Текст книги "Южный Крест"
Автор книги: Марина Бонч-Осмоловская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
"Садись на самолет, – бормотала она, мрачнея, – здесь все будет. В Ригу позвонил..."
Не в силах больше лежать неподвижно, она села на постели, надела тапочки, машинально завела будильник и осталась сидеть в той же позе.
"Муж волнуется... как же – почти без ничего, долго ли пробуду да когда позвоню. Недолго, Стасик, недолго, папочку пол-жизни не видала..."
Внезапно в лице ее промелькнуло глубоко несчастное и беспомощное выражение. Она замерла, превозмогая себя, но не сдержалась, и неожиданно глаза ее наполнились медленными и полными слезами. Теплой ладошкой она с нежностью потрепала себя по щеке, улыбнулась, потрепала с другой стороны и взглянула на мать, появившуюся в дверях.
– Ты, мамуля, что Стасу по телефону сказала? Я тебе не велела с ним то да се обсуждать, нет меня и все, ушла и когда буду – неизвестно!
– И не буду, Светик. Но столько времени прошло... – Нина Ивановна, разглядывая дочку, проникновенно добавила: – Может, ты ему что-нибудь скажешь? Все-таки муж...
– Мамуля, ты в любви не понимаешь, а советы мне даешь...
– Ты, красавица, сама знаешь. Только растерялся он совсем... простодушно сказала Нина Ивановна.
– Потом как-нибудь. Он сам звонить перестанет, я думаю.
– Ах, доченька... Если уж говорить по-совести, не такой он и муж был хороший. Недостоин он тебя. Я раньше нет-нет, да подумаю так, только тебе не говорила. А теперь отсюда виднее... – сказала Нина Ивановна, как будто неожиданно для самой себя крепко проговорившись. – Вот Максим не видный, с виду захудалый да кривой, но выглядит не в пример солиднее... – Нина Ивановна впервые заговорила о Шустере прямо.
– Деньги у него солидные! – не без коварства усмехнулась дочь.
– Я не это имела в виду!
– А может как раз это, мамуленька? – Света зорко взглянула на мать, а та смутилась, но не конфузливо, а с негодованием и даже слегка всплеснула руками.
– Как ты подумать о матери такое могла?! Решай сама! А все-таки Стасик тебе муж. А муж есть муж!
– Что-то ты, мамуля, разное говоришь, – Света покосилась на мать. – Что ты надумала?
Нина Ивановна склонилась над чашкой, помешивая кофе. Она, казалось, имела что– то в виду, но догадаться до этого дочь должна была бы сама.
Нина Ивановна женщина спокойная, добродушная, как говорится, "хорошая", обыкновенно с умилительным выражением лица, выражающим всегдашнее ее стремление обойти углы, шероховатости и привести всех окружающих в гармоническое состояние, сейчас чувствовала себя растерянно и отчасти виновато. Но, может быть, это только казалось неискушенному взгляду. Хотя ее лицо и выражало эти чувства, дочь ее, тонко изучившая характер матери, не была уверена, что ее мать думает именно так. Света знала, что простецкое выражение на лице ее матери выражает не полную правду. И, даже, что это совсем и не правда. Нет, Нина Ивановна не изъяснялась в мудрено-дипломатической форме, и язык ее не отличался изысканностью, она никак не настаивала на своей точке зрения, но часто, по прошествии времени выяснялось, что Нина Ивановна имела мнение отличное, если не сказать противоположное тому, что слышали от нее собеседники. Действительно, несмотря на то, что Нина Ивановна была, бесспорно, человеком, хорошо расположенным к людям, не было, пожалуй, никого, кто не спросил бы себя однажды с удивлением: а что же такое Нина Ивановна, и что она на самом деле думает о том или этом? Многие, знавшие ее и по десятку лет, не смогли бы ответить на этот вопрос, ибо выражалась она округло, туманно и почти всегда была согласна именно с тем собеседником, с которым вела разговор. При заурядной внешности "обыкновенного человека" и смиренном поведении, она оставалась до известной степени "черным ящиком", загадкой для собственной дочери, которая наблюдала за ней иногда с любопытством, а временами с тайным раздражением, не в силах поймать центральный стержень этого неуловимого характера. В то же время дочь очень любила мать и глубоко усвоила ее манеру всегдашнего доброжелательного согласия. Кое в чем, пожалуй, сама она сумела продвинуться гораздо дальше, развив это умение до артистических высот. В обыденном течении дел Нина Ивановна играла явно зависимую роль. Внимательно наблюдая обеих, можно было предположить, что эта позиция ей чем-то удобна и выбрана с определенной идеей.
