Текст книги "Я — твоё солнце"

Автор книги: Мари Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава двадцать шестая
Дебора мечется, как пинбольный шарик

Я провела самую восхитительную ночь в своей жизни. И одновременно – самую ужасную.

В кровати было жарко, по всему телу бежали мурашки. Я восстанавливала каждую секунду чудесного происшествия, выдумывая с десяток возможных продолжений, три тысячи завтрашних дней. Я ворочалась, бегала в туалет, возвращалась с постель и снова погружалась изо всех сил в воспоминания, раздувая их, словно сморщившийся воздушный шарик, – пусть ещё поживёт, ещё чуть-чуть – и засыпала, задаваясь тысячей вопросов. Почему?

А как же Адель?

Может, Виктор – коварный соблазнитель?

А может, он… любит меня?

Ага, как же.

Я засыпала, а потом снова выплывала на поверхность.

Гладила Изидора, трепала его жирную тушку.

И снова засыпала.

В конце концов, приоткрыв один глаз, я увидела, как сквозь ставни пробивается тусклый дневной свет.

Я посмотрела время на телефоне.

Сообщение.

«Прости, не знаю, что на меня нашло. Точнее, слишком хорошо знаю – непреодолимое желание. Но у меня есть Адель, я не могу так поступать. Прости меня, Дебора, я конченый идиот. Прости».

Каждое прочитанное слово вонзалось кинжалом, опустошая моё тело до последней капли крови.

Воскресенье было отвратным. Во рту стоял вкус прокисшего молока, пол уходил из-под ног, как и мои мысли из головы. Выключив телефон, я лежала на кровати в темноте. Ноль мотивации.

Мамина голова показалась в дверях к двум часам дня.

– Всё хорошо?

– У меня похмелье.

– Вот как. А тарелка макарон тут не поможет?

– Кто знает.

Я потащилась на кухню. Пока мама молча изучала моё лицо, я вяло жевала. Она с пониманием отнеслась к моей кислой бледной роже.

Убрав со стола, мама отправилась на прогулку с Изидором, а я вернулась в свою комнату, где снова растянулась на кровати без движения.

Я дышала пустотой квартиры.

Попыталась почитать – никак.

Я походила на жирного, рыхлого слизняка, оставляющего блестящие в лунном свете следы.

Кто захочет встречаться со слизняком?

Уж точно не Виктор.

Он выбрал Адель.

Что логично. И очевидно.

Как я могла поверить в нас хотя бы на секунду?

– У тебя точно всё в порядке? – настаивала мама, вернувшись с прогулки.

– Завтра мне будет лучше, не беспокойся.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать?

– Если у тебя есть лекарство от безответной любви, то да. А если нет – вряд ли.

– Мне очень жаль, солнце моё.

От пота волосы липли ко лбу.

Около пяти часов вечера кто-то позвонил в дверь.

А потом забарабанил.

– Это Джамаль! – предупредила мама.

– Скажи, что я ужасно выгляжу…

– Слишком поздно.

Джамаль легонько оттолкнул маму и вошёл в комнату.

Приподняв бровь, мама пристально посмотрела на меня, но я махнула рукой, мол, всё в порядке. Тогда она похлопала Джамаля по плечу и закрыла за ним дверь.

– Вот это дичь.

– Ага. Знакомься с моей истинной сущностью.

Заскрипела крутящаяся ручка ставней.

Я прищурилась – слишком много дневного света.

Джамаль настежь распахнул окно и присел рядом. Тут я поняла, что на мне стрёмная ночнушка с кроликами, а причёска больше к лицу наркоману, проходящему курс лечения в клинике.

– Только вот про ночнушку не шути, пожалуйста.

– Я и не собирался.

Кое-что в его голосе удивило меня – наверное, лёгкая, словно весенний листок, и нежная интонация.

Он всё знал.

– Мне позвонил Виктор.

Я пялилась на свои ступни. Точнее, представляла их, так как они были под одеялом.

