Текст книги "Круиз мечты для полубывших (СИ)"

Автор книги: Марика Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Круиз мечты для полубывших
Марика Май

Глава 1. Последняя капля

2014 год

Татьяна

– Самсонов! Я тебя убью!

От моего крика дрожит сгустившийся воздух. Его так трудно вдохнуть, он словно застревает в горле и не доходит до легких. В ушах звенит. Кажется, вот-вот лопнут барабанные перепонки. И ладно бы его, хрен с ними, а то ведь мои собственные.

– Какого черта? Зачем ты вообще полез в этот шкаф?

Муж стоит передо мной, как бык, глаза выкатил, из ноздрей сейчас пар пойдет. Голову наклонил, смотрит исподлобья, словно рога вперед выставил. Благо они у него имеются.

Ясное дело, лучшая защита – это нападение. И он неукоснительно следует этому принципу.

– У тебя все шкафы забиты хламом, а мне жизненное пространство нужно! Мне свои вещи класть некуда! – напирает он.

– Какого хрена ты у меня ничего не спросил?

– Да к тебе на кривой козе не подъедешь! Посмотри на себя: носишься по дому, как ошпаренная мегера!

Я невольно бросаю взгляд в зеркало. Точнее, следую глазами за его указующим жестом и упираюсь в зеркальную дверь того самого шкафа. Растрепанная, щеки раскраснелись, полы цветастого розового халатика разъехались в стороны, и в просвете видно посеревшее от стирки в нашей водопроводной воде белье. Жалкое создание, потратившее лучшие годы жизни… на кого? На что?

– И почему это я (!) в своем доме (!) чтобы выбросить листы с каракулями сорокалетней давности разрешение спрашивать должен?! – продолжает бычиться Дан.

Ах вот как! Значит сорокалетние каракули! Я просто задыхаюсь от возмущения. Хватаю воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. От ярости словно парализовало – не могу ни слова сказать. Накосячил и даже не пытается извиниться! Гнев бурлит, пенится, выплескивается через край.

– Ну и сволочь же ты! – бросаю я и вылетаю за дверь, чувствуя, как закипает в груди, и вот-вот прорвутся слезы.

В своей комнате бросаюсь на кровать, утыкаюсь лицом в подушку, чтобы не было слышно рыданий. За ребрами болезненные спазмы, горячие ручьи льются из глаз. Все тело сотрясается. Так больно, так горько, так гадко! Вся моя жизнь! Вся моя жизнь коту под хвост!

Кот запрыгивает на постель, тычется мордой в щеку, щекочет усами. Урчит: «Посмотр-р-ри на меня! Я кр-р-расивый! Я милый! Я лучший! Я пр-р-риятный, погладь меня! Мур-р-р! Я люблю тебя, а ты меня любишь?»

И вот так всегда, когда плачу. Громко или совершенно беззвучно, полслезинки вытечет или хлынет соленый поток. Приходит всегда. Чувствует. Понимает. Сопереживает.

Прижимаюсь лбом к мягкому загривку. Обнимаю и глажу. «Персик, славный! Котенька мой! Один ты у меня остался.»

Он пару минут нежится в моих объятиях, но едва плечи перестают вздрагивать, спрыгивает на пол и – хвост трубой – важно шествует прочь. Так тоже всегда. Когда я в хорошем расположении духа, может часами сидеть у меня на руках, подставляя тело для ласк. А негатив нелегко собирать. Пошел сбрасывать в каком-нибудь темном и пыльном месте: за холодильником или в углу за портьерой.

Теперь вместо кота обнимаю свои колени, подтянув их к подбородку. Предметы в комнате все еще плывут и двоятся из-за стоящих в глазах слез. Внутренности скручивает злость и отчаяние. Уже ничего нельзя вернуть: ни двадцать лет моей жизни, ни коробку с вещами, которую муж выбросил в мусорный бак. Молча. Как оказалось, еще три недели назад. А сегодня я обнаружила ее пропажу.