Меняя щекотливую тему, умильно, но с упорством глядя на дочь, Нина Ивановна протянула:
– Я думаю, Светочка, тебе к папе надо бы поласковее...
– Ма, почему он нас сюда вызвал? Ему одиноко на старости лет. Шестнадцать лет не вспоминал, а теперь любит!
– И я люблю... Устала я, Светочка, от одиночества... А хорошо-то как все вместе!
– Мечтает создать счастливую маленькую семью!
– Светик, он ничего, он может, знаешь, поумнел...
– Вечно эти глупости! Он у меня как на ладони! – выкрикнула Света, бледнея от гнева.
– Что же, – бесстрашно в своем простодушии заметила Нина Ивановна, – он и машину тебе купил.
– Что из этого! – Света вспыхнула и порывисто вскочила. – Ты попрекаешь меня?! Никогда мы туда не вернемся – и не жди, нечего на меня смотреть, как пес, нет и точка. Иди, иди, у тебя кипит что-то, – несколько неуверенно добавила она, почувствовав властную линию материнского решения.
Она раздвинула плотные шторки, с досадой взглянула на выбеленное страшной жарой небо, присмиревшие кусты и деревья и, поскорей задернув их, с интересом принялась разглядывать себя в зеркало. На нее смотрело очень красивое лицо, как раз такое, какие сейчас в моде. Никаких досадных помех, ничего старомодного. "Настоящая красота, не клеенная! – подумала она и расстегнула верхнюю пуговичку воздушного пеньюара. – Высокая, на голову выше мамы, и такая фигура! Мужики с ума сходят! Господи, я сама от себя с ума схожу!" – радостно засмеялась она, принимая красивые позы, похожие на те, что она видела в журналах. Две из них у нее получались особенно хорошо, и она решила на них не останавливаться, а отработать новые. "А ведь сегодня Новый Год, – мелькнуло у нее в голове, – но такая жарища... и какой это Новый Год спрашивается? Никакого ощущения праздника!"
Звякнул замок входной двери, по коридору послышались шаги Шустера.
– Светик, ты встала?
– Да, я здесь! – как всегда легко отозвалась Света, так что не возникало даже сомнений в ее распахнутой и необременительной натуре.
Шустер – низкорослый, с кривоватой сливообразной головой, с первого взгляда кажется отталкивающим, хотя... глаза играют, проборчик, как стрелочка, и волосики тонко уложены по бокам. Хорошо выбрит.
– С Новым Годом, детка! – целовал красавицу Шустер.
– Максик... – нежно тянула она, поводя плечами, – что это у тебя из кармана торчит?
Он нехотя оторвался.
– Передача из России: главная новость, поразившая мир!
– ?
– В Севастополе собрание шлюх постановило морякам с кораблей НАТО – не давать!
Света заливисто рассмеялась, Шустер не удержался тоже.
– Ты не забыла – у Ирки сбор? Анжела приехала из Мексики.
– Что ты! Только не знаю, что надеть, надо бы поприличней.
– А то маленькое платье, что мы выбрали недавно, – сказал Шустер, а Света подумала: "Сказал со значением!" – бегло, с иронией взглянула на мужчину и рассмеялась:
– Ой, я и правда забыла!
Шустер начал прижиматься к ней, в его глазах загорелся неутоленный огонь. Света смеялась, тихонько отодвигаясь подальше. Но ее пышное тело действовало как бы самостоятельно, только отчасти соответствуя желаниям своей хозяйки. Это непрерывное зовущее движение груди, бедер и длиннейших голых ног притягивало к ней мужчин без разбора, доводя до умоисступления так ярко и неугасимо пылало в ней откровенное женское естество.
Вошла Нина Ивановна, вытирая руки, лицо ее сияло добротой.