– Что за бардак у него в голове, – продолжил Джамаль. – Сложнее, чем с девчонкой.

Наконец я подняла на него влажные глаза.

– Что?

Джамаль неловко улыбнулся:

– Мне очень хочется тебе кое-что сказать, Дебо, но боюсь, ты не очухаешься. Будешь бить меня до одури щёткой для волос или начнёшь распевать «Мельницы моего сердца»…

– Такого не случится.

Джамаль наклонился ко мне и зашептал, будто выбалтывал постыдную тайну:

– Я думаю, что Виктор и вправду в тебя влюбился.

– Словно брошенный камень в гладь живого ручья-а-а-а-а, расползаясь кругами, растревожив себя-а-а-а!

– Сто-о-о-о-оп!

Джамаль рассмеялся. Мне было не до смеха.

– Я ценю твою заботу, но не надо жалости.

Он ответил серьёзным тоном:

– Я говорю правду. Похоже, только он один этого не понимает. Ну и ты ещё, конечно. Отличная из вас парочка.

– Перестань, пожалуйста, – сердито отрезала я, отсекая возражения.

– Но…

– Джамаль, перестань! Хочешь, покажу тебе его сообщение?

Резким движением руки я сунула телефон ему поднос.

– У него есть Адель, он так не может.

– Но хочет.

– Да в задницу его хотелку!

Наши лица оказались в двух сантиметрах друг от друга – мы походили на двух готовых вот-вот броситься в драку котов.

Джамаль отпрянул, уселся, держа спину ровно, и вздохнул:

– Он сказал мне, что сделал большую глупость, но никак не мог устоять.

– Я в курсе, спасибо, если помнишь, я тоже там была.

– Но он не смог устоять, потому что ему очень хотелось, Дебо!

– И что? Если ему захочется мороженого, он стащит из магазина эскимо и свалит, не заплатив?

Джамаль скорчил рожу и поджал губы.

– Не вижу связи.

– А связь тут в том, что всё это слишком просто! Мне плевать на его «хочется». Плевать на его поцелуй. Я хочу быть с ним!

Прижав ладони к лицу, я бешено тёрла щёки и закатывала глаза.

Я же это не вслух сказала… Приди в себя!

Я улеглась на кровать и закрылась одеялом с головой.

– Так ты задохнёшься. Жара – двадцать семь градусов!

– Тем лучше, никто и не вспомнит.

– Ты на день рождения загадала отупеть или что?! – взбесился Джамаль. – Да, он винит себя, говорит, что потерян, – и это нормально! Он встречается с Адель уже целую вечность!

– А, ну да, пожалей его, а обо мне не беспокойся!

Одним глазом я выглянула из-под одеяла: Джамаль потёр лицо ладонями, словно умывался на сухую.

– Прости, Дебора. Прости…

Усталость и тоска всё-таки одержали верх над обидой, и я начала реветь, как потерявшийся медвежонок.

– Дебо…

Плотину прорвало. Она рассыпалась. Я пыталась законопатить пробоины, накидать мешков с песком, подавить грусть, не сдаваться, держаться, но было слишком поздно: я орала как потерпевшая, икая и заливаясь слезами:

– Я НЕ… НИЧЕГО НЕ… НИКОМУ НЕ ГОВОРЮ… ВСЁ… ПОД… КОНТРОЛЕМ! ВСЁ!! ВСЁ!! Я ХРАНЮ… СВОЙ… СЕКРЕТ… СЕКРЕТ… ДЕЛАЮ… В-ВИД… ЧТО… ВСЁ… ХО… ХОРОШО… И ВОТ… Я ВО… БОЛЬШЕ… НЕ МОГУ!! СТРА… СТРАДАЮ… ТУТ… ME… МЕСЯЦАМИ… В ТИ… ТИШИНЕ… А ВСЕМ… ПО… ПОФИГ… Я БО… БОЛЬШЕ… НЕ МОГУ… СО… СОВСЕМ НЕ МОГУ!!

