Текст книги "Грибная красавица (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дорогожицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Я прервал девушку.
– Вы подтверждаете, что именно ваша мать, помчица Малко, провела над вами колдовской ритуал?
– Да, подтверждаю! Более того, я хочу, чтобы все увидели, что именно она сделала со мной! – девушка бессильно мотнула головой Антону, и тот быстрым решительным движением сдернул с нее накидку, прежде чем я успел сообразить, что произойдет. Подавленные вскрики ужаса прокатились по залу. Обнаженное до пояса тело девушки было странным и рыхлым, словно шляпка гриба, изъеденная зеленоватой плесенью. С трудом угадывались руки и плечи, было видно, как тяжело дается несчастной каждый вздох, она словно дышала всей кожей, каждой ее порой. Это было тяжелое и отвратительное зрелище.
– Довольно! – я с трудом нашел в себе силы кивнуть Антону, и тот после секундного колебания вновь набросил накидку на плечи девушки.
– Я не могу сама о себе заботиться! Мое тело полностью изъедено этой гадостью, я заживо гнию, понимаете? Меня на этом свете держало только одно – желание увидеть мою мать и спросить ее, за что? Почему она молчит? Заставьте ее говорить!
Глаза девушки стремительно наполнялись безумием и болью.
– Ваша честь, я думаю, достаточно. У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Судья согласно кивнул, и Антон увез несчастную, которая продолжала кричать и всхлипывать. Я взглянул на Лидию, она сидела все с тем же скучающим видом, словно происходящее ее ничуть не трогало. Поймав мой взгляд, она мило улыбнулась, подмигнула мне и на пальцах начала показывать три, потом два, один и… Дверь зала опять распахнулся, я едва сдержался, чтобы не застонать. Но в зал суда вошел всего лишь гонец, он подошел к судье, передал ему письмо и что-то прошептал на ухо. Судья нахмурился и отпустил гонца. Потом распечатал письмо и пробежал строчки. Поднял мрачный взгляд на присутствующих и резко сказал:
– Объявляется перерыв на двадцать минут. Обе стороны и представители Святой Инквизиции, ко мне в кабинет.
Я непонимающе оглянулся на Лидию, но она не удостоила меня взглядом, поскольку деловито разглядывала себя в зеркале и поправляла макияж.
Отец Валуа был явно раздосадован. Он закрыл дверь за нами и довольно резко сказал мне:
– Взгляните на это, господин Тиффано, – и протянул мне письмо.
Я недоуменно развернул письмо с епископской печатью и бросил взгляд на текст. У меня перехватило дыхание. Это было то самое письмо с отказом в дознании от епископа, что я получил, и которое на моих глазах сожгла Лидия! Невозможно, я же своими глазами видел!..
– Вижу, вы удивлены. – Судья удовлетворенно кивнул головой. – Вы действительно не знали, что в письме отказ?..
– Я не… Я не понимаю, – я поднял глаза на отца Валуа, лихорадочно соображая, что делать. – Откуда у вас письмо? Его ведь выкрали…
– Епископ Талерион, вы подтверждаете, что это написано вашей рукой?
Епископ нетвердой рукой взял письмо и пробежал неровные строчки.
– Ваша честь, я действительно…
Судья сказал очень тихо, но от его слов мороз по коже пошел:
– Вы отказали в дознании инквизитору Тиффано, хотя имелись все основания для его проведения. Теперь в свете открывшихся фактов вы понимаете, как это выглядит?
Кардинал Яжинский попытался что-то сказать, но властный взмах руки отца Валуа остановил его.
– Вы знаете, почему сегодня в суде присутствует вояг Хмельницкий? Почему заседание открыто для горожан? – Судья стукнул кулаком по столешнице. – Потому что этот мелкий царек завладел документами о деловых сделках помчицы с… с кем, как вы думаете?
– С кардиналом Ветре… – вырвалось у меня невольно. Я помнил эти документы среди прочих, найденных в кабинете колдуньи.
Судья яростно взглянул на меня, от его спокойствия уже ничего не оставалось.
