Текст книги "Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров"

Автор книги: Маргарет Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Прошу вас, Хамфри, вручите все это графу Ричмонду от меня лично, – обратилась она к Брэртону, которому предстояло взять на себя опасную миссию гонца.

У нее сохранились самые смутные воспоминания о том, как они возвращались в Вестминстер. На этот раз она ехала вместе с лордом Стенли и остальными. После духоты в переполненной людьми комнате свежий воздух подействовал на нее опьяняюще. Было темно, и, кроме отдельных освещенных окон, только звезды, сияющие над покатыми крышами домов, указывали им путь по узким лондонским улочкам. Елизавете было и страшно, и радостно при мысли о том, на что она решилась. В ее голове проносились торжественные фразы, прозвучавшие в той комнате: «В стране воцарятся мир и процветание», «Алая и Белая розы, наконец объединятся». И вот звучит проникновенный голос ее матери: «Теперь мои сыновья будут отомщены!» И вспоминается вкрадчивый голос Маргариты Ричмонд, расхваливающей своего сына: «Он упорный, способный и добрый». Будет ли он добр к ней, своей жене? Направляясь к дому при свете звезд, она почувствовала себя королевой, хотя ехала вместе со Стенли под видом о пажа. Она готова взять в свои руки верховную власть. По доброте душевной она предложила Генриху Тюдору все, что у нее есть, представляя его себе сказочным рыцарем, который приедет и освободит ее. Взглянув на свою руку, держащую поводья, с которой она сняла кольцо, Елизавета подумала: «Этой ночью я, возможно, изменила судьбу Англии».

Но когда перед ними выросла темная громада дворца, Елизавета несколько сникла. Заметив свет в личных апартаментах короля, она впервые вспомнила о Ричарде. Не как о представителе правящей династии, а как о человеке. О человеке, с которым она общалась и которого сейчас предала. И возможно, это грозит ему смертью. Как и она, он был йоркистом, а не ланкастерцом. «А если когда-нибудь выяснится, что он непричастен к смерти моих братьев?» – нашептывала ей ее придирчивая совесть. А что, если Нед жив и скрывается сейчас где-нибудь? Выходит, она и его лишит возможности занять трон, принадлежавший ему по праву. Не получится ли так, что всю свою жизнь она будет раскаиваться в сегодняшнем поступке?

Узнав лорда Стенли, стражник отдал честь. Из караульной комнаты выскочили солдаты, на ходу застегивая ремни. Конюхи подбежали к лошадям, и заспанный слуга принес факел. Елизавета, у которой от езды верхом онемело все тело, буквально вывалилась из седла.

– Эй, мальчишка, держи мою шляпу и перчатки! – крикнул Стенли, чтобы дать ей возможность оставаться рядом с ним, когда они проходили в ворота. А потом он грубо толкнул ее к черной лестнице.

– Быстро наверх – и в постель, иначе наутро вообще ничего не будешь соображать! – громко приказал он, чтобы все слышали.

Елизавета в душе поблагодарила его и стала подниматься, почувствовав облегчение оттого, что все уже позади. Зевая во весь рот, она отцепила с рукава значок с орлом.

Дойдя до конца ступенек, Елизавета остановилась и огляделась. К счастью, во дворце, похоже, все спали. Она слышала через закрытую дверь, как кто-то храпит. Вот уж поистине Бог милостив к ней!

Чтобы попасть в свою скромную комнатку, которая находилась в хозяйственном крыле замка, ей нужно было миновать королевские апартаменты. Она снова остановилась и прислушалась, когда подошла к длинной галерее, находящейся в конце апартаментов; кажется, там тоже пусто. Под арками в начале и в конце галереи всегда горели светильники. Поднялся ветер, где-то хлопнуло окно, и от движения воздуха в полумраке будто бы ожили огромные, в рост человека, фигуры, вышитые на гобеленах. Елизавета сделала шаг вперед, надеясь, что сумеет благополучно проскользнуть мимо них. Внезапно, когда было уже слишком поздно что-то предпринимать, она заметила в дальнем конце коридора человека, который яростно сражался с призраками и вот-вот должен был вступить в круг света под аркой.

