человек, я не люблю врать и маскарад тут устраивать не намерен, – взыграла в Одиновиче гордость. – Если хотите знать, я вообще не тороплюсь продавать. Не вам, так другому.

– Нет, что вы, я совсем не хотел вас обидеть, – сказал клиент самым мирным тоном, впервые одарив хозяина столь же мирной улыбкой. – Просто мне же здесь жить, ну и хочу знать, все ли нормально, не рухнет ли в тартарары.

– Уж на наш с вами век хватит.

– Так что там насчет ядра?

– Сами подумайте. Шестнадцать километров плотной атмосферы. Тянет же.

– Стало быть, железное?

– Железное, – с нескрываемой гордостью подтвердил Одинович.

Клиент скривил рот.

– Железное сейчас никто не делает. Вчерашний день.

– А какое же делают? – опешил Одинович.

– Водородное.

Глаза Одиновича полезли на лоб.

– То есть как водородное?

– А они водород прессуют, получается вроде керамзита, но долговечнее, не фонит и тепло держит лучше.

– У меня железное, я двадцать лет тут живу, и оно меня устраивало.

Клиент попытался было опять просверлить Одиновича взглядом, но ему не хватило харизмы.

– Спустите цену. Девяносто тысяч – нормальная цена. Ни ваша ни наша.

К слову, Одинович изначально рассчитывал минимум на девяносто пять, а в объявлении претендовал на все сто десять.

– Я ж вам уже до ста спустил, куда дальше! Ни ваша ни наша – это как раз сто. Круглая цифра, красивая.

Старик Одинович попытался искренне улыбнуться, но улыбка вышла кривой – врать он действительно не умел, даже лицом.

– Вы уверены?

Одинович задумался. Это был первый клиент, другие вполне могли заплатить и больше.

– Уверен.

День второй

– Господин Одинович? – спросил вкрадчивый голос неопределенного пола.

– Слушаю.

– Это из «Юниверс Риэлтере Грейт Галактик Индастриал» вас беспокоят. Планету продаете?

– Продаю, – нехотя признался Одинович.

– Малогабаритную? – полуутвердительно спросил маклер.

– Почему малогабаритную? – обиделся Одинович за планету. – Вполне себе нормальную.

– Радиус-то какой?

– Двенадцать и шесть, – похвастался он. – Тысяч.

– Стало быть, малогабаритную. – как бы искренне вздохнули на том конце провода.

– Знаете что, я вас вообще-то и не звал. В газете ясно было написано «риэлторов прошу не беспокоить».

– Так я их и не беспокою, – усмехнулся собеседник.

– Я имел в виду, чтобы они не беспокоили.

– А, понял.

Положить трубку Одиновичу не позволила врожденная интеллигентность.

– Так я приведу клиента? – спросили на том конце после недолгого молчания.

– Не стоит, пока.

– В смысле пока не стоит?

– Я имею в виду «до свидания».

– А, понял, понял. До свидания, Саваоф Иеговович.

«Еще и имя-отчество откуда-то узнал», – подумал про себя Одинович, предпочитавший представляться по фамилии.

До вечера Одинович просидел у окна, загадывая желания на звезды. Но в тот день ни одна не потухла и не взорвалась да и клиентов не было.

День третий

Утром маклер все же пришел. Одинович не был уверен, что это тот, что звонил вчера, и потому претензий предъявлять не стал. Тем более что, прежде чем прийти с клиентом, риэлтер деликатно позвонил.

Клиентом же оказалась полная, крашеная блондинка средних лет и с крысиным лицом. Она брезгливо прошлась по планете, потерла каблуком грунт, многозначительно поцокала языком. Вид у клиентки был такой, словно она угодила в канализацию и не уходит сию же секунду исключительно из вежливости перед пригласившими ее подругами-крысами.

Сначала она что-то недовольно бурчала себе под нос, потом как бы про себя, но так, чтобы все слышали, выдала:

– Конечно, тут не хоромы…

– Да, – сочувствующе закивал маклер.

«Что ж ты, змей, мне цену сбиваешь!» – подумал про себя Одинович, но мысль эту озвучивать не стал – опять-таки из-за своей пресловутой интеллигентности.

– Кору давно меняли? – поинтересовался маклер.

– Давненько, уж двенадцать годков как, – признался Одинович. – Но она у меня добротная.

В подтверждение он топнул ногой, как бы демонстрируя прочность.

– Ну, – затянул маклер, – стало быть, четыре миллиарда оборотов назад.

– Вы еще мне в секундах посчитайте! – насколько хватило характера, огрызнулся Одинович.

– Ну хорошо, какая ваша цена? – спросил маклер.

– Девяносто пять, – ляпнул Одинович.

Клиентка и маклер переглянулись, а затем отошли посоветоваться. Когда они заворачивали за хребет Гималаев, Одинович увидел, как маклер стал что-то шептать клиентке на ухо, а потом обнял женщину-крысу за обширное нижнее полушарие.

– Мы можем заплатить восемьдесят, – сказал маклер спустя пять минут.

День четвертый

Ночь Одинович, мучимый размышлениями, почти не спал. Четырежды вставал покурить и выпить чаю. Это ж надо было так с ходу признаться про девяносто пять тысяч! Надо было так ляпнуть! А если бы сказал сто, то, может быть, и до девяноста пяти естественным образом скинули бы. И все – продал бы он планету и перебрался ближе к центру Галактики, где и теплее, и со светом нет перебоев.

Невеселые мысли тяготили Одиновича и утром. Казалось, не продать ему злосчастную планету ни в жизнь.

Наконец, зазвонил телефон.