– Да, именно! Сановник Святой Церкви оказался запачканным в делах колдуньи, погубившей сотни детей. Мне! Мне, одному из ордена Пяти, пришлось договариваться с этим ничтожеством, чтобы он не давал огласку делу! А теперь вот это! Если содержание этого письма станет известно, то вы, епископ, и вы, кардинал, будете вынуждены подать в отставку, понимаете?
– Кто вам его прислал, ваша честь? – осмелился спросить я, пытаясь сообразить, чего еще следует ждать.
– Подписано Серым Ангелом, – судья швырнул конверт со стилизованным изображением крыла. – Вы подумайте, какая наглость! Презренный вор смеет писать, что не желает пачкаться имуществом Церкви, купленным за кровавые деньги колдунов!
Судья сел, сцепил руки в замок и уставился на нас тяжелым взглядом. Когда закончится этот театральный кошмар, выйду и придушу дрянь!
– Я хочу знать только одно. Каких еще сюрпризов мне ждать? У кого еще могут оказаться документы, которые якобы сгорели? И я хочу знать, и непременно узнаю, кто слил воягу информацию о деле!
Сановники молчали, молчал и я, размышляя. Я точно знал, что Лидия стащила пузырек для Картуа, подкупив кого-то из стражников. Про документы воягу наверняка сообщила тоже она. Возможно, даже выкрала их для него с помощью того же стражника. Но пожар с уничтожением улик? На нее это не похоже, хотя…
– Ваша честь?..
Судья поднял на меня тяжелый взгляд.
– Я полагаю, что пожар не был случаен, и вовсе не является делом рук Серого Ангела. Он выгоден только тем, кто хотел скрыть случившееся…
– Замолчи, щенок! – епископ замахнулся на меня, но был остановлен тихим замечанием судьи.
– Интересно, господин Тиффано.
Я сглотнул, но упрямо продолжил:
– Я думаю, что улики из церковного схрона не сгорели, а просто были перемещены в другое место. Слишком высока цена за подобное омолаживающее зелье. Поэтому уверен, что в скором времени они станут всплывать по бешеным ценам на черном рынке. Тогда поползут скверные слухи…
– Возможно, вы правы… – судья сверлил меня взглядом. – Что же, по-вашему, следует сделать?
– Назначить новое дознание по делу исчезновения улик. Обыскать дома всех сановников, все склады, что записаны на них, и возможно…
– Ваш дом мне тоже велеть обыскать? – очень холодно спросил отец Валуа.
– Обыскивайте, мне скрывать нечего, – спокойно ответил я.
– Ну что ж, тогда так и поступим.
– Но, ваша честь, как можно! – епископ тщетно пытался повлиять на судью, лицо отца Бульвайса пошло красными пятнами, на лбу выступили крупные капли пота.
– Я прямо сейчас отдам приказ стражникам обыскать все ваши дома, включая резиденцию кардинала Ветре. Посмотрим, правильны ли ваши догадки, господин инквизитор. Все свободны.
Судья встал, подошел к окну и повернулся к нам спиной, показывая, что разговор закончен.
– Останьтесь на пару слов, господин Тиффано.
Я замер возле двери. Когда мы остались наедине, отец Валуа спросил меня, переходя на ты:
– Что думаешь про девицу Хризштайн?
Я смотрел ему в спину и размышлял, что ответить. Слишком много лжи сегодня звучало в этом здании!
– Думаю, – я слегка помедлил, потом решился. – Я думаю, что девица Хризштайн не так проста, как хочет казаться.
Судья резко обернулся и уставился на меня удивленно.
– Однако, молодой человек! Ты меня приятно удивил. Оказывается, ты умеешь разбираться в людях… Она совсем не проста. А эти три болвана так ничего и не поняли…
Он отошел от окна, направляясь ко мне, заглянул в лицо и спросил:
– Это ведь не ты слил информацию воягу?
Я даже не успел ответить, потому что он отрицательно покачал головой и ответил за меня:
– Конечно, не ты. Ты его даже в лицо не знаешь. Я наблюдал за тобой сегодня.
Он опять переместился, усевшись за стол.
– Ты знаешь, что потребовал от меня вояг Хмельницкий взамен неразглашения этой информации? Отзыва кардинала Ветре из городского совета и запрета на участие в городских делах Святого Престола! И мне пришлось согласиться, слишком многое на кону… Теперь в городском совете десять голосов, по три на каждого вояга, и последний, десятый голос, что раньше принадлежал Церкви, теперь не будет использоваться. Но знаешь, что мне сообщил вояг?
