Текст книги "Марина Цветаева. Письма 1937-1941"
Автор книги: Марина Цветаева
Жанр:
Эпистолярная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
29-38. В.А. Богенгардту
Vanves (Seine) 65, Rue J
28-го июня 1938 г.
Милый Всеволод,
Вы не отвечаете, а время бежит и дорог каждый день.
1) Нужны ли Вам печки?
2) Когда (точный день недели) можете приехать за книгами, вещами и фотографиями? Я наверняка дома только по утрам (до часу).
3) Можете ли доставить на обратном пути от меня на Denfert-Rochereau ящик (не огромный, но и не маленький) с моими рукописями?[278]278
На rue Denfert-Rochereau (18-bis) жили М.Н. Лебедева с дочерью Ириной. По воспоминаниям А.С. Эфрон, у Цветаевой был ключ от квартиры Лебедевых, и она могла приходить туда в любое время (Швейцер В. «Пераст» Лебедева – Цветаевой. – Пераст. М.: Дом-Музей Марины Цветаевой, 1997. С. 59). Речь в письме идет об оставленном Лебедевым архиве, который, после отъезда их в США, погиб во время наводнения.
[Закрыть]
Все это очень срочно, и если будете медлить – вещи (посуду и всякое хозяйственное) разберут.
Итак, жду спешного и точного ответа. Я живу совершенно каторжной жизнью и пишу Вам это в 6 ч<асов> утра.
Предупредите заблаговременно – чтобы я успела получить, а то – бывает – мы с Муром уходим на рынок, или еще куда-нибудь.
12-го вся моя квартира кончается: не останется ничего: вещи идут на склад, а мы, скорее всего, на неск<олько> дней в отельчик[279]279
См. коммент. 1 к письму А.Э. Берг от 20 июня 1938 г.
[Закрыть].
Обо всем этом – молчите и молча понимайте!
Жду скорого ответа.
Если приедете около 12 ч<асов> – вместе позавтракаем.
Целую всех и умоляю скорее отозваться[280]280
Цветаева всех торопила, так как предполагала, что она уедет в СССР осенью 1938 г. См. коммент. 1 к письму В.А. Богенгардту от 20 июня. В эти дни она получила прощальное письмо от своего друга М.Л. Слонима, который, видимо, был в курсе событий (НСТ. С. 553–554).
Париж, 12-го / VII (т. е. июля) 1938 г. (по ошибке – 1932 г.)
Дорогая М<арина>,
Я завтра уезжаю, и нам не удастся встретиться. Я не прощусь с Вами, не обниму, не поцелую – м<ожет> б<ыть> в последний раз. Увидимся ли мы и когда? И даже те скупые часы, какие были нам даны в эти последние годы – кажутся такой близостью по сравнению с провалом отъезда.
Хочется мне сказать Вам очень многое – о том, что Вы сами знаете и о чем мы не говорили. Я знаю всё дурное, что я причинил Вам. Знаю всё неправильное, что делал.
Но я хочу, чтобы одному Вы верили: в чем-то основном я не изменил Вам, и – несмотря на все мои поступки, или моё отсутствие – я был Вашим верным другом – и буду им всегда, до конца Вашей и моей жизни. Где бы Вы ни были, что бы Вы ни делали, знайте всегда, что можете на эту дружбу и эту верность рассчитывать – хотя это слово для Вас неподходящее.
Привет Муру – будет он расти молодцом.
До свидания.
Обнимаю и целую Вас от всей души.
[Закрыть].
М.
Впервые – ВРХД. 1992. № 165. С. 177–178 (публ. Е.И. Лубянниковой и Н.А. Струве). СС-6. С. 651. Печ. по СС-6.
30-38. А.А. Тесковой
Шартр, 5-го авг<уста> 1938 г.
Дорогая Анна Антоновна!
Сердечный привет из Шартра[281]281
Письмо написано на открытке: Chartres – Pont des Minimes – LL{287}. Ha верхнем поле открытки рукой А.А. Тесковой приписка: 5.VIII.<19>38.
[Закрыть] такого же чудного (и Вашего) как Брюгге и как Прага. На днях – письмо. Всё Ваше получила[282]282
19 августа 1938 г. Тескова, посылая привет Цветаевой из Силезии, писала:
«Дорогая Марина, проживаем третью неделю в этом красивом месте в Силезии в Ч<ехо>-Сл<овацкой> республики (скорым поездом пять часов с лишним, и еще час автомобилем). Климат суровый 800 метров над морем. Природа очаровательная, курортная жизнь уже не так. Вообще на этот раз какой-то отдых – не отдых, а напряжение. Последние дни такие холода ударили и дожди – собираемся или на Мораву или домой в Прагу. Может оттуда больше напишу. А от Вас всё ни словечка. Впрочем, может в пражском ящике найду! Целую Вас. Серд<ечный> привет от сестры» (Где мой дом? С. 39-40).
[Закрыть]. Люблю и помню всегда – на весь остаток мне полагающихся лет.
МЦ.
Впервые – Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 289–290. Печ. по тексту первой публикации.
31-38. А.Э. Берг
Без адреса, потому что на днях будет новый: морской – но с числом:
11-го августа 1938 г., четверг [283]283
После выезда из квартиры в Ванве Цветаева приблизительно месяц в июле-августе жила в гостиничном номере в Исси-де-Мулино (предместье Парижа).
[Закрыть]
Дорогая Ариадна,
Только что Ваше письмо[284]284
10 августа А.Э. Берг написала Цветаевой из Salis-de-Béam, где жила с больными детьми:
Марина дорогая,
Не писалось до сих пор: новые места и люди, и, странным образом, я долго приспособлялась. Дети всё время меня беспокоили: Вера худела, Люля кашляет и теперь. Я из парка не вылезала, из-за зеленых, покрытых лесом и виноградником холмов, видела суровые снежные вершины Пиреней… (Письма к Ариадне Берг. С. 172).
