Текст книги "Южный Крест"
Автор книги: Марина Бонч-Осмоловская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Анжела, кстати, Ирку тоже пристроила неплохо. Пригласила пожить с сыном и мужа поискать. Денег, правда, от своих тысяч дала только двести долларов в месяц, чтобы с голоду не умереть, вдвоем-то с сыном, ну ничего, надо уметь свое счастье схватить. Анжела тонкий человек, о философии любит поговорить, о марках машин... Ирка-то попроще, в общем, добрая такая баба, но... попроще, хотя в Москве у нее тоже был муж: по национальности он еврей, по профессии – зубной протезист. Одна статистика о том говорит, самые они изменчивые. Дом был и дача, и две машины. Коньяк она любила. При том, что пила и пьет, как лошадь. Но занималась дианетикой. Это наука о разуме. Муж положил одно место на своего ребенка. Ну, муж – не муж, нашла она здесь одного. Ничего он себе так – зарплата хорошая. И как мужик ничего, и сына ее любит. Кривой только немного, а так ничего. И пузо в дверь не проходит, но это потому, что австралы пиво пьют, как лошади. Вообще пьют много, кажется четверть ихнего дохода уходит на спиртное. Так что не только в России нажираются. Говорят, в Рождество свое, в этот Х-Мас ихний, сидят в семейном кругу, как голубки, а в Новый Год пьют на улицах да так, что весь асфальт усыпан бутылками и стеклом, пьют из горла, орут, а под утро в центре драки. Интересненько будет посмотреть... Довольно, впрочем, интеллигентные люди, не то, что эти совочные. Какие у нас там интересы были, что там найти можно!"
Света, очарованно улыбаясь, перевернула страницу.
– Я все никак досмотреть не могу. Как вы интересно в Мексике живете... Дом такой громадный и даже с бассейном! – она тихо рассмеялась.
– У меня есть все. Есть сокровища из Зимнего дворца. Иногда я даже мою их сама, своими собственными руками – каждую статуэтку, каждую тарелочку. Но за все надо платить! Такой дом надо купить, а потом его содержать. Это я всегда говорю в моей отповеди завистникам – всем этим советским, всем этим середнякам!
– О! – воскликнула Света трепеща. Она листала альбом, Ирка наблюдала за ней радостным, возбужденным взглядом.
– А сколько фоток!..
– Здесь двести сорок шесть, – отозвалась Анжела.
– И на каждой вы, и все в новых платьях, да каких! Интересная Мексика страна!
– Муж любит меня снимать, он без ума от меня и всего русского. Мы же носители старой культуры.
– Питер по-русски говорит и еще на двух языках, – бегло вставила Ирка.
– Мда... он и русскую историю читал, может князей разных по порядку назвать. – Анжела, вытянув пальцы, взяла бокал. – Но это, я считаю, чепуха, бесполезная информация. Душу нельзя загромождать, она должна быть открыта для восприятия токов, влияний. Они разлиты в мире, как воздух! Чувствуете, детка, как они вас пронизывают? – она оценивающе взглянула на Свету.
– Я всегда интересовалась такими вещами! Я, как и вы, – то на земле, то на небе, – Света тоже оглядела потолок. – Люблю иногда подумать о чемнибудь таком, пофилософствовать...
– Вы еще молоденькая, вы придете к своему Богу, я это чувствую.
– Ой, а здесь вы без ничего!
– Да, я красиво позирую. Все любят смотреть на меня. Даже Иркин Боб теперь многое понимает, а сначала был весьма серенький. Но и в этом городе не все безнадежно. Вы с Иришей еще детки и многого не замечаете. Рядом с нами есть люди, умеющие ценить женский шарм. Этот мальчик, этот юноша Илья, вы ведь заметили его, не правда ли? – Анжела вопросительно взглянула на Свету. Та кивнула, с любопытством сверкнув глазами. – ...Я с ним была дружна в бытность мою здесь... – Анжела дотянулась до коробки с сигарами, неторопливо закурила, обвела глазами комнату. – Он очарователен, должна вам заметить. Одаренный юноша с охлажденным, усталым умом. В нем бездна романтизма, скрытого под маской бывалого, насмешливого скептика, – полулежа, она откинула голову на подушки и медленно добавила: – Вокруг него всегда вился кружок молодых женщин...
