Текст книги "Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров"

Автор книги: Маргарет Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Прошло время. Елизавета стояла в комнате королевы в Вестминстерском дворце и любовалась из окна зеленеющим садом.

– Уже скоро все опять расцветет, – сказала она, чтобы подбодрить Анну.

Но королева оставалась грустной.

– Я не доживу до лета, – еле слышно прошептала она. – Разве врачи не говорят, что у меня та же неизлечимая болезнь, от которой умерли и моя сестра, и сын? А теперь еще Ричард говорит, что не приходит ко мне в спальню, поскольку боится заразиться. Но я не верю ему. Должна быть какая-то другая причина.

Впервые в жизни Анна позволила себе усомниться в словах Ричарда. «О Боже, надеюсь, она не считает, что причина эта – я!» – думала Елизавета.

– Почему он старается устроить брак твоих сестер и ничего не предпринимает в отношении тебя? – неожиданно спросила Анна, ворочаясь в постели и вздыхая.

– Наверное, он думает, что мой брак важнее, – предположила Елизавета, подойдя к кровати с чашей розовой воды.

– Потому что ты – настоящая королева Англии? – ехидно спросила Анна.

Елизавета ничего не ответила и лишь осторожно вытерла ей лоб.

– Вероятно, когда я умру, он женится на тебе, – продолжала Анна.

– Но он мой дядя, – холодно возразила Елизавета.

– Можно получить разрешение у Папы Римского. Так уже кое-кто поступал, например, одна испанская герцогиня и члены австрийской королевской семьи.

– Наверное. Но при условии, что мы оба этого хотим. Браки заключаются между двумя людьми, – сказала Елизавета. – Дорогая тетя, если существует на свете вещь, в которой ты можешь быть полностью уверена, так это – любовь Ричарда к тебе.

И тут слезы покатились по лицу Анны.

– О Бесс, прости меня! – произнесла она всхлипывая. – Просто после смерти нашего сына все пошло вкривь и вкось. Я сама не знаю, что говорю.

Наконец Анна забылась сном, а Елизавета села у окна и погрузилась в невеселые раздумья. Так ли уж нелепы предположения королевы? И разве ее собственные догадки – лишь плод воображения? Наверное, все уже заметили, что в последнее время Ричард стал относиться к ней совсем иначе. Положение Елизаветы при дворе изменилось, и ей стали доступны многие удовольствия. Она не отказывалась от них, и чисто по-человечески это можно было понять, хотя ее мучила совесть, так как ей казалось, что, соглашаясь участвовать в дворцовой жизни, она предает своих братьев. Но сейчас она попыталась разобраться в себе. Действительно ли ей приятно, что Ричард выделяет ее, может быть, она чувствует в этом особую прелесть? Какую-то радость – неестественную, постыдную, подлую? А если Анна права?

И частенько по вечерам после ужина, когда больная Анна лежала в постели, а в большом зале раздавались чудные звуки музыки с верхней галереи, где располагался маленький оркестр, Ричард подходил к Елизавете. В такие минуты он был ослепителен. Копия ее брата, только старше, – нервический, живой, остроумный, понимающий все с полуслова, говорящий на одном с ней языке естественно и выразительно, как свойственно людям их породы. Собеседник, которого ей так не хватало.

Ниточки жизни, связывающие Анну с этим миром, становились все тоньше, она часто звала к себе Елизавету и Ричарда, и это волей-неволей еще сильнее сближало их…

В разгар весеннего цветения Анна, как и предсказывала, умерла, и ее смерть повергла в скорбь их обоих. Предстояло пережить нелегкие дни похорон и присутствовать при обряде погребения в Вестминстерском аббатстве; но даже сейчас Елизавета догадалась, что придворные вспомнили ее рождественский наряд, точь-в-точь походивший на наряд королевы, и шепотом говорили друг другу, глядя на изменившееся лицо Ричарда, что его слезы – последняя порция вранья, которой он потчует королеву, провожая ее на небеса.

Елизавета всем сердцем мечтала покинуть дворец. Но ей некуда было бежать. Она была в руках Ричарда. Фигурально, конечно, но еще немного – и это могло приобрести буквальный смысл.