– Мамуля, это грандиозно – у Анжелы муж настоящий атташе! – Света сильно вытянулась, легко выгнув изящные руки, и счастливо рассмеялась: – У нас с тобой начинается новая жизнь!
Нина Ивановна улыбнулась и, доставая красивые чашки, заворковала, с умилением разглядывая Шустера:
– Максим, я тебя пирожными угощу, утром испекла, да моя красавица есть не хочет, фигурку бережет.
– Такую фигурку надо беречь, как сокровище! – восторженно подхватил гость срывающимся голосом. Нина Ивановна опустила глаза, а Шустер бегло воскликнул:
– Я спросить хотел, Нина Ивановна, как вам эта квартирка нравится, удобно ли?
– Ой, Максим, даже не знаю, как благодарить тебя, удобно, очень удобно, спасибо прямо огромное, – ответила та смутившись.
В лице Нины Ивановны Шустер разглядел немного, наверное потому, что не очень интересовался, но если бы он знал Нину Ивановну получше, он увидел бы здесь не только покоренное его щедростью смешное простодушие, но и легкую брезгливость, может быть оттого, что покровительство было принято и еще оттого, что об этом ей так бестактно и прямолинейно напомнили.
– Мы обременяем тебя, на расходы ты идешь для нас. Может, мы к папе вернемся... – голос ее стал сердечным, глубоким, – папа-то ждет нас...
– Мамуля, опять за старое! Я ничего от этого человека принимать не хочу!
– Правильно, детка, возвращаться туда нецелесообразно, если рассуждать логически! – встревоженно повысил голос Шустер. – С папой мы уже рассорились. Зачем от чужого человека дорогие вещи принимать? Возвращаться туда, значит ранить себя, а ты душа чуткая, не такая, как все.
Света подняла светлые глаза. Ее полупрозрачный халатик в лучах солнца очень выгодно прикрывал выпуклую грудь. Шустер сладко оглядел молодую женщину.
– Вот и ладушки, машину мы папе отвезем, а для девочки новую прикупим. Она будет как бы наша с тобой, а ездить ты будешь. Сама себе и выберешь!
– Правда?! – Света вспыхнула от удовольствия, раскраснелась, и в ее небесных глазах появился интерес.
Сейчас в этих глазах не сверкала острая сообразительность, которая свойственна некоторым женщинам, про которых трудно сказать, что они очень умны, но, безусловно, нельзя считать их и глупыми. Нет, это не особая цепкость, помогающая многим женщинам безошибочно определять ситуацию, угадывать характеры и, держа нос по ветру, двигаться к каждой новой задумочке. Очень вероятно, что и Света обладала этим незаменимым свойством. Но помимо него, в ней был и ум, однако похожий на ту же цепкость смекалистый, быстрый, точный. Обращенный на так для нее понятную жизнь среди мужчин, на жизнь среди вещей, обработанный, даже отшлифованный в исхоженном ею пространстве, он – этот ум – как побег в тенистом лесу рвался в верхний ярус, не распускаясь богатством листьев, цветов и плодов, но отдавая своему упорному, напружиненному телу все соки, пробивал чужие листья, цветы и плоды. Как чаще всего бывает в жизни, никто не обработал этот ум, протянув ему милосердную руку. Как мог этот ум полюбить то, что ему неизвестно? Он стал таким, потому что не знал, что бывает иное.
– Попробуйте, я варенье из ежевики сварила, думаю, все, как в России будет, – приговаривала Нина Ивановна, расставляя на столе новое угощение.
– Вы ежевику собрали в супермакете?
– В лесочке растет. Никто здесь ягоды не собирает, а я набрала.
– Где это, Нина Ивановна, лес растет? – спросил Шустер подозрительно.
– Мамуля с грудным ребенком сидит в семье "старых русских". Говорит, деньги надо самим зарабатывать, от папы ей брать неудобно. Ты убеди ее, Света распахнуто взглянула на Шустера, – бросить работу, ведь тяжело грудника таскать! Они еще предлагают ночью спать с этим ребенком и только на выходные домой приезжать.
– Идея неплохая, если рассуждать логически, – в голосе Шустера послышалось вдохновение, – дорога туда и обратно, издержки на транспорт, известно какие тут расстояния. Если обдумать, вам лучше там ночевать, здоровье сбережете. К тому же компания, новые друзья – во всех отношениях интересный вариант!
