Текст книги "Тайна Нереиды"
Автор книги: Марианна Алферова
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
Глава XI
Игры Нереиды
«Вчера днем какая-то хорошо одетая матрона бросилась в Тибр. Спасти несчастную не удалось. Тело до сих пор не найдено».
«Курия провоняла плесенью. Нам необходимо внести свежую струю в сенат. И такую струю может внести Бенит Пизон».
«Вчера вечером в Аквилею прибил Элий Цезарь с супругой. Прибытие императора Руфина ожидается сегодня вечером».
«В легионе Спасения по-прежнему не хватает горячей пищи для всех желающих».
I
Небо было чистое, прозрачное хотя и выцветшее к осени. Префект Северной Пальмиры Гай Аврелий уже привык к этому бледному небу и порывистому холодному ветру. А вот к дождями привыкнуть не мог. В отличие от большинства римлян, которые к морским просторам равнодушны и моря боятся, Гай Аврелий обожал море. Сегодня вместе с сыном Марком (отлично звучит имя Марк Аврелий, и копию статуи префект у себя перед базиликой поставил, в Риме отлили по его заказу и привезли) шел он по заливу на моторной яхте. Свевское [30]30
Свевское море – Балтийское море.
[Закрыть] море отсвечивало серебром, будто рыбью чешую раскидало поверх воды. Как не похоже на густую яркую синь Внутреннего моря! Поверх шерстяной туники Гай Аврелий надел еще толстую кожаную куртку с капюшоном. Берег был недалеко. Но Гай Аврелий не смотрел на берег. Стоя на корме, глядел он на горизонт, вернее туда, где полагалось быть горизонту. Потому что настоящего горизонта не было. Между светлым небом и светлой водой лежала хрустальная полоса, не небо и не земля, а нечто третье, быть может, недоступный Элизий, где души, позабывшие земные горести, пребывают в вечном счастье и вечном покое. Гай Аврелий всегда жалел беспамятных бестелесных духов. Душа без памяти – что это такое?
Он не сразу заметил, что стало задирать корму. Море по-прежнему было покойно, но волна за кормой медленно вспухала гигантским нарывом. Гай Аврелий тогда лишь сообразил, что происходил неладное, когда палуба начала уходить из-под ног. Разом закричали двое матросов. Префект обернулся. Матросы вцепились в леерное ограждение, а ноги их беспомощно болтыхались в воздухе. Маленький Марк попытался схватиться за поручни, но пальцы соскользнули, и его понесло к носу яхты. К носу, который радостно зарывался в белую густую пену. Гай Аврелий из последних сил держался за поручни, меж тем как его сандалии скользили по палубе.
– Марк! – заорал он. – Хватайся!..
За что хвататься, крикнуть не успел – мальчонка исчез в хлопьях пены. Гай Аврелий разжал пальцы и заскользил следом. Неведомо, на что он надеялся: отыскать крошечное ребячье тело в кипящей пене было немыслимо. Но до самого носа докатиться он не успел. Волна за кормой внезапно опала, и яхта, хлопнув днищем о воду, встала горизонтально, палубу залило кипящей пеной. А когда пена схлынула, Гай Аврелий увидел, что подле него лежит Марк. Он поднял беспомощное тельце… Марк закашлялся и ожил.
– Хвала Нептуну… – прошептал Гай Аврелий.
– Это Нереида, – сказал один из матросов. – Ее шутки.
– Здесь такое часто случается, – подтвердил второй. – Ты, верно слышал, доминус. Она живет здесь уже двадцать лет. И чудит постоянно.
II
Пляж был пуст. На белом песке одиноко чернела пустующая с лета беседка. Коренастые сосны пытались пробиться к воде, но увязли в песке и застыли, подняв к светлому небу причудливо вывернутые ветви, будто плакальщицы заломили руки. Огромные валуны были сложены друг на друга, образуя маленький грот. Обнаженное женское тело сверкало белизной свежевыпавшего снега на фоне тускло поблескивающего песка. Женщина расчесывала черепаховым гребнем длинные волосы и смеялась, глядя на косой парус яхты, медленно уходящей в сторону Северной Пальмиры. Женщина слышала шорох песка под сандалиями, но она не торопилась оглянуться. И лишь когда шаги замерли у нее за спиной, медленно повернула голову.
