Текст книги "Журнал «Если», 2001 № 10"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Святослав Логинов,Урсула Кребер Ле Гуин,Далия Трускиновская,Гарри Норман Тертлдав,Пол Дж. Макоули,Чарльз де Линт,Владимир Гаков,Виталий Каплан,Евгений Харитонов,Сергей Кудрявцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Мастер Болиголов сказал, что я… что у меня есть… Что у меня может быть талант к?..

И Золотой поспешил уверить сына, что маг действительно так сказал, хотя какими конкретно способностями наделен Алмаз, еще предстоит выяснить. Одновременно он не без облегчения подумал о том, что юноша ведет себя весьма скромно, как и полагается почтительному сыну. В глубине души Золотой опасался, что Алмаз станет торжествовать, чваниться, показывать свое преимущество над родным отцом и утверждаться в своих новых способностях – этих таинственных, грозных и непредсказуемых способностях, по сравнению с которыми все богатство, опыт и авторитет Золотого были лишь горсткой праха.

– Спасибо, отец, – сказал Алмаз. В ответ Золотой крепко обнял его и поспешил уйти, но внутри у него все ликовало и пело.

* * *

Для встреч они облюбовали укромное место в зарослях ивняка вниз по течению Эймй – неподалеку от того места, где стояла деревенская кузница. Не успела Роза появиться на поляне, как Алмаз сказал:

– Он хочет, чтобы я ехал учиться к мастеру Болиголову. Что мне делать?

– Конечно, ты должен учиться у настоящего мага.

– Он считает, что у меня – дар.

– Кто это – «он»?

– Отец. Он видел, как мы с тобой показывали друг другу некоторые фокусы. Но он говорил с мастером Болиголовом, и тот сказал, что я обязательно должен ехать к нему учиться, потому что если я не буду развивать свой талант, это может оказаться опасно. О-о-о!.. – И Алмаз в отчаянии стукнул себя кулаком по макушке.

– Но ведь у тебя действительно есть этот дар.

В ответ Алмаз только застонал и с силой потер кожу головы костяшками пальцев. Он сидел на земле в том месте, где они когда-то играли – небольшой природной беседке, образованной молодыми ивовыми побегами, куда доносились шум прыгающего по камням потока и звуки ударов молота из кузни. Роза села напротив него.

– Вспомни все те вещи, которые ты умеешь! – сказала она. – Ты ничего бы этого не мог, если бы не обладал магическим даром.

– Это не дар, а просто способности, – невнятно пробормотал Алмаз. – Их достаточно для фокусов, но…

– Откуда ты знаешь?

Роза была очень смуглой, с шапкой густых, вьющихся волос, обрамляющих тонкое лицо. Ее ступни, лодыжки и руки были обнажены и измазаны в земле, юбка и кофта выглядели едва-едва прилично, но пальцы рук и ног, покрытые засохшей глиной, были изящны, а в вороте рваной кофты, на которой не осталось ни одной пуговицы, поблескивало ожерелье из аметистов. Мать Розы – деревенская ведьма – неплохо зарабатывала, исцеляя мелкие болячки, вправляя кости и принимая роды; кроме этого, она приторговывала приворотным зельем, готовила сонные напитки и находила с помощью заклятий потерянные вещи. Иными словами, ей было вполне по средствам содержать себя в чистоте и покупать новую одежду и обувь для себя и дочери, однако Клубок это просто не приходило в голову. Домашнее хозяйство ее тоже не интересовало. Клубок и Роза питались в основном вареной курятиной и яичницей, так как сельской ведьме чаще всего платили продуктами птицеводства. Двор их небольшого домика о двух комнатах представлял собой самый настоящий пустырь, где бродили стаи кошек и гнездились успевшие одичать куры. Клубок очень любила кошек, а также жаб и драгоценности. Аметистовое ожерелье, которое она подарила дочери, ведьма получила в качестве платы от старшего лесничего Золотого, когда помогла его жене благополучно разрешиться сыном. У нее самой на руках и ногах было надето множество браслетов, которые сверкали и звякали каждый раз, когда Клубок, нетерпеливо притопывая ногой, произносила скороговоркой то или иное заклинание, а иногда она сажала на плечо черного котенка и повсюду с ним расхаживала.

