Текст книги "Тайна Нереиды"
Автор книги: Марианна Алферова
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
– У тебя хорошо получается, – заметил Элий.
– Я занималась этим десять лет. Работала секретарем у одного помешанного на тогах квирита. Укладывала складки раз пять на дню. Так что я отлично расправляю тоги и варю кофе.
– Извини, что задержал тебя.
– Ничего страшного. Ну вот, все готово. – И вдруг протянула руку и погладила его по голове. – У тебя совсем юная супруга, Цезарь. Будь с нею нежен, – она вздохнула и отдернула руку, сообразив, что ведет себя слишком фамильярно с патроном. – Мы с мужем были вместе после свадьбы пять дней. А потом… Потом он ушел на войну.
– Я помню войну, – сказал Элий тихо. – Больницу помню. Кровати стояли одна к другой. Двадцать кроватей. Безрукий у дверей. А рядом парень без двух ног. Отец лежал у окна. Рамы были всегда открыты. За окном цвело гранатовое дерево. Опавшие алые цветки усыпали подоконник… и одеяло… и подушку… Я почему-то думал, что цветки восковые. А они были настоящие. Все в палате знали, что отец умирает. Все, кроме него. Он каждый день говорил, что поедет со мной в Афины, когда кончится война. Я потом учился в Афинах пять лет. Но эти пять лет не могли заменить… ничего не могли заменить.
Элий замолчал и раскрыл папку.
– Новой войны не должно быть, – сказала Порция. – У меня единственный сын. Я не могу его потерять… – она замолчала.
Элию показалось, что она плачет. У него самого перехватило горло.
– Не все от нас зависит.
– От меня – может быть. Но ты – Цезарь. Ты наделен Высшей властью… Неужели…
– Твой сын Понтий учится в риторской школе. Отзывы хорошие. Ты просишь оплатить учебу. – Элий глянул в записку, отыскал нужную цифру и выписал чек.
– Доминус Элий… – начала было она.
Он махнул рукой, давая понять, что слов благодарности не нужно.
– Хочешь работать у меня? – предложил вдруг. – Нужен помощник моему секретарю Тиберию. Ты прекрасно варишь кофе и укладываешь тогу. Надеюсь, с бумагами управишься не хуже. Тиберий – опытный секретарь, но он не успевает следить за всем. У меня практически нет власти, зато бумаг в избытке. Я уверен – ты подойдешь.
Порция растерялась:
– Ты говоришь серьезно?
– Когда у меня болит голова с похмелья, я никогда не шучу. Ты согласна?
– Прямо сейчас можно приступить?
– Ты же видишь, какой в этом доме хаос.
Она засмеялась, потом смутилась и постаралась принять серьезный вид:
– Сварить еще кофе?
– Разумеется. И всем в приемной тоже. И позови следующего клиента.
Следующим оказался как раз тот худощавый человек, у которого сгорела лавка. Он долго раскладывал на столе бумаги и нудно объяснял, сколько и чего требуется на ремонт. И что банк не дает ссуду и… Элий забрал у него бумагу и глянул на итоговую сумму. Потом вытащил из папки расчеты, подготовленные Тиберием. Суммы разнились в пять раз. Даже, если учесть, что Тиберий по своему обыкновению жадничал, все равно клиент завысил расходы минимум втрое. Элий скомкал его бумагу и швырнул в корзину.
– Через месяц принеси расчеты, где не будет ни одного лишнего асса. Тогда и поговорим.
Долговязый вскочил, набычившись:
– Я не позволю так обращаться со мной! Я знаю свои права! – голос его сорвался на визгливые нотки. – В Тартаре уготованы места тем, кто дурно обращается со своими клиентами.
Визг наждачной болью отозвался в правом виске. Занятно, если за подобные грехи отправляют в Тартар, то куда девают насильников, предателей и убийц? Элий подпер голову ладонью и глянул на клиента снизу вверх:
– Я конечно пьян, – сказал он, усмехаясь. – То есть с похмелья. Я почти не спал. Не отрицаю. Но не надо считать меня дураком. Договорились?
Долговязый закусил губу.
– Я хотел расширить магазин, и обновить витрину и…
– Речь идет о восстановлении торгового зала после пожара, – перебил его Элий. – А расширять магазин ты будешь из своей прибыли, а не за мой счет, – он протянул клиенту записку Тиберия. – Если этой суммы достаточно, я выпишу чек.