Света замерла в своем кресле, а Ирка не отрывала жадного взгляда от лица сестры.
– Он всех покорял своей царственной разочарованностью! – протянула Анжела почти шепотом, – своей знаменитой семьей – в определенных кругах... Женщины дрожали от его скепсиса! Но он совсем не так прост, чтобы не понимать своей цены... – ее глаза загадочно заблестели. – Я выбрала его! И не жалею. Такие мужчины, как он, по-настоящему украшают жизнь женщины. Если она в состоянии удержать выпавшее на ее долю счастье, – прибавила Анжела почти кокетливо, не глядя в глаза женщинам. – Когда мы с мужем уезжали отсюда, он не мог найти себе места. Мы были красивой парой, правда, Ириша?
– Вы смотрелись обалденно! – воскликнула Ирка. – Я думала, ты бросишь мужа.
– О, нет! Так может говорить только тот, кто не понимает моих принципов. Любовь должна украшать жизнь, как произведение искусства. Ее нельзя ни портить, ни смешивать ни с чем. Это чистый сосуд отрады, источник поэзии... ну и так далее. Отними у меня любовь, и я зачахну, ибо она благословляет мою жизнь!
Ирка, всем видом выражавшая горестное раскаяние от неудачного замечания, благоговейно прошептала:
– Анжела...
– Ничего, детка! – ободряюще воскликнула та, вставая. Было ясно, что она произвела сильное впечатление на слушательниц и осталась им довольна.
Они вышли в гостиную и заметили, что гостей прибавилось.
В одном углу звенела музыка, в другом – на экране телевизора шикарный мужчина раскуривал толстую сигару, другой рукой лаская бедра истомленной брюнетки, прерываемый воплями: "Распродажа! Последняя Распродажа! Самая последняя и Самая грандиозная! Все кофточки дешевле на полтора доллара!! Невероятно!!! Грандиозно!!! Мы все, как один, должны их купить! Сегодня! Прямо сейчас!!!"
– Здравствуйте! Это Вадим и его жена Лена. Из Питера.
– Мы уже встречались!
– Познакомьтесь: Илья. Новенькие Оля и Саша, первый Новый Год в Австралии.
– У тебя, Светочка, тоже первый праздник здесь? Это наша Светочка!
Света сияла, поворачиваясь к каждому, чтобы дать себя рассмотреть. Но так как это продолжалось чуточку дольше, чем следовало, Ирка произнесла:
– А вот моя сестра Анжелика! Они с Питером ненадолго прилетели из Мексики. Питер – торговый атташе.
Света одарила желанного гостя ослепительной улыбкой, чувствуя, как из глубины поднимается восхитительный вихрь. "Ну вот и все, я теперь на месте!" – пело внутри. Она заливалась переливчатым смехом, не слишком громко, но погромче остальных, так, что уже несколько мужчин с интересом повернули головы в ее сторону.
– Давайте к столу! – крикнул кто-то.
Все потянулись в гостиную, зашаркали, загремели в приятном предвкушении, захлопали бутылочные пробки, смех, гам, убери цветы, они мешают, попробуй – это вкусно, а где вы селедку достали, я давно ищу, а вот в таких больших банках израильская, я тебе потом покажу, какая. Я немецкую брала – кислая. А вот сюрприз – огурчики домашние! Мама сделала к празднику. Здорово! Прямо как в Москве...
– Да что в этой Москве?.. Что мы там не видели.
– Давно пора России стать цивилизованной страной!
– Эта страна, эта похабень, рассчитана на середняка. Сегодня середняк остался ни с чем. А их большинство, – вразумительно объяснила Анжела.
– А я переживаю, так их жалко...
– Да бросьте, чем вы помочь можете, ну, денег немного послать. И все.
– Если я деньги посылать перестану, они не только обидятся, но еще проситься сюда начнут.
– Они считают, что мы им должны, – Света оглядела всех, ища поддержки.
– Потому что нам хорошо!
– Я то же самое как раз вчера сказала.
– Меня никто не заставит содержать какую-нибудь тетю Соню – поэтессу. Хочешь – и пиши себе! – улыбаясь, сказала Анжела.