Джамаль пытался унять истерику: обнимал меня, гладил по лицу, прижимал к себе. Но из меня лило сильнее, чем мартовские ливни, я кричала, стонала, выплёскивала копившиеся месяцами напряжение, неоправданные надежды, воображаемые воркования, разочарования и пренебрежение здравым смыслом.

– Тише… тише… Он же не злодей, он не играет с тобой, это всё, что я хотел сказать, Дебо. Прости, что не обратил на это должного внимания.

– Бу-у-у-у-у-у-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

Изидор скрёбся под дверью так громко, что Джамаль открыл ему. Я воспользовалась моментом, чтобы найти носовой платок и высморкаться. Позорный пёс вошёл, качаясь в такт виляющему облезлому хвосту, бросил на меня взгляд, полный нежности, и медленно запрыгнул на кровать.

Так медленно, что я рассмотрела качающийся в воздухе живот и развевающиеся уши.

– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!

Мама бросилась ко мне в комнату.

Я очутилась тридцатью сантиметрами ниже. Задница застряла между сломанными рейками, пока Изидор сидел на моей спине и вылизывал мне лицо – ощущение было, как от скраба с ароматом протухших тефтелей. Я не могла даже отпихнуть пса: сложившись пополам и застряв, я походила на кусок индейки в сэндвиче из матраса. Джамаль ржал и хлопал себя по бёдрам.

– ОН СЛОМАЛ МОЮ КРОВАТЬ! ЭТОТ ЖИРНЫЙ ТОЛСТЯК СЛОМАЛ МОЮ КРОВАТЬ! – орала я, так и не решив, плакать или смеяться. – ТЕОРЕМА НЕПРУХИ ТОЧНО МЕНЯ НЕВЗЛЮБИЛА!

Я сжимала кулаки, чтобы вопить ещё громче, но пошевелиться уже не могла.

– Теорема чего?!

Джамаль заржал ещё громче, пока мама поджимала губы, стараясь не последовать его примеру.

Она глубоко вдохнула и заговорила так серьезно, как только могла:

– Успокойся. Изидор всё правильно сделал. Давно пора поменять эту кровать.

– Я УМРУ СТАРОЙ ДЕВОЙ! У-У-У-У-У-У-А-А-А-А-А-А-А!

Решено: буду дальше реветь.

– Я могу тебя заснять?

Джамаль достал телефон.

– И этот человек называет себя моим другом!

Мама, у меня ужасные друзья! ДОСТАНЬ МЕНЯ ОТСЮДА!

Я сражалась с кроватью, но всё равно оставалась в плену у матраса. Джамаль щёлкал объективом:

– Улыбайся, Дебора, ну-ка подвинься немного! Ах, да, ты же не можешь…

– КОЗЁЛ! МАМА, ДОСТАНЬ МЕНЯ ОТСЮДА!

Тут мама не выдержала.

И заржала, пока довольный своими проделками Джамаль стучал кулаком по стене, выставляя клыки напоказ. Эти двое точно задохнутся.

Изидор присоединился ко всеобщему веселью и решил погоняться за собственным хвостом, закружившись волчком. С каждым шагом он давил на меня всё сильнее и доламывал оставшиеся в живых рейки.

– А-А-А-АЙ! ПОМОГИТЕ! СКОРЕЕ! У МЕНЯ СЕЙЧАС СЕЛЕЗЁНКА ЛОПНЕТ!

Продолжая хохотать, мама отпихнула Изидора и взяла меня за руку, чтобы вытащить из этой ловушки.

Ну и вонь из пасти! Какой ужас! Лежать, Изидор! Лежать!

Каждое произнесённое слово провоцировало новые раскаты хохота, к которому я в итоге присоединилась, пока мама с Джамалем тянули меня, словно тряпичную куклу, приговаривая: «Раз, два, взяли! Раз, два, взяли! Ну блин, ну вылезай!»

Хлоп – я наконец-то выскользнула из матраса-людоеда.

Едва оказавшись на ногах, я бросилась в ванную смыть тонну слюней, скопившихся на лице.