– Думаю, ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе, поскольку до сих пор считаешь, что я убил твоих братьев, – зло усмехнулся он; его раздражало, что, танцуя с ним, она старательно увертывается от его объятий.

– Тогда покажите мне их! – смело потребовала она, плавно преодолев прежнюю робость перед ним.

– Но причина-то не в этом, Бесс, – сказал он, пропустив мимо ушей ее реплику и понизив голос, чтобы другие танцующие не услышали их разговор. – Просто тебя пугает то, что ты чувствуешь, когда я прикасаюсь к тебе.

У нее предательски вспыхнули щеки, а он смеялся и лукаво глядел на нее, то сжимая, то отпуская ее руки, как того требовали замысловатые танцевальные па. Она заметила своеобразную красоту его зеленых глаз, усеянных коричневыми крапинками, и хотя ему явно недоставало элегантной грациозности ее отца, танцевал он отменно, потому что был человеком самолюбивым и старался ни в чем не уступать другим.

В глазах окружающих их общение по вечерам носило формальный характер. Никто не слышал его полушутливых намеков и комплиментов в ее адрес и Елизавете не с кем даже было поделиться, разве что со старушкой Метти.

– Ты уже больше не боишься меня, – сказал он однажды утром, когда они прогуливались верхом по Виндзорскому парку вместе с лордом Стенли, Сесиль и свитой придворных, которая тянулась чуть поодаль.

– Да, так и есть… Но не всегда, – рассмеялась Елизавета. – Вы меняетесь, как хамелеон, сэр. Вы каждый раз другой.

– Вообще-то, это удобно, но довольно утомительно, – ответил Ричард, с интересом посмотрев на нее.

– Удобно?

– Преимущество в том, что никогда не обнажаешь свою истинную суть. Скажи, если бы ты впервые увидела меня где-нибудь в таверне, одетым в простое бедняцкое платье, – что бы ты подумала обо мне: кто я?

Яркое июньское солнце светило во всю, и у нее была возможность внимательно разглядеть Ричарда.

– Наверное, ученый или священник, – произнесла она, не догадываясь, как прелестно ее задумчивое личико с морщинками на переносице. – А когда у вас усталый вид, учитывая, что у вас еще и такие длинные ресницы, – ехидно добавила она, зная, что он бесится, когда упоминают о его ресницах, – вы, пожалуй, похожи на переодетую женщину. На одну из тех интересных дамочек, которых можно назвать почти красивыми.

– Боже, это ужасно! – воскликнул Ричард, опустив поводья, так что его лошадь чуть не въехала в загон для кроликов. – И что, меня ни за что нельзя было бы представить королем?

– Только не в рубище! – заявила Елизавета, вспомнив, что ее отец в чем угодно мог выглядеть величественным. – Во всяком случае, до тех пор, пока вы не откроете рот, – призналась она, не желая быть к нему несправедливой.

– И даже солдатом? – Он не обиделся, но ее прямота сразила его. – Наверняка ты бы подумала, что я солдат…

– Только в том случае, если бы я посмотрела на ваши руки.

Ее взгляд упал на его руку, державшую поводья, и она попыталась представить себе, каков он в этом качестве. Еще его называли «молодым герцогом Глостером», люди с радостью шли за ним на поле сражения, а сейчас он не намного старше, чем был тогда.

– Что чувствуешь, когда идешь в бой? – спросила она, зная, что задает глупый, чисто женский вопрос.

Ричард попытался дать ей вразумительный, хотя, увы, далеко не исчерпывающий ответ.

– Думаю, каждый мужчина относится к этому по-разному, – сказал он. – Некоторые не испытывают ни малейшего страха, не воображают себе никаких ужасов и идут в бой, как хорошо натренированные строевые кони. Для меня же вначале это сущий ад, но как только в моей руке оказывается меч, меня охватывает неописуемый восторг. Ну а после… В сущности, доказываешь себе, что ты мужчина, и это дает тебе право на почетное положение в обществе и на любовь женщин. Похоже, один из моих лучников чувствует то же самое.

