Текст книги "Этот добрый жестокий мир (сборник)"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Святослав Логинов,Олег Дивов,Далия Трускиновская,Леонид Кудрявцев,Юлия Зонис,Сергей Чекмаев,Майк Гелприн,Юлия Рыженкова,Дарья Зарубина,Максим Хорсун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)

б. «Я ВЕРНУСЬ»

Ранним утром Эрия и Эдуард шли по одной из дорожек гостиничного парка. Скоро ей надлежало быть на борту корабля, который доставит ее в далекую систему, где придется оберегать покой участников спортивных соревнований. Какой вид спорта развит в той части галактики, землянин так и не смог в полной мере представить. Но учитывая, что именно там находилась и родина шестиногих метаморфов, спортом могло оказаться что угодно. Например, лазание по межпространственному сердечнику с помощью только одной пары лап и двух когтей на каждой…

Эрия хотела увидеть момент, когда сумерки уступают место дню, а на улицах и аллеях в этот же миг гаснет золотистое ночное освещение. Вот Эдуард и повел ее на вершину холма, откуда золотые ожерелья стилизованных под прошлые века фонарей были видны особенно хорошо. Когда они погасли, а с восточной стороны хлынул первый свет утра, Эрия сказала:

– Я вернусь.

– Да, и очень скоро, – отозвался Эдуард.

– Откуда ты знаешь?

Он повернул к ней свой портативный монитор, на котором было выведено расписание ближайших крупных акций, проводимых Обществом охраны и приумножения уникальности. Через два месяца должен был начаться продолжительный Фестиваль аутентичной еды.

Оказывается, на Земле сохранилось необычайно богатое разнообразие традиционных кухонь и кушаний. Рядом с блюдами, приготовленными с минимальным вмешательством в природу и структуру продукта, соседствовали столь же аутентичные, но невероятно замысловатые творения научной кулинарии, изменявшей консистенцию и форму продуктов до неузнаваемости. Повара-молекулярщики могли вывернуть наизнанку куриное яйцо, сохранив нетронутыми желток и белок, просто поменяв их местами. Или изготовить вспененное мясо, желе из маринованных огурцов, чипсы из свежего молока… После Контакта появились тематические деликатесы вроде колбасы «Галактической». Можно также отметить, что и земные коровы пошли на элитные бифштексы для жителей Бетельгейзе и альфы Лебедя…

Организаторы, судя по всему, замахнулись на грандиозное действо, каким только и могло быть настоящее полномасштабное представление кулинарных традиций всей Земли. На афише среди прочих эмблем – агрофирм, ресторанных сетей – красовался и знакомый логотип охранного агентства.

– Ты информационно подкован, – усмехнулась Эрия.

– Я привык обращать внимание на все, что может быть важным!

– Откуда у тебя такая привычка?

– Люди, как и погода, требуют постоянного внимания. В том числе к условиям своего обитания. Да, иногда попадаются и сюжеты для песен.

– Понятно. А вот это ты видел?

За новостью о фестивале следовало сообщение об одной из тем его научной программы и социальных планов. Обсуждается вопрос о строительстве еще одного уровня – трансфер-2, где будут частные владения и космические огороды. В этом отличие нового уровня от трансфера-1, который можно назвать корпоративным: владельцами территорий там являются либо государство, либо корпорации, личных зон нет.

– Хочешь завести такой огородик? – спросила Эрия.

– Мне-то он зачем?

– Будешь выращивать поющие тыквы для своих маракасов. Они звучат намного интереснее обычных.

– А их разрешат привозить вниз? Насколько я понимаю, такой уровень, чтобы в случае мутаций или иных непредвиденных последствий работы с инопланетными растениями его можно было просто свернуть.

– Вот на фестивале и узнаем, какие там предусмотрены правила.

– Интересно, сколько таких уровней может быть?

– Сколько угодно. Мне приходилось бывать на планетах, где их полтора, а то и два десятка. Причем одних только транспортных несколько: развязки, скоростные трассы и прочее.

– Впечатляет.

– Хочешь сам увидеть?

– Если мой музыкальный проект пойдет, может, и удастся.

– Обязательное условие?

– Ну, рассказывать о погоде на каждой планете есть кому, верно? А моя музыка, надеюсь, может претендовать на уникальность.