Нина Ивановна взглянула проницательно.
– Конечно, Максим, и как ты о нас заботишься! Только беспокойно оставлять Свету одну... – в ее глазах промелькнуло сожаление и даже жалость.
– Можете не тревожиться, я малышку одну не оставлю – это определенно! в негромком голосе Шустера пели фанфары. – Она у нас такая девочка хорошая!
– Без старухи-матери посвободнее... – протянула Нина Ивановна, а Света вдруг резко встала, едва не уронив стул, и отвернувшись от матери, пересела на диван.
Нина Ивановна и Шустер с удивлением воззрились на нее, потом посмотрели друг на друга. Нина Ивановна покраснела и стала доставать какие-то крошки из-под стола. В комнате повисла неловкая тишина.
– Нина Ивановна, не возражаете, я на праздник Светочку увезу? торопливо проговорил Шустер, стараясь перебить общую заминку. – А пока сюрприз: мы отправляемся за подарками! Что бы нам купить?..
Все вспыхнули, задвигались, засмеялись, словно ничего не произошло, радостно чмокая Шустера, открывая и закрывая дверцы шкафа, что-то вытаскивая и разглядывая в зеркало.
– Максик, душка!
– Не стоит, не стоит! – Смущение, восторг, любезности, дверцы шкафа захлопали быстрее.
– Сюда блузка подходит, а если зеленую?
– Я бы костюм хотела.
– Не слишком ли строго?
Шустер оживленно включился в разговор:
– Вот именно костюм! Ты у меня элегантной дамой станешь!
– Женщины застонали, с трудом справляясь с волнением.
– Да, да, костюм!
– Черный!
– Нет, поярче!
– Бордовый?!
– О! – задрожали вокруг.
– Бордовый, шикарный!
– Красивей всех будешь!
– Да-а-а! – в самозабвении простонала Света.
Не прошло и четверти часа, как она нарядная, дышащая духами, крепко прижавшись к Шустеру, спускалась к машине, смеясь и что-то крича маме, с удовольствием кивавшей им с балкона. День горел, и сияло лето, и впереди были наслаждения.
Под неунывающим солнцем на кустах распустились огромные цветы, и мир стал оранжереей. Кто-то пел, кто-то вскрикивал, шумел в листьях, догонял друг друга, пел победу или обозревал местность с конька крыш. Время шло к обеду. В машине была невероятная жара.
На газоне большая птица, напоминающая ворону, с большим чувством собственного достоинства медленно и почти не поводя головой выглядывала червяков между травинками. Летать ей лень. Заметив шевеление, она, вытянув вперед голову, как скаковая лошадь стремительно набежала на жертву и вытащила ее из земли мощным клювом.
– Смешная птица "клаксон", – заметила Света, хватая ртом первую прохладу из кондиционера.
– ?
– Они поют, как клаксон на старинных машинах.
– Похоже! А ты заметила – это единственная птица, которая не убегает, когда подходишь, а поворачивает голову и смотрит, как человек, – прямо тебе в глаза?
– Да. Необычно и даже странно.
– А если я посмотрю тебе в глаза? – азартно спросил Шустер, погладив Свету по бедру.
Она взглянула в его зарумянившееся лицо, помедлила, провела по его руке пальчиками.
– Уже прохладней, я думаю, можно ехать.
Узкая улица были заставлена машинами, но Шустер лавировал между ними с большой опытностью. Вскоре они выбрались на широкий проспект – дрожащий, изнемогающий от страстного, захлебывающегося рева моторов и белого напряжения солнца. Казалось, настали его последние минуты. Света, не каждый день выезжавшая из дома, глазела по сторонам с любопытством. Машины шли сплошным потоком, а водители стремительно переходили из ряда в ряд, подсекая друг друга под самым носом.
– Как ты по левой стороне ездишь, у меня голова кружится! – воскликнула она, не утерпев.
– Я приехал и сразу в аварию попал!
– А я как приехала, не могла дорогу переходить – в другую сторону смотрела! Думала, все – задавят!