[Закрыть] и тотчас же отвечаю, – завтра уже не смогу: опять укладываться! – 15-го едем с Муром на океан – на 2–3 недели: в окрестности Cabourg’a (Calvados) – 2½ ч<аса> езды от Парижа.
Бессмысленно ждать «у́ моря погоды» – не у мо́ря, а у станции метро Mairie d’Issy. А комната у моря – дешевле, чем в Исси. (Господи, как чудно было бы, если бы Вы туда ко мне приехали!! Там скалы, и ночная рыбная ловля: они бы – ловили, а мы бы – со скалы – глядели. А вдруг – сбудется?!)
Весь этот месяц доправляла свои неизбывные корректуры – и с собой везу («остатки сладки» – го́рьки!). Посылаю Вам (в подарок) уцелевшую корректуру своей Поэмы Горы[285]285
Речь идет о герое «Поэмы Горы» К.Б. Родзевиче. См. письма к нему в кн.: Письма Константину Родзевичу, Письма 1905–1923. Поэма была написана в январе 1924 г. и напечатана в журнале «Версты».
В ответном письме вскоре, 13 августа, Берг писала:
«Я не прочла, – я выпила Вашу поэму. Я ничего не нахожу сказать Вам про нее, как нельзя ничего сказать про то, что глубже всего врастает в душу – не „видишь отдельно“. Но Вы поймете, почему она так близка мне – уже давно, еще до того, что я сегодня читала ее впервые, почему она так – моя, когда прочтете мои короткие, неумелые стихи – может быть, вещие. И то, что на вашей горе было, на моей, может быть, если будет, умрет…» (Письма к Ариадне Берг. С. 173).
[Закрыть] – са́мой моей любовной и одной из самых моих любимых и самых моих – моих вещей.
Это было – и гора и поэма – в 1923 г. – 1924 г., в Праге, а та гора была[286]286
…а та гора была…: почти цитата из «Поэмы Горы», где пять четверостиший начинаются со слов «Та гора была». Петршин холм в Праге (Цветаева называла его Смиховским, от района Смихов).
[Закрыть] – один из пражских холмов. Мне до сих пор больно – читать. А видеть его – уже не больно, давно не больно. От любви уцелели только стихи.
Он – Мо́лодец и сейчас дерется в Республиканкой Испании[287]287
К.Б. Родзевич, обосновавшись во Франции, вступил в Коммунистическую партию, а с 1936 по 1938 г. сражался в рядах Интернациональных бригад в Испании. В конце жизни заявлял себя уже не коммунистом, а социалистом, но, тем не менее, не решался отказаться от многих прежних иллюзий.
Совершенно случайно Цветаева встретилась с Родзевичем на улице в Париже за несколько дней до ее отъезда в СССР, см. письмо к А. А. Тесковой от 12 июня 1939 г.
[Закрыть].
_____
О другом: Лёше[288]288
Леша. – Л.Э. Вольтерс.
[Закрыть] написала сразу после Вашего отъезда – и ни звука – с моего же разрешения: «Если хотите дружить – будем, не хотите, не будем, сложно отвечать – не надо: со мной спокойно – и просторно».
Я совершенно на него не обижена и сохраню о нем лучшее воспоминание. Он – очаровательный, а это – в нашем бедном мире много.
_____
«petits et sales…»{127}
Она это будет повторять – всю жизнь[289]289
Цветаева откликается на то место из письма, в котором Ариадна Берг рассказывает о своей младшей шестилетней дочери Елене (Люля), плохо переносившей жизнь в пансионе:
«…Но думаю о Вас постоянно. Главное – в связи с Люлей. Часто думала, видя ее реакцию здесь, Вы бы полюбили ее. Ей всё не нравилось. В особенности – стадная жизнь по звонку и однообразие розовых передников» (Там же. С. 173).
[Закрыть]. И всю жизнь будем надеяться – будет уходить из общей комнаты – в сон – с кем нравится или одинокий. Мне очень нравится, что она выбрала себе в дружбу самую старшую: воспитательницу. Но кого она будет выбирать потом – когда старших не будет?! Ей останется только величие.
Чудная девочка. С уже судьбой: уже – бедой.
_____
О моих приятелях[290]290
Речь идет о чете Сцепуржинских, живших в том же пансионе в Salis-de-Béam. Владимир Александрович Сцепуржинский (1895–1977) – парижский шофер. Мария Сергеевна (урожд. Булгакова; 1898–1979) была первым браком замужем за героем «Поэмы Горы» К.Б. Родзевичем. См. о ней в письме к А.А. Тесковой от 3 января 1928 г. (Письма 1928–1932).
А. Берг писала Цветаевой: «Здесь находятся сейчас Ваши знакомые Сцепуржинские. Говорили о Вас. Она любит стихи а он любит ее. Но, по-моему (пока) это Единственные симпатичные их черты. С ними как-то странно: „что они из-под себя думают?“» (Письма к Ариадне Берг. С. 174).
[Закрыть]: он – очень хорош: широк, добр и (польское происхождение) весел, но – без культуры и, что́ еще хуже – целиком под ее владычеством: куриным (оцените созвучие! а это – та́к). До замужества она что-то любила (природу, немецкие книги, стихи, меня), выйдя замуж (первым браком) стала любить – его, а сейчас – любит только себя, то есть: только-всего. А он – любит ее (которая – ничто, но – властное и самоутверждающееся ничто). Когда Наташа была маленькая[291]291
Родзевич Наталия Константиновна (р. 1932) – дочь М.С. Булгаковой и К.Б. Родзевича, художница, искусствовед.