На антресолях шкафа-купе много чего лежало: коньки сына, из которых он давно вырос, мои старые свитера и джинсы, оставленные для походов в лес и малярно-отделочных работ, журнальные вырезки, дареные сувениры из разряда «выбросить жалко, а применить негде». И эта коробка. Пару лет назад я забрала ее из маминого дома именно потому, что побоялась, брат выбросит. Обычная картонная коробка. На красивую, обклеенную цветной бумагой мне было жалко тратить деньги.

В ней то, что осталось от детства и юности. Школьные похвальные грамоты, пионерский галстук с маленькой зашитой дырочкой в одном из острых углов, дневник за одиннадцатый класс. Колокольчик с последнего звонка и лента с выпускного. Мои бирочки из роддома – кусочки рыжей клеенки, с выцветшими чернильными надписями «Мехова Н. А. девочка 3250». На ручку и ножку – с завязками из кусочка бинта и третья побольше – на кроватку. Еще все три выпуска домашней юмористической газеты «Вокруг сМеховых». На большее меня не хватило, тем более, что членов семьи моя сатира совершенно не радовала. Еще лучшие рисунки с занятий в изостудии, которую я посещала в младших классах. То, что муж назвал «каракулями сорокалетней давности». А мне ведь всего тридцать восемь.

В голову приходит запоздалая мысль, что коробку надо было подписать. Крупными буквами, ярким фломастером.

Глупая мысль. Даже если бы я так и подписала ее: «Вся моя жизнь», выбросил бы не задумываясь, без малейшего сожаления.

Боль пронзает тело с головы до ног. За что он так со мной? Я стала для него словно чем-то неодушевленным, каким-то ходячим предметом интерьера. Не слушает и не слышит, что я ему говорю. Смотрит сквозь меня. То хамит, то вовсе молчит часами и днями. Помощи по дому не дождешься. На кухне после него всегда свинарник. Раньше старался быть аккуратнее, сыну боялся подать дурной пример. Теперь в комнате, где он обитает, в комнате сына, беспросветный бардак.

Пытаюсь понять, как мы дошли до жизни такой? Ведь любили друг друга. Когда все начало разваливаться? Незаметно, потихоньку, по чуть-чуть. Конечно, когда сын уехал, все очень изменилось. В прошлом году Валька поступил в столичный вуз, перебрался в Москву. Дом опустел, словно не один восемнадцатилетний парень уехал, а с десяток шумных юных сорванцов разом его покинули.

Эйфория от поступления сына в один из лучших вузов страны быстро сменилась растерянностью – как мы здесь без него? – и тревогой – как он там без нас? Утром спросонья я по привычке варила овсянку на троих и спохватывалась порой только тогда, когда расставляла на столе тарелки. Днем меня преследовало ощущение пустоты и собственной ненужности. После работы, едва переступив порог квартиры, я физически чувствовала, как на плечи наваливается одиночество, и я сгибалась под его тяжестью едва ли не пополам. Пыталась занять себя чем-то полезным, но все валилось из рук. Вечером мы с Валькой как правило так или иначе связывались. Если общение по каким-то причинам откладывалось, я не находила себе места. Если поговорить удавалось, тоска и страх немного отпускали, и я спокойно засыпала. А утром все начиналось заново.

Я надеялась, что это состояние временно, можно перетерпеть. Старалась отвлечься на приятные мысли и дела, стала больше общаться с подругами и посещать бассейн. Но сильного облегчения не почувствовала. Валька приехал домой не на все новогодние каникулы, а только на четыре дня – с третьего по седьмое января. Глоток свежего воздуха, и я снова задыхаюсь. Ощущение потери отупляет, сковывает, придавливает к земле.

И хотя мыслями я была с сыном, но еще в первый месяц после его отъезда, в сентябре стала ощущать, что физически осталась в опустевшем доме один на один с человеком, который все больше и больше отдалялся, становился чужим. Оказалось, что многие его мысли и слова мне непонятны, поступки нелогичны.

