Текст книги "Тайна Нереиды"
Автор книги: Марианна Алферова
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
Противник был чудовищен и необорим, а Логос перед ним – беспомощен и жалок. Но он должен был сражаться несмотря ни на что…
Кажется, он что-то кричал. Он пытался представить все совершенство этого мира, всю его неповторимую красоту, чтобы в этом совершенстве и в этой красоте почерпнуть силу. На мгновение к Веру вернулось зрение. Боль отступила. Он вспомнил, что во всей Империи не было лучшего бойца, нежели он, и представил, что вся мощь Империи сосредоточена в его клинке. Вся неколебимая сила логики, совершенство риторики, мудрость философии, вдохновение поэзии, справедливость законов, красота живописи, мощь архитектуры – все, что только пришло на ум, он призвал себе в помощь. И все это разлетелось стеклом от одного удара всемогущего бога войны.
И пока меч Вера, выбитый из рук, кувыркался в воздухе, рассыпая вокруг потоки белого огня, Сульде обрушил сокрушительный удар на голову беспомощного бога.
Последнее, что слышал Логос – это жалобное ржанье Пегаса.
III
Элий смотрел неотрывно на зеленое пламя, что заливало небо. Оно то бледнело, делаясь лимонным, то разгоралось, становясь изумрудным, и наконец приобрело совершенно невозможный ядовитый оттенок. Элий слышал отдаленные раскаты грома. Странные раскаты. Они напоминали звон клинков двух разъяренных гладиаторов. Какие желания исполняют невидимые бойцы, чья ярость заставляет пылать небосвод? Элий ждал. Ослепительные молнии сыпались дождем, мелькнул чей-то силуэт – белый на фоне зеленого. Вопль, переполненный болью и ужасом, усиленный тысячекратным эхом, метался в горах. А затем потоки багрового света, как реки крови, хлынули с востока.
Цезарь судорожно вздохнул, сознавая, что исход битвы решен.
Безлапка, сидящий у его ног, протяжно завыл.
Глава XIV
Игры Криспины
«Вчера Августа была доставлена в Эсквилинскую больницу. Возможно, когда теперь ты, благосклонный читатель, зришь эти строки, в Риме появился новый Цезарь».
«Норма Галликан опровергла слухи, утверждающие, что отцом ее будущего ребенка является Корнелий Икел. Имя своего любовника она назвать отказалась».
I
«Сердце Либерты» был стар, как и все грузовые суда этого класса. Во времена Третьей Северной войны их варили на верфях Новой Атлантиды и гнали стадами на помощь Империи. Они были надежны и просты, лишь холодные гиперборейские воды грозили опасностью их сварным корпусам. Многие из них и спустя двадцать лет бороздили океан. «Чав-чав-чав», – бессменно раздавались в машинном отделении вздохи паровой машины. Ходили шатуны, их блестящие стальные руки год за годом поворачивали укрепленный в огромных подшипниках вал.
Проб спустился по трапу и ступил на скользкие от масла слани. В машинном отделении было светло и чисто. Моторист в черной тунике ухмыльнулся при виде пассажира и поскреб пятернею скулу.
– Кого-нибудь ищешь, доминус?
– Он ведь здесь? – спросил Проб.
– Где ж ему еще быть? Дрыхнет за вспомогательным на куче тряпья.
– Как тебя зовут, парень?
– Исполнитель.
– Что?
– Исполнитель. Я исполняю желания машины.
– Хотел в детстве быть гладиатором?
– А вот и не угадал. Всегда мечтал о море.
Проб обошел машину. «Чав-чав» – вздохнула она, как живая, за спиной. Позади серо-зеленого корпуса вспомогательного двигателя на куче обтирочного тряпья спал гений судна – толстый змей с маслянисто поблескивающей кожей. Пробу показалось, что от змея пахнет машинным маслом.
Моряки суеверны. Когда-то они приносили гению жертвы – яйца и вино. И теперь каждодневно ставили перед ним тарелку с едой и бокал галльского вина. Он ел и пил. И – как верили моряки – охранял свой корабль.
Проб опустился на кучу тряпья рядом с гением.
– Тебе здесь нравится? – спросил гений.
– Очень… – отвечал Проб.
– Мой корабль… замечательный. Знаменитый. Удрал от линкора виков. Вошел в полосу тумана и тю-тю. Это я его увел, – сообщил гений. – Видишь вино? Мне ставят его мотористы. И еще яичницу. Я обожаю яйца. Разделишь со мною трапезу?
