Текст книги "Грибная красавица (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дорогожицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
– Стоять! Вы арестованы!
Я резко развернулась и помчалась обратно, вверх по лестнице. Красавчик выругался, кинул приказ стражникам окружить поместье и бросился за мной следом. Маска защищала от едкого дыма горло, но не глаза, которые начало разъедать. Поэтому я закрыла их, мысленно вспоминая планировку кабинета, и стала пробираться к окну. Рванув на себя оконную раму, я позволила себе наконец открыть глаза. Свежий ночной воздух ворвался в кабинет, рассеивая дым. Я перемахнула на крышу рядом стоящей хозяйской постройки и, как заяц, помчалась вперед, к ограде. Сзади услышала окрик инквизитора, потом руку в плече ожгло острой болью. Мерзавец метнул в меня кинжал и попал! Как прибить колдовское отродье, так ему дурно, а как метнуть кинжал в безоружного воришку, так рука не дрогнула! Слава Единому, кувшин в заплечном мешке был цел. Я перемахнула через ограду и скрылась в переулке.
ГЛАВА 16. Инквизитор Тиффано
Проклятье! Дерзкий вор был так близко и все равно успел удрать! Но, кажется, кинжал попал в него! Я стоял возле открытого окна и сжимал кулаки в бессильной ярости. Негромкий стон позади вернул меня к действительности. Кардинал Ветре лежал без чувств, а его служка судорожно скреб пальцами пол. Из его плеча торчал кинжал, на полу образовалась лужа крови. Огонь стремительно пожирал бумаги на столе, шкафы были объяты пламенем. Я стал вытаскивать служку и кардинала из кабинета, отдав приказ стражникам сбивать огонь. К удушающему едкому запаху дыма и гари примешивалась странно-знакомая сладковатая вонь, под ногами хрустело стекло. Наклонившись и подняв один из крупных осколков, я заметил обрывок наклейки с таким знакомым почерком. Страшная догадка пронзила разум! Бросившись собирать остальные осколки, я осознал, насколько это бесполезно. Все было разбито и раздавлено на мелкие части, а колдовское зелье разлито по полу, стремительно испаряясь от невыносимо жаркого пламени. Проклятье! Внизу послышались голоса, я узнал судью Валуа. Выпрямившись, я уже был готов признать поражение и стерпеть выговор, но тут заметил мерцающую надпись на стене, выведенную колдовским зельем.
"Я никогда не устраивал поджог, не крал улик и не похищал письмо. Но раз вы посмели обвинить меня в этом, пришлось наверстывать упущенное!" И стилизованное изображение крыла. Серый Ангел!
Я слышал недовольный голос отца Валуа в коридоре и с ужасом осознал, что сейчас он поймет, что письмо вовсе не было украдено Серым Ангелом. Я бросился к стене и попытался вытереть часть надписи, но проклятая слизь подсохла и не оттиралась. Отчаянно осмотревшись кругом, я наткнулся взглядом на лужу крови, зачерпнул рукой и затер часть надписи, потом добавил брызг еще на остальные слова, чтобы не получилось слишком подозрительно.
Успел как раз вовремя. Острый приступ кашля согнул меня в три погибели.
– Что здесь произошло, господин Тиффано? – отец Валуа прижимал ко рту платок, его суровый взгляд сверлил меня.
– Ваша честь, мы не успели. Все улики были уничтожены, теперь уже действительно Серым Ангелом, – я кивнул головой на надпись на стене.
Судья сузил глаза и впился взглядом в надпись. Его лицо побагровело, вены на шее вздулись.
– Мерзавец! Вы должны поймать этого наглеца! Как вы вообще могли допустить, что он опередил нас? Вы понимаете, что это значит?
– Да, ваша честь. – Я склонил голову, признавая свою вину. – Я ранил вора, поэтому уверен, что скоро мы поймаем его.
– Что-нибудь можно спасти? – судья кивнул головой на месиво на полу из стекла и слизи.
Я отрицательно покачал головой.
Я столкнулся с Лидией в дверях, она откуда-то возвращалась, странно бледная и задумчивая. Несмотря на позднее время, почти полдень, в пекарне было много людей, аромат сладкой сдобы кружил голову.
