Текст книги "Марина Цветаева. Письма 1937-1941"
Автор книги: Марина Цветаева
Жанр:
Эпистолярная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
24-37. Богенгардтам
Vanves (Seine)
65, Rue J
3-го мая 1937 г.
Христос Воскресе, дорогие Богенгардты!
Простите, что заставили даром ждать, но освободиться никак не удалось – была бы страшная обида, а известить уже не было возможности[106]106
Речь идет о хлопотах по поводу отъезда А.С. Эфрон в СССР. См. предыдущее письмо.
[Закрыть].
Целую вас всех, Сережа просит передать привет и поздравления.
МЦ.
Печ. впервые по копии с оригинала, хранящегося в архиве Дома-музея Марины Цветаевой в Москве.
25-37. Богенгардтам
Vanves (Seine) 65, Rue J
21-го мая 1937 г., пятница
Дорогие Богенгардты,
Очень большая просьба: отберите у Анастасии Евгеньевны[107]107
Лицо неустановленное.
[Закрыть] мои два берета: один голубой – готовый (дала на фасон) и другой – коричневый – неизвестно в каком виде, но во всяком случае ей дано было два мотка (100 грамм) lin{30}. В Страстной четверг она показывала мне начало и обещала выслать оба на следующей неделе – и уже добрых три недели прошло – и в конце концов они пропадут. Что бы она ни говорила – отбирайте решительно, потому что это явное издевательство и она явно решила на меня наплевать.
Я ее предупредила, что если до понедельника (17-го) не получу, попрошу Вас отобрать. А нынче уже пятница, 21-ое – и ни беретов, ни ответов.
Если она, паче чаяния, кончила коричневый, заплатите ей, пожалуйста, 4 фр<анка> моего долгу, если же не кончила – не давайте ничего и отбирайте. (Чувствую, что это сделает Ольга Николаевна[108]108
О.Н. Богенгардт.
[Закрыть].) Она предупреждена. Если же будет сопротивляться, передайте ей, что тогда сама приду, и отберу, и отберу силой, с треском и звоном.
Я ее сейчас считаю способной на все.
Итак: у нее голубой берет (готовый) и коричневый (начатый), т. е. два коричневых мотка. Материал дорогой и я совсем не хочу его терять. Со мной она повела себя на редкость хамски.
Очень прошу, когда выручите, переслать мне все это посылочкой échantillon recommandé{31} (розовая почтовая бумажка), я мгновенно возмещу марками, либо – если Вам придется уплатить ей 4 фр<анка> – все вместе деньгами.
А<настасия> Евг<еньевна> – хамка потрясающая. Так обидно, что нечем ее наказать.
Обнимаю Вас всех и прошу прощения за неприятное поручение, но сейчас ехать самой мне очень трудно.
МЦ.
<Приписка на полях:>
Она на мне заработала около 200 фр<анков>. А коричневый берет ею взят в вязку уже добрых шесть недель, а может быть и все 2 месяца. Она – хамка. Но Вы это знаете!
Печ. впервые по копии с оригинала, хранящегося в архиве Дома-музея Марины Цветаевой в Москве.
26-37. В.В. Вейдле
Vanves (Seine)
65, Rue J
26-го мая 1937 г., четверг[109]109
Описка Цветаевой. Четверг в мае 1637 г. приходится на 27 мая.
[Закрыть]
Дорогой Владимир Васильевич,
Очень тронута неизменностью Вашего участья[110]110
См. коммент. 11 к письму Л. Жилу от января 1937 г. В журнале «La Vie Intellectuelle» были напечатаны два перевода Цветаевой: «Песня Председателя из „Пира во время чумы“» и «Няне» (Paris. 1937. Vol. XLVIII. № 2. С. 316–318).
[Закрыть]. – Ничего не получила, – они наверное думают, что на гонорары существует давность и что она – прошла. Но написала я им еще до давности – с месяц назад – и тоже ничего.
Если Вам не трудно, возьмите у них за меня и известите – мне гораздо приятнее получить от Вас и у Вас, чем не-получить в редакции, в которую я совсем не знаю как ехать. (А м<ожет> б<ыть> и редакции уже нет? Т. е. журнал давно кончился и «directeurs»{32} поделили между собой письменный стол, табурет, машинку и остающиеся экземпляры?)
Жду весточки, сердечно Вас благодарю, приношу извинения за заботу и приветствую.
МЦ.
Впервые – ЛО. 1990. № 7. С. 104. СС-7. С. 638. Печ. по СС-7.
27-37. А.К. и О.Н. Богенгардт
Vanves (Seine) 65, Rue J
29-го мая 1937 г., суббота
Дорогие Антонина Константиновна и Ольга Николаевна!
Оба письма получила, большое спасибо, очень смущена обременением вашей, и без того трудной жизни. (Ан<астасия> Евг<еньевна негодяйка, повторяю без всякой для себя пользы, но с усладой.)