Но внимательной, заботливой матерью ее никак нельзя было назвать. Когда Розе исполнилось семь, девочка спросила:

– Зачем ты меня рожала, если я тебе не нужна?

– Как же я буду помогать рожать другим женщинам, коли у меня самой никогда не было ребенка? – ответила мать вопросом на вопрос.

– Значит, ты завела меня, просто чтобы лучше подготовиться? – проворчала Роза.

– Все в жизни – подготовка к чему-нибудь, – добродушно отозвалась Клубок, которая, надо отдать ей должное, никогда не сердилась и не ругалась. Она, правда, редко задумывалась о том, что ей следует позаботиться о дочери или что-то для нее сделать, но зато она ни разу не тронула ее даже пальцем. Она никогда не ругала Розу и давала все, что бы та ни попросила – будь то обед или любимая жаба, аметистовое ожерелье или урок колдовства. Если бы Роза попросила, Клубок, несомненно, купила бы ей новое платье, но дело в том, что Роза ее не просила. Девочка с детства привыкла сама о себе заботиться, и это стало одной из причин привязанности к ней Алмаза. Именно с ней он узнал, что такое настоящая свобода. Когда же Розы не было рядом, он ощущал себя свободным, только если слушал музыку, или сам играл на каком-нибудь инструменте, или пел.

– Да, у меня есть талант! – с нажимом сказал он, потирая виски, потом с силой дернул себя за волосы.

– Перестань, – строго сказала Роза. – Оставь свою голову в покое!

– Тари думает, что есть!..

– Конечно, есть! Не пойму только, какое может иметь значение, что там думает какой-то Тари! Ведь ты уже сейчас играешь на арфе в десять раз лучше, чем он.

Это умение вовремя похвалить, поддержать было второй причиной, по которой Роза так ему нравилась.

– Хотел бы я знать, бывают ли маги-музыканты? – спросил он, поднимая на нее взгляд.

Роза ненадолго задумалась.

– Честно говоря, не знаю.

– Я тоже. Морред и Эльфарран пели друг для друга, а ведь Морред был великим волшебником. Кажется, на Острове Рок есть Мастер Регент, который обучает будущих магов героическим песням о великих деяниях Древних и балладам о мудрости предков, но я еще никогда не слышал, чтобы кто-то из Великих Магов был музыкантом.

– Не понимаю, почему маг не может сочинять музыку или играть на музыкальных инструментах, – пожала плечами Роза. Для нее вообще не существовало ничего невозможного; Алмаз любил ее и за это тоже.

– Мне всегда казалось, что они чем-то похожи, – сказал он. – Я имею в виду – музыка и магия. Ведь и заклинания, и мелодии должны звучать абсолютно правильно, разве не так?

– Подготовка. Тренировка. Практика, – мрачно проговорила Роза. – Все дело упирается в это. – И она пустила в его сторону мелкий камешек, который еще в полете превратился в ярко-голубого мотылька. В ответ Алмаз послал ему навстречу свою бабочку, и оба легкокрылых цветастых создания некоторое время вились и танцевали в воздухе, прежде чем снова превратиться в невзрачные камни и упасть на землю. То был один из трюков, который Алмаз и Роза выучили, чтобы приветствовать друг друга. Золотой очень бы удивился, узнай, что в основе его лежит фокус с прыгающим камешком.

– Ты должен ехать, Ал, – сказала Роза. – Хотя бы для того, чтобы выяснить все наверняка.

– Я понимаю.

– А вдруг ты станешь настоящим магом? О-о!.. Подумать только, скольким интересным вещам ты сможешь меня научить! Например, заклятиям перевоплощения! Мы могли бы превратиться во что угодно. Например, в лошадей, в медведей!..

– Или в кротов, – буркнул Алмаз мрачно. – Нет, правда, сейчас мне больше всего хочется зарыться как можно глубже в землю, чтобы никто меня не нашел. Мне всегда казалось, что отец мечтает только об одном – чтобы после имяположения я выучился управлять его лесопилками. Но за весь год он не сказал об этом ни слова. Должно быть, отец уже давно подумывал отдать меня в ученики к волшебнику. А вдруг выяснится, что в магии я разбираюсь не лучше, чем в приходно-расходных книгах? Почему, в конце концов, я не могу заниматься тем, что действительно умею делать хорошо!