[Закрыть], она часами рассказывала – всем и каждому – про ее (она заикается) «какашки» (ка́-ка́-ка́-кашки!), и – изредка – про кашки (рисовая и манная). Безумно – обидчива – предупреждаю: любит визиты, туалеты, всё «светское» и – это уже мания – никто ей этих визитов в туалетах – не отдает, и она об этом – часами. Страшно мелка – во всем! С другой бы женой он стал бы – мог бы стать – настоящим человеком, ибо основное – grandezza{128} – есть, не хватает культуры, а это – наживное, а эта его утопит в болоте – индефризаблей{129}, сервизов, труа-ка́ров{130} и «новинок» (читает только «новинки» – ее слово). Дикая мещанка. А отец – замечательный[292]292
Отец – Сергей Николаевич Булгаков (протоиерей Сергий; 1871–1944) – ученый и богослов. См. о нем подробнее коммент. 10 к письму О.Е. Колбасиной-Черновой от 25 ноября 1924 г. (Письма 1924-1927).
[Закрыть]. А мать – святая[293]293
Мать – Булгакова Елена Ивановна (урожд. Токмакова; 1873–1945), автор исторического романа «Царевна София». Париж, 1930.
[Закрыть]. Но так как она кусок моей молодости (познакомилась в 1922 г., в чудной чешской деревне) кусок моей Поэмы Горы – и так как она когда-то очень трогательно и действенно меня – любила – я ее все-таки немножко люблю, хотя сейчас любить – совершенно нечего: не́кого.
Она очень ревнива (хотя любит – он) et le couve{131}. Ревность к благополучию, к<оторо>го у нее не было ни дома, ни с первым мужем.
Умоляю это письмо или уничтожить – или хорошенько спрятать. Была бы катастрофа.
_____
Итак – ждите весточки, уже скорой. Как жаль, что от Вас до меня – такая даль! Что бы нашим океанам – сблизиться?!
Но та́ даль – от Вас до Люсьена – посерьезней[294]294
А. Берг жаловалась в том же письме от 10 августа: «Lucien молчит, и никто о нем не пишет. В начале было всё равно. Теперь наступила тоска. Я ему пишу – не могу не писать <…> Тяжелые лета, и вспоминаю все этапы прошлого – Бутиного крестного пути. Только это одно и просто, и велико, Марина – смерть. И только это одно – желанно.
Не узнаете меня?
Узнаёте – зна́ете».
В этой концовке характерно стилистическое подражание Марине Цветаевой (Там же. С. 174).
[Закрыть]: нет, от Люсьена – до Вас, ибо это даль между слабостью и силой. Ну, будем надеяться… Больно, конечно, знаю это по своей легкой боли – когда не отвечали…
Работайте – ходите – живите – а время сделает своё. (От меня до Petite Sainte Thérèse – рукой подать[295]295
От места, где Цветаева отдыхала с Муром, до Лизьё, где жила и умерла св. Тереза (маленькая), было не более 30 километров.
[Закрыть]. Приехали бы – пошли бы вместе.)
Целую и люблю.
М.
<Приписка на полях:>
Ради Бога, уберегите письмо от глаз!!
Сроки мои еще совершенно не известны: не раньше 15-го сент<ября>[296]296
Приписка показывает, как Цветаева ожидала отъезда со дня на день. А ждать ей пришлось еще целых девять месяцев.
[Закрыть], а м<ожет> б<ыть> и позже. Увидимся?
Впервые – Письма к Ариадне Берг. С. 109–111. СС-7. С. 527–529. Печ. по СС-7.
32-38. Б.Г. Унбегауну
На отлете из Парижа на́ море [297]297
15 августа Цветаева с Муром на три недели уехала в городок Dives-sur-Mer (Див-сюр-Мер; департамент Кальвадос), расположенный в километре от берега Ла-Манша, в устье реки Див. См. также письмо к А.Э. Берг от 18 августа 1938 г.
[Закрыть]
15-го августа 1938 г., понедельник
Дорогой Борис Генрихович!
Я нынче видела Вас во сне: в огромном зале с египетскими статуями – и этот зал был Ваш: это был Ваш страсбургский дом[298]298
См. коммент. 6 к письму к Б.Г. Унбегауну от 28 июля 1937 г.
[Закрыть]. И я еще подумала, входя (и ничуть не удивясь): – Ка́к заслужил!
И мы с вами чудно беседовали как в Фавьере – и я та́к Вам радовалась – как в Фавьере – и залы не кончались – как фавьерские дороги.
Как видите, мое сонное сердце – памятливо.
А утром – совершенно случайно, не <подчеркнуто дважды> ища – нахожу листок с Алиными зарисовками Тани (Фавьер, лето 1936 г.) – при моем огромном, вроде как – предсмертном, всю зиму, весну и часть лета длившемся разборе моего архива[299]299
Цветаева разбирает свой архив, готовясь к возвращению на родину. См. также письма к В.В. Морковину (27 мая), А.Э. Берг (15 июня), В.Б. Сосинскому (15 июля) за 1938 год.
[Закрыть] – мною обнаруженный и для Вас отложенный. (М.Л. – значит: для Марка Львовича[300]300
Марк Львович Слоним (1894-1976) – общественно-политический деятель, журналист, литературный критик. В эмиграции с 1919 г. В 1922–1925 гг. возглавлял литературный отдел журнала «Воля России» (Прага), был одним из его редакторов. Руководитель литературного объединения «Кочевье» в Париже. С Цветаевой познакомился в Берлине, встречался с ней в Праге и Париже. Многие годы их связывали дружеские отношения. Автор воспоминаний «О Марине Цветаевой» (Годы эмиграции. С. 90–145). См. также его прощальное письмо к Цветаевой в коммент. к письму В.А. Богенгардту от 28 июня 1938 г.
[Закрыть], чтобы разыскал Вас и передал, но я с ним редко виделась – и листок залежался[301]301
К письму приложен листок с рисунком Ариадны Эфрон «Таня» (три карандашных рисунка девочки на одном листке), внизу справа надпись: «М.Л. – для Бориса Генриховича Унбегауна».
[Закрыть]. Теперь – тоже чудом – узнала Ваш адрес и с радостью отсылаю.) Как видите, мое бдящее сердце – памятливо.