– Что? – я искренне недоумевал. С какой стати судья посвящает меня в дела политические?
– Что он готов передумать и отдать голос церкви тому, кто сможет выиграть этот процесс, на тот момент казавшийся абсолютным безнадежным. Что скажешь? С чего бы воягу продвигать тебя в совет, а?
– Я не знаю, ваша честь, – я склонил голову в почтительном поклоне, пряча глаза. Что еще задумала эта мерзавка?!?
– Сначала я думал, что ты сам это все подстроил, но теперь, после заседания, я думаю, что к этому могла приложить руку и девица Хризштайн… Если она подкупила стражника, чтобы достать зелье, то вполне могла и достать документы для вояга. Только вот зачем ей продвигать тебя в городской совет, а?
– Ваша честь, я не знаю. Я могу идти?
– Иди, – равнодушно сказал отец Валуа, но возле двери пригвоздил меня неожиданным вопросом:
– Ты с ней спишь?
Я замер на мгновенье, потом развернулся и возмущенно ответил:
– У меня нет никаких! никаких дел с девицей Хризштайн!
– А почему? – протянул задумчиво судья, внимательно разглядывая меня. – Жаль. По опыту знаю, что женщина будет так стараться всего в двух случаях. Либо ради любовника, но ты утверждаешь, что это не так… Либо если у нее есть своя выгода в этом деле. Так что же мне думать, а? Какая выгода девице Хризштайн от того, что ты войдешь в городской совет? Уж лучше бы ты с ней спал, право дело!
– Понятия не имею. Чтобы она ни задумала, у нее ничего не получится. После этого дела я намерен подать прошение о переводе!
– Которое будет отклонено… – рассеянно проворчал судья, разыскивая очки на столе в кипах бумаг. – Да где же они? Голос Святого Престола обязательно должен быть представлен в городском совете, пусть даже его будет представлять такой молодой дурак, как ты. Девица Хризштайн ведь приложила руку к происходящему сегодня в зале суда?
Я молчал, проклиная Лидию про себя.
– Чтобы от тебя ни потребовала эта девица, держись с ней осторожно. Иди.
Я помедлил возле двери. Отец Валуа, один из ордена Пяти, воплощение мудрости и власти церковной, неужели он?..
– Ваша честь?.. – судья вопросительно взглянул на меня. – Вы ведь хорошо разбираетесь в людях? Неужели вы не заметили… – с языка уже был готов слететь опрометчивый вопрос, но я остановился в последнюю секунду. – Не заметили, что Лидия… Что мне от нее ждать? Я не хочу иметь с ней никаких дел.
Судья подошел ко мне и похлопал по плечу.
– Она расчетлива и умна, но за тобой вся мощь Святого Престола. И да, я заметил, как она смотрит на тебя. Мой тебе совет – переспи с ней. Тогда будет легче ее контролировать. Только смотри, сам не влюбись. Думай головой, а не другим местом. – И судья довольно фамильярно тыкнул меня в низ живота.
Я вышел из кабинета судьи совершенно растерянным. И даже не от такого откровенного цинизма церковника. Неужели он не заметил? Она сидела перед ним, давала показания, паясничала и играла на публику, а он не заметил! Ладно, остальные церковники, но он! Он же должен был заметить, что она безумна…
ГЛАВА 15. Хризокола
Их долго не было. Я бы с удовольствием понаблюдала за тем, как судья будет выкручиваться, получив письмо, но увы. Такие вот развлечения теперь были, пожалуй, единственным, что мне осталось. Особенно эмоции красавчика. Он уже вернулся в зал суда, на его лице смешалась целая гамма чувств: растерянность, злость, недоумение и, кажется, разочарование. Странное дело – эмоции других людей я могла почуять, только когда на меня накатывал приступ. Но вот чувства красавчика, особенно сильные, я иногда ощущала и в нормальном состоянии. Поэтому меня так тянуло к нему. Скоро последняя петля ляжет на положенное место, и я смогу насладиться полной картиной, сотканной из узора интриги.
