Текст книги "Грибная красавица (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дорогожицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
ПРОЛОГ
Впервые я осознала, что не такая, как все, в шесть лет.
Моя подружка Аля предложила смастерить самодельные качели в саду из портьер. Я уже дорывала последнюю из них, мастеря крепкую веревку. Перекинула ее через ветку старой яблони, и мы с хохотом повисли на ее концах, раскачиваясь и сталкиваясь друг с дружкой. Мне было дико весело, я смеялась и хохотала до упаду, даже начала икать. И тут я заметила бабушку, невесть откуда взявшуюся. Она смотрела на меня с явным неодобрением, поэтому я одернула платье и приняла смиренный вид.
– Молодая вояжна должна держаться с достоинством, а не вести себя, как холопка, – ее голос звучал холодно.
Я опустила голову в притворном покаянии.
– Мы решили устроить качели, бабуля, и одолжили портьеры в угловой спальне, она все равно пустует…
– Мы? – резко перебила меня бабушка. – Кто мы? Кого ты втянула в свои проказы на этот раз?
– Ну как же, это Аля, я тебе говорила про нее. Аля, не бойся, поздоровайся с моей бабушкой, – я махнула рукой подружке, которая стеснительно жалась к стволу яблони.
Глаза бабушки помертвели и стали того отвратительного ледяного цвета, который означал, что она в бешенстве. Я мгновенно его узнала и поняла, что буду наказана. Правда, не понимала, почему. Не из-за портьер же, в самом деле.
– Хризокола Ланстикун! – то, что бабушка назвала меня полным именем, было очень плохим знаком. – Здесь в саду, кроме меня и тебя, больше никого нет. – Каждое слово бабушка произносила отдельно, с паузами. – Как ты смеешь врать?!?
Мне стало обидно и страшно, я подбежала к дереву, схватила Альку за руку и потянула ее к бабушке.
– Я не вру, вот моя подруга Аля, я тебе говорила…
Даже не бросив взгляда на девочку, бабушка влепила мне звонкую пощечину. Я заревела от обиды.
– Маленькая дрянь, не смей! Никогда не смей рассказывать свои бредни, а тем более верить в них, я не позволю тебе стать, как твой отец! – Бабуля кричала, а ее прекрасная белая кожа пошла красными пятнами.
Я в ужасе отступила, прижимая ладонь к багровой щеке, мне было не столько больно, сколько обидно. Тут появился Нурден, наш вотчий, кивнул мне и сообщил бабушке, что в приемной зале ее дожидаются местные креты. Его голос был спокоен и важен. Бабушка сначала застыла, как ледяное изваяние, потом глубоко вдохнула, поправила густые медные волосы с единственной седой прядкой и ушла.
Я продолжала реветь, с носа постыдно капало, но мне было все равно. Вотчий не ушел, а протянул мне носовой платок. Я пыталась высморкаться, но истерика продолжалась. Я была обижена на весь божий свет. На подружку, которая за меня не заступилась; на бабулю, которая меня ударила и наорала; на отца, который не обращал внимания; на мать, которая от меня шарахалась; на вотчего, который видел мои слезы; на всех, одним словом. Началась икота, я не могла говорить, мне не хватало дыхания, я судорожно хватала воздух и все продолжала реветь.
– Ну полноте, Хризи, вы себя так до изнеможения доведете. Из-за чего воягиня Талма, ваша бабушка, расстроилась?
– Она назвала меня лгуньей!
– И в чем же вы солгали?
– Ни в чем! Мы с Алей сделали качели из портьер и играли тут, а потом пришла она… и все испортила!
– Простите, ваша милость, а кто такая Аля?
– И вы тоже! – обида исчезла, а ей на смену пришла злость. Я топнула ногой и огляделась в поисках подружки, но той и след простыл. – Вы ее видели, Аля, моя подружка, светленькие косички, в синем платье.
– Но, ваша милость, в замке нет других детей, кроме вас, – осторожно начал вотчий.
– Значит, по-вашему, я тоже вру? – я гневно уставилась на него.
– Возможно, нет, – вотчий задумчиво повертел носовой платок, сложил его аккуратно, и не поднимая взгляда, осторожно спросил:
– А кроме вас, кто еще видел или говорил с Алей?