Отъезд сына вскрыл гнойники противоречий, взбаламутил воду нашего тихого омута, поднял с илистого дна обиды, недопонимания, нерешенные проблемы. Копилось раздражение. Ругаться мы больше, может, и не стали, а нормально разговаривать стали определенно меньше. Стало меньше общих дел, каждый жил в своем мире, в своем уголке. Постепенно разбрелись по разным комнатам. А события последнего месяца окончательно сделали нас чужими. Между собой мы их не обсуждали, но оба почувствовали окруживший нас арктический холод.

– Валька! Валечка! – всхлипываю я.

Если бы он был дома, разве он позволил бы отцу так со мной обращаться? Он защитил бы. Валечка, ну почему мир так устроен? Я знаю, что детей надо отпускать. Все это знают, но не все могут. Конечно, все было бы по-другому, если бы сын продолжал жить с нами.

А что теперь? Что делать? Как дальше жить?

Не раз во время скандала и в обычном разговоре мы с Даном сходились во мнении, что стали практически посторонними людьми, что живем как соседи. Вслух каждый из нас не решался произнести решающее слово. Но сегодняшний случай – это последняя капля.

В комнату возвращается успокоившийся, довольный Персик, облизывается. Очевидно, вкусненько покушал. Легко, грациозно прыгает ко мне на колени, распластывается, мурлычет, предвкушая ласки. Я глажу любимого абиссинца по блестящей рыжей шерстке. Он млеет, вытягивая и без того длинную шею, закатывает от удовольствия глаза. И я успокаиваюсь, заземляюсь, утверждаюсь в правильности своего намерения.

Склоняю лицо к самой мордочке Персика и шепчу в большое острое ушко:

– Все, котик, я решилась. Развод!

Глава 2. Козел рогатый

Татьяна

Все еще хлюпая носом, сижу на кровати и вспоминаю.

Мы действительно долго к этому шли. Год за годом, день за днем. Приближались медленно, маленькими шажками. Многие наши знакомые развелись после года, трех-четырех лет брака. А мы как-то почти двадцать протянули…

Жили неровно, как на американских горках, то подъем, то спуск. То крылья за спиной, эйфория, то ругались вдрызг.

Первые годы жили у мамы. С деньгами было совсем плохо, Валька маленький. С мамой было элементарно проще выжить. Она подкармливала, с сыном помогала. Мы могли уйти из дома на несколько часов, отдохнуть, потусить с друзьями. Но и конфликтов было чем дальше, тем больше.

Кризис 1998-го нас сильно подкосил. Пришлось на пару лет снова потуже затянуть пояса. В декрет я ушла со второго курса института. Через год после рождения Вальки перевелась на заочное отделение, доучивалась. Когда вышла на работу, с финансами стало немного полегче. Съехали от мамы. Почти три года жили на съемной. Отдавали за квартиру треть семейного бюджета. Зато чувствовали себя свободными. Кое в чем. Животных не заводить, на обоях не рисовать, мебель не портить. В шкафы не залезать – там вещи хозяйки. Не кричать, не шуметь, музыку громко не включать – за стеной нервные соседи. За сантехникой следить, не дай бог протечка – у соседей снизу свежий дорогой ремонт.

Решились на ипотеку. Тогда ее все боялись, да и новое жилье не всегда достраивали. С огромным трудом наскребли на первоначальный взнос. Ремонт, как в анекдоте, был стихийным бедствием. Выискивали отделочные материалы подешевле. Для работ, требующих специальных навыков и оборудования, искали шабашников-нерезидентов, что могли, делали сами. По родственникам и друзьям насобирали старой мебели. Переехали в малопригодную для жилья квартиру, потом долго доводили все до ума. Но, как известно, ремонт нельзя закончить, можно только прекратить.

И вот впереди еще десять лет платежей по ипотеке. Ну ничего, разберемся. Будем платить поровну. В конце концов это Валина квартира.

А жить, надеюсь, в скором времени будем раздельно. Год назад Дан получил квартиру в наследство от бездетной двоюродной бабки. Убитая однушка в доме пятидесятых годов постройки. Решили привести ее в порядок и сдавать, чтобы побыстрее выплатить висящую над нами дамокловым мечом ипотеку. Финансовых вложений в эту квартиру мы избегали, Дан ремонтировал ее самостоятельно и с минимальными затратами, благо опыт имеется. Поэтому процесс затянулся. Теперь нужно заставить его ускориться и в обозримом будущем переехать. Делить крышу над головой с бывшим – дурной тон.

