Текст книги "Журнал «Если», 2000 № 06"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Джейн Линдскольд,Андрей Саломатов,Дмитрий Караваев,Дэвид Лэнгфорд,Евгений Харитонов,Карен Хабер,Джордж Алек Эффинджер,Константин Дауров,Джон Макинтош,Сергей Дерябин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

«ЕСЛИ», 2000 № 06

Дэвид Лэнгфорд
ИГРА ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЕЙ

Их было двое в комнате в тот день, когда все кругом пошло наперекосяк (а могло бы закончиться гораздо хуже). В кабинете нечем было дышать: кондиционеры Математического института, как и обычно, ничего не могли поделать с раскаленным слитком солнечного света, тяжело навалившимся на рабочий стол Сири. Ее бумаги с формулами пылали такой слепящей белизной, что их невозможно было читать. Взглянув в окно, она увидела все то же абсолютно безоблачное небо, где яростное солнце выжгло даже намек на последний клочок облака.

В дальнем конце кабинета, где свет был немного мягче, Раджит уселся на вертящийся насест и, сгорбившись над клавиатурой, принялся отстукивать последовательности исходных параметров.

– Сегодня мы уж точно прорвемся! – весело воскликнул он.

– Ты говоришь одно и то же каждый день, – заметила Сири, подходя к нему, чтобы заглянуть через плечо.

– Да, но за эту неделю мы куда-то продвинулись. Знаешь, я начинаю чувствовать нечто наподобие… резонанса. Ты ведь этого и хотела, не правда ли?

Именно этого она и хотела. Ей действительно не следовало фыркать по поводу того, что для ее изящно очерченной, но уязвимой теории понадобился чокнутый программист, способный привязать абстрактные выкладки к упрямым фактам. Свихнувшийся гений и суперкомпьютер на квантовой логике 7000-KJI, самая новая и самая дорогая факультетская игрушка.

В сущности, Раджит не был таким уж классическим психом и занудой; он выглядел вполне благопристойно: ни серьги в ухе, ни взлохмаченных волос, ни лишнего веса от сидячей жизни, ни чрезмерной худобы от недостаточного питания. Тридцать с хвостиком, как и самой Сири; она могла бы даже завязать с ним интрижку. Среди институтских дам ходили упорные слухи о явной нелюбви Раджита к женскому полу, но Сири относила это на счет его единственной страсти, которой он сейчас и предавался, погружаясь в мир электронной метафоры через мерцающий условными цветами дисплей.

Опьянение глубиной.

В памяти у нее всплыло предупреждение Ницше: кто слишком часто сражается с абстракциями, сам обращается в абстракцию. Если слишком долго вглядываться в виртуальные миры, они в ответ заглянут тебе в душу.

Условные цвета продолжали сложную игру на огромном экране, пока математическая модель, долженствующая представлять НИЧТО, неспешно разворачивала свою многомерную форму.

– Удачная палитра, правда? – пробормотал он. – Напоминает храм, куда меня водили в детстве.

Сири это напоминало разбитый калейдоскоп, не более.

Ее виртуальная аналогия (возможно, в один прекрасный день та предстанет миру в триумфальной статье за подписью Сири Эванс, доктора философии, и… ах да, черт побери, и Раджита Нараяна, магистра естественных наук) балансировала на самой грани респектабельной физики. Где-то там, в глубине многомерных пространств, лежащих под нашим трехмерным, – как в неявном виде подразумевают некоторые математические уравнения, – наблюдатель и объект наблюдения сливаются воедино, подобно текучим часам Дали. В качестве прямого следствия этого гипотетического факта должны существовать крайне сложные и запутанные, но истинные связи между достаточно детализованной математической моделью и реальной пляской субатомных взаимодействий.

А теперь предположим (и это было ее личное озарение, все еще сладко лелеемое в мозгу!), что мы переведем математическую модель в компьютерную и приложим ее к тем структурам, чья элегантная симметрия звучит как истинный камертон: резонанс с реальностью, гармоничный аккорд! И тогда мы получим… да, что же мы получим? Возможно, цифровой телескоп, который станет наблюдать за субстратом, лежащим ниже квантового уровня. Возможно, всего лишь бездну потраченного впустую компьютерного времени.

– Как там насчет чашечки кофе, Сири?

