Текст книги "Этот добрый жестокий мир (сборник)"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Святослав Логинов,Олег Дивов,Далия Трускиновская,Леонид Кудрявцев,Юлия Зонис,Сергей Чекмаев,Майк Гелприн,Юлия Рыженкова,Дарья Зарубина,Максим Хорсун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

В кафе я без всяких предисловий или, того хуже, извинений выложил Ленке всю правду о своих вчерашних экспериментах. Рассказал и про упавшую старушку, и про не сбитого черным «Дендровером» парня в красной куртке. Она слушала не перебивая и, казалось, даже не дыша. Приоткрыла свой кукольный ротик, наморщила кнопочный нос и раскрыла глаза, что называется, на пол-лица. Если бы я сам не был увлечен своим рассказом – точно залюбовался бы. Она не просто верила каждому слову, а словно заранее знала, что я сейчас скажу. Я чуть было не решил, что она тоже ясновидящая. Но нет, такого поворота моя сильно пострадавшая психика уже не выдержала бы. Хотя то, что произошло дальше, было не многим лучше.

– Леня, это же здорово! – сказала она, как только я закончил рассказ. Даже не сказала, а закричала шепотом – некоторые женщины так умеют. – Ты представляешь, скольким людям мы теперь сможем помочь?

Ленка так уверенно, так радостно произнесла это «мы», что у меня не хватило духа поинтересоваться, при чем здесь она. Вместо этого я спросил:

– И как, по-твоему, мы им поможем?

– Ну как же ты не понимаешь? – расстроилась она. – Мы будем ходить по городу и узнавать, где случится несчастье. А потом предупредим… – она запнулась, подбирая слова, – ну, того, с кем оно должно случиться. И он… он просто не пойдет туда, не будет делать то, что собирался. Понимаешь? – Ленка с надеждой посмотрела на меня, увидела, что я вроде как понимаю, и прямо-таки вся засияла. – И с ним все будет хорошо!

Я задумался над ее словами. Наивно как-то все это, по-пионерски. По-тимуровски. Но… если уж на то пошло, а разве не этим я занимался, когда останавливал краснокурточного парня? И разве у меня не получилось?

Но все равно что-то в Ленкиных планах не сходилось.

– Хорошо, допустим, – начал я рассуждать вслух. – А как мы его предупредим? Я же ни фамилии, ни адреса его не знаю. Будем ждать, пока он на месте происшествия появится? Так это может и днем случиться, и вечером. А кто за нас работать будет?

Ленка снова наморщила нос.

– А мы вечером будем ходить, – неуверенно предложила она, будто сама догадывалась, что это не выход.

– Ага, вечером. А то, что с утра может случиться, – нас это, что ли, не касается?

Она скривила рот и недовольно зыркнула на меня, словно это я виноват в том, что ничего не выходит.

– Значит, нужно, чтобы нам кто-нибудь помогал!

– Кто-нибудь – это кто? – скептически усмехнулся я. – Добровольцы-волонтеры? Где мы их возьмем? И что мы им расскажем – что я вижу будущее? Даже если кто-то в конце концов и поверит – сколько времени на это угробить придется?

По-моему, я убедительно возражал, но Ленка уже загорелась идеей и сдаваться не собиралась.

– Почему обязательно добровольцы? Есть же «скорая помощь», милиция, пожарные. Те, кому по работе положено спасать людей. А мы им будем подсказывать, кого и где нужно спасать.

– Ага, замечательно. И как ты себе это представляешь? – Я изобразил дебильное лицо и запищал детским голоском: – «Алло, милиция? В школе номер двадцать восемь заложена бомба!» В гробу они таких помощников видали.

Кажется, я все-таки перестарался. Ленка надула губы и отвернулась. Сейчас заплачет. Только этого мне не хватало.

– Лен, ну правда, я же не виноват, что не получается, – примирительно сказал я. – Мы же не сможем каждый раз объяснять, откуда узнали о том, что произойдет. Мы так ничего не успеем. Вот если бы можно было заранее поговорить с их начальством…

Да уж, размечтался!

Ленка вдруг вскочила, подбежала ко мне и поцеловала в щеку. В ней же росту – метр пятьдесят с каблуками, даже голову наклонять не пришлось.