Елизавета зажала себе рот рукой, чтобы подавить крик ужаса.

Это был король.

Он не стал наказывать меня за сочувствие в деле Букингема, думала она. А сейчас, если он заметит меня, мне не жить. Зажатая в руке ливрейная кокарда будет означать для меня смертный приговор.

Но он смотрел куда-то в сторону. На нем был его неизменный алый халат, и его взгляд был устремлен в коридор, который отходил от галереи под прямым углом и вел в его спальню. Более того, он лихорадочно вертел кольца на своих длинных пальцах, что свидетельствовало о крайнем возбуждении. Он двигался осторожно, и казалось, что он следит за кем-то или за чем-то.

Елизавета была уверена, что он не заметил ее.

Ей оставалось только тихо сделать шаг назад. Может быть, заскочить в какую-нибудь комнату и спрятаться за шкафом? Или вернуться на черную лестницу? И Бог поможет ей избежать опасности.

Но прежде чем она вышла из оцепенения и заставила себя сдвинуться в места, Ричард, похоже, уловил какой-то звук. Он круто развернулся и стремительно выхватил кинжал, словно почуяв, что сейчас на него нападут сзади. Елизавета стояла, окаменев, в круге света, немилосердно льющегося на нее, и представляла, как холодная сталь пронзает ее сердце. Она почувствовала, что кровь отхлынула от ее лица, и в страхе не могла пошевелиться. Она смотрела на него через весь коридор, и глаза ее были полны ужаса и мольбы.

Она знала, какая у него сильная хватка, когда он впадает в ярость. Волей случая она оказалась у него в руках. «Сейчас я отправлюсь вслед за своими братьями», – думала она.

Но минуты шли, а Ричард не двигался. Он устремил на нее взгляд, в котором читался еще больший ужас. Увидев, как он съежился, и как исказилось его лицо, она почувствовала, что к ней возвращается ясность мысли. Ее вдруг осенило, что под алым халатом он, должно быть, носит кольчугу и пояс с кинжалом. Она была почти уверена, что они никогда не расстается с ними – ни днем, ни ночью. И тут ей подумалось, что, наверное, именно по этой причине он перестал спать с Анной: он не хотел, чтобы Анна догадалась, что его терзают страхи из-за совершенного им преступления…

Постепенно Елизавета начинала понимать, что происходит. Она вспомнила, что на ней костюм брата Эдуарда, что волосы у нее зачесаны так же, как и у него, и луч света загадочно выхватывает ее фигуру из темноты. Она знала, что ее лицо покрывает смертельная бледность. И что Ричард не слышал, как она прошла в галерею, а только случайно оглянулся и увидел ее, стоящую под аркой. Она была потрясена, когда до нее дошло: Ричард потому взирает на нее с таким ужасом, что принял ее за призрак Эдуарда.

Кинжал снова ушел в ножны. Какой в нем прок, когда перед тобой лишь дух убитого! Ричард закрыл лицо ладонями, не в силах больше выносить эту муку, и устремился по коридору в свою спальню.

Как только Елизавета услышала, что он захлопнул дверь, она заставила себя сдвинуться с места. Трясясь от страха, она бежала по галерее, кипящей, казалось, призраками и ожившими гобеленами, не сделав ни единой остановки, пока Метти не впустила ее в их уютную комнатку.

Елизавета упала на колени и зарыла лицо в подол няни. Ее душу разрывали самые противоречивые чувства – скорбь и ужас, облегчение и благодарность за спасение.