– В вашей жизни много такого, чего мы, женщины, не в состоянии понять, – вздохнула Елизавета.

Ричард усмехнулся, глядя на нее сверху вниз (его лошадь была крупнее и выше).

– Взаимно, – ответил он. – Ты думаешь, нас не изумляет ваша способность рожать, ваша неистовая тигриная любовь к своим детям? Думаешь, нам не интересно знать, что вы говорите о нас, когда остаетесь наедине друг с другом? Именно потому, что мужчина и женщина часто не могут быть вместе, они испытывают невероятное блаженство, оказавшись вдвоем. Если бы не существовало этой особой тайны, можно было бы удовольствоваться поцелуем собственного пажа.

И все же при их встречах не исчезла напряженность. Все лето Елизавета чувствовала на себе пытливые взгляды его придворных, однако старалась держаться независимо, хотя ей было не по себе. А потом произошло то, что предсказывала Анна. Однажды августовским вечером, при открытом окне, через которое в комнату проникал пьянящий аромат левкоев, Ричард сделал ей предложение.

– Но вы же мой дядя! – воскликнула она, в ужасе отпрянув от него.

– А Папа непогрешим! – с усмешкой сказал он, облокотившись о спинку кресла. – Ему не впервой давать разрешения на брак с племянницей, если это отвечает интересам государства.

– Какая мерзость! – возмутилась Елизавета.

– А чем это хуже того, когда кузен женится на кузине в третьем или четвертом поколении? Так вынуждены поступать члены королевских семей, и мы уже настолько вырождаемся, что на свет появляются особи типа Уорвика, сына моего брата Кларенса.

Он пересек комнату, приблизился к ней и поднял ее голову за подбородок, чтобы лучше разглядеть ее лицо.

– Ты и я – люди умные, и возраст у нас самый подходящий, – заметил он.

– Как вы можете притворяться, что любите меня, после того как причинили столько зла моей семье? – вспыхнула она. В следующее мгновение ей захотелось откусить себе язык, потому что Ричард в ответ рассмеялся.

– Но я вовсе не люблю тебя, – весело возразил он. – Я никогда не притворялся, что способен полюбить кого-то еще, кроме моей маленькой простодушной Анны, – упокой, Господь, ее душу! И ты, Бесс, лучше, чем кто бы то ни было, знаешь это.

Конечно, она знала. А еще она знала, что какая-то часть ее бесстыдной – да, именно так она думала о себе, натуры мечтала, чтобы он захотел ее, его холодное мимолетное прикосновение волновало ее больше, чем пылкие поцелуи Томаса Стеффорда. Та ранняя почти детская влюбленность была лишь прелюдией, первым пробуждением девичьих чувств, сейчас в ней проснулась женщина, в жилах которой бурлила горячая кровь ее отца, женщина, способная манить и мучить.

– Да, я знаю, что, кроме нее, вы ни о ком другом не думали, – пробормотала она, отдернув голову.

– Значит, мы понимаем друг друга и можем говорить откровенно, – сказал он, устремив взгляд в окно. – Мне нужен наследник, в котором течет кровь Плантагенетов.

– А вы грубы, – сказала она, настороженно наблюдая за ним, когда он повернулся к ней спиной.

– Существуют разные виды грубости, и ты сумеешь в этом убедиться, если выйдешь за меня замуж, – сказал он, пожав правым плечом, которое было немного выше левого. – Слава Богу, я не из тех невежд, которые ныряют к жене в постель только с одной определенной целью – зачать сына, и не заботятся о том, чтобы доставить ей удовольствие и подарить ей свою нежность!

Не отходя от окна, он резко повернулся к ней. В нем чувствовалась мужественность, ее он, должно быть, приобрел в боях; на нем был прямой плащ с великолепными геральдическими знаками Англии и Франции, который он привез с какого-то турнира в Смитфилде.

– Если ты доверишься мне, думаю, ты будешь счастлива, – продолжал он. – Женщине, которая согласится стать моей, я обещаю тепло, доброту, радость жизни.