– Леня, ты гений! – теперь уже действительно закричала она. – Я сегодня же поговорю с дядей.

– А кто у нас дядя? Волшебник? – от смущения особенно удачно пошутил я.

Оказалось, что не волшебник, а гораздо круче. Председатель какой-то там городской комиссии. То ли по социальным вопросам, то ли что-то еще вроде этого – Ленка сама толком не знала. Вот ведь чудачка – такого да не знать! И никому ведь не рассказывала! А мы-то, дураки, чего только при ней не говорили!

Ну да ладно, не в этом дело. А в том, что у нас, возможно, что-то все-таки получится…

Ленка все организовала на удивление быстро. Встречу на высшем уровне назначили на завтра, в половине двенадцатого. Кроме ее дяди ожидалось присутствие замначальника городского УВД, начальника пожарной охраны, главврача областной больницы и еще какой-то шишки из МЧС.

Честно говоря, забоялся я таким людям рассказывать о своих видениях. Несолидно как-то. Всё-таки инженер, в некотором роде, проектировщик. А что, это идея! Допустим, я прибор такой спроектировал, который позволяет будущее видеть. Естественно, спроектировал в свободное от работы время.

Одним словом, решил я серьезным людям лапши на уши навесить. Ну, с самим-то прибором сложностей не возникло. Завалялись у меня где-то на антресолях со времен пейнтбольной молодости очки для ночного видения. Пристроил к ним наушники и подключил все это к старому осциллографу. Вроде как в эти самые очки я все и вижу. Только настроены они под биотоки моего мозга, поэтому другим в них смотреть бесполезно. Ладно, с этим я, предположим, справился. А теоретическое обоснование? Здесь точно попотеть придется.

Полночи я составлял текст выступления. Надергал из Интернета кучу научных терминов, приплел и темную энергию, и квантовую сцепленность, и копенгагенскую интерпретацию. Где не хватало умных слов, сочинил собственные. Одна интерференция темпоральных волн чего стоит! Чушь полнейшая, но звучит красиво. Авось прокатит.

Наутро я взял у шефа отгул – названные имена подействовали безотказно – и отправился в мэрию. Вошел в кабинет Ленкиного дяди, глянул на лица собравшихся, прокрутил картинку на час вперед, и все стало ясно – моей ахинее здесь не поверят. Не те люди. Не стоит даже пытаться. А правде не поверят тем более.

Но там же, в кабинете, в дальнем углу сидела Ленка. Если у меня ничего не получится, она опять будет плакать. Нет уж, пусть лучше меня примут за юродивого, но я не отступлю. Буду ныть, канючить, христарадничать и все время повторять ключевое слово «проверка». Они должны захотеть проверить меня, а там уж – как повезет.

И меня понесло. Да, это ненаучно, я сам не знаю, как это у меня получается. Но какая разница, если это работает? А оно работает – проверьте сами. Ясновидение? Пусть будет ясновидение. Эзотерика, бред сумасшедшего, поповские сказки – я на все согласен, только проверьте. Кому от этого будет хуже? В конце концов, когда батюшка кропит ракеты святой водой – это же никакого вреда не приносит?

Здесь я, конечно же, рисковал. Однако попал в точку. Люди подобрались закаленные, воспитанные на научном материализме. Сначала улыбнулся эмчеэсник, затем главврач, вслед за ним Ленкин дядя.

Что ж, один плюсик я заработал. Теперь нужно закрепить успех.

Да, разумеется, меня необходимо показать специалистам, провести тщательное обследование. Но пока эти специалисты соберутся, пока меня обследуют, сделают выводы – это ж сколько времени пройдет? А в городе каждый день происходят несчастные случаи. Чуть ли не каждый день погибают люди. А вдруг я сумею их спасти? Нет, ну вдруг? Что мы теряем? Почему бы не провести разведку боем, проверку? А через месяц-другой можно посмотреть статистику и решить, что со мной делать дальше. Ведь никакой особой подготовки не требуется. Просто дать указание всем подразделениям: немедленно реагировать на звонки с такого-то телефона. Да какая разница, как им объяснить? Допустим, крупномасштабная проверка готовности. Им проверка, и мне проверка. Проверка… проверка… проверка…

В конце концов они не выдержали моего напора. Ленкин дядя включил телевизор, отвернул его от меня, чтобы я не видел, какой канал транслируется.