– Вы пожаловали раньше, мы ждали вас только к обеду, – Лидия как ни в чем не бывало улыбнулась мне и потащила в дом. – Я не уверена, что Мартен успел приготовить для вас яблочный пирог к обеду. У него теперь много заказов…
Я невежливо ответил:
– Я не голоден. Почему вы не дождались меня после суда? Где вы были?
– Вы не поверите, – она лукаво улыбнулась. – Мне пришлось взять на себя заботу о несчастных сиротках.
– Вот уж действительно не поверю!
– Пойдемте, покажу.
Она потащила меня на кухню, к большой плетеной корзине, устеленной старым пледом. Я с удивлением увидел четверых пушистых щенков, едва открывших глаза.
– От одного я уже избавилась. Осталось пристроить остальных. Кстати! Возьмете себе щенка, господин инквизитор? Будет не так скучно и одиноко коротать вечера…
– Нет, спасибо. Я просил вас дождаться меня! Вы всерьез думаете, что я поверю в вашу добродетельную заботу о щенках? Не смешите меня!
Лидия обиженно надулась.
– То есть, щенка вы не возьмете? Неужели придется их топить…
– Хватит.
– Давайте поднимемся ко мне в кабинет, здесь слишком шумно. Я велю Тени подать чай и что-нибудь съестное.
В кабинете царила полутень, но я заметил на стене, возле книжного шкафа замытый красный потек. Я вопросительно кивнул на него головой и спросил:
– Что случилось?
– Ах, это… Креманка малинового варенья неудачно попалась под руку, дурное настроение, знаете ли. Не обращайте внимание. Садитесь.
Я сел в мягкое удобное кресло, Лидия разместилась напротив, вольготно скрестив ноги и задумчиво меня рассматривая. У меня было много вопросов, и теперь я даже растерялся, не зная, с чего начать.
– Как вы нашли профессора Кривожа?
– Милый мой господин инквизитор, – томно протянула Лидия. – Я искала не его. Я искала первую жертву колдуньи. Один знакомый магистр как-то сказал, что для того, чтобы понять всю картину, надо обратиться к первоистокам. Он был ученым и думал, что важно понять и рассчитать движущую силу и траекторию летящего камня. А я вот всегда думала, что гораздо важнее понять, что двигало человеком, чья рука бросила этот камень. Именно поэтому я стала искать, когда, как и, главное, почему колдунья преступила черту. Поговорила с профессором Куциком, он упомянул, что была какая-то темная история в Академии, связанная с помчицей. Назвал имя профессора Кривожа. Мне понадобилось почти три дня, чтобы его найти, но у меня получилось. Вместе с ним я нашла Анну Малко. Господи Единый, ну неужели, когда вы допрашивали фальшивую дочь помчицы, неужели не поняли, что она просто не может быть дочерью помчицы? Ни малейшего сходства!
Я покачал головой:
– Она могла пойти в отца, а не в мать.
– Едва ли. Темные глаза помчицы, темные глаза у помчика. Ну вы же видели его портрет в поместье! У двух кареглазых родителей едва ли может быть ребенок с голубыми глазами.
Дверь открылась, зашла Тень с подносом. Две ароматные чашки чая и наспех приготовленное угощение: ломти черного свежего хлеба на хмелю, щедро покрытые маслом, креманка с вареньем. Я против воли сглотнул голодную слюну.
– Угощайтесь, господин инквизитор. – Тень поставила поднос на столик. – Скоро уже Мартен поспеет с обедом. Его яблочный пирог уже почти готов, подождите чуток.
– Спасибо, – мне было неловко огорчать бедную невольницу тем, что я не собираюсь оставаться на обед.
Лидия проводила Тень лукавым взглядом, поерзала в кресле и вздохнула.
– Она слишком привязалась к девчонке, теперь тоскует и бродит по дому в поисках, кому навязать свою заботу. Думаю, придется оставить себе одного из щенков…
Меня покоробил ее пренебрежительный тон.
– Куда вы дели девочку?
– Отдала, конечно. В семью портного Изхази, вместе с одним из щенков, в нагрузку, так сказать. Так что теперь ее зовут уже не Верочка, а Евочка.