– Почему бы тебе тогда не заняться и тем, и другим одновременно? Я имею в виду магию и музыку, потому что счетовода ты всегда можешь нанять…

Когда Роза смеялась, ее худое маловыразительное лицо оживало и начинало светиться внутренним светом, маленький рот становился больше и ярче, а глаза, напротив, превращались в узкие щелочки.

– О, Роза! – воскликнул Алмаз. – Я люблю тебя!

– Я знаю. Попробовал бы ты только меня не любить – я бы тебя знаешь, как заколдовала!..

Теперь оба уже не сидели на земле, а стояли на коленях лицом друг к другу. Их руки были опущены, и только кисти слегка соприкасались. Одновременно они покрывали поцелуями щеки, губы и глаза друг друга. Кожа Алмаза казалась Розе упругой и гладкой, как кожица сливы, и лишь верхняя губа и подбородок, которые он только недавно начал брить, были чуть-чуть колючими. Алмазу же лицо Розы представлялось мягким, словно шелк, и лишь на щеке, которую она машинально отерла грязной рукой, он ощущал легкую шероховатость приставших песчинок. Потом, не прерывая поцелуев, они придвинулись друг к другу еще теснее, но руки по-прежнему оставались опущены.

– Моя Темная Роза! – шепнул он ей на ухо имя, которым называл ее про себя.

Роза ничего не ответила, но ее горячее дыхание обожгло Алмазу ухо, и он негромко застонал. Его руки сильнее стиснули пальцы девушки, но он тут же отстранился. Роза тоже подалась назад.

Немного погодя оба снова сели на землю друг напротив друга.

– О, Алмаз!.. – вполголоса проговорила Роза. – Если ты уедешь, это будет… ужасно.

– Я никуда не уеду, – ответил он. – Никуда. Никогда…

* * *

Но он все-таки уехал – уехал с мастером Болиголовом в Южный Порт Хавнора на одной из отцовских подвод, которой правил наемный возчик. Люди, как правило, стараются прислушиваться к тому, что говорят волшебники, а быть приглашенным к магу учеником или подмастерьем считается большой честью. Мальчики и юноши сами приходили к Болиголову, получившему свой магический посох на Роке, умоляя испытать их и – в случае, если он сочтет возможным, – взять к себе в обучение. Маг успел к этому привыкнуть, и Алмаз, за внешней приветливостью и безупречными манерами которого скрывались полное отсутствие воодушевления и глубокая неуверенность в своих волшебных силах, возбуждал его любопытство. Необычно было и то, что о предполагаемом магическом даре юноши волшебник узнал не от самого Алмаза, а от его отца. Впрочем, рассудил Болиголов, все дело, возможно, было только в том, что парень происходил из состоятельной семьи, а богатые, как известно, в магии не очень нуждаются. Как бы там ни было, плата за обучение и содержание ученика, внесенная вперед золотом и пластинками из слоновой кости, была более чем щедрой, и Болиголов согласился заниматься с Алмазом, если, конечно, у того действительно есть настоящий дар. Если же, как он подозревал, у парня просто вовремя не исчезли обычные детские способности к волшебству, Болиголов готов был немедленно отослать его обратно вместе с остатками полученных от Золотого денег.

Мастер Болиголов был человеком прямым, честным, суховатым, неразговорчивым, даже слегка занудным. Чувства, предположения, различные умопостроения и теории интересовали мага крайне мало. Его талант состоял в том, чтобы узнавать подлинные имена предметов и живых существ. «Настоящее искусство начинается и заканчивается умением назвать вещь ее подлинным именем», – говаривал он, и это, безусловно, было правильно, хотя между началом и концом пролегал порой долгий путь.