– Ты, детка, лучше дома сиди! – закричал Шустер с тревогой.
Он перешел на крайнюю линию и вскоре поставил машину около яркого кафе.
– Давай-ка закусим! – любезно предложил он, открывая дверцу.
Света выпорхнула из машины, оглядываясь во все стороны на прохожих. Ей хотелось что-нибудь запеть. Она постояла в красивой позе, пока Шустер проверял дверцы, и, не торопясь, направилась к столику, по соседству с которым сидели молодые хорошо одетые люди, отметившие красивую женщину. Через минуту официантка приняла заказ, и на столе появились ледяные напитки и сласти. Света крутила головой, расслабленно и довольно громко смеялась, так что Шустер, вначале смотревший на нее с обожанием, ревниво и недовольно сказал:
– Говори потише, вон тот вроде по-русски понимает.
Света повернулась и увидела седого человека, рассеянно смотревшего в их сторону. Она с любопытством уставилась на него и громко сказала:
– Этот что ли! Посмотри какая у него глупая рожа – типичный австралиец!
Человек остановил на ней долгий взгляд, потом отвернулся к спутнице и тихо спросил по-русски:
– Как кофе?
Но Света уже потеряла к нему интерес, восхищенная своим успехом, ослепительным днем и предстоящими приключениями. Она сияющими глазами оглядела окружающие столики. Тонкий, но вполне различимый звук триумфальных оркестров послышался вдали. У нее закружилась голова. Не в силах больше ни минуты сидеть в бездействии, она легко вскочила, и уже через минуту они мчались в потоке, несколько скорей, чем можно, мешая другим, но зато быстрее приближаясь к заветной цели!
Через несколько поворотов показался огромный торговый центр. Они нашли место для машины и, не мешкая, устремились в возбужденную атмосферу общего удовольствия.
Первый десяток магазинов они пролетели, как на крыльях, разглядывая, ощупывая и иногда примеряя. Света стала говорливой, теплой. Щеки ее пылали. Шустер, окрыленный такой неожиданной переменой, счастливо разглядывал ее, пожимал ручки и даже целовал со страстью то в одной, то в другой кабинке. В его руках замелькали первые покупки.
Фиеста разгоралась. В одном месте Света присмотрела сразу много вещей, но никак не могла выбрать что-то определенное. То казалось, что вещи нравятся, то – нет. Кажется, они и повторяли платья, что были уже куплены. Нет в них изюминки, решила Света, и Шустер с ней согласился с готовностью и легкой радостью вполне влюбленного человека.
К концу третьего часа пакеты, которые тащил Шустер, стали оттягивать ему руки, а подходящий костюм так и не попадался. Один был слишком узок, другой короток, в третьем месте – неподходящий оттенок, а в четвертом, кажется, и ничего, но дорого, а магазин, однако ж, не солидный.
Они заканчивали последний круг, как вдруг заметили еще один магазин одежды. К их великой радости там было то, что они так долго искали. Света долго крутилась перед зеркалом, примеряя костюмы всех расцветок. Шустер и продавцы возбужденно бегали вокруг ее кабинки, поднося и убирая лишнее, и, наконец, она выбрала самый модный и дорогой. Шустер заплатил, и они еще долго разглядывали его, причем она больше костюм, а он нашивку с названием известной фирмы. Костюм был так красив, что Света захотела прямо в нем поехать домой. Но Шустер, поколебавшись, попросил упаковать его в пакет с именем торгового дома и, когда они отправились к машине, нес пакет так, чтобы все проходящие могли увидеть, в каком дорогом магазине они побывали.
Но до того, как они покинули гостеприимный храм, один из продавцов, дружелюбно улыбаясь, обратился к Шустеру с вопросом:
– Простите, пожалуйста, на каком языке вы разговариваете?
– На русском, – Шустер учтиво улыбнулся.
Продавец обернулся к коллеге и радостно воскликнул:
– Что я тебе говорил! Это действительно один из кавказских языков!
Солнце заметно передвинулось, шел шестой час. Сложив покупки в багажник, Шустер повез даму обедать. На улицах и в кафе было много народу, город набирал обороты предновогоднего ажиотажа. Света блаженно отдыхала, размякшая и тихая, в большой задумчивости поглядывая на своего спутника как будто уже иными глазами. Загадочным и медлительным становился ее взгляд. Минут десять ехали они, почти не разговаривая.