Но сама за беретами приехать никак не могла, п<отому> ч<то> села за переписку большой рукописи для новою (дальневосточного) журнала[111]111
Цветаева готовила к изданию свое эссе «Пушкин и Пугачев» для журнала «Русские записки», который печатался в это время в Шанхае на средства местной русской эмиграции. См. коммент. 5 к письму А.А. Тесковой от 14 июня 1937 г.
[Закрыть], – работа срочная, а времени для нее почти нет, весь день занят домом. А тут еще моль залетала – пора все нафталинить, и т. д.
Как только немного освобожусь – окликну и сговоримся о встрече. Радуюсь хотя маленькому, но все же нужному денежному притоку (тетя) и надеюсь, что она не слишком будет капризничать[112]112
О каком «денежном притоке (тетя)» идет речь, установить не удалось.
[Закрыть].
Да, очень важное! Не соберутся ли Ольга Николаевна и Всеволод на вечер пушкинского романса[113]113
8 июня 1937 г. в помещении американской церкви (65, quai d’Orsay, 7-е) состоялся Пушкинский вечер, устроенный русско-французской группой. С докладом выступил Г. Адамович. М. Цветаева прочла свои новые французские переводы. В концертной программе романсы на стихи Пушкина пели Пола Физель и О. А. Гартман, аккомпанировал Ф. Гартман (Марина Цветаева и Франция. 2014. С. 114).
[Закрыть] 8-го, под патронажем Александра Бенуа[114]114
Бенуа Александр Николаевич (1870–1960) – живописец, график, историк искусства, художественный критик. В анонсе и афишах его участие в патронаже вечера указано не было.
[Закрыть]. Будет очень хорошее (русское и франц<узское>) пенье: и Глинка, и Бородин, и совр<еменные> композиторы, – голоса хорошие. Потом я почитаю свои франц<узские> переводы. Билет мне дадут даром, п<отому> ч<то> я гонорара за выступление не получаю для души – в чудной зале, где сидят не рядами, а вольно. Хотите? Только, тогда, ответьте сразу, чтобы я успела известить устроителей и добыть билеты.
Пенье, музыка, немножко стихов. Вечер – чтобы познакомить французов с Пушкиным.
_____
Жду ответа. Если да, адрес узнаю и сообщу, так же как и точный час, а м<ожет> б<ыть> и программу достану.
МЦ.
Целую и благодарю
<Приписка вверху на полях на первой странице листа:>
P.S. Как только получу береты, вышлю марки.
<Приписка вверху на полях на обороте листа:>
P.S. Мы 65, Rue J
Печ. впервые по копии с оригинала, хранящегося в архиве Дома-музея Марины Цветаевой в Москве.
28-37. А.А. Тесковой
Vanves (Seine)
65, Rue J
14-го июня 1937 г., понедельник.
Дорогая Анна Антоновна! Смотрю на Ваш Мариенбад и вижу – гётевский. («Ваш – в кавычках: гётевский и есть – Ваш!)
<«>Ist denn die Welt nicht übrig? Felsenwände
Sind sie nicht mehr gekrönt von heiligen Schatten?
Die Ernte, reift sie nicht? Ein grün Gelände
Zieht sich’s nicht hin am Fluss durch Busch und Matten?
Und wölbt sich nicht das überwertlich Grosse,
Gestalenreiche, bald Gestaltenlose?»{33} [115]115
Из «Элегии» Гете, получившей название «Мариенбадской». Написана в 1823 г. в Мариенбаде, как отклик 75-летнего поэта на свою любовь к 19-летней Ульрике фон Левецов. В машинописной копии В.В. Морковина цитата приведена с ошибками, которые нами устранены по оригинальному тексту Гете.
[Закрыть]
_____
Этим он тогда утешал себя от нее, этим он сейчас утешает нас от них (всех: тайных советников, пролетариев, жирных тел, злобных толп, семиэтажных гостиниц… вместо тех домиков…)
– Ins Herz, zurück! Dort wisst du’s besser finden!{34} [116]116
Из той же «Элегии». В вольном переводе В. Левика эта строка вместе с ее продолжением: «Ins Herz, zurück! Dort wisst du's besser finden, / Dort regt sie sich in wechselnden Gestalten» выглядит следующим образом: «Она верней в твоем воображенье – / Подобна той, но каждый миг другая» (Левик В. Избранные переводы: В 2 т. T. 1. М.: Худож. литература, 1977. С. 102).
[Закрыть]
Была на выставке. Эти фигуры – работа женская[117]117
Письмо Цветаевой было написано на трех открытках, две из которых были посвящены проходившей в Париже Всемирной выставке. На одной фотография входа в Советский павильон, где была установлена скульптурная группа Веры Игнатьевны Мухиной (1889–1953) «Рабочий и колхозница» (1937); на другой – павильон Германии, расположенный напротив (см. Фотолетопись. С. 276).