Меня, тринадцатилетнюю сорвиголову, заперли в холодном каменном монастыре, вырвали из привычного вольного уклада жизни, заставили зубрить молитвы и читать жизнеописания святых заступников. А потом наставница Камаргу придумала для меня настоящую пытку. Она заставила меня плести кружева, занятие, для которого требуется усидчивость, кропотливость и, главное, терпение! Петли сползали, нити запутывались, я злилась, рвала нить, ломала спицы, швыряла рукоделие в мастерицу, которая терпеливо сносила мои выходки. Ее кротость бесила меня больше всего, приступы бессильной ярости накатывали на меня так, что я бросалась с кулаками на бедную женщину. Потом я объявила голодовку. После недели отказа от пищи я так ослабла, что не смогла бы ложку поднести ко рту, даже если бы захотела. И тогда ко мне в келью заглянул повар. Я даже не знаю, как его звали. Он был просто безликим кухарем на монастырском дворе, готовил и обслуживал трапезы послушников и сановников.
Он принес с собой нож и несколько луковиц. Сел ко мне на кровать, посмотрел на меня исподлобья и сказал:
– Юная вояжна, вы не спите, я знаю.
Он подвинул к кровати столик, ловким движением разрезал луковицу пополам и начал очень быстро, но тонко и ровно нарезать половинки на мелкие кубики, продолжая при этом говорить.
– Я был когда-то на вашем месте. Меня отдала в монастырь родня. Лишний голодный рот в семье. Я бесился, как вы сейчас. Меня отправили на кухню, помогать кухарю. Заставили резать лук, от которого разъедало глаза. Я ненавидел семью, ненавидел лук, ненавидел всех вокруг. А когда ненавидишь что-то делать, у тебя ничего толкового и не выйдет. Пока однажды…
Он остановился на секунду, взял новую луковицу и продолжил свое занятие:
– Пока однажды я вдруг не представил, что режу не лук, а своих обидчиков. Что от того, насколько ровнее будут кубики, зависит, сколько боли я им причиню. Что луковый сок, разъедающий мои глаза, это их кровь. С тех пор я никогда не плачу, когда режу лук.
Он собрал нарезанные кубики в миску, поднялся и ушел. От острого запаха лука на глаза навернулись слезы. Я прекратила голодовку и с остервенением взялась за плетение. Вытягивая очередную петлю, я с упоением представляла, что вытягиваю не нить, а жилы своей мачехи, бабки, наставницы Камаргу. Монастырские святоши очень удивились, когда я потребовала цветных нитей для кружев. Я не сразу преуспела, но скоро мои кружева стали изысканней, чем у мастерицы. Я искренне любовалась тонкими плетеными узорами, найдя извращенное удовольствие в ранее противном занятии.
Чем сложнее узор, тем приятней было его завершать. Я так задумалась, что пропустила мимо ушей объявление судьи о завершении процесса, и очнулась, когда для обвинительной речи встал инквизитор. Он был невероятно хорош в своей мантии, такой искренний и пылкий. Я подумала, что моя прихоть мне дорого обошлась, но ей-богу, оно того стоило!
– Ваша честь, я долго готовил обвинительную речь, но теперь… не стану ее произносить. Представленные в суде доказательства и свидетельства более чем убедительны. Хочу обратить внимания суда только на одно. – Инквизитор подошел к обвиняемой, резким движением схватил ее за руку, сдернув с нее перчатку, и поднял ее, демонстрируя окружающим. – Взгляните на руки этой женщины! Это рухи старухи!
Колдунья вырвалась и злобно зашипела.
– Это еще одно убедительное доказательство. Она только выглядит молодой, но я видел ее истинный облик, облик ее внутреннего демона. Мерзкая злобная старуха! Ради своего безумного желания остаться юной эта нечисть погубила жизни сотни детей. Она заслуживает самого строгого наказания – смертной казни!
Красавчик замолчал, на его лице была усталость. Он опустил глаза и очень тихо продолжил:
– Поэтому прошу у суда очистительного огня для обвиняемой, чья вина была полностью доказана. И еще… Я хочу попросить прощения…
Он поднял глаза и взглянул в зал.