– Дурацкая затея! Вы же сами должны понимать… – я осекся, осознавая, что спорить все равно бесполезно.
– Время покажет, господин инквизитор, кто из нас дурак, – Лидия подвинула мне чашку с чаем, слегка поморщившись. – Угощайтесь. Антон заварил чай по своему особому рецепту.
Я сделал глоток из вежливости, покосился на закуску.
– Кого из стражников вы подкупили, чтобы достать зелье для помчика Картуа?
– Неужели вы правда думаете, что я вам скажу? У меня есть свои маленькие секреты, господин инквизитор. Да пейте уже чай и не коситесь на закуску, ешьте.
Я вцепился в чашку со злостью.
– Это вы передали документы с деловыми соглашениями колдуньи воягу Хмельницкому?
Лидия пожала плечами и снова скривилась:
– Не помню, может я, а может и нет…
– Не юлите! – я резко поставил чашку, она негромко звякнула на блюдце. Какая духота в комнате! – Это могли быть только вы! Зачем вы превратили заседание суда в дешевое представление? Зачем воягу продвигать меня в городской совет, если только не с вашей подачи?
– Кто же знает этих воягов… – насмешливо протянула Лидия, подвигая ко мне закуску. – Может, вы его так впечатлили на заседании, что он не смог устоять?
– Вы постоянно лжете! Письмо от епископа, которое вы якобы сожгли, потом оно вдруг…
– А разве я лгала? – Лидия удивленно приподняла бровь. – Вы сами решили, что оно сгорело, я просто не стала вас разубеждать… Чай остынет, а хлеб обветрится. Ну не дуйтесь на меня. Все же получилось, верно?
Я сделал глоток чая и откусил кусочек хлеба. Вкус чая действительно был необычным, горьковато-сладким и ароматным. Меня бросило в жар, кровь прилила к голове.
– И кстати, господин инквизитор, когда вы собираетесь расплачиваться?
Я поперхнулся чаем. Лидия встала и услужливо похлопала меня по спине, не обращая внимания на мои протестующие жесты. Меня спас Антон, который как раз зашел в кабинет.
– Угощайтесь, господин инквизитор, – он поставил на столик блюдо с нарезанными фруктами и свежими ягодами. Я удивленно спросил, кивая головой на тарелку:
– Это вишня? Откуда?
– Достать можно что угодно, если есть желание, господин Тиффано, – Лидия аккуратно взяла одну ягоду и покрутила ее, рассматривая с каким-то странным выражением лица. Ее пальцы, удивительно изящные, казались выточенными из белого мрамора. Меня опять бросило в жар. – Угощайтесь, вишня очень вкусная и сладкая.
Я последовал ее примеру, жажда терзала меня все сильнее.
– Я слышала, что вчера ночью случился пожар в резиденции кардинала… – Лидия вопросительно посмотрела на меня. – Кажется, Святому Престолу надо всерьез задуматься о пожарной безопасности, не находите?
– Если собираетесь что-то выведать, то не утруждайтесь. Я вам ничего не скажу. И кстати, я не собираюсь далее потворствовать вашим капризам. Так что вы совершенно зря старались с моим назначением в городской совет. Почему здесь так душно?
– А вы всерьез думаете, что можете сказать мне то, что я еще не знаю? – Лидия рассмеялась, ее негромкий мелодичный смех возбуждал странные греховные мысли. Да что же такое творится? – Как у вас перед носом Серый Ангел поджег резиденцию кардинала вместе с уликами, как вы не смогли его поймать, как…
– Довольно!
– А ведь я бы могла вам помочь в его поимке… Не бесплатно, сами понимаете…
Кровь стучала в висках с оглушительным звоном, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Это определенно не из-за жары!
– Что вы подмешали мне в чай? – Я поднялся с кресла, опираясь на его спинку. Лидия насмешливо смотрела на мои усилия.
– Собственно, ничего особенного. Просто немного кошачьей травы, для смелости. Должны же вы со мной рассчитаться…
– Дрянь! – разум туманился, я вдруг отчетливо понял, что ноги стали совсем ватными. – Как вы посмели? Она запрещена…
Кошачья трава являлась сильным возбудителем, часто использовалась в борделях, но потом ее запретили, из-за значительного количества смертей от сердечной недостаточности. Я двинулся к двери, намереваясь как можно скорее выбраться на воздух, но Лидия преградила мне дорогу.