Какая может быть польза от физиков со склонностью к математике, которые порождают гипотезы, требующие глобальной проверки? Очень большая: они способны подавать кофе. Сири вздохнула и побрела сквозь палящую духоту к укромному местечку, где хранился запрещенный к употреблению чайник.

Их было четверо в жарком летнем саду: Сэмми, Сири, Дэй и еще английский мальчик, чье имя за двадцать с лишком лет вылетело у нее из головы. Вверху, над густыми кронами деревьев, пылало яркое чистое солнце, чьи лучи пробивались, беспрестанно мелькая, сквозь волнующуюся на ветру листву. Сири подметила и указала остальным, что моментальные просветы в листве работают подобно объективам диаметром в булавочный укол, проектируя на ровную почву совершенные изображения крошечных солнечных дисков. Довольно интересный феномен, но он никак не мог конкурировать с главным гвоздем программы: Сэмми принес духовое ружье.

Они изготовили бумажные мишени и приклеили их липучкой к кирпичной стене в дальнем конце сада. Интересно, почему так трудно нарисовать от руки круг. Несмотря на постоянно меняющееся освещение, старое ружье 177 калибра било в цель удивительно точно (если его правильно держать), и обычные мишени вскоре всем надоели. Тогда английский мальчик нарисовал развеселую карикатуру на мистера Портера (не слишком похожую, но Сири и все остальные знали, кто имеется в виду), а когда Портер целиком покрылся россыпью уколов и приобрел большие дыры вместо глаз, все другие учителя подверглись аналогичному обращению.

– Стрельба по движущейся мишени! – воскликнул Сэмми, когда перед ними снова замаячил унылый призрак скуки. Но мокриц никак нельзя было уговорить поползать по кирпичной стене, а обитающие на ней сотнями крошечные и весьма активные букашки, которых они называли рыжими паучками, издали совершенно сливались с красным кирпичом.

– Ну конечно. Ветки колышутся на ветру! – сказала Сири и тут же смутно пожалела об этом. Все четверо по очереди энергично поминали черта, столкнувшись с необходимостью твердо удерживать направленное вверх ружье да еще и целиться при этом в раскачивающиеся прутики толщиной с карандаш. В конце концов Дэй отстрелил кончик ветки («Ура-а-а, я чемпион!»), а Сири, скорее всего по чистой случайности, срезала с черешка широкий лист сикоморы, который неохотно спланировал на землю.

Сэмми взял у Сири ружье и перезарядил.

– А теперь я спугну вон ее! – объявил он, указывая на маленькую певчую птаху, взирающую на них с ветки.

– Не надо, – сказала Сири.

– Я же буду целить в ветку, дурочка!

Улетай, улетай же поскорее, подумала она изо всех сил, но птичка лишь повернула голову, чтобы взглянуть на них другим глазом. Плоский щелчок духового ружья прозвучал особенно громко, и крошечный зеленовато-коричневый пучок перьев с жуткой неизбежностью начал падать вниз.

Позднее были тупые муки совести и раскаяние, но самое ужасное, что Сэмми оказался чересчур брезглив, чтобы притронуться к окровавленной жертве. «По ней что-то ползает», – заявил он. Хуже всего было то, что глаза ее не закрылись, как положено по смертному этикету, и продолжали глядеть пустым, стеклянным взглядом. Английский мальчик вырыл ямку в земле, и Сири положила туда птицу. Она была еще теплая.

Раскаленные лучи падали из окна уже под другим углом, и возле коврика для «мыши» остывала до противной теплоты уже третья чашечка кофе. Интересно, почему взрослые потеют гораздо сильнее, чем дети? Возможно, тут действует закон квадрата-куба: при большей массе тела больше внутреннего тепла, а поверхность потеющей кожи относительно меньше… Два часа, потраченные Сири на перевод своей математической интуиции в квазиформы и псевдоуглы для алгоритмических зондов Раджита, оставили ей легкую головную боль и склонность к переключению на любые посторонние мысли.

Раджит разогнул спину и откинулся в кресле.

– Кажется… Я думаю, мы наконец попали в точку. Пространство очень похоже на то, что ты описала!

На взгляд Сири, мерцающая многоцветная мешанина на экране ничуть не изменилась; разве что стала немного стабильнее, увереннее…

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, я чувствую, – ответил он. – Чувствую какую-то правильность или завершенность, словно бы симуляция набрала нечто вроде инерции.