Таким образом, вместо заклинаний, иллюзий, перевоплощений и прочих «дешевых фокусов», как называл их маг, Алмаз вынужден был целыми днями просиживать в скромном домике Болиголова на тихой боковой улочке в старой части города и зубрить, зубрить бесконечные списки слов, в которых и заключалось истинное могущество, ибо то были слова магического Языка Творения. Растения и части растений, различные животные и их органы, острова и части островов, элементы корабельных конструкций, пальцы и глаза – все имело собственное имя. Их было не просто слишком много; все дело в том, что новые слова казались Алмазу совершенно бессмысленными, ибо никогда не складывались в предложения, а оставались просто списками – длинными-предлинными списками непонятных слов Истинной Речи.

Порой его утомленный ум отвлекался от зубрежки и принимался блуждать. «Ресница, – читал он, – на Языке Творения называется «сиаса». И тут же чувствовал, как его щек легко, словно бабочка крылом, касаются чьи-то ресницы – темные ресницы. Вздрогнув, Алмаз поднимал взгляд, но так и не успевал понять, что же это было. Зато потом, отвечая урок, он стоял столбом и никак не мог вспомнить нужное слово.

– Память, память!.. – как-то с упреком сказал ему Болиголов. – Без умения запоминать и в самом большом таланте проку немного.

Маг никогда не был резок или жесток со своим учеником, но поблажек ему не давал. Алмаз так и не узнал, что думает о нем учитель, но подозревал, что Болиголов не слишком высокого мнения о его способностях. Порой, когда требовалось наложить укрепляющее заклятие на только что построенный корабль или дом, очистить колодец или поприсутствовать на заседании городского совета, маг брал его с собой. Но даже в этих случаях Болиголов старался говорить как можно меньше, зато очень внимательно прислушивался к тому, что говорилось вокруг. Кроме него в Южном Порту был еще один колдун; он, правда, учился не на Роке, однако владел даром исцеления и поэтому пользовал всех городских больных и умирающих. Болиголов, судя по всему, был только рад этому обстоятельству. Как успел подметить Алмаз, больше всего его учителю нравилось спокойно заниматься своими исследованиями и не колдовать.

«Главное – поддерживать Великое Равновесие, в этом – все, – любил говорить Болиголов и добавлял: Знания, порядок, контроль». Эти последние слова он повторял настолько часто, что они вскоре сами собой сложились в простенькую мелодию, которая звучала в мозгу Алмаза снова и снова: «Знания, поря-док, контро-о-оль!»

Когда Алмаз попытался положить новые слова на сочиненную им самим музыку, ему стало гораздо легче запоминать списки подлинных имен. Но вскоре каждое слово так прочно связалось в его памяти с какой-то определенной мелодией, что, готовя урок, он их не читал, а пел. К этому времени голос его устоялся, превратившись в сильный, звучный тенор, и мастер Болиголов, слыша его, каждый раз морщился. Маг любил тишину, и в его домике на окраине города всегда было очень тихо.

Ученику, когда он не спал, полагалось либо находиться рядом с учителем, либо учить подлинные имена в комнате, где хранились волшебные книги и толстые фолианты со списками слов Истинной Речи. Болиголов был «жаворонком» – он рано ложился и рано вставал, однако время от времени у Алмаза все же выдавалось часа полтора-два свободных. Тогда он отправлялся в порт, садился на причал или волнолом и предавался воспоминаниям о своей Темной Розе. Каждый раз, когда ему удавалось остаться одному или выбраться из дома учителя, он начинал думать о ней – только о ней, и ни о ком другом. Это его даже удивляло. Алмазу казалось, что он должен скучать по дому, вспоминать мать, и действительно – много раз, лежа на жестком топчане в своей тесной ученической комнатке после скромного ужина, состоявшего из холодной гороховой каши (ибо Великий Маг отнюдь не жил в роскоши, как думал Золотой), Алмаз тосковал по дому и по матери. Но никогда, никогда по ночам он не думал о Розе. Он вспоминал Тьюли, вспоминал просторные, залитые солнечным светом комнаты отцовского дома и горячие обеды, а иногда ему в голову забредала какая-нибудь мелодия, и мысленно наигрывая ее на арфе, Алмаз наконец засыпал. Но о Розе он вспоминал только тогда, когда спускался к докам и смотрел на гавань, на причалы и рыбацкие лодки – тогда, когда ему удавалось вырваться на свободу и оказаться как можно дальше от домика мага и от него самого.