[Закрыть]. Сов<етский> павильон похож на эти фигуры: есть – эти фигуры. А немецкий павильон есть крематорий + Wertheim{35}. Первый жизнь, второй смерть, причем не моя жизнь и не моя смерть, но всё же – жизнь и смерть. И всякий живой – та́к скажет. Видела 5 павильонов – на это ушло 4 часа – причем на советский добрых два. Если интересно – обещаю написать подробно. (А, догадалась! Первый – жизнь, второй – мертвечина: мертвецкая.) Павильон не германский, а прусский и мог бы быть (кроме технических новоизобретений) в 1900 году. Не фигуры по стенам, а идолы. Кто строил и устраивал???
_____
Неужели Вы не приедете на выставку? И неужели приедете – когда меня не будет? (Если уеду – то в начале июля до конца сентября. Есть надежда на Океан, который для меня Мурино младенчество – и встречи с Рильке…)
А это – мой павильон. (И фон и передний план. А сижу – сама я: в другом образе…)[118]118
А это – мой павильон. (И фон и передний план… – Цветаева имеет в виду изображение на присланной ею третьей открытке. На набережной Сены сидит букинист у книжной лавки. На заднем плане – вид на собор Парижской богоматери (Нотр-Дам).
[Закрыть]
_____
От Али частые письма. Пока – работа эпизодическая, часто анонимная, но хорошо оплаченная, сейчас едет с сестрой С<ергея> Я<ковлевича> (с которой живет) в деревню, а осенью надеется на штатное место в Revue de Moscou. Очень довольна своей жизнью. Пишет, что скучает, но если бы была способна на настоящую «скуку» (любовь) – не уехала бы. Кроме того, четыре года ежедневно доказывала мне свое равнодушие – чтобы не сказать хуже… Дай ей Бог.
_____
Очень много нужно Вам написать, дорогая Анна Антоновна, но у меня срочная перебелка рукописи ПУШКИН И ПУГАЧЕВ для нового большого серьезного русск<ого> журнала «Русские Записки»[119]119
Русские Записки – общественно-политический и литературный журнал. Париж; Шанхай, затем Париж. 1937–1939. Под редакцией (с № 4) П.Н. Милюкова. Эссе Цветаевой «Пушкин и Пугачев» было опубликовано в 1937 г., № 2 (СС-5).
[Закрыть], имеющего выходить в Шанхае. Если есть вид мариенбадского дома, где жил Гёте – пришлите! Хотелось бы также хороший его старый портрет. Пишите! Целую, всегда помню и всегда люблю.
М.
В Мариенбаде, увы, не была никогда. Дед и мать (девочкой) – постоянно.
Впервые – Письма к Анне Тесковой. 1969. С. 153 (с купюрами). СС-6. С. 452. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 275–277.
29-37. В.И. Лебедеву
Vanves (Seine) 65, Rue J
23-го июня 1937 г. среда
Дорогой Владимир Иванович,
Наконец-то Вы слышите мой голос – что́ вовсе не значит, что я Вас забыла. Вспоминала Вас – на выставке[120]120
О Всемирной выставке см. письмо к А.А. Тесковой от 14 июня 1937 г.
[Закрыть] – на дивном сов<етском> фильме Юность Пушкина[121]121
«Юность поэта» (Цветаева ошибочно называет его «Юность Пушкина») – фильм режиссера Абрама (Аркадия) Ароновича Народицкого (1906–2002) и по сценарию пушкиниста Александра Леонидовича Слонимского (1881–1964) о лицейских годах поэта вышел в 1937 г. к столетию гибели Пушкина на киностудии «Ленфильм». В главной роли снялся Валентин Осафович Литовский (1921–1941). Фильм демонстрировался на Всемирной выставке в Париже в 1937 г. и получил Золотую медаль.
[Закрыть] – все дни «процесса» восьми (NB! на выставке на одной из стенных картин – чуть ли не в человеческий рост – Т<ухаче>вский: видела за несколько дней до казни, не знаю убрали ли его)[122]122
Процесс восьми. – 11 июня 1937 г. в Москве состоялся процесс, на котором были осуждены и приговорены к расстрелу руководители «военного заговора»: восемь видных советских военачальников во главе с М.Н. Тухачевским. Маршал Михаил Николаевич Тухачевский (1893–1937) – герой Гражданской войны, крупнейший советский военачальник, заместитель наркома обороны – проходил главным обвиняемым на процессе восьми высших командиров Красной армии летом 1937 г. Все обвиняемые были признаны виновными в заговоре против правительства, в подготовке военного переворота и расстреляны. Приговор был опубликован в «Правде» 12 июня.