Поскольку Елизавета знала, что это правда, она заставила себя еще решительнее воспротивиться его уговорам.

– Вы не можете заставить меня. Вы мне не опекун, каким были для моих братьев. Отец поручил матери заниматься устройством наших браков, и об этом знает вся страна.

– Именно поэтому я обращаюсь к тебе, прошу тебя. Я не отличаюсь скромностью и все же сейчас с должным смирением пытаюсь убедить тебя. Или ты считаешь, что к данному случаю больше применимо слово «принуждать»?

Сознавая его силу, Елизавета решила изменить тактику.

– А почему вы хотите сына от меня, – от той, кого публично провозгласили бастардом? – заявила она.

– Ты действительно хочешь, чтобы я объяснил тебе? – спросил он, снова подойдя к ней вплотную – Ты, любимая дочь Эдуарда, должна знать, что мы с ним готовы были на все, чтобы избавиться от Ланкастеров.

– Однажды он сам предлагал мою руку Генриху Ланкастеру.

– Только как некую наживку, чтобы прибрать его к рукам. Я был у твоего отца, когда он обсуждал этот вариант. Он многим предлагал твою руку из политических соображений, но я сомневаюсь, что он всерьез рассматривал всех этих кандидатов, за исключением, конечно, сына короля Франции. Его удовлетворил бы только тот брак, благодаря которому ты оказалась бы на троне. – Ричард крутил на пальце перстень с печаткой. – Чтобы сохранить этот трон, я позволил священникам и юристам вволю спорить о законности твоих притязаний; и по этой же причине я сделаю все, чтобы ты не вышла за Генриха Тюдора, в котором течет валлийская кровь и в манерах которого много французского. Он наверняка слышал о моей тяжелой потере. Пока был жив мой сын, Ланкастеров можно было не опасаться, но сейчас пустяковые партии в этой игре позади – и предстоит решительное сражение. Им надоело состояние неопределенности, и они хотят решить вопрос о престолонаследии. Еще несколько лет гражданской войны настолько ослабят Англию, что она превратится в придаток Франции. Но если ты станешь моей женой, с вопросом о престолонаследии будет покончено и у Генриха Тюдора не будет никаких шансов.

Он выразительно жестикулировал, его глаза светились, и он не скрывал от нее, какова главная цель его жизни. Он походил на фанатика, поставившего на карту все, и готового смести любые препятствия, которые встанут на его пути.

– Но не может ли случиться так, что люди не простят вам грех кровосмешения и отвернутся от вас, даже несмотря на благословение Папы?

– Прежде чем мы получим разрешение Папы, пройдет несколько месяцев, но я надеюсь на то, что народ тебя любит и доверяет тебе полностью, – сказал он, несколько поубавив пыл.

– Раз уж вы меня не любите – подумайте: в Европе столько принцесс, которым вы могли бы предложить руку и сердцу! – продолжала она.

– А что, если из всех зол мне милее ты? – с улыбкой возразил он. – Ведь ты очень красива.

– Мой брат Дикон тоже представлялся вам меньшим из двух зол?

– Представляется, – поправил он ее.

В ней встрепенулась надежда, словно жаворонок, взметнувшийся с песней в небо, и она вспомнила, как испытала нечто подобное, когда среди бумаг Анны ей случайно попалась запись о двух камзолах, заказанных для «лорда-бастарда», хотя потом она поняла, что это ничего не доказывало, поскольку у Ричарда был свой собственный незаконный сын.

– Значит, он жив?! – воскликнула она, забыв о брачных треволнениях.

На Ричарда накатила ярость, и он с силой вцепился ей в плечи, так что она почувствовала острую боль.

– Вспомни об Уорвике. Ты знаешь – да и все знают, – что после смерти Анны я отослал его в один из моих замков, расположенный на севере, в Шериф Хаттон. С тех пор во дворце его никто не видел. Хотя никому не приходит в голову, что я его умертвил. В его распоряжении все – апартаменты, слуги, лошадь для ежедневных прогулок верхом, – я мог бы дать ему и наставника, хотя какой от этого прок? Спроси Стенли, спроси любого, так ли это?!