Этими редкими свободными часами Алмаз дорожил, словно настоящими свиданиями. Он уже давно любил Розу, но только теперь ему стало ясно, что он любит ее больше всего на свете. С ней – даже когда он просто сидел на берегу и думал о Розе – Алмаз чувствовал себя живым. Но в доме учителя или в его присутствии он переставал ощущать себя таковым. Что-то в нем как будто умирало. Нет, разумеется, он не становился ходячим мертвецом, но что-то внутри юноши словно погружалось в беспробудный сон, подобный самой настоящей смерти.

Несколько раз, сидя на сходнях и глядя на грязную воду гавани, что плескалась лишь ступенькой ниже, прислушиваясь к резким крикам чаек или пронзительному нестройному пению портовых рабочих, Алмаз крепко закрывал глаза и видел свою возлюбленную так ясно и так близко, что его рука невольно протягивалась ей навстречу. Если он поднимал руку только мысленно, как делал это, когда в своем воображении наигрывал на арфе или каком-нибудь другом музыкальном инструменте, тогда ему удавалось дотронуться до нее. Точно наяву, Алмаз чувствовал ее пальцы в своей руке, и к его губам снова прижималась прохладная и вместе с тем теплая, гладкая и одновременно чуть шероховатая от налипшего песка кожа ее щек. В мыслях своих Алмаз разговаривал с Розой, и она отвечала ему, и в ушах его звучал голос, звавший его по имени: «О Алмаз! Мой Алмаз!..»

Но, возвращаясь назад по крутым улочкам Южного Порта, Алмаз терял ее. Не раз он давал себе слово не отпускать Розу от себя, думать о ней, вспоминать и днем, и ночью, но ничего не получалось. Девушка ускользала от него, и к тому моменту, когда Алмаз оказывался перед дверями домика мастера Болиголова, он уже твердил про себя списки подлинных имен или гадал, что будет на ужин, ибо почти всегда бывал голоден.

Со временем Алмаз поверил, что у моря встречается с Розой по-настоящему, и стал жить ради этих встреч – ждать их всем своим существом, сам не сознавая того. Он приходил в себя, только когда вновь оказывался на вымощенных крупным булыжником улочках Южного Порта, сбегавших к морскому побережью, где его взгляд мог свободно блуждать по обширной гавани или уноситься к далекому горизонту. Лишь в эти минуты юноша вспоминал то, что стоило помнить.

Так пролетела зима и настала холодная, ранняя весна. Когда же солнце наконец начало пригревать и воздух потеплел, Алмаз получил письмо, доставленное ему одним из отцовских возчиков. Письмо было от матери. Прочитав его, Алмаз отправился к учителю и сказал:

– Мама хочет знать, нельзя ли мне этим летом погостить дома хотя бы месяц.

– Скорее всего, нет, – ответил мастер Болиголов. Потом, словно только что заметив юношу, отложил перо и добавил: – Я давно хотел спросить тебя, парень, хочешь ли ты и дальше учиться у меня?

Алмаз растерялся и не знал, что сказать. Ему и в голову не приходило, что он имеет право выбора.

– А как считаете вы, учитель? – спросил он наконец. – Стоит мне продолжать?

– Пожалуй, не стоит, – ответствовал маг.

Алмаз, казалось бы, при этих словах должен был испытать облегчение, но вместо этого почувствовал стыд и обиду: его отвергли!

– Что ж, мне очень жаль, – сказал он с таким достоинством, что Болиголов бросил в его сторону быстрый, острый взгляд.

– Ты мог бы учиться на Роке, – сказал маг неожиданно.

– Где-е?.. – Отвисшая челюсть юноши разозлила Болиголова, хотя он и понимал, что сердиться или раздражаться тут не из-за чего.

– Я сказал – на Роке, – повторил Болиголов таким тоном, который яснее ясного говорил – Великий Маг не привык повторять своих слов. Впрочем, он тут же смягчился, ибо этот изнеженный, мечтательный, немного глуповатый парнишка обладал великим терпением, за что и успел полюбиться мастеру.