– Музыка у тебя хорошая, да. Я заметила, что наш товарищ, в сентиментальности не замеченный, купил гитару в том магазинчике, который ты нам показывал.

– Он умеет играть?

– Не знаю. Ну вот, мне пора.

Она замолчала. Эдуард тоже молчал. Потом проговорил:

– Надеюсь, тебе Земля понравилась.

– Вполне.

– Очень рад. До новых встреч, как говорится.

– До скорого, как говорят у вас! – усмехнулась Эрия и вошла в стеклянные двери межуровневого лифта.

Ее напарник сидел в зале ожидания с новенькой гитарой в руках и задумчиво перебирал струны. На штативе перед ним мерцал монитор со страницей из самоучителя.

Суровый страж тихонько напевал песню из репертуара Эдика:

 
Твои глаза, как космос.
Они меня уносят…
 

Эдуард шел привычным путем мимо музейного депо и старой башни с часами, когда его коммуникатор ожил, даже не завибрировав, а заурчав, как некоторые кошки на недавней выставке. Самообучающийся агрегат усвоил, что этот звук выражает сугубо положительные эмоции. Он еще и сообщение умудрился раскрасить цветными вспышками так, что за этой имитацией фейерверков Эдуард не сразу смог распознать само сообщение.

– Ваш творческий проект представляет интерес, – продублировал текст автопереводчик с общегалактического языка, – приглашаем вас на переговоры…

То есть, может быть, он будет транслироваться на весь обитаемый мир, состоящий из множества планет, Станций, модулей и комплексов. «Среди миров, в сиянии светил», возможно, зазвучит его музыка.

СЕРГЕЙ ЗВОНАРЕВ
СВЕЧА НА ВЕТРУ

Идеалы – основа выживания.

Джон Гленн

– Все, больше нельзя, – нервно сказал врач. – Двенадцать часов без отдыха… больше нельзя. Саша, ты слышишь?

Тот смотрел на экран. Картинка из активной зоны термоядерного реактора, пропущенная через визуализатор, напоминала радугу, согнутую в шар. В центре билось желтое пламя с оранжевой сердцевиной, окруженное холодными сине-зелеными волнами с фиолетовой каймой. «Свеча на ветру, – подумал Саша, – просто чудо, что она еще не погасла».

– Володя, дай ему пять минут, ладно? – тихо сказал он. – Работа почти закончена.

– Пять минут? – врач повернулся к нему. – Ты уже просил их полчаса назад, разве не помнишь?

Неужели прошло полчаса? Да, проверил Саша, все верно. Он взглянул на Аркадия: его лицо почти полностью скрывал интерактивный шлем. Руки лежали на пульте управления; пальцы быстро двигались по панели, уберегая пламя от контакта с холодной плазмой. На краю радужного шара вырос холодный язычок, метнувшийся к центру. Аркадий успел его перехватить – казалось, в последний момент. «Это как спичкой разжечь костер из толстых поленьев, да еще в дождь, – как-то сказал он. – Думаешь, невозможно? Попробуй, с тысячного раза получится».

«Если сейчас прекратить, через неделю все начнется сначала. – Саша представил, какой скандал устроит Аркадий. – Восстановиться он, конечно, не успеет, и все будет только хуже».

– Коля, как плазма? – спросил он и затаил дыхание: «Ну пожалуйста…»

В тишине послышалось жужжание мухи. «Откуда здесь муха? – возмутился Саша и едва сдержался, чтобы не высказать вслух. – Черт знает что такое, это же пультовая! Кто здесь следит за чистотой? Начальника смены ко мне! Начальника… Ну же, говори, что ж ты возишься!»

– Девяносто девять процентов от точки вспышки, – севшим от волнения голосом ответил оператор.

– Прогноз?

– Вспышка в пределах семи минут.

Саша вперился в экран, в центре которого появилось и медленно росло белое пятнышко. Вспомнилось, как полгода назад Аркадий разгонял реакцию для новосибирского термоядерного комплекса. Тогда она вспыхнула через десять часов, и это считалось пределом возможностей, ни один из мастеров не работал с плазмой так долго. Потом были две недели реабилитации; слава богу, все обошлось. А сейчас… обойдется ли? Володя с напряженным лицом застыл над пультом медицинского комплекса. «Сейчас, сейчас, – пробормотал Саша, – еще чуть-чуть, совсем немного…»

Тишину разорвал треск счетчика нейтронов. Радужный шар исчез, прямоугольник экрана полыхнул белым.