– Боб – это рус-ский праздник! Шампанское пей, потом пивом надуешься!
– Нет, он только пиво! – добродушно засмеялась Ирка.
– Ну, черт с ним, скорее, скорее!
– С новым счастьем!
– Я себя хоронить не собираюсь, пожить – так пожить, верно?
– Я недавно был в Италии на конференции, – Илья небрежно скривил губы.
– Илья у нас физик, Светочка.
– Я без ума от ученых! – она засияла.
– Ничего Европа, – продолжал Илья, – но по мне – зарплата там маленькая. Я считаю, – сказал он с большим нажимом на слове "я", – я считаю – это не для белого человека. Итальяшки, как цыгане. Ну, конечно, музеи, искусство. А только иду я с итальяночкой по Риму мимо святого Петра, и вдруг я так подумал: "А вот провались эти соборы и дома вокруг, и ты вместе с ними – я даже не оглянусь и дальше пойду!"
– Ты душка!
– А все-таки Австралия – жемчужина!
– Еще, вроде, в Америке неплохо платят, да?
– А все-таки похуже, чем здесь.
– Мне это тоже научники говорили, – поддакнула Ирка.
– Я в России наукой, между прочим, занимался, я – кандидат! – Денис твердо оглядел новые лица, не смотря на Илью. – А сюда приехал и пошел строителем. Мы сейчас такие деньги зашибаем – в три раза больше, чем если б я на ставке сидел! – он взглянул на Свету, задержавшись на ее открытой груди.
Она одобрительно закивала своей прелестной головкой.
– Сначала как приехал, старую машину купил, – говорил Денис солидно, а вот полугода не прошло, у меня новая, японская. Не для того я сюда ехал, чтобы на всякой швали ездить. Не то что в совке. – Денис не торопясь налил себе вина. – Машины надо новые покупать! – торжествуя, он взглянул на Илью.
– Меня лично моя машина устраивает. Я думаю, на следующую конференцию шеф мне подбросит денег, – откликнулся Илья, подняв свое сухощавое лицо и надменно озирая окружающих. – Слетаю в Канаду.
– Главное, чтобы интересно было.
– Бабок побольше!
– Это смотря где... – медленно проговорила Анжела. – Если бы мне устроили вернисаж в Кремле или Эрмитаже и платили за это ихние деньги, я бы никогда там продавать свое творчество не стала. Вертолет бы за мной прислали – не поехала бы. А в Париже на метро добиралась! – она оглядела слушателей, наслаждаясь произведенным эффектом, и добавила: – Вот так – и без России выжила, не пропала, всем нос утерла!
– Слушайте, у нас что было! – простодушно и восхищенно глядя на сестру, встрепенулась Ирка. – Есть тут один из "старых" русских, вы наверное слышали, Николай Николаевич, у него дом такой приличный. Живет тут около тридцати лет. А у него, значит, родственник есть дальний, тоже пожилой, Тропишин. Этот дядя в государственной конторе двадцать лет проработал. И вот, представляете, кошмар какой – его после двадцати лет обвиняют, что он шпион русский и в суд тащат! Да еще статью в газету сунули до решения суда! Как вам это нравится?! Вот опять, – говорят, – русские шпионы понаехали, эти иностранцы поганые, китайцы да Васьки русские, они, Васьки эти, не знают на какое место презерватив надевать, а понаехали к нам сюда, кто их звал, у себя все развалили, теперь к нам сюда понаехали...
– Опозорили человека на старости лет!
– Они не человека, они страну нашу несчастную позорят, – вдруг вступил в разговор молчавший до сих пор Вадим.
Света оглянулась на голос и увидела человека, которого она, вероятно, могла встретить раньше: борода, не совсем прибранные волосы, тонкое вытянутое лицо с сеткой морщинок, разбежавшихся вокруг глаз, и сами глаза, смотрящие как будто мимо окружающего. Такие люди в прошлой жизни, в России, не выбирали Свету, и хотя она тоже не испытывала к ним тяги, это задевало. С ними только интересно, решила она. Еще с минуту она смотрела на Вадима и, едва ее согрело чувство узнавания знакомого ей характера, ей на ум пришла та же мысль, что когда-то Лене: "Как он все– таки не подходит к этой стране!"