– Теперь я знаю! Наконец я знаю, что именно он это сделал! – Взахлеб шептала она. – Даже отец не стал бы укорять меня за то, что я предала его. Как бы ни обернулось дело, я ни секунды не жалею о том, что сегодня ночью снова пошла на сговор с Ланкастерами!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Стоял август, но вереск на йоркширских полях уже приобрел бурый осенний налет. Кроны дубов склонились под тяжестью пышной листвы. Солнце омывало толстые стены замка в Шериф Хаттон, а там, где за неподвижными водами крепостного рва простиралось поле для турниров, незаметно переходящее в бескрайние луга, земля томилась и потела от полуденного зноя. Пекло так, что невозможно было двигаться, и внизу, во внешнем дворе, собаки коннетабля лениво растянулись в тени напротив сторожевой башни.

Однако Елизавета Плантагенет в тревоге расхаживала взад и вперед по зубчатым стенам. Она была слишком возбуждена, чтобы обращать внимание на физическое недомогание.

Казалось, прошло несколько часов, пока, наконец не появился ее молодой кузен Уорвик, возвращавшийся с прогулки верхом, и, въезжая на подъемный мост в сопровождении двух оруженосцев, он помахал ей рукой. Близилось время обеда, и он улизнул от них, чтобы побыть немножко с ней, побренчать на лютне, которую она привезла ему из Лондона, и развлечь ее своим не слишком искусным пением. По крайней мере, хоть он-то рад, что я здесь, думала она. Для нее самой это было сущее наказание потому, что ей строго-настрого запретили выходить за стены замка. Она оказалась одновременно и пленниицей, и наградой. Как сказочная принцесса, томящаяся в башне из слоновой кости, она должна была стать одним из тех трофеев, за которые сражаются два принца.

Белый кабан и сын Бофорта

Вступили в бой за корону, –

пел Уорвик. От этой дурацкой песенки, которой он, должно быть, выучился в караульной, у нее кружилась голова и виски сковало, как раскаленным железом, нечто вроде того зноя, который стелился над полем. Почему братцу вздумалось исполнить ей именно эту песенку, размышляла она, откидывая назад взмокшие завитки своих волос. Конечно, им в первую очередь нужна корона, а не я!

Белый кабан гонит валлийца взашей.

И рушит его крепости, –

голосил певец своим пронзительным фальцетом.

«Надеюсь, Бог все-таки поможет мне», – мысленно молилась Елизавета, в изнеможении прислоняясь к амбразуре. «Белый кабан – это Ричард, и он либо убьет меня, либо силой заставит выйти за него. Ни один из них меня не любит, но Генрих Тюдор по крайней мере не убийца. Он ненавидит насилие. Так сказала его мать».

Елизавета напряженно смотрела в даль вересковых полей. Знать бы только, что творится сейчас там, за горизонтом, в ее родной стране! Если бы хоть кто-то принес ей какие-нибудь известия! Пусть это будут дурные новости – все-таки лучше, чем мучительная неопределенность! Все эти важные персоны, которые по политическим мотивам становятся то на одну сторону, то на другую, не понимают, насколько глубоко волнуют ее происходящие события. Два потомка многодетного Эдуарда III сейчас сражаются за корону, а поскольку у нее больше прав на престол, чем у них обоих, ее все равно заставят выйти замуж за того, кто одержит победу.

«Я свихнусь от этого бесконечного ожидания и стану такой же, как бедняга Уорвик», – думала она. Чтобы успокоить нервы, она решила переключиться и не спеша проанализировать все то, что произошло до ее отъезда. Она подозревала, что уже тогда, когда в Вестминстере пышно праздновали Рождество, король знал о планах Тюдора; и как только ему донесли, что Генрих вышел в море на кораблях французского флота, он тут же заставил ее собраться и в сопровождении мощного эскорта отправиться в глубь страны, подальше от лап чужеземца. За несколько недель до этих событий он решил отложить на неопределенный срок собственную свадьбу: слишком уж явно стала ощущаться враждебность народа по отношению к королю. Настолько явно, что он вынужден был выпустить воззвание, в котором говорилось, что слухи о его намерении жениться на племяннице не более чем грязная сплетня. И поскольку все только и толковали о том, что после смерти его жены Елизавета продолжает жить во дворце, он решил на время переселить ее дом лорда Стенли.