[Закрыть] – совсем недавно, при оправдании Алексеева с защитником-Керенским[123]123
Речь, вероятнее всего, идет о докладе А.Ф. Керенского «Заговор Тухачевского», который был прочитан на открытом собрании редакции редактируемого им двухнедельного журнала «Новая Россия» 22 июня 1937 г Подробно остановившись на положении армии в стране, докладчик, признавая, что «заговор был», тем не менее утверждал, что это был «заговор здравого смысла и любви к родине», и что «дух их остался жив в стране и армии», и что такой заговор «не победить не может!» (Новая Россия. 1937. 27 июня. № 30. С. 16. Весь номер посвящен процессу «восьми») …при оправдании Алексеева… – Речь идет о евразийце, профессоре, философе права Николае Николаевиче Алексееве (1879–1964), постоянном авторе «Новой России». Видимо, в прениях по докладу А.Ф. Керенского П.Н. Алексеев высказал свою точку зрения, изложенную позднее в статье «Армия и партия» в том же номере журнала. Он оправдывал «несостоявшийся заговор» генералов отсутствием у них единой программы и «подлинного вождя», возможной среди них внутренней борьбой «за преобладание» и т. д. (Там же. С. 9). Не исключено, что Цветаева могла присутствовать на докладе Керенского. Об ее интересе к публичным выступлениям А.Ф. Керенского см. ее письмо к В.В. Рудневу от 6 мая 1936 г. (Письма 1933–1936. С. 553–555).
[Закрыть]… Мне очень недостает Вашего молниеносного отзыва на всякое событие.
Вы уже наверное знаете, что мы, кажется (тьфу, тьфу, не сглазить!) все вместе: Маргарита Николаевна, Ируся, Мур и я – а наездами и С<ергей> Я<ковлевич> – будем жить в Lacanau, под Бордо, с огромным плажем, огромным лесом и даже озерами. Едем приблизительно в одно время, т. е. после «детских» (кавычки – для Ируси[124]124
Ирина Лебедева была в это время студенткой-медиком.
[Закрыть]) экзаменов, – до 10-го. Едем мы – на свою «виллу», т.е. cabanon[125]125
О жизни на «своей вилле» см. письмо к А.А. Тесковой от 16 июля 1937 г.
[Закрыть] в саду, М<аргарита> Н<иколаевна> с Ирусей в пансион, кажется – очень хороший.
– Дай Бог!
От Али постоянные письма. Нажила себя 2 сухих плеврита (уезжала не было ни одного) с ежедневной t° и сильным похудением. Сейчас едет в Архангельское, с сестрой С<ергея> Я<ковлевича>, а потом поступает на штатную службу в Revue de Moscou (не Journal) – рисовать, переводить, писать свое. Жизнью очень довольна, хотя были уже маленькие разочарования, о которых – устно, но которые она первая же приветствует, ибо «никогда нельзя проявить достаточно бдительности» (по-моему – доверия.) Круга людей, среди к<оторо>го она живет – я не вижу: пишет только о родных и не называет ни одного нового имени, а зная ее, сомневаюсь, чтобы их не́ было… В общем – довольна, а наладится служба (пока была только эпизодическая работа) – вживется (и сживется) и совсем (со всем).
Простите за такое короткое письмо, дорогой Владимир Иванович, но столько предъотъездных дел! С Океана напишу как следует.
Обнимаю Вас.
МЦ.
P.S. Письмо Мура – по собственному почину, писал первый и уже давно, и все ворчал, что – задерживаю.
Впервые – Пераст. М.: Дом-Музей Марины Цветаевой, 1997. С. 43–44. Печ. по тексту первой публикации.
30-37. А.А. Тесковой
Lacanau-Océan (Gironde)
Av
Villa Coup de Roulis
16-го июля 1937 г.
Дорогая Анна Антоновна!
Приветствую Вас с Океана. Мы здесь шестой день. (Мы: Мур и я, С<ергей> Я<ковлевич> приедет в августе.) Это мое четвертое море во Франции из к<отор>ых – третий океан, и вот скажу Вам, что каждый раз – разное. S
S
[Закрыть]
Поселок новый, постоянных жителей – несколько семей, остальные – сдают и живут только летом. Огромный, безмерный пляж, с огромными, в отлив, отмелями. И огромный сосновый лес – весь са́женый: сосна привилась и высушила болота. (Но и болота-то – странные: на песчаных дюнах, даже трудно верить.) Во всем лесу (100 кил<ометров> одна (цементированная) тропинка: песок – дорог не держит, следов не держит. Неподалеку (уже ходили) пресное озеро откуда?! Там старый, старый старик пас стадо черных коров с помощью одноглазой собаки. Там я впервые увидела траву и чуть-чуть земли. Здесь земли нет совсем.
Живем мы в маленьком (комната, кухня, терраска) отдельном домике, в маленьком песчаном садике, в 5 мин<утах> от моря. Домик чистый и уже немолодой, все есть, мебель деревенская и староватая: все то, что я люблю. Хозяев – они же владельцы Единственного пляжного кафе – почти не видим: уходят утром, приходят ночью.
Еда – дороже, чем в Ванве, мясо недоступно: не покупала ни разу, рыбы, как я уже сказала, нет совсем, морковки продаются поштучно (25 сант<тимов> штука), к фруктам не подступишься – спасаемся кооперативом, к<отор>ый каждый день выставляет какую-н<и>б<удь> дешевку. Ее и едим.
Дачников, пока, довольно мало – главный съезд в августе – общий тон очень скромный: семьи с детьми, – никаких потрясающих пижам, никакой пляжной пошлости. Хорошее место – только если бы рыба!
