Текст книги "Нежданно-негаданно (СИ)"
Автор книги: Марина Леманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Так некоторые докторов до старости боятся, так что стыдиться здесь нечего.
– Так оно… И все же, я вел себя как ребенок. Иногда не хотел отпускать Дмитрия от кровати, просто требовал, чтоб он посидел со мной, чтоб не уходил… Каким же терпеливым он был. Мог ведь рассердиться. А он сносил все мои капризы…
– Да, князь был Вам хорошим родителем, если его так можно назвать.
– Он был мне больше, чем просто старший брат, это несомненно. Можно сказать, отец… Жаль, что он не смог быть отцом Якову… Очень жаль… – вздохнул Павел.
– Яков Платонович, я вот что вспомнил. Когда я узнал, что князь Ливен – Ваш настоящий отец, а Вы попросили меня рассказать меня про встречу с ним, я совершенно упустил один факт, хотя как раз его и следовало упомянуть. Я сказал Вам о том, что получил от него щедрое вознаграждение за свою работу. Но это не все, потом он спросил меня, заинтересовали ли бы меня книги по медицине на немецком языке. Я сказал, что очень, и он отдал мне три книги – по терапии, патологической анатомии и судебной медицине. Как они оказались у князя, я понятия не имею, думаю, он никогда их и не раскрывал…
– Да купил он их для Вас, – улыбнулся Ливен.
– Купил для меня? – удивился доктор. – Я бы скорее подумал, что они попали к князю совершенно случайно…
– Он явно хотел отблагодарить Вас еще как-нибудь помимо денег и посчитал, что от книг по медицине Вы не откажетесь. Сам он интересовался техническим прогрессом, науками, но вряд ли судебная медицина была в сфере его интересов настолько, чтоб приобрести такие книги для себя… Хотя как знать… Думаю, он эти книги все же пролистал, так, из любопытства.
Штольман отметил для себя, что князь интересовался техническим прогрессом. Не от него ли у него тяга к техническим новшествам?
– А вот я, молодой врач, прочел их от корки до корки и не один раз и узнал для себя много полезного. В них было много сведений, особенно о новых методах. Я, можно сказать, тогда этими книгами зачитался, особенно книгой по судебной медицине, и решил, что если мне представится возможность, попробую себя в этой отрасли. Так что получается, что в том, что я стал в свое время сотрудничать с полицейским управлением, была и заслуга князя Ливена…
– Как интересно! Стало быть, именно книги, которые дал Вам Дмитрий Александрович, подтолкнули Вас к решению заняться когда-нибудь судебной медициной? – уточнил Штольман.
– Именно так. Ведь до этого я такое будущее для себя не рассматривал.
– Доктор Милц, а почему Вы не остались в Петербурге? Ведь там больше возможностей, – спросил Ливен.
– Не во всем. Чтоб набраться опыта – безусловно. Чтоб позже открыть свою практику, даже на паях с несколькими другими врачами – маловероятно. А быть до старости у кого-то на побегушках не хотелось. Да и жить в клетушке размером с собачью будку тоже. В Петербурге, конечно, не переизбыток врачей, но найти достойное место сложно. Поэтому я стал подумывать о том, чтоб перебраться в провинцию. И был готов ехать куда угодно, хоть на край земли, если там был нужен врач.
– И где же Вы работали в столице?
– Да везде, где придется. И в госпитале, и в больнице, и у практикующих врачей. Одно время, как Вы уже знаете, у доктора Краузе, который пользовал и семью князей Ливенов. У Краузе я задержался около года, именно из-за опыта. Врач он был великолепный, что и говорить, я у него многому научился. Он позволял мне проводить лечение самостоятельно, но, видимо, все же подстраховывался, как бы я чего не намудрил. Мои пациенты были в основном бедными родственниками знатных особ или прислугой из домов аристократов. За все это время был лишь один случай, когда он доверил мне лечить кого-то из знати – юного отпрыска благородного семейства Ливенов, и то по чистой случайности, так как был занят другими высокородными больными, которые нуждались в большем внимании, чем мальчик с сильной простудой.
– Так, значит, я был единственным Вашим титулованным пациентом?