О нас с Муром: Мур больше чем на полголовы выше меня, – тень усов (13 лет!) – полон рот газет, а руки-рисунков. Посылаю Вам образец (=зцы!)[302]302
К письму приложены три рисунка Мура (карикатуры на мужчин из «общества»).
[Закрыть].
Ha-днях едем с ним на близкое море – в окрестности Кабура – рабочий (увы, не рыбачий!) поселок в получасе ходу от моря. С нашей руиной расстались[303]303
…с нашей руиной. – «Руиной» Цветаева называла последнее место проживания в Ванве. В архиве Б.Г. и Е.И. Унбегаун сохранились фотографии «руины», подаренные Унбегауну Цветаевой этим же летом с надписями: «Мур у входа в нашу руину. // Vanves, июль 1938 г. // Дорогому Борису Генриховичу – МЦ.» (см. буклет «Марина Цветаева и Франция». Выставка в Мемориальном доме-музее Марины Цветаевой в Болшеве. 2014. С. 3) и «Наша руина – в которой я та́к была счастлива. // Дорогому Борису Генриховичу Унбегауну. // Vanves, лето 1938 г. МЦ» (см. Марина Цветаева и Франция. 2014. С. 90).
[Закрыть], вещи распродали и раздали. Месяц жили в гостинице у Mairie d’Issy[304]304
Ближайшее предместье Парижа.
[Закрыть] (в самую жару!) – теперь на́ море – а что́ дальше будет – неизвестно.
Из нашего поселка Вас окликну – хотелось бы знать, дошла ли Таня. И о большой Тане хотелось бы знать: что́ говорит, что любит, такая же замечательная, как в детстве, упорствует ли на сходстве с Вами, как и где учится, читает ли и что́, – всё, всё.
И про милую Елену Ивановну: полюбила ли Страсбург, есть ли друзья, чем (внутренно) живет.
И про Вас – труды и дни. И еще – помните ли Вы меня?
До свидания – в жизни мало надежды, так хоть в письмах.
Недавно в Tour de France[305]305
Tour de France – Международная ежегодная велогонка во Франции (проводится с 1903 г.) Один из этапов (17-й) гонки в 1938 г. финишировал в Страсбурге. Французская пресса обычно широко освещает эти соревнования, и Цветаева могла видеть снимки города на страницах газет или журналов.
[Закрыть] видела Ваш Страсбург (такой мой!) – и сердце сжалось.
МЦ.
Впервые – Сб. докладов: Цветаевские чтения в Болшеве 2007, 2009. С. 287–288 (публ. Л.А. Мнухина по копии с оригинала, хранящегося в архиве Гарвардского университета). Печ. по тексту первой публикации.
33-38. К.Б. Родзевичу
Dives-sur-Mer (Calvados) [306]306
Dives-sur-Mer. – См. коммент. 1 к предыдущему письму.
[Закрыть]
8, rue du Nord
18-го августа 1938 г., четверг
Милый Р<одзевич>! Ехать сюда 3½ часа и стоит это 130 фр<анков> aller-et-retour{132}.
Рядом – известные курорты Cabourg и Houlgate[307]307
…курорты Cabourg и Houlgate… – Первый из них под именем Бальбека обессмертил Пруст в романе «В поисках утраченного времени» (Там же. С. 196).
[Закрыть], а наш – неизвестный некурорт: Dives-sur-Mer: километр от моря, чудные прогулки, церковь XII в., норманские Hörelleries{133} [308]308
Hörelleries – вероятно, Цветаева имеет в виду одну из исторических достопримечательностей Dives-sur-Mer – средневековые павильоны крытого рынка с трактирами и торговыми рядами.
[Закрыть] – и новый рабочий поселок, где – мы. Если серьезно думаете приехать – напишите: гостиничных цен не знаю и на-авось ехать рискованно. Очень рада была бы с Вами погулять и побеседовать. Погода свежая, плаж просторный.
Буду ждать весточки.
– С доброй памятью —
МЦ.
<Приписки на полях:>
Нож служит, угрызаюсь, что у Вас его взяла, верну непременно.
СПАСИБО ЗА ЛЬВОВ.
Ф<отогра>фии сданы, получите на той неделе.
Впервые – Письма к Константину Родзевичу. С. 185. Печ. по тексту первой публикации.
Написано на открытке с видом Dives-sur-Mer. Церковь, изображенная на открытке, перестроена в XIV–XV вв. (Там же. С. 184. Внизу открытки пометка: XII в.).
34-38. А.Э. Берг
Dives-sur-Mer (Calvados) 8, rue du Nord
18-го августа 1938 г., четверг
Дорогая Ариадна! Правда – дивное[309]309
Написано на двух карточках с видами Dives-sur-Mer: первая изображает придел Христа Спасителя в церкви Див, вторая – купанье в волнах.
[Закрыть] имя? Был у меня когда-то – ровно 20 лет назад! – такой стих (кончавший стихотворение):
(Див – неведомое существо из Песни о Полку Игореве, думаю – полу-птица, полу-душа…)
Наш Dives – полу-Guillaume-le-Conquérant{134} [311]311
Вильгельм I Завоеватель (ок. 1027–1087) – первый нормандский король Англии, один из крупнейших политических деятелей Европы XI в. В 1066 г. он начал свой поход на Англию из города Див (Dives-sur-Mer).
[Закрыть], полу-рабочий поселок, с одним домом во всю улицу и под разными нумерами (казенные квартиры для заводских рабочих).
У нас с Муром большая светлая комната – в ней и готовлю – но мыться в ней нельзя: ничего нет: нужно – в кухне, а в кухне – всё семейство: отец, мать и четверо детей. Я нынче попросила хозяина выйти, он вышел – и тотчас же вошел, а я мыла ноги, более или менее в рубашке, он – ничего, ну и я – ничего. Мне показалось: он – не того, а он оказался: Ni-ki-tà: та́к его позвала хозяйка – и оказался – русским, русским отцом четырех нормандских детей, ни звука не знающих по-русски: за глаза старшего мальчика: непомерные, карие, жаровые (зачем ему такие?!) – душу бы отдала.