Я сначала опешила, потом задумалась. Мы с Алькой проводили много времени вместе, но обычно либо в саду, либо у меня в комнате. За стол она никогда не приходила, на конюшню и на мои уроки тоже.
– Никто, но это не значит, что…
– Ваша милость, вы знаете, что случилось с вашим батюшкой?
– Что? – буркнула я.
– Ваш батюшка болен, – вотчий задумался и продолжил. – Он видит и слышит то, чего никогда не увидят и не услышат остальные. И с каждым днем он все больше уходит от нас в свой выдуманный мир…
Я была ошарашена. На прошлый день рождения я тайком пробралась в комнату к отцу. Он сидел в кресле, устремив невидящий взгляд в окно. Я пыталась привлечь внимание и встала перед окном, загораживая свет. Отец даже не шелохнулся, а его взгляд был направлен мимо меня. Я заговорила с ним, рассказала о своих детских делах, показала подарок на день рождения – большую фарфоровую куклу в мой рост, но так и не дождалась ответа. Я тогда испугалась, расплакалась, довела себя до истерики и заснула прямо там… Там же меня и нашли, всыпали розгами так, что я месяц не могла сидеть. А вот оно в чем оказывается дело…
– Ваша бабушка очень опасается за вас, так что не обижайтесь и постарайтесь ее больше не расстраивать.
Я задумалась.
– Я вижу Алю, я с ней играю, она мне рассказывает о себе…
– Она не больше, чем детская фантазия, ваша милость, – вотчий был резок. – Ее нет, и давайте забудем об этом.
– Как же нет? Я же ее вижу и слышу, значит, она есть!
– Но остальные не видят…
– А что мне до остальных? Почему вы думаете, что раз остальные не видят, значит, так оно и есть? Может, они сами тоже не существуют? Если я притворюсь, что кого-то не вижу, значит, он исчезнет? А если…
– Ваша милость! – вотчий был не на шутку встревожен. Он перевел дыхание, глубоко вздохнул, потом промокнул лоб носовым платком и поморщился, когда заметил, что он мокрый. – Вам уже рассказывали про вашу прапрабабку, Хризолит Проклятую?
– Да, брат Анатоль заставил меня выучить наизусть всех родственников и их истории.
– Так вот, ваша прапрабабка была безумной. Она тоже видела и слышала недопустимые вещи. Но она смогла, слышите, смогла обуздать собственное безумие. Она вела в бой войска, а демоны шептали ей на ухо советы, она зубами рвала врагов и черпала силу в безумных виденьях, она заранее знала действия противников и умела проходить сквозь стены, могла читать мысли, или думала, что могла…
– Она разве была колдуньей?..
– Может и была, только никогда этого не показывала и не пыталась убедить кого-то в своих фантазиях. Иначе бы ее точно сожгли на костре, несмотря на положение и титул. Поэтому, ваша милость, я вам советую, гоните прочь виденья, никому про них не говорите, а если сомневаетесь, то лучше спросите у меня, реально ли то, что вы видите. А если уж совсем невмоготу, то, по крайней мере, постарайтесь, как ваша прапрабабка, подчинить безумие и заставить работать не против вас, а против ваших врагов!
Это был очень полезный совет, который не раз потом меня выручал, и я до сих пор благодарна вотчему за него, не смотря ни на что. К сожалению, я тогда была слишком мала и глупа, чтобы последовать ему в полной мере и отличить врагов от друзей. Хотя друзей у меня как раз и не было…
За ужином я извинилась перед бабушкой, сказала, что выдумала себе подружку, потому что мне было скучно и не с кем играть. Аля сидела рядом на стуле и хихикала. Я старалась на нее не смотреть. Бабушка вздохнула с явным облегчением и даже обрадовалась. Мне было совсем не стыдно, игра стала меня забавлять. Вот только Алька упорно не хотела исчезать. Она повадилась ходить за мной за стол и на уроки, настырно лезла на глаза, иногда закатывала истерики. Учителя были мной недовольны, я сделалась невнимательной и рассеянной сверх меры. Но затем Алька появлялась все реже и реже и, наконец, исчезла навсегда. Мне до сих пор ее не хватает. Из всех моих мар она была самой приятной.