– Тебе следует либо отправиться на Рок, – сказал Болиголов, – либо найти мага, который учил бы тебя именно тому, что тебе необходимо. Разумеется, и мой опыт небесполезен. Любой маг обязан знать подлинные имена. Настоящее искусство начинается и заканчивается умением назвать вещь ее подлинным именем, но это – не твое. Для этого у тебя слишком слабая память, и тебе придется до конца жизни неустанно ее тренировать. Совершенно очевидно, однако, что магические способности у тебя есть и что их необходимо развивать и обуздывать. Другой маг сумеет сделать это лучше, чем я. – «Так, – добавил про себя Болиголов, – скромность воспитывает скромность, порой – в самых неожиданных местах». – Если бы ты выбрал Рок, – продолжил он вслух, – я бы отправил с тобой письмо, в котором рекомендовал бы тебя особому попечению Мастера Заклинателя.

– Ого! – озадаченно протянул Алмаз. Искусство Мастера Заклинателя слыло одним из самых сложных и опасных из всех разновидностей магии.

– Не исключено, впрочем, что я ошибся, – продолжал Болиголов ровным, невыразительным голосом. – Быть может, твой талант лежит в области перевоплощений, а может, ты просто набил руку в создании иллюзий – сказать точнее я не в силах.

– Но ведь вы… Ведь я…

– О да, ты прав. Ты, парень, на редкость туп, чтобы самому понять, на что годишься. – Это прозвучало весьма резко, и Алмаз слегка выпрямился.

– Я всегда знал, – возразил он, – что у меня есть способности к музыке.

Но Болиголов только отмахнулся.

– Я говорю об Истинном Искусстве. А теперь, парень, мой тебе совет: напиши-ка родным о своем решении отправиться либо В Школу Волшебников на остров Рок, либо в Большой Порт к магу Упрямому, если, конечно, он согласится взять тебя в ученики. Думаю, впрочем, что если я отправлю ему рекомендательное письмо, он тебе не откажет. Но в любом случае я категорически против твоего визита домой. Семейные, дружеские привязанности и все такое прочее – это как раз то, от чего тебе необходимо освободиться как можно скорее, причем раз и навсегда.

– Разве у волшебников не бывает семьи?

Болиголов удовлетворенно вздохнул. Он был рад, что сумел разжечь в юноше хоть какие-то эмоции.

– У мага только одна семья – другие маги, – изрек он.

– А друзья?

– Они же могут быть и друзьями. Разве я когда-нибудь говорил, что быть магом – легко? – Болиголов в упор посмотрел на Алмаза. – Помнится, у тебя была девушка, – сказал он.

Алмаз несколько мгновений смотрел ему прямо в глаза, потом отвел взгляд и ничего не ответил.

– Мне рассказал о ней твой отец. В детстве ты играл с ведьминой дочкой. Он считал, что это ты научил ее колдовству.

– На самом деле она учила меня.

Болиголов кивнул.

– Подобное поведение объяснимо и естественно. Для детей. И совершенно недопустимо теперь. Надеюсь, это понятно?

– Нет, – коротко ответил Алмаз.

– Сядь, – приказал Болиголов.

После секундного колебания юноша придвинул к себе жесткий стул с высокой спинкой и сел напротив волшебника.

– Я могу защитить тебя здесь. Собственно говоря, я так и поступил. На Роке, само собой разумеется, ты тоже будешь в полной безопасности. Сами стены Школы защищают достаточно надежно, но… но если ты поедешь домой, тебе, скорее всего, придется самому заботиться о себе. Для молодого человека это сложная, почти непосильная задача. Это – испытание воли, которая еще недостаточно закалена; испытание ума, который еще не отыскал свою подлинную цель. Вот почему я настоятельно советую тебе не рисковать. Напиши родителям и поезжай на Рок или в Большой Порт. Половины ученической платы, которую я тебе верну, с избытком хватит на первое время.

Алмаз сидел очень прямо и очень тихо. Унаследовав отцовское телосложение, он за последнее время вырос и возмужал и стал похож на взрослого, хотя еще очень молодого мужчину.