Смывая всю эту вонь под душем, я смеялась уже в одиночестве.

И почти забыла о Викторе – надо же.

Однако вечером так просто выкрутиться не удалось.

Я позвонила Элоизе и обо всём рассказала.

Её воодушевление быстро сдулось.

– С каких пор у парней всё так сложно?

– Ну знаешь, не всем так повезло встречаться с одноклеточным, – ответила я.

– Ты права, – сдалась она. – Но Виктору точно можно присудить Филдсовскую премию по геморрою.

– Вау, Элоиза, с каких пор ты знаешь о существовании Филдсовской премии?

– С тех пор, как начала читать «Ле Монд», ха-ха.

– Да ладно?!

– Преклонись передо мной.

– Конечно, госпожа.

Мы обе просто дышали в трубку: между мной и Элоизой наладилась волшебная связь, волна, которую тишине не разрушить. От молчания она была только прекраснее: я не думала, что обязательно должна что-то сказать, а просто чувствовала присутствие Элоизы тут, рядом со мной.

– По шкале от одного до десяти, где десять – это максимальный уровень боли, ты бы сколько дала? – спросила она некоторое время спустя.

– В плане задетого самолюбия – пять из десяти. А вот тоска тянет на шестнадцать.

– Чёрт, Дебо.

– Не надо, а то я снова разрыдаюсь.

– Чёрт…

– Прекрати-и-и.

– Блин, какашечка.

– Ага-а-а-а-а.

Джамаль помог нам вынести разломанное реечное дно, так что я лежала на матрасе, брошенном прямо на паркет.

– Я боюсь возвращаться в Питомник, – произнесла я на одном дыхании.

– Осталось месяц продержаться.

– Да, но каждая проведённая с ним минута похожа на очередной оборот дрели прямо в сердце. Оно вообще скоро сморщится, как печёное яблоко.

– Ох, моя Дебо… Ты ответила на его сообщение?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю, что ответить. «Ты и вправду козёл, но я всё равно тебя люблю»?

– Как вариант.

– Но он и так это знает!

– Возможно… Я буду ждать тебя завтра утром у твоего дома, хорошо?

– Окей.

– Можем пойти днём в библиотеку. Финишная прямая. Купим что-нибудь пожевать и будем готовиться к экзаменам.

Элоиза только что предложила заниматься вместе.

Повторяю: Элоиза только что предложила мне заниматься вместе.

– А Эрванн?

– Он считает, что я такая секси, когда учусь. Скорее всего, пойдёт вместе с нами.

– Думаешь?

– Ага, будет на меня смотреть.

– Ох.

– Кто знает, может, и он когда-нибудь откроет книгу.

– Ты права.

– До завтра, Дебо; постарайся немного поспать, хорошо?

– Ага. Ты тоже.

– Спокойной ночи, моя какашечка.

– Спокойной ночи, моя козочка.

Глава двадцать седьмая
В которой, возможно, Дебору ждут сюрпризы и откровения

В понедельник я проснулась гораздо раньше положенного с кучей губок для мытья в животе. Мама тоже уже поднялась, приготовила для меня кофе и ждала на кухне.

– Я не очень голодна, – отказалась я от истекающих мёдом тостов, хотя обожаю их.

– Ты всё ещё не хочешь рассказать мне, что происходит?

– У меня разбито сердце.

Мама отдала мой тост выжидающему под столом Изидору.

– Виктор?

– Угу.

– А Джамаль?

– А что Джамаль?

– Такой милый парень.

– Я согласна, но он мне не нравится. И, если уж ты хочешь всё знать, он больше по мальчикам.

– По Виктору?

– Поначалу да, но теперь нет.

Вдруг я осознала, что верчу в руках тост с черничным вареньем. И рассказываю маме интимные подробности из жизни. Мы разговариваем, лицом к лицу. И мне не неловко. Я говорю ей правду без всяких стеснений. Больше не нужны безопасные посредники в форме писем, больше не надо держаться на вежливом расстоянии. Мы общаемся. Конечно, немного взвинченно, на грани эпилепсии, но главное – говорим.