– Во время моей работы у доктора Краузе – да. После я пользовал семью одного графа. Это была огромная семья, графиня почти каждый год приносила по ребенку, детей там было человек пятнадцать. По крайней мере мне так казалось. И все они, по мнению их мамаши, постоянно чем-то болели. Хотя у большинства детей я не находил никаких болезней… Это был не дом, а какой-то бедлам…
– Доктор Милц, а фамилия у того графа была не такая? – Павел назвал имя.
– Да…
– Тогда Вам повезло, что Вас приглашали лечить только его детей от законной супруги, а не вкупе с парой десятков байстрюков, которых он наплодил по всему Петербургу, – усмехнулся Ливен. – Про этого графа поговаривали, что женщины беременели от него даже если просто садились на стул, на котором он до этого посидел… Вы спросите, откуда я это знал, если был подростком? Со мной вместе в корпусе учился один из его многочисленных сыновей. Как он попал туда – даже не знаю, возможно, кто-то из родственников графа сжалился над мальчиком и пристроил его туда, так как сам граф детьми не интересовался, он, похоже, интересовался только процессом их зачатия. Так вот мой бедный одноклассник даже не знал, сколько у него родных братьев и сестер, которых родила их мать, не говоря уж о том, сколько было единокровных от бесконечных похождений отца, которые ни для кого не были тайной.
У Штольмана округлились глаза.
– Так этот граф вообще ничем не занимался кроме того, как… бегал по женщинам? – он с трудом подобрал более приличное выражение, чем было у него на языке. – Тридцать пять детей, если тебе верить, это ж куда годно!
– Не понять тебе этого… Не всем выпадает счастье быть единственным бастардом Его Сиятельства, – поддел Штольмана князь Ливен.
– Яков Платонович – единственный внебрачный сын князя?
– Да, единственный побочный сын от единственной любимой женщины, – подтвердил Павел. – Не тридцать пятый от женщины, чье имя князь забыл или вообще не спрашивал… Доктор, Вам, наверное, хотелось бежать от того семейства подальше, даже если там Вам хорошо платили?
– В общем-то да. Именно тогда я и начал основательные поиски нового места. Однажды один из пациентов сказал, что в его родном городке один доктор в годах уже не мог справляться с некоторыми своими обязанностями и искал себе в помощь молодого врача, чтоб посещать больных в отдаленных местах, куда ему было тяжело ездить. Я написал ему и предложил свои услуги, а затем поехал посмотреть, как и что, да так там и остался. Доктор Туров жил бобылем, семьи у него не было, он настоял, чтоб я поселился у него, сказал, что так будет удобнее для нас обоих.
– Туров? Значит, тоже из немцев? – спросил Ливен.
– Да, из обрусевших в нескольких поколениях, предки были откуда-то из Мекленбурга… Может, он и выбрал меня, раз я тоже был из немцев. Но мы об этом никогда не говорили.
– Возможно… И как Ваша жизнь складывалась на новом месте?
– Очень хорошо. С Петром Федоровичем мы поладили с момента знакомства. Что касается работы, сначала я пользовал больных только далеко за городом, но мне это было в радость – ехать в чью-нибудь в усадьбу или деревню, пусть даже час туда и час обратно, и даже в плохую погоду. Со временем круг моих обязанностей все расширялся, а он все больше отходил от дел. Ну и пришло время, когда он сам уже почти не практиковал. Так, навещал нескольких пациентов по старой памяти, и все. Мы с ним очень сблизились, я стал ему кем-то вроде приемного сына. Он даже предлагал стать моим крестным отцом.
– Но, судя по отчеству, Вы так в Православие и не перешли?
– Нет, не перешел, из-за своего отца. Он был своеобразным человеком… С непростым характером…
– Так, похоже, большинство отцов такие и есть. Что мой, что Якова – хоть Штольман, хоть мой брат Дмитрий. У каждого, как говорится, свои недостатки. А Ваш-то чем Вам не угодил? Что у Вас за семья, я могу поинтересоваться?