Море – верста ходу. Плаж – как все: слишком много народу и веселья: море на свой берег – непохоже. Мур с упоением играет с рабочим народом (малолетним, мужского пола) – и немножко отошел от своих газет. – Ехали через Lisieux, видели уж-жасный!! мавританский собор, думающий почтить память Св<ятой> Терезы, но и другое видели – монастырь, в глубине города, тот о котором она – сорок лет назад: – C’est le froid qui m’a tuée{135}.
Городок гористый, прелестный.
_____
Думаю пробыть здесь три недели, так что – надеюсь! – еще увидимся. Но этот раз будет – последний раз (О Боже, Боже, Боже! Что́ я делаю?!)[312]312
На ужасные мысли Цветаевой об отъезде в СССР Ариадна Берг откликнулась в письме от 22 августа: «Марина, а что, если бы Вы не уехали? Я так глубоко чувствую ненужность Вашей жертвы. Но, конечно, Вы ее чувствуете еще глубже, а также, что она – роковая и, может быть, то, что не принести ее, будет еще большей жертвой. Христос с Вами, родная, Ваш путь – русский путь, слепо-созидательный, по которому пойдут, не зная, многие, из которых вырастет Россия, и по которому, – если бы могла только! – с Вами вместе и я бы пошла…» (Письма к Ариадне Берг. С. 175).
[Закрыть]
_____
Пишите. Это последний срок для родных голосов. Потом (как в моей Повести о Сонечке) началось молчание[313]313
…началось молчание. – См. коммент к письму к А.Ж (так в бумажной книге, на самом деле – 22-38 А.Э. Берг). Берг от 15 июня 1938 г.
[Закрыть].
_____
Получили ли мое предотъездное письмо, где я писала Вам о наших общих знакомых? Как Вам нравится (или не нравится) – девочка?[314]314
См. письмо к А.Э. Берг от 11 августа 1938 г. и коммент. 6 к нему.
[Закрыть] Между прочим, механическая страсть к стихам – как у матери.
– Ах, Люсьен, Люсьен! Всё понимающий и ничего не могущий. А не сделать ли ему переливание крови (Вашей)?
Обнимаю и жду весточки.
МЦ.
Впервые – Письма к Ариадне Берг. С. 111–113. СС-7. С. 529–530. Печ. по СС-7.
35-38. А.Э. Берг
Dives-sur-Mer (Calvados)
8, rue du Nord
3-го сентября 1938 г., суббота.
Дорогая Ариадна!
Пишу Вам уже на Париж, ибо Вы написали: с 3-го по 10-е. Увы! неужели только по 10-е? Ибо я раньше 10-го не выеду, а м<ожет> б<ыть> даже позже. В Париже меня ждет страшный неуют и в первый же день – необходимость выписаться и прописаться, ибо я сейчас не живу нигде: комнату в Исси – конечно – оставила (т. е. – бросила), в прежнюю ли гостиницу въеду[315]315
См. коммент.1 к письму к А.Э. Берг от 11 августа 1938 г.
[Закрыть] или «обосную́сь» в Париже – еще не знаю, ничего не знаю о своем ближайшем будущем, знаю только, что такая жизнь страшно не по мне и – думаю – ни по кому.
Остающуюся неделю употреблю на окончание разных работ[316]316
В частности, Цветаева переписала и снабдила примечаниями книгу стихов о белом походе «Лебединый Стан». Рукопись, оставленная на хранение Е. Малер, подписана: «МЦ Dives-sur-Mer, 30 авг. 1938 г.». Архив Цветаевой, оставленный у Е. Малер, сохранился и находится в Базельской университетской библиотеке.
[Закрыть], забранных. Боюсь, что в Париже у меня уже досуга не будет. Сделаю – что́ смогу.
Вторая часть Сонечки (моей последней большой работы здесь) – и еще ряд вещей будут для Вас оставлены у Маргариты Николаевны Лебедевой – 18 bis, Rue Denfert-Rochereau – на случай, если бы нам больше не пришлось увидеться. Постараюсь успеть переписать для Вас ту вещь, которую мы вместе с вами правили (мои «варианты») – в Булонском лесу – помните? Другая такая же вещь для Вас уже переписана[317]317
Речь идет здесь о «Перекопе».
[Закрыть]. Вы сами поймете, что надо будет беречь их от всех глаз.
Я давно уже не живу – потому что такая жизнь – не жизнь, а бесконечная оттяжка. Приходится жить только нынешним днем – без права на завтра: без права на мечту о нем! А я всегда, с 7-ми лет, жила – «перспективой» (мое детское слово, к<отор>ое мне представлялось в виде панорамы – тоже вещи из моего детства).
А «панорамы» – никакой. И ненавижу гостиницу, в такой жизни для меня что-то – позорное, – точно я другого не заслужила! Пусть изба (как годы было в Чехии!) – но не «chambres meublées»!{136}
– Ну – вот.
В море купались – раз: было грязно, мягко и холодно. Но были чудные прогулки по холмам и с далёким морем, с каждым шагом обретавшим всё свое величие. Были старые фермы и старые деревья – и вечно-юная зелень с вечно-жующими коровами. И хозяйство – как везде и всегда. Видите: еще есть, а я уже говорю: было! Из Парижа напишу сразу – дам адрес, к<оторо>го еще нет.
Обнимаю Вас и всегда помню и люблю.
М.
<Приписка на полях:>
Если сразу ответите – Ваше письмо меня здесь еще застанет. Хочу знать про конец Вашего лета, про Люлин коклюш (я знаю этот ужас!!) – про Ваши ближайшие планы, про Вашу «панораму» – à défaut de la mienne…{137}
Мур еще вырос и делит свой 24-часовой досуг между Mickey и Humanité[318]318
Цветаева не раз жаловалась, что Мур «глотатель газетных тонн». Причем досуг он проводит между детским журнальчиком и коммунистической газетой, что явно Цветаева не одобряет.
