Текст книги "Марина Цветаева. Письма 1937-1941"
Автор книги: Марина Цветаева
Жанр:
Эпистолярная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
19-38. А.Э. Берг
Vanves (Seine) 65, Rue J
27-го мая 1938 г., пятница
Дорогая Ариадна,
Наконец-то! И письмо, и весть быстрого приезда, только – непременно предупредите, когда у меня будете: все утра я занята рукописями, а после завтрака часто ухожу по неотложным делам, из коих неотложнейшее – зубной врач. Так что мне непременно нужно знать, заранее. Второе – умоляю! – если не можете известить еще из Брюсселя, дайте мне тотчас же по приезде, еще с вокзала – pneu, с Вашими предложениями, – только не телефон, с которым я не умею обращаться, к<отор>ый – если мне даже дают трубку в руку – для меня ужасное событие, не считая того, что наша почта (ванвская) от нас – далёко, и я каждый раз забываю дорогу – и плутаю – а Мур не всегда свободен (учительница). Телефон для меня – катастрофа, a pneu приходит тотчас же. Только не забудьте, для ответа. Ваш адрес, я его, конечно, забыла.
Ах! были бы деньги – проехали бы с Вами в Шартр! Ведь это – близко, и никогда не виданно…[253]253
В Шартре Цветаева побывала позже, летом 1938 г., 5 августа она из Шартра послала А.А. Тесковой открытку.
[Закрыть]
Самое лучшее – если бы Вы могли выбрать день и час еще из Брюсселя, тогда бы у меня было время пристроить Мура – все так сложно – но если бы (в случае хорошей погоды) – в Версаль (вместо Шартра!) – мы могли бы взять его с собой, он не слушает – или думает о своем.
Сло́вом, на Ваше усмотрение.
Только – умоляю – не телефон! и очень прошу – не забудьте дать Ваш адрес: у меня в памяти B
Незадолго до этого Цветаева писала на адрес родителей Берг: 91, rue Erlanger, но почему-то запомнила соседний с этой улицей бульвар. Встреча на этот раз не состоялась. А. Берг была в Париже с больными детьми по дороге в русский пансион-санаторий на юго-западе Франции (Salis-de-Béam).
[Закрыть], а номер – улетучился.
Обнимаю и жду
МЦ.
Свободна я только от 2 ч<асов>, но сейчас дни – длинные!
Можно, если на Версаль мало будет времени, просто в наш лес – 5-7 мин<ут> на автобусе. Только будьте на не слишком высоких каблуках: лес – в гору.
А лес – чудесный! Только бы дождя не было…
Словом – жду.
Впервые – Письма к Ариадне Берг. С. 102–103. СС-7. С. 523–524. Печ. по СС-7.
20-38. В.В. Морковину
Vanves (Seine)
65, Rue J
27-го мая 1938 г., пятница
Милый Вадим!
Обращаюсь к Вам с сердечной и срочной просьбой.
Я проглядела и повырезала всю лебедевскую Волю России за несколько лет (с 1927 г.) – к сожалению – неполную, в поисках своих вещей, и не оказалось:
1) моего Крысолова
2) моей Поэмы Лестницы.
Мне обе эти вещи нужны до зарезу.
Указания:
Крысолов печатался в 6-ти книгах, а м<ожет> б<ыть> даже – в 7-ми, по главе. Думаю: начиная с января 1925 г., может быть – с февраля[255]255
«Крысолов» начал печатался в апреле 1925 г.
[Закрыть], и так – шесть или семь книг подряд. За 1925 год отвечаю – всем существом. Мои вещи – моя автобиография.
Лестница писалась летом 1926 г., у меня есть первый черновик, там – все даты, и печаталась, нужно думать, осенью – зимой 1926 г.[256]256
Под таким заглавием «Поэма лестницы» была напечатана в № 11 «Воли России» в 1926 г.
[Закрыть], может быть – заскочила и в 1927 г., не позже.
Умоляю разыскать и прислать – непременно заказным. Возмещу – хотите книгой? (Старинной, Вы их любите.)
Но – скорее. У меня спокойной жизни – самое большое – месяц, потом переезд на др<угую> квартиру, т. е. долгий и сплошной кошмар.