ГЛАВА 1. Хризокола. 948 год от Великого Акта
Я умерла. Наверное, уже давно. Впрочем, я даже не помню, в какой момент это случилось. Когда мне вдруг стало безразлично, когда пропали желания и эмоции, когда выцвело и сузилось зрение, когда движения стали механические и однообразные, когда пропало умение удивляться… Я не живу, просто существую, притворяюсь живой. Церковь обвинила меня в ереси и колдовстве, а затем прокляла. Меня до сих пор ищут, хотя прошло уже почти восемь лет, поэтому мы и забирались все дальше на юг. Деньги были уже почти на исходе, надо было где-то осесть и поправить финансы.
У меня все чаще случались приступы. Мое сумасшествие наследственно и неизлечимо. Антону всего шестнадцать, и ему приходится тяжело, он следит за мной и скрывает от окружающих мои приступы. Если о них узнают, меня могут посчитать колдуньей и запросто сжечь на костре. Я провела в подвале настоящего колдуна два года и видела, что он делал с людьми. Я на себе почувствовала, что творили монастырские святоши. Я знаю, что их сила – следствие безумия. Тогда, чтобы вырваться, я переступила черту, но смогла вернуться назад, заплатив за это страшную цену. И больше не хочу. Впрочем, я теперь вообще ничего не хочу.
Сегодня мы добрались до Кльечи. Крупный южный портовый город, расположенный на границе сразу трех вояжеств. Здесь живет много простых людей и знати, крутятся большие деньги, бурлит жизнь. Как раз то, что мне необходимо. Мое чутье не раз выручало нас, и в этом раз оно просто вопило, что здесь надо остаться. Не знаю, нормально ли знать некоторые вещи заранее, Антон говорит, что нет. Хотя он еще мальчишка, и то, что у него нет чутья, еще не значит, что другие люди им не владеют. И кстати, что считать отклонением от нормы? И где взять эту норму? Хотя неважно, даже если это и признак безумия, то пусть. Моя прапрабабка тоже была сумасшедшей, но благодаря этому она стала самой влиятельной воягиней, поставила северные земли под свою власть и победила в Синей войне. Потому что все боялись, боялись ее безумной жестокости, звериного чутья и абсолютной непредсказуемости.
Город показался мне ленивый, сытым и злобным зверем, отдыхающим на берегу моря. Непривычное для северянки южное солнце палило нещадно, когда мы добрались до портового рынка. Рынок гудел тысячами голосов, прилавки были забиты диковинками, разношерстный люд сновал и толкался. Я задохнулась от нахлынувших эмоций. Не моих. Чужих. Еще одна прелесть безумия. Мои чувства вдруг отказывали, я начинала воспринимать запахи как звуки, звуки как цвета, а чужие эмоции как запахи. Сознание помутилось, город вонял как помойка, простоявшая под палящим солнцем несколько дней. Я хватала воздух ртом, тщетно пытаясь зажать нос, понимая краем сознания, что бесполезно. Как укрыться от эмоций? Антон сообразил, что начался приступ, и оттащил меня на пристань, подальше от чужих взоров. Я перевела дух. Зрение прояснялось, голова перестала кружиться. Воняло до сих пор, но уже можно было дышать.
Мы сняли скромную комнату в прибрежной таверне. Мне нужно было время, чтобы разобраться и подумать. И решить, чем мы здесь будем заниматься. Нужно было прикрытие, чтобы наше пребывание в городе не вызвало кривотолков и ненужного любопытства, прикрытие, что может также дать доступ к знатному обществу. А еще мне была нужна информация. Оставшихся денег хватало на что-нибудь скромное вроде лавки или пансиона. Побережье в окрестностях города было усеяно крошечными пансионами, в которых останавливались как купцы, так и знать, кто по делам, а кто и подольше, с семьей, отдохнуть возле моря. Содержать пансион было несложно, но конкуренция ведь тоже большая. Да и не по мне, чутье молчало, значит, пустое дело. Лавка? Или даже мастерская? Я смогла бы справиться с финансами, все-таки меня учили управлять вояжеством, не думаю, что лавкой сложнее. Но это тоже не мое. Значит, оставалось ждать. Если бы только я могла контролировать свой безумный измученный разум!