[Закрыть]. В свободное от них время – велосипед. Но, несмотря на это «мне хорошо в его большой тени» (стих<отворение>, кажется, Ахматовой)[319]319
Неточная цитата из стихотворения Б. Пастернака (а не Ахматовой!) «Памяти Рейснер» (1926). У Пастернака: «Им хорошо в твоей большой тени».
[Закрыть].
Впервые – Письма к Ариадне Берг. С. 113–114. СС-7. С. 530–531. Печ. по СС-7.
36-38. А.Э. Берг
32, B
Innova-Hôtel
ch
Paris
17-го сентября 1938 г.
Дорогая Ариадна!
– Правда – ирония: Innova-Hôtel? Две иронии: Innova и Hôtel – мне, любящей старые дома и, кажется, больше ничего – ибо в них всё: и видения, и привидения, и трава сквозь щели (пола) и луна сквозь щели (крыши)… это письмо могло быть написано сто лет назад – 1838! – оно и есть – сто лет назад – как наша дружба.
A Innova-Hôtel – ich schenk es denen{138}.
Большая комната и, если Мур не врет, в окне – церковь S
Мур действительно ошибся. Эта старинная церковь расположена в центре Парижа, вблизи Лувра. Из окна гостиницы была видна церковь St. Jean Baptiste de la Salle (Иоанна Крестителя Сальского) (Письма к Ариадне Берг. С. 176–177).
[Закрыть], а если даже врет – вообще церковь, старая, и уже в первое утро были похороны сплошь розовые: три автомобиля розовых венков – и ни одного белого!
В комнате – кроме башни с часами – бютагаз, и умывальник с горячей водою, но места для хозяйства нет – и оно всё на полу – в полной откровенности и беззащитности: от чужих глаз – и наших ног: – Мур, не наступи в кофе! Мур, ты кажется наступил в картошку!
Но – полная свобода: никто не заходит и не убирает, а так как метлы нет – то всюду, постепенно – сначала мутончики, а потом – мутоны, – стада мутонов – и даже с курдюками! – а я – пастух…
Пятый этаж, лифта, слава Богу, нет (безумно его боюсь, а был бы – пришлось бы ездить, наживая себе не порок, а разрыв сердца – от страха!) – ну, живем, ничего не зная и всего ожидая… Говорят (неопределенно) – через две недели, месяц, но это – разное, а кроме того – сейчас историческая единица времени – час и даже десять минут…
Но так как я ничего сделать не могу – ни в своей истории, ни в общей переписываю от руки – как древле монахи – свое самое ценное, никогда не напечатанное (три вещи)[321]321
Это могли быть: поэма «Перекоп», сборник «Лебединый Стан», «Поэма о Царской Семье».
[Закрыть] – чтобы потом вручить – Вам – с просьбой не бросать – даже во время бомбардировки…
– Пишите о себе, о Люле, о Люсьене (оцените тождество начал – разницу концов!) – о многоядной – это мне страшно нравится! – Вере… Скоро пришлю Вам Мурины летние карточки, есть хорошие. Жду письмеца. Сейчас едем с Муром в Zoo de Vincennes{139} – пока еще не ушли на «зимние квартиры»… Обнимаю.
М.
<Приписка на полях:>
Пишите мне Efron, и Efron – здесь Zvétaieff не знают.
Впервые – Письма к Ариадне Берг. С. 115–116. СС-7. 531–532. Печ. по СС-7.
37-38. С.Я. Эфрону
20-го сентября 1938 г., вторник
Дорогой Л<ев> – К[322]322
Лев – домашнее имя Сергея Эфрона. Вторая буква обращения точной расшифровке не поддается.
[Закрыть]. Наконец-то два письма (последнее от 28-го). Но надеюсь, что А<ля> мои пересылала. Вернулись мы 10-го, в той гостинице места не было, нашли в городе гораздо лучшую комнату: большую, с бютагазом, пятый этаж, вид на башню с часами. По близости от Алиного городского жилища, – на бульваре[323]323
Цветаева имеет в виду комнату в гостинице «Иннова» на бульваре Пастер, где она с сыном прожила последние месяцы в Париже. См. также письмо к А.Э. Берг от 17 сентября 1938 г.
[Закрыть]. Сняли на месяц, т. е. до 15-го Октября[324]324
Цветаева с сыном проживет в этой гостинице не месяц, как думала, а почти год. См. коммент. 1 к письму к В.А. Богенгардту от 11 июня 1938 г.
[Закрыть]. (Пишу на основном фоне тревоги за Чехию[325]325
29 сентября 1938 г. на конференции глав европейских государств в Мюнхене от Чехословакии была отторгнута часть территории и фактически была ликвидирована государственная самостоятельность страны.
[Закрыть] <над строкой: не только>, в полном сознании и твердой памяти. Засим продолжаю:) Милый Л<ев>, бытие (в смысле быта, как оно и сказано) не определяет сознания, а сознание – бытие. Льву Толстому, senior’у{140} – нужен только голый стол – для локтей, Льву Толстому junior’y{141} – накрытый стол (бронзой или хрусталем – и полотном – и плюшем) – а бытие (быт) было одно: в чем же дело? в сознании: осознании этого быта. – Это я в ответ на одну Вашу – по́ходя – фразу. И – скромный пример – мой быт всегда диктовался моим сознанием (на моем языке – душою), поэтому он всюду был и будет – один: т. е. всё на полу, под ногами – кроме книг и тетрадей, которые – в высокой чести́. (Оглянулась и ужаснулась – сколько этого быта под ногами, но здесь ни одной полки и ни одного гвоздя. Поэтому всё хозяйство – на полу, но мне уже давно всё равно.)