…Неужто последовательность картинок в калейдоскопе постепенно переходит от случайной к закономерной? К чему-то реальному!..

– Это могло бы означать, что модель резонирует с каким-то реальным феноменом, – медленно сказала Сири. – С субчастицами, например. Или суперструнами. [1]1
  Субчастицы – гипотетические частицы ниже квантового уровня. Суперструны – теоретически вычисленные сверхгигантские элементы устройства Вселенной. (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть]

– Чертовски рад твоему «могло бы», – заметил Раджит. – Кто знает, а вдруг мы просто смотрим в зеркало, где отражается то, что мы сами же и показали? И все же твоя сегодняшняя идея… когда ты сказала, что искомое пространство чем-то смахивает на игровое поле для простых автоматов… Отличная мысль! С этой точки зрения многое сразу становится на свои места. К примеру, вот эта штуковина, – он указал на сложный узел у верхнего края экрана, окрашенный яркими оттенками синего и голубого, – вполне может быть аналогом стабильного осциллятора [2]2
  Система, совершающая любого рода колебания, например, электромагнитные, одномерная или многомерная, в зависимости от числа степеней свободы.


[Закрыть]: такие обычно использовались в старых программах имитации жизни.

Сири одобрительно кивнула.

– Похоже на то. В конце концов, что такое частицы, как не стабильные колебания в квантовом поле? Да, мы видим правильную карту… однако карта еще не территория, как сказал мудрец. Но если нам удастся развить модель до такой стадии, когда мы сможем получить из нее информацию, которой нет в учебниках физики, и эта информация окажется верной…

– Да понимаю я, понимаю! Ты твердишь мне об этом уже несколько недель.

– Самая уязвимая часть теории в том, что картирование нашего пространства, по идее, должно быть двухсторонним. Согласно принципу Гейзенберга: ты не можешь наблюдать, не воздействуя одновременно на объект наблюдения. Но вот каков механизм их взаимодействия… масштабные факторы… Ну ладно, я уже вижу, что без свежей чашки кофе ты точно не разберешься!

– Погоди, не торопись, – медленно произнес Раджит. – Я хочу кое-что попробовать. – Его смуглые пальцы забарабанили по клавиатуре.

Их было трое в химической лаборатории: Сэмми, Сири и еще девочка с резким кардиффским выговором, имя которой она давным-давно позабыла. День выдался безумно жарким, и вся школа выплеснулась на свежий воздух при первой же трели звонка. В лаборатории стоял затхлый, раздражающий горло запашок старых реактивов и просыпанных химикатов, а миазмы только что состряпанного вещества, тщательно фильтруемого через большую воронку с бумажными вкладышами, вызывали сухое, назойливое покашливание, которое они никак не могли унять.

– Самая большая доза за все время! – смешливо фыркнул Сэмми.

– Идем на мировой рекорд!

Как обычно, Сири первой наткнулась на растрепанный викторианский томик с заманчивым названием «Удивительные и поучительные научные развлечения», но руководство проектом Сэмми взял на себя.

Выпавшая в осадок черная паста имела множество крайне «поучительных» применений, так как охотно принимала любую форму. Можно было размазать ее по классной доске и дать часок просохнуть, и тогда она издавала изумительные щелчки и скрипы под мелком мистера Уиткатта, выписывающего свои неразборчивые алгебраические закорючки. Высушенная, измельченная и рассыпанная по полу, она обращала целые классные комнаты (а в одно прекрасное утро – и школьный зал для собраний) в сумятицу мелких взрывов под ногами, и все это в сопровождении восхитительных клубов пурпурного дыма. Можно было также затолкать это удивительное вещество в замочную скважину, и тогда вставленный ключ со взрывом вылетал из «пусковой шахты», иногда с весьма «поучительным» результатом.

Позади открылась дверь, и Сири нервно вздрогнула. Они рассчитывали на то, что мистер Дэвис, пожилой лаборант, отправится в ближайшее кафе перекусить или же просто станет гонять чаи в своей задней комнатушке. Седовласый мистер Дэвис повидал абсолютно все, что может произойти в школьной химической лаборатории, ибо его жизненный опыт уходил в такую глубь времен, когда бензин еще не был объявлен канцерогеном и ученики смывали им с рук органические вещества.