Мы были уже два дня в городе, но сегодня я проснулась с четким знанием – что-то произойдет. Я вытащила Антона гулять по городу. Мальчишке было всего шестнадцать, но выглядел он постарше, долговязый и белобрысый. Я представляла его как брата, благо, свои рыжие волосы я осветлила, ведь искали рыжую сероглазую девицу, а я теперь светловолосая и голубоглазая. Цвет глаз, конечно, остался серым, но умело подведенные серые глаза всегда кажутся темнее. На самом деле, слабая маскировка, но мы были далеко от северных земель, поэтому этого хватало. Я тоже высокая и крепкая, правда сильно исхудала. Но благодаря этому наше с Антоном родство не вызывало ни у кого сомнений.
Все произошло на портовом рынке. Том самом, где мне стало плохо. Я не без опаски бродила по рядам, разглядывая разнообразный товар и прислушиваясь к чутью. Чутье молчало. Вдруг возле меня дико завизжала женщина.
– Помогите, люди добрые! Украли! Украли кошелек! Все деньги! Детям есть нечего! Ой, лихонько!
Женщина теперь уже отчаянно рыдала, ползая на коленях в пыли. Антон дернул меня за рукав.
– Помоги ей, Хри…
Я шикнула на него.
– Ты забыл?
– Ой, прости. Лидия. Помоги ей, видишь, как убивается.
Женщина продолжала рыдать. Мне было все равно. Я бы прошла мимо, как это делали остальные покупатели, старательно огибая плачущую женщину и смотря в другую сторону. Но внутри меня словно заворочался и поскребся огромный зверь, так что стало щекотно в животе. Чутье наконец проснулось.
Я подошла к женщине и присела на корточки рядом с ней.
– Вы видели вора?
– Да, мальчишка, шустрый такой, терся возле меня, когда я выбирала персики, – женщина взглянула на меня с надеждой, в ее глазах стояли слезы и отчаяние, но она готова была поверить в чудо.
Я прикрыла глаза, мысленно создавая образ мары. Мар не существует, по крайней мере, для остальных, но для меня они вполне реальные. И они могут быть полезными. Если мне надо узнать что-то про человека, я создаю его мару. Это всегда мучительно, потому что мое сознание и разум на краткий миг разбиваются на миллионы или миллиарды капель, которые потом сливаются в бесконечные ручейки возможных реальностей. Я словно играю в игру – что было бы, если бы?.. И таких "если бы" неисчислимое количество. Чем больше я знаю про человека, тем лучше получается мара. Впрочем, иногда я словно получаю подсказку извне. Божье провидение ли мне шепчет, или голос из бездны дает подсказку – мне все равно. С марой можно разговаривать, спрашивать, но самое главное, ее можно прогнать в любой момент. Вот только создав мару, я приближаю приступ.
Я открыла глаза. Рядом со мной стоял мальчишка лет десяти. Его лицо плыло и менялось, словно в тумане. В руках он держал кошелек. Мара вора.
– Ну и где же наш воришка теперь? – вопрос прозвучал, словно я обращалась сама к себе, но я спрашивала мару.
– Так убег ведь, паршивец, – женщина жалобно скривилась.
– А куда побежал?
Мара тоже скривился, глазки забегали, потом он пожал плечами, повернулся в сторону пристани и показал пальцами на заброшенный док.
– На крыше вон, – буркнул мара и стал канючить, – тетенька, подайте копеечку, на хлебушек. И на водочку. Вышла крыса на пригорок, стала деток считать…
– Исчезни, – я махнула рукой, и мара растаял в воздухе. Я припустила в сторону доков, за мной бежал Антон. Женщина недоуменно смотрела нам вслед.
На крыше мелькнула тень, воришка почуял неладное, но я была проворнее. В одно движение взмахнула по ограде на крышу и сцапала мерзавца уже на краю. Воришка захныкал.
– Тетенька, отпустите, я ничего не сделал…
Выудив у него кошелек, я перехватила его за загривок и потащила к женщине.