Живем – висим в воздухе. Во сне я – до сих пор – летаю, но это – другое. Материально всё хорошо и даже очень, но: сознание определяет бытие! И сознание, что всё это на час – который может быть затянется – как целый год затягивался – но от этого не переставал и не перестанет быть часом – мешает чему бы то ни было по-настоящему радоваться, что бы то ни было по-настоящему ценить. Так было и в нашем морском Диве (Dives-sur-Mer).
Впервые – НИСП. С. 532 (по оригиналу письма, хранящемуся в РГАЛИ). Печ. по тексту первой публикации.
Написано на видовой открытке: «Dives (Calvados). – L’Eglise», пронумерованной Цветаевой цифрой «1». Продолжение письма не сохранилось.
38-38. А.А. Тесковой
Paris 15-me,
32, B
Hôtel Innova, ch
24-го сентября 1938 г., суббота
Дорогая Анна Антоновна,
Нет слов, но они должны быть.
– Передо мной лежит Ваша открыточка: белые здания в черных елках – чешская Силезия. Отправлена она 19-го августа, а дошла до меня только нынче, 24-го сентября – между этими датами – всё безумие и всё преступление[326]326
Письмо Цветаевой написано в дни, когда в Чехословакии развернулись трагические события. В результате Мюнхенского сговора (соглашения, заключенного между Германией, Италией, Англией и Францией) от Чехословакии была отторгнута Судетская область и поделена между гитлеровской Германией, буржуазной Венгрией и панской Польшей. Отсюда последующие слова Цветаевой: «глубочайшее чувство опозоренности за Францию».
[Закрыть].
День и ночь, день и ночь думаю о Чехии, живу в ней, с ней и ею, чувствую изнутри нее: ее лесов и сердец. Вся Чехия сейчас одно огромное человеческое сердце, бьющееся только одним: тем же, чем и мое.
Глубочайшее чувство опозоренности за Францию, но это не Франция: вижу и слышу на улицах и площадях: вся настоящая Франция – и то́лпы и лбы – за Чехию и против себя. Так это дело не кончится.
Вчера, когда я на улице прочла про генерала Faucher[327]327
24 сентября 1938 г. лондонская газета «Дейли Телеграф» сообщила: «Чрезвычайную радость в Праге вызвало то обстоятельство, что начальник французской военной миссии в Чехословакии, генерал Фошэ (Faucher) послал в Париж отставку и записался на время войны волонтером в чехословацкую армию». Под заголовком «Жест генерала Фошэ» «Последние новости» перепечатали эту информацию 25 сентября 1938 г.
[Закрыть] – у меня слезы хлынули: наконец-то!
До последней минуты и в самую последнюю верю – и буду верить – в Россию: в верность ее руки. Россия Чехию сожрать не даст: попомните мое слово. Да и насчет Франции у меня сегодня великие – и радостные – сомнения: не те времена, чтобы несколько слепцов (один, два – и обчелся) вели целый народ – зрячих. Не говоря уже о позоре, который народ на себя принять не хочет. С каждым часом негодование сильней: вчера наше жалкое Issy (последнее предместье, в котором мы жили) выслало на улицу четыре тысячи манифестантов. А нынче будет – сорок – и кончится громовым скандалом и полным переворотом. Еще ничто не поздно: ничего не кончилось, – всё только начинается, ибо французский народ – часу не теряя – спохватился еще до событий. Почитайте газеты – левые и сейчас Единственно-праведные, под каждым словом которых о Чехии подписываюсь обеими руками – ибо я их писала, изнутри лба и совести.
А теперь – возьмите следующую страничку и читайте:
Nous sommes un peuple qui devant le tyran jamais ne s’est courbé
Et qui jamais n’a accepté d’être conduit par un homme injusté.
Nous avons conquis la gloire à la pointe de nos lances.
Notre voisin est respecté, et qui vit sous notre égide ne craint rien.
De nos pères nous avons hérité de solides epées.
Qui seules représentent leurs testaments.
Qui veut nous résister, qu’il résiste; et qui veut nous céder, qu’il cède.
Nous destinguos la bonne et la mauvaise monnaie.
(El Korayz ibn Onayf)
_____
…On nous blâme de ce que nous ne soyons pas nombreux.
Je leur réponds: Petit est le nombre des héros!
Mais ils ne sont pas en petit nombre ceux qui sont représentés
Par des jeunes gens qui montent à l’assaut de la gloire —
Et d’être peu nombreux ne nous nuit guère.
Nous avons une montagne qui abrite ceux que nous protégeons,
Inexpugnable, qui fait baisser les yeux de fatigue.
Sa base repose profondément dans la Terre
Et sa cime s’élève superbe jusqu’aux étoiles.
Notre race est pure, sans mélange, issue
De femmes nobles et des héros.
Nous sommes comme l’eau des nuages: utiles
A nos semblables: il n’est point d’avares parmi nous.
Nous donnons un démenti aux paroles d’autrui
Et personne ne peut démentir notre dire.
Si un d’entre nous vient à périre, un autre se lève
Eloquent, mettant en action les propos des âmes hautes.
Notre feu est toujours allumé pour accueillir le voyageur
Et jamais hôte n’eut à ce plaindre de notre hospitalité.
(El Samaoual)
_____
…Qui dispense ses biens pour préserver sa gloire
La préserve, et qui ne répudie pas l’insulte, est insulté;
Qui est fidèle à son serment ne saurait être jugé,
Qui n’honore pas son âme, ne peut être honoré!
Qui ne protège pas son champ par les armes, est perdu.
La langue et le coeur, l’homme est fait de ces deux moitiés.
Le reste, chair et sang, n’est qu’une image.
Si tu es atteint par le malheur
Revêts-toi de patience – cela est plus digue.
Surtout garde-toi de te plaindre à tes semblables.
Ainsi tu te plaindrais du Dieu de la miséricorde —
à des gens sans miséricorde!