– Сразу шпион и сразу в газету! Я всегда подозрение имел об ихнем равноправии! – говорили справа.
– А я считаю, России пора стать цивилизованной страной!
– Тебе налить еще?
Илья вольготно раскинулся в кресле и заговорил:
– В России все западным подражают: названия, наклейки, словечки, костюмчики, даже интонации, не иначе как все – американское! А здесь смеются: вот-де, нам подражают, костюмы наши надели и к цивилизованности друг друга призывают!
– Россию презирают с обеих сторон. Русские – изнутри России, а местные – отсюда, – заметил Вадим.
– Как же это, собственно, местные презирают? – азартно вскричала Ирка.
– Да вы же сами про статью в газете рассказали, про русского!
– Про Россию и по телику показывают, – вставила новенькая Оля, – весьма оригинальное искусство. О русских так критически. Думаешь, так и надо, так нам и надо!
– Чем острее, тем лучше! – раздалось со всех сторон.
– Своих передач о России здесь мало, – сказал Вадим, – они в Европе покупают. Но по большей части там, где ничего доброго о русских не скажут: в Польше, иногда в Прибалтике.
– Сколько же можно русским прощать?!
– Может, в России казалось нужным – раздеваться так, а здесь это выглядит, как посмешище. Они свою родину выставляют на...
– Посмешище? – Анжела улыбнулась светской улыбкой. – Вам что же – за державу обидно?!
Вокруг засмеялись.
– Как-то все подобрано... дурно, стыдно... – ответил Вадим, не замечая усмехающихся лиц.
– Разве можно опозорить страну, которая сама себя не уважает, – мрачно заметил Илья.
– Это не страна себя не уважает, это люди себя не уважают, как будто у всех поголовно комплекс неполноценности!
Кто-то крякнул.
– Вы так говорите, Вадим, потому что в Австралии живете. А что же вы из своей прекрасной России уехали? – спросила Оля.
Вадим ей кивнул:
– Все русские крепятся-крепятся, но этот вопрос непременно зададут.
– А что, – Илья повернулся к Оле, – если бы мы в Зимбабве мыкались, вы бы нас пожалуй простили?
– Я не то имел в виду, Илья. Немцы, из тех кто живет в Австралии, говорят о своей Германии. После многолетних поисков работы здесь оседают американцы, но думают о своей родине. Английские старики и старухи по тридцать лет вспоминают Англию, считая себя по-прежнему англичанами. И все их за это уважают! И только русским нельзя говорить о своей стране, чтобы им не задали вопроса, подразумевая их предателями! Русский русскому мало чего позволит, – продолжал Вадим, – и это дело рук нашей собственной интеллигенции: журналистов, общественных деятелей, режиссеров. Здесь в университете на русском отделении опрос провели: "Опишите, как вы представляете себе русскую семью". Студенты описали так: женщины носят кокошники, в квартирах живут свиньи. Муж приходит домой пьяный и сразу выпивает залпом бутылку водки. Мужчины в России – это или "новые" русские, или алкоголики. О женщине мнение разделилось пополам. Одни описали бабушку в платочке, другие проститутку. Студенты сказали, что все это они узнали из русских фильмов и газет.
– Ну и что? – выкрикнул Денис.
– Да то, что если интеллигенция ненавидит свою родину, то она – млея от Запада и восхищаясь патриотизмом английской старухи – осудит все, сделанное русским, – в том числе и отъезд.
– Я фильм Говорухина видел, – сказал Шустер. – Вжарил мужик по первое число. Настоящая правда: суровая, но справедливая. Вы не согласны?
Вадим резко обернулся к нему:
– Я как раз этот фильм имел в виду. Жили на свете люди, но не создали ничего ни талантливого, ни умного. Понимаете, как будто не жили они вовсе в этом мире! Не народ, а – отребье! И вот появляется Говорухин и судит их всех!
– Это фильм! – воодушевился Илья. – Сначала дебильные старухи, представляющие лучшую часть нации. Развалившиеся города. Грязь, убожество повсюду. Затем немного о русских мужчинах: пивная точка. Полторы сотни, лезущих с рублем в одно окно: бидоны, миски, кастрюли над головами. Долго, подробно. Мат. Перекошенные лица крупным планом. Затем питие на газонах. Один долго блюет на траву. Другой мочится на дерево. Минута за минутой нескончаемо и смачно. Как австралы смотрели эту неожиданную правду?!