– Здравствуйте, третью желтого карлика вы продаете?

– Да, я.

– В объявлении написано, что сто десять.

– Можем договориться, – поспешил ответить Одинович. – Вы маклер?

– Отлично, я знал, что вы здравомыслящий, интеллигентный человек, – не ответил на вопрос маклер.

– Спасибо, это и я знаю.

– Как насчет семидесяти пяти?

– Спасибо. Но мне уже предлагают девяносто пять. – По телефону врать было проще.

– Знаете, я не первый год в этом бизнесе. И можете мне поверить, все это просто разговоры. А у меня для вас есть реальный клиент. Придет, если понравится, заплатит на месте наличными. Наличными!

– Спасибо, я не тороплюсь.

– Саваоф Иеговович, но вы же знаете, что цены падают. Ипотеку вот недавно опять прикрыли, это очень сильно подорвало рынок. Вот цифры, – зашуршала бумага, – в сравнении с аналогичным кварталом прошлого года, цены на недвижимость на окраинах Спирали упали на пятнадцать процентов. Как заявили нашему корреспонденту в…

– Не звоните мне больше.

– Но, Саваоф Иеговович, я ведь столько времени на вас потратил и вот экономический бюллетень для вас выписал. Он ведь денег стоит. А вы меня подводите.

– Не звоните мне больше.

– Саваоф Иеговович…

День пятый

Целый день не было ни звонков, ни визитов. В обед Одинович поймал себя на мысли о том, что упустил того первого клиента, который предлагал девяносто тысяч. Предательская, пораженческая мысль говорила, что «от добра добра не ищут» и «надо было соглашаться». Он отогнал ее от себя самым надежным способом – мыслями о еде.

Хлеба не было. Он долго стоял босиком перед выбором между уличными тапками и ботинками. С одной стороны – холодало, с другой – ботинки надо было шнуровать. Победила лень.

В ларьке хлеба не было, в магазине напротив тоже, в супермаркете охранник суровым взглядом проводил его грязные мокрые, почти босые ноги. Было неловко и стыдно. Конечно, если бы Одинович мог знать, что будет дождь, он надел бы ботинки.

У подъезда он вдруг вспомнил одно из своих жизненных правил о том что «не хлебом единым…», но в ларьке вина не было, а возвращаться в супермаркет сквозь слякоть было опять-таки лень. Пришлось взять воду, с тем расчетом, что дома он превратит ее в вино.

Вечером, когда он спускался в аптеку за жаропонижающим, он так и сделал.

Забравшись с ногами в кресло, надев вязаные носки и шапку, накрывшись одеялом и грея руки о чай с кизилом, Одинович смотрел в окно, где сквозь барабанящий по стеклу дождь светил в рентгеновском диапазоне далекий квазар. К вину он так и не притронулся.

Раздался звонок в дверь. Обернув вокруг себя одеяло на манер тоги, Одинович подошел и посмотрел в глазок.

– Меня нет, – сказал он.

– Но ведь я знаю, что вы есть, я ведь говорю с вами, – ответила женщина, та самая давешняя блондинка-крыса.

– Одна тоже думала. Потом ее сожгли за это на костре.

– Я пришла без маклера. Я согласна на девяносто пять. Маклер, понимаете ли, хотел с меня десять тысяч. А так девяносто пять меня устраивает.

– Значит, вы хотите, чтобы я участвовал в обмане?

– Ах, значит, вы меня слышите?

– Слышу, но я не стану помогать… грешникам. Уходите.

День шестой

Ночь была тяжелой. Одиновича знобило так сильно, что пришлось несколько раз воскреснуть и ждать в астрале, пока не прекратится лихорадка. А утром началась мигрень.

И тем же утром начались звонки. Звонили маклеры – требовали, угрожали, умоляли, давили на жалость и на «здравый смысл».

Логическим продолжением стали беспрерывные стуки и звонки в дверь.

Одинович в отчаянии лежал на кровати под одеялом и накрыв голову подушкой. «Меня нет, меня нет», – шептал Одинович. В дверь застучали сильнее.

Наконец он собрался с силами, встал и пошел к телефону. Долго искал измусоленную записную книжку, потом с трудом нашел в ней написанный карандашом и почти стертый номер участкового.

– Я не могу в это вмешиваться, не в моей компетенции, – сказал участковый. – Но, если подогреешь, может, чего и придумаю.

– Гореть тебе в аду, – пообещал Одинович.

Дверь была единственным слабым местом его планеты. Не прошло и часа, как петли зашатались и она рухнула. «Гости» без труда преодолели нижние слои атмосферы, вошли в комнату и встали в ряд. Их было восемь. Маклеры, блондинка и еще трое бородатых смуглых парней в чеченках и спортивных костюмах с надписью «Дагестан» на широких спинах.

– Решай, старик, – сказал один из маклеров.

– Планета не продается. – ответил он.

Врачи говорят, после простуды с сильным ознобом иногда наступает эйфория и кажущийся странным прилив сил.

Старик Одинович шагнул к врагам. По воде аки посуху.

Под ногами занялся штормом Тихий океан, а в руке появился длинный кусок арматуры. Одинович взял его на изготовку.

– Ну-с, господа хорошие! – сказал Одинович и в первый раз замахнулся.

День седьмой

В глубоком синем небе боролись с ветром оптимистки-чайки. Солнце приятно согревало тело, а шум прибоя казался лучшей во всей Вселенной музыкой.

«Хорошо, что я не продал ее, – размышлял Одинович. – Экология тут лучше, конечно, не то что у них в центре». Одинович лежал на спине, закрыв глаза и вдыхая соленый морской воздух.

Одинович отдыхал.