Самое неприятное во всей этой истории то, что рано или поздно о разводе придется рассказывать Вальке. Конечно, он уже взрослый, поймет, но все же в любом возрасте расставание родителей – это удар, подрыв веры в любовь и счастливое супружество. К тому же он будет неожиданным, ведь сын не знает, что у нас творится последние несколько месяцев.

Но если Валя примет новость в штыки, если отец попытается представить разрушителем семьи меня, а самому выглядеть в глазах сына белым и пушистым, я молчать не буду, расскажу все как есть. И про грубости, которые говорит, и про обидные прозвища, которые теперь служат ему заменой моего имени, и про свинарник, который устраивает из нашей квартиры. И про другое, тайное, всеми замалчиваемое, что месяцы и годы, подтачивало наш брак.

В суете обыденной жизни, на бегу мы не замечаем многого. Невнимательны как друг к другу, так и к самим себе. Но иногда какая-нибудь мелочь цепляет наше внимание, выдергивает из потока, заставляет задуматься, приглядеться и порой переворачивает жизнь с ног на голову.

Дан стал моим первым мужчиной. А были ли у него женщины до меня, он не признавался. Когда я спрашивала об этом, всегда отшучивался, а настаивать на серьезном разговоре я не решалась. Когда сама стала чуть поопытнее, поняла – да, женщины были. Но какое это теперь имело значение. Он мой законный муж, отец моего ребенка, человек связанный со мною одной судьбой. К чему ворошить прошлое? А вот настоящее имеет куда большее значение.

Пока Валя был совсем маленьким, в те годы, когда я крутилась между плитой, стиральной машиной, и детской кроваткой, я не задумывалась о том, верен ли мне муж, это казалось мне само собой разумеющимся. Когда вышла из своих четырех стен в окружающий мир, огляделась, нет-нет да закрадывались сомнения в его честности передо мной. За руку не ловила, но пару раз подозрения в измене были.

Город у нас небольшой, но и не деревня, где все про всех знают. Слухи о том, что он был где-то и с кем-то замечен, до меня не доходили.

Серьезнее всего я забеспокоилась в конце лета позапрошлого года. У Вальки впереди был выпускной класс, ЕГЭ, серьезные нагрузки. Мы решили как следует отдохнуть. Впервые поехали за границу, разумеется в Турцию. Выбрали самый дешевый трехзвездочный отель, оказавшийся на побережье Черного, а не Средиземного моря, где находятся самые популярные курорты. Нас, неизбалованных комфортом туристов, все устроило. Только блюда на шведском столе были с огромным количеством перца, чтоб много не съели. Так что основу нашего рациона составляли омлет и картофельное пюре. Тем не менее, отдыхом остались довольны.

По приезде мне стало казаться, что муж не просто прекрасно отдохнул, что-то изменилось в его поведении. Стал тщательнее следить за собой, прикупил несколько новых модных вещей, отрастил усы. Подумала, что отдых пошел на пользу. Но еще какие-то мелочи натолкнули меня на мысль о появлении в его жизни другой женщины.

Доказательства этому, разумеется, нашлись случайно.

Началось с курьеза. Однажды в осеннюю темную пору упал мой благоверный в лужу. Нет, не по пьяни упал. Дороги наши оставляют желать. Что автомобильные асфальтовые, покрытые разноцветными и разновозрастными заплатками – настоящее лоскутное одеяло с прорехами. Что тротуары с выщербленной плиткой, вздыбившиеся, идущие волнами. Смерть туфелькам на шпильке. Их и правда носят все реже, неужели из-за плитки? Бесспорное преимущество плиточных дорожек – после дождя они быстро высыхают, лужи на них не стоят. Но такие дорожки в городе не на каждом шагу только на главных улицах – для променада живущих в центре горожан, а еще вернее, чтобы пустить пыль в глаза областному начальству, отчитаться за освоенные бабки.