– В таком случае, если вы позволите мне увидеться с Недом и Диконом… – начала Елизавета.

Ричарду стоило больших усилий сдержать бешенство, но он либо не мог, либо не хотел дать ей прямой ответ. Он снова отошел к окну и стоял там, пока в нем происходила какая-то внутренняя борьба, а потом круто повернулся к ней.

– Клянусь тебе бессмертной душой моей жены, что я не убивал твоих братьев! – в сердцах воскликнул он. – Этого тебе достаточно? И может быть, теперь ты согласишься выйти за меня и сохранить наш разговор в тайне?

Несколько мгновений Елизавета смотрела на него, охваченная немой радостью… И все-таки она ему не верила! Он скажет все что угодно, чтобы добиться своей цели. Он король и может хоть завтра заставить ее выйти за него замуж, размышляла она. Но если в глазах народа она предстанет несчастной жертвой его прихоти, люди отвернутся от него.

– Дайте мне время! Дайте мне время подумать! – умоляюще произнесла она.

Он разрешил ей уйти и послал за Метти, чтобы та проводила свою госпожу. Но как только Елизавета избавилась от его общества и почувствовала себя свободной от той странной власти, которую он имел над ней, она поняла, что думать тут нечего – нужно только молиться, чтобы Бог дал ей силы побороть его волю и достичь своей, не менее значительной цели.

– Король суеверен. Он не станет прибавлять к своим грехам еще и клятвопреступление, – уверяла ее Метти.

– Может быть, он отослал их далеко, в заморские страны, и потому не в состоянии показать их мне, – рассуждала Елизавета. – Хотя в глубине души я чувствую, что он врет. Если он посчитает это необходимым, он обязательно проведет меня.

– Что бы там ни сказал Папа и как бы ни поступили в других странах, брак между родственниками – это грех, – пробормотала старая Метти.

И тут Елизавета дала волю чувствам.

– Нет, я скорее умру, чем выйду замуж за убийцу моих братьев, – почти крикнула она и упала на колени. – Господи, прости меня за то, что я чуть не поддалась его чарам, – молилась она. – Великий Боже, подскажи, как мне поступить, чтобы не попасть в паутину его интриг!

Всю ночь Елизавета не могла уснуть. И то ли благодаря молитвам, то ли благодаря собственной сообразительности, она под утро, казалось, нашла путь к спасению.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В комнату к лорду-камергеру без конца заглядывали посетители, и Елизавете просто повезло, что она застала лорда Стенли одного. Она ждала, когда он закончит разговор с иностранным посланником, и, благодарение Богу, случилось так, что, когда тот выходил из комнаты, за ним выбежал секретарь с кучей бумаг в руках, которые тот забыл у лорда. Через полуоткрытую дверь Елизавета увидела, что Стенли в одиночестве стоит у окна, и, воспользовавшись моментом, тихонько прошмыгнула к нему.

– Вы были другом моего отца, милорд. И потому прошу вас: помогите мне! – с мольбой в голосе промолвила она.

Стенли как воспитанный человек постарался скрыть свою досаду.

– Что, нашли еще одного жениха, который тебе не по нраву? – спросил он в шутливой манере, как будто разговаривал с юной Сесиль.

– Да. И на сей раз это не кто-нибудь, а сам король, – ответила Елизавета.

Смех замер на его круглом веселом лице, он широкими шагами прошел к двери и захлопнул ее перед носом обескураженного клерка и нескольких назойливых посетителей.

– Дорогая моя леди Бесс, ты сошла с ума! – сказал он довольно сдержанно, однако в его голосе слышалась явная тревога.

На всякий случай Стенли задвинул засов, но, чтобы дать себе время собраться с мыслями, он не торопился отойти от двери.

– Может, это только одни разговоры, – уклончиво прошептал он, направляясь к ней.

– Однако я вижу, вас, милорд, это не очень удивило.

– Насколько я понимаю, Его Величество обсудил… э… преимущества вашего брачного союза с кем-то из своих советников.

– А вы не были одним из них?