Приятно было оказаться в доме, где все относятся к тебе дружелюбно, и где ты можешь чувствовать себя свободной. К радости Елизаветы, ее рискнула тайно навестить бесстрашная графиня, жена Стенли. Даже сейчас, сидя на зубчатой стене замка за много миль от Лондона, Елизавета повеселела, и ее хмурое лицо озарила улыбка, когда она вспомнила о той короткой встрече, во время которой она увлеченно слушала рассказ Маргариты Ричмонд о ее сыне.

– Если он хоть сколько-нибудь похож на вас, я наверняка буду с ним счастлива, – с уверенностью произнесла Елизавета. Она уже успела сильно привязаться к этой энергичной женщине и надеялась, что в скором времени сможет назвать ее своей свекровью.

– Он тоже будет счастлив с такой прелестной девушкой, – ответила Маргарита. – Бедный Генрих! Он так и не узнал, что такое отец и что такое родной дом!

Елизавета вспомнила, что тогда она исполнила, Что тогда исполнилась к нему жалостью и почувствовала неловкость, сравнив его злую судьбу со своим счастливым детством.

– Мой первый муж, граф Ричмонд, погиб за три месяца до рождения сына, а мне тогда было всего пятнадцать лет, – продолжала Маргарита. – Если бы не мой деверь Джаспер Тюдор, я вообще не знаю, чтобы мы делали.

– Всего пятнадцать, мадам! – воскликнула Елизавета.

– Тюдоры были очень честолюбивы, а мы, Бофорты, – потомки Джона Гонта, поэтому Оуэн Тюдор и Катерина Валуа женили на мне своего сына Эдмунда, как только стало возможно. Но ты, конечно, все это знаешь. Наверное, я так сильно любила Генри, потому что была еще слишком молода, и мне казалось, что, потеряв его, я потеряла все, – добавила Маргарита, как бы оправдываясь за то, что она столько для него сделала.

Елизавета была околдована романтической историей их любви. Маргарита, девочка-вдова, в замке Пемброк растила сына, пока тому не исполнилось четыре года, а потом разразилась гражданская война, в результате которой Джаспер Тюдор, как представитель Ланкастерского дома, выбыл из игры, а чуть позже ее отец, король Эдуард, уступил свой замок и сдался вместе с дочерью лорду Герберту.

– Они были грубы с вами? – с тревогой спросила Елизавета.

– О нет, они всегда были очень добры к нам, – заверила ее Маргарита. – Я очень любила леди Герберт, и когда Джаспера сослали, а меня заставили снова выйти замуж и оставить моего малыша, она заменила ему мать. У Гербертов росли веселые дочки, так что мой сын не чувствовал себя там одиноким. Но когда ему было почти шестнадцать, твой отец захотел избавиться от него, и тогда Джасперу удалось снарядить корабль и отправить его в Бретань.

Но его опасные приключения мало интересовали Елизавету, поскольку она была поглощена мыслями о его веселых подружках.

– Они были красивы? – спросила она.

– Кто? – Маргарита оторопело прервала на полуслове свой занимательный рассказ.

– Дочери Гербертов.

– Честно говоря, не помню. Одну из них звали Мод, и она ему нравилась больше всех. Но ведь он еще был мальчишкой, – поспешно добавила она.

– Ну, не намного моложе вас, какой вы были, когда влюбились в Эдмунда Тюдора, – напомнила Елизавета и покраснела от смущения.

Но Маргарита только улыбнулась и сказала, что, в отличие от нее, Генрих не своенравен, и если какие-то романтические мечтания и будоражили его полукельтскую душу, то все это давно в прошлом.

Елизавета почувствовала, как много значит для графини возвращение сына домой после столь долгой разлуки, и поняла, что графиня и люди, подобные епископу Мортону, считали своим христианским долгом пойти на все, чтобы положить конец затянувшейся войне между Алой и Белой розой. Елизавета знала, что она для них – лишь необходимый инструмент, с помощью которого они воплотят свои планы в жизнь; и все-таки она не переставала думать о Генрихе как о мужественном рыцаре, который спасает ее от этого ужасного богопротивного брака.