– Что вы имели в виду, мастер Болиголов, когда сказали, что защищали меня все время, пока я был у вас?

– Я сделал для тебя то же, что делаю и для себя, – ответил волшебник и после небольшой паузы добавил желчно: – Это очень простая сделка, парень: мы все когда-нибудь отдаем одно, чтобы получить другое. Силу за силу, могущество за могущество. Иными словами, мы, маги, сознательно отказываемся от всего, что может сделать нас уязвимыми. Разве тебе неизвестно, что каждый по-настоящему могущественный волшебник дает обет безбрачия?

Последовала долгая пауза, потом Алмаз медленно проговорил:

– Значит, вы проследили за… Ну, чтобы я не…

– Разумеется. Как твой учитель, я просто обязан был это сделать.

Алмаз кивнул.

– Что ж, благодарю… – Он встал. – Простите, учитель, но мне нужно подумать.

– Куда это ты собрался? – ворчливо осведомился Болиголов.

– В город. Хочу немного посидеть на берегу.

– Лучше бы тебе остаться здесь.

– Еще раз простите, но здесь я не могу думать как следует.

Должно быть, только теперь Болиголов понял, какая сила ему противостоит, но теперь был уже не в праве приказывать Алмазу.

– У тебя настоящий магический дар, Эссири, – сказал он, назвав юношу подлинным именем, которое сам же дал ему у истоков Эйми в день имяположения – имя, которое в Истинной Речи означает «Осокорь». – Даже я не могу до конца постичь, что за силы скрыты в тебе. Думаю, сам ты понимаешь еще меньше моего, так что будь осторожен. Тот, кто неправильно применяет свой талант или не пользуется им вовсе, рискует причинить серьезный вред себе и окружающим.

Алмаз кивнул. Растерянный, страдающий, он не возмущался, не протестовал, и Болиголов почувствовал, как в его душе поднимается уважение к этому едва оперившемуся птенцу.

– Ступай, – сказал маг, и Алмаз ушел.

Впоследствии Болиголов понял, что не должен был выпускать юношу из дома. Но он недооценил силу воли Алмаза – а может, и силу заклятия, которое наложила на него девушка. Их разговор состоялся утром; после него Болиголов вернулся к заклинанию, которое он снабжал примечаниями и комментариями. Лишь перед ужином маг вспомнил о своем ученике, однако только после одинокой трапезы Болиголов наконец догадался, что Алмаз больше не вернется.

Болиголов терпеть не мог практической магии, которую несколько высокомерно считал фокусами, достойными балаганных шутов, поэтому он не воспользовался заклятием, позволяющим отыскать потерянное, как сделал бы на его месте любой другой маг. Не прибег он и ни к какому иному волшебному способу. Болиголов был очень сердит, раздосадован, даже немного обижен. Он-то был высокого мнения о своем ученике – даже хотел написать о нем Мастеру Заклинателю, и вот, при первом же серьезном испытании Алмаз не выдержал, сломался.

– Алмаз!.. Не Алмаз – стекло… – бормотал Болиголов.

Впрочем, подобная слабость доказывала, что мальчишка не опасен.

Некоторых способных магов нельзя было оставлять без присмотра, но в Алмазе не было ни злобы, ни жадности. Ни даже обыкновенного честолюбия!..

– Бесхребетный маменькин сынок, – прозвучало в тишине дома. – Что ж, пусть бежит домой, под крылышко родни!

И все же мастеру было досадно, что Алмаз не оправдал его доверия, что сбежал, не поблагодарив учителя, даже не попрощавшись! Вот тебе и хорошее воспитание, подумал волшебник, возвращаясь к оставленному свитку.