Умоляю – скорее!
Если можно – несколько экз<емпляров>, нельзя – один (очень бы нужно – несколько!).
Только не присылайте книг – целиком, а аккуратно выньте, не отрезая лишних страниц, отрежу – я (говорю о соответствующих страницах, чтобы не было отдельных листков. Не режьте, а надрезав ниточки – вынимайте).
Бьюсь над своим 16-летним архивом, и даже – с ним.
Сердечный привет и заранее благодарность!
М. Цветаева
– Крысолов. – Поэма Лестницы.
Впервые – Československa rusistika. Прага. 1966. № 3. С. 168–169 (публ. В.В. Морковина). СС-7. С. 651. Печ. по СС-7.
21-38. Дон-Аминадо
Vanves (Seine), 31-го мая 1938 г.
Милый Дон Аминадо,
Мне совершенно необходимо Вам сказать, что Вы совершенно замечательный поэт. Я уже годы от этого высказывания удерживаюсь – à quoi bon?{108} – но в конце концов, – несправедливо и неразумно говорить это всем, кроме Вас, – который, Единственный, к этому отнесется вполне серьезно и, что важнее, – не станет спорить. (Остальные же (дураки) Вам верят на слово – веселее.)
Да, совершенно замечательный поэт (инструмент) и куда больше – поэт, чем все те молодые и немолодые поэты, которые печатаются в толстых журналах. В одной Вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем «на серьёзе».
Я на Вас непрерывно радуюсь и Вам непрерывно рукоплещу – как акробату, который в тысячу первый раз удачно протанцевал на проволоке. Сравнение не обидное. Акробат, ведь это из тех редких ремесел, где всё не на жизнь, а на смерть, и я сама такой акробат.
Но помимо акробатизма, т. е. непрерывной и неизменной удачи, у Вас просто – поэтическая сущность, сущность поэта, которой Вы пренебрегли, но и пренебрежа которой Вы – бо́льший поэт, чем те, которые на нее (в себе) молятся. Ваши некоторые шутливые стихи – совсем на краю настоящих, ну – одну строку переменить: раз не пошутите! – но Вы этого не хотите, и, ей-Богу, в этом нехотении, небрежении, в этом расшвыривании дара на дрянь (дядей и дам) – больше grandezz’ы{109}, чем во всех их хотениях, тщениях и «служениях».
Вы – своим даром – роскошничаете[257]257
Оценка Цветаевой поэзии Дон-Аминадо была позднее горячо поддержана Г.В. Адамовичем. В статье, посвященной его творчеству, Адамович, процитировав данное письмо Цветаевой, далее писал: «Далеко не все суждения Марины Цветаевой значительны или хотя бы только интересны… Но чутье у нее было острое и в стихах она, во всяком случае, толк знает. С ее оценками в этой области не считаться нельзя… Браво! хочется сказать Марине Цветаевой, рукоплеща ей, как она сама рукоплещет Аминадо. Умный она была человек, когда хотела, когда благоволила умной быть» (Новое русское слово. Нью-Йорк. 1951. 13 мая).
[Закрыть].
_____
Конечно, вопрос: могли бы Вы, если бы Вы захотели, этим настоящим поэтом стать? На деле – стать? (Забудем читателя, который глуп, и который и сейчас не видит, что Вы настоящий поэт, и который – заранее – заведомо – уже от вида Вашего имени – béatemeat et bêtement{110} – смеется – и смеяться будет или читать не будет.)
Быт и шутка, Вас якобы губящие, – не спасают ли они Вас, обещая больше, чем Вы (в чистой лирике) могли бы сдержать?
То есть: на фоне – не газеты, без темы дам и драм, которую Вы повсеместно и неизменно перерастаете и которая Вам посему бесконечно выгодна, потому что Вы ее бесконечно – выше – на фоне простого белого листа, вне трамплина (и физического соседства) пошлости, политики и преступлений – были бы Вы тем поэтом, которого я предчувствую и подчувствую в каждой Вашей бытовой газетной строке?