Минерва стояла перед ней, сжимая в руке копье, лучи неяркого осеннего солнца горели на золотом шлеме богини. Нереида смотрела снизу вверх Минерве в лицо, но вряд ли кто-нибудь мог долго выносить взгляд этих прозрачных льдистых глаз, и Нереида спешно опустила глаза. Подобрала с песка тонкое, будто сшитое из рыбьей чешуи одеяние, накинула на плечи и встала. Ростом она была на полголовы ниже Минервы.
– Далеко же ты забралась, Иэра, – сказала богиня мудрости. – Думала, здесь не найдут? Или Олимпийцы в этих местах уже не властны? Но от богов трудно скрыться. Даже самим богам. – И уточнила не без язвительности. – Второстепенным богам.
– Тебя прислал Юпитер? – спросила Нереида.
– Нет. Старик мало чем интересуется.
Тон Минервы был более чем дерзок.
«Знает, – мелькнуло в голове морской богини. – Все знает…»
Нереиду охватила тоска. Вновь придется хитрить, изворачиваться и ускользать от опеки богов. Так надоело! Но ради него она была готова на все. Даже терпеть насмешки и обиды Олимпийцев.
«Сейчас устроит какую-нибудь гадость, – подумала Нереида. – Изощренную. Божественную».
И угадала.
– Кстати, не о тебе ли сие творение? – Минерва протянула морской богине новенькую книгу. Кожаный переплет. Золотое тиснение. «Кумий. Поэма с изнасилованием», – значилось на обложке.
Иэра взяла осторожно, перелистнула страницу, другую. Нахмурилась. И вдруг краска бросилась ей в лицо.
– Как узнал… – Она судорожно вздохнула. – Как этот негодяй узнал…
Минерва пожала плечами:
– Возможно, гений донес.
Нереида в ярости швырнула книгу в песок.
– Тебя изнасиловали до рождения ребенка или после? – с чисто женским любопытством поинтересовалась Минерва.
– После… Я слишком погрузилась в человеческую ипостась и… – Иэра глубоко вздохнула.
– Ты же богиня. Неужели ты не могла справиться с какими-то людьми. – Ого, сколько презрения в ее голосе! Интересно, кого она презирает: Нереиду – или тех, троих?
– Я была слишком далеко от своей стихии. А они – напротив – в своей. Грязь и подлость – их стихия. Очень сильная… Очень… Неодолимая…
– Насчет выкидышей тоже правда?
– Ну уж нет! Вранье! Одно вранье! – в ярости воскликнула Иэра.
– Как ты убежала из колодца?
– Когда в твоем распоряжении много сотен лет, случай может представиться…
– А стражи?
– Сторожат… Что ж им еще делать? – Через силу улыбнулась Нереида.
– Где он? – спросила Минерва. – И не думай уклоняться от ответа. Я знаю все о твоем сыне. Ты спрятала его там, где никому из богов не пришло бы в голову его искать – в Риме, на самом дне. Там может затеряться кто угодно. Ты даже для виду дала ему гения, хотя гений ему совершенно ни к чему.
– Если ты все знаешь, зачем спрашиваешь?!
– Потому что он исчез. И никто не ведает, где он.
Нереида вздрогнула:
– Уехал из Рима? Куда?
– Не знаю. Его нигде нет вот уже несколько дней. Нигде.
– Я не видела его больше двадцати лет… – Минерва скорее угадала, чем расслышала ответ. – Как только он родился, я отдала его простой смертной. Умной, смелой женщине. Она должна была его воспитать… Его назвали Юнием Вером, он считал ту женщину свой настоящей матерью. Потом, три года спустя я видела его мельком и не удержалась, подарила ему кувшин с амброзией. Он – мой сын, и сын самого Юпитера. Он должен был отведать пищу богов. Он взял кувшинчик, как берут у чужого, и убежал. Ревность жгла мое сердце. Матерью он называл другую. На меня взглянул только мельком. К ней же прижимался всем телом, плакал и просил не уходить… Я ушла, задыхаясь от обиды… И больше ни разу… никогда…
– Где вы виделись в последний раз?
– В крепости, там, где Колодец Нереиды.
– Твоя бывшая тюрьма… Бывают же совпадения, – ехидно заметила Минерва.
Иэра молчала. Набегала на берег волна. Недалеко, за соснами, слышались детские голоса. Но богиням нечего было опасаться – смертные их видеть не могли.