Я улыбнулась, и вдруг позвонили в дверь.

Мама вытаращилась и пошла открывать.

– Я принесла круассаны! – пропела Элоиза, запечатлев звонкий чмок на моей щеке, всё ещё пропитанной вчерашними слезами.

Я взглянула на часы: ещё пятнадцать минут до выхода.

И взяла круассан.

Чем ближе мы подходили к Питомнику, тем больше я разваливалась на части, словно меня сделали из воска и сунули под палящее солнце Сахары. Хлюп-хлюп. Падение неминуемо.

– У меня не получится.

– Всё у тебя получится. Ему тоже надо столкнуться с ситуацией.

– Да плевать на него.

Но Элоиза была права.

Хотелось бы мне превратиться в крошечный нейрон, способный пробраться к Виктору в мозг и понять, как там всё устроено, узнать, что он чувствует, и даже как-то повлиять на его мысли: «Целуй Дебору, целуй Дебору…»

Листва уже полностью распустилась, и весенние деревья ликовали, радовались новым зелёным одеждам. Я любовалась ими, чтобы отвлечься от дороги, от выхлопных труб и неминуемого столкновения с Виктором. Я бы с большей радостью пережила столкновение с астероидом накануне Армагеддона.

Придётся сидеть с ним в одном классе, ходить по одному двору, по тем же коридорам. Придётся стерпеть его мягкую походку, непослушные волосы, трёхдневную щетину, выплывающую из-за поворота. Придётся привыкнуть к мысли, что я могу с ним столкнуться, что он вот-вот появится, пройдёт в нескольких сантиметрах от меня. Он будет одновременно везде и нигде. Мне захочется с ним встретиться. Я даже буду ждать.

Пытка.

– Если бы у тебя было приворотное зелье, ты бы дала его Виктору? – ни с того ни с сего спросила Элоиза.

Не думаю. Мне бы хотелось, чтобы он любил меня по-настоящему.

Погрузившись в эти размышления, я вдруг заметила его.

Он меня ждал.

Пути назад не было: Виктор меня заметил и уже отошёл от стены в мою сторону.

– Я сейчас блевану.

– Спокойно, я вас оставлю. Сила и достоинство! – прошептала Элоиза.

Она ускорила шаг, и Питомник проглотил её. Виктор стоял передо мной.

– Хей…

– Привет.

Нет! Что угодно, только не эта надутая рожа, полная упрёков, Дебора! Я хочу казаться спокойной, уравновешенной, а не выпрашивать у него внимания!

Чуть высокомерный, он стоял напротив и трепал волосы.

– Ты получила моё сообщение?

Я кивнула. Вспомнив вкус его губ, я старалась не смотреть на них, но при этом вытягивала свои, как идиотка.

– Ты мне не ответила.

Наблюдательный.

– А ты на какой вообще ответ надеялся? Информативный, типа «Ок, Роджер, всё понятно, отбой»?

Виктор уставился на меня. Его лицо вытягивалось с каждой секундой, будто стало жидким.

– Или успокаивающий, типа: «Не беспокойся, ты не козёл, дело во мне, бедняжка»?

Тут Виктор совсем опешил:

– Нет, но…

– Или мольбы типа: «О нет, только не это. Виктор, помолчи. Дарлинг, помолчи, ты меня убиваешь, тише, тише!»?

– Да нет же!

Я говорила всё громче:

– Или ответ камикадзе: «Прощай, Виктор! Прощай, жестокий мир!»? Или же шуточки типа: «Не парься, я просто хотела проверить, хорошо ли ты чистишь зубы, кстати, навскидку, похоже, ты не пропускаешь визиты к стоматологу!»?

– Дебо…

– К твоему сообщению невозможно придумать подходящий ответ, Виктор. У тебя есть Адель? Ну хорошо, пусть будет Адель, мне нечего добавить.

Я скрестила руки на груди и направила на него, надеюсь, испепеляющий взгляд. В его глазах мелькнула тень волнения, но, наверное, мне показалось.

– Ты права, прости. Я идиот.

И вот снова – он ушёл. Быстрым шагом отправился прятаться в Питомнике.

Да, ты конченый идиот. Дырка от бублика. А мне остаётся лишь подобрать с земли пыльное самолюбие и скрутить его в бараний рог.

Вокруг почти никого не было. В 8:07 все уже сидели на уроках.

Я утёрла предательскую слезу, которая уже нависла на ресницах, и жалко побрела в Питомник.

Неделя длилась чуть ли не месяц.

На переменах я пыталась занять себя чем угодно, лишь бы не пялиться на Виктора и казаться естественной, но это стало настоящей пыткой: чем дальше, тем больше меня к нему тянуло.

Я скучаю по нему. По его юмору, по жестам – по нему.

В моменты слабости я подхожу к их с Джамалем парочке и стараюсь изо всех сил делать вид, что всё нормально. В результате я начинаю напоминать змею, проглотившую мамонта, и сбегаю через тридцать секунд.

Элоиза ходит со мной в библиотеку каждый день. Конечно, сказочной сосредоточенностью она не отличается, но у неё мощная мотивация, за которой я с удивлением наблюдаю, когда Элоиза прячется за книжной обложкой.

С чего вдруг такие перемены? Из-за недавнего опыта? Из-за разговоров с моей мамой? А может, на неё напало чувство ответственности? А вдруг всё вместе?

Элоиза меня поражает. И ошеломляет.

Моя изящная козочка.

Джамаль пред ложил устроить вечеринку с «изящными трупами», но у меня не было сил. Я так и сказала. Тут можно и не отговариваться.

– Гертруда по тебе скучает. Зайдёшь в воскресенье? Заварим чай, скормим ей кузнечика-другого?

Я согласилась, но вечер провалился. Без Виктора квартира Джамаля казалась слишком большой.

Так странно: очень чего-то хотеть, потом на мгновение получить, понять, что это лучше, чем в самых смелых мечтах, а потом – пум – лишиться этого в следующую секунду.

Дни волочились с какой-то проклятой медлительностью. Почему время всегда замедляется, когда не надо?

Я стала гулять с Изидором всё дальше и дальше. Мы часами бродим вместе: я, он и армия пакетиков, которая лежит отныне в каждом моём кармане. Я засыпаю лишь посреди ночи, когда сон наконец берёт верх.

Однажды ночью мама подняла невообразимый шум. Я только-только уснула… В три часа ночи. Несмотря на любопытство, я осталась в постели. Хотя так было невозможно догадаться, чем она там занимается. На следующий день я увидела маму на кухне: вид у неё был сосредоточенный, однако не имел ничего общего с тем, прошлым, тараканьим.

Но я всё равно внимательно изучала её лицо.

Надо признаться, что скрытности у меня как у гориллы на балу, потому что она вдруг воскликнула:

– Ну имею я право на бессонницу или нет?!

Одна неделя мучений закончилась.

Не успела я выдохнуть, как следующая уже протянула мне руки для крепких объятий. Потом ещё одна, бегущая навстречу концу уроков, года и бесповоротному расставанию, которого я так жду и боюсь.

Несколько раз я обедала с отцом, но не говорила о Викторе ни слова. С ним забор вокруг интимных подробностей никогда не рухнет. Да и понятия не имею, как ему об этом рассказывать, лениво размахивая вилкой: «Я пережила поцелуй века с парнем, в которого по уши втрескалась, но через девятнадцать секунд он вдруг передумал».

Предпочитаю сообщить отцу, что получила подтверждение своего блестящего будущего: меня зачислили в университет на будущий год. Кажется, ему полегчало – как мало нужно для счастья.

Во время нашего второго обеда (чечевичный суп, пирог с баклажанами и бразильским орехом, органический смузи из моркови, бананов и имбиря – я уже переживаю, что папа вдруг стал гурманом на диете) он затронул тему летних каникул.

