Текст книги "Изабелла Прекрасная"
Автор книги: Маргарет Барнс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
ГЛАВА 5
– У вас неплохо получается легкий галоп, несмотря на скользкую дорогу, – говорил Изабелле ее шталмейстер. – Держитесь в седле чуть прямее, и все наши английские дамы будут завидовать вам.
– Вы мне льстите, сэр Роберт, – засмеялась Изабелла, запыхавшись. – Вы прекрасно знаете, что я могу вас совсем замучить, заставляя тренировать меня до Судного дня, но мне никогда в жизни не сравниться с такой всадницей, как ваша Королева Мая.
– Она весьма искушенная. Ведь она повсюду сопровождала покойного короля.
– А теперь ездит на охоту с новым королем. Я тоже хочу этого.
– Но совсем недавно, когда вы обучались одной из наших карточных игр, вы заявили, что терпеть не можете охоту?
– Ну как вы запоминаете всякую мелочь и глупость, которую я говорю! И даже если я это и говорила – бывают же обстоятельства, когда человек должен заставить себя делать то, что он ненавидит сильнее всего на свете?
– Вы хотите научиться верховой езде как можно лучше, полагая, что королю понравится, если вы будете ездить с ним на охоту? – Роберт угрюмо смотрел поверх лошадиной головы. Он давно лелеял безумную надежду, что, возможно, она делает это, чтобы подольше побыть в его обществе.
– Ему будет одиноко, когда уедет герцог Корнуэльский, – тихо сказала Изабелла.
Ее спутник ничего не ответил, и она попросила его остановиться. Было чудесное весеннее утро, одно из тех, когда в сердце пробуждаются неясные желания, а нежный ветерок шепчет на ухо о вечной жизни. Между Лондоном и Вестминстером Темза делала изгиб, и на мелководье шелестел золотистый тростник, по берегам уже распушила свои сережки верба, и возле попадавшихся им на пути домиков кусты сирени были покрыты нежной зеленью. Прямо перед ними на фоне голубого неба торжественно возвышались крыши и башни Аббатства.
– Давайте подъедем поближе, посмотрим на крест Милой Королевы, – предложила Изабелла, приближаясь, чтобы получше его рассмотреть. Ей нравилось останавливаться здесь, потому что память о маме Эдуарда навсегда останется для нее символом идеального и счастливого брака. Но, будучи Изабеллой Прекрасной, она не могла удержаться от кокетства. – Очень красиво, – сказала она, касаясь затянутой в перчатку рукой камня и бросая взгляд на влюбленно смотрящего на нее спутника. – Вот достойное выражение любви к женщине, не так ли?
Ее шталмейстер, казалось, был всецело занят запутавшимися поводьями.
– Я бы выразил любовь как-нибудь более тепло – кровью сердца, а не в камне, – еле слышно пробормотал он.
– Ах, милый Роберт! – проговорила она с ноткой осуждения в голосе. И они направились в Вестминстер, чувствуя весеннее бурление молодой крови и слыша любовные песни дроздов.
Во дворе он жестом отогнал конюхов и сам помог ей слезть с лошади. Под воздействием весеннего дня и птичьего щебета, а, возможно, и из-за некоторой досады, поскольку она почти целый день не видела своего супруга. Изабелла пригласила его в свои личные покои, чтобы выпить кубок вина.
Прежде чем пойти и провести несколько тихих минут в уединении королевской часовни, Бинетт широко распахнула окно покоя королевы, чтобы туда проник солнечный свет, который так любила ее госпожа. И была не ее вина, что под окном беспечно болтали два садовника. Добрая женщина не ожидала, что всадники приедут так рано, и оставила для прислуживания Изабелле только Жислен. Изабелла, войдя в покои, тотчас прошла к окну с кубком в руке, чтобы насладиться солнцем и тишиной.