Купанье – волны. Плавать почти нельзя. Дно мелкое, постепенное. За два дня было целых три утопленника, к<отор>ых всех троих спас русский maitre-nageur{36}, юноша 21-го года, филолог: японовед. В прошлом году он спас целых 22 человека. Люди, не умеющие плавать, заходят по горло в воду и при первой волне – тонут. А волны непрерывные и сильные: здесь не залив, а совершенно открытое море.
_____
Прочла (здесь уже) Sigrid Undset – «Ida-Elisabeth»{37} [127]127
«Ida-Elisabeth» («Ида-Елизабет») – роман, на содержании которого сказалось обращение С. Унсет в 1924 г. в католическую веру.
[Закрыть] Первое разочарование: Ida. Правда пустое, дамское, лжепоэтическое и не старинное, а старомодное – имя? (Что́ бы: Anna-Elisabeth!) А дальше и разочарования не было, п<отому> ч<то> я знала, что 1) второй Kristin ни ей, ни мне, никому не написать, 2) читала Jenny[128]128
Jenny – название раннего романа С. Унсет (1911).
[Закрыть] и не полюбила. Ей (Унсет) дано только (!!!) прошлое, гений только на прошлое. Кто́ эта Ida-Elisabeth? Что́ в ней такого, чтобы Undset о ней писать, а нам читать – 500 стр<аниц>? Где-то она сама о себе говорит, что она Durchschnittmensch{38}. Durchschnittmensch – и есть. Никакой личности, никакого очарования, – только хорошее поведение. Этого – для героини – мало. И дети бесконечно лучше даны в Kristin, чем здесь. Хороша, конечно, природа, но мне – как в жизни в ней мешает Auto и Moto: ее героиня полкниги ездит на автомобиле.
С нетерпением жду Ва́шей оценки, дорогая Анна Антоновна: читая, всё время о Вас думала: на Вас оглядывалась.
Но я все-таки никогда не думала, что Unset способна на скучную книгу!!!
_____
А вот С<ельма> Лагерлёф – не способна. Какая услада – после Ida-Elisabeth – eе Morbacka[129]129
Родовая усадьба С. Лагерлёф Morbacka (Морбакка) – одно из самых ярких воспоминаний детства писательницы, описавшей его в своих произведениях «Морбакка» (1922), «Мемуары ребенка» (1930), «Дневник» (1932) и др.
[Закрыть]: их трехсотлетняя родовая усадьба, где она родилась и выросла, к<отор>ую пришлось продать и к<отор>ую она потом, уже пожилая, выкупила: дом и сад. Если читали напишите, если не читали – прочтите, тут же, летом. И подумайте, что ей 80 <подчеркнуто дважды> лет!
_____
Пишу свою Сонечку[130]130
«Повесть о Сонечке» была посвящена актрисе Софье Евгеньевне Голлидэй (1894–1934). Цветаева была дружна с ней в 1918–1919 гг. Для нее она тогда же написала роли в своих пьесах «Фортуна», «Приключение», «Каменный ангел», «Феникс». Кроме того, Цветаева посвятила ей цикл стихотворений (СС-1). Первая часть повести была опубликована при содействии И.И. Фондаминского в журнале «Русские записки» (1938. № 3; СС-4).
[Закрыть]. Это было женское существо, которое я больше всего на свете любила. М<ожет> б<ыть> – больше всех существ (мужских и женских). Узнала от Али, что она умерла – «когда прилетели Челюскинцы»[131]131
Челюскинцы – участники арктической экспедиции на пароходе «Челюскин», в 1934 г. затертом льдами. Высадились на льдине и были спасены летчиками. 3 октября 1934 г. Цветаева посвятила им стихотворение «Челюскинцы» (СС-2. С. 321–322).
[Закрыть]. И вот теперь – пишу. Моя Сонечка должна остаться. Было это весной-летом 1919 г. Без малого – 20 лет назад! (Уехала я в 1922 г. А из Чехии – в 1925 г. Боже! Как годы летят!)
Эпиграф к моей Сонечке, из V
Elle était pâle – et pourtant rose,
Petite – avec de grands cheveux…{39} [132]132
Начало стихотворения В. Гюго без названия из сборника «Les contemplations» («Созерцания») (1856). «Вся гениальность Hugo в этом grands (роскошный), а не londs (длинный)…» – писала Цветаева в письме к А.Э. Берг 21 января 1938 г.
[Закрыть]
Откликнетесь поскорей, дорогая Анна Антоновна! Пишу по старому адр<есу>, п<отому> ч<то> Вас, наверное, уже нет в Мариенбаде, а нового деревенского Вашего местонахождения – не знаю.
Мур отлично себя ведет: утром сам занимается, помогает мне по хозяйству, много читает – и немножко скучает: у него нет товарища, – здесь на пляже никто не знакомится. У меня тоже нет товарища – но я привыкла.
Целую Вас, дорогая Анна Антоновна, и очень жду весточки.
МЦ.
Пишите Lacanau-Océan, п<отому> ч<то> есть другое Lacanau, без Océan, в песках без моря.
NB! Нечаянно оставила белую страницу. Ее заполняет Мур[133]133
Письмо написано на пяти страницах трех листов. На последней странице рисунок Мура: изображен потрепанный человек с чемоданом, сзади – жандарм. Надпись: «Сердечный привет – Мур» (рисунок см. в кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 324).
[Закрыть].
Впервые – Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 153–155 (с купюрами). СС-6. С. 453–454. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 277–280.
31-37. Б.Г. Унбегауну
Lacanau-Océan (Gironde)
Av
Villa Coup de Roulis
28-го июля 1937 г.
Дорогой Борис Генрихович! Где Вы и что́ Вы? Мы с Муром – на Океане[134]134
См. письмо к А.А. Тесковой от 16 июля 1937 г.
[Закрыть], совсем пустынном и пустом: ни лодки, ни рыбака, ни рыбы, ни краба – только отлив и прилив.
Наше Lacanau – дачный поселок, совсем недавний: ни одного старого дома (вспоминала Вас и Борм!)[135]135
Борм (Bormes-les-Mimosas) – городок близ морского поселка Ла Фавьер на юго-востоке Франции (департамент Вар), где Цветаева проводила лето 1935 г. и где состоялось ее знакомство с Унбегаунами (см. в кн.: Письма 1933–1936).
[Закрыть] – приехали, верней: заехали мы сюда по совету нашего знакомого – русского maitre-кадет’а{40} [136]136
…русский maitre-кадет. – Всеволод Александрович Богенгардт. См. письма Цветаевой к нему и к семье Богенгардт (в наст. томе и в предыдущих томах – Письма).
[Закрыть]. Знакомых нет совсем, живем с Муром монахами: я по утрам пишу, он готовит Devoirs de Vacances{41}, потом на пляж (100, а м<ожет> б<ыть> и 1000 фавьерских пляжей – 100 вёрст! – в ледяное море отлива.
У нас свой отдельный домик – комната и кухня – в саду с одним деревом. Хозяева весь день в своем кафе на пляже, мы одни царствуем.
Вторая часть дня – либо опять пляж, либо сосновый лес (к<оторо>го на этой открытке не видать, но он – есть: целых 60 километров! Природа здесь – безмерная и безмерно-однообразная: как чей-то непробудный сон.
Жаль, что гулять не с кем: есть – в 10-ти кил<ометрах>, а одно и ближе, – пресные озера, огромные. Но Мур неудержимо хочет в море, так что прогулки – откладываются.
(В Фавьер я не поехала, п<отому> ч<то> без Вас и Е<лены> И<вановны> мне Фавьер – не Фавьер.)
– Пишите о себе и о Е<лене> И<вановне>: удалось ли с<ъездить> в свои Karlovy Lazne (i?)[137]137
Karlovy Lazne(i?) – Имеется в виду лечебный курорт в Чехословакии Карловы Вары.
[Закрыть]
А моя знакомая оттуда вернулась в Прагу – совершенно охромевшая[138]138
Речь идет об А.А. Тесковой, которая была на лечебных водах в Мариенбаде в Чехословакии (ныне Марианские Лазни).
[Закрыть]. Д<окто>р говорит: реакция. (Впрочем не оттуда, а из Марианских Лазней.) Где Таня? Где и как проходит Ва́ше лето? Когда в Страсбург?[139]139
К этому времени Б.Г. Унбегаун получил место профессора в Страсбургском университете и вскоре поселился в Страсбурге с семьей.
[Закрыть] Очень жду весточки.
(Надеюсь, что Вы оставили адрес и Вам перешлют.)
Обнимаю Вас и всегда помню и всегда по Вас скучаю.
МЦ.
<Приписки на полях:>
Е<лене> И<вановне>, если с Вами, сердечн<ый> привет. А если в «Лазнях». сообщите адрес.
Мы здесь до конца сентября. С<ергей> Я<ковлевич> приедет в августе погостить.
Впервые – Марина Цветаева в XXI веке. 2011. С. 281–283. Печ. по тексту первой публикации.
Письмо написано на двух открытках: 1) Бордо, набережная. На переднем плане пароход, отплывающий из Гавра в Буэнос-Айрес. Под его изображением приписка Цветаевой: Lacanau в 60-ти кил<ометрах> от Бордо: первое морское место. 2) Лаканау-Океан. Вид на пляжное казино.
32-37. А.С. Эфрон
Lacanau-Océan (Gironde) Av
9-го августа 1937 г., понедельник
Милая Аля, во-первых – вернулся первый Canard[140]140
Имеется в виду французский сатирический еженедельник «Le Canard Enchaîné» («Утка на цепи»), выходит с 1916 г. и по сей день.
[Закрыть], т. е. первая пара их, посылала плачевную (хотя и оплаченную) бандероль – российского штемпеля нету, в чем дело? что это за договор? Мур, сразу: – Нужно будет купить Code[141]141
Здесь: прейскурант почтовых услуг (фр.).
[Закрыть]. – Благодарю тебя: он наверное стоит двести франков – или двадцать, и окажется, что устарел. – Не понимаю в чем дело, а здешняя почта – малограмотная, запрашивать – безнадежно. Марок (ведь послано больше двух недель назад, до повышения тарифа) – сколько сказали на почте, и вещь явно границы не перешла. Теряюсь в догадках.
А только третьего дня – в безумное пёкло и заставляя жариться на плаже несчастного Мура – отправила тебе вторую пару канардов, которую так же – недели через три – получу – вместо тебя. Увы, увы! (Вторую бандероль – тоже пришлю.)
А теперь слушай – событие:
В субботу, 7-го, сижу и пишу Сонечку[142]142
«Повесть о Сонечке». См. письмо к А.А. Тесковой от 16 июля 1937 г. и коммент. 5 к нему.
[Закрыть] и всё утро дивно пахнет сосновым костром – и я радуюсь. В 10½ – я как раз собираю мешок с купаньем, Мур уже давно на плаже – приходит хозяйка из кафэ и громко говорит с соседками, слышу: – oh que ça brûlt… Ça brûle ça brûle ça brûle{42} – и мысленно соглашаюсь, п<отому> ч<то> третий день пекло пуще фавьерского. Но когда: «40 kilomètres à l’heure… и la brigade ne suffit pas… и appel aux volontaires»{43} – я выхожу: оказывается с четверго́вой ночи, т. е. уже третьи сутки горят – ланды[143]143
Ланды – департамент Франции на юго-западе страны. Здесь: ланды – крупный лесной массив, которым славится эта область.
[Закрыть], т. е. ГОРИМ – и телефонное сообщение с Lacanau-Ville (километров – 10) прервано, п<отому> ч<то> сгорели провода – и столбы.
Пока что – всё так же чудесно пахнет.
Часов в пять приходят М<аргарита> Н<иколаевна> с Ирусей[144]144
Лето Цветаева с сыном проводила в компании М.Н. Лебедевой и ее дочери Ирины.
[Закрыть] – на угощение: устрицы и rosé{44} – я как раз получила от папы деньги (доживала последние 5 фр<анков>). Сидим, я к ужасу М<аргариты> Н<иколаевны> простым ножом вскрываю устрицы (незаметно разрезаю себе дважды палец, который тут же заживает от морской воды) – Ируся поглощает, Мур (с отвращением) подражает, rosé чудное… так-до семи. Они идут в гостиницу обедать, сговариваемся встретиться в 9 ч<асов> на главной площади. Но когда в девять выходим – дым и гарь такие, что никого и ничего не видать и нечем дышать: жжет глаза и глот. Весь Lacanau – на площади – и всюду «le feu»{45} – и название мест – и скорость огня. Оказывается, огонь уже в Moutchic’e, куда мы недавно с Ирусей ходили в 4½ килом<етров>, – горит канал (здесь пять озер соединенных каналами), и вообще мы со всех сторон (четвертая – Океан) окружены пламенем. Небо в огромном зареве и зарницах, ни фонаря, ни звезд, тьма и гарь. Л<ебеде>вых, проискав на площади полчаса, не находим и возвращаемся домой – укладываться. Я отбираю тетради, иконы, янтари, identité{46}, деньги (NB! Напомнил – Мур!), Мурину с<ен>-жильскую фотографию и твою последнюю, только что полученную, и собираюсь нести всё это к М<аргарите> Н<иколаевне>, ибо их вилла – на дюнах, мы же в самом лесу и будем гореть – первые. Но пока увязываю – они, верней – оне – сами: полчаса искали нас на площади, как мы – их. Выходим вместе, я с кошёлкой, идем на плаж, но и там дышать нечем, море не чувствуется, глаза плачут и глотка отравлена. Плаж тоже полон: и прилив – полный: некоторые, не разобрав в темноте, оступаются в огромные лужи прилива, смех. Наверху, за дюнами – музыка: казино продолжает работать, т. е. молодежь – танцевать. Тут я чувствую величие ничтожества. Садимся на мокрый как губка песок (М<аргарита> Н<иколаевна> – тоже!) пытаемся пронюхать море (оно – почти на нас и мы – почти в нем) но – одна гарь, М<аргарита> Н<иколаевна> говорит об ишиасе, который мы наверное получим от такого сидения, встаем, бредем дальше, в полной тьме, босиком (М<аргарита> Н<иколаевна> – тоже!) натыкаясь на скелеты ободранных палаток, ничего не узнавая, присаживаемся на лестнице (с их виллы к морю) – огромное зарево – гарь – дышать нечем – слезы льют – везде народ – где-то барабан – везде – сирены – и уже около полуночи.
Наконец, уговариваю их отправляться к себе – у них 2-ой этаж и окно на море – а сами с Муром идем восвояси – добрать китайские книги – и захватить халаты для ночёвки на плаже. Непрерывные сирены – никто не спит – по́д ноги бросаются тоскующие ополоумевшие плачущие собаки – вести всё тревожнее: ветер – прямо на нас – с женщинами от гари делаются обмороки – дети щебечут. Я вспоминаю письмо 12-летней девочки с Мартиники – про пепельный дождь, который всё гуще и гуще – а мамы нет – а тетя плачет а я пишу тебе письмо… Когда оно в Европе было получено девочку давно засыпало. Мур мечтает всё это описать в Робинзоне[145]145
«Робинзон» («Robinson») – журнал для юношества.
[Закрыть] (бормочет: le feu… l’appel aux volontaires… nos glorieuses troupes…{47}) и получить премию в 50 фр<анков> – или авантюрный роман – в 5 фр<анков>.
Дышать абсолютно нечем: воздух – круглые горячие горькие клочья. Но это еще – площадь и соседство океана, когда же сворачиваем в наши лесные места – просто пекло: уже не дым, а целый пожарный ветер: несущийся на нас сам пожар.
Но так как мне еще нужно достать китайские книги, а Мур очень устал, укладываю его пока одетого на постель, решив не спать и ждать что́ будет – а сама сажусь читать Дон-Кихота. (Детские колонии рядом не эвакуированы, значит – дышать можно: я больше всего боялась задохнуться еще до пожара.) Читаю и – пока – дышу. Мур спит. На часах – час. Вдруг – гигантская молния, такой же удар грома, всё полотно потолка – ходуном и барабанный бой по нашей весьма отзывчивой крыше: прямо как по голове! Ливень. – Да какой! Лил всю ночь. Утром – лужи как от прилива, что́ здесь немыслимо – из-за всасывающего песка. (Здесь земли – ни пяди.) Ливень лил всю ночь, и мы не сгорели, но выгорели целые поселки рядом – и целые леса.
М<аргарита> Н<иколаевна> с Ирусей всю ночь не сомкнули глаз: как только Ируся – смыкала, М<аргарита> Н<иколаевна> – будила: – Смотри, смотри, Ирусик, п<отому> ч<то> (нужно надеяться) ты такого пожара больше не увидишь. М<аргарита> Н<иколаевна> говорит – она такого зарева не видала с пожара тайги. И на фоне зарева – непрерывные молнии – грозы длившейся всю ночь.
Всю ночь автомобили соседних с нею дач возили народ и скарб из горящего Moutchic’a – концов сто, просто – летали. Было мобилизовано всё мужское население Lacanau – оттого и выли сирены. (Поздравляю дачников congé payé – приехавших в этот день! И, особенно – вечер: последняя мишлинка из Бордо – а 8 ч<асов>, а в девять – началось.)
Утром купила Petite Gironde[146]146
«Petite Gironde» («Маленькая Жиронда») – местная газета.
[Закрыть] – где 1000 гектаров, где еще больше, пылали два плажа: Mimizan-Plage и Biscarosse-Plage, не говоря уже о лесных местах! Спасали сенегальцы и волонтеры. Словом, пожар был колоссальный, и длился он четверо суток, п<отому> ч<то> вчера еще горело, 4-ый день.
Из разговоров (когда уже прошла опасность, утром, один местный житель – дачнику) – Vous voyez ces forêts? Là… là… Eh bien c’est un fourré avec des lianes inextriquables… C’est plein de serpents… Alors, personne n’a pu entrer – impossible – et on laissé ça flamber…{48}
(Мне особенно понравились серпаны{49}, к<отор>ых пожарные, верней солдаты, испугались во время пожара – точно серпаны в горящем лесу – остаются!)
Аля, сгорели все цикады.
Хорошо мы удружили М<аргарите> Н<иколаевне>: в первое купанье утонула Ируся, а через несколько дней они обе чуть не задохнулись от пожара. Lacanau-Ocèan. Ируся всё время считает дни – когда домой. Здесь плавать совершенно нельзя – из-за течения. И непрерывных огромных волн, нынче нас с ней чуть не убило. А мне – нравится.
Я бы дорого дала, чтобы знать что́ М<аргарита> Н<иколаевна> пишет о Lacanau В<ладимиру> И<вановичу>, в Winneik’y[147]147
В.И. Лебедев в 1936–1939 гг. был в длительных командировках в США.
[Закрыть].
Пожар был – от бомбы упавшей с авиона – (какого – не говорят, м<ожет> б<ыть> – манёвры?) и врывшейся в землю больше чем на метр. Собиратель смолы тут же побежал на ближайший телеф<оный> пункт, но было поздно: всё пылало.
<На полях 1-го листа:>
NB! Рассмотри бандероль: марки наклеивала почта – м<ожет> б<ыть> неверно наклеены? Хотя легко вытащить, для ценз<уры>, и не расклеивая, веревки не было, была эта обёртка. Ируся в Амер<ику> посылает множество журналов – и отлично доходят. Попытаюсь нынче послать простым, но не взыщи если не дойдут. Посылаю простым 10-го, во вторник. Мур сейчас опустит, вместе с письмом. Запомни: отосланы 10-го. Огромное спасибо за Мурины журн<алы>, все их читают.
Впервые – НИСП. С. 367–371. Печ. по тексту первой публикации.