Неожиданно, когда машина поравнялась с яркой вывеской, Шустер притормозил и торопливо показал спутнице на вход:
– Смотри, русский ресторан!
– О! – в один голос вскричали оба.
Из дорогой машины вышла дама, убранная мехами, ниспадающими ослепительным каскадом. Света обомлела, с глубоким восторгом разглядывая меха, и, запинаясь, промолвила:
– Такая вещь... Сколько же денег...
– Так ведь жара тридцать пять! – простонал Шустер кривляясь, – она же под мехами потная!
Света не обратила на него внимания.
– Кто это может быть? – робко и даже потрясенно спросила она.
– Ну, конечно, русские! – несносным голосом проблеял тот, – в ресторан приехали!
– Я тоже хочу! – мгновенно вскричала она.
– Детка, мы туда не пойдем!
– Почему?!
– Там невкусно и песни Ободзинского.
– Максик, поворачивай туда!
– Но ведь ты не одета!
Света сверкнула глазами.
– А, черт! – в сильной досаде брякнула она, – ладно, в другой раз.
– Вот и ладушки, в другой раз! – Шустер прибавил газку и свернул на следующем повороте. – Жизнь кончена: есть хочу! – бормотал он, разыскивая свободное место. Покрутившись немного по улицам, они облюбовали уютное кафе. Но в тот момент, когда они собирались втиснуть машину в узкую щель между двумя другими, поближе ко входу, стоявший впереди открытый "Форд" начал пятиться на то же самое место. Шустер не успел опередить его и рассвирепел:
– Аборигенская рожа! – взвизгнул он.
– На себя-то посмотри! – на чистейшем русском откликнулись из открытой машины.
Света разлилась ярким звоночком, вытирая глаза. Рядом качалось мрачное и голодное лицо друга. После долгих мытарств они пристроили машину на соседней улице, дошли пешком до кафе и, разместившись у окна, заказали обед.
Официант разлил вино, и Шустер, почувствовав себя гораздо лучше, поднял первый бокал за красавицу. Зазвенели рюмки, зазвенели голоса. Они переглянулись: он с нетерпением и пылом, она томно, но как будто еще нерешительно, скромно.
Подали приборы. Блеснул яркий металл. Салфетки розовые, белые, тонкая свежесть и предвкушение. Вот зажигают свечи – стол засветился, заиграл. Ажурные блики, нежные тени сквозь воздушную желтизну вина... Рядом теплые губы и чудно светящиеся глаза. Хрупкая прелесть момента. Дай поцеловать!
Вдруг красная вспышка вблизи. Алым огнем зажглась середина стола! Там весь в бликах огней, как огромная роза, страшный, ослепительный рак – жаркой волною Красного моря. Всплесни руками и смотри на него, удивись таинственной форме, загадке, поднятой из мрака глубин: он рожден удивлять!
И вот чудный дух – несут жаркое. На овальном блюде пылающий бронзовый бок, истекающий сочной истомой. Острый и сильный вкус, и ты горишь подчиняясь и млея. Спасение в прозрачных листьях салата. Их отдохновение и хруст, и сладость.
После третьего тоста Шустер, заметно повеселевший, настойчиво говорил:
– Я все могу достать, ты не сомневайся. С моими связями – раз-два, и все будет!
– Как же ты связи нашел, ведь тут австралы всюду?
– Э, детка, какие же австралы, когда свои люди! Вот вчера звонит мне девочка из "Duty free".
– Русская?
– Русская, конечно, и говорит: "Есть фотоаппараты". Я еду и беру восемь штук.
– Так они всюду лежат... – неуверенно проговорила Света.
– Малышка! Эта девочка их так провела, что они впол-цены ей и впол-цены мне! – Шустер подмигнул и деловито добавил: – Главное блат найти – тогда живем!