– Мы из поволжских немцев. Отец категорически отказывался принимать Православие, говорил, раз Милцы приехали в Россию, будучи лютеранами, лютеранами и останутся. И ведь глубоко религиозным человеком не был, посещал кирху только по праздникам. И к чему было его упрямство – мне не понятно. А то, что, по его мнению, православные немцы – это позор нации, это у меня вообще в голове не укладывается.
– Православные немцы – позор нации?? – переспросил Ливен. – Такого я еще не слышал… Вот, Яков, оказывается, мы с тобой позорим немцев одним своим существованием… Да, Ваш отец, доктор Милц, действительно имел довольно своеобразное представление о вероисповедании… А Ливены, наоборот, приспособились к жизни в Империи так, как только это было возможно, в том числе и приняли Православие.
– Штольман тоже был православным и крестил меня в православной церкви, – присоединился к разговору Яков Платонович.
– Вот и доктор Туров тоже был из православной семьи. Да, дело собственно говоря, и не в отношении к вероисповеданию, а в отношении к людям. Петр Федорович был прекрасным человеком, никого не осуждал, не принижал, поддерживал, как мог… Нехорошо так говорить, но подобного я не много видел от своего отца, слишком уж категоричным человеком он был. Но мне очень повезло, что в моей жизни был Петр Федорович. Мы жили, как говорится, душу в душу, пока Господь не забрал его. И даже после этого он сделал для меня больше, чем я мог когда-то ожидать – оставил мне все, и практику, и дом, и свои накопления…
– Это было здесь, в Затонске?
– Нет, в соседней губернии. Тот городок даже не был уездным. Затонск – город в сравнении с тем местечком. Петр Федорович советовал мне не упускать шанса, если появится возможность практиковать в другом месте. Врач из Затонска получил наследство и решил перебраться в Ярославль, где ему достался дом. А я занял его место в Затонске и обитаю здесь уже больше четверти века.
– И нравится Вам здесь?
– Да, я здесь прижился. Да и работа у меня стала разнообразней. Ведь кроме всего прочего я еще и занимаюсь патологоанатомией и судебной медициной, как и мечтал когда-то по молодости. Так что я очень доволен своей жизнью здесь.
– А по Петербургу не скучаете?
– Через столько лет уже нет. Тихая, размеренная жизнь мне больше по душе.
– Тихая, размеренная жизнь в Затонске, где в Вашей мертвецкой не переводятся клиенты? – ухмыльнулся Штольман.
– Так до Вашего появления здесь, Яков Платонович, мои клиенты по большей части умирали своей смертью, от старости да от болезней. А не от пули, ножа или яда… – не остался в долгу доктор Милц.
– Разумно ли приезжать в ваш Затонск, если у вас так неспокойно? – с наигранной тревогой в голосе спросил Ливен.
– И этот вопрос задает заместитель начальника охраны Государя… Храбрец из храбрецов, – картинно покачал головой Штольман. – Если опасаешься, приезжай в следующий раз с эскортом.
– Возможно, я и воспользуюсь твоим советом… Доктор, я собираюсь приехать в Затонск еще как-нибудь. И тогда хотел бы пригласить Вас на рюмочку.
– Благодарю Вас, Павел Александрович. С превеликим удовольствием, – сказал доктор Милц.
– Был рад нашей встрече и надеюсь, что она не последняя, – откланялся князь.
Яков Платонович подумал, что в компании Павла за несколько минут он узнал о докторе Милце больше, чем за два года. Конечно, он сам не задавал доктору лишних вопросов – помимо тех, которые касались расследований. Но он не предполагал, что доктор вот так открыто сможет рассказать о своей жизни, да еще в деталях. По-видимому, у Павла был дар выводить людей на откровенные разговоры. Дар, который ему помогал в его окутанной тайной службе? Он не раз обнаруживал, что говорил Павлу то, что, возможно, не сказал бы никому другому. И ведь Павел не вытягивал из него информацию клещами, он сам, не замечая того, делился с ним подробностями…
Когда Штольман и Ливен вышли от доктора, Павел спросил:
– Яков, как насчет того, чтоб встретиться тет-а-тет у меня в гостинице вечером, часов в шесть-семь? До этого времени у меня могут быть дела.