Долговязый глянул на скромные цифры, хотел гордо отказаться, но вместо этого понуро опустил голову и выдавил: «да».
«А мог бы получить в два раза больше», – усмехнулся про себя Элий.
Оставшихся троих он слушал вполуха, когда просили – одаривал, благо просили по мелочи, когда протягивали бумаги с жалобами, брал их и складывал в папку. Глаза у него закрывались сами собою, и ему приходилось подпирать голову рукой, а пальцами прикрывать глаза. Какой позор! Сегодня вечером весь Рим будет говорить о мальчишеской выходке Цезаря. К счастью, в этот раз на прием явилось всего семеро клиентов.
Принимая из рук Порции новую чашку кофе, Элий от всей души посочувствовал своим далеким предкам, которые принимали клиентов ежедневно, да не по пять и не по шесть человек, а порой и по сотне. И находили в этом удовольствие.
Элий указал Порции на кресло напротив.
– Ты еще что-то хочешь мне сказать, ведь так?
Она кивнула:
– Юний Вер, он твой друг? – спросила Порция.
– Да, а в чем дело? – Элий замер, не донеся чашку до губ.
– Он живет в доме рядом с нашей инсулой. Мне показалось, что он болен. Очень болен. Иногда я носила ему обед. Ставила миску на ступени. Он брал. Но потом запретил мне делать это. Потом он куда-то уехал. Но вчера я увидела в окнах свет и вышла посмотреть, что происходит в доме. Думала, воры забрались. Подошла, заглянула в окно, ставни были открыты. И вижу: кто-то лежит на кровати. А рядом стоит мужчина в золотом шлеме с крылышками. И я отчетливо слышу, как он говорит: «Времени почти не осталось, Юний Вер, брат мой…» Я хотела позвонить вигилам. Но передумала. Решила поговорить с тобой.
Элий выскочил из таблина, подвернул ногу, едва не упал, но все же добежал до комнатушки слуг и буквально стащил Квинта с кровати.
– Немедленно в машину! – проорал он в ухо своему агенту.
Надо отдать должное Квинту – он мгновенно вскочил.
Через несколько минут пурпурная «трирема» мчалось по улицам, отчаянно сигналя и распугивая прохожих. Остановилась возле неказистого домика, и вновь принялась сигналить. Из окон соседних инсул наружу тут же высунулись десятки голов. Но старинная вилла казалась вымершей. Элий принялся колотить в дверь. Безответно.
– Ломай! – приказал Цезарь Квинту.
Вдвоем они высадили дверь. Внутри царило запустение. По углам реяли лохмотья паутины. Мусор плотным слоем покрывал пол. Пахло лекарствами и скисшей пищей. В спальне на неопрятной кровати, застеленной грязными простынями, спала худая кошка. В дом она пробралась через сломанную оконную решетку. Судя по всему, Юний Вер исчез уже давно. И после этого в дом никто не заходил.
III
Когда Элий вернулся домой, Летиция не спала. Она сидела на кровати, поджав ноги, и читала какую-то бумагу, держа в руке чашку с недопитым кофе. Листки рассыпались по простыням, на одном остался темный кружок – след от чашки с кофе. Летиция нашла бумаги Квинта. Те, что фрументария передал репортер из Персии. Осада Экбатан. Элий помнил текст почти наизусть:
«Город закрыл ворота и приготовился к обороне. Но монголам удалось пробить в стенах бреши, и они погнали впереди себя пленных, прикрываясь ими, как живым щитом. Если пленные отступали назад, монголы их убивали, и гнали вперед новых. Когда монголы ворвались в город, они поголовно истребили жителей, от города остались одни развалины. Но, прежде чем уйти, они заставили нескольких пленников бродить по руинам и кричать, что варвары ушли. Те, кто прятались в развалинах, выходили, и их убивали».
Он забрал у нее листки и спрятал в папку.
Она медленно подняла голову и, глянув на Элия расширившимися глазами, прошептала:
– Я их видела…
– Кого?
– Варваров на низкорослых лошадках. Они мчались и на ходу посылали стрелы. Я видела их… много раз… в своих видениях. Это были монголы. Я это сейчас поняла.
– Ты уверена?
Она кивнула.