– Ты, Илюша, перебираешь, – сказал Шустер, – это и есть правда. Только когда ты в России был – Россию поносил, а здесь – защитником заделался!
Илья отмахнулся, кривя губы:
– Пойди в местный кабак – найдешь такой же зверинец! – Видно было, что этот разговор у них начался давно.
– Для вас такие сцены откровение? – обратился к Шустеру Вадим. – Вы этого раньше не знали?
– Все я знал.
– И я знал, и он, и она. И это единственная правда о русских, вы как думаете? – усмехнулся Вадим.
– Вам меня не переубедить! Благодаря Говорухину все еще раз увидели убожество России! – крикнул Шустер сквозь шум, чувствуя, что нашел объединяющую идею.
Вадим подхватил:
– Верно, все в этом фильме убого! Только почему же Россия убога? Слава Богу, Россия и Говорухин – не одно и тоже! Убого другое – понимание Говорухиным своей Родины. После фильма я вынужден был краснеть и что-то объяснять о личном мнении автора тем австралийцам, кто еще сохранил в таких условиях сочувствие к русским и пришел спросить: что все это значит? Однако, результат был прост: за семь месяцев на экраны не вышло ни одного русского фильма: ни публицистического, ни художественного. Пропала бы Россия без таких патриотов!
Как всегда в эмигрантской компании, речь шла о России. Но сегодня тон разговора был другой. Обыкновенно в главном собеседники бывают согласны друг с другом, и разговор идет по раз заведенному кругу, даже в одних и тех же мыслях и выражениях. Сейчас Вадим, посещавший эти сборища по настоянию жены и обыкновенно молчавший, неожиданно возразил, и атмосфера быстро раскалилась. Может быть, он сегодня говорил откровеннее и резче оттого, что фильм Говорухина явился к тому последней каплей или из-за этих, окружающих его людей, а, может быть, от своих непрестанных мыслей о России – от тяжести этих мыслей и своей усталости.
– Я все равно не поняла, Вадим, – обратилась к нему Анжела, – чем вас персонально раздражает Говорухин, но в одном с вами соглашусь: там, в этой России, вся интеллигенция – это миллионы бездельников, которые прозябали в НИИ!
– Я ничего подобного не имел ввиду! – воскликнул Вадим изумленно.
Анжела пожала плечами:
– У вас и логика! Вы сами-то себя понимаете?
– Теперешний интеллигент, – сказал Илья, – это похахатывающий молодчик, презирающий свою родину. Он отдаст свои силы для России??? В Париже Андрея Синявского в шутку спросили: "Что вам было легче: шесть месяцев в советском лагере или первых шесть месяцев в Париже? – Шесть месяцев в лагере, ответил он, – потому что там я был все-таки в России".
На лицах появилось раздражение.
– Что, Вадим, много среди интеллигентов Синявских? – буркнул ему Илья.
– ...Среда такая, – ответил тот.
Шустер, обращаясь ко всем, сказал:
– Раньше Россия нас с грязью мешала, кто мы были перед ней? Вши ничтожные! – Он жестко посмотрел на противников: – Это все понимают!
– Вы предлагаете в ненависти объединиться? На этой основе мы можем создать политическую партию. Только зачем для этого было в Австралию уезжать?
В комнате повисла тишина.
– Ну ты даешь! – воскликнула Лена, с резкой неприязнью взглянув на мужа, и с досадой, смущением оглядела компанию: – Он слишком много дома сидит! У него характер начинает портиться!
– Вы чушь говорите! – подняла голос Анжела. – Если не прозябаешь, а многого добился – ты имеешь право судить. Мы не только сумели уехать, но сумели людьми сделаться!
"Зачем вам самоутверждаться нужно? Вы ведь в себе не уверены!" – хотел сказать Вадим, но вовремя прикусил губу. Помолчав, он спросил:
– А если мне всего достаточно, я добиваться ничего не хочу? – сказав это, он увидел, что вокруг острое раздражение перешло в негодование.
– Пользуясь вашими словами: "А зачем тогда было в Австралию приезжать?" – резко спросил Шустер.