– Сплошной нашатырь, – мягко сказал он. – Следовало бы проветрить, не так ли?

Девочка из Кардиффа – Рианнон, кажется? – без единого слова поспешила открыть окно.

Мистер Дэвис, не глядя ни на кого из присутствующих, задумчиво добавил:

– Кое-кому следовало бы знать, что не стоит делать трехйодистый азот килограммами. В таком количестве вещество нестабильно даже во влажном виде. А несколько оторванных пальцев отнюдь не помогают человеку в карьере. – Он вернулся в свою комнатушку.

– Это был намек, – сказала Сири.

– А мы его не поняли, – строптиво сказал Сэмми.

– Уймись! Если на этой неделе хоть что-нибудь взорвется, нас сюда на порог не пустят.

Недовольно бурча себе под нос, Сэмми сгреб в кучку драгоценную черную пасту и выбросил в раковину, вделанную в учительский демонстрационный стол, небрежно смыв ее водой из крана. В другой раковине Сири тщательно промыла фильтровальную бумагу, прежде чем выбросить ее в мусорное ведро. Девочка из Кардиффа ополоснула стеклянные колбы и воронку. На лице Сэмми возникло хорошо знакомое выражение. «Хочу кое-что попробовать», – пробормотал он и поспешно плеснул в учительскую раковину какой-то жидкости из огромной бутыли. Из раковины вознеслись в изрядном количестве воняющие больницей пары, но больше ничего не произошло – к великому облегчению Сири.

Когда начался урок химии, мистер Портер поднял большую эрленмайеровскую колбу и апатично объявил, что собирается продемонстрировать простой опыт. Что это был за опыт, навеки осталось тайной, поскольку стеклянный конус взорвался, лишь только химик поставил его под кран, чтобы налить воды. За резким звуком взрыва последовала драматическая туча пурпурного дыма с целым фонтаном осколков, изрезавших учителю руки и лицо. В мертвой паузе, покуда мистер Портер изумленно созерцал мясную бахрому на собственных пальцах, кое-где ободранных до костей, до Сири наконец дошло, какую гадость вылил Сэмми в раковину: эфир, который вытеснил воду и тут же испарился, оставив коварный йодид сухим, как порох, и готовым ко всему.

Преподаватель химии окинул класс ужасным взглядом одного глаза (второй был залит стекающим со лба кровавым ручейком) и безошибочно ткнул в сторону Сэмми:

– Джонс!!!

Вероятно, старикан Дэвис успел уведомить учителя о главаре террористической банды. Так или иначе, застывшее на лице Сэмми выражение оскорбленной невинности мог не заметить разве только слепой. Физиономия его буквально вопрошала:

– Откуда мне было знать, что так получится?!

Солнечный свет внезапно стал чрезмерно ярким, и крошечный закоулок разума отчаянно взмолился о пришествии какой-нибудь захудалой тучки. Что-то странное, если не сказать подозрительное, творилось сегодня с солнцем и облаками… Но критическое внимание Сири было полностью сосредоточено на фрактальной игре координатной сетки и странной пульсирующей активности загадочного узла, на который ей несколько минут назад указал Раджит. Теперь вокруг узла на условно окрашенной карте пространства стали появляться новые оттенки, по обе стороны спектра от синего: светлые пятнышки зелени, большие неправильные пятна цвета индиго и пурпура.

– Похоже, эта хреновина вошла в интерактивный режим, – прокомментировал Раджит. – Что ты там говорила насчет Гейзенберга? Наше цифровое зондирование явно изменяет состояние узла, как будто мы посылаем импульсы в нейронную сеть.

– То есть… Ты хочешь сказать, что мы изменяемтекущее состояние частицы, измеряяего?

– Разве это не то самое, о чем толковал твой разлюбезный герр Гейзенберг? Надо всего лишь щекотать эту штучку в определенном ритме, чтобы она… ну скажем, продолжала заниматься тем, что делает сейчас. Повышала свой энергетический уровень, например, или ускоряла вращение, или проделывала какие-то трюки с квантовыми фиговинами типа странности и очарования. Понятия не имею, что она там творит, но это забавно. Все равно что подхлестывать вертящуюся юлу!