…Si la fortune te combat – prends patience,
Car la fortune n’a pas de patience.
Prends courage. Jusqu au dernier souffle de ta vie
Cache aux ennemis ton découragement.
La joie de tes ennemis est de te voie bas et las,
Mais ils sont dans la tristesse à te savoir patient.
C’est un temps difficile – mais il sera suivi par l’abondance.
C’est un malheur – il sera suivi d’une joie prochaine.
Réfléchis: un chagrin qui doit passer
Vaut mieux qu’un bonheur qui ne peut pas durer.
Si le malheur te frappe encore, de façon
A rendre vains tes malheurs passés,
Et si après cela de nouveaux malheurs arrivent
Qui te font prendre en horreur la vie —
Espère!
Car tes malheurs touchent à leur fin.
Hier m’a fait pleurer,
Auiourd’hui je pleure hier.
<Перевод:
Мы народ, никогда не склонявшийся перед тираном,
Никогда не дававший себя вести неправедным людям.
Мы добыли славу остриями собственных копий,
Чтим соседа, и живущий под нашей защитой всегда спокоен.
Мы унаследовали от предков надежные шпаги,
Которые сами составляют свои завещания.
Кто решил нам противиться – пусть противится;
Кто решил уступить нам – пусть уступает:
Мы всегда отделить сумеем зерно от плевел.
(Эль Кораиз ибн Онаиф)
_____
Нас немного, но тем, кто за это нас порицает,
Я отвечаю: героев – единицы!
Хотя на самом деле не так уж и мало
Молодых людей, берущих приступом славу:
Наша малочисленность – нам не помеха.
Мы неприступной горой владеем – здесь могут укрыться
И очи смежить от усталости все, кто попросит нашей защиты:
Ее основание уходит в земные недра,
Ее вершина вздымается к самым звездам.
Род наш, чистый по крови, происходит
От героев и благородных женщин.
Мы подобны каплям дождя: мы служим поддержкой
Себе подобных – и никогда не скупимся.
Речи чужих мы опровергаем – но никто не в силах
Опровергнуть наши собственные речи.
Стоит пасть одному из нас – как другой, поднявшись.
Подхватывает слова и дела высоких порывов.
Наш огонь горит, привечая в пути скитальца.
Наш гость не посетует на недостаток гостеприимства.
(Эль Самауаль)
_____
Кто раздаст нажитое, дабы не у тратить славы, —
Ее не утратит, а кто не отвергнет обиды – будет обижен;
Кто верен клятве, того осуждать не станут,
Кто сам не чтит свою душу, не будет чтимым другими!
Не охраняющий поле оружием будет ограблен.
Язык и сердце – вот из чего состоит мужчина.
Все остальное – плоть и кровь – всего лишь воображение.
Ежели ты сокрушен несчастьем,
Облачись в терпенье – терпенье всему преграда.
Главное: остерегайся жаловаться себе подобным.
Помни: ты сетовать будешь на божественное милосердие —
людям немилосердным!
Тебя хватает за горло судьба – наберись терпенья.
Ибо как раз терпенья судьбе не хватает.
Будь мужественным. До последнего вдоха
Прячь от врагов упадок духа.
Недругам радостно видеть тебя уставшим и павшим,
Им невыносимо твое долготерпенье.
Настали суровые времена – но за ними последует изобилие.
Настали горести – но за ними последует грядущая радость.
Сам посуди: печаль, что уже проходит,
Дороже счастья, неспособного длиться дальше.
Если сразит тебя новое горе, перед которым
Прошлые беды станут пустой тщетою,
И если снова обступят тебя напасти,
Вызывая в тебе ужас перед жизнью, —
Надейся!
Ибо к концу подходят твои несчастья.
Вчера меня принудило плакать.
Сегодня я оплакиваю вчера.
(Пер. с фр. М. Яснова)>
_____
Это – арабская поэзия, чистым случаем попавшая мне в руки – в нужную минуту. Всё это сказано больше тысячи лет назад.
_____
Хочу знать о Вас и страстно жду весточки. Если бы события нас разъединили – говорю на всякий невозможный случай – знайте, что я всегда с Вами, как я всегда буду знать, что Вы – всегда со мной – но знайте еще, что я всё сделаю, чтобы и наша внешняя связь не порвалась.
Обнимаю Вас и в Вашем лице – всю мою родную Чехию: «mit dem heimatlichen „prosim“»{142} [328]328
Р.М. Рильке родился в Праге (1895), там прошли его детство и юность. Цветаева перефразировала строку из его стихотворения «Im Dome» («В соборе»). У Рильке «Mit leisem „Prosim!“» («С тихим: „Пожалуйста!“») («Небесная арка». С. 43, 340).
[Закрыть] – (Rilke).
M.
Мне сейчас – стыдно жить.
И всем сейчас – стыдно жить.
А так как в стыде жить нельзя…
– Верьте в Россию!
P.S. Полгода назад здешний ясновидящий Pascal Fortuny[329]329
Fortuny… – Фортуни Паскаль (1872–1962), журналист. Попробовал свои силы в ясновидении, после чего оставил журналистику. Стал экстрасенсом.
[Закрыть] – старинный и старомодный старичок с белой бородой – профессор – подошедши ко мне, севшей нарочно подальше, поглубже – сказал:
Je Vous vois dans une ville ancienne… Beaucoup d’eau… beaucoup d’eau… Vous êtes sur un pont – aves des statues… pour ainsi dire… flottantes… Et je vois un crucifix, un très grand crucifix…
J’ai bien été à Prague, Monsieur, mais beaucoup d’eau s’est écoulé sous le Karlov Most depuis que je m’y suis accoudée pour la dernière fois…{143}
_____
Теперь я поняла: он просто видел – будущее (А тогда я обиделась за моего рыцаря что его не помянул! Обнимите его за меня!)
Впервые – Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 159–162. СС-6. С. 458–462. Печ. по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 290–295.