– Есть реакция! – объявил оператор.

– Володя, отключай! – закричал Саша, но тот все уже сделал сам, без команды, и теперь осторожно снимал с Аркадия шлем. Волосы на лбу слиплись от пота, глаза были закрыты, черты лица выглядели резче, чем обычно.

Из-под наушника показалась кровь.

– Предупреди Авакяна, – приказал Володя. – Давай, поживее! Пусть едет сюда, скажи, я позвоню через три минуты.

– Что, так плохо? – вырвалось у Саши, но врач не слушал его. Опустив спинку кресла, на котором расслабленно лежал Аркадий, он катил его к выходу из зала, распоряжаясь, чтобы подготовили реанимационную. «Двадцать секунд, горение стабильное», – услышал Саша, набирая номер. Когда Авакян ответил, Аркадия в пультовой уже не было.

* * *

– Десять минут, – сказал Володя, останавливаясь у палаты, – не больше. Под твою ответственность. Может, тебе удастся его урезонить.

– Попробую, – Саша кивнул и открыл дверь.

– А, наконец-то! – воскликнул Аркадий, садясь на кровати. Не глядя, нащупал трость и резким движением поднялся. – Почему так долго не заходил?

– Врачи не пускали. – Саша обнял друга.

– Врачи? С каких пор тебя это останавливает?

– С недавних, Аркадий, – серьезно ответил он, – у тебя, вообще-то, был инсульт.

Тот махнул рукой и широкими ломаными шагами подошел к окну. Из зеленого моря с островками жилых домов вырастал небоскреб «Центра термоядерной энергетики». Вдали синела излучина Протвы с желтой полоской пляжа, а возле нее блестела стеклом станция «Магнитки», эстакада которой дугой уходила за горизонт. Поезд, разгоняясь, набирал ход – через пять минут он будет в Серпухове.

– Ерунда, эскулапы вылечат. Знаешь, что? – Он повернулся к Саше, его глаза возбужденно блестели. – Я, кажется, понял, почему возился так долго. Можно было сделать гораздо проще…

– Аркадий, послушай меня, – негромко сказал Саша, – за пульт тебе больше нельзя.

Тот с недоумением уставился на него.

– Шутишь? Как это – нельзя? Что значит – нельзя?

– Никаких шуток. Тебе повезло, что ты вообще можешь ходить и разговаривать, понял? Авакян с бригадой оперировал тебя почти сутки, считай, он заново собрал твой мозг. Такого никто раньше не делал, то есть вообще никто!

– Я благодарен Авакяну, – с холодком ответил тот, – но даже он не может запретить мне делать то, что я умею лучше всех.

– Авакян не может, – согласился Саша, – а вот ученый совет вполне.

– Что?

– Вчера состоялось заседание. Принято решение о прекращении экспериментов.

– Вот как… и тебя послали сказать мне об этом?

Саша молча кивнул. Аркадий уперся в него взглядом.

– Это глупо. Закрывать программу из-за одного несчастного случая – глупость.

– Программу не закроют. Мы создадим группу по моделированию. Французы, кстати, идут тем же путем…

– Группа моделирования! – саркастически воскликнул Аркадий, принимаясь расхаживать по палате. Трость мягко стучала о пол. – Чушь! Твои французы выдохлись, после Лорана у них не осталось достойных мастеров, вот почему они поют эти песни. Нет и не может быть никакого алгоритма, как вы не понимаете! Каждая реакция, каждая зажженная свечка – это… – он на секунду запнулся, – это чудо, произведение искусства – да-да, именно так! Вы сможете создать теорию, как писать картины не хуже Боттичелли, а? Или сочинять музыку, которой позавидовал бы Бах?

– Не надо утрировать…

– Утрировать? Ты не сидел за пультом, ты не знаешь, – зло сказал Аркадий, – и никто из вас не сидел.

– Так расскажи, каково это! Ручаюсь, тебе будут в рот смотреть!

Аркадий тяжело опустился на кровать, уперся локтями в колени. Он поймет, что по-другому нельзя, подумал Саша, ему нужно время, но он поймет. Эпоха героических одиночек уходит в прошлое, их место займут профессионалы, вооруженные теорией и нужными инструментами. Так было всегда. Гагарин совершил подвиг, а через двадцать лет полеты на орбиту стали рутиной.