Было слишком жарко для усиленных размышлений (будь прокляты эти паскудные полудохлые кондиционеры). Тонкая пластиковая папка на залитом солнцем столе стала морщиться и закручиваться на углах. У Сири необычайно яркие солнечные дни всегда – или, по крайней мере, со школьных лет – вызывали смутное ощущение надвигающегося несчастья. Это темное чувство владело ею и сейчас.

– Хочу попробовать еще один фокус, – снова сказал Раджит. – Послушай, мы можем подтолкнуть…

Странным эхом откликнулись его слова в голове Сири, но ни само намерение Раджита, ни легкий тон предложения тут были ни при чем.

– Нет! – решительно отрезала она.

– Да ладно тебе, не будь дурочкой, – усмехнулся он. – Я все записываю. Мы можем перезагрузить симуляцию в любой… Что за черт?!

Сири рванула силовой шнур рабочей станции, и сложная многоцветная круговерть на экране мгновенно умерла.

Их было только двое, Сэмми и Сири, в тот одуряюще жаркий день на Гаэре. Это был низкий, но обширный холм, заросший травой и папоротником, который сохранил название древнеримского лагеря, чьи траншеи и дренажные канавы уродовали шрамами его приземистую макушку. Ходили интригующие слухи, впрочем, ничем не подтвержденные, что среди густых папоротников и трав гнездятся луговые гадюки.

С одной стороны этот холм огибала боковая ветка железнодорожной линии, отделяя древнее запустение Гаэра от куда более благопристойного общественного парка и площадки для гольфа. Вялые попытки огородить рельсы, судя по всему, давным-давно были оставлены: кое-где проволочная изгородь была добросовестно прорезана насквозь, в других местах под ней зияли подкопы, в третьих же она попросту рухнула под весом многочисленных ходоков, перебирающихся туда-обратно.

Это было превосходное место для того, что Сири, вспоминая уроки истории, называла обесцениванием металлических денег. Лучше всего для данной цели подходили старые латунные трехпенсовики, если их, конечно, удавалось отыскать. Положи такую монетку на ближайший рельс, подожди каких-нибудь пять, десять или двадцать минут, пока не прогрохочет длинный товарный поезд… и потрясающе гладкий, с рубчатыми краешками медальон вылетит вбок из-под грозной процессии чугунных колес.

Когда развлечения с монетами стали надоедать, выяснилось, что найти достойную замену довольно трудно. Стеклянные шарики, приклеенные к рельсу жевательной резинкой, просто рассыпались в пыль, а мелкие камешки – в песок. Сири все-таки удалось отговорить Сэмми от «биологического эксперимента», предполагающего белую мышь в картонной упаковке.

На сей раз он достал из своей заплечной сумки кое-что новенькое: короткую медную трубку, закупоренную с обоих концов. Сбалансировать ее на рельсе оказалось непросто, но Сэмми – пока Сири бдительно следила за приближающимся поездом – обложил ее угловатой щебенкой.

– Будет здорово. Это тебе не трехпенсовик! – похвастал Сэмми, когда они скорчились в своем убежище – неглубокой ямке в зарослях желтых цветов у железной дороги.

– Что там у тебя, Сэмми? Надеюсь, ничего живого?

– Нет-нет, ничего такого. Просто я подумал, что надо бы попробовать одну штуку. Средство от сорняков и кое-что еще.

Сири ощутила в сердце отдаленный звук пожарной сирены.

– Гербицид и сахар? Может быть, не…

Ее неуверенный голос утонул в грохоте надвигающегося поезда, и могучее тело машины (снизу выглядевшее гораздо внушительнее, чем с платформы) заслонило разъяренное солнце. Раздался не слишком впечатляющий хлопок, за которым, по обыкновению, последовал долгий перестук и лязг двух дюжин с лишком бункерных вагонов. Сири почувствовала, как Сэмми дернулся и слегка вскрикнул, словно его укусила оса. Когда он упал вниз лицом, она стала трясти его за плечо, но Сэмми не издал ни звука…

Обломки щебня, как сказали ей позже, разлетелись от взрыва, как шрапнель. Кровавая дыра на месте левого глаза была жива в памяти Сири слишком долго, и то, что Сэмми умер мгновенно, как все продолжали раз за разом уверять, не утешало ее.

Их было по-прежнему двое в кабинете Сири, где запросто могло бы не остаться никого.