Стук лопат под окном напомнил ей, как Эдуард хотел украсить ее сад, и хотя она и не видела садовников, решила, что он их прислал, поскольку они, наверное, особенно хорошо умеют ухаживать за розами. Даже будучи иностранкой, она почувствовала разницу в их выговоре – один, как и все дворцовые садовники, говорил на кокни, у другого же был явно деревенский выговор, довольно для нее непривычный.
– Здорово будет туточки летом, – говорил он. – Премилое местечко для нашей королевы, да благословит ее Господь! И все, что мы понасадили перед Рождеством, как раз зацветет ко времени, как она станет тяжелой.
Говорящий добродушно рассмеялся, и королева улыбнулась, потому что любила, когда простой народ выражал ей симпатию. Стук прекратился, и она представила себе, как немолодой садовник сдвинул на затылок шляпу и почесывает залитый потом лоб, радуясь тому, как красиво будет выглядеть сад, когда они приведут здесь все в порядок.
Но от слов другого человека она обомлела.
– Если ей только удастся забеременеть, – сказал он, сердито фыркнув.
– Эй, чегой-то ты, Джоб, она такая славная девушка, конечно, молодая очень, но когда придет лето…
– Да не об возрасте и здоровье Ее Милости речь.
Другой ошарашено молчал.
– Ты же не хочешь сказать, что наш король не мужчина? Да сохрани нас Господь, он же сын здоровяка Длинноногого!
– Оно и видно, что ты приехал из деревни, Жак. Тут не в способностях нашего короля дело, мы-то знаем, что у него нет ни крохи желания тратить силы на молодую, когда у него под рукой этот проклятущий гасконец!
Изабелла стояла, не шевелясь, красное вино медленно капало на складки ее амазонки. Черты ее лица резко обострились – она все поняла. В золотисто-карих глазах появилось выражение обиды и ужаса.
С некоторым опозданием Роберт уронил стул, чтобы отвлечь ее. Слишком поздно! Жислен бросилась к окну и захлопнула его. В покоях королевы повисла гнетущая тишина, которая еще так недавно была насыщена весенними запахами и звуками.
«Еще сегодня утром я была так молода – так нелепо молода и так безрассудна!» – эти слова промелькнули где-то в ее подсознании, но с губ не сорвалось ни звука. Только теперь она поняла ту непонятную интонацию, с которой умудренная опытом графиня произнесла там, в Булони: «Другие женщины? О, нет, ни разу ни о чем подобном не слыхала». Она совершенно забыла о тех, кто находился рядом. Но ей необходимо с кем-то поговорить, с кем-нибудь из своих, чьи взгляды и суждения не связаны с этой чужой и неласковой для нее страной. С кем-нибудь, кто бы подтвердил ей, правильно ли она поняла то, что случайно услышала. Она инстинктивно повернулась, чтобы найти Маргариту. Пустой кубок выпал из ее рук и разлетелся вдребезги по надушенным циновкам, покрывающим пол.
Молодая Жислен, столь же сбитая с толку, как и она сама, съежилась у окна, глядя на осколки с таким видом, как будто это осколки того зеркала, что разбилось в день свадьбы ее госпожи.
Прежде чем Изабелла дошла до двери, Роберт ле Мессаджер опередил ее, осмелившись схватить за плечи двумя руками.
– Парламенту наверняка удастся настоять на том, чтобы Гавестон был выслан из страны, – сказал он. – Но если это не выйдет, я сделаю все, чтобы этого гасконца здесь больше не было, пусть даже король и убьет меня.
Возмущенная страстным проявлением его сочувствия Изабелла освободилась от его рук и оттолкнула его. Ей была невыносима мысль о том, что он все знал. Она могла бы послать Жислен к своей тетушке и попросить ее прийти к ней, но ей хотелось убежать из покоев, не видеть тех, кто вместе с ней слышал столь унизительные для нее слова. Она, легкая как пушинка, мчалась по коридорам Дворца в старое крыло, где жила Королева Мая. И Маргарита встала, увидев ее.