– Это не совпадение, – сказала очень тихо Нереида. – И ты это знаешь.
III
Минерва вернулась в Небесный дворец и заперлась в своих покоях. Она была чернее туче. Впрочем, в тучу, согласно мифам, превращалась Юнона. А Минерва могла превратиться в сову. Но в Тартар все мифы. Они служат лишь для того, чтобы скрыть истину. И порой даже мудрости самой богини Мудрости не хватает, чтобы отыскать зерно, которое в них таилось. Ясно одно: Иэра что-то утаивает, что-то самое важное. И Минерва не может разгадать – что. Мучается, пытаясь понять, и не может. Прекрасная дочь Юпитера расплакалась, и на миг ощутила себя слабой женщиной. Ах, если бы кто-нибудь вместо нее все разгадал и утроил… И…
Она направилась в покои Меркурия. Дорогой братец был занят своим любимым делом: изучал биржевые сводки.
– Ну что, сестрица. Все идет, как надо? – поинтересовался бог торговли и жуликов. – Спешу сообщить, что римскую биржу лихорадит как никогда. Даже я не могу предсказать завтрашний курс акций. А золото все дорожает. Надеюсь, дорогая сестрица, ты успела перевести свои акции в золото?
– Дорогой братец, мне бы твои проблемы!
– Что, так и не нашла Юния Вера?
Минерва села в удобное кресло, взяла со стола золотое стило, повертела в руках.
– В том-то и дело, что нашла. Догадайся – где?
– Где уж мне. Но попробую. Его мамочка Иэра опять его где-то спрятала.
– Коснулся иглой! – захлопала в ладоши Минерва.
– Неужели в колодце?
– Точно. Но тогда… Ты же знаешь, что такое этот колодец. А если он пробудет там долго, тогда… – Минерва покачала головой, не в силах вымолвить свою догадку.
– Нет, этого я не могу представить. Мне известен курс сестерция на сегодняшнее утро, но вообразить, кем станет Юний Вер в этом колодце я не могу.
– Значит, мы должны помешать Иэре. – Минерва улыбнулась. – Но как?
– Устроить что-то такое, чего она точно не планировала. А у нас есть…
– Элий! – выкрикнула Минерва одновременно с братом. – Клянусь головой отца, его Иэра точно не принимала в расчет. Сколько времени у нас осталось?
– До Календ ноября.
– Отлично. Должны успеть. Тебе придется обеспечить нужный ход вещей.
– Мне? – Меркурий искренне изумился.
– Кончено. Гении больше нам не прислуживают, значит, тебе лично придется все организовать.
Меркурий надул губы:
– А само собой это получиться не может?
– Сомневаюсь. Кое-где обязательно придется подтолкнуть.
Глава XII
Игры гладиаторов
I
Аквилея. Этот город в низине, окутанный легкой дымкой, где в речном порту кружат чайки, и корабли теснят друг друга в гавани, здания причудливы и призрачны, как небо над городом. Старинные стены, выдержавшие когда-то осаду Максимина Фракийца, частью уже разрушились, частью срослись с новыми домами. В толще могучей кладки вырубили амбары, таверны, крошечные лавчонки. Каменная кладка обросла паутиной лестниц, галереями, башнями и навесами. Старина Аквилеи совсем иная, нежели старина Рима, здесь нет кричащей роскоши и неколебимой мощи. Но здесь есть тайна. Она разлита в самом воздухе, пропитанном туманами, в узких улочках с крошечными тротуарами, в неброских храмах, порой утративших яркость красок, с потрескавшимися колоннами. И знаменитое аквилейское стекло, выставленное на продажу в маленьких лавочках, изготовленное только вчера, несет в себе восхитительный дух старины.
В Аквилее собирается Большой Совет, огромный оранжевый купол нового здания Совета виден почти со всех точек города. Формально представителей в Большой Совет выбирают, но доступ туда открыт очень узкому кругу лиц – обычно – консулярам [32]32
Консуляр – бывший консул.
[Закрыть], очень редко – бывшим сенаторам. Членов Совета переизбирают раз в семь лет. Большинство занимают свою должность срок за сроком, пока какой-нибудь скандал или смерть не уберут сиятельного мужа из списка избранных. Это свой круг, в который не пускают посторонних.