– Павел, какие у тебя могут быть дела в Затонске? – засмеялся Штольман.
– Еще бы я перед тобой отчитывался о том, какие, – посмотрел Ливен сверху вниз на племянника. – Может, решу посетить ваш дом терпимости… Как там девочки, ничего? Ты ведь, говорят, там постоянный клиент, должен знать, – усмехнулся он.
– Собрал-таки сплетни… – покачал головой Яков Платонович.
– А то… Как будто ты этого не ожидал… Так что, девочки там стоящие?
– Не могу сказать тебе о их профессиональных качествах. Я бывал в том борделе только по службе… – насупился Штольман.
– Ну вот, похоже, ты обиделся… А что я такого сказал?
– Я – женатый мужчина и люблю свою жену…
– Да знаю я это. И никогда не поверю, что ты захаживал в заведение… как клиент, по крайней мере в Затонске, где ты – известная личность. Тебе на эти слухи, конечно, не наплевать, но, думаю, в истерике ты от этого не бился. А вот если они дошли до Анны, она могла очень расстроиться, плакала поди каждый раз, когда очередную мерзость вроде этой про тебя слышала. Бедная девочка…
– Какие только слухи до нее не доходили… – тяжело вздохнул Яков. – У некоторых людей язык совсем без костей – такого насочиняли, что хоть в городе не показывайся. Конечно, Анна переживала, плакала…
– Поверь, отольются еще обидчикам Аннины слезы…
– Да ничего тут не поделать, – махнул рукой Штольман.
– Как знать, как знать, – пожал плечами Ливен.
Распрощавшись с племянником до вечера, князь направился в редакцию газеты «Затонский телеграф» к некоему Ребушинскому – из-за статьи которого в городе пошли грязные сплетни о Штольмане. Ему хотелось поквитаться за унижение, которое испытал Яков, и слезы, пролитые Анной по этому поводу.
О появлении в Затонске князя Ливена Ребушинский узнал не из слухов, как можно было предположить, а от слуг князя, которые передали ему, что Его Сиятельство желал с ним встретиться. На следующий день… И посоветовали сидеть тихо… Ребушинский внял… совету?.. и не стал шнырять по городу и вынюхивать, как обычно это делал. Он затаился – что было ему совершенно не свойственно. Он понимал, что встреча с князем вряд ли будет приятной и не хотел разгневать его еще больше… Первый день он провел в редакции газеты, пытаясь писать статьи по заметкам о ничего не значащих событиях Затонска – чтоб просто чем-то занять себя, а на второй день с утра и вовсе расклеился – после визита к нему одного офицера. Он сидел в редакции, ожидая князя, и думал о спрятанной в столе бутылке водки, из которой так хотелось хлебнуть, чтоб хоть немного умерить дрожь во всех конечностях… Но не смел. Не хватало еще, чтоб князь принял его за какого-нибудь пропойцу…
В назначенное время появился Его Сиятельство в сопровождении двух слуг, которые были у Ребушинского накануне. Трость и цилиндр у князя принял стоявший ближе к нему молодой человек гренадерского роста. Перед тем, как вместе с цилиндром положить трость князя на один из столов, он как бы невзначай поиграл тростью с тяжелым серебряным набалдашником будто у него в руке была тростинка.
«Нет, князь сам бить не будет. У него для этого вон какой амбал есть. Кулачищи размером с дыню. Как двинет, так череп и затрещит. А уж если тростью отходит, так и вовсе Богу душу отдашь», – пожалел себя Алексей Егорович.
Князь сделал слугам знак удалиться. Ребушинский наконец оторвал свою пятую точку от стула, к которому, как казалось, прирос, встал и встретился с холодным, колким взглядом Его Сиятельства, от которого дрожь в его теле только усилилась.
– Думаю, представляться мне не нужно? Вы и так знаете, кто я.
– В-вы – князь Ливен… Ваше Сият-тельство… – еле ворочавшимся языком с трудом выговорил Ребушинский.