– Прощения у всех родителей, чьих детей не смог защитить. Простите меня. Прощения у всех детей. Я прощу прощения…
Толстушка в простой одежде рядом со мной негромко всхлипнула. Как трогательно! Я презрительно скривилась и, когда он поднял глаза, показала ему язык. Ребячество, но терпеть не могу таких вот сентиментальностей. Он осуждающе покачал головой – ну просто сама праведность! – взял со стола бумаги и продолжил, читая с них:
– Прошу прощения у Максима, погибшего 15 июля 948 года. У Ирмы, погибшей 21 июня 948 года. У Лены, погибшей 13 мая 948 года. У…
– Ваша честь, я требую прекратить этот балаган! – подскочил защитник, но был остановлен взглядом судьи. Инквизитор продолжил, а я окаменела. Он зачитывал всех, чьими именами были подписаны зелья в кабинете у колдуньи. Зачем он это делает? Кому это нужно? Родителям? Да большинства нет в зале, а иным и вовсе все равно. Погибшим? Они не услышат. Суду? Или все-таки это необходимо самому инквизитору? Чтобы успокоить собственную совесть? Я сжала руки в кулаки, чувствуя, как красная пелена яростного бешенства застилает глаза. Я поступила точно также. Обезумевшая от боли и ненависти семнадцатилетняя вояжна, только что переступившая черту, чтобы уничтожить своего мучителя, я тогда захватила власть. Согнала в монастырь трясущихся от страха крестьян и дворовых, поставила перед ними связанных святош на помост и вершила справедливую месть. Но, перед тем как поднести факел к костру и сжечь этих лицемеров, я стала называть по памяти имена всех жертв, которых колдун погубил с молчаливого согласия и одобрения этих мерзавцев. Я помнила их всех, и мне не надо было заглядывать ни в какие бумаги. Я называла имена и думала, что это освобождает меня от мучительных воспоминаний. Первая жертва – опустившийся крестьянский мужичок, его колдун убил просто и незатейливо, стукнув по голове. Свет померк в его глазах с каким-то детским удивлением на несправедливость жизни, а я впервые увидела чужую смерть так близко, что почувствовала ее гнилое дыхание. Остальные жертвы умирали долго и мучительно, и я помнила все, и многое отдала бы за то, чтобы забыть.
Я вновь чувствовала мерзкий запах обгорелой плоти и опустошение в душе, которое даже казнь продажных церковников не смогла заполнить. Словно наяву. Из носа закапала теплая кровь. Если я сорвусь здесь, прямо в зале суда, это будет означать конец всем планам. Уткнувшись носом в платок, я успела поймать взгляд инквизитора, который смотрел на меня с жалостью. Мне не хватало воздуха, а его жалость воткнулась, как острый кинжал в грудь, и я теперь захлебывалась собственной злостью. Никто не смеет меня жалеть! Пусть ненавидят, боятся, презирают, что угодно, только не жалость. Я склонила голову к коленям, а толстушка успокаивающе похлопала меня по спине. Единый видит, каких усилий мне стоило, чтобы не вцепиться ей в лицо.
– … У Катрин, погибшей 13 июля 948 года. И еще у тех детей, чьи имена не были подписаны. У тех маленьких безымянных и брошенных бродяжек. Я не смог вас спасти, но ваша смерть не останется безнаказанной, обещаю. Я сделаю все для этого. И еще раз простите.
Красавчик сел на место и сцепил руки в замок, аж костяшки побелели. В зале стояла оглушительная тишина. Я тщетно пыталась восстановить дыхание. Судья обратился к отцу Бульвайсу:
– Ваша речь, господин защитник.
Здоровяк вскочил и начал что-то говорить, но зал словно очнулся. Свист, осуждающие выкрики и топот. Судья пытался призвать к порядку, но отец Бульвайс вдруг резко сник и отказался от слова.
– Если стороне защиты больше нечего сказать, то суд удаляется…
– Постойте, ваша честь! – мне стоило огромных трудов поднять руку и выровнять дыхание. Я знала, что выгляжу ужасно: бледная как смерть, с запекшейся кровью на лице, полубезумные глаза. Но я должна завершить узор! – Насколько мне известно, любой может выступить в защиту обвиняемой. Я хочу воспользоваться этим правом.