Члены Совета обитают в старинных особняках, передвигаются по городу в старинных носилках и никогда в авто. Все они имеют прекрасное образование, их знания обширны, манеры безупречны, их речи могут соперничать с речами Цицерона, их интриги – произведения искусства. Для прочих они полубоги. Их никогда не отдают под суд. Если члена Большого Совета уличат в какой-нибудь гнусности, он покончит с собой. Это неписаный закон, который не нарушается сотни лет.
В Аквилею приезжают представители Франкии и Африки, Азии и Месопотамии, Сирии и Египта, чтобы решить спорные вопросы и раз за разом подтвердить свою преданность Содружеству. Аквилея всех мирит, успокаивает влажными туманами и напоминает о долге неуловимым запахом старины, который так похож на запах вечности.
Элий любил Аквилею, быть может потому, что когда-то выиграл здесь игры, и император Руфин возложил ему на голову венок победителя.
II
Новобрачные шли по узенькой Аквилейской улице. Что новобрачные, было видно сразу. Не по обручальным кольцам, а по тому, как шли они, пытаясь изобразить солидность, будто уже не один год друг подле друга, но сами никак не могли ступать ровно. Да и не мудрено: мужчина сильно хромал, а молодой жене хотелось скакать на одной ножке, что она и делала, поминутно забывая о своем солидном семейном положении. Мужчина закутался в белую тогу, будто собрался на выборы, а юная его супруга облачилась в легкое платье из голубого виссона, и вышитая золотом палла стекала с ее коротких волос на плечи. Она то и дело останавливалась и, приподнявшись на цыпочки, искала губы своего спутника. От поцелуев ему уклониться не удавалось. Так, пройдя шагов сто, они поцеловались раз десять. Прохожие старательно отводили глаза, хотя многие их узнавали. Новобрачные могли бы взять носилки и скрыться от людских глаз за плотными занавесками. Но юной женщине нравилось быть на людях вдвоем, и супруг ей не перечил.
Квинт брел сзади, старательно изображая из себя простого прохожего. Цербер шагал рядом, старательно изображая простого пса.
– Хочу принести жертву Венере Лысой, – сказала Летиция, когда они остановились у подножия храма.
– Я могу присутствовать?
Летиция отрицательно покачала головой.
– Что за жертву она собирается принести? – спросил Элий у Квинта, наблюдая, как юная супруга поднимается по ступеням к алтарю. – Фимиам? Зерна? Вино? Или, может, живую голубку? Если голубку, то завтра члены Общества защиты животных закидают нас птичьими перьями.
– Венере Лысой приносят в жертву волосы. Говорят, новобрачная должна сжечь прядь волос на алтаре, чтобы супругу сопутствовала удача в сражениях.
– С кем мы собираемся воевать?
– Мы всегда с кем-нибудь воюем.
Элий отвернулся… И вздрогнул все телом. В нескольких шагах от него возле витрины с аквилейским стеклом стояла Марция. Голубая палла с золотым узором, голубые лазоревые шальвары – он помнил этот наряд до мельчайших подробностей… Кровь молотом застучала в ушах… Ее тонкая талия, ее округлые бедра… Он задыхался… Ее крупные золотые кольца в ушах…
– Ты! – только и смог выкрикнуть Элий.
Женщина обернулась. То была не Марция. Красивая, молодая, но совершенно другая женщина. Элий смущенно улыбнулся. Женщина улыбнулась в ответ и прошла мимо. Элий проводил ее взглядом. А что если бы сейчас здесь оказалась Марция, чтобы он сделал? Кинулся следом? Или остался на месте? К счастью, это была не Марция. Он так и подумал – к счастью…
– Надеюсь, Летиция не слышала твоего истошного вопля, – шепнул Квинт.
III
Игры в Аквилее начинаются в 5-й день до Ид октября, в праздник виноградного сока. В этот день жрец Юпитера откупоривал первый сосуд с соком нового урожая. С этого дня разрешалось продавать молодое вино. Наступало время празднеств, бесчисленных жертвоприношений богам, полулегальных вакханалий. Время вина, опьянения и веселья.
Элий всегда пил мало, а Квинт не пил вина в эти дни вовсе.
– Сегодня Клодия сражается с Авреолом. Как ты думаешь, кто победит? – спросил Квинт у Цезаря утром, когда они садились в пурпурную «трирему», чтобы ехать в амфитеатр.