Глядя на князя, не было никаких сомнений, что следователь Штольман был одним из Ливенов. Они были очень похожи, но князь казался выше – возможно, из-за военной выправки, которую было не скрыть даже модным партикулярным платьем, и более «породистым», чем Штольман. У князя были более правильные, аристократические черты лица, которые несомненно добавляли привлекательности и без того прекрасно выглядевшему вельможе.
– Я не только князь Ливен, но и дядя Штольмана, которого из-за статьи в вашей газетенке изваляли в грязи…
– Ну так уж и изваляли… – не подумав, высказался журналист. – Вы преувеличиваете…
– Вы что же, со мной препираться вздумали? – сдвинул брови князь.
– Никак нет, Ваше Сиятельство, – почему-то по-армейски ответил Ребушинский. – Но в статье, и правда, не было ничего такого, что задело бы честь и достоинство Вашего племянника…
– Да я смотрю, сами понятия о чести и достоинстве Вам, господин Ребушинский, не знакомы… Вы влезли в частную жизнь сына князя. Князя, а не лоточника или полового. Сделали из этого сенсацию, чтоб потрафить своим низменным журналистским амбициям… Не подумав… Или подумав? Что Ваше сочинительство вызовет в городе шквал сплетен, порочащих достойного человека. Вы хоть понимаете, что не будь мой племянник таким… снисходительным… Вы уже сейчас могли бы писать о своих впечатлениях от вулканов Камчатки и читать их вслух белым медведям…
– Да нет у Штольмана таких… возможностей…
– Допустим, у Штольмана, по Вашему мнению, и нет… Но ведь Вы не сомневаетесь, что они есть у Ливенов… У меня…
– Не сомневаюсь, нисколько не сомневаюсь, – пролепетал Алексей Егорович.
Куда он вляпался! С кем связался! Кто же мог подумать, что один из Ливенов окажется не просто титулованной особой, но и заместителем начальника охраны Императора – как ему успел сообщить один из офицеров, ставший случайным свидетелем разговора подполковника Ливена и начальника штаба гарнизона полковника Симакова… Судя по тому, как ерзал во время разговора на стуле Симаков, у Ливена были такие связи и полномочия, что тот, кто… провинился, не отделался бы дрожью в руках и ногах… Как бы удар не хватил… Удар не хватил?? Теперь понятно, от чего скончался тот бедный немец, у которого Никаноров украл неимоверно ценный молитвенник Ливенов с тайной происхождения Штольмана – от страха, что с ним сделает этот Ливен… Эх, как бы хотелось написать об этом… Но своя голова дороже…
– Ч-что я могу для Вас сделать, Ваше Сиятельство? Чтоб как-то… уменьшить Ваш… гнев?
– А Вы сами подумайте.
– Ну кроме статьи я ничего не могу… О том, как Ваше Сиятельство приехали навестить своего племянника…
– Любимого племянника с его женой, – уточнил князь. – И его родственников.
– Конечно, любимого племянника с женой… И семейство Мироновых – нашего всеми уважаемого адвоката Виктора Ивановича и его очаровательную супругу Марию Тимофеевну…
– Можете не утруждать себя сбором слухов по городу. То, что будет нужно написать, я пришлю Вам с одним из слуг перед отъездом. Потом можете поговорить с людьми, что я укажу. И надеюсь, все факты Вы изложите правильно, без вывертов. И не вздумайте заикнуться про мою службу – это не Вашего ума дело… А то ведь может оказаться и так, что следующая Ваша публикация будет о… красоте карликовых деревьев в тундре… – князь вперые улыбнулся. – Вы меня поняли?
От этой улыбки у Алексея Егоровича перехватило дыхание.
– Угу, – только и смог промычал он.
– Очень на это надеюсь… – князь взял свой цилиндр и трость и повертел ее в руке так, что на мгновение она превратилась в грозное оружие…
Дыхание у Ребушинского восстановилось на минуту только тогда, когда за Его Сиятельством закрылась дверь. Он кинулся к ящику стола и вытащил вожделенную бутылку. Сделав несколько поспешных глотков прямо из горла, он закашлялся. Принесла же нелегкая этого Штольмана, а затем и князя Ливена в их Затонск…
========== Часть 10 ==========
Штольман пришел в гостиницу, где остановился Его Сиятельство князь Ливен, и постучал в дверь его номера рукой, на которой был княжеский перстень.