– Он, вот он, вор! Кошелек у меня украл! – женщина его тут же узнала и кинулась к нам. За ней потянулась толпа любопытствующих. Крали-то кошельки часто, обыкновенное дело, а вот чтоб вора поймали, редко бывало. Кроме того, бесплатное развлечение было посмотреть, как будут бить воришку. Глумливое любопытство и злорадство очень остро ощущались в воздухе, меня начало подташнивать. Запах гнилого мяса, опять приступ?
Я бросила кошелек к ногам женщины и встряхнула вора. Только сейчас заметила, что это не мальчишка, а карлик. Уродливое, сморщенное, как печеное яблоко, лицо и злобные маленькие глазки. Теперь он уже не канючил, а шипел, как крыса, грязно ругался и плевался. Мне стало противно, я швырнула вора в толпу, пусть разбираются. Мужики бросились на карлика с кулаками, но он прошмыгнул у них под ногами, получил пару пинков от торговок, скатился в канаву и нырнул в сток. Словно крыса. Мерзкая вонючая крыса. Тошнота не проходила.
Женщина бросилась к моим ногам, глотая слезы, стала благодарить. Люд из толпы уважительно качал головами и одобрительно гудел.
– Вот возьмите, госпожа. Как я вам благодарна, если б знали, вы спасли моих деток от голодной смерти, от долговой ямы. По гроб не забуду вашу доброту, молиться за вас буду, каждый день…
Женщина попыталась всучить пару серебряных монет.
– Не надо, спасибо, – я отвела ее руку. Торговец пряностями, крепкий загорелый мужик, подошел и поклонился.
– Госпожа, вы благородно поступили. Не каждый мужчина вступится за обиженного, а такая хрупкая девушка не побоялась. Чудеса, да и только…
Чутье опять вздохнуло зверем, обдав внутренности жаром. Ну разве можно было измыслить лучшее прикрытие для вора? Теперь я знала, чем мне заняться. Как удачно все складывалось.
– А что, часто у вас воруют?
– Дык часто, ворья развелось невиданно.
– А куда ж сыскная служба смотрит? В громаду жаловались?
– Жаловались, конечно. Только у них дела поважнее, говорят, чем всяких бродяг ловить.
– А остальное как? Кроме краж, еще неприятности имеются?
Торговец прищурился.
– А вам-то какой интерес?
Я улыбнулась.
– Да вот думаю частный сыск открыть.
– Частный? А такой разве бывает?
– Конечно, – я сделала серьезное выражение лица и подала мужику визитку, на которой просто значились мои новые титул и имя – крета Лидия Хризштайн. – Я пока только подыскиваю помещение под частный сыск, а вот видите, первые клиенты уже появились.
Я обернулась к женщине, которая запрятывала драгоценный кошелек в свой пышный бюст:
– Милейшая, буду вам крайне признательна, если будете советовать меня своим знакомым. Лидия Хризштайн. Частный сыск и прочее.
Женщина, разинув рот от удивления, смотрела нам с Антоном вслед.
И опять затишье. Почти три дня мы с Антоном осматривали дома на продажу. Бойкий пронырливый старикашка, сосватанный нам трактирщиком в качестве посредника, все норовил продать подороже и совсем не то, что надо. Дома в центре были, конечно, хороши, но втридорога платить я не собиралась. Халупы на окраине в бедняцких районах нам тоже не подходили. Оставались купеческие и ремесленные районы, сегодня как раз отправились смотреть. Я очень надеялась, что мы наконец-то что-то купим. У меня уже появились первые клиенты, в основном, торговцы да работяги, впечатленные моими геройствами на рынке. Дела были мелкие, найти телегу с товаром, узнать, кто ворует в лавке, а кому-то – узнать, изменяет ли жена. Впрочем, меня это не смущало, чем больше людей будут обо мне знать, тем скорее появятся первые клиенты из знати. А там я свое не упущу. Воровать же у нищего рабочего люда или даже у зажиточных купцов – себя не уважать.