– Клодия или Авреол – выбор не велик, – отозвался Элий.
Вчера приз взяла Клодия. Но вчера был первый день игр, и желания не исполнялись. А сегодня… Что случится сегодня?
IV
Они носились по арене, как дети. Едва соприкоснувшись мечами, вновь пускались бежать. Они взрывали песок, махали мечами, будто никогда ничему не учились, но почему-то вообразили, что их неуменье будет других забавлять. Авреол сражался плохо. Клодия – еще хуже. Авреол опрокинул ее на песок трижды за три минуты. Она проиграла вчистую. Никто с небес не наблюдал за схваткой. Напрасно Элий вглядывался до рези в глазах в бледно-голубое небо над амфитеатром. Ни одной вспышки планового поля, ни одного гения в вышине. Небо бледное и чистое, как аквилейское стекло. Небесная пустота.
Амфитеатр визжал и ревел. Люди вскакивали с мест. На арену летели недоеденные яблоки и тухлые яйца.
– Где Вер? – неслось над трибунами – Вернуть Вера! Вер! Вер! Вер!
– Эй, Цезарь, тебе стоит выйти на арену и сразиться, позабавить публику, – сказала Криспина, вообразив, что умеет шутить.
Элий сцепил руки в замок и положил на них подбородок. Не мигая, он смотрел на желтый песок.
– Выйди, Цезарь, награди Цыпу, – сказал Руфин. – Вилда всякий раз превозносила его на страницах своего продажного вестника, даже если победа доставалась тебе. Теперь наконец-то она будет довольна и напишет про Цыпу хвалебное слово. Упомянет и тебя.
Надо же, оказывается Руфин читает «Гладиаторский вестник»!
Элий вял венок победителя из рук императора и стал спускаться по лестнице. Два преторианца двинулись следом. Но у самой арены гвардейцы остановились, Элий вышел на песок в одиночестве. Он возвращался. Он никогда не думал, что вновь ему придется ступать по этому песку и ощущать его вкрадчивую и предательскую зыбучесть под ногами. Смерть. Арена впитала в себя жизни тысяч и тысяч умерших здесь прежде. Потом она впитывала желания, как до этого жизни. Желания – жизнь. Уже не гладиатор, еще не император, и в будущем не Цезарь, Элий – временщик без власти и без надежды на власть, игрушка в чужих руках, которая не желает быть игрушкой.
– Что ты говоришь? – спросил Цыпа, сгибая длинную шею, чтобы Элию удобнее было надеть венок.
– Говорю, ты победитель.
Цезарь не завидовал. К чему завидовать, если как боец он куда искуснее Цыпы. Он перерос арену, перерос сенаторское свое бывшее звание. Но до властителя Империи ему никогда не дорасти. Может быть, он дорастет до чего-то другого?
– Ты должен подарить мне золотое яблоко, – сказал Цыпа. – Я слышал, на нем написано: «Достойнейшему». А я – лучший из гладиаторов. Теперь ты в этом убедился.
– У тебя самая длинная шея в Риме, Авреол. Но, оказывается, еще и самая толстая [33]33
Толстая шея считалась признаком наглости.
[Закрыть].
Элий повернулся и зашагал назад. И тут Клодия, до того лежавшая неподвижно, дожидаясь служителей, которые должны утащить ее за ноги в сполиарий, куда прежде утаскивали мертвых, подобрала меч, и, рыча от ярости, понеслась на Элия. Зрители замерли. Элий обернулся, но не сделал попытки бежать. Сзади к нему мчались преторианцы. Но они не поспевали. Клинок Клодии демонстративно занесен. Меч тупой, но достаточно тяжелый, чтобы раскроить незащищенную голову. Элий подался вперед и ударил руками в поднятые локти Клодии. Гладиаторша опрокинулась на песок. Подбежавшие преторианцы тут же на нее навалились.
– Не трогайте ее, – сказал Элий. – Она решила позабавить зрителей. Немного их попугать. И у нее это получилось.
– Элий! Элий Цезарь! – несколько над трибунами. Ему кидали цветы и венки, заготовленные для гладиаторов. Никто не крикнул «Руфин Август»!
Император нахмурился. Лицо Криспины пошло красными пятнами.
– Урод, – прохрипела она. – Он же калека. Почему бы не лишить его на этом основании титула Цезаря?
– Он не калека. Он покрыт шрамами. А шрамы красят мужчину, – отвечал Руфин. – Запомни это, Криспина.
Кажется, впервые он разозлился на свою юную красавицу-жену.
V
Элий пошел в куникул вслед за Клодией и преторианцами. Подоспевший вигил уже надел на руки Клодии наручники. Ее заперли в одной из раздевалок. Цезарь потребовал, чтобы его к ней впустили.
– Отпусти ее, – приказал Элий охраннику порядка. – Мы договорились обо всем заранее.
– О чем договорились, Цезарь? – не понял молодой вигил. Он робел перед Цезарем и изо всех сил старался это скрыть.
– Что она сделает вид, будто нападает на меня, а я отобьюсь голыми руками. Зрители любят подобные представления.
Клодия в изумлении глядела на Элия.
– Это правда? – спросил ее вигил, и Клодия после долгой паузы кивнула. – Все равно я не могу ее отпустить. С этим должен разобраться суд.
– Позови центуриона, – приказал Элий.
Молодой вигил подозрительно покосился на Клодию.
– Не бойся, она никуда не убежит.
– Зачем ты солгал? – спросила гладиаторша, едва вигил вышел из раздевалки.
– Я не солгал. Ты не хотела меня убить, – сказал Элий.
– «Чистым все кажется чистым», – фыркнула Клодия.
– Клодия, если бы ты в самом деле хотела этого, ты бы не промахнулась. Повторяю: я не солгал. Договор был. Мы заключили его в гладиаторской центурии, когда вместе исполняли чужие желания. Мы дали клятву, что не будем пытаться убить друг друга намеренно. Разве ты не помнишь этого? Ты не могла нарушить клятву.
Она вздохнула.
– Что правда, то правда… Я не хотела тебя убивать. Я как будто с ума сошла… Постоянно слышу голоса…
– Объясни, в чем дело.
– Не знаю. Мерещится, что кто-то со мной разговаривает. И эти сны. Будто я живу другой жизнью. Просыпаюсь и не могу понять, где явь, где сон. Иногда и днем, стоит закрыть глаза, и я уже не здесь… И в той жизни я была… Но я не о том… Ничего поделать с собой не могу. Я и сражаться уже не могу…
– Клодия, помни об одном: мы всегда были друзьями.
– И ты не предашь меня в руки вигилов, Цезарь?
– Нет.
Вернулся вигил в сопровождении центуриона. Тот недовольно посмотрел на гладиаторшу, потом на Элия.
– Ты оставил подозреваемую в обществе Цезаря? – спросил центурион.
Элий не дал вигилу ответить:
– Вышло недоразумение. Мы пытались развлечь зрителей. Но все получилось слишком натурально. Я бывший гладиатор. Лицедейство у меня в крови.
Центурион повернулся к вигилу:
– Освободи Клодию Галл. Я не могу не верить словам Цезаря.
Молодой вигил снял с Клодии наручники. Она демонстративно принялась растирать запястья.
– Не знаю, зачем ты это сделал, Цезарь, – сказал центурион, – но сделал это зря. Забавлять зрителей не входит в твои обязанности.
VI
Элий вышел из раздевался в общее помещение куникула и остановился. Все гладиаторы были в сборе. Ждали его, Цезаря. Почти вся центурия в полном составе. Знакомые лица: Авреол, Красавчик, Кусака…
«Как я им это скажу? – думал Элий. – Как скажу, что их высокий дар теперь ничто?»
– Ни одно клеймо не сгорело на алтаре, – Красавчик возвысил голос за всех. – Что ж такое получается? А? Неужели ни одно желание не исполнится?!
– А ты не догадывался, что так и будет? – насмешливо спросил Кусака.
Красавчик пожал плечами.
– Мое дело сражаться… Но за такие фокусы надо убивать. – Он не уточнил – кого.
– Всемогущие боги нас больше не слышат! – Авреол патетически вскинул руки. – Гибель грозит дивнослаженной мира громаде [34]34
Неточная цитата из Овидия.
[Закрыть]! Утром все мы проснемся в новом неведомом мире. Что мы скажем людям?
– Скажем, что лавочка закрылась, – неожиданно встрял в разговор Квинт.