Гораздо больше у нас тропинок грунтовых, идущих вдоль второстепенных дорог, пересекающих пустыри, дворы, чахлые газоны скверов там, где людям удобно ходить – по кратчайшему пути. Вот только в дождливую погоду идти по ним небезопасно. Земля у нас черная, жирная, пьет воду медленно, набухая и превращаясь в скользкую грязь. На такой дорожке мой муж и поскользнулся. Пришел настолько перепачканный, что я его на порог не пустила – велела раздеваться на лестничной клетке. Куртка и брюки сразу отправились в стирку, ботинки я велела Самсонову отмывать самостоятельно, а кожаную барсетку обтирала салфетками, когда муж уже отмокал в ванне.

Думала о насущном – о Валькиных занятиях с репетитором. Крутила в руках сумочку, протирала со всех сторон, а подсознание работало. И что-то ему не нравилось. Дно странным образом проминалось, по нему как будто что-то ездило, да и ощущалась барсетка слишком тяжелой, притом что содержанием не богата.

К ночи подсознание достучалось до разума, и под покровом темноты, под безмятежное похрапывание мужа, на цыпочках, я «пошла на дело». Ощупала сумочку со всех сторон, потрясла и быстро обнаружила ее секрет – двойное дно. Обтянутая подкладочной тканью картонка приподнималась, и под ней был тайник. Вот так. Как в шпионских фильмах. А в тайнике початая пачка презервативов и незнакомый мне кнопочный телефон. Разряженный.

Спать в эту ночь мне было не суждено. В единую картинку складывались участившиеся задержки мужа, командировки, повышенное внимание к собственной внешности. А еще странные чеки, которые я пару раз находила в его вещах.

Не верилось, что все это происходит со мной. Больше всего хотелось уснуть и, проснувшись, обнаружить, что все это был лишь страшный сон. Но сердце стучало так, что уснуть было невозможно. Мысли заполняли голову. Кто эта женщина, как долго длятся их отношения, насколько все серьезно? Как поступить мне?

Мы с мужем презервативами не пользовались, у меня в то время стояла спираль. Так что доказательства измены были неоспоримыми. Если их предъявить, Дану не отвертеться.

Но что делать потом? Разводиться? Простить? А нужно ли Дану мое прощение? Может у них все далеко зашло? Может он только ждет повода переплыть на другой берег, и мое согласие сохранить семью не будет иметь никакого значения?

Сердце неистово стучало где-то в горле. Проигрывала в голове разные сценарии. Вот я смирилась, и он никуда не уходит. Просто будем жить дальше, как жили? Смогу ли я по-настоящему простить?

А если развод? Я его выставлю за порог, морально вроде бы легче. Или он хлопнет дверью, уйдет к любовнице, от такого варианта кошки на душе скребут. Будет ли он помогать? Валькины репетиторы выливаются в кругленькую сумму за месяц. Одна я такую не потяну. А если начнет делить квартиру? Диву даешься, на какие гадости способны обиженные бывшие мужья! А каково будет Вальке? Развод родителей – это стресс. А у него выпускной год. Не взбрыкнет ли он? Будет ли так же настойчиво готовиться к экзаменам, идти к своей цели? А от этого вся его судьба зависит. Получается, для красивого дефиле – уйти от неверного мужа с высоко поднятой головой – слишком высокая цена.

Промучившись несколько часов, я решила не рубить с плеча. Найденных улик не предъявлять, на откровенный разговор мужа пока не вызывать. Разузнать, кто его любовница, и насколько серьезны их отношения.

Перед рассветом я забылась тяжелым сном буквально на несколько минут. Конечно же весь день ходила с больной головой. Наверное, потому и не удержалась, завела разговор об изменах. Без обвинения, но поднеся на блюдечке удобную возможность признаться. Дан отшутился в своей излюбленной манере и быстро перевел разговор на другую тему. Чему я, опомнившись, была даже рада.

В первые дни вся моя разведывательная деятельность не давала результата. Я проверила почту мужа, его соцсети, попробовала собрать слухи о нем. Никакой подозрительной женщины на горизонте не обнаружила.