– Я видела, как они стреляют в наших легионеров. Рим будет с ними воевать… – ее голос дрогнул.
Точно так же дрогнул голос Порции, когда она говорила о войне. Эти две женщины знали, что будет война. А префект претория Марк Скавр – нет. Зачем Элий хранит эти записки дома? Для чего? Чтобы Летиция их прочитала? Но ведь из записок не следует, что варвары двинутся на Рим. Или следует? Ну, конечно же следует! Тупица! Какой же он тупица! Элий спрятал папку под тогу и шагнул к двери.
– Куда ты? – выкрикнула Летти вслед, будто он уже уходил на войну. – Куда ты торопишься?
– Я и так слишком медлил. Прости.
IV
Элий не стал слушать возражений и прямиком прошел в таблин префекта претория – адъютант и охрана не посмели остановить Цезаря. Элий молча положил сколотые скрепой листы Скавру на стол.
– Что это? – префект претория брезгливо приподнял листы.
– Рассказ о том, как были разграблены Экбатаны. И другие города. А так же сведения о передвижениях монголов и об их лазутчиках. Об их вооружении и тактике.
Скавр отбросил листки на край стола и откинулся в кресле. Броненагрудник вспыхнул в луче солнца, что пробился в щель меж тяжелыми шторами, и тут же погас.
– Я не читаю рассказы. – Тонкие пальцы Скавра гладили львиные морды на подлокотниках кресла.
– Так изволь, я тебе прочту, – Элий перевернул первую страницу.
– Мне некогда.
– Выслушай или… – Элий не договорил и стиснул зубы, чтобы не дать оскорбительным словам вырваться наружу.
– А что ты сделаешь? – насмешливо спросил Скавр.
– Не выпущу тебя отсюда.
Скавр снисходительно рассмеялся.
– Ах да, я забыл. Ты же бывший гладиатор. Ну хорошо, читай. Только быстро.
Элий вновь сдержался, чтобы не ответить дерзко. Дальнейшая перепалка ни к чему не приведет. А ему надо было убедить префекта претория, что враг опасен.
И он стал читать:
«Монголы обещали сохранить горожанам жизнь и имущество, а вместо этого вывели всех жителей из города, отделили мужчин от женщин, детей от стариков. Потом выбрали искусных мастеров, но только тех, какие им были нужны. Потом выбрали самых красивых женщин и раздали их сотникам и особо отличившимся воинам. Остальных перебили, зарубили мечами на глазах у тех, кто остался жив. После этого город разграбили»… – читал он доклад репортера.
Скавр притворно зевнул, как зевал на пиру во время чтения «Декларации прав человека». Человека, который видел смерть вблизи, вряд ли могли поразить слова. Однако и Элий слыхал не раз зловещий свист крыльев бога Таната [49]49
Танат – бог смерти, сын Ночи.
[Закрыть], но слово не утратило над ним власти.
– А что дальше? Меня интересует, что сделали монголы, когда разграбили Экбатаны? – Опять притворный зевок.
Ясно было, куда клонит Скавр, но Элий ответил:
– Они забрали добычу и ушли.
– Вот видишь. Ушли. Они не собираются идти на Рим. Они понимают, такой кусок им не по зубам. Мой тебе совет, самый добрый совет: не лезь в это дело. У тебя молодая жена – предавайся Венериным забавам на здоровье. А днем принимай просителей, наслаждайся властью, пока Августа не родила нового Цезаря.
– Ты ошибаешься, Скавр. Варвары придут. И за твои ошибки римляне заплатят высокую цену. Ты надеешься, что после завоевания Хорезма монголы либо вернутся назад, в свои степи, либо двинутся на север. Скорее всего, так и будет. Но прежде варвары постараются обезопасить свои владения с запада. А на западе им угрожает Рим. Но Рим ослаблен как никогда. Он напоминает золотой сосуд, из которого откачали воздух. Один мощный удар извне – и Риму конец. На ослабевшую Империю всегда нападают. Это закон. Но ослабевшая Империя не может вести войну – война истощает ее, высасывает последние соки и ведет к гибели. И это тоже закон. Однако не воевать она тоже не может, ибо должна защищаться. Замкнутый круг… А монголы ни за что не оставят недобитого противника у себя в тылу. Они никогда этого не делают. Первыми будут атакованы союзники. Месопотамия и Сирия наводнены лазутчиками монголов. Никто почему-то не обращает на соглядатаев внимания. Сейчас октябрь. Поздней осенью или зимой монголы всегда отправляются в поход. Есть данные, что они сгоняют огромные табуны лошадей. Значит – будут новые набеги и новые жертвы.