– Чего ты ждешь? – спросил он снова.

– Тсс! – Сири продолжала пристально смотреть на часы. Бьющие в окно лучи слегка потускнели, словно на солнце набежало наконец легчайшее облачко. – Iesu Grist…

– Что?!

– А?.. Это по-уэльски. Иисус Христос. Итак, прошло восемь минут и двадцать секунд… Боже, я ведь говорила, я сказала это: что мы ничего не знаем о масштабных факторах…

– Как насчет того, чтобы объяснить техническому персоналу этот бред?

– Как насчет того, чтобы на сей раз кофе сделал ты – просто ради разнообразия? – (Боже, неужто стопка бумаги на ее столе действительно потемнела под лучами солнца?..) – Я знала, что происходит нечто неправильное, но не могла понять… Просто у меня возникло такое чувство, словно кто-то гуляет по моей могиле. Но ведь так обычно и работает наука, не правда ли? Сперва у тебя появляется интуитивная догадка, а уж потом ты возвращаешься назад и выясняешь, что же ее породило… Видишь ли, Раджит, солнце стало светить ярче.

– Черт побери, возможно, – откликнулся компьютерный гений, отмеривая ложкой кофе. – Но все это – сущая нелепица…

– Раджит, на небе ни облачка, как и с самого утра, а сейчас далеко за полдень. И тем не менее через несколько минут после того, как ты начал развлекаться с компьютерной симуляцией, солнце внезапно сделалось ярче.

– О, только не говори, что ты это серьезно! У некоторых чересчур живое воображение.

– Я не шучу. Примерно через восемь минут и двадцать секунд после того, как я выдернула вилку из розетки, светило столь же внезапно вернулось к нормальному состоянию. И это как раз то самое время, за которое свет пролетает 149 миллионов километров между Солнцем и Землей… Ты сам наблюдал это. И ты прекрасно видишь, что на небе по-прежнему ни облачка.

Последовала долгая пауза.

– Черт, – неуверенно сказал он. – Я же просто хотел подхлестнуть ее покрепче, вывести на предельные значения… Откуда мне было знать, что так получится?! – Он задумчиво пошевелил губами, словно что-то подсчитывая, а может, отгоняя неприятную мысль. – Но разве задержка не должна быть ближе к семнадцати минутам, грубо говоря, дважды по восемь с половиной?

– Что тебе сказать? Можно, конечно, порассуждать о квантовой нелокальности, но это чепуха. Мне необходимо все как следует обдумать. Вполне вероятно, подобная штучка не играет по эйнштейновским правилам.

Раджит разлил кофе по чашкам и приветственно поднял свою.

– Выходит, тут светит Нобелевка?

Тон, каким это было сказано, привел Сири в отчаяние. Открывшаяся им огромность уже начала уменьшаться и съеживаться до обычной игры, глупой гипотезы, которой они развлеклись просто по недомыслию. Физическая шутка для внутреннего употребления посвященных, вроде того бородатого «доказательства», что на небесах гораздо жарче, чем в аду. Очень просто, если немного поманипулиро-вать с Библией, припомнила она. Согласно «Откровениям», в аду имеется вечное озеро расплавленной серы, температура которого, понятно, не может превышать точки ее кипения, составляющей 444,6 градуса по шкале Цельсия. А по одному из изречений Исайи, свет небесный ярче солнечного ровно в пятьдесят раз, что приводит нас, согласно элементарным началам радиационной физики, к локальной температуре 525 градусов.

Все то же самое… Iesu Grist.

Сири смотрела в окно, думая о мире, битком набитом энтузиастами Сэмми, у которых будут просто чесаться руки продвинуть ее маленький эксперимент еще на один шаг вперед. Но разве может кто-нибудь предсказать, какого рода джинн вырвется из вечнокипящей теоретической бутыли?.. Вдали за корпусами института теперь витали дымки, возможно, от автомобилей, которые при яркой вспышке света потеряли ориентацию. И разумеется, там были люди с поврежденной сетчаткой, глядевшие куда не надо, когда все это началось. По какой-то причине она вдруг представила себе крошечную птичку с окровавленными перьями и выжженными убийственным светом глазами, которая медленно, плавно и очень, очень долго падает прямо на Солнце.

Перевела с английского Людмила ЩЕКОТОВА