– Нет, – признался Стенли.

И тут Елизавета нанесла ему неожиданный удар:

Значит, вы знаете, что он вам не доверяет?

– Не доверяет мне? – высокомерно усмехнулся он, гордо кивнув в сторону своего стола, на котором лежали стопки очень важных на вид бумаг, однако смех его звучал невесело.

– Мне сказала об этом перед смертью королева Анна.

– А!

Восклицание, слетевшее с его губ, говорило о том, что наконец, его давние подозрения подтвердились, и Елизавета, не долго думая, решила воспользоваться своим преимуществом. Она опустилась перед ним на колени и обхватила пальцами его пухлую руку.

– Послушайте, милорд. В ответ на клятву, которую вы дали моему отцу, обещая быть нашим защитником, я даю вам свою клятву, – сказала она. – Но предупреждаю, что я ее сдержу. Клянусь его бессмертной душой: если вы не поможете мне избежать этого отвратительного брака, – я покончу с собой.

Он заметил, что она вот-вот упадет в обморок, и хотя ему вовсе не хотелось продолжать этот разговор, он вынужден был из сострадания поднять ее и усадить в кресло.

– Но что я реально в состоянии для тебя сделать? – неохотно спросил он.

– Пошлите за Генрихом Ланкастером. Придумайте что-нибудь, чтобы он приехал и женился на мне, – ведь именно это пытался организовать Генрих Букингем.

– Букингем – дурак! – вспыхнул он, оскорбленный таким сравнением.

– Он был храбрым другом.

– Ну, а тебе что это дало? Надо было понимать: тогда еще не пришло время.

В ее глазах вспыхнула надежда.

– Вы имеете в виду, что, если бы сейчас это время пришло, вы помогли бы нам, как пыталась помочь ваша жена? – тихо спросила Елизавета.

– Тогда король был слишком популярен в народе, – добавил он, не решаясь напрямую ответить «а ее вопрос.

Елизавета умоляюще протянула ему руку.

– Вы думаете, что теперь, когда люди считают его виновным в гибели моих братьев, когда до них дойдет, что он хочет жениться на мне, именно теперь можно будет послать весточку Генриху Тюдору? – упрямо продолжала она.

Лорд Стенли уже взял себя в руки.

– Вовсе не обязательно посылать весточку Генриху Тюдору, – заметил осторожный лорд-камергер. – Но я предпочитаю не обсуждать такие вещи с женщинами. Прости меня за эти слова, но вы все слишком любите делиться с закадычными подругами. Вспомни о судьбе Букингема!

Он не назвал ничьего имени, но Елизавете нетрудно было догадаться, кого он считал виновным в этой трагедии. Она встала и посмотрела ему прямо в лицо. Он был одинакового с ней роста, и ее глаза оказались на уровне его глаз.

– Хотя я и была всегда послушной дочерью, я не стала похожа на свою мать. Вы знаете меня всю жизнь и должны были бы заметить это, – твердо заявила она. – Точно так же, как вы знаете, что Маргарита своим молчанием уберегла вас от неприятностей.

Он был поражен чувством собственного достоинства прозвучавшего в этом коротком монологе.

– Все остается в силе – нам только нужно дождаться благоприятного момента. Если моему пасынку, Генриху Тюдору, что-то однажды посулили, он так просто не отступится, – медленно начал он, как бы повторяя хорошо заученную фразу. – Его дядя Джаспер Тюдор, который вырастил его, представляет немалую силу. Французский король обещал корабли. Умная голова епископа Мортона тоже может сослужить нам хорошую службу, поскольку он остался на свободе и живет за границей. Твой брат Дорсет поддерживает с нами связь. Человек Маргарет – Льюис – продолжает информировать ее обо всем. Нет нужды уже сейчас вводить Генриха Тюдора в курс дела.

Сердце Елизаветы запрыгало в груди, переполненное надеждой и радостью. Ее щеки снова порозовели.

– Значит, на этот раз вы будете сражаться на нашей стороне! – воскликнула она.