– Эти сведения из твоего рассказа? – Префект претория рассмеялся.
– Этот человек видел приготовления монголов к новому походу. Только мы не поняли этого.
– Не суди выше сапога, – напомнил Скавр слова Апеллеса, вошедшие в поговорку [50]50
Дословно – «Пусть сапожник судит не выше сапога».
[Закрыть].
«Особенно, если это сапоги армейские», – хотел парировал Элий, но сдержался.
– Ты бы мог задействовать своих фрументариев…
– Мои фрументарии не занимаются ерундой. А ты Цезарь, как Катон, непрерывно бубнишь: «Карфаген должен быть разрушен». Не надоело?
– Я повторяю другое: «Надо защитить Рим».
Элий понял, что Скавра ему ни в чем не убедить, потому что тот не хочет быть убежденным. Элий поднялся и шагнул к двери.
– Возьми свой рассказ, – крикнул ему вслед Скавр. – Почитаешь на ночь молодой жене. – Префект претория помолчал и, сделав над собой видимое усилие, добавил:. – И забудь про Месопотамию. Очень тебя прошу.
Элий вернулся и взял бумаги.
«Так кто же заплатит за глупость»? – подумал с тоскою.
И ему вдруг показалось, что кто-то шепнул:
«Ты».
Он вздрогнул и поднял глаза. Скавр смотрел на него в упор. И что-то было в его взгляде. Что-то такое… Элий глянул на свою руку, что сжимала бумаги. В таблине было не слишком светло, и Элий отчетливо различил, как пульсирует аура в такт ударам сердца. Элий готов был поклясться, что Скавр видит это отчаянное биение.
– Я перебросил в Антиохию Четвертый и Восьмой легионы, – сказал вдруг Скавр. – Мне стоило большого труда сделать это, не вызвав возмущения союзников и запросов Большого Совета. Если твой рассказ просочится в печать, мне придется туго.
– Война? – спросил Элий.
– Надеюсь, что они все-таки уйдут в свои степи, как предрекает «Целий». Но если нет… Не езди в Месопотамию, Цезарь. Даже если некто будет тебя посылать.
V
Когда Элий ушел, Квинт принялся обыскивать дом Юния Вера. Все говорило о том, что гладиатор был тяжело болен. Но при этом Вер почему-то жил один. Некому было приготовить еду, вымыть посуду, перестелить постель. В углу валялась груда грязного белья, телефонный аппарат был придвинут к постели, записи Вер делал прямо на стене. Квинт принялся разбирать пометки. Вот телефон Курция. Интересно, о чем разговаривал Вер с нынешним главой римских вигилов? Вот номер Элия. Но Цезарю больной не звонил. Рядом записан номер второго корпуса Эсквилинской больницы. Квинт знал, что это раковый корпус. А вот слово «Кельн», а рядом несколько цифр. Нетрудно догадаться, что это время отправления поездов из Рима. Интересно, что позабыл тяжело больной Вер в Нижней Германии? Быть может, там есть целебные источники, излечивающие рак? «Четвертую стадию рака», – уточнил Квинт. Ибо Вер был так болен, что почти не вставал с постели, бросал мусор рядом с кроватью. Фрументарий выгреб из-под ложа старые вестники, засохшие корки и бумажные чашки. На дне раскопа обнаружились несколько тарелок и серебряный кубок.
Квинт вышел в вестибул, автоматически заглянул в почтовый ящик. На дне лежало одно-единственное письмо без подписи. Судя по штампу, письмо пришло вчера. Квинт вскрыл послание.