Поскольку тайный телефон оставался выключенным и разряженным, а зарядное устройство к нему я, как ни старалась, не нашла, пришлось купить новое с подходящим разъемом.

Глубокой ночью я снова влезла в тайник и слегка зарядила телефон. Велика была вероятность, что он запаролен. Тогда все мои ухищрения пошли бы прахом: с двух попыток подобрать пароль невероятно, а после неверного третьего PIN– кода SIM– карта будет заблокирована. Но, к моему удивлению, PIN– код не потребовался. Телефон включился, и передо мной предстала чужая переписка. Я замерла, кажется, забыла, как дышать. Сердце зашлось в бешеном галопе.

С детства все знают, что читать чужие письма нехорошо. Во мне тоже что-то шевельнулось в тот момент, когда я открывала первое из списка сообщений. Совесть? Но ведь это переписка не чужая, а моего мужа. Да какие могут быть упреки совести, когда я уличаю его в предательстве?

Дан писал: «Лара, это мой номер, можешь отправлять на него смс». Теперь мне было известно имя любовницы, которое, впрочем, мне ни о чем не говорило. Я не знала ни одной женщины по имени Лариса.

Я открывала сообщение за сообщением, и жгучая боль разносилась по телу. Муж называл любовницу «Ларочка», «птичка», «куколка». Она звала его мерзким прозвищем «сомик». Друзья и знакомые называли мужа по-разному. Кроме производных от имени были еще образованные от фамилии «Самсон» и «Сом», которое мне крайне не нравилось. А ей вот понравилось.

На несколько минут я выпала из реальности. Если бы небо в этот момент свалилось на землю, ничего бы не заметила. Жадно вчитывалась я в короткие строчки, откладывала в памяти. Сообщений было не очень много. В основном в них назначались встречи. Но были и романтичные с воспоминаниями прошедшего или заигрываниями перед будущим свиданием. Дан рассыпался в комплиментах. Лара кокетничала. Исходя сообщений, не отличавшихся грамотностью, я предположила, что девушка, молода и не слишком образованна. Стало еще обиднее, ведь Дан, я знала, любит общаться с умными, интересными женщинами.

Но несколько последних смс круто изменили мое настроение. Дан писал: «Как я уже говорил, нам нужно расстаться. Видимо, я слишком стар, чтобы быть с такой юной девушкой, как ты». Ответ Лары был недовольным и капризным. Дальше она стала забрасывать его сообщениями с предложениями новых встреч вперемешку с выражением своего огорчения и обиды. Дан терпеть не может, когда начинают канючить. Последнее его сообщение было корректным, но довольно жестким. Ответ любовницы, датированный тремя днями ранее обнаружения мною секретного отделения барсетки, начинался с мата и заканчивался выражением, с которым я была полностью согласна: «Ты не сомик усатый, а козел рогатый».

Я тихонько посмеялась. Выключила телефон, убрала в тайник и даже смогла уснуть рядом с мирно посапывающим мужем, который, кстати, накануне сбрил усы.

Очевидно было, что любовники расстались. И я решила все замять, не инициировать ни развода, ни разбирательства. Впрочем, через несколько недель не сдержалась, в пылу ссоры выпалила: «Ведь ты мне изменил, признайся!» Но он ушел в несознанку. Отрёкся, возмутился, увел разговор в сторону. А мне не хватило духу дожать, вскрыть позорное двойное дно. Да и физически вскрывать на тот момент было уже нечего, улики он изъял, скорее всего, уничтожил.

Наверное, в момент обнаружения тайника и была пройдена точка невозврата. С этого времени все и начало разваливаться. Дан потерял мое доверие, а с ним любовь и нежность. Я не знала тогда, что будет с нашими чувствами, в тайне надеялась, стерпится, сгладится.

Но нет, ничего не забыла и, очевидно, не простила.

Шмыгаю носом, вытираю тыльной стороной ладони соленую влагу на глазах. Беру телефон и пишу короткое сообщение. Отправляю, отчетливо слышу, как в соседней комнате брякает телефон Дана. Представляю, как берет его в руки, нажимает на кнопку, читает буквы на ярко загоревшемся экране: «Завтра я подаю на развод».