Но Стенли знал, каким искусным царедворцем нужно быть, чтобы пережить троих таких разных правителей. Он был не из тех, кто полагает, что достаточно поднять знамя и прокричать «ура» – и победа у тебя в кармане.

– С четырьмя сотнями вооруженных вассалов и людьми твоего брата, которых будет примерно столько же, может быть, разумнее будет вообще не вступать в бой, – сухо ответил он.

– Значит, когда Генрих высадится, Ричард обратится к вам за помощью…

Стенли остановил ее решительным жестом.

– Не торопись, дорогая леди! Это все совсем не просто. Думаешь, Ланкастер такой дурак, что безоглядно полезет в петлю и не потребует письменных гарантий с нашей стороны, в которых было бы указано, на какое количество сторонников можно рассчитывать и где они будут стоять со своими силами? Более того: он потребует письменного обещания, что ты действительно выйдешь за него, когда он прибудет в нашу страну, и тем самым обеспечишь ему популярность в народе и укрепишь его политические позиции. Генрих – человек решительный, но осторожный, как и я. Узнав через Льюиса о судьбе твоих братьев, он потребовал уверений в том, что, если – не дай Бог! – с тобой что-нибудь случится, он получит руку Сесиль.

Елизавета, будучи женщиной, взглянула на это Дело с другой стороны. Несомненно, подобные предосторожности продиктованы холодным расчетом. И хотя она никогда не видела этого мужчину, она уже не раз погружалась в романтические мечты, думая о нем как о своем избавителе. Однако после всего услышанного ее придуманное счастье заволокло темной тучей.

– Тогда почему вы не отсылаете ему то, что он требует? – холодно спросила она.

– Потому что я не могу написать такой документ, – сказал могущественный Стенли, под комананием которого находилась огромная армия, почти как у самого короля, и половина всех крепостей, расположенных на территории Ланкашира.

Это признание повергло в изумление дочь Эдуарда Плантагенета и Елизаветы Вудвилль, правда, она знала, что некоторые бароны в состоянии написать только то, немногое, в основном цифры, – что необходимо для управления их землями.

– Но ведь в вашем распоряжении целая армия писцов, – возразила она, нежно улыбаясь ему.

– Думаешь, я смогу доверить такой документ кому-нибудь из них? – заметил он. – Каким бы он ни был преданным, в секунду наша жизнь окажется в его руках.

Он метнул взгляд в сторону двери, как бы желая убедиться, что там никого нет, перегнулся через стол и, наконец, решил быть с ней до конца откровенным.

– Послушай, Бесс. Надеяться на успех этого грандиозного плана можно только в том случае, если король до последнего момента ничего не будет знать о моих намерениях. У него острый ум, его шпионская сеть работает отлично. Ты права: он никогда по-настоящему не доверял мне. И пока Генрих не высадится, я должен оставаться в тени, должен быть тем довеском, который так необходим обоим противникам, – и сколько я потяну, не должен знать даже такой опытный вояка, как Ричард.

По мнению Елизаветы, он рассуждал очень разумно, в его словах звучала мудрость… предателя. Ей стало не по себе при мысли о предательстве, но она поняла, что было бы более справедливо вспомнить, как в свое время его поставили перед выбором: или заставить себя служить новому королю, или разделить судьбу Гастингса.

– Позвольте мне написать эти письма, – предложила она. – Надеюсь, вы доверитесь той, о ком в основном и пойдет речь в этих бумагах?

Его красивые карие глаза расширились от изумления. Он оторопело смотрел на нее. Она подсказала ему решение, которое никогда раньше не приходило ему в голову, ее предложение слишком заманчиво, чтобы отказаться он него.

– Но очень опасно заниматься такими делами в стенах дворца, – нерешительно сказал он. – Тут нас могут накрыть в любой момент. Ты же понимаешь, что, кроме нас с тобой, должны присутствовать и другие люди. Те, кто обещает поднять войска, обязаны поставить свою подпись на этих документах.

– А где бы вы предложили собраться? – спросила Елизавета.

Сейчас, когда дело приняло серьезный оборот, он заметил, что она может мыслить хладнокровно и практично.