– Заходи, – князь сам открыл дверь в номер.
– Ты один? Без слуг?
– Зачем они мне сейчас? Или ты думаешь, что мне всегда прислуживают? По малейшему поводу? Яков – это образ, образ князя, который я поддерживаю, в основном для других. Мне самому это не нужно, точнее нужно не всегда. Я вообще терпеть не могу, когда слуги постоянно рядом, меня это раздражает. Я стараюсь пользоваться их услугами, когда это необходимо или когда от меня этого ожидают. Но не более того. Ладно, ванну себе приготовить, когда надо воду носить, я, конечно, прикажу. Но чтоб меня еще и намыливали как других господ… Или сейчас – накрыл Демьян на стол и свободен, больше он мне не нужен. Что я сам себе рюмку коньяка налить не могу? Или дверь открыть? А вот дверцу кареты открыть на людях – тут князю без лакея никак не обойтись, – ухмыльнулся Ливен.
– Да, впечатление это производит неизгладимое, – согласился, качая головой, Штольман.
– Так как насчет коньяка? У меня есть Мартель и Реми Мартен.
– Ну если только рюмку того, что сам будешь пить. Я больше не хочу, чтоб ты меня вел под руки как тогда в Петербурге.
– Зачем вести, если есть карета? Я ведь все равно тебя домой в карете отправлю. Какая разница, после одной рюмки или бутылки? Слуги тебя в карету загрузят и выгрузят оттуда, – засмеялся князь.
– Что, обучены этому и привыкшие? – уколол Штольман Павла.
– Естественно, обучены, но не привыкшие. Не привыкшие к тому, чтоб Его Сиятельство был не в состоянии передвигаться сам. А вот его гости – пару раз такое бывало…
– Надеюсь, со мной до этого не дойдет.
– Не думаю, чтоб дошло. Столько коньяка у меня с собой нет, у меня всего пара бутылок. А пить то, что у вас в ресторациях, хоть это и выдавалось за Курвуазье, мне что-то больше не хочется… По крайней мере сегодня… Но если как-нибудь придется, что ж, не откажусь от рюмки в компании того же Виктора Ивановича. Давай и мы с тобой.
Штольман махнул рукой: «Давай». Ливен разлил коньяк: «За нас, за Ливенов!»
– Понравился тебе Виктор Иванович? – поинтересовался Яков Платонович.
– Да, очень приятный человек. Тебе повезло с тестем. Больше, чем с тещей. Она, конечно, неплохая женщина, но скажем так, в отличии от мужа, характер, – «и не только» добавил про себя Павел, – у нее оставляет желать лучшего… В детстве Анне, верно, от ее доставалось…
– Да не только в детстве. Уже когда Анна была взрослая, Мария Тимофеевна позволяла себе шпынять ее…
– Да, я это заметил. Анна – замужняя дама, а мать все еще ее одергивает. Даже при муже и, можно сказать, посторонних людях. Как она только смирилась, что Анна вышла за тебя?
– Ну так пришлось смириться, другого выхода не было. Ведь из-за антипатии тещи к зятю молодых все равно не разведут.
– А не взлюбила она тебя с первого взгляда? – хихикнул Павел, подумав, что его-то самого Мария Тимофеевна приветила с самого начала – вон какие взгляды временами бросала на него… Хорошо, что ее муж и Яков не заметили… Ну или сделали вид, что не заметили…
– Нет, со второго, – засмеялся Штольман. – Когда увидела, что Анна заинтересовалась мной. Но ее можно понять, в два раза старшее ее дочери, дамский угодник, дуэлянт, полицейский – кому понравится такой потенциальный кавалер для дочери…
– А жених и муж подавно… Знаешь, действительно то, что вы с Анной венчались тайно, стало для вас благом. Тут уж ничего не сделать. Какой зять есть, такой и есть…
– Со временем она все же меня приняла. В отличии от деверя – к младшему брату Виктора Ивановича, с которым Анна очень близка, она относится без симпатии.