А я слово в слово угадал, что скажут в рекламном ролике через пять минут. Благо снять со стены часы никто не додумался. Затем я подошел к окну и перечислил машины, которые проедут по проспекту через десять минут. Тут время пришлось определять на глазок, но у меня уже накопился кое-какой опыт – справился. Наконец я сообщил Ленкиному дяде, что через четверть часа ему позвонит первый заместитель мэра, и вкратце пересказал содержание предстоящего разговора.

Это их добило.

К вечеру Ленка получила список необходимых телефонов: дежурная часть пожарной охраны, все отделения милиции, поликлиники и больницы, диспетчерская служба МЧС. С работой тоже все уладили. Судя по голосу, шеф счастлив отнюдь не был, но все же разрешил нам с Ленкой приходить в контору после обеда. И уходить, соответственно, чуть ли не ночью. Но с этим мы как-нибудь справимся. Главное, что уже назавтра мы могли выйти в свой «утренний дозор».

Ленка была счастлива. И мне поначалу тоже понравилось…

Без пятнадцати одиннадцать. Колючая гадость с неба сыплется все гуще. Захожу в очередной магазин, останавливаюсь, сканирую. Затем выхожу, чтобы не пугать покупателей с излишне развитым слухом, и коротко, привычно даю ориентировку:

– Магазин «Сонет», угол Гагарина и Московской. Четырнадцать сорок. Пожилая женщина в сером пальто и черной вязаной шапке. С синей сумкой. Сердечный приступ. Прямо возле кассы.

Ленка быстро записывает и достает телефон. Я останавливаю ее:

– Подожди, вроде бы откачали. Ага, имя называет, адрес. Смородина… нет, Сиротина Татьяна Ивановна. Тридцать восьмого года. Гагарина, четырнадцать, квартира сорок один. Звони в седьмую поликлинику, пусть участкового пришлют.

Ленка звонит. И, конечно же, начинаются долгие препирательства:

– Почему на дом? Да потому что у человека сердце больное… А она не знает об этом или не обращает внимания… А вы должны, да. Вы же врачи… Я откуда знаю? Мне положено все знать. Про распоряжение одиннадцать-девять слышали? Вот и хорошо… Мне не больше всех надо, мне надо, чтобы вы послали участкового. Лучше участковый, чем «скорая»… А вы все-таки пошлите, для профилактики…

Я еще раз просматриваю картинку и тихо подсказываю:

– Все, Лен, сработало.

– Вот и ладненько, – уже мягче говорит она в трубку. – Большое вам спасибо. Всего доброго.

Ленка молодец. Я бы так не смог. Изо дня в день одно и то же. И каждый раз уговаривать нужно, как будто это не их работа. Хотя Ленка не только уговаривает. Она, как выяснилось, и надавить может, и пригрозить, и обругать. Последнее средство действует лучше всего. Почему-то так людям понятней.

Я вздыхаю и иду дальше.

Нет, наверное, не все так плохо, просто я устал. Второй месяц без выходных. Хотя вроде бы никто и не заставляет. Но ведь несчастные случаи происходят и в выходные. Еще как происходят. Я раньше понятия не имел, сколько людей ежедневно попадают в. аварии, скольким ни с того ни с сего становится плохо на улице, сколько переломов, сотрясений, колотых ран… Разве можно, зная все это, усидеть дома?

Ленка тоже устала. Еще больше, чем я. Мне легче – я хотя бы вижу результат. А она только узнает с моих слов. И верит каждому слову. Откуда в ней столько веры? Если бы и сил столько. Но нет, это она с виду такая бойкая и энергичная, а на самом деле… Да еще работает допоздна. Я как-то сдуру позвал ее в ночной клуб. Думал, отдохнет, расслабится. А вместо этого нашел нам дополнительную нагрузку. Там ведь тоже, как бы так выразиться, несчастные случаи бывают. От передозировки. Теперь приходится по вечерам второй обход делать. Сначала нас кое-куда пускать не хотели, но потом поняли, что это для их же пользы. Там, где мы побывали, по ночам люди в полумасках с автоматами не появляются. Хотя, конечно, наркотиками здесь все равно приторговывают, но с этим мы ничего поделать не можем. Доказательств нет. Мои видения к протоколу не подошьешь. Но, по крайней мере, теперь отсюда хотя бы никого на «скорой» не увозят.

Следующий перекресток. Объявляю результаты осмотра:

– Угол Есенина и Московской. Двадцать три пятнадцать. Пьяная драка за сигаретным ларьком. Черепно-мозговая травма. Затылком об арматурину. Насмерть. Звони в пятое отделение, пусть разгонят.

Ленка набирает номер. Та же история,' только изложенная другими словами:

– Да, в двадцать три пятнадцать… Что значит «когда подерутся, тогда и приедем»? Поздно ведь будет, убьют человека… Да, я уверена. Да, та самая… Нет, вы все-таки приезжайте заранее… Так и передать полковнику Звягинцеву? А как?.. Ну вот, это другое дело. Вот и договорились…

Я молча киваю. Действительно договорились, приедут.

Нет, никому все-таки это не нужно, кроме нас. Ни врачам, ни тем более милиции. Да и самим «пострадавшим». Эти алкаши, которых спугнет патрульная машина, они все равно найдут возможность подраться. В каком-нибудь дворе, где я их не увижу. И все-таки разобьют кому-нибудь голову. Не сегодня, так в следующий раз. И тот наркоман, которого вчера не пустили в клуб, тоже где-нибудь достанет колеса. И сегодня, и завтра. И однажды его все-таки увезут на «скорой». И мой самый первый спасенный – парень в красной куртке – он ведь так и будет перебегать улицу на желтый свет. И когда-нибудь не перебежит.

И так все они. Черт возьми, я начинаю потихоньку ненавидеть людей. Спасаешь их, спасаешь, а они упрямо опять пытаются себя угробить. Или других. Мы с Ленкой больше месяца ходим по городу, и хоть бы один раз обошлось без происшествий. А что будет, если с нами что-то случится? Да ничего особенного! Жили же они как-то до того, как мы начали ходить в дозор. Жили и умирали. Глупо умирали, нелепо и страшно. Как и жили. И ничего мы с этим поделать не можем. Мы боремся со следствиями, а причины нам не по зубам. Вот только Ленке об этом лучше не рассказывать…

Пять минут двенадцатого. Эту автобусную остановку я никогда не проверял. Тихое место: рядом небольшой сквер, ни магазинов тебе, ни перекрестков. Да и народа немного. На скамейке сидит старушка, рядом – мамаша со скачущим вокруг нее мальчиком. Чуть в стороне – парочка влюбленных прогульщиков. Еще дальше курит мужик лет сорока. Что тут проверять?

Но Ленка останавливается и вопросительно смотрит на меня. Что ж, мне не трудно. Просматриваю картинку и медленно роняю челюсть на мокрый, грязный асфальт. Нет там больше никакой остановки! Покореженные трубы, осколки стекла, и над ними – как медведь, подмявший под себя добычу, – перевернутый колесами вверх черный «Лендровер». Похоже, тот самый. Ну и как же тебя, придурок, угораздило?

Отматываю картинку чуть назад. Ага, вот он. Пытается обойти «Газель» справа, на полной скорости цепляется колесом за бордюр и, закрутившись винтом, вылетает на тротуар. Несколько раз подпрыгивает и успокаивается, только воткнувшись в остановку. Но ведь там же люди! Он же их – всмятку!

А самое страшное – я узнаю этих людей. Вот курит тот же самый мужик, вот целуются влюбленные. Старушки и молодой мамаши за ними не разглядеть, но мальчик все так же крутится возле скамейки. Значит, это случится совсем скоро. Через минуту или две – точнее не определить.

Что же теперь делать? Мы раньше не сталкивались с такими ситуациями. Всегда в запасе оставалось какое-то время. А как быть теперь? Звонить гаишникам поздно – не успеют перехватить. Этого идиота уже не остановить, нужно уводить людей с остановки. Срочно. Только как им объяснить? Чтобы без лишних вопросов.

А, черт с ним, некогда думать. Даже Ленке объяснять некогда.

– Граждане! Прошу внимания! Срочно отойдите от остановки. Как можно быстрее. Здесь находиться опасно.

Нет, не верят. Удивленно смотрят, неуверенно улыбаются. Думают, что розыгрыш. Да какие уж тут, на фиг, шуточки?!

– Граждане, очень вас прошу, отойдите от остановки. Опасная зона. Очень опасная!

Так, вроде поверили. Вряд ли мне, скорее, Ленкиной испуганной физиономии. Но какая, к лешему, разница? Главное – успеть.

– Мамаша, давайте поторапливайтесь, уводите ребенка. И вы, бабуля. Вон туда, к скверику. Ничего, что мокро, зато живы останетесь. Молодые люди, вас тоже касается. Что? Ну да, считайте, что бомба. Кроме шуток. Ну, скорее же!

Черт, мог бы за это время и научиться с людьми разговаривать!

– Ленка, а ты что стоишь? Уводи людей! Быстро! Да сама-то туда не лезь! Что? Какая, на хрен, собачка? Ты что, сдурела? Уходи немедленно! Ленка!

Мерзкий металлический скрежет заглушает мой крик. Я не успеваю обернуться, лишь слышу тяжелый, гулкий удар и звон разбитого стекла. Мимо проносится какая-то темная тень и скачками, как гончий пес, летит к остановке. Я бросаюсь следом, но не могу за ней угнаться. Снова раздается грохот, и черная бесформенная масса ударяется в столб, поддерживающий навес.

– Ленка-а-а!!!

Я не слышу собственного крика. Бегу к ней. Лезу прямо через раскуроченные останки внедорожника. Растерянно оглядываюсь.

Вот она, лежит в двух шагах от бампера. Голова повернута чуть в сторону, шапка сползла. На лице даже не испуганное, а обиженное выражение, как если бы я опять сказал ей какую-то гадость. Да не буду я больше, не буду!

– Ленка!

Выражение лица не меняется. Не видит и не слышит. А дышит? Я опускаюсь на колени, наклоняюсь над ней, но ничего не могу разобрать из-за собственного тяжелого дыхания. Стою рядом с ней на коленях и не знаю, что делать. Может быть, ее нельзя сейчас трогать. Но и ждать, пока приедет «скорая», тоже нельзя. Но я впадаю в ступор и просто смотрю на Ленку. На виске у нее бьется тоненькая синяя жилка – словно вздрагивает от боли. А темные волосы на затылке постепенно становятся бордовыми, липкими даже на взгляд.

Ленка, ну ты дура, да? Ну куда тебя понесло-то? Как же теперь? Ну что ж ты такая дура? Ой, да ладно – будь дурой, только будь!

– Пусти-ка, – звучит у меня над ухом голос, настолько требовательный и уверенный, что я машинально отодвигаюсь.

Какой-то молодой парень опускается рядом, берет Ленку за запястье, зажмуривает глаза и настороженно замирает. Долго сидит, слишком долго.

– Как она? – невольно вырывается у меня.

– Подожди, – раздраженно бурчит он.

Я вдруг понимаю, что где-то его уже видел. И красная куртка подозрительно знакомая. Неужели он? Значит, он врач?

– Она жива? – снова спрашиваю я.

– Жива, – отвечает он и протягивает руки к ее лицу.

Но не касается. Останавливает ладони в каких-то миллиметрах, растопыривает пальцы и держит на весу. С каким-то напряжением держит, будто поднимает что-то тяжелое. Смотрю на его лицо – там такое же напряжение. Даже губу прикусил. Колдует он, что ли? Да пусть хоть колдует, только бы Ленка…

– Ничего, – успокаивающе шепчет он мне, не поворачивая головы. – Вытащим. Я за последний месяц и не таких научился вытаскивать.

Мне ужасно хочется узнать, почему он сказал «за последний месяц». Почему-то мне кажется, что это очень важно. Но сейчас не время спрашивать.

ОЛЕГ ДИВОВ
НЕМЦЫ

Война не трогала семью Рау холодными руками до поры до времени: старшие были слишком ценны для страны, чтобы гнать их на фронт с винтовкой, а младшие слишком молоды. Наступление шло стремительно и красиво, победа казалась близкой и сладкой, народ ликовал, и те, кто попроще, не стеснялись в простоте своей поздравлять Рау, когда падал очередной русский город: друзья, готовьтесь, со дня на день фюрер освободит для вас Москву. Поквитаемся тогда за ваших. И за всех наших вообще.

Отец в ответ только морщился. Известно было, что в первые дни войны Россию накрыло жестоким «немецким погромом». Особенно зверствовали патриоты в Москве и Петербурге, спешно переименованном в Петроград. Немцев били, где ловили, не разбирая, заезжий ты Мюллер или обрусевший до полной утраты национальной связности Кисель-вроде, была бы фамилия нерусская. Попутно досталось эстонцам и жидам. Многие погибли. Русские в дипломатической ноте опровергли это. Фюрер пообещал для начала выпороть императора на Красной площади, а там разберемся.

Отец беспокоился, конечно. Для него московские Рау были не просто далекими друзьями по переписке, как для юного Саши, который появился на свет в двадцать девятом году уже в Германии и ездил на «вторую историческую родину» один раз совсем ребенком. С фотографий на Сашу глядели дорогие лица – похожие, добрые, свои, – но живого тепла дяди Игоря и бабушки с дедушкой он не помнил. А для отца это мама с папой и любимый младший брат. Уговорить стариков переехать никто даже не пытался, а вот из-за Игоря отец страдал: брата он звал к себе, много раз. Но тот сделал карьеру инженера-дорожника, стал уже к тридцати годам знаменит и о Германии отзывался небрежно: что я там забыл? Ты-то, Дима, понятно, что: свои обожаемые авиационные двигатели. А мне на неметчине делать нечего, с дорогами у вас и без меня наведут порядок. Сейчас Россию надо поднимать, Россию… Где и что теперь поднимал Игорь – бог знает. Отец говорил: если кайло – считай, повезло.

Саше тоже сочувствовали – и в школе, и в гитлер-югенде. Выглядело это обычно глупо, иногда грубо, но Саша не обижался: они ведь от души. И только тощий Циммер, которого звали за глаза «дистрофикфюрер», ляпнул:

– Надо бы тебя в гестапо отвести, пускай проверят, что ты за фрукт.

Саша уже примерился дать Циммеру в морду, но тут рядом возник учитель и сказал:

– А ты сходи, донеси на него. Вот прямо сейчас и сходи. Отпущу тебя с урока ради такого дела.

Циммер задумался и никуда не пошел.

А учитель буркнул, глядя мимо Саши:

– Не обращайте внимания, Рау. Не обижайтесь на дураков. И вообще, это ненадолго. Русские собирают народное ополчение. Значит, войне скоро конец. Когда регулярная армия не справляется и поднимают весь народ – значит, все.

Учитель был ветераном Первой мировой и знал, что говорил. Среди учителей было полным-полно ветеранов, и все говорили одно: раз уже ополчение, значит, русские – все.

Саша передал слова учителя отцу. Тот криво ухмыльнулся и изрек странное:

– Слушай, ну это немцы. Что они в этом понимают?

Саша отродясь не мог понять, когда у отца немцы умные, а когда глупые. И кого отец больше любит, немцев или русских. Иногда казалось – всех, иногда – никого. Если на работе что-то не ладилось, отец немцев особенно не любил. Говорил, они еще хуже русских.

– А вот насчет «на дураков не обижаются» – это правильно.

Мы не имеем права обижаться, сказал отец, нам гордиться надо: российская история нашего рода насчитывает лет триста как минимум, даже приставка «фон» от фамилии отвалилась. Мы равно принадлежим двум нациям и взяли от них все лучшее. Мы русские немцы, какие уж есть. И нам совершенно наплевать, кто и что про нас думает. Хотя положение, конечно, дурацкое.

После чего, выпив еще пару рюмок, отец затянул «Из-за острова на стрежень». И все подпевали, включая тех, у кого приставка «фон» почему-то не отпала от фамилии, несмотря на те же триста лет. Очень красиво получалось у кузена Гуннара, правда, тот по секрету признался Саше, что совсем не понимает смысла, просто звук воспроизводит. А вот песню про серенького козлика Гуннар правильно запомнил с детства – и вкладывал в нее наравне с музыкальным талантом еще и чувство юмора.

– Водка! Водка! Серенький козлик! – орал Гуннар. Родичи от смеха валились на стол. Правда, водки Гуннару все равно не давали, рано ему еще. Он и от пива веселый.

Говорили по-русски и пели русские песни, сидя посреди страны, которая вела жестокую войну с Россией. Ну вот так получилось, а что теперь делать. Можно, конечно, пить горькую и загибаться от тоски, но это было бы для Рау слишком по-немецки.

Кузен Гуннар фон Рау пропал без вести в сорок четвертом. Как его забрали, так и сгинул, не прислав ни единой весточки. Вот вам и народное ополчение: война затянулась, превратилась в бойню, потом в драку за выживание германской нации, и если ценный специалист еще оставался ценным специалистом, то нежный возраст больше не имел значения.

Сашино время настало в апреле сорок пятого.

Отец почти не появлялся дома – пропадал на заводе, мама кусала губы, чтобы не плакать. Отец не мог спрятать сына от войны, он был для этого слишком на виду. Даже у нацистских бонз дети шли на фронт. Единое общество, все равны, никаких исключений. Здесь вам не Россия, где буржуи и аристократы задирают нос, здесь Германия, и если ей плохо, значит, плохо будет сразу всем. У нас тут нет привилегированных, чего вы хотите? Сами за это боролись. Отец надеялся, что девятиклассников все-таки в бой не бросят. Ничего он не мог поделать, у него и так положение было хуже губернаторского; Саша примерно догадывался, что это нелепое и глупое положение. Отец успел сказать ему только: «Если не дай бог чего, вас одних умирать не пошлют, с вами будут старшие, ты следи за ними внимательно и делай, как они. Ищи ветеранов, тех, кто в прошлый раз воевал, и притирайся к ним поближе. Они знают, как правильно».

Ветеранов оказалось двое: учитель истории из соседней школы и автомеханик с соседней улицы. У них был пулемет и задача удерживать мост.

С той стороны моста уже бабахало, пока еще в отдалении.

– Вот нелепость какая, – говорил учитель механику, рассеянно теребя патронную ленту. – Русские помогали фюреру, практически с руки его выкормили, чтобы тот бодался с англичанами и англичане не мешали русским. А фюрер взял да напал на русских, чтобы те не мешали ему разбираться с Англией! И в итоге бородатые приперлись к нам вместе с англичанами! Да еще американцев притащили. А мы с тобой, значит, опять воюй на два фронта на старости лет…

– Ну, так ихний царь – размазня, это все знают, – говорил механик, поправляя на бруствере мешки с песком. – И король ихний тот еще либерал. Им чего жиды подскажут, то они и делают. У фюрера бабушка была жидовка, слыхал? Подсунули нам какого-то австрийского зяму, а мы и рады…

– Там конституционные монархии, и от царей с королями мало зависит, – говорил учитель. – А вот жидов не надо было трогать. То есть надо было их растрясти, конечно, но поаккуратнее. Отыгрались они на нас и еще отыграются, помяни мое слово. Им теперь одно надо: сжить как можно больше немцев со свету.

– Получается, мы сейчас с тобой делаем то, чего надо жидам? – спрашивал механик.

– Именно, дорогой товарищ, именно, – отвечал учитель.

Девятиклассники слушали этот разговор, вытаращив глаза.

Девятиклассников прислали к мосту аж целое пехотное отделение с винтовками и парой ящиков фаустпатронов. У них была задача стоять насмерть. Собственно, на что еще годятся десять необстрелянных мальчишек – стоять да умирать.

– Осталось день-два продержаться, – заявил тощий Циммер. – Фюрер пустит в ход Оружие Возмездия, и это будет перелом войны. Мы победим!

Механик обернулся к Циммеру, пересчитал взглядом гитлерюгендовские значки у него на шинели и сказал:

– Наломались уже. Напереламывались. Ну-ка, парень, дай взглянуть на твое оружие возмездия. Что-то мне у него затвор не нравится.

Циммер отдал ему винтовку. Механик извлек затвор, кинул его в реку и вернул маузер оторопевшему парню.

– А то мало ли, – непонятно объяснил он.

– Вы… – начал Циммер, краснея.

– Щас в морду, – очень понятно на этот раз объяснил механик.

Циммер огляделся. Никто из отделения не собирался его защищать. Он всем давно надоел со своим Оружием Возмездия. Тут дураков, кроме него, не было.

– Значит, так, молодые люди, – сказал учитель. – Вы меня знаете, ну, некоторые из вас точно. Я не хочу тут проповедовать и разводить философию. Я объясню положение в двух словах. Бородатые будут здесь очень скоро. И они не станут с нами церемониться. Если мы решим отбиваться, нас расстреляют из танков или накроют с того берега минометами. Если мы поднимем лапки кверху, нас все равно пристрелят, к сожалению. У бородатых нет времени с нами возиться, они спешат продвинуться вперед насколько можно, занять побольше нашей территории. Они прихлопнут нас, просто чтобы мы не болтались у них в тылу. Мы покойники в любом случае, если останемся здесь. Есть только один шанс – бросить все и уходить навстречу американцам.

– Измена! – заорал Циммер, и механик дал-таки ему в морду.

– Сейчас измена – погубить себя, – сказал учитель, глядя, как Циммер ползает на карачках, собирая зубы. – Ради Германии вы обязаны выжить. Вам заново поднимать нашу родину из праха. Бородатые не задержатся тут надолго, они заберут все, что им понравится, и уйдут восвояси. Они всегда так делают, я ведь историк, я знаю. А мы останемся в разоренной стране. Вас ждет впереди очень много работы. Вы нужны Германии живыми. Все ясно? Хорошо. Помоги мне, Йохан.

Они с механиком подхватили на руки пулемет и швырнули его далеко в реку.

– Жалко, – сказал механик.

– Да, отличная вещь, – сказал учитель. – Ничего, потом вернемся – достанем. Американцы нас долго не промурыжат, зачем мы им нужны… Мальчики, бросайте оружие. Сейчас оружие – это ваша смерть. Бросайте – и побежали.

И они побежали.

Самое страшное, что запомнил из войны Саша Рау, это были не бомбежки и не артиллерийский обстрел, под который он в следующие дни попадал несколько раз. И даже не чавкающий звук, с которым пуля бьет твоего товарища. Нет, самое страшное – это был берег следующей реки, до которой ему посчастливилось дойти живым. За рекой стояли американцы, надо только добраться до них, поднять руки, и твоя война окончена.

Шел дождь. Поверх реки стреляли. Берег был серый и шевелился. Это ползли вниз, к холодной воде, люди в серых шинелях.

Всю последующую жизнь Саше будет сниться эта серая волна.

Он вернулся домой через месяц. Перед домом стоял грузовик, русские солдаты носили в него тюки и чемоданы. Вот как это выглядит, значит, – когда забирают, что понравится. Саша до боли сжал кулаки и пожалел, что у него сейчас нет пулемета, да хотя бы винтовки. Но тут из дома вышел отец, а с ним двое в синих мундирах.

– Здравствуй, сынок, – сказал отец. – Ты вовремя. Мы едем в Россию.

Вот как это выглядело на самом деле – когда забирают все, что понравится.

Дмитрий Рау был главным инженером одного из заводов Юнкерса, и русские вывозили этот завод по репарации подчистую, вместе с персоналом. В десятый класс Саша пошел уже в подмосковной Дубне.

Жили в Дубне просто, без затей, но как-то по-доброму, и с русскими отношения сложились очень спокойные. Видно было, что русские не держат на немцев зла, у них уже переболело. Ну напали, дураки, так мы их за это наказали, чего теперь с ними делить. Лежачего не бьют. Даже те, кто потерял на войне близких, старались не срываться на «пленных» – это считалось нехорошо. Но в морду немецкую дать все-таки могли. Особенно крестьяне, когда привозили на рынок продукты, а потом с выручки напивались. Крестьян на фронте много полегло, да и потерю они острее понимают. В городе пропал у тебя сосед – и пропал, а в деревне это очень заметно: и пахать некому, и в душе пустота… На рынок только мама ходила, ее не трогали.

К Саше в школе сначала цеплялись, а он сказал: эй, слушайте, я с вами не воевал и не собирался. Я же русский, хоть и немец. Я должен был воевать с Америкой. Понимаете? И рассказал про мост, соврав, будто из-за реки подступали американцы.