– Не знаю. Если только в какой-нибудь лондонской таверне, которую содержит один из моих людей.

– Тогда давайте отправимся с вами в таверну, – согласилась она.

Стенли с восхищением смотрел на нее. Она молода, отважна, она дочь его друга, думал он, и опасное предприятие, к которому они так давно готовились, показалось ему уже не таким безнадежным. Впереди замаячила блистательная цель, ради которой действительно стоит рисковать жизнью, – своей и людей.

– Но каким образом? – спросил он, как будто не он, а она была организатором заговора.

– Оденусь, как ваш слуга, – не задумываясь, ответила она. – Я однажды уже так сделала, когда пыталась бежать из аббатства.

«Значит, не всегда она была покорной, исполнительной старшей дочерью!» Это было приятной новостью.

– Ну что же, это вполне возможно, – произнес он, разглядывая ее высокую стройную фигуру. – Я найду способ, чтобы передать тебе ливрею одного из моих парней.

Елизавета перегнулась через стол и, преисполненная благодарности, чмокнула его в щеку, а затем с облегчением рассмеялась; он с любовью смотрел на нее, потому что в эту минуту она невероятно походила на своего отца.

– В этом нет необходимости, – сказала она. – Меня сохранился костюм Неда, и думаю, я еще могу влезть в него. Нет, это абсолютно скромное одеяние, оно не бросается в глаза, уверяю вас! Так что дайте мне только значок с орлом от ливреи одного из ваших слуг.

Итак, она снова раскрутила свои золотые пряди, чтобы они ровно, без завитушек, падали ей на плечи, и надела скромный черный костюм старшего брата; но на этот раз она не была одинока и не чувствовала страха. Несмотря на то, что ее задели слова Стенли о женской болтливости, она вынуждена была посвятить в свои планы Метти, потому что в любом случае кто-то должен был запереть за ней дверь и отвечать всем, кому вздумается заглянуть к ней, что госпожа приболела и спит.

А на внутреннем дворе ее ждал Хамфри Брэртон с оседланной лошадью. На фоне закатного неба причудливо вырисовывались очертания крыш и шпилей Лондона, и, оказавшись на улице, она вспомнила, что пользуется огромной любовью народа, что у нее прочный тыл, и потому она просто обязана изменить судьбу этой страны! Жаркий день был позади, с реки дул легкий свежий ветерок, и они быстро скакали по Черинг-Виллидж. Когда они миновали Лад-Гейт и увидели строения Сити, Брэртон замедлил у постоялого двора, на двери которого кто-то вывел мелом когти орла. Он не рискнул помочь ей спешиться, но позвал конюха, чтобы тот принял их коней, и стал подниматься по лестнице впереди нее.

В маленькой душной комнате с задернутыми шторами было полно людей, которые вполголоса возбужденно переговаривались друг с другом. Все дружно повернулись, как только в проеме низкой двери вслед за Брэртоном появилась Елизавета, и с этого момента она уже перестала играть роль пажа. Лорд Стенли отделился от остальных, склонился на одно колено и поцеловал ей руку. Брэртон с обнаженным мечом остался стоять у запертой двери. Среди собравшихся Елизавета узнала сторонников Ланкастеров, кое-кого из присутствующих она не ожидала тут увидеть.

На столе горели свечи и лежала чистая бумага: вероятно, теперь они окончательно утвердились в своих планах и не желали отступать. Елизавета в своем смешном мальчиковом костюме села за стол и начала под их диктовку писать письмо Генриху Ланкастеру. Когда они стали называть даты и пункты сбора, она наконец полностью осознала всю серьезность их замыслов. И сама она, обещая Ланкастеру выйти за него замуж, оказывалась центральной фигурой заговора. Никогда еще она не испытывала такой благодарности к родителям, которые не поленились дать ей образование. Красивым четким почерком она сообщала сведения о войсках, снабжении, возможных местах высадки и, покончив с этим, положила на стол запечатанное письмо, которое она решила передать ему лично от себя, – любовное послание девушки, умолявшей его приехать к ней. Она сняла с пальца кольцо.