«Ты спас мне жизнь. И я открою тебе тайну. Великую тайну моего подопечного Корнелия Икела. Был прощальный обед когорты «Нереида» перед отправкой на фронт. И что же будущие бравые воины сделали после обеда? Надежда Империи, стальной ее меч! Ха-ха! Ты будешь гадать сто лет и не угадаешь! Они отправились во двор крепости и утопились в огромном колодце. Все до единого. Вся когорта. Как глупые скоты. Киты порой выбрасываются на сушу. Эти бросились в воду. Трибун когорты Корнелий Икел, узнав про такое, чуть не лопнул от ярости. Галликан, тогда префект претория, приказал групповое самоубийство скрыть. Прибыл отряд фрументариев и попытался извлечь со дна колодца трупы. Вниз спустили троих водолазов. Назад вытащили мертвецов. Скафандры в порядке, а ребята мертвы. Спустили еще пару. То же самое. Наверх подняли два трупа. Больше желающих лезть в воду не нашлось. Икел составил рапорт, дело засекретили. Родственникам выслали похоронки. Без посмертных масок. К письмам прилагались только значки – те самые значки, которые не успели выдать трусам».
Квинт не верил собственным глазам. Без сомнения, письмо было написано Гиком, бывшим гением Икела. Только он знал правду, правду, которая напоминала чудовищную ложь. Правду, от которой дыхание перехватывало и слезы ярости наворачивались на глаза. Правду, которую лучше не знать. О боги, как поведать Элию, что его брат Тиберий утопился, чтобы не защищать Рим? Тиберий, чью память Элий боготворил. Цезарь просто убьет Квинта, услышав такое. Или сойдет с ума. Окончательно. Случай открыл Квинту тайну «Нереиды». Но кому теперь служит этот самый случай? Кто исполнил желание, если желания в принципе не исполнимы? Само собой может случиться только несчастье, ибо все счастливые случаи гладиаторы расхватали на тысячу лет вперед.
Квинт смял письмо и затрясся от смеха. Девочка, проходившая мимо, испуганно на него покосилась. Квинт отвернулся, уткнулся лбом в колонну вестибула и продолжал трястись от нескончаемого гнусного смеха.
VI
Вместе с Бенитом в доме Пизона появилась вычурная мебель с обилием позолоты, дорогие безделушки, кубки мозаичного стекла, золотые чаши, серебряные статуи. Все куплено в долг. Торговцы охотно открывали Бениту кредит. Чуяли в нем баловня Фортуны. У торговцев на таких людей чутье.
Пол таблина был засыпан листами вестников. Папка с вырезками лежала на столе. Бенит развалился в кресле и просматривал заметки. Не все были удачны – многие слишком претенциозны.
«Гениев часто можно было видеть в тавернах. Они выделяются сразу – неприкаянным видом, нищей одеждой. Смесь оскорбленного достоинства и жалкого заискивания на лицах. Неважно, молоды они или стары – повсюду они чувствуют себя лишними в прежде подвластном мире. Пусть этим миром управляли другие, а они лишь служили на посылках, все равно, они были уверены, что мир принадлежит им. Отныне им не принадлежит ничего. Настало новое время – время профессионалов. Таков наш Бенит Пизон…» – Это рассуждения Гнея Галликана. Слишком умно. Пора завязывать с дурацким эстетизмом, игрой словами. Надо быть проще. Подыгрывать самым низменным страстям, самому примитивному любопытству. Ориентироваться не на умного читателя, а на глупого. Умным все равно не угодишь.
Больше всего Бениту нравились собственные творения, напечатанные в «Первооткрывателе». Тираж вестника меньше чем за двадцать дней вырос в три раза. Помогли и деньги Пизона, и влияние Сервилии Кар. Вдовушка обязана платить. Она ему много задолжала. Все состояние Летиции, ускользнувшее из рук Бенита.
«Куда движется Рим? Куда вообще он может прийти – только в баню или на пир обжор. Если существует стол, за которым сможет развалиться его огромная туша», – процитировал Бенит вслух самого себя.
Будущего сенатора не интересовали факты. Его задачей было ошеломить, сбить читателя с ног, вся столица читала Бенитовы речи, и приходила в восторг. Входила в моду грубость и пошлость. Ценители возмущались. Но кто теперь обращает внимание на ценителей? Сами литераторы плюют на них.
«Эстетизм – это выдумка гениев, людям он не нужен, – заявлял Бенит в другой статье. – Что нужно людям? Бабам – мужики, мужикам – новые территории и война. Нормальному римлянину время от времени хочется пострелять».
«Элий – преступник, он предал жрецов Либерты, убил главного, ограбил остальных и бросил беспомощных в Аравийской пустыне. Вот откуда у него дар гладиатора. Все исполнители желаний – убийцы!»