Изабелла захлопнула за собой тяжелую дубовую дверь и оперлась на нее, чувствуя огромное облегчение, что тетушка была одна.
– Правда то, что говорят об Эдуарде и Пьере Гавестоне? – спросила она.
Маргарита стояла и смотрела на нее с болью и состраданием. Было бы слишком лицемерно спрашивать: «А что про них говорят?»
– Да, это так и есть. Я вижу по вашему лицу, что вы все знаете!
Пройдя в комнату, Изабелла вместо нее гневно ответила на свой же вопрос.
– Нужно было быть просто глупой, чтобы не видеть этого. Я думаю, что все знают. Даже садовники… Все, кроме невинных глупышек вроде меня и бедняжки Жислен. Как же прав был Эдуард, когда относился ко мне, как к ребенку!
– Откуда ты… Как ты узнала?
– Я же сказала! Разве нет? Разговаривали два садовника. Прямо у меня под окном. Даже мой шталмейстер имел наглость пожалеть меня.
– Бедное дитя!
Изабелла почти не слышала ее слов.
– Но ведь вы должны были знать, – с упреком повторила она. – Почему же вы мне ничего не сказали? Там, в Булони, когда я спрашивала вас про Англию?
– И что бы это изменило?
– Я бы не вышла за него замуж! – закричала Изабелла, почти ненавидя свою тетушку за ее спокойствие и невозмутимость.
Встревоженная ее бледностью, Маргарита ласково подвела Изабеллу к своему креслу и усадила.
– Милая моя, ведь ты же знаешь, что мы, женщины, просто пешки в политических играх. Возможно, твой отец глубоко возмущен тем, что твои дядюшки и мои братья рассказали ему по возвращении в Париж. Но союз государств зависит от многих лет правильной внешней политики, а не от морали отдельных людей или счастья молодой супруги короля.
– Мне нужно было обратиться к моему брату Карлу, он всегда поддерживал меня.
– Самое большее, что мы можем сделать, это поддержать английских баронов в их стремлении выдворить Пьера Гавестона из страны.
Изабелла в течение некоторого времени сидела молча, вспоминая свои промахи.
– Так значит, когда Эдуард обвинял меня в ревности, в моей ревности действительно не было ничего странного, – медленно произнесла она. – Многие женщины ревнуют своих мужей к их друзьям, прекрасно понимая, что все равно они сами нужны им. Но я не нужна Эдуарду. Когда я бываю вне себя от радости, что он делит со мной ложе, то для него это лишь исполнение долга. У меня нет ничего – абсолютно ничего – что не мог бы дать ему Пьер Гавестон. Как сказал этот проклятый садовник: «У него нет ни крохи желания тратить силы на молодую!» – Не в состоянии справиться с переполнявшими ее чувствами, Изабелла закрыла лицо руками. – О, Маргарита, дорогая, подумать только, что когда-то я жалела вас! – всхлипнула она. – Из-за того, что вы – такая молодая – должны были выйти за сурового воинственного шестидесятилетнего старика!
– У тебя не было причин, уверяю тебя. – Однако замужняя жизнь вовсе не была раем для Маргариты. Она села на низенький стульчик рядом с Изабеллой и впервые за все время заговорила об этом. – Вначале я страшно боялась занять место его обожаемой кастильянки, с которой он прожил полжизни. Но мой супруг был человеком справедливым во всех отношениях, и он подарил мне сыновей.
– Ему, наверное, нелегко было всю свою жизнь оставаться живой легендой, – произнесла Изабелла, с тем же налетом горечи, с которым говорил об отце и ее муж.
– Возможно. Но для наших суровых баронов его жизнь осталась в памяти как образец служения своей стране. Они совершенно сбиты с толку и разочарованы из-за того, что не видят в его сыне продолжателя королевских дел отца. Изабелла, не надо рисовать себе портрет достославного из всех английских королей со слов молодого Эдуарда.