Быстро пролетело время за приятным разговором. Они обсуждали будущие покупки, немного поговорили о знакомых. Шустер рассказал, что его друзьям удалось купить на прошлой неделе. Потом их разговор плавно вернулся на их собственные покупки, они поговорили еще немного об этом. Обсудили, когда лучше выезжать и возвращаться после магазинов. Интересно было поговорить о том, что знакомые покупают вещи качеством хуже и довольно-таки редко. Решили, что они будут покупать вещи чаще. Света рассказала, что она любит покупать больше, а что – меньше. Шустер рассказал о себе. Они еще раз обсудили, что купят в следующий раз и сколько истратят на это денег.
Заплатив за обед, они вышли на воздух.
Был час заката. Солнце, почувствовав вечер, смирилось и перестало обжигать. Небо потеряло яркий цвет, задрожало, заструилось глубоким светящимся куполом, и тогда пролетели, протянулись, как длинные пальцы, желтые теплые тени. Город облегченно вдохнул легкое вечернее тепло. Послышалась музыка. Но она не разрушила тишину, покрывавшую мир, его ускользающую и хрупкую нежность.
Узнавая эту тишину, люди в волнении поднимали глаза, ловя кроткий умирающий свет.
Пронизывая розовое и беспечное пространство, исподволь там и сям, уклончиво, но упорно легли первые серые точки, пятна, прокладывая путь угрюмым теням. Мир неудержимо старел.
Испуганные косым светом, задрожали и смиренно закрыли глаза фасады домов. Волшебной, таинственной дамой в город вернулась тень, грудью легла на город, синей истомой обведя глаза. На лицах появились иные улыбки – уже коварные, уже ночные.
Света и Шустер в молчании дошли до машины, когда Шустер, открывая ей дверь, сказал:
– А ты ценничек с костюма пока не отрывай. Может, кто в гости зайдет.
Глава 4
– ...Я, девочки, ему и говорю, здесь климат слишком жаркий, я в Европу хочу, если ты хочешь знать, мне вообще эта Мексика надоела, а он мне, что же я могу сделать, это служба. А я ему и говорю, ты подумай!
– Правильно.
– Ты подумай, всегда можно какое-то место найти. А он мне и говорит, я не уверен, не думаю. Ну а я тогда и говорю: я сама поеду поживу!
– Вот именно!
– Я не могу так сидеть и этим мексиканцам безграмотным свою живопись показывать! Я, девочки, решила: я один дом продаю и куплю квартиру в Париже. Грешно свой талант хоронить, мы должны помнить о предназначении. Бог не прощает ошибок против духа!
– Ты, Анжела, так ему и скажи, ты живешь духовной жизнью! – бурно подхватила Ирка.
– Ах, если бы вы знали, девочки, как пуста и бесплодна жизнь, как мало в ней света – – особенно в этой Мексике! – как томительны наши порывы! Но я знаю, я верю, в один день музыка все разрешит!..
– М-м-м!..
Три женщины с изяществом, почти на полу, расположились в полумраке малой гостиной Иркиного дома, сплошь увешанной картинами очень крупного размера. Картины эти были написаны Анжелой еще в бытность ее в Австралии. Причастившись духовной жизни сестры хотя бы и косвенно, окружая ее неутомимой заботой и самозабвенной услужливостью в часы, когда Анжела творила, Ирка была награждена, став, до некоторой степени, совладелицей творческого наследия. Она, не поскупившись, одела полученные картины в монументальные и, к слову сказать, чрезвычайно дорогие рамы. С трепетом и нежностью она посвящала новых слушателей в разнообразные истории их создания. Была, впрочем, еще одна небольшая причина, почему картины эти составляли даже как бы предмет гордости: помещенные на стены, они безошибочно определяли Иркину социальную принадлежность – может быть и не на самом верху, но гораздо солиднее многих прочих.
В гостиной загадочно горели свечи, на столике медленно тлела сандаловая палочка, источая удушливый, томный запах. Света, остро наслаждаясь минутой, сияющими глазами выглядывала из глубочайшего кресла, потягивая какой-то крепкий и божественно вкусный напиток. Ирка поместилась у ног сестры, а Анжела, как обычно раскинувшись в позе восточного владыки, не торопясь, развивала свою мысль:
– Я нашла колдуна, он дикий, почти не понимает нормальную речь, но чувствует тонкость мира, меня в этом мире. Я читала ему эзотерические книги. У меня развитые способности, сенситивная аура, и это, девочки, иногда так трудно...