– Мы, наверное, от разных причин с вами приехали... – ответил Вадим и неожиданно осознал, что все они от его слов почувствовали себя обманутыми. Здесь иногда себя называли, но никто не считал себя счастливым. Русские эмигранты говорят: "Мне здесь хорошо, а им там, в России, – плохо". Но, в действительности, они думают: "Мне здесь плохо, но так как им еще хуже, то мне здесь уже хорошо".
– Мы тут недавно, – начала Оля любимую присказку, и выговариванием прозвучали ее слова, – а понимаем: нам надо в это общество вписаться, стать такими, как австралийцы. А это тяжелая работа!
– Но если я ломать себя не хочу? – спросил Вадим, кажется, догадываясь.
Илья, с интересом слушавший разговор, вдруг весело крикнул:
– Ишь чего захотел! Заслужить надо. Природу свою еще не вывернул, а уже – в счастливые! Не по чину берешь!
Вадим рассмеялся. Анжела резко встала, сверкнув на Илью глазами, и отошла в сторону. Шустер скривился и принялся доедать что-то с тарелки. Почувствовалось общее смущение и разброд. Вадим тоже встал и прошел бесцельно несколько шагов туда и обратно. Вдруг он почувствовал, что тогда ему указали его место, когда он взялся защищать их прошлое. Он остановился, как вкопанный, от этой мысли и, оборачиваясь, услышал:
– Что мы там видели, в этой стране "хамов, варваров и воров", как сказал один интеллигентнейший литератор под дворянской кличкой.
Вадим подошел ближе и сказал всем:
– Вы видели то, что вам здесь никакими деньгами не заработать!
Начался гам. Кто-то кричал быстро и неразборчиво, упало несколько вилок, стукнула дверь за Анжелой, в негодовании вышедшей в другую комнату, потом – за Иркой, побежавшей ее успокаивать.
– У вас, Вадим, аура такая агрессивная! – возмущенно воскликнула Оля и пересела на другой стул.
– Да что там такого есть?! – выкрикнул Шустер.
– Ваша среда, – ответил Вадим.
Света закусила губу. Многие отвели глаза.
– Среда?! Это как Говорухин нам изобразил – среда?! – завопил Шустер не сдерживаясь. – Сыты, сыты по горло такой средой! Да не верю я ни на минуту, что вы по этой среде заскучали – вам правда глаза ест!
Вадим разволновался, дергая бороду:
– Господь с ним, с Говорухиным, с его ролью судии. Прежде всего этот фильм – о его собственной душе. Но неужели ничего хорошего не было?! К родному, близкому, к своей стране сострадания нет... доброты. Помните у Достоевского: "В вас нежности нет: одна правда, стало быть несправедливо".
– Нет нежности! Капитализм и... каждый за себя.
– Это хорошо сказано, – устало проговорил Вадим. – Все чужие друг другу. Но мы– то из другого замеса слеплены! Другая психология! Возьмите книги или кино. Сравните, какое кино делали в России...
– С человеческим лицом? – сунулся Шустер куражась.
– С человеческим лицом! – сказал, не моргнув глазом, Вадим.
Анжела, холодно щурясь на Вадима, с очевидной издевкой заговорила:
– Сейчас вы будете говорить, как бездарно здешнее кино. Еще – как умна русская литература и как выхолощена западная. Наверняка вспомните, что русские читали взахлеб, книжки шли нарасхват!
– Здесь тоже читают. Кулинария, скандалы среди богатых и детективы. Постоянно читающий человек – что-то вроде академика.
– Именно этого я от вас и ждала! Не забудьте упомянуть, как русские своей поэтической душой обожают стихи, а ведь на Западе поэзия никому не нужна. И, наконец, – продолжала Анжела, – балет! Шахматисты! Музыканты! Грандиозно, прекрасно, как все в этой стране!
– Что ж, давайте посмеемся над балетом, шахматами и ракетами! – Вадим протянул полный бокал Анжеле и поднес свой, чтобы чокнуться. Зазвенел хрусталь. – Давайте дружно, давайте хором, давайте все вместе издеваться над своей страной!
Света с любопытством смотрела на Вадима.
– "Патриотизм – последнее прибежище негодяев"! – радостно осклабившись, крикнул Шустер.
