Текст книги "Принцесса на бобах"

Автор книги: Марина Мареева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Ее незадачливый благоверный, как его… Коля? Костя? Да, Костя… Ее муженек юродивый выскочил из подъезда и ринулся к Диминой машине, придерживая у горла старушечью вязаную кофту, наброшенную на узкие вислые плечи.

Дима выбрался из машины прежде, чем Костя успел подскочить к ней.

– Где она? – заорал Костя, налетев на Диму, словно растрепанный воробей. Он был смешон и жалок в своем праведном гневе – суетливый, шумный, в этой кофте своей бабьей, расстегнутой. – Где она? – повторил он, задыхаясь.

– Не ори. – Дима преградил ему путь. – Она здесь. Спит. Не ори, разбудишь.

– Спит?! – переспросил Костя потрясенно. – Спит? А почему… – Он задохнулся и замолчал.

На него больно было смотреть. Диме всегда было больно смотреть на человека униженного, смятого, и он отвел глаза.

– Почему она спит? – допытывался Костя с каким-то жалким упорством отчаяния. – Вы что… Вы… Почему она заснула?

– Потому что недосыпает! Хронически! – рявкнул Дима ненавидяще. – Вот почему!

– А! – сказал Костя с видимым облегчением.

– Потому что заездили бабу! – шепотом орал Дима, отталкивая Костю подальше от машины, к подъезду. – Воду на ней возите! Всем семейством! Дай ей поспать хоть раз в жизни, – добавил он уже устало. – Иди отсюда… Пусть спит. Я покараулю.

– Вот что… – пробормотал Костя, замолчал и поднял на Диму глаза. Дима стоял перед ним – лет на десять моложе, на две головы выше… Молодой, косая сажень – бабам, наверное, нравится… Денег – немерено, неглуп вроде бы… Зачем она ему? Костя растерянно взглянул на машину. Его жена спала, свернувшись калачиком на заднем сиденье, заботливо укрытая плащом. Укрыл, поди ж ты… Сам стоит на осеннем ветру в рубашечке, ежится зябко.

Тут, похоже, серьезнее, чем можно было бы ожидать. Зачем она ему? Ему не фамилия нужна. Или – не только фамилия. Захочет ее увести – уведет в два счета. Да нет, Нинка – не такая, Нинка – святоша, праведница… Она и не изменила-то ему, Косте, ни разу. И все же, все же…

– Вот что, – повторил Костя глухо. – Отдай мне рукопись. Не надо ничего печатать. Без тебя обойдусь. Я сам.

– Да ну? – хмыкнул Дима с недоброй усмешкой. – Сам? А что ты сам можешь-то? А? Ты бабу свою, семью свою куском хлеба обеспечить не можешь…

– Это не твое дело! – выкрикнул Костя затравленно.

– Руки-ноги – на месте, вроде не инвалид, песок из тебя вроде еще не сыпется… Иди вагоны разгружай! Ищи работу, дай ей передохнуть элементарно, – говорил Дима возбужденно, тесня Костю к дверям подъезда.

– Найду, – кивал Костя, глядя на него с бессильной яростью и пятясь.

– Ищи!

– Найду, не беспокойся! А ты – сгинь! Понял?

– Это уж мое дело. – Дима оттолкнул его к подъезду, захлопнул дверь и прижался к ней спиной, не давая Косте возможности выйти.

Костя молотил в дверь кулаками, пинал ее ногами и сипло вопил:

– Открой! Открой, с-скотина!

Диму прошиб нервный смех. Более дурацкой сцены трудно себе вообразить.

Он, Дима Пупков, владелец заводов, газет, пароходов, стоит в замызганном дворике московской окраины, закрывая спиной дверь старой «хрущобы», дрожащую от ударов ног какого-то полуспятившего люмпена…

Дима отошел в сторону – дверь распахнулась, люмпен вылетел на улицу и, не удержав равновесия, упал в грязь.

– Что ты с ним делаешь?! Не трогай его!

Они оба, как по команде, повернули головы на крик. Нина, только что выскочившая из машины, бежала к ним на своих высоких «шпильках». Подвернула ногу, сбросила туфли, ни секунды не мешкая.

– Не трогай его! – крикнула она снова отчаянно.

Костя поднялся с грязного асфальта, растирая ушибленное бедро. Дима сделал шаг навстречу Нине. Кого из них она защищает-то? Которого из двух?

Нина подбежала к мужу, спросила испуганно:

– Он тебя ударил? Нет? Ты не ушибся?

Понятно… Дима невесело усмехнулся. Она защищает мужа. Вот они, бабы… Ты ей накупаешь дорогого шмотья, везешь ее, блин, на раут… А она над мужиком своим убогим дрожит, пылинки с него сдувает. Загадочный русский характер, господа! Рашен вумен… Ноу комментс.

– Ты его бил? – Нина повернулась к Диме. Она еще не проснулась толком – заспанная, перепуганная, плохо соображающая, что здесь происходит.

Дима молча пошел к машине, подобрав на ходу сброшенные туфли. Нина увидела туфли, вспомнила и проснулась наконец.

– Господи, я заснула, – пробормотала она. – Костя… – Она повернулась к мужу. – Костя, иди домой. Я сейчас… Я сейчас приду…

– Не ходи босиком! – Костя все еще отряхивал брюки от грязи.

– Да ладно! – отмахнулась она, идя к машине. – Дима, как же я уснула?

– Молча. – Он протянул ей туфли. – Надевай.

– Проколола я тебя с этим магнатом, – грустно усмехнулась она, одной рукой опершись на его ладонь, другой надевая туфлю.

– Можно поехать. – Дима взглянул на часы. – Успеем. Как раз к жратве успеем, к фуршету.

– Нет, Дима. – Она покачала головой и посмотрела на него с какой-то странной улыбкой, печальной и спокойной.

– Я просто хотел, чтобы ты немножко развеялась. – Он достал из машины свой свернутый в рулон пиджак, развернул его, надел. Замерз порядком. – Хотел, чтобы ты отдохнула. Развлеклась как-то…

– Меня не надо развлекать, Дима. – Глаза ее наполнились слезами. Она говорила негромко, медленно, стараясь не разреветься. – Мне ничего не нужно. Я ничего не хочу… Вот эти тряпки…

Она коснулась рукой своего шикарного жакета, потом дотронулась до полуразрушенной прически.

– Тряпки, массажи-макияжи, флирты… Это для нормальных баб. А я не баба! Я лошадь ломовая! Тягловая сила!

Слезы уже лились вовсю, она вытирала их кончиками пальцев, говоря с усилием:

– У меня одно желание, Дима, одно всегда и везде – выспаться! Выспаться, больше я ничего не хочу…

Дима взглянул поверх ее головы на Костю. Тот стоял у дверей подъезда, ждал ее, не уходил. Дима глянул еще выше – кое-где у окон стояли люди, женщины в основном, и с живейшим интересом следили за происходящим. Еще бы – бесплатная развлекуха. Еще одна серия «Санта-Барбары». Чем не «мыльная опера» – муж, жена, потенциальный любовник. Слезы, крики, «новому русскому» указывают на дверь…

– Я поехал, – сказал он сухо.

– Я тебе завтра костюм верну. – Нина стояла возле машины, глядя, как Дима садится за руль. – Он очень красивый, спасибо, но мне в нем все равно некуда пойти… Мне в моей робе как-то привычнее. Дай мне ее, пожалуйста.

– Ты ее в салоне забыла, – буркнул Дима, поднимая с заднего сиденья сумочку и перчатки. – Держи.

Она покачала головой.

– Держи! – повторил он почти зло и всучил ей сумочку и перчатки. – Это подарок. Подарки не принято обсуждать. Тем более – от них отказываться. Графиня, а в правилах этикета – ни бум-бум. Отойди в сторону!

Нина послушно отошла, прижимая к груди подарки.

Уже выехав со двора и вырулив на ночную улицу, Дима обнаружил, что забыл про цветы. Розы лежали рядом с ним, на переднем сиденье. Семнадцать штук. Темно-красные, почти черные сейчас, в полумраке. Прозрачный целлофан поблескивал, искрился… Красивые розы. Странное название – «Королева Марго».

– Я хочу вернуть этот костюм обратно.

– Простите, но я не очень вас понимаю… – Продавщица из Диминого салона смотрела на Нину недоуменно. – Он вам не нравится? Что-нибудь не так? У нас – свое ателье, мы можем подогнать его по фигуре. Хотя он сидит на вас идеально, я помню…

– Я просто хочу вернуть его, – сказала Нина устало, вручая милашке-продавщице пакет с Диминым подарком. – Там сумочка, туфли… Там все.

– Минутку. – Продавщица улыбнулась Нине дежурно и отошла.

Нина успела заметить, как она сняла телефонную трубку, торопливо набрала номер, сделав товаркам знак рукой – мол, обслужите посетительницу.