– Вы не уйдете отсюда, пока не рассчитаетесь по долгам, господин инквизитор.
Я чувствовал ее пьянящий аромат и такую соблазнительную близость.
– Уйдите с дороги! – я протянул руку, хватая ее за плечо и намереваясь отодвинуть с пути. Она негромко охнула. Едва коснувшись и ощутив пленительную хрупкость ее плеча, понял, что совершил роковую ошибку. Разум проиграл битву греховному желанию плоти, потому что в следующий миг я впился в ее губы. Искреннее желание сделать поцелуй грубым и коротким, чтобы можно было тут же оттолкнуть от себя Лидию, мгновенно растаяло, стоило лишь ощутить вкус сладкой вишни на ее мягких податливых губах. Меня затягивало в обжигающе горячий водоворот страсти, я вдыхал ее влекущий запах и словно пил из ее уст сладкий яд. Последним усилием воли я попытался оттолкнуть ее от себя, моя рука соскользнула с ее плеча и опустилась ниже. Даже сквозь тонкую ткань я почувствовал, как тяжелое полукружие ее груди легло в мою горячую потную ладонь, а ощущение мгновенно затвердевшего соска вдруг откликнулось острой тянущей болью внизу живота. Мучительный стон, вырвавшийся у меня, прогнал последние остатки воли. Лидия прижалась ко мне всем телом, обвив руками мою шею. Я оторвался от поцелуя лишь затем, чтобы прильнуть к нежному изгибу ее шеи и ощутить мерный ток крови под белоснежной кожей, который отдавался эхом у меня в висках. Ее рука спустилась ниже, к поясу, к вздыбленной греховным желанием плоти, и на короткое мгновение меня вдруг отпустило из дьявольского плена, я словно наяву услышал цинично-насмешливое напутствие отца Валуа. Этого хватило ровно на то, чтобы оттолкнуть Лидию от себя. Я задыхался и с ужасом понимал, что бездыханный могу позорно упасть к ее ногам.
– Довольно! Этого довольно, надеюсь… – Я остервенело толкал дверь, пытаясь открыть. Проклятье, заперто! – Немедленно выпустите меня!
Я не смотрел на Лидию, боясь, что не выдержу.
– Господин инквизитор, вы знаете, что для мужского здоровья крайне вредно воздержание, особенно когда… – Ее голос был тих и вкрадчив, продолжая терзать мой разум и испытывая волю.
– Замолчите! – я заколотил в дверь. – Немедленно выпустите меня, иначе я выломаю дверь!
Лидия вздохнула и отступила:
– Дверь не заперта. В другую сторону. И застегнитесь, сделайте одолжение, не пугайте посетителей…
Я рванул дверь на себя, вылетел из комнаты в коридор, а вслед мне несся ее тихий мелодичный смех, от которого закипала кровь, и туманился разум. Я набегу плотнее запахнул на себе мантию, кубарем скатился вниз по лестнице и выскочил на улицу, не обращая внимания на удивленные лица и вопросительные взоры. Я продолжал нестись, пока не оказался на торговой площади, которая стремительно пустела. Одинокие прохожие и торговцы не обращали на меня никакого внимания, спешно стараясь найти укрытие, поскольку с моря на город надвигалась сизая громадная туча. Я застыл посреди площади, прикрыв глаза и дрожа всем телом, погружаясь в спасительную пустоту молитвы и медитации, и стоял так до тех пор, пока первые тяжелые капли летнего ливня не ударили меня по лицу, смывая уличную грязь и даруя прощение грешным желаниям.
Бонусный рассказ – история Тени
Рисуя смерть
– Простите меня, святой отец, ибо грешна я, – женщина склонила голову перед священником.
– Поведай, что тебя тревожит, и станет легче, – отец Георг был стар, но его ясные синие глаза лучились мудростью.
Он поднял женщину с колен и усадил на скамью со словами:
– Негоже стоять на холодном полу, да и мне легче сидеть. Прошу тебя, дочь моя, расскажи все с самого начала. Я никуда не тороплюсь.