– Патриотизм – явление культуры, – сказал Вадим. – Помните, как у Розанова: "Для немца – великая Германия, для англичанина – гордая Британия, для француза – милая Франция и только для русского – проклятая Россия". Извините... Лена, я пройдусь, – он вышел за дверь и канул в темноте.
– Вадим что-то стал быстро меняться... – заметил Шустер. – Может ему КГБ платит.
Глава 5
Музыка, гам, чудная красота и сладость ночи развязывали языки и желания. Гости изчезали из-за стола и вскоре небольшими группками кружили по саду и дому, подливая вина, болтая и втягивая более трезвых в круговорот праздника.
Перед Шустером стояла тонкая задача: в нужный момент сцапать Свету и под шумок увезти к себе в спальню для дела, о котором он не мог ни на секунду забыть и крутился по сторонам, ревниво выглядывая, куда же она запропастилась.
Света, основательно захмелев, выбежала в сад и нашла скамеечку в кустах. Голова кружилась, она чувствовала себя восхитительно, и лицо ее горело счастливым светом. Одурманивающее марево и томительность южной ночи обвалакивали тело, тонкими нитями пробегая по коже, неистовым стрекотанием миллионов цикад и неистовым сиянием миллионов звезд очаровывая и оглушая. Она прислушалась, насторожилась, как вдруг ветки раздвинулись, и в проеме появился Илья, держа в одной руке початую бутылку, а в другой два бокала. Он стоял над нею и вдруг произнес: "Я вас нашел, – совершенно без смущения рассматривая ее, – красивый и уверенный в себе. – Вы знаете, что вы красавица?" Света засмеялась, как бы приглашая продолжить: этот парень был вполне в ее вкусе – сексапильный и независимый. Правда, сломить сопротивление таких, как Шустер, было проще, но здесь и победа была несравненно интересней.
От ее интимного дрожащего смеха, от этого приглашения неистовая дрожь пробежала по его телу. Он опустился около нее, стал целовать обнаженные ноги. Легко и нежно провел пальцами по бедрам, прижимаясь, шалея. "Илья..." – зашептала Света, дотрагиваясь до его плеч, как будто с намерением оттолкнуть, но, в действительности, ее руки зарылись пальцами в его волосы и остались там – в точности так, как это делают кинозвезды. Он поднял к ней свое лицо. Сейчас оно горело, окрашенное желанием, и удивительно красивы были его выразительные и сияющие черные глаза. Он тянулся к ней, и видно было: он ни секунды не сомневается в том, что задуманное будет доведено до конца. Она поняла это, запомнила, а затем засмеялась, волнуясь грудью, наклонившись к его пылающему лицу. Илья стиснул ее, смял, не вынеся муки, схватил на руки и впившись губами, поволок в самую темень кустов.
– Вкусная девочка! – причмокнул на соседней скамейке Боб, Иркин муж, прислушиваясь к возне.
– Вкусный мальчик! – откликнулась Анжела и налила шампанского Ирке, Бобу и себе. – Как приятно слушать чужую страсть, у меня мурашки... Но, однако, мы не можем позволить этому зайти слишком далеко. Такой чудный мальчик... Да, кстати, и Шустер может огорчиться, ведь он может случайно что-нибудь узнать! Боб, пойди покашляй, да не совсем пугай! – прикрикнула она, услышав, как он ломит сквозь кусты. Вскоре посланный вернулся, а парочка, выбравшись из укрытия, зашелестела в другую сторону. В темноте, прижав Свету к стволу дерева, Илья гладил ее ноги, перебирая и поднимая тончайшую материю платья.
– Ты будешь моей, – шептал он ей в губы. – Поедем ко мне – прямо сейчас!
– Идет кто-то... я голос Шустера слышала.
– Ты спала с ним? Ты ему что-нибудь обещала?
– Какие странные вопросы, нет, конечно!
– Но ведь ты с ним пришла, и, кажется, он тебя подарками заваливает?
– Ну и что! Хочет и заваливает, – легко отозвалась она, – я не принуждала!
– Конечно, не принуждала, но ты... такая... – Илья прижался к ней всем телом, – ты любого мужика склоняешь, понимаешь ты это? Моя будешь... ах, как я тебя...