Изабелла уже немного пришла в себя и сидела в кресле очень прямо.
– Но тем не менее вы любите молодого Эдуарда, как вы его называете? – Несмотря на свое разочарование, а может быть, именно благодаря ему, слова ее прозвучали почти как просьба о помощи.
– Мне не надо было заставлять себя любить его, Изабелла, потому что в нем есть какое-то обаяние. Несмотря на лень и беспечность, он никогда не совершит жестокого поступка. Ведь и ты сама сразу полюбила его. И к тем, кого он по-своему любит, он относится с большой теплотой и заботой. Его трагедия в том, что он стал наследником престола. Мне всегда казалось, что из него вышел бы прекрасный владелец поместья, он бы великолепно ладил со всеми своими соседями и заботился о хозяйстве с любовью и знанием дела!
– А Гавестон? – после некоторого молчания спросила Изабелла.
Вздохнув, Маргарита поднялась и подошла к своему столику, на котором лежала раскрытая книга. Она машинально перевернула толстые, с красивыми рисунками страницы.
– Я понимаю, что мои слова могут обидеть тебя, поскольку тебе и так сейчас нелегко. Но я не нахожу Гавестона таким уж ужасным. Я знаю его с детства. Его отец – один из самых благородных и достойных людей, кого я знала, умер, пожертвовав и здоровьем, и богатством в сражениях за свою страну. После его смерти не осталось денег даже для того, чтобы найти Пьеру хорошего и порядочного учителя. Нет, я Пьера не оправдываю! Но во всяком случае его нельзя назвать занудой, и он – смелый и отважный человек. – Видя, как посуровело лицо племянницы, она пожала плечами и закрыла книгу. – Но тут, – сказала она, чему-то улыбаясь, – возможно, я не вполне объективна, поскольку изо всех живущих при дворе, я, наверное, единственная, кого он пощадил, избавив от своих насмешек и злых острот, во всяком случае, даже когда он поддразнивает меня, я чувствую в его отношении ко мне какую-то нежность. Я даже временами думала, что чем-то напоминаю ему его мать.
– Это ей он посылает так много денег Эдуарда? – резко спросила Изабелла. – На днях милорд Пемброк говорил, что половина моего приданого ушла в Гасконь. Насколько мне известно, его маман умерла много лет тому назад. Но нет никакого сомнения, что он транжирит деньги, что большую часть этих денег он получает из королевской казны, и немалая их толика исчезает в его поместье в Гиены и у его обедневших родственников.
Изабелла медленно поднялась с кресла своей тетушки. Она чувствовала себя гораздо более уставшей, чем после утренней верховой прогулки.
– Я раньше думала, что бароны слишком суровы, и часто сочувствовала Эдуарду. Но теперь я буду денно и нощно молиться, чтобы его… любимца выслали из страны до конца его дней. – По пути к двери она остановилась, как будто о чем-то вспомнила. – А за что его выслали прежде? За это же?
– За совершенно безумные траты, которые они себе позволяли. Когда Эдуард вернулся из походов в Шотландию, у него было время изучить реестровые книги и понять, как обстоят дела здесь. Он запретил им видеться, но, казалось, их невозможно было разлучить, если они будут жить в одной стране. Молодой Эдуард умолял меня вмешаться и упросить отца оставить Гавестона, как он написал мне: «Умоляю вас, умаслите его как-нибудь». Я пыталась что-нибудь сделать, но вскоре они вдвоем ворвались в парк епископа Честерского, а позднее упросили славного воина Хьюго ле Деспенсера, ведущего свои войска к границе, отпустить их, поскольку им очень хотелось поучаствовать в турнире. После всего король был непреклонен. Но даже когда Гавестон был вынужден сесть на корабль в Дувре, он устроил из своего отъезда целое представление, и половина музыкантов и слуг Эдуарда была послана вместе с ним, чтобы сопровождать его в пути. Но Эдуард еще больше разозлил отца, попросив его отдать Гавестону Гиень. Полагаю, он просто обезумел…
– Мне кажется, он никогда не обращает внимания на чувства других. И что сделал мой свекор?