Судья удивленно переспросил:
– Вы хотите выступить в защиту?
– Да, ваша честь! – сказала я и направилась к стойке свидетеля нетвердым шагом. Меня слегка пошатывало, поэтому я вцепилась руками в стойку. Дыхание сбивалось. – Я хочу просить вашей милости для обвиняемой, не лишайте ее жизни.
Зал возмущенно загудел, не понимая моего поведения. Красавчик теперь смотрел на меня с удивлением и досадой, жалость пропала, и я вновь смогла дышать ровно. Я молчала до тех пор, пока в зале не установилась тишина. Тогда я подняла глаза и со злостью продолжила:
– Посмотрите на нее. Какая она красивая и молодая. А вы… вы всего лишь презренные людишки, грязь под ее ногами, посмели ее обвинить! Ваши дети – просто кусок мяса, которым пользуются, чтобы убрать лишнюю морщинку возле глаз! Вы живете только для того, чтобы жила она! – ропот в зале усилился, с носа капнула кровь мне на рукав, и я была вынуждена замолчать, чтобы отереть ее.
– Именно так считает обвиняемая! Она не раскаялась и не осознала того, что натворила. И когда ей назначат смерть на костре, что произойдет? Она взойдет на костер, молодая, красивая, вселяющая ужас, окинет зевак на площади презрительным взором и примет смерть с гордо поднятой головой. Именно такой ее запомните вы, ваши дети, и ужас будет жить в ваших сердцах. А так быть не должно. Поэтому я, ваша честь, прошу обречь обвиняемую на жизнь и смерть. Смерть от старости. Она должна состариться, ведь именно этого она так панически боится. Посадите ее в клетку, выставьте на всеобщее обозрение на главной площади и пусть, пусть она сполна насладится старостью! Вы видели ее руки, ей пятьдесят восемь лет, так что вам не придется ждать долго. Скоро, совсем скоро ее лицо покроется морщинами, волосы поредеют, начнут выпадать зубы, обвиснет грудь. И вы, придя однажды на площадь, увидите там не ужасную и прекрасную колдунью, а всего лишь злобную ущербную старуху, которая может вызвать разве что отвращение и презрение! И страх уйдет…
Я замолчала, потом поклонилась судье и побрела на свое место, зажимая нос платком. Тишину зала нарушил истеричный смех колдуньи.
– Никогда такого не будет, поняла! Я никогда не состарюсь, я лучше себе вены перегрызу, сука!
Судья постучал молотком.
– Тишина в зале! Господин обвинитель, у вас есть что добавить?
Красавчик отрицательно покачал головой.
– Вот, держи, как и обещала, – я протянула маленький пузырек Анне, присев рядом с ее креслом во время перерыва.
Она вытянула израненную слабую руку из-под накидки и крепко вцепилась в пузырек.
– Спасибо вам за все, госпожа Хризштайн, – прошелестела несчастная. – Как скоро подействует яд?
– Минут через пять. И дождись оглашения приговора. Помни про наш уговор.
– Конечно, дождусь, – девушка слабо улыбнулась. Ее лицо не тронула страшная плесень, поэтому оно было до дрожи красиво и печально. – Теперь я могу умереть спокойно, я увижу, как моя мать…
Я замерла на секунду, проклиная себя. Ненавижу утешать!
– Послушай меня внимательно. Та женщина, что сидит сейчас на скамье подсудимых, это не твоя мать. Это не та женщина, что родила тебя, кормила, заботилась, любила… Понимаешь? Твоя мать умерла тридцать лет назад, когда сделала тот роковой выбор и стала колдуньей. Теперь там сидит проклятая тварь в ее теле, демон, не человек, запомни это!
– Вы правда так думаете? – на глазах Анны блестели слезы. – Но почему же она так поступила? Почему выбрала колдовство?
– Она просто была слаба. – Я досадливо покачала головой, на меня внимательно смотрел инквизитор, который явно вознамерился выяснить отношения прямо сейчас. – И ты тоже слаба. Потому что выбрала смерть вместо того, чтобы жить. Мне, конечно, выгодно твое решение, но все же…
– Мне незачем жить, госпожа Хризштайн.
– Не выдумывай. Пока ты дышишь, всегда есть ради чего жить.