Женщина неловко присела рядом, опустила глаза, ее голос был тих и печален.
– Госпожа смутила мои мысли, и теперь я сомневаюсь. Возможно ли, что она прознала обо мне то, что я сама скрывала от себя? Сколько себя помню, я всегда рисовала что-нибудь. Сначала мои родители не обращали на это внимание, а потом… Я была младшим ребенком, меня всегда баловали и никогда ни в чем не отказывали. Поэтому меня вместе с сестрой отправили учиться рисунку у лучших мастеров. И очень скоро я превзошла учителей, мои рисунки стали заказывать богатые и знатные…
– Тень, твои рисунки изумительны, я никогда не видел подобного мастерства, – подбодрил старик замолчавшую женщину.
– Но хозяйка говорит, что я безумна, потому что другие так не умеют… Вы знаете, святой отец, какое неизъяснимое наслаждение доставляет запечатленная на холсте красота? Я находила ее везде, в любом человеке. Смотрела на рябую тощую девицу, а видела, какая у нее совершенная форма носа. Глядя на уродливого карлика в цирке, я видела лишь его глаза, печальные и до дрожи прекрасные своей глубокой синевой. Замечала толстую крикливую торговку на рынке, а видела ее густые черные волосы, льющиеся тягучей смолой в косе.
В церковь неслышно зашла высокая худая девушка и замерла, услышав разговор.
– Знаете, однажды мне заказал портрет один очень знатный вельможа, княжий воевода, что командовал солдатами, бывал в сражениях, проливал кровь. Этот мужчина до одури боялся тещи, очень старой и богатой помчицы, которая держала в страхе всю семью. Старая карга, как он ее называл, была строгих правил, и брак своей дочери до сих пор считала мезальянсом, хотя у нее уже были внуки и правнуки. Вельможа очень просил угодить с портретом его теще, и я согласилась. Когда я впервые ее увидела, то просто застыла. Для них она была старым чудовищем, которое изводило всю семью бесконечными капризами, а я… Я видела перед собой юную гордую девушку, с изящным профилем и сильным подбородком. А ее глаза! В них было столько огня и упорства, что это просто завораживало… Я написала ее портрет. Только на нем она не была старухой, а вновь стала юной и прекрасной, исполненной затаенного и горького желания. Вельможа сначала возмутился, когда увидел портрет, но я уговорила показать его старой женщине. Знаете, она заплакала! Всегда чопорная, холодная, жесткая, эта женщина плакала, смотря на отражение молодости и утраченных надежд… Мне нравилось видеть красоту в людях и рисовать ее, делая их чуточку лучше. Но потом я потеряла свой дар…
Тень замолчала, а священник ее не торопил. Девица оставалась незамеченной.
– Откуда госпожа узнала, что я любила рисовать на берегу? Не представляю… Она такая странная… Знаете, в природе нет некрасивого, там все прекрасно. Даже ужасная стихия, разрушающая все на своем пути, все равно прекрасна в диком неистовстве, завораживает и сводит с ума. Я обожала рисовать рассветы. Каждый раз восход солнца был другим, иное сочетание цветов, узор облаков, блики на морской глади. А люди… Они прекрасны лишь в своем несовершенстве… А он… Он был прекрасен до совершенства природного явления.
Девица презрительно скривилась и неслышно скользнула на скамью, встряхнув льняной гривой волос. Она намеревалась услышать весь рассказ и приготовилась ждать.
– Идеальные черты лица, кожа без единого изъяна, гордый профиль, темные густые волосы, отлично сложенная фигура… Знаете, святой отец, его можно было разделить на отдельные фрагменты, и каждый из них был бы совершенен. Меня это настолько поразило, что я застыла в каком-то благоговении перед ним. Он меня что-то спрашивал, а я даже не понимала, просто мечтала, что нарисую его. Много-много раз.
– Ты влюбилась, дочь моя, – отечески улыбнулся отец Георг. – В этом нет ничего плохого.