– Пришел в полное бешенство, припадками ярости славятся все Плантагенеты, хотя я думаю, что его сын тебе такого продемонстрировать не сможет. Возможно, и к лучшему, что эту семейную черту он не унаследовал.
– Лучше бы унаследовал. Я бы даже не возражала, если бы он избил меня – только бы это сочеталось с силой и страстностью! – воскликнула Изабелла, закрыв глаза и сжав кулачки. – Вы не представляете, как унизительно, когда муж абсолютно равнодушен – лишь добр и мил.
– В этом есть свои преимущества, – сухо заметила Маргарита… – Говорят, мой супруг с такой яростью набросился на твоего, что выдрал клок его надушенных волос! – Она подошла к племяннице и с неподдельной нежностью поцеловала расстроенную девушку. – Успокойся, Изабелла, дорогая. Ланкастер и Уорик, да и все остальные наверняка своего добьются, а как только Гавестон уедет, жизнь во дворце станет совсем другой.
– Ну да… Эдуард будет все время угрюмым и печальным, – невесело заметила Изабелла.
– И у тебя будет время и возможность заставить его полюбить тебя больше, чем он любит тебя сейчас. Сделай так, чтобы ты стала необходима ему. Ведь ты понимаешь, что им кто-то постоянно должен руководить.
– Все равно его мысли будут с Гавестоном. Ведь Гавестон дает ему все, что ему нужно.
– Ну, ну, соберись! Есть одно, что Гавестон не может дать ему. Если ты родишь Эдуарду сына…
Изабелла, стоя у самой двери, резко обернулась, как рассерженная кошка.
– И это говорите вы! Вы – представительница рода Капетингов! – воскликнула она. – Действительно эта проклятая страна заставила вас забыть о своей гордости. Неужели вы думаете, что, после того, как я перестала быть такой идиоткой и узнала обо всем, я допущу его в свою спальню?!
– Но ни один мужчина не потерпит такого.
– Вот именно. Ни один мужчина! – с горечью согласилась Изабелла.
Маргарита при вспышке ее гнева подавила улыбку.
– Я не думаю, что ты принадлежишь к породе женщин, из которых получаются монахини, с их обетом воздержания. Ведь тебе будет ужасно одиноко и тоскливо в огромном пустом ложе? А ночи в одиночестве кажутся такими длинными.
Изабелле не понравился ее покровительственный тон. В своей ущемленной гордости она мысленно обратилась к Роберту ле Мессаджеру, вспомнив, как безрассудно он схватил ее за плечи. Он всегда будет рядом. Эдуард назначил его ей в услужение, так же, как в свое время в его услужение был назначен Гавестон. В этом была какая-то справедливость.
– Я не говорила, что мое ложе будет пустовать, – сказала она и с удовлетворением заметила тревогу, мелькнувшую в красивых глазах тетушки.
ГЛАВА 6
У Изабеллы к тому же возник еще один повод для недовольства, и она пожаловалась своему родственнику Ланкастеру на финансовые затруднения, о которых ей доложил управитель дворцом. Несмотря на обещания Эдуарда относительно того, что «его обожаемая супруга будет иметь все, что только пожелает», слегка смущенный герцог признался, что казна слишком истощена, чтобы обеспечить ее всем тем, что приличествует ее положению и происхождению.
Даже та часть приданого ее тетушки, которую ей передали родители, куда-то исчезла, и было ясно, что потратила ее не Маргарита.
– У самого короля тоже большие затруднения с деньгами, – признался казначей сэр Вальтер Рейнольдс, когда Ланкастер его позвал в покои вдовствующей королевы на семейный совет.