– Наверное, потому что он, по ее мнению, плохо влияет на Анну?
– Да. У него репутация бонвивана. Кроме того, в ее глазах он – тунеядец и обуза для семьи. А еще – это собственно говоря с его приездом началось бурное общение Анны с духами. Сам он считает себя медиумом, но я не очень склонен верить в это. Мне кажется, он или шарлатан, или у него слабые способности, не такие как у Анны. Он много лет прожил за границей и вот теперь снова в Париже, думаю, для Марии Тимофеевны это большое облегчение.
– А отец Анны как относится к ее дару?
– Да тоже без особой радости, но по крайней мере никогда дочери из-за этого не стыдился. Анна вообще – папина дочь. Отец обычно на ее стороне. Да и на нашей с Анной тоже. Он ведь не только не устроил скандала по поводу нашего тайного венчания, но и как-то уговорил жену принять этот факт… А потом даже снял для нас дом и платил за него первые три месяца.
– Рад, что у тебя и Анны есть поддержка в его лице.
– Да, в основном у нас с ним очень хорошие отношения. Но я должен признаться тебе кое в чем. Как-то у меня с Виктором Ивановичем вышел неприятный разговор по поводу кольца, которое князь оставил Анне. Я был вынужден сказать, что кольцо досталось моей жене, так как я – единственный родной сын князя… – Штольман неосознанно покрутил свой собственный перстень.
Павел заметил это и усмехнулся про себя: «Не снял-таки! Пусть в угоду мне, но не снял!»
– И почему я не удивлен?
– Это еще не все. Виктор Иванович догадался, что отец Александра – ты.
– И почему я снова не удивлен?
– Я очень виноват, но вот так получилось… Но Виктор Иванович…
– Виктор Иванович – разумный и порядочный человек, и дальше него это не пойдет. Так что мне не стоит беспокоиться. Ты ведь это мне хотел сказать? – с усмешкой вздохнул Ливен.
– Павел, ты что мысли читаешь?
– Нет, такого дара не имею. Яков, даже в запале, в ярости ты бы вряд ли мог сказать подобное человеку, которому бы не доверял. И твой тесть – действительно разумный и порядочный человек. Он ведь даже жене об этом не сказал, раз она до сих пор думает, что Саша – сын Дмитрия… А теперь ты меня спросишь, не сержусь ли я. Нет, не сержусь.
Штольман посмотрел на Ливена.
– Я же говорил тебе, что чаще всего могу составить мнение о человеке с первой встречи и редко ошибаюсь. Твой тесть хоть и адвокат, но его можно читать как открытую книгу. Так что в его порядочности я нисколько не сомневаюсь, как и в твоей. И за Сашу от этом отношении я спокоен. Кстати, он очень хотел тобой встретиться, но пока он в имении в Лифляндии, а потом собирался поехать в Петербург. И он надеется, что вы с Анной сможете выбраться в столицу.
– Павел, в ресторане ты пригласил Мироновых остановиться в особняке. Ты ведь это сказал несерьезно, только для ресторанной публики?
– Почему же? Если захотят, как говорится, милости просим. Особняк достаточно большой, так что вряд ли они помешают Саше. Да и в Петербурге он бывает нечасто, так что шанс, что когда твои тесть и теща приедут, он будет в столице, а не в одном из имений, не так велик…
– А сколько всего сейчас у Александра? – поинтересовался Штольман.
– В Лифляндии – родовое гнездо и два имения поменьше, усадьба под Ригой, в Эстляндии – имение, то что от прадеда, имение и усадьба под Петербургом и особняк в Петербурге. Основной доход дают имение в Лифляндии и в Эстляндии. Вроде бы ничего не забыл.
– И всего-то? – усмехнулся Яков. – Даже теперь не знаю, нужны ли мне такие нищие родственники…
– Ну, возможно, два моих имения в Лифляндии, усадьба под Петербургом и квартира в столице все же как-то повлияют на твое решение…
– Я должен подумать… А где, кстати, имение в Эстляндии?
– Да не так уж далеко от Петербурга. На Северо-Востоке, близко к границе с Россией.