– Тебе нужен месяц на восстановление, – сказал Саша. – Потом тебя ждут в университете.

– Физику плазмы некому читать?

– У тебя будет собственный курс, назовешь, как захочешь. Расскажи, как стал лучшим мастером на планете. Уверен, от студентов отбоя не будет.

Аркадий поднял на него взгляд, в котором мелькнула надежда. Саша догадался, о чем его спросят.

– Горбовский был на совете?

– Да, – ответил Саша. Легендарный академик, получивший нобелевку за эффект Горбовского-Лорана, с открытием которого началась эпоха практического термояда, одним из героев которой и стал Аркадий. Сейчас академику было за восемьдесят, но свои мысли он по-прежнему выражал кратко и ясно. «Все равно узнает, – мелькнула мысль, – лучше уж от меня». – Горбовский был. Именно он предложил прекратить эксперименты.

Лицо Аркадия застыло. Такого он не ожидал.

– Уйди, пожалуйста, – услышал Саша. – Мне надо побыть одному.

* * *

Физическая аудитория располагалась в левом крыле главного здания. Аркадий, немного прихрамывая, шел по коридору, ловя на себе заинтересованные взгляды студентов. Аншлаг сегодня обеспечен, это точно. Перед первой лекцией он волновался, сердился на себя за это, но ничего поделать не мог: укрощение плазмы имело мало общего с публичными выступлениями.

Стараясь не показать смущения, он вошел в аудиторию. Студенты поднялись, раздались аплодисменты. Чувствуя, что краснеет, и надеясь, что с первой парты это незаметно, Аркадий попросил всех сесть и включил доску.

– Тема моей лекции, – начал он с заготовленной фразы, – эффект Горбовского-Лорана и его роль в развитии практической термоядерной энергетики…

Я говорю не то, подумал он, глядя на обращенные к нему лица, все это они могут прочитать в учебниках и методичках, зачем повторять одно и то же в сотый раз? Что там говорил Саша? Расскажи им, как стал мастером. Формулы они выучат сами, без тебя.

Как передать напряжение охоты за крохотными флуктуациями плазмы, неуловимыми, как светлячки в белую ночь? Сколько нужно терпения и внимания, чтобы в их случайном движении разглядеть конфигурацию, способную выстоять в бушующем хаосе и породить устойчивую термоядерную реакцию? Сколько раз придется бросать и начинать заново… Ему вдруг пришла в голову озорная мысль. Аркадий достал из портфеля яблоко, повертел его в руках, словно примериваясь, где куснуть, и внезапно бросил в ряды. Взметнулись руки, но никто не поймал, и оно со стуком упало под парты. Студенты оборачивались с недоуменными смешками, некоторые наклонялись в поисках трофея.

Аркадий присел на стол, стоявший между доской и первым рядом. Он наконец почувствовал себя в своей тарелке.

– Что главное в ремесле мастера? – спросил Аркадий и сам же себе ответил: – Быстрая реакция.

А еще вам нужна предельная концентрация, чтобы видеть и понимать все, происходящее в плазме. Знаете, была бы моя воля, – он возбужденно соскочил со стола, забыв о больной ноге, – я вместо лекции отправил бы вас в Сибирь, поохотиться в тайге.

Раздался дружный смех.

– Нет, серьезно, вы зря смеетесь. Тому, кто принесет белку, зачет, а всех остальных – на пересдачу…

Потом Аркадий рассказал о своей первой удаче, о многолетнем эксперименте, подтвердившем эффект Горбовского-Лорана. Как собирали первый демонстрационный реактор с положительным выходом – да-да, тот самый, который обеспечивает энергией Протвино; как начал возрождаться город, едва не погибший после крушения СССР…

Звонка Аркадий не услышал: он понял, что время вышло, когда у дверей столпились студенты на следующее занятие.

– Аркадий Сергеевич! – окликнули у выхода.

Молодой человек, коротко и ровно подстриженный, аккуратно одетый – вычищенные туфли, отглаженные брюки со стрелками, белоснежные манжеты рубашки вылезают из рукавов джемпера ровно на положенную длину – подошел к нему и протянул яблоко:

– Это ваше.

Аркадий хмыкнул.