– Это из-за того, что он и его приятели тратят деньги, которые должны по праву принадлежать мне, на всякие глупости, вроде драгоценной сбруи для лошадей или украшения сцены для представлений, – сказала Изабелла, которая с удовольствием сама бы участвовала во всех этих легкомысленных развлечениях, если бы не ее уязвленная гордость.
– Ну и частично из-за значительных трат на войны, которые вел его отец, – стараясь быть справедливым, напомнил Рейнольдс.
– Какова бы ни была причина, моя дорогая Изабелла, но то, что вы испытываете неудобства и нужду, будет обязательно обсуждаться в Парламенте, когда его заседание наконец состоится, – пообещал ей ее дядюшка Ланкастер.
– Томас, а как, по вашему мнению, пройдет голосование о высылке Пьера Гавестона из страны? – спросила Маргарита.
– Надеюсь, что отлично. Если, конечно, нас поддержит простой народ. Надо признать, что среди простых людей он достаточно популярен, в основном из-за своих расточительных развлечений и необыкновенной ловкости на ристалищах. Но наша красавица-племянница и ее интересы становятся им гораздо ближе.
Королева Мая, которая была воспитана так, чтобы в первую очередь думать о благе страны, старалась изо всех сил не выказывать своего неодобрения поведению родственницы, которая слишком много внимания уделяла личным переживаниям и проблемам.
– Очень жаль, дорогой Томас, что невозможно уговорить Пьера уехать, чтобы не поднимать все эти вопросы публично. – Она вздохнула. – Это выглядит так, как будто мы, пытаемся вбить клин между королем и королевой, а это для страны очень опасно.
– Тетя Маргарита, в сущности, хочет сказать, что я должна молча переносить свои неудачи в браке, – съязвила Изабелла.
– Люди, занимающие высокое положение, часто вынуждены так поступать, – сказала Маргарита, сожалея, что ее своенравная племянница так и не научилась придерживать свой язычок.
Несмотря на эту небольшую размолвку, Изабелла, как всегда, постаралась воспользоваться ее советом. В глубине души она завидовала сдержанности и внешнему спокойствию тетушки, и у нее хватало здравого смысла видеть, что, жалуясь на свое положение баронам, она причиняет Эдуарду вред. Бог даст, Эдуард станет принадлежать только ей. Несмотря ни на что, она все же надеялась на будущую счастливую жизнь. Но как бы ни была она сдержанна, все же ей предстояло публично намекнуть на достаточно интимные проблемы ее семейной жизни, чтобы склонить чашу весов против Гавестона.
Во время пиршеств, которые продолжались несколько недель после коронации, они с Эдуардом часто ели в присутствии многочисленных зрителей в Большой Зале Вестминстера, двери которого всегда были открыты для любопытных горожан или жителей окрестных селений, которым не лень было добираться сюда, чтобы поглазеть на обедающую королевскую чету. Но они видели не только свою новую королеву, но также и шутов, менестрелей и акробатов, которые выступали перед ними во время этих трапез, кроме того, стало обычаем, что представители крупных гильдий или же богатые горожане присылали им поздравительные послания, которые громко зачитывались во время этих трапез. Чтобы угодить Эдуарду, любившему театр и театральные представления, очень часто эти посланцы наряжались в костюмы богов и богинь, сатиров и духов, нередко выступали в масках. Их появление приветствовалось зеваками, толпящимися у дверей, а послания, которые они приносили, громко зачитывались королевским церемониймейстером.
К таким представлениям уже настолько привыкли, что, когда в Залу въехала на черном коне женщина в маске, публика особенно не удивилась – встретила ее криками одобрения. Женщина подъехала на вздрагивающем нервном коне к помосту и вручила свое послание. Церемониймейстер сломал печать и театральным жестом развернул свиток. Он откашлялся и хорошо поставленным звучным голосом начал громко читать послание.