– Я тоже так думала. Его звали Гийом Ривер, благородный крет, без копейки за душой. Так презрительно отозвался о нем мой отец. Он был категорически против свадьбы, а мать не осмелилась ему перечить. Но я была влюблена. Поэтому и сбежала… Отцу пришлось согласиться на свадьбу, когда я уже носила под сердцем дитя. Скрипя зубами, папа раскошелился на венчание и выделил нам скромное содержание. Моего любимого он так и не принял. Отношения портились, потому что мать Гийома меня тоже не признала. Она считала меня богатой выскочкой и простолюдинкой, недостойной ее благородного семейства, хотя сама ходила в обносках и жила впроголодь. Мы купили крохотный домик, чтобы не мозолить глаза нашим семьям. Я искренне верила, что мы будем счастливы вопреки всему…
Женщина устало вздохнула, ее голос звучал совсем тихо. Девица нахмурилась и неслышно пересела поближе.
– Я продолжала рисовать, и мне хорошо платили за картины. Гийом пытался устроиться на службу в охрану вояга, но его не взяли, а идти простым стражником он не хотел. Он стал пить и пропадать где-то по вечерам, у него обнаружились карточные долги. А когда я уже была на сносях, он впервые ударил меня…
Тень замолчала, и отец Георг успокаивающе погладил ее по руке. Девица покачала головой.
– Он потом долго извинялся, прощение вымаливал. И я простила… Я его любила так сильно, что даже помыслить не могла… Находила ему оправдания… И даже сейчас… после всего… Потом родилась моя девочка… Отец Георг, вот откуда госпожа могла узнать, что у меня дочь? Никто ей не говорил и не мог сказать, это точно. Моя красавица Александра…
Лицо женщины просияло теплой улыбкой, сделавшись на миг молодым, а лицо девицы, наоборот, стало злым и жестоким.
– Я души в ней не чаяла и ради нее была готова все стерпеть. Гийом стал поднимать на меня руку все чаще и чаще. Теперь он даже не извинялся, обвинял меня в том, что я погубила его карьеру, что мы живем впроголодь, потому что я слишком гордая, чтобы просить у отца денег. Я боялась жаловаться родителям. Мать слегла с сердцем, и мне не хотелось, чтобы она из-за меня волновалась. Я прятала синяки под гримом и вуалью, но самое страшное, что я стала терять дар… Теперь я писала другие картины. Как будто мне на глаза кто-то и в самом деле накинул черную вуаль безнадежности. Я видела скрытые пороки и переносила их на холст, сама того не ведая. На заказанном портрете одной замужней знатной дамы в игре теней за ее плечом легко различался молодой любовник, склонившийся в поцелуе над ее обнаженным плечом. Случился скандал, тем более, что муж узнал лицо любовника. На милом портрете невинной девочки оказался… Господи, я как вспомню, мне не по себе делается… Такой стыд и ужас… Там уже скандалом не обошлось, ведь это было совращение ребенка… Гийом зверел, потому что я сидела без заказов. Никто не хотел ко мне обращаться, заказов не было, долги копились, иногда даже хлеба было не купить… Он стал так сильно меня избивать, что иногда мне казалось, что я умру… Сломал мне ребра, вся левая часть онемела и перестала слушаться… Я едва могла ходить. Если бы не доченька, только ради нее я еще существовала… А потом умерла мама…
Отец Георг тяжело вздохнул и промолвил:
– Мир ее праху, да вернется ее душа в бесконечную благодать Источника.
– Я словно отупела… Существовала, как животное, которое живет лишь сиюминутными потребностями: есть, пить, спать, не испытывать боли… Сестра пыталась меня вырвать из этого странного оцепенения, постоянно приходила, хотя раньше даже знаться со мной не хотела, кричала, ругалась, что-то требовала. А мне стало все равно. Мир вокруг меня стал выцветать и терять краски. Все краски, кроме одной. Алой, странно-прекрасной, багряной, как закат, как раздавленная вишня, как сама смерть… Она появлялась на холстах. В левой руке я держала нож, а правой стирала кровавую пелену, из которой проступал кошмар. Окровавленное тело мужа на полу, он был мертв. Я сходила с ума… Я уничтожала картину, а на следующий день она опять появлялась, хотя я не помнила, как ее писала. Господи, да у меня даже денег уже не было на холст и краски… Одну краску… А однажды кошмар стал реальностью. Муж увидел картину, озверел, стал так страшно бить, что Александра, моя девочка…
Женщина всхлипнула.