– Спасибо. Ты спас мой завтрак.

– Меня зовут Борис Крутов. Я из группы моделирования, и мне нужна ваша помощь. Когда вам удобно поговорить?

«Вот она, молодежь, – подумал Аркадий, – ему нужна моя помощь, видите ли, и он прямо об этом заявляет, не сомневаясь в моем согласии. – Он тут же устыдился своего брюзжания: – А может, это и хорошо? Наверняка выпускник лицея, по возрасту подходит. Первое поколение, выросшее в атмосфере свободного творческого поиска, когда каждый готов поделиться своей идеей, зная, что встретит дружеское участие…»

– Давайте прямо сейчас, – ответил он и ободряюще улыбнулся. – Подходит?

* * *

А все-таки я на него обижен, понял Аркадий, увидев Горбовского. Всю неделю уверял себя в обратном – оказалось, напрасно.

– Заходи, – пригласил академик. – Как здоровье?

– Спасибо, неплохо, – суше, чем хотелось, ответил Аркадий. Ему стало неловко – Горбовский, конечно, все понял.

Стол в светлой кухне был застелен газетой, на ней сушились ягоды. Хозяин подвинул газету и поставил на плиту чайник.

– Любишь шампиньоны? – спросил академик, доставая из холодильника банку. – Попробуй. Мы их выращивали в ускорителе.

– В ускорителе? Зачем?

– Деньги зарабатывали. В тоннеле отличные условия – постоянный микроклимат, нужный уровень влажности – в общем, идеальный питомник. Лучшие экземпляры росли у выхода в главный контур, уж не знаю почему. Наладили экспорт в Европу, потом и у нас распробовали. Помню, в рекордный год четверть периметра засадили. Знатный был урожай!

Академик аккуратно отрезал половину белой шляпки и отправил себе в рот.

– Замечательно! – прокомментировал он и добавил: – Ты ведь не хочешь, чтобы эти времена вернулись?

Аркадий усмехнулся.

– Я-то как раз не хочу. Если вы помните, следующая реакция была для «Чайна Энергетик». А теперь миллиардный контракт отложен. По решению ученого совета.

– А если бы ты погиб?

– Риск был всегда, и пять лет назад, и десять. Что изменилось?

– Ты остался один.

– Это не так. Кацура Нода, Томас Пешек, Люк Биссон из Парижской школы…

– Кацура не выходил на охоту уже три года, а Пешеку просто один раз повезло, и ты это знаешь. Люк способный мальчик, но он до сих пор не зажег ни одной свечи.

– Значит, у нас нет конкурентов.

Горбовский покачал головой.

– Нам нужен метод, Аркадий.

– И кто его создаст? Боря Крутов?

– Да, с твоей помощью.

Аркадий фыркнул.

– Это невозможно.

Горбовский, поднявшись со стула, разлил кипяток по кружкам.

– Вот заварка, – он пододвинул маленький чайник. – Извини, не люблю пакетиков. Все время мерещится вкус бумаги.

Отхлебнув, он добавил:

– Если невозможно… что ж, тогда мы снова начнем выращивать шампиньоны. Не сейчас, конечно, но лет через двадцать-тридцать.

Аркадий молчал.

– Ты блестящий ученый, – продолжил Горбов-ский, – но этого мало. Ты должен стать блестящим учителем. Борис – сильный теоретик, а у тебя есть то, чего ему не хватает.

– Что именно?

– Харизма и опыт, – он неожиданно хмыкнул. – Студенты, кстати, от тебя в восторге.

– А если не получится? – вырвалось у Аркадия.

– Конечно, получится! Неужели укротитель плазмы спасует перед вчерашним дипломником?

– Я не об этом…

– Я знаю, Аркадий, но вы должны попытаться, – мягко ответил Горбовский. – Эта работа сейчас важнее всего, и не только для города. Если не выйдет, мы окажемся отброшенными на полвека назад, а то и больше. Да, и вот еще что, – он снизил тон и подмигнул: – Перестань на меня дуться, ладно? Старый учитель еще может тебе пригодиться.

* * *

– Уровень плазмы?

– Семьдесят семь процентов от точки вспышки.