Здорово придумано. Бенит и сам уже верил, что Элий поступил именно так. Обвинить Элия в подлости – что может быть удачнее. Цезарь не будет оправдываться – он выше этого. Разумные люди не поверят в выдумку Бенита. Но судьбу Рима, как и мира, решают не они. Гней Галликан прав. Наступало время Бенита. В новом мире без гениев, который помогли создать Элий и Юний Вер – два заклятых Бенитова врага, будет торжествовать Бенит.
Глава XVI
Новые игры императора Руфина
I
«Наибольшим позором покрывает себя душа человеческая, когда возмущается против мира, становясь… как бы болезненным наростом на нем»[52]52
Марк Аврелий. «Размышления». 2,16.
[Закрыть].
Но Элий день ото дня все более возмущается этим миром. Так что же делать? Воспитывать в себе равнодушие или нечто другое? Вопросы всегда умнее ответов. Вопросы восхищают остротою. Ответы разочаровывают. В чем тогда выход? Взять лист бумаги и начать писать? Звать к ответу немых, ругаться с глухими? Зачем?
Чужое прошлое вспоминалось легко, куда легче собственного.
Душа несчастного народного трибуна спустя сто лет была наконец допущена в лодку Харона, отведала ледяной воды Леты и, позабыв прежнюю боль, вернулась на землю. Было множество жизней. Он был солдатом и медиком, сражался и погибал на войнах с готами и вандалами, играл на сцене театра Помпея, восстанавливал разрушенный землетрясением форум Траяна, участвовал в заседании Большого Совета в Аквилее, испытывал на себе новую вакцину в Александрии, строил пароходы, конструировал двигатели внутреннего сгорания, плыл в Новую Атлантиду и возвращался. Было много смертей, а несчастий еще больше. Но все его жизни были связаны неразрывной нитью с Вечным городом. У него было множество ролей, но он никогда не был ни палачом, ни трусом.
– Ну, каково быть наследником Гая Гракха? – поинтер6есовался лемур. Элий поднял голову. Призрак плавал под потолком, этакая светящаяся амеба в воздухе. Запах плесени выветрился, но не до конца. – Не так плохо, по-моему. Если бы тебе досталась душа Филиппа Араба, ты был бы расстроен куда сильнее. Неприятно помнить, что в прошлой жизни ты прикончил мальчишку-императора, чтобы получить власть, а потом тебя самого укокошили собственные солдаты. Чтобы ты делал, имея такую душу?
– Сошел бы с ума, – отвечал тихо Элий.
– А Трион не сходит, – хихикнул лемур.
Элий не сомневался, что Лемур намеренно завел речь о Трионе.
– И как ты это узнал? – Элий старался говорить как можно равнодушнее.
– Как всегда – побеседовал с душой во время сна.
– Где же такое случилось? – Элий затаил дыхание, ожидая ответа.
Голубое облачко под потолком задрожало – лемур хохотал.
– Хочешь, чтобы я выдал тебе Триона? Скажу откровенно: ты мне нравишься, Элий. Когда-то я был таким же: страстно хотел что-то сделать, чтобы исправить жестокий мир вокруг. Но не знал – что для этого нужно. Как и ты теперь не знаешь. И никто не знает. Потому что спустя тысячу лет по-прежнему нельзя сказать, прав ты или ошибался, пока действие еще длится и не подведен итог. Так вот: в Ноны октября Трион был в Каррах.
– В Месопотамии?
– Вижу, ты знаешь географию.
– Но «Целий» полагает, что Трион бежал в Бирку вместе с Корнелием Икелом.
– «Целий» полагает. Им надо что-то полагать, если они ничего не раскопали. Забавно получается: я должен был свести тебя с ума, а вместо этого помогаю. Сам не знаю, почему.
– Может, потому что я сумасшедший?
Вокруг тела Элия вспыхнула аура, будто солнечная корона в момент затмения. Таблин сделался свинцово-серым. А потом аура погасла, приобрела красноватый зловещий оттенок, и наконец сделалась невидимой. Судьба Элия переменилась.
Лемур вылетел в окно.
II
Император разгуливал по экседре в белом халате из махрового хлопка. Руфин самодовольно улыбался и на ходу полировал пилкой ноготь на большом пальце, то и дело отставляя руку и изучая правильный розоватый овал. Император помолодел. Сейчас он выглядел лет на пять старше Элия и раз в десять глупее.