Поскольку он прочитал уже огромное количество подобных посланий за последние несколько дней и его больше волновал разгоряченный конь, гарцующий совсем рядом с ним, то он читал машинально, не задумываясь над словами, которые произносит. Только когда стихли смех и веселые возгласы, со стороны двери стали слышны лишь подавляемые смешки, а на помосте воцарилась зловещая тишина, он попытался вникнуть в суть произносимых им слов. Вместо обычных льстивых фраз послание содержало откровенное осуждение отношений, существующих между королем и Гавестоном, а также убедительный призыв к народу выставить эту язву из страны. Автор не жалел злых и жестоких слов и в первых же фразах давал понять, что если королевский фаворит не будет изгнан из страны, то Ее Величество никогда не узнает счастья и не сможет произвести на свет наследника. Сконфуженный церемониймейстер тут же замолк. Подняв глаза, он увидел вокруг себя множество лиц, выражающих самые разные чувства – ярость, ужас, страх, насмешку и восхищение. Он испуганно взглянул на середину стола. Для него самым главным было то, как относится к этому король, и он увидел его покрасневшее от гнева и стыда лицо. Неподалеку от короля сидел Гавестон. Его насмешливая улыбка ни в малейшей степени не выдавала истинных чувств, а сильные красивые пальцы продолжали, как ни в чем не бывало, чистить персик.
Несчастный царедворец, понимая, что на этом его карьера церемониймейстера может закончиться навсегда, сделал единственно подобающий моменту жест. Не глядя больше в текст послания, он подошел к огромному камину, пылавшему в центре зала, смял обеими руками свиток и швырнул его в жаркое пламя.
Прежде чем хоть кто-то успел помешать ей, дама в маске развернула коня и вылетела из Залы. Собравшаяся у дверей толпа бурно приветствовала ее, и лицо наблюдавшего это короля из красного стало смертельно бледным.
После инцидента любящие посмеяться лондонцы, которые до того шутили в основном над тем, как Гавестону удавалось побеждать баронов, на сей раз объединили свои интересы с интересами своих высокородных противников, и результат парламентских дебатов нетрудно было предугадать – королевский любимчик должен был уехать.
Нашли и допросили женщину, которая въехала на коне в Вестминстерскую Залу. Как говорили, ее выбрали для этой цели, поскольку знали, что ни один Плантагенет – уж по крайней мере Эдуард II – не станет подвергать пытке женщину, чтобы получить нужные сведения. Поскольку, как стало известно, искусству верховой езды она обучилась у Мессаджера, то подозрение упало на шталмейстера королевы.
Как только Изабелла узнала об этом, то тут же послала за ним, чтобы предупредить, а поскольку дело было достаточно опасным, то выслала из комнаты своих служанок.
– Это правда, что вы совершили безумно рискованный поступок во время обеда? – спросила она.
– Было бы бессмысленно отрицать, – ответил он, желая, чтобы она знала, на какой риск он шел ради нее.
– Когда Жислен де Буа недавно проходила через двор, она слышала, как король давал приказ гвардии арестовать вас в вашем доме сегодня ночью.
– Значит, в нашем распоряжении есть одна ночь! – воскликнул пылкий юноша, имея дерзость схватить ее в свои объятия. Он уже давно желал ее. Огонь и страсть в его глазах обещали блаженство и восторг. Уступая его страстным объятиям, Изабелла закрыла глаза и почувствовала волнение и счастье от того, что кто-то так сильно желает ее. Именно этого она и ожидала от своего брака.
– Ах, Роберт, Роберт, зачем вы так рисковали ради меня? – спросила она, едва дыша в его пылких объятиях.
– Потому что я люблю вас до безумия, – сказал он, прижимаясь губами к ее губам.
– До безумия? Боюсь, мы оба обезумели!
С испуганным криком она оттолкнула его. Ей было нелегко сделать это, но в данный момент она думала не о себе, и теперь, освободившись от его объятий, она почувствовала, как к ней начинает возвращаться рассудительность.