– Охотно.
– В Новую Атлантиду?
– Нетрудно догадаться.
– Я утону вместе с кораблем, – сказал гений. – Гении кораблей не слишком долговечны. Зато как интересно! Скучно быть гением какого-нибудь дома и тысячу лет сидеть на одном месте, глотая пыль на чердаке. А я дышу соленым горьким воздухом, глотаю морскую пену.
– Скажи, мне показалось или нет… На судне контрабанда?
Гений рассерженно пропыхтел:
– Я – гений корабля. И тайн корабельных не выдаю.
– И все же на корабле контрабанда. И обратно тоже что-то повезут. Ты знаешь заказчиков.
Гений не отвечал, лишь пыхтел все громче.
– Они появились недавно, не так ли? Какой-то новый хозяин, и новая шайка. Тебе недолго осталось плавать, гений. Неужели не хочется перебраться на какой-нибудь новенький, сверкающий краской теплоход и…
– Этой мой корабль, – перебил гений, – с ним я и умру.
– Так что же на счет заказчиков? – настаивал Проб.
Опять пауза и громкое пыхтенье. И наконец центурион разобрал невнятный шепот:
– Какие-то новые люди. Опасные. Дерзкие. Они погубят корабль, вот увидишь… Вики не потопили. А эти угробят – точно…
– Что они возят?
– Кокаин.
– И кто главный?
– Тиш-ше… – прошипел гений. – Кто главный – не знаю. Они не называют имен… Лишь однажды один шепнул «Матрона».
– Женщина?
– Выходит, что так.
II
Элий смотрел, как во дворе льется из фонтана тонкая струйка воды. Жара. Элий отер ладонью лоб. Откуда у человека появляется уверенность, что он может изменить судьбы мира? Откуда хотя бы уверенность в своей правоте? Разве можно быть хоть в чем-то уверенным? Даже в собственном существовании? Ах нет, в одном можно быть уверенным – в смерти. Она-то непременно наступит. «Еще немного – и ты прах или кости; останется одно лишь имя, а то и его нет»[97]97
Марк Аврелий. «Размышления». 5, 33.
[Закрыть].
Камилл с Титом неподалеку наполняли бутылки из-под вина «коктейлем для Чингисхана» – смесью бензина, керосина и смолы. От этой смеси осадные машины замечательно горели. Камилл скинул тунику, оставшись только в кинктусе [98]98
Кинктус – набедренная повязка, трусы.
[Закрыть]. Плечи его стали коричневыми и обгорели до пузырей. Кожа шелушилась и слезала белыми шкурками. Среди римлян вдруг прошел слух, что раны на загорелой коже срастаются быстрее и без осложнений. И теперь многие преторианцы разгуливали по внутренней крепости нагишом, принимая солнечные ванны.
Квинт подошел и сел рядом.
– Поздравляю, ты по-прежнему Цезарь.
– Что? – Элий не сразу понял, о чем говорит его агент (или его друг) – он уже и сам не знал, кем считать Квинта.
– Криспина родила девочку.
– Не рановато ли? По срокам столь радостное событие ожидалось через месяц.
– Как видно, Криспина торопилась, желая угодить императору. Да нет, не рано. Ведь они спали еще до свадьбы. Роды в срок. Но девочка Руфину не нужна, – ухмыльнулся Квинт и подмигнул Элию.
– Значит, теперь Август придет нам на помощь, – сделал свой вывод Цезарь.
– Будем надеяться.
Элий поднялся и принялся расхаживать по двору. Неожиданно остановился, хлопнул в ладоши. Квинт не сразу понял, что Элий смеется.
– Я же сказал – Нисибис не падет, пока я здесь!
В ответ Квинт пожал плечами.
– Нисибис не падет! – крикнул Элий.
Камилл поднял голову и с изумлением посмотрел на Цезаря. А Тит продолжал заниматься своим делом.
III
В эти дни никто не видел префекта ни на улицах города, ни на стенах. Пошел даже слух, что префект удрал из Нисибиса. Но известие было ложным. Префект Дионисий не выходил из дома. Зато постоянно слал Рутилию гонцов с указаниями или просил сказать, когда же уйдут варвары. Но варвары не уходили.