– Она бросилась меня защищать… Кроха малая, она обняла меня, закрывая от отца, а он… Он отшвырнул ее в сторону, словно слепого кутенка… Дальше я ничего не помню… Я очнулась с ножом в руке, а рядом мертвое тело мужа… И картина, на которой моя рука с ножом и его мертвое тело. Я плохо помню, что было дальше. Меня забрали стражники, обвинили в убийстве. Я совсем не помнила, как его убила… Но я столько раз это рисовала, что… Сестра навестила меня в тюрьме всего один раз, сообщив, что отец не желает больше меня видеть. Никогда. Я умоляла ее позаботиться об Александре, и она согласилась. Я подписала все, что требовалось, и… Был суд, меня признали виновной, но вместо каторги отправили в рабство, по требованию матери Гийома. Чтобы обеспечить с моей продажи ее одинокую старость… Представляете, она еще хотела, чтобы и мою девочку, ее внучку, отдали ей на воспитание! Я благодарна сестре за то, что она заранее позаботилась, чтобы этого не произошло…
Девица покачала головой и нахмурилась. Священник успокаивающе сказал:
– Ты убила, защищая свое дитя и себя. Хоть убийство человека и является тяжелым грехом, однако есть милость Единого, она безгранична. Ты покаялась в грехах и искупила свой грех, ты заслужила Его прощение.
– Отец Георг, я боюсь рисовать… Понимаете, я ведь тогда нарисовала смерть мужа… А госпожа заставляет меня это делать, рисовать ее…
– Тень, – тяжело вздохнул старик, – твои рисунки помогли поймать колдунью и спасти детские жизни. Когда мы отправились с обыском в поместье той женщины, там были дети… Ты бы искупила свой грех сполна, даже если бы спасла жизнь одному ребенку, а там их было несколько десятков… И только Единый знает, сколько могло бы быть еще…
– Да нет же! Это моя госпожа… Хоть она и странная, и жестокая порой, да вот только это она их спасла. Она и без меня все узнала о колдунье… Мне так страшно рисовать ее…
– Хватит! – резкий окрик оборвал женщину, заставив ее пугливо втянуть голову в плечи и сжаться в комок.
Девица поднялась с места, подошла к Тени и застыла напротив сидящих. На ее лице была написана усталая брезгливость.
– Не перестаю удивляться человеческой глупости…
– Госпожа Хризштайн, – с мягким упреком сказал церковник. – Вы подслушивали? Это недостойно…
– Помолчите, святой отец, – также устало оборвала старика девица. – Тень, скажи на милость, с чего ты решила, что убила мужа?
– Но как же… – растерянно подняла глаза невольница. – Ведь нож и картина… Я же…
– Что ты постоянно бубнишь? Голову включать не пробовала? Ты же типичная жертва, всепрощающая и подставляющую вторую щеку… Ты ж небось еще и мучителю своему супчики готовила, обстирывала да ублажала? А потом вдруг за нож схватилась? Не смеши меня…
– Я и вправду не помню, как все было, но…
– Материнский инстинкт, госпожа Хризштайн, способен толкнуть женщину и на более отчаянные поступки. Вы поймете это, когда сами станете матерью…
Девица сделала резкий шаг к священнику и угрожающе нависла над ним.
– Почему же ее материнский инстинкт не подсказал ей бежать и спасать свое дитя от изверга-отца еще раньше? Почему она преступно подвергала свою дочь опасности, живя рядом с таким человеком? Или же она думала, что он исправится? Милостью Единого? Бесконечной и благодатной?
Девица Хризштайн расхохоталась так, что ее несчастная невольница побледнела, а старик поежился. Далее последовали быстрые вопросы, больше похожие на словесные удары, на которые смятенная женщина едва успевала отвечать.
– В какой руке у тебя был нож, когда ты пришла в себя?
– В левой… кажется…
– Сколько ранений было на теле твоего мужа? Одно-два? Больше?
– Больше… Не помню… Не смотрела… Но много…
– Прекрати бубнить и отвечай быстро и четко. Сколько лет было твоей дочери?
– Четыре. Совсем еще кроха, но такая…
– Где она была, когда ты очнулась?