– Госпожа Хризштайн, – к нам подошел профессор Кривож. – Я могу вас попросить об одолжении?
Я презрительно взглянула на него. Еще один малодушный глупец, по вине которого колдунья получила столько времени!
– Думаю, меня арестуют сразу же после суда, поэтому хочу вас попросить позаботиться о моей библиотеке. Прежде, чем в дом нагрянут стражники. Эти невежды могут просто уничтожить книги. Я хочу пожертвовать библиотеку Академии, я собирал ее всю свою жизнь! Пожалуйста, обещайте. – В глазах старика стояли слезы.
– Ладно, – буркнула я, намереваясь уйти.
– И еще одно. Не откажите. К нам в дом недавно приблудилась собачонка, на днях она ощенилась и издохла. Осталось пять щенков. Анна о них заботилась по мере возможностей.
Девушка согласно кивнула, на ее лице появилась робкая улыбка.
– Заберите щенков, раздайте кому-нибудь. Или утопите, чтоб не мучились.
Вот только этого мне не хватало! Я отрицательно покачала головой.
– Прошу вас, – Анна взглянула на меня. – Не дайте им умереть. Они такие маленькие и беззащитные. Как те несчастные, что гнили в подвалах моей матери. Пожалуйста…
– Ладно.
– Обещайте! Я знаю, что вы сдержите обещание.
– Ладно, обещаю.
Я уже почти успела вернуться на место, как мою руку больно перехватил инквизитор.
– Каких еще сюрпризов мне ждать от вас? – зло выдохнул он мне в лицо.
– О, господин инквизитор, вы хотите расплатиться прямо здесь, в зале суда? Впрочем, я не против, давайте! – Я закрыла глаза и сложила губки бантиком.
Он толкнул меня на лавку и сквозь зубы прорычал:
– Лицемерка! Чтоб сидели тихо и дождались меня, вам придется ответить на все мои вопросы!
Ну уж нет, после суда у меня другие планы.
– Церковный суд города Кльечи постановил: признать обвиняемую, помчицу Этну Малко виновной в богопротивном колдовстве, убийстве Катрин Картуа, похищении девицы Хризштайн, преступлениях против собственных дочерей, Анны и Янки Малко. Посему, суд приговаривает обвиняемую к лишению титула и имени, отлучению от Святой Церкви и казни.
В зале сделалось очень тихо.
– Я рассмотрел просьбу защиты и учел пожелания обвинения. Я не могу позволить обвиняемой умереть от старости, потому что расходы по ее содержанию и охране лягут на городской совет, считаю это несправедливым. Также не могу допустить, чтобы обвиняемая оставила после себя страх в сердцах горожан. Поэтому приговариваю ее к мясной казни. – Судья обвел взглядом зал суда и сделал пояснения, поскольку мясная казнь была неизвестна многим горожанам.
– Обвиняемую запрут в тесную клетку и будут кормить одним постным отварным мясом. Чтобы она не смогла покончить с собой, она будет связана. Через месяц она умрет, отравленная собственным ядом.
С диким визгом колдунья перемахнула ограждение и вцепилась мне в горло.
– Суууука!
Я даже не успела среагировать, отчаянно хватая воздух и пытаясь отцепить ее руки. Инквизитор оказался проворней, словно ждал такой реакции. Он за волосы оттащил шипящую и плюющуюся колдунью обратно на место.
– Тишина в зале! – судья строго постучал молотком. – Также суд постановил взять под стражу профессора Андрия Кривожа и начать дознание по его участию в покупке запрещенных товаров из Мертвых земель и соучастию в деле колдовства. Девица Анна Малко будет направлена в церковную больницу при Академии, где…
– Нет! – сиплый возглас девушки привлек к ней внимание. – Я и так была слишком долго в неволе, теперь никому не позволю распоряжаться собственной жизнью. И смертью. – Она выпила пузырек прежде, чем кто-нибудь успел сообразить. – Я дождалась возмездия и теперь могу спокойно умереть!
– Лекаря! – крикнул красавчик, бросаясь к ней. Под шумок начавшейся суматохи я выскользнула из зала, следом за мной последовал Антон.