Мы осматривали выставленные на продажу дома в купеческом районе. Улица была старая, довольно узкая, но выходила на площадь, почти безлюдная. Дома были обложены белым камнем, со временем он темнел, давая коричневый оттенок. Весь город походил на громадную ракушку, белую в центре и ближе к пристани, где проживала знать, и розово-черную снаружи. Один дом, старый и обветшалый, в три этажа, привлек мое внимание. Его очертания поплыли, как в мареве, и на секунду передо мной возникло видение этого дома: ухоженный фасад, на первом этаже вывеска пекарни, на верхних этажах тяжелые портьеры, уютно горел свет, по улице сновали прохожие, даже доносился запах свежего хлеба. Я сглотнула слюну, встряхнула головой и дернула за рукав старика.
– Скажите, милейший, в этом доме раньше была пекарня?
– Что? Нет, что вы! Это дом помчика Галицкого. Бедняга разорился уже лет десять назад, дом громада до сих пор продать не может. Но я вам его не советую, дом запущен, требуется ремонт, и кроме того…
– Беру! – я резко оборвала посредника. Значит, это было виденье не прошлого, а будущего, что меня вполне устраивало.
Старикашка попытался накрутить цену, увидев явный интерес к дому, но отступил, когда я поинтересовалась, что же с домом не так, раз его не могут продать столько лет.
Купчую в тот же день зарегистрировали в громаде. Я также предъявила в залог фамильные драгоценности, благо, они неучтенные, а инициалы на перстне совпадают с моим новым именем. Такую деталь, что обычно сначала идет имя, а потом фамилия, никто не заметил. Люди вообще обычно мало что замечают. Просто удивительно! Сколько раз я пыталась объяснить Антону, что надо просто внимательно смотреть и много увидишь. И никакое это не колдовство. Так что титульную бумагу и печатку мне выдали без проволочек. Городской управитель, господин Варгес, толстый лысенький человечек, на голову ниже меня, все время вытирал потный лоб.
– Как долго госпожа собирается пробыть в нашем чудесном городе?
– Город у вас действительно чудесный, – я улыбнулась ему. Когда надо, я вспоминала хорошие манеры и могла быть самим очарованием. – Вот думаю открыть здесь свое дело.
– Интересно, – глазки управителя заблестели. – Торговлей займетесь, аль как?
– Нет, – важная пауза. – Я собираюсь открыть частный сыск.
Управитель был удивлен и даже шокирован.
– Такая прекрасная девушка, и частный сыск? А что искать-то будете? Чужих мужей?
– И этих тоже. Кстати, а я могу сегодня же получить разрешение на сыск?
Варгес явно замялся. Он не был уверен, возможно ли такое разрешение в принципе, но не хотел упускать выгоду.
– Я думаю, что необходимо сначала заполнить некоторые бумаги, давайте скажем завтра…
– Завтра я не могу. Дела, знаете ли. Впрочем, я думаю, что могу получить разрешение от одного из воягов… Какого посоветуете?
Управитель заволновался, глазки забегали.
– Ну что вы так сразу, госпожа. Раз нужно сегодня, значит, сегодня все сделаем.
– Приятно иметь дело с понимающими людьми, – я демонстративно вытащила кошелек и позвенела монетами. – Я думаю, что…
Я осеклась. На столе управителя сидела большая мерзкая крыса, тощая и очень злющая. Она шевелила усами и смотрела на меня красными выпученными глазками. Я прикрыла глаза.
– Что с вами? Нехорошо?
– Да, к жаре вашей непривычная… – я дрожащей рукой приняла стакан с водой, услужливо поданный управителем. Крысу он не видел, значит, опять виденье. Крыса засеменила в мою сторону. Я вцепилась в стакан, прикрыла опять глаза, но скрежет маленьких коготков приближался. Если крыса вцепится мне в руку, раны будут настоящими, которые увижу не только я, но и остальные. Проверено.
Я вскочила со стула. Мне нужно было разрешение. Сегодня. Я выхватила толстенный гроссбух со шкафа и что есть силы запустила в крысу. Управитель ойкнул и вытаращился на меня. Крыса пискнула и залезла в графин с водой. Из горлышка торчали усы.
– Простите меня, господин Варгес. Мне показалось, что по столу прошмыгнул таракан.