– Что? Я не…
– Ты сказала, что она бросилась тебя защищать, и Гийом ее отшвырнул. Где она была? Она видела, как ты убивала?
Женщина побледнела так страшно, что отец Георг обеспокоенно пробормотал:
– Я принесу вам воды…
– Господи, неужели моя девочка все видела…
– Хватит сопли везти! Отвечай! Быстро! Где она была, когда ты очнулась?
– Не знаю… Я не видела ее… Господи Единый!..
Девица Хризштайн без всяких колебаний ударила невольницу по щеке, та дернулась и замолчала, глядя на свою мучительницу большими несчастными глазами.
– Я сказала, отвечать четко и быстро. Рыдать потом будешь. Гийом был пьян в тот день?
– Да, он вернулся рано, обычно допоздна засиживался в кабаке…
– Какой был нож? Кухонный? Охотничий? Или кинжал?
– Я не п-п-помню…
Девица склонилась над невольницей и заглянула той в глаза.
– Вспоминай. Ты держала его в руке. Какая была на ощупь рукоять? Привычная? Как у кухонного ножа?
– Н-нет, точно нет… Она была большая, неудобная и липкая от крови…
– Охотничий нож. Понятно. У Гийома был такой?
– Не знаю…
– Да что ты вообще знаешь, клуша недобитая! – взъярилась девица. – Он тебя, что, и по голове бил?
– Да…
– Демон!.. Вот дура! Сестра к тебе часто приходила?
– Да. Она после смерти матери сильно изменилась…
– Ты сказала, что вас вместе отправили учиться рисунку. Она тоже рисовала?
– Да, но ее живопись мало интересовала. Равена быстро выскочила замуж за богатого купца, отец приводил ее мне в пример…
– Картины с кровавыми сценами появлялись каждый день?
– Нет, но часто… Однажды Равена увидела одну из них, сказала, что я ненормальная, стала насмехаться, что я могу лишь рисовать, что никогда не осмелюсь на самом деле за себя постоять. Мне было так стыдно…
– Твоя сестра левша?
– Что? Да, она… Она так и не смогла переучиться, хотя отец сильно злился из-за этого…
– Твой отец был богат?
– Да, он владел рудниками на севере. Они приносили хороший доход.
– И последний вопрос. У Равены были свои дети?
– Нет. Отец так сильно хотел внука, что она даже надумала обмануть его ложной беременностью, но обман вскрылся и…
– Поздравляю тебя, Тень.
– С чем?
– С тем, что ты честно заслужила звание феерической идиотки княжества! Это ж надо, так…
– Госпожа Хризштайн, – оборвал ее старик, – мне, как и Тени, неприятны ваши постоянные оскорбления и…
– А мне невыносима глупость! Господи, Тень, ну подумай же ты хоть раз в жизни. Ты не левша, ты рисуешь правой рукой. С чего на рисунках ты нож вдруг стала держать в левой? С чего ты бросилась на мужа, сжимая нож в левой? А еще ты сама обмолвилась, что муж сломал тебя ребра с левой стороны. Мне прекрасно известно, какая это жуткая боль. Ты даже рукой бы пошевелить не смогла, не говоря уже о том, чтобы забрать кинжал у пьяного озверевшего мужа и нанести ему несколько ножевых ранений… Даже если предположить временное помрачнение сознания…
– Я не думала об этом… Но если не я, то кто?..
– Сначала я подумала о ребенке. Но четырехлетняя девочка едва ли бы смогла заколоть отца…
– Не смейте! Не смейте такого говорить!
– Ишь ты, какие мы смелые вдруг стали… – задумчиво склонила голову набок девица Хризштайн, разглядывая покрасневшее лицо невольницы. – Нет, думаю, все было намного проще. Гийом тебя избил и отправился отсыпаться. Пришла твоя сестра. Та самая, которая приносила тебе картины. Она писала их с себя и подсовывала тебе, надеясь довести тебя до убийства. Или помешательства. Она оценила обстановку, увидела, что ты без сознания, нашла Гийома, вытащила у него нож и спокойно заколола его. Потом вложила тебе кинжал в руку, измазала в крови и ушла, забрав с собой Александру.