– Да, да! – влезла Ирка.
– ...Необыкновенно трудно иметь такую чуткость... – протянула ее сестра низким голосом, и Ирка легко ушла в тень, – ...мои чувства переживают стресс слишком часто. Вот я и говорю, он дикий, глаза горящие, столько тела, девочки, слишком много тела для меня. Это не совсем уже духовно. Душе надо что-то тоньше, неуловимее... Больше изящества, больше музыки... В общем, мы с ним хорошо стакнулись!
– А-н-ж-е-л-а! За тебя и за Старый Год! – восторженно закричала Ирка. Чокнулись.
– Я бы тоже хотела, чтобы много тела... – безгрешно прошептала Света. Анжела, вы обещали фотографии мексиканские показать.
– Да, дорогая, на столике альбом.
Света принесла роскошный фолиант.
– Ну, он не совсем чиновник, – протянула она почтительно и зависимо, осторожно перелистывая страницу, – в общем очень интересный мужчина...
– Первый муж Анжелы был посол. – Ирка твердо посмотрела на подругу.
– Да, да ты мне говорила! – восхищенно пролепетала та. – А он душка, кого же он напоминает... а! – Никиту Михалкова! Кот! Котик! Душечка, мур-мур – это и мой стиль! Он сказал президенту шутку: "Россия – баба, и ей нужен мужик"! Чувствуется, что он мужчина нашего круга, правда?
Женщины оживились.
– У Анжелики отличный вкус! – преданно воскликнула Ирка.
– И фильмы у него, – продолжала Света, – тоже такие тонкие, как хороший костюмчик...
– ...Вы, детка, делаете успехи!
– ...Да... сидит удобно, нигде не жмет и пройтись в нем не стыдно!
– Ха-ха-ха!
В дверях появился Шустер, бегло оглядел собравшихся. "Такая сухая и загорелая. Потасканная, правда, изрядно, но ничего телка", – подумал он об Анжеле и сказал с сальной фамильярностью:
– Вы такая скромная и роскошная одновременно, вы все можете себе позволить!
Она взглянула из-под тяжелых век как будто любезно, но с оттенком такого чувства, что глаза его мигнули, и он продолжал чуть-чуть торопливей:
– Я с вашим сынком поговорил – такой интеллигентный юноша, но почему он только на английском отвечает?
– Он с самого приезда из России, в свои одиннадцать лет, наотрез отказался по– русски разговаривать. Не буду, говорит, и знать этот язык не хочу. И, действительно, как отрезало!
– Да... – пропела Света восхищенно, – как развитые дети все рано понимают!
– Мой мальчик – незаурядная личность, он все интереснее и интереснее становится, – Анжела меланхолически оглядела потолок.
– Вот именно! – поддакнула Ирка и повернула Шустера к двери: – Иди, не бросай их одних.
Из телевизора послышались вопли: "Рождественская Распродажа! Х-мас!!! Х-мас!!!" (популярное сокращение от англ. Christmas – Рождество)
"Что там, интересно? Юбочки, ничего себе, – промелькнуло у Светы в голове, – только причем здесь Иисус Христос? Странно как-то... Анжела платье удачно отхватила, с такой скидкой... А ведь верно – "настоящая москвичка", эта клуша из Ярославля сказала. Как сюда деревенщины попадают? Анжела бой-баба, не то что ты – клуша! Цепкая, всеми ногами в землю вросла, схватит что, водой не отольешь. Оторвешь – так с челюстями! Идет по жизни, как ураган, не то, что я. Я то на земле, то на небе... мамуля права.
Классная у Анжелы жизнь: еще в России вышла замуж за шведского посла. Конечно не совсем красавец, но через несколько лет он уже рассыпался, а она получила по нему от шведов пожизненную пенсию – три тысячи в месяц. И это чистыми! Три тысячи! Сделала взносы за два дома, жильцы платят, а тебе денежки текут. Да еще дома через пятнадцать лет в цене вырастут вдвое. Но она не такой человек, чтобы сидеть без интересного дела. Полугода не прошло, как подцепила где-то атташе по торговле, и теперь у нее денег куры не клюют, возит ее старикан по латино-американским странам.