– Вам необходимо уехать. Прямо сейчас, пока они не схватили вас, – сказала она.
– Что мне до того? – возразил он. – Даже если они убьют меня, я буду знать, что ваша жизнь станет счастливее. Изабелла, умоляю вас, позвольте мне остаться сегодня ночью. Кто знает, будет ли в моей жизни еще одна ночь вообще!
Изабелла вздрогнула, но врожденная надменность побудила ее напомнить ему о ее положении.
– Они не убьют вас, – заверила она. – Они собираются заточить вас в этот ужасный Тауэр.
– Тогда я, возможно, смогу убежать оттуда.
– Такое еще никому не удавалось, – сказала она, испытывая сострадание при воспоминании об этом мрачном месте.
Мысль об этом, очевидно, несколько охладила его безрассудный пыл.
– Простите меня, мадам, если я был слишком дерзок и позволил себе лишнее.
Теперь Изабелла была просто воплощением здравого смысла. Она его не любила, просто испытала желание ответить на его страсть. Поразительно и странно, как собственное тело может заставить совершить самые нелепые и дикие поступки.
– Нет необходимости проявлять геройство или отправляться в Тауэр, лучше быстро воспользуйтесь черной лестницей, – велела она ему. – Для чего же, как вы полагаете, я послала за вами?
– Но ведь вы вряд ли думаете, что охрана позволит мне пройти!
– А почему бы нет? Король слушает итальянских менестрелей, а Гавестон не мстителен. – Она уже чувствовала, как ее начинает раздражать, что он предпочитает навлечь на себя беду, оставаясь в ее спальне, вместо того, чтобы бежать. Она налила ему немного вина, чтобы как-то заставить его действовать.
– А вы знаете, что этот гнусный гасконец женат? – спросил он ее таким тоном, как будто собирался начать светскую беседу.
– Да, на младшей сестре Гилберта де Клера. Я сама узнала только недавно. Он никогда не приводит ко двору это бедное дитя.
– Может быть, поэтому ей не так тяжело.
– Из-за того, что ее не унижают публично, как меня, хотите вы сказать?
Он поставил на стол пустой кубок и взял ее за руки.
– Не надо говорить с такой горечью, любовь моя! Вы должны твердить себе, что многие из нас пожертвовали бы своей жизнью, как готов это сделать и я, чтобы испытать те радости, к которым король относится с таким пренебрежением.
Она понимала, что он в последний раз просит об этих радостях, и отняла руки. Она бросила взгляд на огромную кровать, не задернутую пологом, и засмеялась.
– Почему вы смеетесь, мадам? – спросил Роберт с оскорбленным видом.
– Да нет, ничего такого. Просто вспомнила одну глупость, которую я на днях сказала Королеве Мая про пустую кровать. И ее возмущенный взгляд, который она на меня бросила. – Она повернулась к нему и серьезно добавила, как будто говорила о чем-то чрезвычайно для нее важном: – Я очень люблю ее, Роберт.
– Благодарю Господа, что вы не одиноки здесь.
– И, возможно, даже отчасти благодаря вам, у меня все-таки наладятся отношения с супругом.
Очевидно, эта мысль вернула ее в прошлое, к былым чувствам. Она вспомнила, как подбежала к окну и впервые увидела его во дворе Булонского замка. Он был такой красивый и веселый, что его тогдашний образ навсегда запечатлелся в ее сердце. Да, она любила Эдуарда Плантагенета, своего супруга. И ее большая любовь, любовь на всю жизнь, о которой она так мечтала, предназначенная королю, слишком благородная субстанция, чтобы разрушить ее мимолетной интрижкой с настойчивым шталмейстером. Ей на помощь пришла ее гордость – гордость, сдерживающая чувства. Хотя больше всего на свете ей хотелось теплоты и ласки Роберта ле Мессаджера, она отослала его прочь.