Никуда не годится, подумал Аркадий, древний Токамак и то давал больше. Уже два месяца топчемся на месте. Семьдесят семь процентов! Да я начинал с этого еще студентом…

Синяя волна на экране внезапно накатила на пламя. Система управления реакцией отреагировала, но недостаточно быстро – холодная плазма проникла в горячее ядро. На табло побежали цифры: семьдесят процентов от точки вспышки, шестьдесят пять, пятьдесят восемь… Пламя задрожало и погасло.

Борис вывел на экран последние минуты траектории. Распределение давления, температуры, амплитуды магнитного поля. Мы тонем в мелочах, подумал Аркадий, целые дни уходят на то, чтобы формализовать интуитивные решения, которые за пультом принимаются за долю секунды.

– Вот оно! – Борис показал на экран. – Вот здесь холодная область пошла вразнос. Сингулярность Хромова, если я не ошибаюсь?

– Да-да, верно, – раздраженно бросил Аркадий, – очевидно же…

Борис колдовал над трехмерной картинкой из зоны реактора – моментальные снимки, объединенные в один файл.

«Через пару часов он скажет, что исправил ошибку, и будет прав, но тут же вылезет другая. Борис упорный парень, въедливый и трудоспособный, но этого мало. Он не видит картины в целом, не чувствует плазму так же, как я. А можно ли передать это чувство? Может, оно уникально и свойственно только мне? Лестное предположение, но вот Горбовский так не считает. И все-таки парень делает только то, что уже привык: разделяет проблему на части, разбирается с каждым кусочком по отдельности. Вполне успешно, надо сказать. Да вот беда – вместе эти куски не складываются. Ну так научи его думать по-другому… Как там сказал Горбовский – стань блестящим учителем. Ну да, конечно…»

Аркадию вдруг пришла в голову сумасшедшая мысль. Может, и впрямь тряхнуть стариной? Он позвонил Саше – тот сначала отнекивался, ссылался на переговоры с японцами, но потом сдался под напором друга. «Так-то лучше, – со злорадством подумал Аркадий, – будет и тебе сюрприз!»

– Борис, хватит пялиться на экран, – весело сказал он, – пойдем проветримся!

* * *

Дорога к «Магнитке» вела через сосновый бор. Лесные ароматы пьянили после стерильного воздуха пультовой.

– Ты в курсе, что завтра прилетают японцы? – бурчал Саша. – Все уже сегодня на головах бегают, а что будет завтра, боюсь представить! Не дай бог, потребуют неустойку…

– Тем более, надо развеяться, – парировал Аркадий.

– Развеяться? Ты… ты что задумал? Борис, мы куда идем?

– Проветриться, – серьезно ответил парень, и Аркадий рассмеялся.

Они подошли к станции.

– Три билета до Взлетной, – сказал он, сунув карточку в автомат.

– До Взлетной? – воскликнул Саша. – Ты с ума сошел! Тебе нельзя летать, с твоей-то ногой, да еще после инсульта!

– Мне нельзя, – согласился тот, – а вот тебе можно. И полетишь ты не один, а с пассажиром.

– С каким еще пассажиром?

Аркадий улыбнулся.

– Вот с ним, – он показал на Бориса. – Прокати парня по небу!

* * *

Аркадий ехал на велосипеде по дорожке, ведущей к городу. Двухместный мотодельтаплан проплыл над лесом и скрылся за горизонтом. Парень, конечно, струхнул, но вида не подал – молодец!

Впереди показался щит с названием города и его эмблемой – мускулистая рука, крепко держащая за узду яростного коня с атомным глазом: ядро и вокруг него электрон на орбите. Тридцать лет назад в будущее Протвино никто не верил, кроме энтузиастов вроде Горбовского. А сейчас – термоядерный комплекс дал толчок к развитию всего южного Подмосковья: Чехов, Серпухов, Пущино оживают на глазах. Университет приобрел международную известность, от студентов отбоя нет, со всего мира едут учиться. А теперь и под Новосибирском запустили станцию.

Слева от дорожки показалась поляна, на которой старшеклассники занимались ботаникой. Учитель возился с 3D-микроскопом; изображение с него висело прямо в воздухе, в метре над поляной. Мальчишки и девчонки возбуждено галдели. «Дети, спокойно! – донесся дидактический голос. – Попробуют все!»

«Они наверняка считают, что так будет всегда, – подумал Аркадий, глядя на детей, – потому что другого не знают. Да и учитель тоже – очень молод, наверняка из бывших лицеистов». Он ощутил беспокойство – как все зыбко, непрочно. Горбовский как-то признался: «Знаешь, иногда мне кажется, что это сон, и я страшно боюсь проснуться в старом общежитии без горячей воды и с электричеством по графику, и надо будет идти на занятия в аудитории, где профессора читают лекции в пальто. Веришь ли, зимой девяносто третьего институт не отапливался – денег не было!» Да, если у нас с Борисом не выйдет с плазмой, придется туго. Как там он, кстати?

Аркадий вызвал Сашу.

– Немного вправо! – раздался голос, заглушаемый ветром. – Вот так, плавненько… что тебе? – это уже Аркадию.

– Садитесь? – крикнул тот.

– Почти сели! Вот, полюбуйся.

На экране планшетника под колесом дельтаплана неслась земля. Слишком быстро, мелькнула мысль, будет трясти.

– Сбавь скорость! – услышал Аркадий. Борис ответил, голос его был напряженным, но спокойным.

– Ты доверил ему посадку? – догадался Аркадий. – Это же его первый полет!

– Справится, куда денется!

Изображение дернулось, послышалось Сашино «черт!», и он отключился.

Аркадий гнал велосипед изо всех сил. Наконец среди сосен блеснула Протва, а вскоре показался пляж. На поляне, протянувшейся вдоль него, косо стоял дельтаплан, окруженный мальчишками. Велосипед запрыгал на кочках; бросив его, Аркадий побежал к дельтаплану. Борис склонился над вывернутым из крепления колесом.

– Ты как? – переводя дух, спросил Аркадий. – А где Саша?

Борис обернулся. Над левым глазом набухала здоровая шишка, но он улыбался. На рукаве джемпера темнело пятно от травы.

– Уже ушел. Сказал, ему некогда.

– Борис Алексеевич! – к ним подбежал парень, держа домкрат. – Вот, как вы просили!

– Молодец! Ставь под шасси и подкачивай.

Парень тут же принялся за дело, подгоняемый разнообразными советами.

– Вот что, Борис Алексеевич, – весело сказал Аркадий. – Дельтаплан дельтапланом, а чтоб завтра в девять утра – в пультовой.

– Да, обязательно, – ответил тот. Казалось, он хочет что-то добавить. За спиной скрипнул и чуть покачнулся дельтаплан, мальчишки загалдели. Борис, мгновение поколебавшись, обернулся к ним. – Все, достаточно, – распорядился он. – Теперь снимаем колесо… Так, признавайтесь, кто-то из вас это делал?

* * *

– Восемьдесят три процента, – сказал Аркадий и бодро добавил: – Уже лучше!

Борис кивнул, но как-то без энтузиазма. Было видно, что с самого утра его занимает другое.

– Ладно, выкладывай, в чем дело, – предложил Аркадий. – У тебя есть сомнения? Если так, лучше их обсудить.

– Мы идем не с того конца, – выпалил Борис. Волнуясь, он встал с кресла оператора. – Так ничего не выйдет!

– Хорошо, – подбодрил Аркадий робеющего аспиранта. – Ничего не выйдет. Ясное и четкое заявление. А почему?

– Общего решения уравнений Горбовского не существует, верно? Вот почему мы пользуемся эмпирическими моделями, построенными на опыте охотников. Беда в том, что каждая из них работает только в определенном случае.

Аркадий мысленно вздохнул: в теории он был не силен. Борис же, напротив, на глазах обретал уверенность. Он вывел на экран распределение плазмы в свече – той самой, что зажег Аркадий.

– …А если сделать по-другому? Допустим, решение уже есть – ваше, например, – и мы вносим в него заданное возмущение… – Борис пробежался по виртуальной клавиатуре. – Смотрите, что произойдет.

По плазме, идущей горизонтальным кольцом по центральной линии тора, пробежала волна, потом еще одна. Колебания усиливались.

– Сейчас будет срыв, – с недоумением предсказал Аркадий, – и свеча погаснет. В чем смысл?

– Срыва не будет, – уверенно возразил Борис.

Не отрываясь, он смотрел на экран, пальцы застыли над панелью. «А ведь он мог бы стать охотником, – мелькнула мысль, – и весьма неплохим…»

– Началось! – воскликнул Борис. – Видите?