Тогда префект стал требовать Рутилия к себе. Трибун откладывал встречу со дня на день, но наконец решился. Элий пошел с ним.
В таблине префекта царил полумрак: ставни были плотно закрыты, тускло горящие масляные светильники почти не давали света. Было невыносимо душно.
– Надо сдать город… – Дионисий чуть не плакал. – Я устал… Все устали… Держаться больше нет сил… – префект заломил унизанные перстнями руки. – Устал… И вы устали… вы тоже… варвары нас пощадят.
Он схватил бутылку и наполнил бокал до краев. Выпил залпом, пролив ликер на шитые золотом одежды.
Цезарь молчал. Рутилий тоже.
– Я вчера был на стене… Это чудовищно… То, что происходит, чудовищно… в двадцатом веке… – Дионисий по-настоящему всхлипнул.
– Чудовищно, – подтвердил Рутилий.
– Так мы сдадимся?
– Нет.
– Почему?
– Потому что здесь Цезарь. Ты просил его остаться. Мы остались. Теперь Нисибис не может сдаться.
Дионисий растерялся.
– Но это… это… так нельзя… – пробормотал, запинаясь.
– Нисибис нельзя сдать.
– Я сдам город! Своей властью! – взвизгнул Дионисий и кинулся к двери, будто собирался немедленно бежать на стену.
– Только попробуй подойти к воротам, и я тебя пристрелю. – Рутилий вынул пистолет из кобуры и взвел курок.
Дионисий попятился.
– Нисибис будет сопротивляться, – сказал трибун, но пистолет не убрал.
– Сколько? – выдавил Дионисий.
– Сколько сможет.
– Говорят, Дионисий построил в своем саду бункер и надеется там укрыться, если стены падут, – сказал Элий, когда они вышли из дома префекта.
– Ну его к воронам, – буркнул Рутилий. – Хочешь финикового ликера, – он протянул флягу Цезарю. Тот сделал глоток. Сам Рутилий приложился изрядно. – Руфин через пять дней будет здесь. Осаду снимут. Тебе на голову наденут дубовый венок в награду за спасение римского гражданина. Римляне будут носить тебя на руках. Скавр даст тебе чин трибуна…
– Да ну… – засмеялся Элий.
– А может даже легата. Эрудий назовет тебя братом, а Месопотамия будет тихо ненавидеть.
– Почему ненавидеть? – удивился Элий.
– Такая у них традиция. Скажут, что ты привлек сюда монголов своим появлением. – Рутилий вновь глотнул из фляги.
Глава XV
Новые игры Квинта
«Сегодня день Юпитера Злого».
«Я нахожу, что рождение у Руфина дочери – благо. Элий остается Цезарем, он рассудителен, честен, смел», – заявил вчера старейший сенатор Макций Проб. – История Второго тысячелетия знала немало примеров, когда титул императора доставался не прямому наследнику. Главное – сохранить равновесие между властью императора и сената. И в данном случае Гай Элий Мессий Деций – наиболее подходящая фигура».
«Курс римского сестерция по-прежнему падает по отношению к британскому фунту и сестерцию Новой Атлантиды».
I
Монголы больше не предпринимали серьезного штурма. Изредка постреливали, изредка подгоняли к стенам пленников и тут же отступали. Их пушки молчали. Казалось, они ждали чего-то. Но чего? Руфина все не было. Каждый день осажденные вглядывались в горизонт, надеясь, что вдали появится пыльное облако и, ширясь, охватит полнеба, приблизится, и из него выступят, маршируя, легионы в горящих на солнце броненагрудниках, в красных походных плащах. Мыслилось все это по картинному великолепно. И бегство варваров тоже должно выглядеть картинно – паника, жалкий страх, бегство. Погоня. Кавалерия римлян гонится за монголами и настигает. Охват с флангов. В своих фантазиях Элий мчался на белом арабском скакуне во главе кавалерийской турмы и догонял, и разил, и…
Сколько раз он представлял этот разгром. Но свист стрел возвращал его действительности. Он открывал глаза и видел вдали лагерь варваров, и тысячи и тысячи пленников, полуголых, обгорелых до черноты, роющих землю. Беспрерывно роющих землю. Элий подносил бинокль к глазам, но не видел легионов, выступающих из пыльного облака. Легионы не спешили на помощь. Слезы застилали Элию глаза. Цезарь ошибся. Руфин обрек его на смерть. Вместе с сотнями охраны. Вместе с тысячами жителей Нисибиса. Вместе с десятками и сотнями тысяч пленных. Вместе с миллионами жителей Месопотамии. И – кто знает – может быть, со всем миром. Лишь бы уничтожить его, Элия. Чтобы доказать свое превосходство. Но ради этого Элий не стал бы приговаривать к смерти даже бессловесную собаку.
Элий погладил Безлапку по голове.
– Кажется, приятель, нам придется умереть, – сказал Цезарь.
II
Вечером Элия пригласил к себе трибун. Рутилий был мрачен. Положение римлян отчаянное. Запасы пороха подходили к концу. Легионеры и ополченцы изготавливали самодельные луки. Бессмысленный жест отчаяния. Разве могли преторианцы сравниться в искусстве стрельбы из лука с монголами?! Кое-кто утверждал, что варвары могли делать до двенадцати выстрелов в минуту, а стрелы их разили на расстоянии тысячи футов.
О запасах продовольствия Рутилий старался не думать. Единственный конь, которого римляне еще не съели – это белый с черной отметиной на лбу жеребец Цезаря.
Зато у монголов прибывали силы день ото дня. Пригнали новых пленных вместо убитых и умерших от голода. Монгольские снайперы поражали из месопотамских (а на самом деле римских) винтовок защитников на стенах. Подвезли еще шесть пушек. Кто мог подумать, что Рим так беззащитен перед толпой варваров. Но откуда такое упорство? Чего хотят варвары? Рассчитывают на добычу? Хотят наказать непокорных? Или у них другие планы?
Вместе с Элием на совещание явился Квинт. Он считал, что может являться всюду, куда зван Цезарь. Кажется, Рутилий считал точно так же.
– Что будем делать? – спросил трибун.
– А что мы можем сделать? – пожал плечами Элий. – Сдаться – равносильно смерти. Пробиться к своим мы не можем. Значит – сражаться.
– Руфин явится, когда Нисибис падет, – вновь принялся разрабатывать свою любимую тему Квинт. – И неважно, кого родила Криспина – мальчика или девочку. Главное – Элий должен погибнуть. Но Элий не может погибнуть. Так, во всяком случае, утверждает он сам.
– Что предлагаешь? Ведь ты что-то предлагаешь? – хмуро спросил Рутилий.
Квинт кивнул:
– Я переоденусь монголом, благо их тряпок и оружия у нас достаточно, спущусь по веревке со стены, проберусь через лагерь, и отправлюсь в Антиохию. Я скользок, как угорь, я все могу. Несколько фраз на их языке знаю. Бесшумно снять часового ничего не стоит… – Рутилий поморщился, давая понять, что достоинства Квинта ему известны. – Сообщу Руфину, что Нисибис пал, а Цезарь убит. А ты перестанешь выходить на связь. Как будто Нисибис в самом деле уже принадлежит врагу.
– Не проще ли послать шифрограмму в Антиохию с известием о гибели Цезаря? – спросил Рутилий.
Квинт отрицательно покачал головой:
– Руфин не поверит. Он хитер. Поймет, что мы разгадали его игру и добиваемся помощи. Ему нужно действовать наверняка. Нисибис пал, Цезарь мертв. Только в этом случае император двинется на монголов. А в том, что Нисибис не устоит, он уверен. Срок подходящий. Как для родов… – и Квинт подмигнул Элию.
Элию план Квинта не нравился. Быть может потому, что не мог поверить, что Руфин хочет его смерти.
– Хорошо, – кивнул Рутилий. – Иди. Мы продержимся.
– Как ты объяснишь Руфину, что спасся? – спросил Элий.
– Скажу, что меня приняли за мертвеца.
– Тогда поторопись. Времени у нас очень мало.
III
Квинт тут же принялся обряжаться. Важен был каждый час. В эту же ночь он и уйдет. Элий зашел к нему в комнату, сел на стул и молча смотрел, как фрументарий собирается в дорогу.
– Когда все кончится, ты должен служить Летиции, – сказал Элий неожиданно. – … Ребенку (он не осмелился сказать – сыну, хотя уверен был, что родится сын). Скажешь – я тебя послал.
– А ты… ты же говорил, что бессмертен… – Квинт опешил. Он верил Элию безоговорочно, кажется, больше, чем Элий верил в себя.
Цезарь прикрыл глаза и несколько мгновений сидел неподвижно.
– Не думал, что осада продлится так долго.
– То есть…
– Что если… У нас с Марцией не было детей, и Вер знал, какое это для меня несчастье… То желание, загаданное Вером… что если… оно исполнится скоро?… Ты понимаешь, о чем я?
Квинт почувствовал, как капли пота скатываются у него по спине.
«А что если…»– крикнул кто-то задушенным голосом.
– Время еще есть, – выдавил Квинт. – Если роды будут в срок. Но Вер мог загадать что-то другое. Так ведь?
Элий попытался улыбнуться. Губы дернулись, но улыбки не вышло.
– Мог. Но думаю, он загадал именно это. А когда желание исполняется, отсроченное наступает неотвратимо. Сколько раз я прикрывался неисполненным желанием, как щитом!
– Во всяком случае, Летиция еще не родила, – прошептал Квинт.
– Тогда поторопись.
– Может… ты со мной? – предложил Квинт, как будто испытуя, а не приглашая удрать.
Элий отрицательно покачал головой. Квинт надел синий чекмень, нахлобучил островерхую шапку на самые глаза.
– Я похож на монгола? – спросил фрументарий.
– Ты похож на проходимца, который вообразил себя образцом добродетели. – Элий обнял Квинта на прощание. – Да хранят тебя боги! Ты проскочишь.
– Не вздумай погибнуть, Цезарь, – шепнул Квинт. – А живого я вытащу тебя отовсюду. Где бы ты ни был.
IV
Перед рассветом в комнатку Элия вошел Рутилий. Не спросясь, зажег лампу. Элий заснул лишь несколько минут назад, и теперь щурился и никак не мог разлепить глаз.
– Полчаса назад неизвестная рация заработала где-то здесь в крепости и послала шифрованное донесение.
– Кому? – обалдело переспросил Элий. – Монголам?
– Ценю юмор. Но при других обстоятельствах. Сообщение ушло в Антиохию. Руфину. У него здесь свой агент. Так что миссия Квинта бесполезна.
– Значит, мы все умрем, – прошептал Элий. – Хотя я наделся предотвратить катастрофу.
– Именно так я и думал. «Хочу спасти мир», – сообщил заяц и засунул голову льву в пасть. Хотел бы я знать, какое отношение это имеет к спасению мира. Но ты останешься жив. Кажется, это ты обещал Квинту. Впрочем… – Трибун внимательно посмотрел на Элия. – Даже боги иногда погибают. А ведь они бессмертны.
– Смерть богов доказывает лишь одно – у смерти нет логики.
– Но боги могли бы прийти к нам на помощь… Говорят, твой друг гладиатор Вер – он бог… Логос.
– Кто говорит?
– Ходят такие слухи.
Элий вспомнил зеленое зарево поутру над горами и нечеловеческий крик, от которого кровь стыла в жилах и со скал срывались камни, и отрицательно покачал головой – новый бог не сможет им помочь.
– Ты можешь найти агента Руфина? – спросил Цезарь.
Рутилий отрицательно покачал головой:
– Любой из моих ребят. Но я никого не хочу подозревать. Никого.
Глава XVI
Старые игры Руфина
«Мысль объявить маленькую Руфину наследницей не так и плоха. Если бы нынешнее положение в Империи не было столь опасным. В такие времена не следует менять устоев. Но именно в такие времена все приходит в негодность, даже устои».
«Промедление императора Руфина в Антиохии многим кажется необъяснимым.
«Этот поход добром не кончится», – предрек сенатор Бенит.
I
Стены дворца, в котором расположился Руфин, были отделаны листовым золотом с чеканными виноградными листьями и гроздьями ягод. Меж золотыми панелями располагались многоцветные мозаики, сверкая яшмой, хризолитом и янтарем. Только в Антиохии можно встретить такую роскошь. Даже Рим не мог похвастаться подобным безумием. Стены из золота!
«Варварам будет, чем поживиться», – думал Руфин злорадно.
Император лежал на спине и разглядывал отделанный золотом кессонный потолок. Криспина зачмокала губами во сне, перевернулась на другой бок и обхватила Руфина за шею.
«Я рожу тебе сына…» – прошептала она.
Во сне и наяву она повторяла эту фразу непрерывно. Иногда Руфину казалось, что она бредит. После родов прошло меньше месяца, а она уже примчалась к нему в Антиохию и заявила, что они должны немедленно зачать нового ребенка. В этот раз это непременно будет мальчик.
Руфин брезгливо сбросил ее руку и поднялся. Император едва успел накинуть шитый золотом тяжелый халат, как дверь приоткрылась и в щель протиснулась голова секретаря.
– Прибыл гонец из Нисибиса.
Секретарь был встревожен. Многие слишком близко принимают к сердцу происходящее в Нисибисе. Да, плохо, что несколько сотен римлян оказались запертыми в этом городишке. Рим не любит терять своих людей. Но кто их просил туда лезть?
«Раз они прислали гонца, дело в самом деле плохо». Руфин прошел в таблин, отделанный так же роскошно, как и спальня. Огромный стол с инкрустацией из золота и слоновой кости украшал десятифунтовый золотой чернильный прибор. Преторианец ввел гонца из Нисибиса – грязного оборванца в лохмотьях, с перевязанной тряпкой головой. Руфин с трудом узнал Квинта, этого преданного пса Цезаря, и не удивился. Он знал, что гонцом будет Квинт.
– Так что в Нисибисе? – спросил Руфин, предлагая посланцу сесть.
– Крепость пала, – сказал тот, демонстративно потирая разбитый в кровь локоть. – Гарнизон перебит. Цезарь мертв.
– Мертв… – повторил Руфин задумчиво. – А тебе удалось уцелеть?
– Я свалился со стены на груду трупов и не разбился. До ночи провалялся среди мертвецов. Потом раздел какого-то монгола и стал пробираться к своим.
Руфин несколько раз кивнул.
– Надо же, как интересно: упал на груду трупов. Наверняка было неприятно лежать на трупах и притворяться мертвым, приятель?
– Да, ничего приятного, – согласился Квинт.
Руфин подошел к нему и отогнул грязную повязку. Глубокая ссадина на лбу была настоящей. Так же как и синяки на руках и ногах. Отличная инсценировка.
– А ведь Нисибис все еще держится, – проговорил Руфин, улыбаясь.
– Я сам… – начал было Квинт.
– Из города пришла шифрограмма. Там сказано, что явится гонец с ложным донесением. Надо полагать, что гонец этот – ты?
Квинт облизнул губы.
– Зачем ты решил обмануть меня?! – заорал Руфин. – А? Я спрашиваю – зачем?
Квинт дернулся, как от удара, но стиснул зубы и промолчал.
– Не хочешь говорить? Так я отвечу! Ты считаешь, я желаю смерти Элию, так?
Квинт отвернулся и не отвечал.
– Говори, подонок! – заорал Руфин и замахнулся. – Говори!
– Не смей меня бить! – прохрипел Квинт, откинул назад голову и глянул Августу в глаза. Глаза были совершенно безумные. – Я – римский гражданин и сражался с варварами. А ты… – не договорил – задохнулся от ярости.
У Руфина задрожал подбородок.
– У кого ты научился таким манерам? У Элия?
– Ты, Август, первый человек в Риме. Но это не значит, что ты исключительный. Как и все, ты подчиняешься закону. Сенат может начать расследование твоей деятельности. В том числе и того, почему ты до сих пор не выступил на помощь Нисибису.
– Пришло известие, что основные силы монголов двинулись на Антиохию, – ответил Руфин. Но что-то такое мелькнуло в его глаза – мелькнуло и исчезло.
Лжет…
– «Целий» сам запустил эту дезинформацию, Август, – нагло отвечал Квинт, глядя Руфину в глаза. – Уж в чем, в чем, а в дезах я кое-что понимаю. Или ты забыл, что я профессиональный фрументарий?
Лицо Руфина перекосилось. Неведомо, чтобы произошло, если бы в этот момент дверь не приоткрылась, и в таблин не заглянула Криспина. Ее розовое после сна лицо удивленно вытянулось при виде грязного окровавленного посланца и красного от гнева императора, стоящего над ним с поднятой для удара рукой.
– Дорогой, что такое…
– Вон! – рявкнул Руфин. – Иди спи! Отдыхай! Расти пузо!
Криспина обидчиво надула губки.
– Как ты груб!
– Дорогая, уйди, – просипел Руфин, сжимая и разжимая кулаки.
Дверь захлопнулась.
– Значит, я желаю устранить Цезаря, – проговорил Руфин. – А ты, умник, решил обхитрить меня. Только ты не умник, а глупец. Никому на свете не удастся меня обхитрить.
– Август, ты должен спасти людей в Нисибисе. Ты успеешь… Посмотри правде в глаза: твою игру разгадают, сенат обвинит тебя в измене. Элий все равно спасется. Не губи остальных вместе с ним.
– Что?
– Элий не может умереть, пока… – Квинт осекся.
– Пока что?
– Пока ему не исполнится семьдесят, – ляпнул Квинт первое, что влетело в голову.
– Исполнение желания?
– Да, Вер заклеймил его для Элия.
– Семьдесят лет… – повторил Руфин.
– Так долго Нисибис, разумеется, не продержится. Но Элий-то не умрет! – Квинт попытался закрепить успех. – Монголы перережут всех до одного, но Элия не тронут. Так что ты можешь погубить только город, но не Элия. Что бы ты ни замыслил, клеймо судьбы разрушит любые козни.
Квинт говорил вдохновенно. С ним такое бывало. Не верить ему было нельзя. Руфин стоял неподвижно, глядя куда-то мимо Квинта. Казалось, упорствовать дальше не имело смысла. Император поправил халат, пригладил длинную прядь, закрывая лысую макушку, и нажал кнопку звонка. Тут же в дверях возник преторианец.
– Вызови фрументариев. – приказал Руфин. – Я обвиняю Квинт Приска в измене. Пусть его поместят в одиночку.
Квинт вскинул голову.
– Руфин Август…
– Непременно в одиночку, – повторил свой приказ император. – До суда.
Квинт не стал больше спорить. Что ж, он посидит в одиночке. Но Нисибис будет спасен. И Элий спасется. Только бы они продержались до прихода римской армии. Потом Квинт подумал о Летиции. И только бы она продержалась.
II
Человек, одетый в белый балахон, разговаривал с гвардейцем, когда Квинта вывели во двор. Пленник и его охранник остановились в нескольких шагах от человека в белом. Пленник был грязен и избит, на загорелом лице чернела многодневная щетина.
– Приказано отвезти в карцер, – сообщил гвардеец сидящему на мраморной скамье центуриону.
Тот лениво приоткрыл один глаз, зевнул, хлебнул из фляги и буркнул в ответ:
– Свободных фургонов нет. Веди пешком.
– А если он сбежит?
Центурион открыл оба глаза и глянул на Квинта оценивающе.
– Вполне может быть. Парень шустрый. Закуй в цепи.
– Тогда мы будем тащиться три часа! – воскликнул преторианец.
– Как хочешь.
Гвардеец помянул Орка, но предпочел рискнуть и не заковывать пленника полностью. Только надел наручники. Двое преторианцев вывели Квинта из дворца и тут же оказались в людском потоке. Человек в белом двинулся следом. В белые арабские одежды одевалась разведка Четвертого легиона. Во-первых, потому что там было много арабов, во-вторых – им часто приходилось путешествовать по степи и пустыне. А в-третьих, в этом был класс. Каждый легион любит чем-нибудь выделиться. Пятый обожает петь на марше похабные песни. Первый Минервин носит вместо красной серо-зеленую хамелеонову форму и даже броненагрудники у них закрыты серо-зелеными чехлами. Во Втором Парфянском три когорты состоят из женщин. Но Второй Парфянский в мирное время квартируется у подножия Альбанской горы, и легионеры живут на квартирах вместе с семьями. Зато Четвертый легион изображает из себя властителей пустыни.
Все это, не относящееся к теперешним событиям, всплыло в голове Квинта. Он пытался припомнить, знает ли кого-нибудь в Четвертом легионе. Выходило, что знает и…
Квинт следил за человеком в белом краем глаза. Тот вскоре обогнал пленника и его конвоиров, и откинул с лица белый платок. Квинт узнал горбоносое лицо. Квинт едва заметно кивнул легионеру в белом. Тот кивнул в ответ и повел глазами в сторону гвардейца, идущего слева. Теперь надо было дожидаться удобного случая.