Снаружи уже смеркалось. Антон подал мне мешок, я резким движением оторвала подол платья, под которым были удобные штаны, набросила накидку с капюшоном, взяла маску, отмычку, воровской порошок и краску.
– Планы поменялись, – процедила я сквозь зубы, сжимая во рту шпильку и заправляя волосы в тугой хвост на макушке. Накинула капюшон и продолжила. – Заглянем вначале в дом профессора Кривожа. Демон, ну как же он не вовремя со своими просьбами!
Библиотека занимала почти три комнаты и внушала уважение. Похоже, что профессор действительно собирал ее всю жизнь. Как же ее вынести до прибытия стражников?
– Антон, сам займешься библиотекой. Беги на рынок, найди купца Этьена, скажи, что я прошу его об услуге. Пусть даст грузчиков и экипаж, погрузите все книги и перевезете на его склад. Потом разберу и решу, что передать Академии, а что оставить себе.
– А с ними что? – кивнул Антон на плетеную корзину, в которой сопели пять пушистых комочков. – Только не заставляй меня их топить! Давай заберем их себе?
– Делай с ними, что хочешь.
Я помчалась к резиденции кардинала Ветре. Летняя ночь укутала город, стирая силуэты и лица. Я не знала, где именно кардинал скрыл украденные улики из схрона, но намеревалась обыскать, если понадобится, весь дом и найти их. Натянула на лицо маску, обмотала руку тряпкой и выбила окно на втором этаже с негромким звоном. Резиденция не охранялась, словно факт того, что она принадлежит служителю Святой Церкви, мог оградить ее от непрошенных гостей.
В кабинете обнаружился большой кованый сундук, в котором вполне могли уместиться украденные зелья. Замок на нем был тяжелым, гарлегской работы, без ключа вскрыть будет невозможно. Проклятье, что же делать? Я с досадой стукнула рукой по металлу и, больно ударившись, зашипела от злости. Внизу послышались голоса. Метнулась за ширму, вытаскивая кинжал из сапога.
– Ваша святость! Срочно! Надо торопиться. Судья послал стражников обыскать все дома сановников, но приказ был начать именно с вашей резиденции, – мелкий церковный служка распахнул двери кабинета перед кардиналом.
Только стражников мне здесь не хватало! Никак господин инквизитор постарался. Я призраком выступила из-за ширмы, метнув кинжал в служку и попав ему в плечо. Служка захлебнулся от крови и медленно осел на пол. Кардинал Ветре от неожиданности охнул, но среагировал быстрее, успев обнажить клинок. От первого выпада я увернулась, но пространство кабинета едва ли позволило бы мне продолжить столь же успешно. Поэтому я поднырнула ему под ноги, сбила его на пол, второй раз уклонилась от клинка и ребром ладони нанесла сокрушительный обездвиживающий удар по шее. Кардинал рухнул рядом со мной на пол без сознания. Острый привкус опасности все еще будоражил разум, бешено билось сердце, и стучала кровь в висках. Я прислушалась, не поднялась ли тревога? Но все было тихо. Перевернула кардинала на спину и обшарила карманы. Ключи нашлись, и уже через минуту я смотрела на склянки с зельями. Документов не было. Хотя и неважно. Я достала из мешка глиняный кувшин с плотной крышкой и стала методично открывать пузырьки, выливая в него их содержимое. Когда кувшин был полностью заполнен, я вытащила все пузырьки, разбросала по полу и стала давить их каблуком. В воздухе сгустился сладковатый запах грибной гнили. Служка заворочался на полу, приходя в сознание, пришлось стукнуть его по затылку. Потом достала воровской порошок, рассыпала его на столе, на бумагах и на полках шкафов. Я взяла свечу и поднесла к темной дорожке порошка, но потом передумала. Зачерпнув немного грибной слизи с пола, принялась выводить надпись на стене. Уж коли стражники во главе с красавчиком скоро будут здесь, стоит немного повеселиться. Через минуту порошок взорвался, и кабинет заполнился дымом и огнем. Я слетела по лестнице, намереваясь покинуть поместье, но не успела. Навстречу мне открылась дверь, и в проеме появился красавчик во главе отряда стражников. Он на мгновение замер, потом выхватил клинок и крикнул:
