Текст книги ""Золотое руно""

Автор книги: Марина Бонч-Осмоловская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Глава 21

В этот момент дверь без стука распахнулась и статный человек красиво замер в дверях, давая себя рассмотреть. А смотреть было на что!

Гость был одет в великолепно скроенный бледно-голубой костюм. На его груди красовалась жилетка, вышитая золотыми нитями едва ли не вручную. Галстук тоже был высшего сорта. Шевелюра у вошедшего не отличалась густотой, но как красивы были глаза под тяжелыми веками, осененные пушистыми ресницами, – ласковые, сладкие. Лицо чисто выбритое, а под носом полные, изумительной формы холеные усы. По комнате прошла тончайшая, едва уловимая волна необыкновенного запаха, как бывает только от духов очень хорошего качества: она едва прикоснулась, отошла и оставила желание чувствовать и искать.

– Актер или телеведущий! – подумал Саша.

– Доктор наук! – незнакомец протянул руку. – Пихалков! Обещал к обеду, но дела... дела...

Все повскакали, задвигались. Гость без церемоний прикоснулся к щеке батюшки. Нежно, не спеша, прижался усами к кормящей руке хозяйки. Получил благодарный взгляд. С удовольствием оглядел все вокруг и барственно раскинулся за столом. Да, именно это слово! Какое впечатление барственности он производил! И когда он заговорил на хорошем русском языке, без корявостей и мусора, как сладко-небрежно, как уверенно в себе зазвучал его голос.

Быстро выпили по рюмке и сразу еще по одной за милого гостя. Принесли закусок. Открыли то, что стояло в шкафчике. Потом принесли то, что стояло на дальней полке. На скатерти появились красные и бледно-золотые бутылки, и густо уставленный стол радостно засверкал полнотой. Сдобная хозяйка Наташа что-то такое подумала, потому что, оглядев с обожанием своего гостя водянистыми, бесцветными глазами, она прочувствованно сказала:

– Наш Захар Ильич – миллионер.

Батюшка посмотрел на нее задумчиво, но ничего не сказал, а открыл бутылку с вишневой наклейкой. Если у Саши и возникло желание отправиться домой, все-таки закончить работу для Сюзи, то теперь от этого бледного помысла не осталось и следа. Он с любопытством смотрел на сияющее лицо гостя: наконец ему представился шанс узнать многое их первых рук.

– Вы из России? – спросил он.

– М-м-м... Пришлось здесь поселиться. В Москве в меня забили гол, и игре конец.

– У нас, в Державе, с этого игра только начинается. Если кто-то упал, коллеги и друзья его дальше подтолкнут.

– И поэтому, вы, Саша, у батюшки в гостях? – спросил проницательный гость.

За столом притихли. Пихалков сделал внезапный реверс:

– Я знаю, как стать богатым... – шепнул он, исподлобья заглянув Саше в глаза. – Каждому хочется быть удачливым, да? – неожиданно спросил он, и это опять прозвучало так двусмысленно, что тот вздрогнул. Словно Пихалков не только не извинялся за свою бестактность, но смеялся над ним. Ошеломленный такой стремительной дружбой, Саша потерял нить разговора, отец Михаил был озадачен. Одна Наташа заметно повеселела, не сводя радостных глаз с миллионера.

– Каждому хорошо бы научиться! – искренне попросила она.

Захар Ильич, без сомнения, читал мысли: беглый взгляд на ее выразительное лицо, колебание между скромностью и согласием, теплый, раскатистый смех и вот, лучась бархатом своих глаз, он сказал:

– Представьте, когда-то и я был не у дел. – Он отпил хороший глоток, по привычке обсосал усы. – Мне было двадцать лет. Я хотел быть известным и богатым, но ничего в жизни не знал. Нигде не был. Ничего не умел. Один, грустно. Я был бедный, но порядочный. А что, батя! – вдруг оборвал он себя, приблизил лицо к священнику и закричал: – В Таиланд, а, батя, на слонах?! Фотки пышные, девочки дешевые! Гульнем?!

– Вы уж предлагали, Захар Ильич! – несчастным голосом воскликнул священник, не глядя на пунцовую жену и Сашу. Пихалков обрадовался, увидев общее смущение. Хотя на секунду Саше показалось, что хозяева знают и едва ли обижаются на его слова. Захар Ильич вдруг остепенился, назвал все глупой шуткой. Наташина рука в перетяжках, как у толстенького ангела, дрогнула, когда он надолго задержал ее в роскоши своих усов. Повторяя движения гостя, над столом волновался запах одеколона.

– Интуиция подсказала мне, что я должен стать геологом. Я увлекся. Защитился. А потом, как в волшебной сказке: могучий покровитель, и я – начальник геологического объединения. Весь отдел писал мне докторскую.

Он что-то не договаривал. Саша хотел спросить, но было ясно, что спрашивать надо слишком много, и он застеснялся.

– В это время, – продолжал сибаритствующий голос, – начались блаженной памяти общечеловеческие ценности рынка. В ...году за меня пили, как за губернатора Богатого Края. У меня было все: шахты и рудники, лес, рыба и... чего у меня только не было! В мой Край приехал Самый Главный Человек, на банкете я сказал ему шутку: "Россия – баба, и ей нужен мужик!" – Пихалков раскинулся неторопливо, с изумительной ленью. Саша не мог оторвать глаз: он никогда не видел настоящих русских бар. Он не знал, что они бывают такими. Как не представлял, что бывают такие разговоры.

– Главный улыбнулся, и вот – я крупная шишка в Москве! – не в силах сдержать восторг, закричал Пихалков и треснул обалдевшего Сашу по спине. – Я стал богат! Как быстро, как сладко! А вы знаете, что это такое? – куражась, он заглянул ему в глаза. – Это столько денег – откроешь один глаз и видишь: хватит на внуков и правнуков! А откроешь оба глаза – тут откроется полная картина! – он бурно рассмеялся, но хозяева не вторили, они старались представить такие масштабы и не могли.

Внезапно священник сказал с упорством, совсем не на том языке, на котором он говорил с Сашей:

– Как нам традиции поддерживать, православие сохранять? Только через церковь – заступницу. Но не устроена она у нас, матушка, имеет неблагоприятный вид, – докончил он речь почему-то с жестким акцентом, и, совершенно не смущаясь, посмотрел на Пихалкова.

Тот перегнулся через стол и проникновенно спросил:

– Запустили дело?

– Мало к нам ходят, еще меньше на обустройство дают! – вдохновенно воскликнула Наташа. – На что же побелку сделать?

В этом момент из сада вбежала батюшкина собака, взглянула на Пихалкова и поползла на животе под стол, подвывая и не сводя с него перепуганных глаз. Все засмеялись. Захар Ильич оглядел, не торопясь, незамысловатое лицо Натальи и просторное, открытое, но такое, что ни за что не угадаешь, что в нем скрывается, – священника, поднял свой дипломат на колени – глаза его под тяжелыми веками подернулись поволокой. Насладившись минутой и добавив к ней еще несколько самых сладких секунд, он щелкнул замочками и крышка откинулась – чемоданчик был заполнен крепкими пачками.

Батюшка обошел стол и остался стоять с разинутым ртом, так же, как все вокруг.

– Сколько вам из кошелька, отец святой? Шесть, семь?! – Пихалков выкидывал пачки в полном восторге. – Бери и десять – твое счастье! Всем нос утрем – знай, помни русского барина!

Что тут сделалось, не опишешь в словах! Нежданная радость, благодарность, слезы умиления! Кто-то восторгался, кто-то отнекивался, разводя руками, – добрая, счастливая минута посетила сей приют. Долго длился переполох. Потом опомнились, несли что-то вдогонку на стол, но уже лишнее. Пробки полетели с удвоенной силой. Размягшие, одурманенные искренней дружбой, говорили друг другу тосты, полные сердечности горячие слова. Поставили русские песни, до них Захар Ильич был большой охотник. Не раз и не два, легко и красиво бархатные глаза его сверкали полными слезами.

– Как-то утром, – он повис на Сашиной шее, – в день третий месяца мая встало у меня в горле комом. И понял я, что страдаю по родине великой... – Теплые слезы залили Сашину грудь. – Верни мне отчизну, буржуазный друг!

– Поезжайте назад, – тот пытался усадить зареванного барина к столу, подумывая, не вытереть ли ему салфеткой слезы, но постеснялся.

– Меня выгнали с Олимпа! – закричал Пихалков почти грозно, отчего Наташа струсила, и в ее блеклых глазах изобразился испуг. Пихалков стукнул кулаком по столу, сильно напрягшись душою, – его полные, тщательно убранные усы разъехались, уподобившись метелке батюшкиной бороды. Наташа захлопотала над ним, батюшка взбрыкивал в сильных чувствах, – каждый, как умел, выразил свое понимание. Захар Ильич прискорбный, с затуманенным взором, бегло опрокинул в себя рюмочку водки и меланхолично произнес:

– Теперь я – эмигрант со смехотворным бизнесом. Десять процентов дохода, Боже мой! Что остается мне в ваших краях?.. Я опять бедный и порядочный. Я только могу стать наследником состоятельному человеку...

– Вы сами – солидный человек, – сказал батюшка, хорошея лицом, а Саша отвел глаза.

– Со мной не пропадете, я – геолог: научу, как добывать деньги из-под земли! – Пихалков поискал глазами красный угол, поднял руку, но креститься не стал, а сказал: – Великая Держава – блистательная, благословенная страна. Эта страна – Рынок – то, что нам Христос завещал. Здесь бизнес занесен в Конституцию, и на этом Евангелие основано!

Все молчали, не придумав, что сказать. У Саши поплыли в глазах рюмки пустые и полупустые, золото жилеток и аскетизм черных ряс; восхищение и солидарность в глазах над этой рясой, разлившееся вопреки черному цвету. Вопрошание, ответ и движения тела, обогащающие жизнь, – когда надо и как ждут – миллионы маленьких движений по лестницам чужих чувств: лиц с холеными усами, лиц с лохматой бородой и лиц вообще без ничего.

– Бога-то где забыли? – угрюмо сказал он. – Рынок ваш и есть торжество материального начала – это смерть Бога в человеке.

Пихалков развеселился, как будто ждал этих слов.

– А ведь меня предупреждали о вас! – объявил он неожиданно.

– Это кто же?.. – промямлил Саша, оторопев, но Пихалков даже ухом не повел, а заметил будничным голосом: – Я к вам по делу.

За столом замолчали.

– Я хорошо знал вашу маму, – сказал этот загадочный Захар Ильич.

Саша начал тяжело краснеть.

– Откуда?

– Вам Грег не сказал?

Он обмер.

– Откуда вы его знаете?

Пихалков пропустил и этот вопрос мимо ушей, объявив:

– Я стоял у истоков фирмы "Грей".

– Значит, "Грей"... – Саша посмотрел на батюшку и спросил: – Ваша фирма, Захар Ильич?

– Нет, но я помогал. – Пихалков рассмеялся и, заметив, как у Саши вытянулось лицо, прибавил: – Мы можем говорить свободно, отец Михаил был духовник Александры.

– Объясните, что это значит?

– Загадок нет! – легко махнул рукой Пихалков, смотря открытым взглядом. – Я не медик и не биолог, как вы понимаете, но в университете есть огромная потребность в деловых людях. Мы занимаемся отладкой производственных фирм, работы – непочатый край.

Саша вспомнил, что Марк упомянул про русского в университете. Так вот это кто...

Оказалось, что Пихалков работал с Александрой в тесном контакте, как с зам.декана, и вдобавок был ее личным экономическим советником, консультировал ее по деликатным финансовым вопросам.

Саша и батюшка разом хотели спросить: по каким, но оба удержались.

Александра ему доверяла, продолжал Пихалков, поэтому он знает ее финансовые дела и понимает, что Саше нужно разобрать бумаги, внести большой налог за наследство – вы его еще не заплатили? – я так и знал: собственность нынче дорога. А поскольку Пихалков инсайдер, он мог бы взять на себя управление делами, оставшимися от матери. Отделить в наследстве зерна от плевел: акции компаний, которые приносят доход, от тех, что не приносят, – часть из них, наверное, продать, словом – упорядочить бумажные дела.

Саша подумал, что Пихалков явился сюда, может быть, из-за него... "Нормально, – решил он, – человек хочет подзаработать. Почему бы его не взять?"

Он видел, что Пихалков говорит о финансах профессиональным языком, а у него появится возможность узнать новые детали материнской жизни. Только ему на ум пришла неприятная мысль: почему он сам ничего не знает о ее делах? Как случилось, что мать его ни во что не посвятила, а этот совершенно чужой человек, никогда не приходивший в их дом, знает о ней так много?

Пихалков дотронулся до денег, подаренных церкви, – священник всколыхнулся:

– Захар Ильич плохого совета не даст.

Саша опустил глаза.

– Подумаю.

Он испытывал противоречивые чувства: десять минут назад ему бы и в голову не пришло иметь с Пихалковым дела, но сейчас он почувствовал, что сильно в нем заинтересован. Он протянул ему визитку:

– Созвонимся.

Саша не хотел больше говорить о матери, встал и, попрощавшись, пошел к выходу. На крыльцо за ним выскочил Пихалков, пристально глядя умными глазками.

– Фу, как сыро! – совершенно не к месту заявил он: на дворе стояла жара и сушь. Но тот не заметил его странных слов, занятый своими мыслями. Только краем сознания уловил слова, снял пиджак и, набросив на плечи Пихалкова, пошел к калитке.

Пихалков чиркнул зажигалкой, облокотился о резной столбик, заложив ногу за ногу. Саша отошел далеко и не видел, как облик щеголя начал меняться. Роскошь лучезарного костюма погасла, краски поблекли, быстро превращаясь во что-то белесое. Холеные усы и другие неповторимые атрибуты сдвинулись с места и растворились во тьме, а на их месте появилась личность с умными, горячими глазами, с седой шевелюрой. Плечи открылись, появились лямки белой майки. Седой бросил горящую сигарету на газон – от нее на траве мгновенно расползлось черное, глубоко выжженное пятно размером в несколько квадратных метров.

– Кто вы, Саша? – голосом священника повторил он его слова. Засмеялся, покрутил в руке подаренный пиджак и проводил взглядом его хозяина, поворачивающего за угол.

Глава 22

На воздухе Сашу изрядно развезло, поэтому он убил полчаса, чтобы сообразить, где найти подходящий автобус. По счастью, в кармане валялась мелочь, которую не взял таксист-киприот. Еще через четверть часа ему стало совсем хорошо, душа отмякла, тяжелые мысли разлетелись, как легкомысленные облачка в летней синеве неба, как будто они и не принадлежали ему самому. В голове приятно шумело, и этот необременительный звон оказался самым подходящим для его просветлевшего настроения. Он с юмором вспомнил застолье с Пихалковым, решил о нем рассказать Грегу и еще Кэти. Она из таких персонажей галерею собрала, любит рассказать о них со вкусом. А теперь он сам подарит ей этот шедевр...

Едва Саша подумал об этом, у него в душе зашевелились какие-то очень неприятные мысли... ревность. От этой глупости он даже рассмеялся на весь автобус – он еще Кэти никогда ни к кому не ревновал. Услышав его гоготанье, парень, сидевший впереди, обернулся, тоже заулыбался и показал ему между сиденьями косячок. Сильно он пожалел, что у него пустой карман... Но сразу вспомнил, что дома должно остаться, заначка какая... "Найти ее и к Кэти поехать?" – подумал он, но тут откуда ни возьмись, совсем без связи, опять вспыхнули бредовые ревнивые мыслишки. Он закрутился на сиденьи, обругал себя, но однако решил Кэти про Пихалкова не говорить... А и то сказать: зачем? Ну, забавный, и что? И вряд ли они когда-нибудь встретятся...

Решение появилось, но в душе у него остался новый и странный вопрос, который он раньше не обдумывал: а как Кэти посмотрит на этого человека, в том смысле, а знает ли он, на самом деле, ее отношение к нему и другим мужчинам? Саша размышлял, стараясь уловить какой-то тонкий пласт, который мог лучше объяснить то ли детали ее чувств, то ли его собственные внезапные сомнения и отчасти страхи, что-то ускользнувшее от его понимания...

Вслед этим мыслям появился и, отодвинув все другие, в его сознании укрепился тот факт, что Кэти уже протоптала дорожку в Клуб. Он угрюмо посмотрел на парня, который опять кривлялся и строил ему знаки, и передумал ехать к Кэти. Раздраженным взглядом провожая темные, пролетающие за окном улицы, он думал о том, что Клуб этот с эликсиром на него-то не может оказать такого разрушающего влияния, так подчинить себе, как податливую Кэтину душу. Свою мечту о деньгах он уже забыл. Проехав с полпути до дома, он решил, что дело не во внушаемости, потому что у него, в отличие от Кэти, этого качества нет, а в том, что при объективном анализе видно, какое неординарное, толковое и многообещающее открытие сделала его мать. Это так просто не забудешь... ожесточенно думал он, все быстрее мрачнея, зная, что не хочет принять эту эмбрионову идею, но не может отказаться, чувствуя, как опять в нем поднимается желание обладать... Наслаждение богатством, своим весом... а его настроение и чувства не сочетаются с мыслями, а противоречат им. Радоваться надо ее открытию, а он что же?!

С автобуса он слез чернее тучи, подумав, что Кэти повезло, что ее нет рядом, еще не сознавая, но все темнее наслаждаясь новой, растущей к ней злостью, которую он твердой рукой отвел от себя самого. Не зная, что делать с деньгами и такой доступной, вожделенной жизнью, не понимая своих желаний, Саша быстро вошел в дом и набрал номер. Кэти ответила:

– Алло!

– Почему ты не сказала, что будешь этим заниматься? – нетерпеливо спросил он, о чем Кэти его, и правда, не предупредила, но таким тоном, словно он уже знал ответ и вынес ей приговор.

Кэти и не подумала уточнить вопрос.

– Я не говорила, что собираюсь продавать эмбрионов, я только ду-у-умаю об этом.

– Я тоже много думаю, сударыня, но ничего, кроме денег, делать не умею.

– У меня в России было три аборта, а сколько по стране делали? Куда зародышей девали? В помойку, естественно. А Клуб платит хорошо.

Саше внезапно пришло в голову, что эмбрионы будут его собственные, а не чьи-нибудь там!

– А зачинать детей ты собираешься от меня, я правильно понял?

– Саша, – воскликнула она с досадой, – любую вещь можно по-другому понять, если с душой постараться! Ты вчера мне дал миллион сперматозоидов, а они пошли к бесу в сливное сооружение, только один остался. Тебе что, жалко? От него хоть польза какая...

– Есть биология естественная, а ты хочешь делать это специально, – холодно отрезал он.

– Но мы же едим мясо животных!

– Это еда. А если убивать для развлечения? Ты для интереса могла бы забить палкой собаку?

Кэти взбесил его ледяной требовательный тон, потому что день назад она получила от него совершенно откровенный отказ.

– Мы с тобой занимаемся сексом для удовольствия, – крикнула она, – а плод, если надо, вытравим таблетками! Что изменилось? Просто секс теперь имеет денежное выражение!

– Ты не беременна разумной жизнью! Ты идешь к первобытному состоянию, и даже хуже, потому что у первобытного были инстинкты, они запрещали делать то или это, а у тебя они размываются. Ты своим умом разрушаешь главные инстинкты, которые в тебе заложены!

Кэти бросила трубку, Саша снова набрал ее номер – она сразу сказала:

– Даже в цивилизованной Древней Греции лишних детей родители выбрасывали на дорогу.

– Но ведь ты еще не решила? – испытующе спросил он.

– Я решила, – ответила Кэти, и он понял, что все случилось прямо сейчас, из-за того, что он требует отказаться. Потому что он как будто лучше нее.

Но это – неправда, думала Кэти, он – не лучше, он ей отказал, но она не могла сказать это прямо, и, разъяренная, повернула разговор на него самого.

– Ты мне не верил, а эликсир снимает психологические проблемы – это и твой тяжкий груз!

Саша замолчал – в чем-то она была права. Не только у всех вокруг жизнь – сплошная язва, у него самого она... поганая. Раньше дома был свой мирок, мать закрывала его сзади, и к этому миру он мог прислониться. А теперь ее не стало, и он оказался лицом к лицу со всем с этим... На минуту он представил себе, как было бы здорово, если бы и он стал бессмертным, никогда бы не умер! Что деньги, в конце концов? Даже и власть... Нет, не то. Ведь здесь можно не богатство – жизнь получить! Быстрый, волшебный холодок пробежал по его сердцу: снова детство, все сначала! Юность, счастье навсегда! Ах, как хорошо, как нужно, горячо... Как же совместить... жизнь вечную и совесть? Как бы в бессмертие просто так перескочить?

Внезапно он вспомнил свою мысль у священника: а будет ли тот есть эмбрионов в обмен на бессмертие? Вот Пихалков наверняка будет... Тут и сомневаться не приходится. А батюшка?

Его испугала эта мысль, но не оттого, что она касалась священника, а потому, что он внезапно понял о себе самом: да, можно отказаться от денег и славы – он уже почти отказался! – но несмотря на это, он – непонятно как, всем своим внутренним чутьем, сердцем, всем желанием все-таки прямо вышел к главному ответу – "да".

Он что-то промычал, не найдя слов, от нахлынувших чувств пробежал, по своей привычке по коридору, сколько хватило телефонного провода, от уха оторвал трубку, посмотрел на нее и решил, что она неудобной формы, поменять надо, даже успел подумать, где это можно поблизости новый телефон купить? В трубке слышалось шуршание, он приставил ее к уху, вспомнив, что там ждет Кэти.

– Думаешь о совести, а хочешь бессмертия? – прошептала она двусмысленным тоном.

– Да... – Саша от неожиданности вздрогнул, – рогатый нашептывает.

– Эти муки пройдут, как детские прыщики.

– До моих мук никому дела нет, как и до моих маленьких проблем. – Он ушел от Кэти туда, где он примет собственное решение, и без ее совета.

– Положим, не такие они маленькие... – она с раздражением оживилась: – Думаешь, если творить бездумно, вдобавок и отвечать за тебя будет дядя?

Его донельзя раздражало Кэтино сомнение в его мужественности, в способности определяться в делах, он верно чувствовал, что она старается сделать ему больно, но ему никогда не хватало силы воли, чтобы задать вопрос: почему? Его так взбесил ее тон, что он нашел новый срез этой идеи.

– Ничего подобного, я буду отвечать, когда сам приму решение и дело сделаю. Свободная воля – в моем выборе. А ты говоришь о случайностях.

Кэти подумала над этими словами, и скрытый реверс в противоположную сторону показал, что он отходит от нее все дальше, поэтому тяжелой артиллерией она бабахнула то, на что сама еще не придумала ответ:

– В принципе, ты бы мог есть эмбрионов, чтобы быть бессмертным. Но не своих, а чужих.

Саша язык проглотил.

– Ты, как верующий, – радостно подытожила она его терзания, – не можешь привести в соответствие свои мысли и поступки.

– Конечно, – неожиданно искренне согласился он, – ведь эликсир аморален по существу, но обещает нам высшее счастье. Как с этим быть?

– С эликсиром не будет смерти, значит, не будет страха, а все проблемы – от страха смерти.

– А есть ли Бог?

– Наука ответит...

– Нет. Ответ найдешь только в жизни человека и его нравственном чувстве. Для твоего выживания поедание детей – полезно, но морально ли это? Мораль нельзя определить словами, потому что она – смысл Божий.

Кэти засмеялась сухим, срывающимся смехом и крикнула с огромным убеждением:

– Человек станет молодым и прекрасным!

– Но перешагнет через мораль. Если человек – совокупность биологии, то он не представляет никакой ценности – его можно и съесть. Как кусок ветчины. Когда ты ешь эмбрионов, похожих на рыбок, ты словно поедаешь свою прошлую эволюцию, когда и ты была рыбой, себя пожираешь – ты, создатель детей, заглатываешь себя с хвоста.

– Точно. – Кэти рассмеялась и сказала цинично: – Последнего эмбриона мы с тобой съедим, а потом он пойдет в унитаз.