– Я снял домик в Дордони на три недели. Элизабет там будет, но не всё время. Так ты сможешь выбрать момент, если вдруг захочешь приехать.

Я был бы очень-очень рад, но хочу, чтобы… всё прошло гладко. Чтобы ты сама захотела.

Его чуткость тронула меня, как и желание снова со мной общаться. Что же касается его рвения представить мне ту, которая заменила маму в его сердце, то… что ж, это нормально. Теперь мне надо свыкнуться с этой мыслью. Что непросто. Я боюсь возненавидеть её. К тому же что подумает мама? Что я ускользаю от неё? Что перешла на сторону отца? Что бросила её? Не могу об этом заговорить с папой. Просто сил нет.

Как же родители бесят иногда.

– Поверь, папа, мне не терпится уехать на каникулы, но для начала надо сдать экзамены. Пока что каникулы кажутся мне чем-то нереальным. Пока что они заперты в маленькой коробочке и выглядят очень размыто.

– Ты можешь передумать в любой момент.

Следующая трудовая неделя испарилась, оставив вместо себя выходные. Время растянулось. Я тонула в конспектах, а сны возвращали меня к Виктору и тому поцелую – жизнь раскололась надвое.

Когда-нибудь я об этом забуду.

Но ночью всё начинается заново.

Время от времени Джамаль заглядывает к нам. Мы задаём друг другу вопросы, обсуждаем темы по истории, говорим по-английски, поправляем друг друга и болтаем о Тео, развалившись на моём матрасе.

Джамаль быстро понял, что Виктор – запретная тема.

Что мне больше не хочется о нём говорить.

Одного его имени достаточно, чтобы он материализовался и напомнил, что жив и отверг меня.

Я предпочитаю его избегать и делать вид, что он принадлежит миру сновидений – тогда действительность не кажется настолько уродливой.

Наступило двадцать седьмое мая, последний день занятий.

Экзамены начнутся через две недели.

Не обращая внимания на голубое небо, палящее, как сгоревший метеорит, я укуталась в одеяло и залипла на сериал.

22:36.

В дверь моей комнаты постучали.

– Да?

Словно ниндзя, мама проскользнула внутрь – её передвижения, не тревожившие ни пылинки, меня пугали. Я тут же выпрямилась.

– Что случилось?!

– Ничего! Удивительно, что ты до сих пор так волнуешься!

Я не сводила с неё глаз.

– Забираю свои слова обратно, прости. Это не удивительно, а правильно, взвешенно и совершенно оправданно, – поправила она саму себя.

– Так-то лучше.

Она присела рядышком на край матраса. И тут произошло кое-что безумное: мама погладила меня по лбу.

Я замерла.

Мама у меня не из тех, кто демонстрирует свою любовь. Скорее, наоборот.

– Дебора, мне нужно тебе кое-что сказать.

– О нет… Ты решила отправиться вокруг света на самокате? Ты переедешь к махарадже в Индию?

Ты перешла в джайнизм? Ты… кого-то встретила?

– Выдохни.

Я сжала кулаки. Мама заметила этот жест, мягко их расправила и глубоко вздохнула:

“ Я бы хотела, чтобы ты отправилась со мной завтра в галерею «Левиафан».

Я целиком превратилась в кусок мрамора, не способный выдавить ни звука.

– Ровно в семь часов вечера. Я бы хотела, если это возможно, чтобы ты пригласила Джамаля и Виктора.

– Но… в-честь-чего-они-почему-завтра-ты-уверена-я-думала-это-баловство-и-всё-прошло?

– Вы-дох-ни.

Я послушалась.

– Ты знаешь адрес?

Я залилась краской:

– Да.

– Я так и думала.

Она встала и похлопала по коленям.

– Завтра в семь часов, все трое.

– Хорошо.

– И никакой слежки до этого!

– Клянусь мамой, клянусь папой.

– Отлично. Спокойной ночи, солнце моё.

– Спокойной ночи, мама.

Это ещё что за новости?!