Еще минута – красотки в униформах обступили Нину, и все началось по новой: птичий щебет заискивающих голосков, карамельные улыбки, настоятельные просьбы примерить вот это, обратить внимание на то…

– Я тороплюсь, простите! – Нина поморщилась. – Я больше ничего не буду мерить. Я вас очень прошу, девочки: я вчера, в спешке… – Она замялась. – Я оставила здесь свою… рабочую одежду. Если вы ее не выбросили…

Черт, все-таки она покраснела. Щеки предательски вспыхнули.

– Я вас очень прошу, верните ее мне, – выговорила Нина с усилием.

«Рабочая одежда»? Это такое что-то… брезентовое? Типа комбинезона? Или – ватник? Вы на стройке работаете? Крановщица?

Они сохраняли абсолютную невозмутимость, юные стервы. Они издевались над ней, сохраняя вежливые улыбки на гладких ухоженных рожицах.

Пытка. Надо вытерпеть. Она и не такое умела терпеть.

– А-а… Ну да, вы же – актриса… Дмитрий Андреич говорил… Рита, где эта… спецовка? Ее в костюмерную нужно вернуть, по всей видимости…

Потом они долго, с величайшим тщанием, укладывали Нинину робу рукавчик к рукавчику. Все было уложено в фирменный пакет, завернуто, запечатано. Сверху, садистки, сунули свой рекламный проспектик с яркими фотками моделей, демонстрирующих фирменные наряды.

Нина молча следила за всеми этими издевательскими манипуляциями. За что они ненавидели ее так? Хозяйские шавки, они мстили ей сегодня за то, что вчера вынуждены были прогибать перед ней спины.

Она взяла пакет и обвела их спокойным, невозмутимым взглядом. Держись, Нина, держись! Удостоила их вежливым прощальным кивком и двинулась к дверям.

Двери открылись перед ней, прежде чем она протянула к ним руку – автоматика, все, как в лучших домах.

Нина вышла на улицу. Чья-то машина притормозила у входа в магазин. Хорошенькая молодая женщина выскочила из авто и кинулась к дверям магазина, едва не сбив Нину с ног… Лара!

– Здравствуйте, – сказала Нина.

Лара взглянула на нее изумленно:

– Вы меня знаете? Мы разве знакомы?

Нина не успела ответить – Лара ринулась в салон.

Нина проводила ее взглядом и двинулась по улице. Шла не торопясь, стараясь успокоиться. Твердя себе: ничего не произошло. Тебя хотели унизить – и не смогли. Не сумели. Успокойся.

– Подождите!

Нина оглянулась.

Лара уже выскочила из салона и бежала к ней, запахивая на ходу роскошную короткую шубку. Шубка – прелесть, только рановато она ее напялила… И, собственно говоря, что ей нужно от нее, от Нины?

Лара подбежала к ней, остановилась. Молчала, дышала тяжело, рассматривая Нину с каким-то избыточным, пристальным, недобрым интересом.

Теперь Нина поняла все. Поняла, кому звонила та, первая продавщица, почему Нину задержали в салоне… Тянули время. Ждали, пока приедет Лара, оповещенная о визите соперницы. О, бабы, бабы! Бабьи заговоры, бабьи интриги… Особая наука! Нина никогда не была в ней сильна.

– Где-то я вас видела… раньше, – выдавила наконец Лара.

– В посудомоечной, – пояснила Нина, выдержав этот долгий мучительный взгляд-рентген. – Я посудомойкой в ресторане работаю. Я вам юбку помогала почистить…

– В ресторане? – переспросила Лара, прищурясь. – А-а, вспомнила. Это когда Димка дебош устроил… Вон он вас где… высмотрел.

И она рассмеялась, не скрывая презрительного недоумения по поводу Диминого выбора.

– Мне нужно идти, до свидания. – Нина отвернулась было, сделала несколько шагов в сторону…

– Подождите!

Нина оглянулась.

– Я вас подвезу, – предложила Лара. Она уже перестала смеяться. Она была спокойна и весела. Еще бы! Ее предполагаемая соперница проигрывала ей по всем пунктам, вдвое старше, к тому же посудомойка. – Я вас подвезу, – повторила Лара и пошла к машине.

Нина взглянула на часы. Она опаздывала на свою газетную вахту в подземном переходе. Почему бы нет?..

Она села в машину, положив пакет со своей робой себе на колени. Взглянула на Лару… Она не испытывала к этой девочке ни неприязни, ни ревности. Какая ревность? К кому? К Диме? А кто он ей, Нине, собственно? Никто. Может быть, она его и не увидит больше никогда.