– Таракан? У меня? Я вас уверяю, здесь нет никаких тараканов! Какая вы нервная! – Управитель взял графин и плеснул себе воды, вместе с крысой. Поднес его ко рту и сделал жадный глоток. Вместе с крысой.
Меня опять замутило. Я слышала, как пищала крыса из горла Варгеса, а ее хвост торчал из его рта. Как же мерзко.
– Выпишите мне разрешение, а я пока подожду в коридоре. Здесь у вас очень жарко.
– Да-да, конечно, через десять минут все будет готово.
Я вылетела из кабинета и упала на стул.
Сегодня ночью я проснулась от кошмара. Мне вдруг почудилось, что Антона нет, я его выдумала, он один из моих мар. Бросилась к своим записям, перечитала. Ну вот же, Антона видят другие люди, он покупал еду, а теперь и готовил в новом доме. Наши долгие странствия и мытарства сильно отразились на нем. И вообще, получилось так, что это я обещала позаботиться о брате Мари, а на самом деле это он взял на себя заботы обо мне. Я, будущая вояжна, оказалась совершенно неприспособленной к быту обычного человека. А вдруг нет не только Антона, но и остальных? И весь этот город и его жители – плод моего больного разума? А я сама уже давно сошла с ума, как мой отец, лежу в постели и смотрю невидящим взглядом в потолок? А бабуля склоняется над моей кроватью и вытирает липкий пот с чела? На мои крики прибежал Антон, стал успокаивать, дал выпить травяной настойки. Валериана и мята, заваренные с медом, обычно меня успокаивали. Надо будет пополнить запасы. Утром я еще раз перечитала записи, успокоилась. Плевать на все. Даже если все это мой безумный бред, его нужно довести до логического конца. Как любила говорить моя знаменитая прапрабабка: "Даже если я брежу, то тебе же хуже!" Правда, она обычно добавляла что-нибудь вроде: "Сдохни, тварь!"
Утром я поручила Антону развесить объявления о сдаче в аренду первого этажа нашего дома. Мы переехали вчера, сразу, как закончился ремонт. Рабочие осветлили фасад, теперь он был уже светло-кремового оттенка, сделали ремонт внутренних перекрытий, заменили ставни. Пришел печник, проверил тягу, почистил дымоход. Мебели пока не было, спали на полу. Дел было много, а времени толком не хватало. Еще мне был нужен рисовальщик. Да, лучше рисовальщик. Хотя если не найдется, то можно было и писаря нанять. Так что надо было еще составить объявление о найме на работу рисовальщика. Антон так и не научился писать. Из меня получился плохой учитель, я была жутко раздражительна. Надо будет обязательно нанять ему учителя. Что еще? Ах да, рисовальщик. Он нужен очень срочно. Я чувствовала, что приступ приближается. Во время приступов я не помнила себя, что я делала и говорила, а это важно. Антон пытался запомнить и пересказать, но ему сложно, я несла несвязный бред с огромной скоростью, могла драться, царапаться, бить, ломать вещи. Горький опыт научил меня, что почти все проявления безумия имеют скрытый смысл, и игнорировать их глупо и опасно. Кроме того, меня дико раздражал тот факт, что я запоминала абсолютно все, даже то, что мечтала бы навсегда вычеркнуть из памяти, но не могла вспомнить несколько часов приступа… Поэтому мне просто необходимо знать, что я вижу во время своих приступов. Можно записать, но лучше сделать зарисовки. Это мне подсказал Антон. Отчаявшись запомнить все, что я несу во время приступов, он стал схематично изображать некоторые моменты. Художником или просто рисовальщиком ему, конечно, не стать, но идея мне понравилась. Я написала с десяток объявлений и отправилась развешивать. Надеюсь, скоро у нас появятся новые жильцы.
