Текст книги "Журнал «Если», 2001 № 10"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Святослав Логинов,Урсула Кребер Ле Гуин,Далия Трускиновская,Гарри Норман Тертлдав,Пол Дж. Макоули,Чарльз де Линт,Владимир Гаков,Виталий Каплан,Евгений Харитонов,Сергей Кудрявцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Вернисаж

Вл. ГАКОВ
МИР НА ДВОИХ

Уже порядком истертая от частого употребления фраза: «В то утро они проснулись знаменитыми» – тем не менее вполне применима к художникам-бенефициантам этого «Вернисажа».

В один из дней 1977 года два брата-близнеца, американцы Тим и Грег Хильдебрандты, действительно проснулись известными всей стране. Им и до того случалось вызывать восторг читателей своими обложками и календарями, по мотивам того или иного фантастического бестселлера, но успех, выпавший на их долю после выхода на экраны легендарного фильма Джорджа Лукаса «Звездные войны», был воистину оглушителен.

Нет-нет, фамилию Хильдебрандт в титрах картины искать бесполезно. Славу братьям принес всего лишь рекламный постер к фильму, выполненный к тому же в изрядной спешке.

Дело в том, что рекламное агентство, осуществлявшее, как теперь говорят, «раскрутку» будущей картины, сначала заказало постер какому-то известному художнику (имя коего и по сей день покрыто тайной), однако результат не удовлетворил продюсеров. «Не хватает фантастичности», – изрекли они свой вердикт и поручили агентству срочно найти другого исполнителя. Время поджимало, премьера была на носу, и агентство остановило взгляд на двух соавторах: к тому времени они успели прославиться не только коммерческим бестселлером – иллюстрированным настенным календарем по мотивам эпоса Дж. Р.Р.Толкина, но и беспримерной скоростью работы.

Агентство предоставило художникам несколько кадров из будущего фильма, не сообщив даже, кто сыграет в нем главные роли. «Актеры неизвестные, да и фильм вряд ли будет коммерческим хитом, так что не акцентируйте внимание на портретном сходстве. Постарайтесь передать общую атмосферу, не забудьте парочку забавных роботов – и ладно…»

Работа была выполнена стахановскими темпами – за 36 часов. На сей раз продюсеры остались довольны, а судьба фильма оказалась совсем не такой, каковую ему предрекали.

Поскольку неизменный постер встречал каждого из десятков миллионов зрителей у входа в каждый из десятков тысяч американских кинотеатров, творчество братьев Хильдебрандтов стало известно всей Америке.

Вообще братья-художники – это даже почище братьев-писателей. Если о совместном творчестве Стругацких по сей день ходят забавные апокрифы (а еще раньше ходили о Гонкурах), то, разумеется, трудно было избежать сей участи и братцам-хильдебрандтцам: как гласила молва, каждую картину они создавали буквально «в четыре руки»! Они будто бы начинали работать над одной и той же картиной, разложенной на огромном каменном столе в их мастерской, сразу двумя кистями каждый, с двух противоположных концов, постепенно приближаясь к центру – причем, достигали его практически одновременно, с точностью, которая могла мистическим образом развиться, конечно же, только у близнецов.

Хотя эта легенда и была опровергнута кумиром наших фэнов, коллегой Хильдебрандтов Борисом Валлехо, написавшим предисловие к альбому одного из братьев, Тима, – все равно красиво… Да и не может мир фантастики жить без подобных легенд и фантасмагорий – просто завянет на корню.

Реальность же такова.

Родились братья-близнецы в 1939 году в Детройте и уже с пятилетнего возраста знали, чем займутся, когда вырастут. Незабываемое впечатление на детей произвел поход в кинотеатр на диснеевского «Пиноккио». Когда им исполнилось двенадцать, братья сделали первый шаг к достижению заветной мечты: сами соорудили примитивную камеру-обскуру– прототип кинематографа – и с ее помощью заставили двигаться нарисованные фигурки. Нужно ли говорить, что первыми их живописными опытами стали скопированные персонажи диснеевских мультиков (а также популярных комиксов художника Хэла Фостера о принце Валианте).

Затем увлечение мультипликацией органично перетекло в другое: братья «заболели» спецэффектами научно-фантастического кино. Тим с Грегом почти забросили занятия живописью, предпочитая проводить время за строительством макетов и моделей. Особой гордостью юных мастеров стали добротные боевые машины марсиан – «треножники», которые можно было катать на роликах вниз по улице – к черной зависти сверстников… Кроме того, начинающие звезды трюкового кино освоили в совершенстве взрывные работы, однако это увлечение, к счастью, было своевременно пресечено на корню родителями.

Как бы то ни было, к моменту окончания средней школы Тим твердо решил, что станет работать художником-мультипликатором у Диснея; а Грег, всегда занимавший в их тандеме роль «ведомого», покорно согласился. Тим даже послал несколько своих работ на студию великого мультипликатора, где их, в принципе, похвалили, но не преминули отметить, что для включения в профессиональный штат абсолютно необходимо высшее художественное образование. Иначе говоря – школа. Во всех смыслах.

Тим поступил в небольшой художественный колледж Майнцингера в Детройте, но не окончил его, хотя и приобрел несколько полезных навыков. Он получился анатомии, перспективе, цвету и рисунку, но главное – умению применять все это, оставаясь самим собой. Он отказался от ранней узкой специализации (а именно на это настраивали студентов в массе своей американские художественные училища), предпочитая оставаться в свободном плавании и ловить удачу сразу в нескольких направлениях. Словом, вместо того, чтобы стать спецом-профи, Тим Хильдебрандт постарался остаться художником.

Покинув колледж, 19-летний художник неожиданно получил первую в своей жизни работу: отцу удалось договориться с местной рекламной фирмой, которая среди прочего делала мультипликационные ролики для ведущих детройтских автомобильных фирм – в частности, «Крайслера». Тим явился на собеседование вместе с братом и продемонстрировал их совместные работы, после чего оба были немедленно приняты в штат.

В 1962 году братья переехали в Нью-Йорк, где попробовали себя на совсем уж неожиданном поприще: создавали документальные фильмы о сирых и убогих для некоей религиозной организации! А спустя шесть лет решили, что зарывают свой талант художников в землю – и начали поиски постоянной работы в менее денежной, но более перспективной, с точки зрения творчества, отрасли – книжной иллюстрации. Братья подписали контракт с ведущим издательством Holt, Rinehart & Winston, где оформили несколько книг, а параллельно занялись любимым делом многих продвинутых современных художников-фантастов – оформлением музыкальных альбомов.

Второе поприще представляло собой не просто хобби, но суровую необходимость, поскольку до середины 80-х годов книжная иллюстрация приносила доход хотя и стабильный, но уж очень незначительный. Тот же Валлехо, один из самых коммерчески успешных иллюстраторов фэнтези, с горечью писал в упомянутом предисловии:

«Книжная иллюстрация воспринимается многими так называемыми «экспертами» как нечто вторичное, уничижительное по отношению к настоящему искусству; соответственно, книжные иллюстраторы считаются художниками второго сорта. А внутри самой книжной иллюстрации еще более низкой оценки заслуживают те, кто иллюстрирует научную фантастику и фэнтези. По моему мнению, сей прискорбный факт проистекает из очевидного обстоятельства: за редким исключением, иллюстраторам, специализирующимся на фантастике, издатели платят позорно мало, по сравнению с художниками, оформляющими книги других жанров. И, что хуже всего, если талантливый художник вдруг почувствует зуд нарисовать что-нибудь фантастическое и даже сотворит нечто исключительное в своем роде, низкие гонорары, с которыми он столкнется, быстро отвратят его от подобного занятия, поскольку не оправдают затраченных времени и сил».

Словом, братья в очередной раз меняют специализацию и начинают заниматься календарями и играми. Впервые фортуна улыбнулась художникам в 1976 году, когда на очередном витке массового увлечения Толкином на рынке появился их иллюстрированный календарь, посвященный знаменитому эпосу. За год до этого братья сделали обложку для очередного переиздания «Кузнеца из Большого Вуттона» – тут их работу и заметили издательства.

Не всем критикам иллюстрации Хильдебрандтов понравились, но, как бы то ни было, несколько сот тысяч экземпляров календаря разлетелись мгновенно. После такого решающего аргумента в рыночном обществе мнением критиков-эстетов уже никто, кроме них самих, обычно не интересуется… Братья выпустили еще два календаря, посвященных Толкину. Последний, вышедший в 1978 году, побил все мыслимые рекорды коммерческого успеха: круглый миллион проданных экземпляров – такого американской книжный рынок еще не видывал.

После этого соавторы посчитали: хватит иллюстрировать «чужие» фантастические миры – пора приниматься за собственные. В результате родился цикл иллюстраций Тима и Грега для выдуманного ими, но написанного их другом-писателем Джерри Никколсом романа-фэнтези «Уршурак». Книга также произвела фурор на рынке, хотя все попытки братьев обратить свои «картинки» в кадры фильма-блокбастера успеха не имели. Позже кто-то из кинобоссов признался Тиму Хильдебрандту, что к тому времени у студий просто не хватало средств для реализации амбициозного проекта.

Нет нужды говорить, что после таких уверенных заявок история «трудного становления» и «мук творчества» для обоих Хильдебрандтов прекратилась.

Правда, самим художникам скучная, хотя и сытная жизнь рантье пришлась, видимо, не по вкусу. И они решительно сломали устоявшийся стереотип издателей и читателей: в 1982 году, вместо того чтобы и дальше «в четыре руки» разрабатывать счастливо найденную жилу, братья расстались – и на рынок вышли два не похожих друг на друга Хильдебрандта. Каждый со своей собственной манерой.

С тех пор большего успеха достиг «старшой» (но не старший) в прежнем тандеме – Тим. Он активно работал для популярного издательства TSR, известного в основном ролевыми играми, делал обложки к книгам таких известных авторов, как Алан Дин Фостер, Кэролин Черри, Пол Андерсон, Роберт Силверберг, Пирс Энтони. А кроме того, делал свои любимые настенные календари почти ко всем перечисленным создателям миров. Ну и, разумеется, не отказывался от предложений поработать и в коммерческой рекламе, и в кино: одной из последних работ Хильдебрандта в кинематографе стал постер к новой прокатной версии знаменитой «Барбареллы»…

Сегодня Тим Хильдебрандт – одна из самых почитаемых фигур в мире американской научно-фантастической книжной иллюстрации, тем более в «фэнтезийной», к которой он испытывает явное пристрастие. Хотя его собственные работы последнего десятилетия на фоне нынешних кумиров смотрятся, пожалуй, даже старомодно, такие события, как постер к «Звездным войнам» или те первые «толкинские» календари, не забываются.

Может быть, действительно, ему в те времена работалось лучше – на пару с братом?

Вл. ГАКОВ

Проза

Урсула Ле Гуин
РОЗА И АЛМАЗ

 
ПЕСНЯ МОРЯКОВ ЗАПАДНОГО ХАВНОРА
 
 
Куда идет моя любовь,
Туда иду и я.
Куда несет меня ладья,
Туда спешу и я.
 
 
Мы вместе будем хохотать,
И вместе – слезы лить.
А если смерть придет к нему,
И мне одной – не жить.
 
 
Куда идет моя любовь,
Туда спешу и я.
Куда несет меня ладья,
Туда лечу и я.
 

На западе Хавнора – среди гор и холмов, густо заросших дубами и каштанами – есть небольшой городок или, точнее, поселок под названием Глейд. Некоторое время назад самым богатым человеком в Глейде был некий торговец по прозвищу Золотой. Он владел лесопилкой, выпускавшей крепкие дубовые доски для кораблей, что строились в Южном Порту и Большом Порту Хавнора. Кроме этого, Золотому принадлежали самые обширные на острове каштановые рощи. Были у него и свои подводы, возившие доски и каштаны на продажу. Торговля этими товарами приносила отличный доход, поэтому, когда у Золотого родился сын, его жена сказала:

– Быть может, назовем мальчика Орешек или Дубок?

Но отец ответил:

– Пусть будет Алмаз! – потому что, по его мнению, единственной на свете вещью, ценившейся дороже золота, были алмазы.

Маленький Алмаз рос в самом красивом и большом доме Глейда и был пухленьким, розовощеким, ясноглазым и очень жизнерадостным мальчуганом. От рождения Алмаз был наделен приятным мелодичным голосом и абсолютным слухом, и его мать Тьюли любовно звала сына Жаворонком или Соловушкой, поскольку имя Алмаз никогда ей не нравилось. Целыми днями в доме был слышен его звонкий голосок, выводивший слова веселых песенок, ибо стоило мальчугану хоть раз услышать какой-то новый мотив, как он тут же его запоминал; когда же Алмаз не слышал новых мелодий, то сочинял их сам. Местная ведьма по имени Клубок научила мальчика исполнять «Создание Эа» и «Песнь о подвиге юного короля», а на празднике Солнцеворота, когда Алмазу только-только минуло одиннадцать, он пел «Зимнюю песню» для лорда Западного Хавнора, навещавшего свое имение в холмах чуть выше Глейда. Его голос так понравился лорду и его супруге, что они подарили мальчику крошечную золотую шкатулку тонкой работы, крышку которой украшал небольшой бриллиант. Шкатулка была очень красивой и, несомненно, стоила весьма дорого. Мальчику и его матери подарок казался очень щедрым, но Золотой остался недоволен. Он был сыт по горло пением, музыкой и прочими пустяками.

– Тебя ждет работа потруднее, – сказал он. – Но и награда за нее достойная.

И Алмаз понял, что отец имеет в виду свое дело: лесопилку, каштановые плантации и подводы, лесорубов, пильщиков, сборщиков орехов, возчиков и многое другое. Непонятные разговоры о подрядах и поставках, частые поездки то туда, то сюда, необходимость что-то планировать и подсчитывать – все это казалось Алмазу каким-то взрослым, непонятным и скучным. Никогда прежде ему не приходило в голову, что повседневные труды и заботы отца могут иметь к нему какое-то отношение, и мальчик совершенно искренне недоумевал, почему папа считает иначе. Но в конце концов Алмаз решил, что когда он немного подрастет, что-то переменится, и он станет понимать больше.

На самом же деле Золотой имел в виду не только свое предприятие, которое надеялся со временем передать сыну. Будучи человеком наблюдательным, он давно подметил в Алмазе нечто такое, что заставляло его задумываться о делах более важных и значительных, чем торговля дубовыми досками и каштанами. Но чем дальше уносились его мечты, тем решительнее он тряс головой, тем крепче зажмуривал глаза, напуганный открывавшимися ему картинами.

Сначала Золотой решил, что имеет дело с обычным волшебством (подобные способности в определенном возрасте обнаруживают многие дети), однако способности эти, как правило, исчезали так же быстро, как гаснут искры, отлетевшие слишком далеко от костра. Он сам, когда был мальчиком, мог заставить собственную тень сверкать и переливаться всеми цветами радуги. Родители даже гордились им и заставляли повторять фокус с тенью каждый раз, когда в доме собирались гости, но лишь только Золотому минуло семь или восемь, он утратил свой волшебный дар и никогда больше не мог повторить этот трюк.

Когда Золотой впервые заметил, что его сын спускается по лестнице, не касаясь ступенек, он решил, что ему это просто почудилось. Но несколько дней спустя он увидел, как Алмаз взлетает вверх по ступеням, лишь слегка касаясь пальцами отполированных дубовых перил.

– А можешь ты так же спускаться? – спросил Золотой, и Алмаз ответил:

– О да, конечно. – И тут же, на глазах отца, слетел вниз, двигаясь плавно, словно облако, несомое теплым южным ветром.

– Когда ты успел этому выучиться? – только и сумел проговорить Золотой.

– А я и не учился. Просто однажды я понял, что умею это делать, – ответил мальчуган, не зная, одобряет ли его отец или, наоборот, сердится.

А Золотой не стал хвалить сына, ибо не желал, чтобы Алмаз гордился способностями, которые могли оказаться чем-то временным, преходящим, каким был его по-детски звонкий, чистый дискант. И без того, считал Золотой, с парнем носятся чересчур много.

Но примерно через год он увидел сына, игравшего на заднем дворе со своей подружкой Розой. Дети сидели на корточках, почти касаясь друг друга головами, и весело смеялись, но в их позах ощущалась какая-то странная напряженность, которая и заставила Золотого задержаться у окна, чтобы понаблюдать за обоими. На дорожке между Алмазом и Розой что-то прыгало, но Золотой никак не мог разглядеть, что именно. Быть может, это лягушка, гадал он. Лягушка, жаба или крупный сверчок…

Выйдя в сад, Золотой осторожно приблизился к детям. Он был крупным мужчиной, и двигаться бесшумно ему было трудно, но дети, поглощенные своей игрой, не заметили его. Между их босыми ногами на заросшей травой дорожке подскакивал и переворачивался в воздухе обыкновенный камень! Стоило Алмазу поднять руку, как камень послушно взмывал вверх; стоило ему немного покачать рукой, и камень зависал в воздухе; стоило ему опустить пальцы, и камень снова падал на дорожку.

– А теперь ты, – сказал Алмаз Розе, и она попыталась повторить его движения, но камешек в траве только ворочался с боку на бок.

– Ой!.. – прошептала негромко девочка. – Твой папа идет!

– Ну-ка, что это вы затеяли? – спросил детей Золотой.

– Это Ал придумал! – поспешила сказать Роза.

Девчонка, несмотря на свой нежный возраст, никогда не нравилась Золотому. Она ухитрялась быть одновременно и наивной, и сдержанной, и дерзкой, и робкой. На год моложе Алмаза, Роза была дочерью местной ведьмы, и это тоже было Золотому не по душе. Он предпочел бы, чтобы его сын играл с мальчиками, равными ему по возрасту и положению, то есть происходившими из самых респектабельных семей Глейда. Тьюли, правда, настаивала, чтобы муж называл мать Розы «знахаркой», но ведьма – она и есть ведьма, и ее дочь, конечно, не самая подходящая компания для Алмаза. Золотому, впрочем, польстило, что его сын обучает ведьмину дочь магическим фокусам, а не наоборот.

– Что еще ты умеешь, Алмаз? – спросил он.

– Играть на дудке, – с готовностью ответил мальчик и достал из кармана маленькую флейту, которую мать подарила ему на двенадцатый день рождения. Он прижал ее к губам, пальцы его затанцевали по отверстиям, и Золотой узнал знакомую мелодию песни «Куда идет моя любовь», которую часто пели моряки Западного Хавнора.

– Очень хорошо, – кивнул Золотой. – Однако играть на флейте всякий может.

Алмаз бросил быстрый взгляд на Розу, но девочка низко опустила голову и глядела в сторону.

– Я выучился играть на ней за два дня, – сказал Алмаз.

Золотой только фыркнул.

– Я могу сделать, чтобы она играла сама, – добавил Алмаз, отнимая флейту от губ. Пальцы его забегали по отверстиям, и флейта сама исполнила короткую джигу. Впрочем, несколько раз она сфальшивила, а на последней, самой высокой ноте, дала «петуха».

– Я еще не выучился играть как следует, – смущенно пробормотал Алмаз.

– У тебя неплохо получается, – сухо заметил отец. – Продолжай упражняться.

И Золотой отправился по своим делам. Он не знал, что следовало сказать сыну. Меньше всего Золотому хотелось поощрять мальчика к дальнейшим занятиям музыкой, он не желал, чтобы сын проводил столько времени с этой девчонкой, ибо был уверен: ни то, ни другое не поможет Алмазу чего-то добиться в жизни. Другое дело – его талант, этот его бесспорный дар, с помощью которого Алмаз сумел оживить мертвый камень и заставил звучать флейту, не прикасаясь к ней губами. Было бы неправильно носиться с этими способностями, как с писаной торбой, и все же… все же Золотому казалось, что и запрещать Алмазу пробовать себя в волшебстве не следует.

Среди жизненных ценностей Золотого деньги занимали очень высокое место, однако он, к счастью, не был настолько ограничен, чтобы полагать их единственной и наиглавнейшей силой. Он знал, что существует, по крайней мере, еще две силы, одна из которых по могуществу была примерно равна богатству; вторая же намного ее превосходила. Первая такая сила – знатное происхождение. Когда лорд Западного Хавнора приезжал в свое имение в окрестностях Глейда, Золотой был только рад возможности вместе со всеми односельчанами засвидетельствовать ему свою преданность. Обязанность править и поддерживать на подвластных землях мир и закон перешла к лорду по наследству точно так же, как сам Золотой с рождения получил возможность заниматься торговлей и копить деньги, чтобы в свое время передать их собственному сыну. Такой порядок, когда каждый, кто находился на своем месте – безразлично, был ли это простолюдин или человек благородного происхождения, – заслуживал всяческого уважения и вполне устраивал Золотого. Главное, считал он, чтобы каждый исполнял свое дело умело и честно; поэтому сам Золотой ни в грош не ставил так называемых «господ», которых мог купить со всеми потрохами, мог одолжить им денег, а мог и отказать. Эти, несмотря на свое благородное происхождение, не заслуживали ни преданности, ни уважения, ибо и богатство, и честь принадлежали к разряду таких вещей, которые можно было очень легко потерять, если не трудиться ради них денно и нощно.

Но кроме богатых купцов и владетельных аристократов существовали еще и те, кого называли Великими Магами – волшебники. Их могущество, хотя и редко применяемое, было почти абсолютным. В руках волшебников и магов, без преувеличения, находилась судьба всего Королевства Архипелага, так долго остававшегося без Короля.

Если Алмаз действительно был наделен незаурядными магическими способностями, если таков был его врожденный дар, тогда все планы и надежды Золотого поднатаскать сына в торговом деле, сделать своей правой рукой, наладить с его помощью регулярные сношения с Южным Портом и приобрести несколько новых каштановых плантаций в Реши – все выглядело мелкой разменной монетой. Быть может, рассуждал он, Алмазу (как было с дядей его матери) суждено отправиться в Школу Волшебников на остров Рок? Быть может (как дяде его матери) ему суждено покрыть свое имя славой, стать придворным магом во дворце Лорда Регента в Большом Порту Хавнора и приобрести власть над многими и многими аристократами и простолюдинами? Это было не исключено, и Золотой, замечтавшись, едва сам не взмыл над ступенями крыльца, по которым поднимался.

Но он ни слова не сказал ни сыну, ни жене. Золотой уже давно приучил себя держать рот на замке и не доверял мечтам, если не видел способа воплотить их в реальные дела. Что касалось Тьюли, то хотя она и была любящей женой, заботливой матерью и умелой хозяйкой, все же она слишком гордилась сыном и была склонна переоценивать его способности и успехи. Кроме того она, как и большинство женщин, любила поболтать, посплетничать, да и подруг подбирала не особенно разборчиво. Та же Роза получила возможность играть с Алмазом только потому, что Тьюли принимала у себя ее мать, деревенскую колдунью, спрашивая у нее совета каждый раз, когда мальчику случалось посадить занозу или сорвать заусенец. При этом Тьюли ухитрялась рассказать ведьме о семейных заботах Золотого куда больше, чем следовало знать постороннему человеку. Золотой давно решил, что его дела – это только его дела, и ведьме незачем совать в них свой нос. С другой стороны, кто, как не Клубок, могла сказать точно, действительно ли у Алмаза есть дар?.. Впрочем, мысль о том, что придется просить ведьму, спрашивать ее совета в чем-то, что касалось сына, претила Золотому, и он решил подождать и посмотреть, что будет дальше.

Золотой был человеком терпеливым, наделенным и упорством, и волей. Он молчал и наблюдал за сыном на протяжении четырех долгих лет, пока тому не исполнилось шестнадцать. Алмаз вырос высоким, крепким юношей, которому прекрасно давалось учение, да и в играх со сверстниками он никогда не был последним. Но щеки его по-прежнему покрывал нежный, почти девичий румянец, а взгляд оставался открытым и приветливым. Алмаз тяжело переживал, когда у него начал ломаться голос; из звонкого, серебристого дисканта он сделался хриплым, глуховатым и утратил былую мелодичность. Золотой надеялся, что это обстоятельство положит конец пению, но Алмаз продолжал водить дружбу с бродячими певцами, музыкантами и им подобными и учиться у них всякой ерунде. А сыну преуспевающего торговца, которому со временем предстояло не только унаследовать отцовское дело – лесопилки, подводы и каштановые рощи, – но и управлять ими, чтобы приумножать собранное отцом богатство, это было ни к чему. Так Золотой и сказал Алмазу.

– Хватит петь и дудеть на дудке, сын, – заявил он. – Это время прошло, пора становиться настоящим мужчиной.

Свое подлинное имя Алмаз получил в водах реки Эйми, у самых ее истоков, которые находились высоко в горах над Глейдом. Чтобы провести обряд имяположения, из Южного Порта специально приехал волшебник по имени Болиголов, который когда-то знавал самого Великого Мага – двоюродного деда Алмаза. Ровно через год Болиголова пригласили на празднование годовщины имяположения юноши. Праздник был пышный – с бесплатным пивом и угощением для всех желающих, с подарками для детей (согласно существовавшему на Западном Хавноре обычаю каждый мальчик или девочка получили новую юбку или рубашку), и с танцами, которые состоялись теплым осенним вечером на лугу за поселком. У Алмаза было множество друзей – молодых людей и девушек его возраста; они плясали, не жалея ног, и хотя некоторые выпили слишком много пива, все вели себя пристойно, и праздник получился по-настоящему веселым и запоминающимся. А на следующее утро Золотой снова сказал сыну, что ему пора становиться взрослым.

– Я думал об этом, отец, – ответил Алмаз своим хрипловатым баском.

– И что ты надумал?

– Ну, я… – начал Алмаз и запнулся.

– Я рассчитывал, что ты пойдешь по моим стопам, продолжишь то, что я начал, – сказал Золотой. Голос его звучал совершенно нейтрально, и Алмаз промолчал. – Что же, – спросил в конце концов отец, – думал ли ты над тем, кем бы тебе хотелось стать?

– Вообще-то, да. Я часто об этом задумываюсь.

– Ты говорил с мастером Болиголовом?

Алмаз немного поколебался, потом покачал головой.

– Нет.

– Я беседовал с ним вчера вечером, – промолвил Золотой. – И он сказал, что существуют природные способности, подавить которые очень трудно. И не просто трудно – это может оказаться вредным для самого человека.

До этого момента взгляд Алмаза был сосредоточенным, даже угрюмым, но теперь в его глазах снова вспыхнул свет.

– Мастер Болиголов сказал, что этот талант, этот дар, если его не оттачивать, не тренировать, может не только пропасть впустую, но и оказаться опасным. Искусству следует учиться и постоянно его совершенствовать.

Алмаз просиял.

– И еще мастер Болиголов добавил, что обучаться этому искусству, упражняться в нем следует только ради самого искусства.

Алмаз с воодушевлением кивнул.

– Это – и в самом деле редкий дар, необычная и удивительная способность, обращаться с которой следует с осторожностью. Деревенская ведьма с ее любовными зельями не сможет причинить людям особого вреда, но даже не имеющий посоха колдун, сказал мастер Болиголов, должен быть очень внимателен, потому что, если искусство применяется в низких или корыстных целях, оно становится обоюдоострым оружием, способным серьезно ранить или даже погубить того, кто его использует… Как бы там ни было, сын, даже деревенский колдун получает какую-никакую плату. А Великие Маги, как тебе хорошо известно, живут во дворцах вместе с королями и лордами и имеют все, чего душа ни пожелает.

Алмаз слушал по-прежнему внимательно, но слегка нахмурился.

– По правде сказать, Алмаз, коли у тебя действительно есть этот дар, то для нашей торговли досками и каштанами он, скорее всего, бесполезен. Да и тебе, чтобы развивать его и совершенствовать, нужно совсем другое. Ты должен овладеть скрытыми в тебе силами, научиться держать их под контролем, управлять ими. Только тогда, объяснил мне Болиголов, твои наставники смогут сказать, что тебе с ними делать и какую пользу они могут принести. Принести тебе или окружающим, – закончил Золотой откровенно.

Алмаз молчал.

– Я рассказал Болиголову, – снова заговорил Золотой, когда молчание сделалось невыносимым, – как ты с помощью одного-единственного слова превратил вырезанную из дерева птицу в настоящего жаворонка, который летал в небе и пел. Еще я рассказал ему, как ты зажигаешь в воздухе огонек и заставляешь светить тебе. Я видел это своими собственными глазами, но ты не знал, что я за тобой наблюдаю. Все это время я молчал, потому что мне не хотелось преувеличивать то, что могло оказаться обычной детской забавой, но сейчас я уверен – у тебя есть магический дар. Быть может – великий дар! И когда я рассказал о том, что видел, мастеру Болиголову, он согласился со мной. Он предлагает тебе учиться у него; для этого ты должен будешь отправиться с ним в Южный Порт на год или больше.

– Учиться у мастера Болиголова? – переспросил Алмаз. От удивления его юношеский басок прозвучал на целую октаву выше, чем обычно.

– Да. Если, конечно, хочешь.

– Я… У меня и в мыслях ничего такого не было. Можно мне хоть немного подумать? Хотя бы один день?

– Разумеется, – кивнул Золотой. Он был очень доволен, что Алмаз проявляет разумную осторожность и не торопится с ответом. Он-то думал, что сын ухватится за это предложение, и это было бы только естественно – хотя и весьма неприятно самому Золотому. Так, наверное, могла бы чувствовать себя сова, случайно выкормившая орла.

Сам Золотой всегда относился к магическому искусству как к чему-то совершенно чуждому, однако это не мешало ему питать к нему искреннее уважение. Волшебство не было для него пустой забавой, как, например, музыка или сочинение сказок. Золотой считал магию вполне почтенным занятием, которое, кроме всего прочего, не стоило и равнять с тем, чем он сам зарабатывал себе на жизнь. Ну а если говорить откровенно, то в глубине души Золотой просто-напросто побаивался волшебников, хотя, разумеется, никогда бы не признался в этом даже самому себе. К колдунам с их фокусами, иллюзиями и заумным бормотанием он относился даже с легким презрением, а вот магов – боялся.

– Мама знает? – спросил Алмаз.

– Она узнает, когда придет время, но она не должна повлиять на твое решение. Женщины в этих вопросах не разбираются и не должны никоим образом их касаться. Ты обязан принять решение сам, как и подобает взрослому мужчине. Надеюсь, тебе понятно?

Золотой говорил совершенно серьезно. Он наконец увидел реальную возможность заставить сына раз и навсегда отцепиться от материнской юбки. Тьюли, конечно, не захочет его отпускать – ведь всем женщинам их дети продолжают казаться маленькими и несмышлеными, даже когда они давно выросли, но рано или поздно Алмазу все равно придется выйти из-под родительской опеки.

Алмаз, словно подслушав его мысли, кивнул достаточно решительно, однако лицо его оставалось задумчивым.