– Да? – заинтересовался Яков. – А как название имения? Ну или места?
Павел назвал местечко в Вайваре.
– Не может быть! Я же вырос поблизости. Может, верстах в пяти оттуда… – Штольман опрокинул рюмку. – Я ведь даже был в этом имении. Мне было лет восемь. Да, восемь, ведь на следующий год меня увезли в Петербург. Так вот, к хозяину имения тогда на Рождество приехала внучка. И этот пожилой господин организовал рождественскую ёлку для окрестных детей. Я тогда ездил туда вместе с гувернером Карлом Ивановичем. Это было, пожалуй, одно из самых счастливых событий в моем детстве. Помню, Карл Иванович говорил, чтоб я вел себя хорошо, так как господин, к которому мы едем, был очень строг. Но я этого не заметил, наоборот, он был очень добрым, и его внучка тоже. Только тихая, не шумная как другие дети. Она, наверное, была года на три старше меня. Для меня – большая девочка. Она тогда подарила мне крохотную деревянную лошадку – размером с вершок. Я до сих пор храню ее вместе с малюсенькой статуэткой барашни, которую я сам забрал из комнаты матушки. Эти вещицы до сих пор со мной – это все, что у меня осталось из детства. Вот что девочка та была добрая, помню, а как выглядела нет… Интересно, какой она стала…
– Красивая блондинка, с голубыми глазами, миниатюрная… Так и осталась доброй и застенчивой…
– Ты что, ее знаешь?
Павел еле сдерживал смех.
– Яков, да и ты ее знаешь. Это была Лиза.
– Лиза???
– Лиза. У ее деда была только одна внучка, и это Лиза.
– Я не узнал ее в Петербурге…
– Так сколько лет прошло с того Рождества? Лет двенадцать? Ты видел девочку, а встречался с женщиной…
Штольман покачал головой:
– Вот ведь как в жизни бывает… Павел, а ты сам бывал в том имении?
– Бывал несколько раз, но уже довольно давно.
– А по окрестностям ездил? Может, ты видел одну усадьбу? У нее был такой вычурный портик – с какими-то скульптурами, вроде львов с крыльями.
– Да, видел.
– И кто там живет?
– Одна семья, уже много лет. Отставной военный, вроде бы подполковник, с женой, у них взрослый сын… Яков, ты спрашиваешь об этой усадьбе потому, что это был твой дом? – догадался Ливен.
– Да, – вздохнул Яков. – Это то место, где я родился… Видно, отец продал усадьбу этой семье.
– Точно не этой. Эта семья только снимает ее, они не владельцы.
– А кто же владелец?
– Его Сиятельство князь Александр Дмитриевич Ливен, – с улыбкой посмотрел на племянника Павел.
– Что??? Ты меня разыгрываешь?? – Штольман нахмурил брови.
– Зачем мне это? Эту усадьбу и еще одну рядом с ней купил дед Лизы. Они обе сдаются внаем. Так как они близко к городу, на них всегда есть спрос. Например, у подполковника сын какой-то чиновник в городе, ему совсем недалеко до места службы… Как, видно, было и твоему отцу… Яков, что-то ты совсем побледнел! Ты выпей, выпей… Не каждый же день узнаешь такие новости…
Яков последовал совету Павла.
– А ты знаешь, у кого Лизин дед ее купил? И когда?
– Купил лет тридцать назад, но точно не у Штольмана. Я бы запомнил, если бы мне в бумагах встретилось это имя. Должно быть, этот человек купил ее у твоего отца, а потом перепродал ее старику… Если тебе интересно, можно узнать…
– Да, это было бы неплохо. Но сейчас меня больше интересует другое. Павел, а деда Лизы знал только Ваш отец? Или Дмитрий тоже был знаком с ним?
– Они были знакомы, но поверхностно. Могу я спросить, к чему этот вопрос?
– Понимаешь, когда в Петербурге Саша сказал мне, что я, возможно, сын князя, как одно из доказательств он показал мне записку, где говорилось, что Дмитрий Александрович останавливался у знакомых неподалеку от дома Штольмана. Теперь я думаю, не был ли этим знакомым дед Лизы?