Прошло три дня. Мне уже пришлось отказать нескольким желающим арендовать первый этаж, Антон пребывал в недоумении и даже, кажется, расстроился. Но я ждала. Ждала того, кто сможет воплотить мое виденье о преуспевающей пекарне в этом доме, изумительных ароматах на всю улицу, многочисленных посетителях, толпящихся в ожидании свежего хлеба. И, наконец, вчера он появился. Это оказался долговязый нескладный юноша лет двадцати, прыщавый и неуклюжий. Он робко топтался возле двери, не решаясь зайти. Я как раз возвращалась с доков, где успела распутать одно несложное дело о поджоге складов. Купец, чуть было не потерявший все состояние из-за подлога громадского чинуши, был мне очень благодарен, и размер его благодарности теперь основательно утяжелил мой кошелек. Правда, испортились отношения с управителем Варгесом, который имел долю с темных делишек своего подчиненного. Ничего, переживу. Наше финансовое состояние все еще было неудовлетворительным, мы едва сводили концы с концами. А красть по мелочи я не хотела, а крупный улов без предварительной подготовки и разведки невозможен. Но теперь уже можно было заказать нормальную мебель, а не ту подержанную рухлядь, которую выторговал Антон.
Паренек стоял перед дверью и не решался войти. Проходя мимо него, я запнулась, а в глазах потемнело. Уцепившись за косяк входной двери, я позвала его.
– Милейший, вы мне не поможете?
– К-к-к-конечно, – парень слегка заикался. Я взглянула ему в глаза. Они были мутного каре-зеленого цвета, но меня интересовало другое. Легкая, совсем еще слабая искорка безумия, которую я научилась безошибочно различать в других.
– Вы здесь по делу или просто прогуливаетесь?
– Я х-х-х-хочу снять п-п-п-первый этаж с п-п-подвалом, – разговор с незнакомкой давался парню нелегко, он явно стеснялся.
– А для чего, можно полюбопытствовать?
– П-п-п-пекарню хочу открыть, – парень зарделся, словно сообщил что-то неприличное.
– Вот как, – я скрыла улыбку. Так и хотелось коварно потереть руки и крикнуть – "Попался!". В зеркальном отражении окна появился благообразный дедок, и настроение у меня моментально испортилось. Мара в образе старца, живой укор памяти светлейшего магистра Солмира. Давно его не было видно. Дедок появлялся в самых разных обличьях: лохмотьях нищего, рясе священнослужителя, кафтане купца, однажды приперся вообще голым. И никогда со мной не разговаривал. Вообще никогда. Обычно мары сразу вываливали на меня кучу болтовни, да так, что уши приходилось затыкать. Этот молчал. Иногда он укоризненно качал головой, осуждающе вздыхал, хмурился или даже кривился от презрения. Ну и пусть. Я вцепилась в руку парнишки и потащила его внутрь здания.
– Антон! – я так оглушительно заорала, что моя заикающаяся жертва вздрогнула. – Не пугайтесь.
Я улыбнулась и предложила юноше располагаться. Старец уселся в углу комнаты, скрестил руки на коленях и замер. Из кухни прибежал Антон и вопросительно смотрел на меня.
– Знакомьтесь, это наш новый жилец, эээ… простите, как вас зовут?
– М-м-м-мартен, – парень был явно удивлен и растерян. – А вы хозяйка?
– Да, – кивнула я. – Мартен откроет у нас самую лучшую пекарню в городе, правда? Расскажите про себя.
Мартен робко опустился на старый диванчик, он явно нервничал.
– Я д-д-д-даже не знаю… М-м-м-мой отец, он… занимался в-в-в-выпечкой в Асаде, при монастыре, это на в-восточном побережье… Н-н-нам пришлось оттуда уехать, к-к-к-когда…
– Когда там началась война, – парня было тяжело слушать, все время хотелось закончить фразу за него. – А где же ваш папа сейчас?
– Он… м-м-мы сняли комнату в таверне. П-п-понимаете, у нас совсем н-н-немного денег, – было такое ощущение, что Мартен расплачется. Длинные фразы давались ему с большим трудом.
– Это не беда, составим долговую расписку…
– Не надо! – парень явно испугался. – Я л-л-лучше пойду, п-п-простите…
– И чего вы так боитесь? – я была в недоумении. – Пригласим поверенного, составим на хороших условиях, минимальный процент положим… Или вы не хотите открыть свое дело? Мне кажется, у вас большой потенциал.
– А п-п-потом в долговую яму и в рабство? Н-н-не хочу, я пойду.