Думаю – да, и все-таки этого – никогда не будет. Говорю не о даре – его у Вас через край, говорю не о поэтической основе – она видна всюду – кажется, говорю о Вас, человеке.
И, кажется, знаю: чтобы стать поэтом, стать тем поэтом, который Вы есть, у Вас не хватило любви к высшим ценностям; ненависти – к низшим. Случай Чехова, самого старшего – умного – и безнадежного – из чеховских героев. Самого – чеховского.
Что между Вами – и поэтом? Вы, человек. Привычка к шутке, и привычка к чужой привычке (наклонная плоскость к газетному читателю) и (наверное!) лень и величайшее (и добродушное) презрение ко всем и себе – а может быть, уж и чувство: поздно (т. е. та же лень: она, матушка!).
Между Вами и поэтом – быт. Вы – в быту, не больше.
Не самообольщаюсь: писать всерьез Вы не будете, но мне хочется, чтобы Вы знали, что был все эти годы (уже скоро – десятилетия!) человек, который на Вас радовался, а не смеялся, и вопреки всем Вашим стараниям – знал Вам цену.
Рыбак – рыбака видит издалека.
Марина Цветаева.
– А дяди! А дамы! Любящие Вас, потому что невинно убеждены, что это Вы «Марию Ивановну» и «Ивана Петровича» описываете. А редактора! Не понимающие, что Вы каждой своей строкой взрываете эмиграцию! Что Вы ее самый жестокий (ибо бескорыстный – и добродушный) судья.
Вся Ваша поэзия – самосуд: эмиграции над самой собой.
Уверяю Вас, что (статьи Милюкова пройдут, а…) это останется. Но мне-то, ненавидящей политику, ею – брезгующей, жалко, что Вы пошли ей на потребу.
– Привет! —
Впервые – Новый мир. 1969. № 4. С. 211–213 (публ. А.С. Эфрон по беловой рукописи). СС-7. С. 653–654. Печ. по СС-7.
22-38. А.Э. Берг
Vanves (Seine) 65, Rue J
15 <зачеркнуто: мая> июня 1938 г., среда
NB! если бы – мая!
Дорогая Ариадна!
Это уже не жизнь – только рукописи. Рукописи, черновики, выписки из записных книжек с 1926 г., корректура оттисков, вся ежедневная работа за 16 лет, – всё это меня перерастает, «как будто тихие волны сомкнулись над ее головой» (знаменитое место у Тургенева в Дворянском Гнезде: Лиза)[258]258
Цветаева ошибается. Это «знаменитое место» у Тургенева в его романе «Рудин»: речь идет о Наталье Ласунской, прочитавшей прощальное письмо Рудина. «Она сидела не шевелясь; ей казалось, что какие-то темные волны без плеска сомкнулись над ее головой – и она шла ко дну, застывая и немея» («Рудин», гл. XI).
[Закрыть], не тихие волны, а волны – Тихого! Всё это – судорожно, в явном сознании, что не успею:
(Андрей Шенье. Стихи 1918 г., а ка́к сбылось – в 1938 г.)
_____
Поймите, что я половину написанного не могу взять с собой, поэтому оставляемое (нужно думать – навсегда: покидаемое) должна оставить в порядке. Над этим и бьюсь – три месяца. А нужен – год. Уже с 6 ч<асов> сижу, но нужен – покой, его у меня нет, вместо него – страх.
_____
А все было готово: и Тьер, и Письма Государей, и все оттиски моих вещей для Вас, и Вы бы м<ожет> б<ыть> еще Письма и оттиски – получили, но даты на pneu не было и сегодня могло быть – вчера, п<отому> ч<то> pneu получила очень рано, и отправлено оно было из Courbevoie. Очевидно Вы вечером были у Гартманов, там написали, а они с утра опустили. Словом, я на авось (в утро получения pneu) повезла и 2 тома Писем, и пакет с оттисками, и целое утро их таскала по Парижу – были дела – но в конце концов, устав, отчаялась, уверенная, что Вы уехали накануне. Так и разминулись.
_____
От брата – по поводу Тьера – пи слуху ни духу. Не скрою, что деньги за него бы меня очень выручили: я отдала бы и за сто фр<анков>[260]260
От «не скрою…» до «…сто франков» подчеркнуто красным карандашом на левом поле.
[Закрыть], п<отому> ч<то> иначе (везти нельзя) оставлю его у знакомых – на продажу, уже «посмертную», а из таких вещей никогда толк не выходит: журавль в небе!
Но навязываться Л<ьву> Э<мильевичу> не могу.
_____
Милая Ариадна, навряд ли еще увидимся: 12-го как раз мой переезд – сейчас еще не знаю куда, т. е. разгар переездного кошмара, и у меня не будет – ни секунды. До последней – буду распродавать мебель и укладывать книги. Бьюсь и буду биться – совершенно одна.
Но писать Вам буду до последнего дня. («А потом началось молчание»[261]261
Цитата из второй части «Повести о Сонечке». После отъезда одного из героев повести, Володи Алексеева, на фронт Цветаева пишет: «Потом было письмо, одно Единственное, в несколько строк. Письмо кончалось: Твердо надеюсь, что мы с вами еще встретимся. Этой верой буду жить. Потом началось – молчание» (СС-4. С. 399).
[Закрыть]. Цитирую себя, из конца своей Повести о Сонечке, к<отор>ый уже никогда не увидит света.)
Ариадна, мне бесконечно Вас жаль – с Люсьеном. Как себя бы. И – без бы – как себя. Ибо это моя история – с жизнью, с ее неуловимой паутиной препятствий и коварств. Не сестра, а быт Вам Люсьена не дает. Весь твердокаменный быт старой Фландрии – и новой Бельгии. Все эти «молодые девушки, которых он достоин», но к<отор>ые его недостойны, ибо это будет – любая, а он – Единственный – быт, который слепая сестра принимает за любовь: свою – к брату. Быт, вообще, орудует – и держится – слепцами – и слепицами (а слепица – по-чешски – курица, с ударением на сле́).
Я бы Люсьена – у быта – не отстояла, ибо я и бытом и борьбою – брезгую, я́ бы уже отстранилась, как много, много раз отстранялась от того, что мне могло быть счастьем. Дай Бог, чтобы не отстранились – отстояли – Вы.
Обнимаю Вас, желаю покоя и здоровья. Жду весточки.
М.
Впервые – Письма к Ариадне Берг. С. 103-105. СС-7. С. 524–525. Печ. по СС-7.
23-38. В.В. Морковину
Vanves (Seine)
65, Rue J
15-го мая <июня> 1938 г., среда [262]262
15 мая – описка Цветаевой. Правильно – июня. Это следует из сопоставления содержания обоих писем и письма к В.Л. Андрееву от 17 мая 1938 г. В первом письме Цветаева просит Морковина найти в Праге и прислать ей «Поэму Лестницы» и «Крысолова» и обещает в благодарность за это старинную книгу. Судя по второму письму, Морковин частично (за исключением «Крысолова» – см.: Československa rusistika. С. 169) просьбу выполнил. Кроме того, в 1938 г. 15 мая приходилось на воскресенье, а не на среду, как указывает Цветаева (зато на среду пришлось 15 июня), и т. п.
[Закрыть]
Дорогой Вадим!
Бесконечно Вам благодарна, а книжку (старинная) оставлю у Маргариты Николаевны[263]263
М.Н. Лебедева.
[Закрыть], в ее окружении иногда бывают оказии в Прагу.
Из стольких людей, мне за этот год столько! – обещавших. Вы один – исполнили[264]264
Помимо поручений, связанных с поиском своих публикаций, Цветаева просила Морковина передать в Русский культурно-исторический музей, которым заведовал В.Ф. Булгаков (см. письма к нему в кн.: Письма 1924–1927), несколько клеенчатых тетрадей, серебряный перстень и свою пишущую ручку. Морковин эти поручения исполнил (Там же. С. 168).
[Закрыть]; полностью. И я Вам этого никогда не забуду.
Подождите еще немножко; только что получила от другого Вадима (Андреева) вставки в своего Чорта – машинные. Проверю и пошлю Вам, Вы – вложите и с Богом! (Там Рудневым (богобоязненным) была выпущена целая глава о священниках и отсечен весь Чортов хвост. Без него всякий хвостатый – жалок.)
Итак – подождите еще немного.
Еще раз бесконечно Вас благодарю.
МЦ.
Оставлю для Вас еще чернильницу – из которой писала 12 лет[265]265
Ни обещанная старинная книга, ни чернильница до Морковина не дошли.
[Закрыть]. Для Вас – не для Булгакова[266]266
См. коммент. 3.
[Закрыть]. Все это получите – в свой срок. (Из нее писала и Лестницу.)
P.S. Передайте, пожалуйста, прилагаемый листок г<осподину> Постникову[267]267
Постников Сергей Порфирьевич (1883–1965) – общественно-политический деятель, бывший член Учредительного собрания. Литературный критик, библиограф. Заведовал в Праге библиотекой Русского заграничного исторического архива.
[Закрыть].
Впервые – Československa rusistika. Прага. 1966. № 3. С. 169 (публ. В.В. Морковина). СС-7. С. 652. Печ. по СС-7.
24-38. В.Б. Сосинскому
Vanves (Seine) 65, Rue J
15-го июня 1938 г., среда
Дорогой Володя,
Обращаюсь к Вам со странной – и срочной – просьбой. Я сейчас (впрочем, уж целую зиму!) ставлю памятник на Монпарнасском кладбище родителям и брату С<ергея> Я<ковлевича>[268]268
На Монпарнасском кладбище были похоронены: отец С.Я. Эфрона – Яков Константинович Эфрон (1854–1909); мать – Елизавета Петровна Эфрон (урожд. Дурново; 1855–1910) и младший брат – Константин Яковлевич Эфрон (Котик; 1895–1910). В связи с окончанием срока кладбищенской концессии могила была уничтожена в начале 80-х гг. См. также письмо к Е.Я. Эфрон от 7 февраля 1939 г. и коммент. 1 к нему. В РГАЛИ в фонде Е.Я. Эфрон хранятся фотографии могилы родителей мужа Цветаевой, Я.К. Эфрона, Е.П. Эфрон-Дурново и брата мужа, Котика, снятые Цветаевой на Монпарнасском кладбище 2 ноябре 1938 г. (о чем свидетельствует ее надписи на обороте фотографии). (Сообщено Е.И. Лубянниковой). (Письма к Ариадне Берг. С. 177). Фотографию могилы и надпись Цветаевой см. в кн.: Фотолетопись. 2000. С. 282.
[Закрыть]. Теперь нужна надпись – и в последнюю минуту оказалось, что лицо, купившее место, подписалось на французский лад Effront, и это Effront – во всех последующих бумагах пошло и утвердилось – и теперь директор кладбища не разрешает – на плите – Efron, а требует прежней: по мне безобразной, ибо все члены семьи: с тех пор как я в нее вступила, подписывались – и продолжают – Efron.
Тогда я подумала – о русской надписи. Администрация кладбища согласна, но просит нарисованного текста, так как рабочий – француз.
Для русского бы я нарисовать буквы сумела, но для француза – не решаюсь. Хотела было вырезать из Посл<едних> Новостей – по букве – но там шрифты (и величина букв) разные и часто – «fantaisie»{111}. Кроме того, не знаю – и нет{112} времени поехать удостоверить (у меня скоро переезд[269]269
Цветаева вскоре должна была выехать из квартиры в Ванве. См. письмо к А.Э. Берг от 3 сентября 1938 г., а также коммент. 3 к письму к А.А. Тесковой от 24 сентября.
[Закрыть] – и уже кошмар) – все ли буквы текста одной величины, или есть – заглавные, напр<имер>
Яков – или ЯКОВ.
– м<ожет> б<ыть> Вы знаете? На Монпарнасе русских могил – немного, кроме того я – с моей ориентировкой – я, залезши, просто никогда оттуда не вылезу, сама – похоронюсь: самопохоронюсь.
Но просьба еще не в том, а: нарисовать мне от руки прилагаемый текст и послать мне его, а я пошлю – им. И – гора будет с плеч.
Только – постарайтесь узнать у знакомых (должна знать Людмила Николаевна Замятина[270]270
Е.И. Замятин умер 10 марта 1937 г. и похоронен под Парижем. Должно быть, его жена Л.Н. Замятина хлопотала в это время об установке надгробия и была знакома с соответствующей процедурой. После смерти мужа занималась его наследием, готовила к изданию его произведения. См. также письмо к В.Ф. и О.Б. Ходасевич от 13 марта 1937 г.
[Закрыть], но не знаю ее адреса) – все ли буквы одной величины? Это – важно. У меня никакой зрительной памяти – одни сомнения. Впрочем, Вы м<ожет> б<ыть> – сами знаете, и все знают – кроме меня??
Вот текст. (Буква – 4 фр<анка> 50, поэтому – без отчеств).
Только умоляю – если можно – поскорее и предварительно выяснив соотношение букв.
Здесь покоятся
Яков Эфрон
Елизавета Эфрон-Дурново
и сын их
Константин
<Приписки на полях:>
NB! Володя! Непременно по старой орфографии, ибо 1) умерли они в 1910 г., 2) памятник ставлю – я.
Простите за такое мрачное поручение, но это были чудные люди (все трое!) и этого скромного памятника (с 1910 г.!) заслужили. Сердечный привет Вам и Вашим. Будьте все здоровы и благополучны!
МЦ.
Впервые – НП. С. 245–247 (с неточностями). СС-7. С. 91. Печ. по СС-7 (сверено по копии с оригинала из РГАЛИ).
25-38. А.Э. Берг
Vanves (Seine) 65, Rue J
20-го июня 1938 г., понедельник
Дорогая Ариадна!
Мур только что отправился к Вашим с двумя пакетами – всем, что я могла собрать из моего напечатанного – и Письмами русских Государей.
Но – самое главное – если Вы здесь до 17-го – увидимся ибо, неизбежно должна буду где-то – в новом месте – быть – раз 15-го квартира кончается. (Скорее всего – в каком-нибудь отельчике[271]271
Квартира «кончалась» 15 июля, но Цветаева не сразу переехала в «отельчик», а уехала на два месяца на северное море.
[Закрыть].)
И – еще самое главное – Ваши стихи[272]272
Среди возвращенных писем сохранилось одно стихотворение Ариадны Берг, но не то, что разбирает здесь Цветаева.
[Закрыть].
Писать – будете, но – Вам нужно совсем отказаться от умственных слов, Единственных в дело не идущих – слов без тела, не – органических, только понятие.
Tu n’es plus actuel{113} – немыслимо, верьте!
Tu n’es plus aujourd’hui – tu deviens souvenir{114} apathique{115} – не годится, ибо это только определение, официальное, – апатию нужно дать через живое, через пример, так же – hors de mon influence{116} – это слишком холодно, так же intime{117} – не годится, это нужно давать через образ, через предмет, а не через определение, это не тот словарь. Самое лучшее место из всех стихов:
Les lettres du Prince Charmant
En khaki, là – bas, sous les annés!{118}
это полная (художественная) реальность – и неожиданность, хочется улыбнуться – до чего хорошо! Еще хорошо:
Je vivais dans un (beau) chêteau —
Je meurs dans une forteresse{119}
– противопоставление двух вещей по той же линии. Но beau – слабо, ищите сильнее, острее, непривычнее уху. Ищите среди односложных: fier, – нехорошо, ибо и forteresse fière (еще – как!) gai – ничтожно, grand – обще, нужно впечатление радости, неплохо – clair, ибо forteresse{120} – темна, но можно (убеждена!) найти и лучше. Но clair – неплохо: прочтите себе вслух.
Prose quotidienne – нехорошо, общее место, эти два слова сами – prose quotidienne, lutte quotidienne – уже лучше, хотя тоже общё, здесь дело в существительном – crève – неплохо, но не идет к общему тону стихов, (ça les fait exploser) – хотя, в связи с rêves – неплохо (но всё же не советую). Хорошо было бы – mort, возле этого и сказать, ибо здесь можно по двум дорогам: 1) либо вещь, к<отор>ая бывает каждый день (напр<имер>, lutteguerre 2) либо вещь, к<отор>ая бывает только раз – mort{121} – и все-таки каждый день.
Ну, вот – пишу безумно на́спех. Пришел налог, нужно собрать книги на продажу, готовить обед, править очередные оттиски – я минутами отчаиваюсь – ибо время уже не терпит
Пожелайте мне куражу́!
Обнимаю
М.
Пишите Люсьену – но не отсылайте – бессмысленно. Вы когда-нибудь возьмете его стихами – напечатанными. Он себя в них узна́ет. Такого возьмешь – только песней!
<Приписка на полях:>
P.S. Вам еще будут от меня подарки – прощальные.
Умилена – марками. Всесильный бог деталей – Всесильный бог любви…[273]273
См. коммент. 2 к письму к А.Э. Берг от 23 декабря 1937 г.
[Закрыть]
P.S. Бедный Мур притащился обратно[274]274
Мур оказался не слишком расторопным, решив, что улица Erlanger (где жило много русских) кончается при ее пересечении с бульваром Exelmans.
[Закрыть] с пакетами. Вы 21 пишете как 91. и он искал 91 – го, а такого совсем нет. И всё привез обратно. Теперь – попробуем – 21-го!
Впервые – Письма к Ариадне Берг. С. 106-108. СС-7. С. 525–536. Печ. по СС-7.
26-38. В.А. Богенгардту
Vanves (Seine)
65, Rue J
20-го июня 1938 г.
Дорогой Всеволод!
Увы! скоро не выберусь: до 12-го нужно закончить все письменные и печатные (С<ережины> и мои) дела, над чем работаю уже 4-ый месяц, иногда с 6 ч<асов> утра, всё уложить, часть (мебели и книг) распродать – и еще найдется!
У меня для Вас будет много книг (старинных) и кое-какие вещи в хозяйстве. Ближе к делу – напишу и попрошу Вас за ними заехать, м<ожет> б<ыть> будет печка, м<ожет> б<ыть> – две, м<ожет> б<ыть> – три, то есть: если Вам нужны – продавать не буду: напишите пожалуйста! (Печки – стоячие: одна – Годэн, другие вроде.)
Не сердитесь на меня, что так долго не писала: минуты нет! ведь помимо моего за 16 лет – и С<ережа> и Аля – всё бросили, а сколько было! Например Алины рисунки и всякие журнальные вырезки – за годы. Я не покладая рук работала и работаю: днями не выхожу: был день – нет дня. (За покупками ходит Мур.) Иногда – отчаиваюсь[275]275
Цветаева получит разрешение на выезд только год спустя, 12 июня 1939 г., но отъезда она ожидала со дня на день. По какой-то причине дата отъезда бесконечно затягивалась.
[Закрыть]. Обнимаю всех и жду ответа насчет печек (нужны ли, нет ли, сколько).
МЦ.
Впервые – ВРХД. 1992. № 165. С. 177 (публ. Е.И. Лубянниковой и Н.А. Струве). Печ. по СС-6. С. 650–651 (с исправлением опечатки в дате).
27-38. А.Э. Берг
Vanves (Seine) 65, Rue J
22-го июня 1938 г., среда
Дорогая Ариадна!
Не судьба: Мур вторично ездил с книгами и рукописями – на этот раз по номеру 21-му, который оказался – maison désaffectée depuis 30 ans{122} – с ржавой решеткой и полной глухоне́мостью. Мур долго стоял и стучал – мимо ехал почтальон-негр – он-то его и утешил: faut pas frapper: personne viendra: personne depuis 30 ans{123}.
A 91-го – как я Вам уже писала – вовсе не оказалось, ибо улица (Erlanger, – был у нас в России – в Крыму – в Ялте – дивный парк Эрлангера[276]276
…парк Эрлангера… – Эрлангер Антон Максимович (1839–1910) – промышленник, основатель мукомольного дела в России, изобретатель паровой мельницы, почетный гражданин Москвы, в конце XIX в. приобрел большой участок земли в Ялте, на холме Дарсан, который засадил виноградником и вечнозелеными растениями.
[Закрыть], а на даче мы жили) кончается на 61-ом.
Слава Богу, что я еще не навязала Муру 2-3-х Тьеров, т. е. два-три пуда – он и так вернулся grognant et grondant{124} – жара стоит удушающая.
Словом, пакеты лежат. Если сможете у меня быть еще 12-го – получите. И увидите – самый конец моего дома. Обнимаю Вас и даже не спрашиваю – что с номерами – я к таким вещам привыкла: j’en ai vu d'autres, вернее – je n’en ai pas vu d’autres{125}: y меня целые города пропадали – не то, что номера́!
Буду рада получить от Вас весточку.
М.
Впервые – Письма к Ариадне Берг. С. 108. СС-7. С. 527. Печ. по СС-7.
28-38. Неизвестному
<Июнь>
…Главное, чего не забудьте:
я в Вас не влюблена, я по Вас и без Вас не томлюсь, мое «скучаю» значит: рада была бы здесь с Вами ходить и беседовать. И еще – привыкла.
У меня к Вам – братское чувство, одной семьи. Ни малейшей ревности – женись Вы завтра, я за Вас была бы счастлива, а за себя – спокойна, что никогда уже не смогу Вам сделать никакого зла.
Мне в жизни нужна не влюбленность, а понимание и мощь.
Будь я совершенно свободна, я бы Вам сказала то же самое, я бы никогда не соединила своей судьбы с Вами – и с кем уже.
Поэтому – умоляю: забудьте обо мне как о женщине мне ее так мало.
Если мне тогда хотелось к Вам прислониться – то с той же нежностью как к каштану – при чем тут пол? И не сделала я этого только потому что Вы не каштан.
_____
(NB! После этого сразу и навсегда перестал писать и «любить».)
_____
Я могу раскрыть руки – только от безмерности души ей, от невозможности встретить ровню – или хотя бы ровесника всех моих возрастов, соотечественника всех моих климатов, включая в это объятье и всех молодых женщин, которых Вы будете любить.
И Вас – любя!
Не: Вас – любя!
_____
Получить меня легче чем понять.
_____
(Тому же – до письма о каштане)
…Нынче приезжал овощник – красавец, и жена его – красотка, и ребенок – красавец. И я подумала о Вас, пожелала Вам – такой жены, говорящей: – Moi, je ne decide rien. C’est mon mari qui décide, moi – je suis{126}. И такого ребенка, еще ничего не говорящего.
П<отому> ч<то> это дает мир, а не дружба со мною.
Я этого мира – никому не дала.
Будь я даже на все 20 л<ет> моложе, я бы Вам этого мира никогда не дала, и не по строптивости, а по невозможности в полной чистоте сердца – сказать первому встречному – с радостью, и даже с гордостью: Moi – je le suis.
(Мое suis[277]277
Речь идет о схожести форм первого лица Единственного числа настоящего времени двух французских глаголов: suivre (следовать за…) и être (быть). (НСТ. С. 618).
[Закрыть] – есмь!)
П<отому> ч<то> над каждой любимой головой я видела – высшее: хотя бы голову – о́блака, и за это высшее всегда – внутри себя – отдавала все земные головы, свою включая.
Со мной – счастья – нет.
Впервые – НСТ. С. 508, 509. Печ. по тексту первой публикации.
Адресат не установлен. Перед письмом, следовавшим за наброском письма Б. Пастернаку, запись: «(Одновременно – другому: последнему, которому я нравилась – пишу это в те же дни (июньские четыре года спустя)» (НСТ. С. 507). Письмо написано в 1938 г., т. е. три года спустя. Дату удалось установить по записи Цветаевой в тетради о Международном конгрессе писателей в защиту культуры, который проходил в Париже в июне 1935 г. (НСТ. С. 618. Коммент. Е.Б. Коркиной).
В то же время, судя по тону и содержанию письма, и также с некоторой долей вероятности, как и ранее, можно предположить, что «неизвестным» мог быть Евгений Сталинский (1905–1995), «молодой собеседник», «Женя». См. письма к Неизвестному от 24 июля 1933 г. и коммент. 1 к нему, к А.А. Тесковой от 31 августа 1935 г. и коммент. 3 к нему, к Е.И. Унбегаун от 6 января 1936 г. и коммент. 3 к нему (Письма 1933–1936).