– Отправиться с молодой женой в Месопотамию? Что за чушь ты задумал, мой маленький сыночек? – ухмыльнулся Руфин. – Право же, я бы выбрал курорт на Лазурном берегу – самое лучшее место в это время года. Да я и сам туда скоро отправлюсь. Поедем вместе на Лазурный берег.
– Меня беспокоит Месопотамия. И я не собираюсь ехать туда с Летицией. Я хочу, чтобы туда отправился мой человек на разведку.
Руфин удивленно приподнял бровь:
– Бросить молодую жену? Она успела тебе надоесть? Все эти желтые вестники с ума сойдут, разглагольствуя о причинах вашей размолвки. Ну, понимаю, девчонка слишком молода… гм… после Марции, так сказать, пресная пища. Так в чем дело? Найди себе более опытную штучку. – Руфин понимающе подмигнул.
– Я не бросаю Летицию. Я не о том… Я говорю о Месопотамии… – втолковывал Элий.
– Чушь! Никакой Месопотамии! Это еще что такое! Как отец я запрещаю тебе ехать! И не вздумай меня ослушаться! Прежде ты мог сумасбродить. А теперь – нет. Мне хватит этой истории с Трионом. Его нашли?
Элий отрицательно покачал головой.
– Так поищи его, – тоном капризного ребенка приказал Руфин.
– Этим я и занимаюсь. У меня есть данные, что он в Месопотамии. Мы должны это проверить.
– Мы должны… – передразнил Руфин. – А на что «Целий» и тысячи фрументариев? Или они даром едят хлеб?
Элий вынужден был признать, что замечание Руфина вполне резонно.
– Я о том же, Август. Пусть наши фрументарии займутся Трионом.
«А ведь ты не хочешь, чтобы его отыскали, – мысленно обратился к императору Элий. – И я знаю – почему».
– Но это не так просто, – тут же возразил Руфин. – Месопотамия не наша провинция, а наш союзник, причем союзник ненадежный. Здесь надо действовать весьма осторожно. Пусть этим лучше занимается Скавр.
«Нет, он не безумен, – со злостью подумал Элий. – Он осмысленно губит все, что я предлагаю. Руфин даже слишком разумен. Каким-то антиразумом. И этот антиразум отнюдь не глупость… Это нечто другое».
– Скавр? – переспросил Элий. – Представляю, как взвоют все провинциальные репортеры и политики, как только префект претория вмешается в дела союзника.
– Тогда чего ты хочешь?! Тебе не угодишь. Неужели ты считаешь, что в военных вопросах компетентнее префекта претория? – Руфин расхохотался. Кажется, прежде он был не столь бестактен.
– Прошу не так много: только проверить мою версию, – сухо отвечал Элий, подавив раздражение. – Я прошу… – он сделал ударение на слове «прошу» и замолчал.
Руфин с удивлением посмотрел на него и сморщился.
– Ну что еще?
– Я прошу послать фрументариев в Месопотамию.
– Ну до чего же ты доставучий, Элий! – воскликнул Руфин. Жаргонное уличное словечко в его устах звучало нелепо. – Ну, хорошо, хорошо. Пошли туда своего человека. Но только учти: теперь ты отвечаешь за Месопотамию.
Руфин самодовольно улыбнулся. Глаза хитро прищурились. Сами глаза пусты, а усмешка хитрющая.
«Антиразум, – вновь подумал Элий. – Что может сделать антиразум в данной ситуации?»
Император согласился, потому что это входило в планы его антиразума. Но чтобы понять задуманное Руфином, надо самому мыслить точно так же. Элию это было не под силу.
III
Гет лежал на кровати и смотрел, как Квинт укладывает вещи. Огромное тело змея лоснилось в свете матового светильника. Квинту казалось, что за последние дни на Элиевых харчах змей растолстел как минимум втрое. Так растолстел, что Квинту становилось не по себе: если эта тварь вылезет на улицу хотя бы на миг, охотники на гениями тут же растерзают змея.
– Уезжаешь? – спросил Гет печально.
Сейчас в его голосе присутствовали в основном шипящие. Квинт кивнул в ответ.
– Мне будет грустно. Я к тебе привык.
– Не могу сказать о себе то же самое, – не очень-то любезно буркнул Квинт.