«Откуда он взялся? Он же сидел в ложе», – удивился Элий.
– Зачем тогда игры? – спросил Кусака.
– А зачем тогда мы? – спросил кто-то. Или только подумал? А Цезарь угадал. И такая тоска его охватила, такая пустота под ребрами…
– Надо обратиться к Руфину, – предложил Красавчик.
– Выслушаем, что скажет Цезарь. Он – бывший гладиатор, – возразил Кусака.
– Императорский совет принял решение выплатить страховку и денежные премии, – голос Элия звучал глухо. – Этот вопрос был решен заранее.
Тишина. Такая тишина, что закладывает уши. Даже дыхания не слышно.
– Моя мать умирает… я хотел взять клеймо… – донесся сзади растерянный голос.
– И все?… Цезарь, это все?!.. – Красавчик обвел взглядом товарищей. Гладиаторы отворачивались, прятали глаза. – Мир, получается, рухнул…
Элий молчал.
«Они привыкнут сражаться за деньги, – подумал он. – Очень скоро привыкнут».
VII
Открытая пурпурная «трирема» едва тащилась по забитой людьми улице. Цезаря узнавали – порой чаще, чем хотелось бы, и приветствовали взмахами цветных платков. Какая-то женщина в застиранной потерявшей цвет тунике неподвижно замерла на перекрестке, прислонившись к подножию статуи и не обращая внимания на проезжающие авто. Она и сама была будто из камня – землисто-серая кожа, остановившийся взгляд. Только туника лежала отнюдь не скульптурными складками. Камень не может так износиться и истлеть. Напротив, скульптуры куда чаще теряют головы и руки, а драпировки, как прежде, лежат изысканными складками. Женщина казалась неуловимо знакомой. Но Элий не мог вспомнить, где мог ее видеть. Элий вышел из машины и подошел к ней. Тронул за руку.
– Что-то случилось?
Она шевельнулась, глаза глянули Элию в лицо. А в них такая боль…
– Мое клеймо выиграло. Да, только что… в первом поединке… В первом… Муж у меня в больнице. Шансов поправиться мало… Один к двадцати был шанс. Но клеймо-то выиграло. Я поехала в больницу. Сразу. И мне сказали… сказали, что мой муж умер… Клеймо выиграло, и он тут же умер… – проговорила она, глядя куда-то мимо Элия. – Я продала магазин, чтобы купить клеймо. Самое лучшее клеймо Авреола…
Теперь Элий понял, на кого похожа женщина. На него самого. Такой же взгляд – чуточку сумасшедший. Взгляд человека без гения.
– Ты получишь страховку. – Это все, что мог сказать Элий.
– Зачем мне теперь деньги?
Женщина повернулась и пошла, шатаясь, не обращая внимания на авто. Как будто была пьяна.
– Клеймо выиграло, и человек тут же умер. Это как наказание, – заметил Квинт. – Провинились гении, а боги наказали людей. Но кто знает, может люди тоже виноваты?
– Не знал, что ты любишь философствовать…
Они свернули за угол и тут же попали в пробку. Впереди, столкнувшись друг с другом, застыло штук двадцать авто. Одна из машин горела. Люди метались в панике. Клубясь в узком проеме между домами, выплывал плотный голубоватый туман. Туман имел странный четко очерченный контур и в центре его, уплотнившись до молочно-белой ватности, проглядывало человеческое лицо. От огромной туши тянулись непрерывно извивающиеся белые щупальца. Люди напрасно пытались ускользнуть от них. Человек в форме вигила размахивал мечом, пытаясь отбиться от твари, но споткнулся и упал. Тотчас щупальце обвилось вокруг его шеи. Вигил конвульсивно задергался, лицо побагровело. Элий выскочил из «триремы», на ходу срывая мешавшую тогу. Квинт пытался остановить Цезаря, но Элий его оттолкнул. Клинок привычно вышел из ножен. Взмах меча, и щупальце упало на землю. Полупрозрачная кожица тут же обмякла, на мостовую хлынула мутная, дурно пахнущая жидкость. Вигил корчился подле, срывая ошметки мертвой плоти с шеи и судорожно втягивая воздух. Чудовище подалось вверх и зависло на уровне второго этажа. Оно заняло всю улицу от начала до конца – голова упиралась в площадь, хвост терялся в проулке. А на мостовой под мутной тенью огромной туши лежали люди.