– Это он мне подарил машину, – сообщила Лара как бы между прочим. – И квартиру купил. Вообще, мы собирались расписаться… Может быть, еще поженимся.

– Совет да любовь, – произнесла Нина спокойно.

– Вот как? Вас это нисколько не задевает? Куда мы едем, кстати?

– Проспект Мира. А почему меня должно это задевать?

– Вообще-то я не удивилась, когда вас увидела, – сказала Лара, не ответив на Нинин вопрос. – Вы в его вкусе. Он не любит, чтобы все – как у всех. Чтобы – блондинка, глазки голубенькие и ноги из ушей росли. Ему чего-нибудь особенное подавай. Посудомойку предпенсионного возраста.

– Спасибо большое, – невозмутимо поблагодарила Нина. – Вы очень точно меня описали.

– Нет, я не хотела вас обидеть, – усмехнулась Лара. – Вы – ничего еще… Со следами былой красоты.

– Со следами следов, – уточнила Нина. – Остановите машину.

– Я ведь тоже сначала… другая была, – сказала Лара с какой-то внезапно прорвавшейся искренностью. – Когда он меня первый раз увидел, я была такая… Оторва, «кислотная», на роликах… У нас группа была, музыканты уличные… Я у них была певица. Можете себе представить?

– С трудом, – призналась Нина, глядя на ее шубку, на ее кукольное, тщательно подмазанное личико, на ухоженные руки, лежащие на руле. – Остановите машину, пожалуйста. Я выйду. Мы уже приехали.

– То есть как? – удивилась Лара. – Это Садовое.

– Я забыла… Я совсем забыла… Мне нужно зайти еще в одно место.

Лара притормозила.

– До свиданья. – Нина открыла дверцу.

– Подождите! – Лара перехватила ее руку.

Красивая девочка. Совсем юная. Гладкая кожа, глазищи – в пол-лица… Красотка. Что ему еще нужно? Классная подруга для «малинового пиджака». Он и пиджаков-то не носит, не любит. Все больше пуловеры да джемперы…

– Как вас зовут? – спросила Лара.

– Нина.

– Нина… – Лара смотрела на нее с отчаянной, истовой мольбой. – Нина, зачем он вам? У вас семья есть, наверное… Да?

– Да, – глухо откликнулась Нина.

– И вы ему, простите… – Она уже не хотела причинить Нине боль, она говорила искренне и убежденно. – Простите, но вы ему ненадолго понадобитесь! Ну, вы же умная женщина, пожившая. Вы же понимаете, не мне вам объяснять! Вы – не пара! Не! – Она чеканила каждое слово, каждый слог. – Па! Ра!

– Девочка, вас кто-то ввел в заблуждение. – Нина старалась говорить как можно спокойней. – Меня ничего не связывает с вашим… Димой. Я вам не соперница. Все, я спешу. До свиданья.

– Я его люблю, вы понимаете?! – Лара сжала Нинино запястье, не давая ей выйти из машины. – Я его люблю безумно, я жить без него не могу! – выкрикивала она хрипло. – Я его не отдам никому, костьми лягу! Не отдам! Вы думаете, мне вот это все нужно?! – Она огляделась загнанно. – Тачка, квартира, тряпки, цацки? Плевала я на них, мне он нужен! Он! Я только теперь это поняла!

– Рада за вас, – отрезала Нина, вырвав руку из цепких пальцев Диминой пассии. – Лучше поздно, чем никогда. Может, хоть теперь перестанете шляться по кабакам с другими мужиками. Рога ему наставлять. Привет!

И она выбралась из машины, с силой захлопнув за собой дверцу, пересекла тротуар на подгибающихся ногах, открыла первую попавшуюся дверь, вошла куда-то… Люди, давка, толкотня…

Прислонилась к стене, прикрыла глаза. Ее била нервная дрожь, сотрясая все тело. Зуб на зуб не попадал. Ничего не поделаешь, нервная разрядка. Слишком много унижений, слишком много обид и боли. Слишком много терпения и сил понадобилось ей для того, чтобы перенести их стоически, не сорвавшись ни разу.

– Ну? Я вас слушаю, – сказала продавщица.

Нина словно очнулась. Оказывается, она стояла в очереди. Она стояла в очереди, а очередь медленно двигалась вдоль стены, к прилавку, неспешно подталкивая Нину к хозяйке продуктового рая в несвежем колпаке.

– Колбасы какой-нибудь вареной, – сказала Нина, чтобы что-нибудь сказать, – полкило.

– Какой колбасы? – хмыкнул дядька, стоящий за Ниной. – Это ж бакалея.

Оказывается, она отстояла очередь в бакалейный отдел, в крупы-вермишели.

– Ну, дает! – Дядька уже хохотал в голос. – Колбасы ей! Не, ты слышал?

– А ну, помолчи! – оборвала продавщица. – Она смотрела на Нину с сочувственным пониманием. – Мало ли чего бывает, – добавила она негромко. – Задумаешься, не туда встанешь. Всякое бывает. – И она улыбнулась Нине ободряюще, дескать, держись, подруга! – Давай, я тебе лучше валерьяночки отпущу. – Продавщица достала из кармана халата баночку с таблетками. – Сразу две глотай. Проглотишь?

Нина улыбнулась ей благодарно и кивнула.

– А вот тебе и колбаска. – Продавщица бакалейного отдела полезла под прилавок, достала оттуда увесистый сверток. – Телячья. Себе заначила. Плати в кассу пятнадцать тыщ. Деньги есть?

– Есть, – рассмеялась Нина.

Она успокоилась. Мелкий озноб уже не сотрясал ее тело. Никогда не знаешь, где тебя ударят, а где – протянут руку, поддержат, помогут. Ну, к ударам-то мы привыкли, притерпелись. Зато простое человеческое участие, чей-то искренний душевный порыв всегда для нас неожидан. В диковину. Одичали мы, господа, одичали…

И снова Нинино семейство сидело в их тесной кухоньке за столом. На сей раз стол был пуст.

Семейство сидело в ряд – Ирка, мать, Вовка, Костя… Домочадцы взирали на только что вошедшую в дом Нину. На их лицах было написано одно и то же выражение: горестное недоумение, нескрываемая обида, немой вопрос.

– Что? – спросила Нина, остановившись в дверях кухни, похолодев от страха. – Что случилось?

Домочадцы молчали оскорбленно. Вовка надул губы, готовясь разреветься.

– Ну, что-о?! – Нина бросила сумки на пол. – Костя, что вы молчите? Что произошло?

Откашлявшись, Костя сказал почти торжественно, как бы констатируя факт, немыслимый в своей кощунственности:

– У Вовы сегодня день рождения. Ты забыла? Ты забыла!

Нина ахнула и прижала ладонь к губам. Боже! Она и вправду забыла. Как она могла? Что с ней происходит?! День рождения Вовки всегда был семейным праздником – из главных, покруче Новогодья… Готовился заранее, обстоятельно, с выдумкой, с размахом. Деньги на сие празднество откладывались загодя. Составлялся план мероприятий, подробнейший, детально разработанный стратегический план, пеклись пироги, созывалась вся окрестная мелкотня… Как она могла забыть?! Преступница, нет ей прощения!

– Вова! – Нина ринулась к сыну, обняла его, прижала к себе. Зацеловала. Сын уворачивался, отводил мордочку – все понимал и был оскорблен. Как взрослый.

– Вовка, прости меня, котик, – шептала Нина страдальчески. – Прости, сейчас все поправим… С днем рождения, сыночка!

Домочадцы инквизиторски молчали.

– Я утром проснулся… – начал Вовка с горестной обидой.

– Он утром проснулся, а под подушкой ничего! Ни-че-го! – подхватил Костя с укором.

– Вовочка, а я купила! – Нина ринулась в свою комнату. Хоть какое-то облегчение, хоть какое-то оправдание. – Я еще месяц назад подарок купила, я спрятала!

Она выдвинула ящик платяного шкафа, где между крахмальными складками наволочек и пододеяльников должны были лежать коробка с индейцами, два больших «пазла» (Вовка обожает), набор пастели (Вовке понравится)…

– Это мы нашли, – заметил Костя, входя следом. – Это мы подарили. Толку-то… Он праздника ждал.

– Мама! – крикнула Нина, с силой задвинув ящик на место. – Звони этим… мальчишкам из восьмой квартиры, пусть идут к нам!

– Ирка… – Она метнулась в кухню, достала деньги. – Беги в гастроном… Два торта, три рулета… Нет, четыре… Свечки есть у нас?

– Свечки есть, – вздохнула мать, поднимая телефонную трубку.

– Вовка! – Нина снова прижала к себе сына, чмокнула в носик, потерлась щекой о светлые растрепанные патлы. – Стричь тебя надо, срочно… Ну, прости меня, кот! Я тебя поздравляю! Сейчас будет пир, сейчас гостей назовем… Мама, звони этому, как его… сыну Уваровых…

– У него экзема, – возразила мать строго. – И он матом говорит.

– Мама, ладно! Ты тоже это умеешь… при детях. – Нина уже повязывала фартук, быстрая, деловитая, собранная.

– Я?! – воскликнула мать, поджав губы. – При детях?! Когда?

– А Чубайса вчера смотрела во «Времени»… Ругалась, как грузчик… Костя, где мои цукаты? – Нина уже сыпала муку в глубокую миску. – Сметану доставай, яйца… Сейчас пирог сварганим быстрый…

Повеселевший Вовка унесся в комнату. Мать ушла следом, неся с собой телефон и крича в трубку:

– Вер Иванна! Коля дома?.. Уроки делает?.. А у нас Вовка – именинник…

Костя достал из холодильника коробку с яйцами, брикет маргарина. Сел у стола и посмотрел на жену, ловко замешивающую тесто. Смотрел внимательно, изучающе, подперев рукой щеку.

– Ты какая-то другая стала, – сказал он наконец.

Нина молча покосилась на него, нарезая маргарин на мелкие кубики.

– Как же ты могла забыть? – Костя не спускал с нее пристального взгляда.

– Вы тоже хороши, – вздохнула Нина, вымешивая тесто. – Как дети малые. Без меня – никуда… Что ты, торт не мог купить? Пацанов созвать?

– Нина, – сказал вдруг Костя с какой-то почти исповедальной горечью. – Мы без тебя – никуда, это правда. Так сложилось… исторически. И, если ты нас бросишь…

– Я? – спросила она ошеломленно и замерла, выпрямившись. – Ты что говоришь? Ты что?

– У тебя с ним что-то… серьезное? – выдавил муж. – Да? Я же вижу… Я чувствую…

– Костя… – Нина вытерла руки о фартук и присела на корточки перед мужем, ссутулившимся на табурете. – Костенька, ну что ты такое говоришь? О чем ты?

Она погладила его руки, безвольно лежащие на коленях… Бедный Костя… Большой ребенок… Несчастный ребенок, нелепый, вышвырнутый этой жизнью, жизнью взрослых людей, на обочину. Вышвырнутый безжалостно и бесповоротно.

Если в Диме неискоренимое мальчишество уживалось с трезвой мужской хваткой, мужским сметливым умом, искушенностью опытного, знающего жизнь мужика, то Костя… Костя был просто ребенок. Беспомощное дитятко сорока четырех лет от роду.

Вот так… А она за него – ответственная. Ничего не поделаешь. За него, за мать, за детей…

– Успокойся. – Нина поднялась с колен. – Это все твоя блажь, блажь и чушь… полная. Вы мои родные люди. Любимые. Я вас не брошу…

Костя жадно внимал каждому ее слову, глядя на нее с какой-то странной, почти собачьей преданностью, успокаиваясь.

– Ни на кого я вас не променяю. – Нина вздохнула и добавила нарочито буднично, скатав тесто в аппетитный, маслено поблескивающий шар: – Ты духовку включил? Где противень? А чего сидишь тогда? Давай действуй!

Нина неслась по вечерней улице, опаздывая как всегда.

У входа в ресторан Жора увещевал группку завсегдатаев:

– Санитарный день, господа! Санитарная ночь, если угодно.

– Что за дела? – возмущались завсегдатаи. – Георгий! Ты сроду на ночь лавку не закрывал.

– Нина!

Нина растерянно оглянулась. Дима стоял возле своей машины.

– Иди сюда. Здравствуй!

Она не слишком удивилась, увидев его. Что бы она себе ни врала, как бы саму себя обмануть ни пыталась (ну, теперь-то уж точно все, больше не явится, отстанет наконец), знала, что явится. Не отстанет.

Знала. Иначе с чего бы это она сегодня минут сорок проторчала перед зеркалом в ванной? Закрыв дверь изнутри на крючок, оставшись глухой к воплям Ирки: «Ма, мне джинсы стирать надо! Ма, ну скоро?!»

«Я тоже стираю! – откликнулась наконец Нина. – Вовкины рубашки. Подождешь!»

Откровенное, бессовестное вранье. Ничего она не стирала. Страдальчески закусив нижнюю губу, она подкрашивала ресницы уворованной у дочери тушью «Макс фактор». Рука дрожала, Нина все время промахивалась мимо ресниц, заезжая на веко, – еще бы! Когда ты последний раз глаза красила? Год назад, на юбилей свадьбы. Дура старая, чистишь свои тусклые перышки… Думаешь, он придет?

Он пришел. Приехал. Стоял возле машины, ждал, когда Нина подойдет к нему.

Она подошла, и Дима открыл ей дверцу.

– Садись. Поехали.

– Куда? – спросила она. – У меня смена с двадцати двух!

– Садись, садись. – Дима легонько потянул ее за руку. – Какая смена… Контора на замке. Я твоему духанщику две суточные выручки кинул.

– Зачем? – Но в машину она все-таки села.

– Ты хотела выспаться. – Дима захлопнул дверцу, помахав Жоре, сдерживающему натиск толпы. – Вот и выспишься наконец-то.

– Ты куда меня везешь? – спросила Нина растерянно. За окнами машины уже мелькали улицы ночной Москвы. – Куда мы едем, Дима? Ты меня домой везешь, что ли?

– Не к тебе, во всяком случае, – усмехнулся он. – Дома тебе твои уроды выспаться не дадут, а я хочу, чтобы ты отдохнула. Провалилась… Часов на двенадцать.

– Останови! – закричала Нина. – Ты что? Останови сейчас же! Ты заигрался, понимаешь? – кричала она, не зная, что предпринять. – Останови! – Она открыла дверцу, Дима молча захлопнул ее и накинул на Нину ремень безопасности. – Ты меня свяжи еще! – сказала Нина гневно. – Что ты вообще себе позволяешь? Останови машину!

– Ресницы накрасила, – заметил Дима с ехидцей, глядя на дорогу.

– Я? Ресницы? – Она помолчала, судорожно придумывая оправдание и чувствуя себя злоумышленником, пойманным с поличным. – Ну, допустим, накрасила… Я всегда крашу.

– Как же, – хохотнул Дима, выруливая на Пресню. – Ври больше.

– Как ты со мной разговариваешь?! Останови машину… Куда мы едем, в конце-то концов?

– В Серебряный бор. У меня там дом. А воздух – сказка!

– Дом… – пробормотала Нина. – Домовладелец… Сколько у тебя домов-то?

– Много, – ответил Дима весело. – Хочешь, один подарю?

– Обойдусь как-нибудь, – огрызнулась Нина. – Владелец заводов, газет, пароходов… Чего ты от меня хочешь, а?

– Чтобы ты выспалась.

– И все?

– И все.

При въезде в Серебряный бор стоял ночной магазин. Нина скользнула взглядом по освещенной витрине… Ага, тут не только жратва, но и шмотки.

– Останови, пожалуйста, – сказала Нина просительно.

Она уже успела успокоиться и примириться с неизбежностью ночлега в Димином доме. Умом-то она примирилась с этим, но сердцем… Она сидела нахохлясь, сжавшись, словно зверек, загнанный в западню, и бросала на Диму быстрые настороженные взгляды.

А Дима смотрел на дорогу. Дима был абсолютно невозмутим. Что ее там ждет, в этом доме? Неужели он думает… Неужели он собирается… О, Господи, старая курица, на кой черт ты ему нужна?

– Останови, – повторила Нина.

Дима остановил машину и протянул бумажник, не спрашивая ни о чем.

– Я сейчас, – пробормотала Нина, засовывая бумажник в карман.

Влетев в магазин, совсем пустой в этот поздний час, она окинула прилавки торопливым взглядом.

Она прекрасно знала, что именно она ищет. Только боялась себе в этом признаться.

Если Дима… Если все-таки он… Ну, хоть себе-то это скажи! Про себя, себе скажи: да, ты хочешь, чтобы все случилось сегодня. Чтобы он остался с тобой. Ты этого хочешь. И ты хочешь быть красивой. Желанной. И не делай, пожалуйста, вид, что тебя чрезвычайно интересует стиральный порошок «Ариэль» по восемь двести. Отойди от этого прилавка, времени в обрез, иди туда, во-он туда, вправо, там – женское белье…

– А сколько стоит вот этот… гарнитурчик? Пеньюарчик? – спросила Нина, решившись наконец. – Они только черные, да?

Пеньюарчик был ничего себе, вполне подходящий. Но черный цвет… Это слишком. Слишком вызывающе – так ей казалось. Она же не роковая женщина! Не какая-нибудь Шарон Стоун с кинжалом для колки льда.

– Есть розовый, – сказала продавщица, выбрасывая на прилавок шуршащий пакет.

– Нет, – вздохнула Нина. – Цвет какой-то поросячий… Какой-то колбасный…

– Ну, на вас не угодишь, – хмыкнула продавщица и, порывшись на полке, вытащила другой пакет.

– Чудо! – воскликнула Нина, открывая бумажник. – То, что надо.

Золотисто-ореховый. Она брюнетка, ей пойдет.

– Да, но это – икс-эль, – заметила продавщица, выбивая чек. – Вам велико будет.

– Нин, какие-то проблемы?

Нина вздрогнула, стремительно засунув в карман пальто пакет с пеньюаром.

Дима стоял на пороге магазинчика.

– Дмитрий Андреич, здра-асьте! – Продавщица улыбнулась Диме, потом глянула на Нину по-новому, оценивающе. – Так вы с ним? Во-он оно что… Давайте я вам на размер меньше поищу.

– Нет! – Нина замотала головой, отступая от прилавка. – Нет, нет, не нужно… Я тут маме кое-что купила, – пояснила она Диме, поспешно выводя его из магазина. – Так, безделицу… Поехали?

Они подъехали к дому. Собственно, дома она еще не видела – только высоченную ограду и ворота.

Ворота открылись плавно и беззвучно. Дима выбрался из машины, помог выйти Нине. Бросил подошедшему к нему охраннику:

– Поставишь тачку в гараж…

Нина сделала несколько шагов по дорожке, усыпанной сосновыми иглами, остановилась, вдохнула воздух полной грудью… Какой воздух! Осенний, свежий, лесной, пропитанный острым запахом хвои, влажной земли, шишек…

Чем она дышит там, в городе? Да и дышит ли вообще? В этой чертовой посудомоечной – духота парной, резкие запахи химикатов. А потом она моет лестницы и опять задыхается от запаха стирального порошка…

Там она задыхается. Здесь она дышит.

Огромная собака подошла к Нине, обнюхала ее колени миролюбиво, благосклонно…

– Это моя псина любимая. – Дима присел перед собакой на корточки, потрепал ее по загривку. – Смотри, признала тебя. Подли-иза…

Нина перевела взгляд. Вон его дом. В глубине осеннего сада, в полумраке – очертания двухэтажного особнячка. Эдакий терем васнецовский. Большая веранда. Мансарда. В окнах мансарды – теплый медовый свет.

– Мой дом, – сказал Дима негромко. – Знаешь, только когда я его построил, поднял, ухлопал на это уйму сил… и времени… и денег… Только когда я его поднял, я почувствовал себя мужиком. Таким… основательным дядькой. Кулачиной таким. Теперь пузо отращу и цепь на него повешу с ключами… Амбарными.

– Сапоги себе купи, салом их смазывай, – рассмеялась Нина. – Бороду отпусти лопатой. Кафтан я тебе сама сошью… А где дворня?

– Дворни навалом, – заверил ее Дима, ведя к дому. – Садовник вот…

Он сделал несколько шагов в сторону, к дядьке в ватнике. Дядька возился у грядки, вышелушивал бобы из длинных сморщенных стручков.

– Повар, горничных – три штуки. – Дима вернулся к Нине, сунув в карман несколько бобов.

– Купчина! – Нина уже подошла к ступеням крыльца. – Зачем тебе графиня? Тебе купчиха нужна. – И она оглянулась на Диму, не скрывая грустной нежности. – Такая, знаешь, кустодиевская. Чтобы у самовара чай пила, пальчик в сторону оттопырив.

– Мизинчик, – уточнил Дима.

– Вот-вот.

– И хлюпала вот так… – Дима изобразил купчихино хлюпанье, шумно заглатывая воображаемый чай. – Нет уж, благодарю покорно. Не надо нам купчих. У нас другие амбиции.

Дима открыл дверь спальни.

Нина вошла. Остановилась на пороге, оглядываясь с молитвенным трепетом.

Все, как в каталогах, которые она перелистывала иногда, коротая время у своего газетного лотка. Заморский шик плюс умеренное вкрапление славянского колорита. Камин с изразцами под «васнецовские». Абажур диковинный, плетеный – жар-птица, раскинувшая широкие пестрые крылья…

– Красиво, – прошептала Нина, не двигаясь с места.

– Ужинать будем? – спросил Дима, с опозданием снимая с Нины ее пальтецо.

– Нет. – Она вспомнила про пакетик с пеньюаром, лежащий в кармане пальто, резко выдернула пальто из Диминых рук и бросила одежку на кресло. – Нет, я не хочу. Я сразу… лягу.

– Как знаешь… – Дима незаметно для нее сунул боб под матрас. – Ты присядь на полати. Опробуй.