– А кто будет теперь обо мне заботиться? Кто будет меня кормить? – с нарастающей тревогой прошипел Гет. – Гению необходимо, чтобы о нем постоянно заботились.
– Не волнуйся, есть подходящая кандидатура, – и, распахнув дверь, Квинт крикнул: – Гимп!
Бывший покровитель Империи явился. Одет он был в темно-синюю тунику с длинными рукавами и узкие светлые брюки. Платиновый ореол полностью померк. И все же опытный глаз сразу распознавал в нем гения. Что-то нечеловеческое было в его облике, что-то прежнее, надменное – в глазах.
– Надо же! Еще один изгнанник! – изумился змей.
Теперь его голос куда больше походил на человеческий.
– Думаю, вы друг друга поймете с полуслова! – И Квинт поспешно ретировался.
Несколько мгновений два бывших гения изучающе смотрели друг на друга. Возможно, каждый сравнивал свое положение с положением собрата, оценивал, кем тот был прежде и чего достиг теперь. И оба пришли к выводу, что нынешнее положение обоих не особенно завидное.
– Как тебе нравится в Риме? – спросил Гимп.
– Мерзко. Я всю жизнь прожил в Тибуре, а теперь должен прятаться в этом вонючем Городе, – недовольно фыркнул Гет. – В Риме неблагополучная экологическая обстановка! Без амброзии мы оба заболеем раком. Тебя хотя бы положат в больницу. А что будет со мной?! Смерть от рака! Это ужасно! Где ты собираешься покупать для меня продукты?
– Как где? В ближайшем магазине…
– О нет, так не пойдет, мне нужны фрукты самые свежие, и свинина, которая еще пару часов назад хрюкала. Все нужно доставлять прямиком с фермы.
– Квинт так и делал?
– Разумеется!
– А для Цезаря покупали мясо и фрукты в магазине?
– Ну да…
– Гет, ну ты в самом деле гений, если поверил в такое!
Змей смутился, только сейчас до него дошло, что Квинт беззастенчиво врал. Гимп расхохотался.
– Что смеешься?! – Обиделся Гет. – Даже люди боятся смерти. А мы – гении. Нам умирать вдвойне обидно.
«Вот прохвост, – подумал Гимп, – причем с очень большим хвостом».
– Думаю, мы с тобой подружимся, – сказал гений Империи.
IV
Тиберий разбирал бумаги, сидя за столом Элия. Вернее, он делал вид, что разбирает. С утра он чувствовал себя плохо – сердце кололо. И хотя он уже дважды вкладывал пахнущую мятой таблетку под язык, это помогло мало. Уже к вечеру в таблин заглянула Порция. Неодобрительно пожала плечами при виде разбросанных по столу бумаг.
– Ты получила статистику из префектуры вигилов о самоубийствах за последний месяц? – спросил старик брюзгливым тоном.
– Получила. И даже оценку происходящего от психолога из Эсквилинки, – гордо ответила Порция.
Тиберий заметил письмо у нее в руках.
– Дай сюда.
– Нет, это записка от Квинта. Он лично просил передать хозяину, – Порция сделал ударение на слове «лично».
– Что ты там бормочешь! Дай сюда бумагу, – раздраженно воскликнул Тиберий. – Или я пожалуюсь Цезарю…
Он даже приподнялся, пытаясь выбраться из-за стола, но тут же шлепнулся обратно.
– Тебе плохо? Вызвать медика? – Порция старалась придать голосу хоть малую толику участия. Не получилось.
– Мне хорошо, – прошипел Тиберий. – Отдай записку.
Он смотрел на Порцию выцветшими, полными ненависти глазами. Челюсти шевелились, будто он что-то жевал. Может, со злости откусил язык и теперь пережевывает? С первого дня Тиберий возненавидел Порцию. Он знал, что ему вскоре придется оставить должность – силы уже не те. Оставить, когда его хозяин достиг почти самой вершины власти! Старик и сам понимал свою непригодность. Но при этом злился на Порцию все сильнее, видя, как расторопная женщина постепенно вытесняет его отовсюду. Он изводил ее придирками, поручал самые неприятные дела, выговаривал за каждую ошибку. Он больше ничем и не занимался – лишь следил за Порцией и делал ей выговоры. В первый день Порция воспринимала его выходки как чудачества. Потом начала тихо ненавидеть.