Высота кольца стала расти, его толщина посередине уменьшалась. Амплитуда колебаний резко увеличилась, Борис тут же среагировал, погасив их.

– Оно делится, – пробормотал Аркадий, – делится, с. ума сойти…

В камере реактора теперь было два кольца, одно над другим. Борис, поколдовав над панелью, развел их по вертикали, насколько позволила высота камеры.

– После деления каждая свечка изолируется в отдельный реактор, – сказал он. – Каждую можно размножать до бесконечности, по крайней мере, теоретически…

– Так, собирайся, – прервал его Аркадий. – Пойдем к Горбовскому, пусть он посмотрит.

Борис замялся.

– Что такое?

– Вообще-то я ему показывал. Давно, еще полгода назад.

Аркадий удивленно уставился на него.

– Полгода назад? А почему так долго молчал?

– Горбовский сказал, что мое решение неверно. Сказал, что будет срыв.

Борис виновато улыбнулся.

– Ты считаешь, он прав? – спросил Аркадий.

– Частично, – после секундного колебания ответил Борис. – Понимаете, я показывал ему решение с другими свечами, не с вашей – ее тогда не было. Но ваша свечка, она… она просто уникальна! Вы лепили ее двенадцать часов, у нее особенная структура, неустойчивая к делению, вот что я понял вчера. Но я не знаю, захочет ли Леонид Семенович еще раз это обсуждать…

– Захочет, – решительно сказал Аркадий, – это я беру на себя.

– А если свеча погаснет? – негромко спросил Саша. – Это ведь только теория, Аркадий. Что сказал Горбовский?

– Сказал, что не знает, – ответил он. – Конфигурация плазмы слишком сложна для аналитики, а работать с программой Бориса он не умеет.

«А может, старый лис все просчитал и хочет научить нас принимать трудные решения… – подумал он. – Да, тяжела шапка Мономаха. Если свеча погаснет, японцы разорвут контракт и потребуют неустойку в полмиллиарда. Тогда сказке конец».

– Надо рискнуть, – сказал Аркадий.

– Почему? Давай отдадим реактор и получим деньги.

– Потому что Горбовский рискнул, – ответил Аркадий, – полвека назад, в Кадараше. Ведь сначала никто не верил в эффект, и Рибери чуть не вышиб его из Центра за нарушение субординации. Если бы не заступничество Лорана…

– Горбовский рисковал только своей карьерой, а у нас город с населением в пятьдесят тысяч. Детские сады, школы, больницы, университет. Кто будет за все платить, если мы станем банкротами?

– Саша, другой возможности не будет. Моя свеча уникальна – единственная из тринадцати зажженных способная к делению. Если сейчас отдадим, до конца жизни будем себя спрашивать: «А что, если?..»

Саша подошел к окну, распахнул его и оперся о подоконник. Дохнуло вечерней свежестью, ароматом травы. Закатное солнце алело в стеклах высоток, внизу уже было темно. Горели фонари, освещая аллеи в парке.

– Ты сам хочешь провести деление? – спросил он, глядя вдаль.

– Это сделает Борис.

– Значит, Борис, – Саша повернулся. – Судьба города в руках аспиранта.

– Да, как и полвека назад. Только тогда аспиранта звали Леня Горбовский.

Саша хмыкнул.

– Цицерон, елы-палы… Ладно, я тебя поддержу. Сколько у тебя голосов?

Аркадий улыбнулся.

– Теперь большинство.

«Вот я и дома», – подумал Аркадий, выходя из вагона на платформу.

Двери Магнитки закрылись, состав плавно тронулся. Аркадий, пренебрегши эскалатором, медленно сошел по ступеням. В любом путешествии больше всего ему нравилось возвращение, он всегда его смаковал. Странно: кажется, все можно запомнить, а вот запах почему-то нет, не запоминается, и везде он особенный, присущий конкретному месту.

В это лето Аркадий наконец исполнил давнюю мечту – побывал на всех термоядерных станциях, где горели свечи мастеров. Теперь их осталось десять – после того, как погасли первые три, зажженные еще им и Лораном. Борис говорит, это случайность, недосмотр персонала: не подавили вовремя флуктуацию плазмы. Теоретически свечи могут гореть вечно, если подбрасывать топливо. Аркадий хмыкнул: он считал по-другому – они понемногу стареют. Что ж, со временем будет ясно, кто прав.