– Кто бы ты ни был, – заорал Элий, – убирайся! – И взмахнул мечом.
Чудовище подалось вверх еще на фут. Элию почудилось, что туманный монстр глядит на него с удивлением. Квинт подскочил сзади, держа меч наготове. Им на помощь неслись вигилы.
– Что за тварь? – крикнул Элий, не оборачиваясь, ибо боялся пропустить любое движение монстра.
– В первый раз вижу, – отозвался кто-то из «неспящих».
– Знаешь, Цезарь, на что эта дрянь похожа? – сказал Квинт. – На знаменитый аквилейский туман.
Тварь в самом деле походила на сгустившееся облако. Но при этом в центре молочно-белого пульсирующего шара Элий без труда различал серые водянистые глаза и что-то похожее на длинную жабью пасть, усеянную частыми рыбьими зубами. Кожа монстра вдруг начала уплотняться, и тогда все увидели, что в блестящей и влажной поверхности отражаются городские улицы, золоченые крыши храмов и оранжевый купол дворца Большого Совета.
– Убирайся! – вновь заорал Элий. – Или я велю послать за огнеметами!
Казалось, монстр понял угрозу, ибо взмыл вверх и понесся, вытягиваясь длинной белесой змеей в бледном небе. Завитки тумана клубились вокруг его блестящего в лучах солнца влажного тела. Вигилы, видя, что тварь не собирается больше нападать, кинулись к лежащим на мостовой. Но все уже были мертвы. Лишь вигилу, которого Элий вырвал из лап чудовища, посчастливилось остаться в живых. Спасенный плакал и смеялся одновременно, и совсем обезумел. Он схватил Элия за локти и, встряхивая руки, повторял непрерывно:
– Цезарь, я твой должник!
Повторял до тех пор, пока друзья его не увели.
Элий двинулся к проулку, из которого, как из норы, выполз монстр. Улица была пустынна, люди боялись высунуться наружу. Лишь одна дверь на мгновение приоткрылась, но тут же захлопнулась.
Элий в сопровождении Квинта добрался до перекрестка. Перед ним высилось здание с портиком из белых колонн коринфского ордера. На фронтоне была выбита надпись золотыми буквами:
«Медицинский центр имени Галена».
Элий толкнул массивную дубовую дверь. Атрий был полон народу. Все смотрели на Элия и не могли двинуться с места. Его неровные шаги гулко отдавались под сводами. Он шел к людям, а они медленно пятились, будто он тоже превратился в монстра.
– Чудовище улетело из города! – Никакого ответа. Казалось, они и не рады, что тварь исчезла. – Кто-нибудь видел, откуда оно выползло?
Все по-прежнему молчали.
– Кто-то должен был видеть…
– Я, – донесся детский голосок.
Люди медленно расступились. Ребенок подался вперед. Худенький белокожий мальчик лет восьми в коротенькой линялой тунике.
– Я, – вновь выдохнул малыш едва слышно.
Элий взял его за руку.
– Идем, покажешь мне это место.
– Я… я боюсь.
– Не бойся. Видишь – у меня меч. Я ударил чудовище, и оно удрало. Если оно явится, я вновь его ударю. Я был гладиатором.
– Гладиатором? Здорово! – воскликнул мальчонка, и страх его испарился.
Наверняка он не знал, кто перед ним, не обратил внимания на пурпур туники. Ткань цвета свернувшейся крови еще ничего для него не означала. Мальчишка вывел Элия из центрального здания и повел по боковой дорожке к кирпичному одноэтажному домику. На обитой металлом двери висела бронзовая табличка. «Радиологическая лаборатория». Элий толкнул дверь, но она оказалась закрыта.
– Не здесь, там еще один вход.
Они обошли вокруг домика и оказались перед маленькой дверкой, скрытой кудрями разросшегося плюща. Плющ был необыкновенно пышен, с крупными блестящими листьями. Сквозь зелень виднелась надпись, выбитая на бронзовой табличке: «Склад». Эта дверь оказалась незапертой, и они вошли. Внутри пахло затушенным костром. Так воняет от гениев, утративших власть и сосланных на землю.
– Значит, оно выползло отсюда? – уточнил Элий.
– Ну да, мы с Марком пришли, отворили дверь, а оно и сидит.