Удобный случай вскоре представился. Более хаотичного и равнодушного к войне и военным обязанностям города, чем Антиохия, вообразить трудно. Здесь каждый третий мужчина – кинэд, каждая вторая женщина – проститутка. Обряженные в яркие тряпки или почти без оных, они целый день фланируют по улицам. Огромная толпа бурлит, как море, и в шуме ее прибоя можно услышать все мыслимые наречия земли. Когда толпа окружила Квинта и двух гвардейцев особенно плотно, а рядом оказалась зеркальная витрина, Квинт боднул корпусом идущего слева гвардейца. Тот врезался в стекло и рухнул в роскошное чрево витрины вместе с лавиной осколков. Встать не успел, на него вслед за стеклянным дождем, секущем лицо и руки, бросились охочие до легкой поживы прохожие. Человек в белом рукоятью меча оглушил второго гвардейца, сдернул с его пояса ключи от наручников, схватил Квинта за плечо и увлек в ближайший переулок.
– Привет, Гимп, как ты здесь оказался? – выдохнул Квинт.
– Вступил в армию, хочу получить римское гражданство, – проговорил бывший покровитель Империи, отмыкая наручники.
– За такую службу вряд ли наградят.
– Меня здесь не было. И тебе советую исчезнуть из Антиохии.
– Надо помочь Элию. Запустить какую-нибудь потрясающую дезинформацию. Или… Еще не знаю как…
– Тогда думай быстрее, а я удаляюсь, пока не явились вигилы.
Квинт огляделся. Неподалеку сверкала настоящим золотом вывеска таверны.
– Зайдем, посидим и поговорим, – предложил Квинт. – Сообща что-нибудь придумаем.
– Тут собираются лишь кинэды. Меня к ним не тянет.
– Тогда поищи место получше.
– Здесь?… – С сомнением покачал головой Гимп.
Стоявший на перекрестке статуя Приапа указывала огромным фаллосом на очередную таверну.
Квинт решил не искать больше, и они вошли внутрь. Гимп заказал по бокалу крепкого вина, и фрументарии заняли место в уголке. Сидящие у входа красотки в «стеклянных» платьях уставились на них совершенно одинаковыми миндалевидными глазами.
– Милашки, – заметил Гимп.
– Мне не до них, – прошипел фрументарий. – И откуда так много народу в Антиохии?
– Игры.
– Какие игры? Игр в это время нет. Флоралии отшумели, а праздник Фортуны не скоро.
– Руфин назначил. Вместо тех, что отменили в прошлом году. Войска Руфина не уйдут, пока не закончатся игры. Перед военным походом всегда устраиваются гладиаторские бои.
– Зачем, ведь желания не исполняются.
– Чтобы воины привыкли к виду крови.
– Что? Какая кровь?
Гимп наклонился к самому уху Квинта:
– Ходят слухи, что оружие будет боевым. Будут сражаться гении, приговоренные к смерти.
– Бред.
– Правда. Все только об этом и говорят. Будет – не будет. Позволит сенат – не позволит. И как посмотрит на это Большой Совет.
– Теперь я понимаю, почему все забыли про Нисибис. Кровавая потеха ожидается под боком. Никому нет дела до того, что где-то далеко льется кровь, и тысячи людей обречены на смерть. И среди этих тысяч – Цезарь, наследник Империи. Мне казалось, римляне его любили. Так откуда такое равнодушие?
Гимп нахмурился.
– Не знаю. Я и сам теряюсь в догадках.
– Ты же бывший гений! Ты должен все знать! Кто мог представить такое! Вместо того, чтобы двинуться на помощь Нисибису, римляне сидят в Антиохии в ожидании игр, чтобы поглазеть на гладиаторов, которые больше не исполняют желаний!
Обе красотки завлекательно улыбались и посылали гостям воздушные поцелуи, которые, увы, оставались без ответа.
– Все точно спятили, – вздохнул Квинт. – Люди в Нисибисе ожидали штурма города и сожалели о том, что не могу сделать ставки на гладиаторов. А эта свихнувшаяся репортерша Роксана Флакк писала книгу, которая сгорит вместе с ней в осажденном городе.
– Роксана Флакк? – переспросил Гимп. – Я слышал это имя. Ты знаешь о личных соглядатаях императора?
– Конечно. Они подчиняются лично Руфину. Числятся охранниками. Их имена, кроме императора, известны только префекту претория.
– Так вот, Роксана Флакк – один из тайных агентов императора.
– Что?! – Квинт вцепился руками в край столика. – Ах, дрянь… Так вот кто меня выдал! И как ты узнал?
– Мне поведал это бывший гений Тибура. Как видишь, от гениев иногда есть польза даже сейчас.