– Ну это еще неизвестно... – запела она.
– Как это неизвестно! Очень даже известно!
– Максик – между прочим, мой лучший друг!
– Ах, лучший, говоришь... – Илья совершенно распалился и, потеряв голову, зашептал: – Еще не было такой бабы, чтобы я ее так хотел, а она мне не дала! – сказал он и почему-то мгновенно пожалел о пророненных этих словах.
– Ну теперь пусти... хватит! – зашептала Света погромче, но Илья дрожащей сухой ладонью гладил ее живот, забыв все на свете. Она засмеялась как-то нервно и довольно громко воскликнула: "Да отпустишь ты меня наконец! – сделав попытку протиснуть руки между своими бедрами и его руками. – Пусти же!" Как вдруг перед ними вырос темный силуэт и гневный голос Вадима вскричал: "Ах ты, подлец, она же тебе говорит!" Света мгновенно отпрянула назад, а Вадим, развернувшись, влепил любовнику ослепительную оплеуху. Илья присел и хрюкнул. Внезапно Света повернула к Вадиму свое разгоряченное лицо и, трепеща, звонко ударила его по щеке.
– Кто тебя сюда звал?! – загремела она, наступая на него. – Кто тебя просил вмешиваться?! Защитник нашелся! – вопила она как-то грубо, широко разевая рот.
Оба мужчины уставились на нее, выпучив глаза и ничего не соображая.
В ужасной наступившей тишине стукнула дверь, и внезапно веранда, с прилегающими к ней дорожками, осветилась переливающимися огоньками, там и сям спрятанными в листве. "Эй, ребята, где вы тут, в потемках!" – донесся встревоженный голос Шустера. Послышались шаги, смех, кто-то чиркнул зажигалкой, и лужайка наполнилась народом. Боб притащил коробку пива и всучивал каждому по бутылке.
Вадим сидел, оглушенный, на траве. Невдалеке в такой же позе, привалившись к дереву, сидел Илья и криво улыбался Вадиму.
Открывали бутылки. Шустер в смятении тряс Илью за плечо, заглядывая ему в лицо, замирая от вихря внезапных, напугавших его предчувствий и быстро, жестко застучавшего сердца.
Из дома донеслась лихая музыка, и появившаяся Ирка взахлеб закричав: "Ну сколько вас всех собирать! Пошли, пошли, Анжела с Питером уже танцуют!", – потащила народ в дом.
* * *
В маленькой комнатке на другом конце дома Илья горячо шептал Шустеру:
– Ну, давай, давай, соглашайся!
– Со школы такая зараза: вобьет себе что-нибудь в голову, так колом не пробьешь!
– Это не настырность, а настойчивость. Благодаря этому я всего в жизни добился, – заметил Илья высокомерно, со значением посмотрев на приятеля. Да и ты не дурак... Уж кто-кто, а я тебя знаю, старый друг! – блудливо подмигнул он. Улыбка у него была какая-то неожиданная и не легкая: губы слушались с трудом, и видно было, что для него она необычна и неудобна, как досадное, но иногда необходимое действие.
– А зачем ты, собственно, со мной об этом говоришь? – Шустер зорко, с опаской разглядывал лицо Ильи.
– Потому, что мы друзья уже семнадцать лет, и я могу говорить в открытую. Ведь это именно та баба, которой ты снял квартиру?
– Ну, допустим.
– Так вот... откажись от нее.
Шустер вспыхнул и медленно проговорил:
– Это с какой же стати?..
– Просто так. Я прошу тебя об этом, понимаешь?
– Нет, не понимаю. Абсолютно не понимаю. – Шустер смотрел на Илью, чувствуя ползущий из глубин панический страх.
– Эта баба будет моя! – слово "моя" Илья произнес надменно, гордо вздернув голову и выставив вперед ногу.
– Кто тебе сказал?
– Я сказал!
– Нет, милок, – прошипел Шустер, – ты в школе всех девиц щупал... самый удачливый! Эту бабу я для себя нашел, уйму денег на нее ухлопал, а теперь приходишь ты и диктуешь, что мне делать?! – заорал он, остервенясь.
– Поскольку ты мой друг, я говорю заранее, ставлю тебя в известность, понимаешь?