* * *

Задув лампу и забравшись под одеяло, Роза вдруг услышала раздавшийся снаружи крик совы – негромкое, мягкое «Хо-ху, хо-ху», из-за которого этих птиц прозвали в народе хохотушками. От этих звуков на сердце у ведьминой дочери стало тяжело. Крик совы был их условным сигналом. Так влюбленные звали друг друга в ивовую рощу на берегу Эйми теплыми и темными летними ночами, когда остальные жители поселка крепко спали. Но это было давно, теперь же Роза старалась вовсе не думать об Алмазе. Прошлой зимой она каждую ночь звала его по ночам. От матери Роза научилась заклятию, которое, в отличие от любовных заговоров, было самым настоящим волшебством. С его помощью Роза посылала Алмазу свои прикосновения, свои поцелуи, свой голос, снова и снова повторявший его имя. Но каждый раз она словно натыкалась на стену, сотканную из неподвижного воздуха и молчания. Она ни к чему не прикасалась и целовала пустоту. Алмаз не слышал ее.

Правда, один или два раза – да и то днем, а не ночью – Роза вдруг начинала ощущать его присутствие совсем рядом; Алмаз внезапно возникал у нее в голове, и тогда ей удавалось мысленно прикоснуться к нему. Но ночью все повторялось – самые страстные ее заклинания натыкались на пустоту и равнодушие былого друга. В конце концов Роза оставила свои попытки, хотя сердце ее продолжало обливаться кровью при каждом воспоминании о возлюбленном.

– Хо-ху! Хо-ху! – пробормотала сова прямо под ее окном. – Роза, ты здесь?

Очнувшись от своих грустных мыслей, Роза подскочила к окну и распахнула ставни.

– Выходи, – прошептал Алмаз – тень, неясно видимая в звездном сиянии.

– Можешь зайти, матери все равно нет дома, – ответила Роза и бросилась открывать дверь.

Они долго стояли на пороге и молчали, крепко обняв друг друга. В эти минуты Алмазу казалось, что он держит в руках свое будущее, свою судьбу, всю свою жизнь.

Наконец Роза пошевелилась и, поцеловав его в щеку, сказала негромко:

– Я ужасно скучала по тебе. Скучала, скучала, скучала!.. Сколько ты сможешь пробыть со мной?

– Так долго, как только захочу.

Взяв его за руку, Роза ввела юношу в дом. Алмаз всегда не очень охотно посещал обиталище ведьмы, столь разительно отличавшееся от его собственного чистого и просторного дома и даже от аскетического жилища Болиголова – неприбранную, насквозь пропахшую едкими запахами хижину, под крышей которой, казалось, витали женские и колдовские тайны. Он был слишком рослым и почти упирался головой в низкий потолок, с которого свисали пучки целебных трав; стоя среди них, Алмаз то и дело вздрагивал, как напуганная лошадь. Впрочем, вид у него действительно был взвинченный и усталый – он вымотался до предела, преодолев за шестнадцать часов сорок миль и ни разу не поев.

– Где твоя мать? – спросил он хриплым шепотом.

– Пошла сидеть со старой Ферни. Она умерла сегодня днем, так что мама пробудет у нее всю ночь. Но как ты сюда попал?

– Пришел пешком.

– И маг разрешил тебе побывать дома?

– Нет. Я убежал.

– Убежал! Но почему?!

– Чтобы сохранить тебя.

Алмаз посмотрел на девушку, на ее живое, энергичное, смуглое лицо в обрамлении спутанных черных волос. На Розе была только ночная рубашка, и он видел изящные, нежные холмики ее грудей, приподнимавшие ткань. Тогда Алмаз снова привлек ее к себе, но Роза хотя и обняла его в ответ, тотчас же отстранилась и нахмурилась.

– Чтобы сохранить меня? – переспросила она. – Хотела бы я знать, что это значит! За всю зиму ты ни разу обо мне не вспомнил, словно тебе было все равно, потеряешь ты меня или нет. А теперь… Что все-таки заставило тебя вернуться?

– Болиголов хотел, чтобы я поехал учиться на Рок.

– На Рок?!.. – Глаза девушки широко открылись от удивления. – На Рок, Алмаз? Но ведь это означает, что у тебя действительно есть волшебный дар. Ты мог бы стать настоящим колдуном!..

Ее слова явились для Алмаза неприятной неожиданностью. Так значит, Роза на стороне старого волшебника?

– Болиголов презирает колдунов. Он хотел сделать из меня мага – Великого Мага, который бы занимался Высоким Искусством, а не просто заклинал погоду или латал прохудившиеся кастрюли.