Она поднялась на ноги, прислонилась к стене и, отбросив прочь все свои недавние тревоги, попыталась представить себе, как произойдет их встреча. Это оказалось непросто. Она знала, как он выглядит, только со слов других, а поскольку он постоянно жил за границей, у нее даже не было возможности увидеть его портрет. Зато лицо Ричарда Плантагенета, его фигура, его движения ясно отпечатались в ее памяти, и сейчас он, как живой, стоял перед ней. Когда Елизавета чувствовала, что колеблется, она заставляла себя вспомнить, как столкнулась с ним ночью в той длинной галерее, и как ее поразил ужас кающегося убийцы, написанный на его лице. После этого она видела его еще несколько раз, когда он объезжал войска или разговаривал с сэром Робертом Брэкенбери об оборонительных укреплениях Тауэра, и каждый раз на нем был плащ с геральдическими знаками и блестящие доспехи, в которых он сражался под Тьюксбери. Как и ее отец, он был человеком, которого пьянило сознание смертельной опасности, нависшей над ним.

В последние дни перед ее отъездом из дворца он выпустил довольно убедительное воззвание, в котором призывал граждан встать на защиту своей страны, а герцог Норфолк, лорд Ловелл и многие другие его преданные сторонники отправились в свои графства поднимать войска. Незадолго до того, как к нему пришло известие о высадке Генриха, лорд Стенли попросил у него разрешения уехать в свои владения. Он жаловался на недомогание, и королю было неудобно отказать ему, тем более что в его планы не входило портить отношения с семейством, которому принадлежала большая часть Ланкшира и Чешира. Но в таком случае какой-нибудь вельможа должен будет исполнять обязанности главного камергера, сказал Ричард. И как назло, в этот момент при дворе оказался старший сын Стенли, лорд Стрейндж. Все дело было обставлено с достаточной обходительностью, но каждому было ясно, что король взял к себе молодого лорда Стрейнджа в качестве заложника, не очень рассчитывая на верность его отца.

– Этого человека невозможно провести! – сказала графиня, когда они занимались сборами перед отъездом в Ланкашир.

Но Генриху Тюдору это, кажется, удалось. Ричард слышал, что его враг намеревается высадиться в Милфорде, вспомнив о маленьком порте под таким названием возле Саутгемптона. Он приказал своему флоту патрулировать ту часть побережья, которая смотрит на Францию. Однако Тюдор сделал большой крюк, обогнув южную оконечность Британских островов и высадился в Милфорд Хейвен в Уэльсе, сойдя на берег всего в нескольких милях от Пемброка. Такой маневр дал ему возможность не только опрокинуть все расчеты Ричарда, но и предстать перед народом не захватчиком, а любящим сыном, который вернулся домой. Джаспер Тюдор, граф Пемброк, конечно, был вместе с ним, и двери замка гостеприимно распахнулись перед пришельцами. Увидев прославленного воина, возвращающегося на родину, весь Уэльс встал на сторону его племянника и выстроился под знаменами с изображением огнедышащего алого дракона Кадволладера, британского короля, от которого вели свой род Тюдоры. И даже перейдя границу, они, похоже, продолжали набирать приверженцев.

Вот все, что слышала Елизавета, а еще она знала, что Ричард с двенадцатью тысячами солдат обосновался в Ноттингеме. С тех пор коннетабль крепости Шериф Хаттон не получал никаких известий, но любой, глядя на выжженную солнцем землю, мог поклясться, что на этот раз никакое наводнение не спасет Йорка, а сторонников Ланкастера уже вряд ли удастся обвести вокруг пальца, подстроив им ловушку в виде подпиленных мостов через реку.

Значит, где-то между Пемброком и Ноттингемом должны были встретиться силы Йорков и Ланкастеров. Наверняка бой уже закончен. Тысячи людей по всей стране сейчас обсуждают результаты этой грандиозной битвы – дома, на улицах, в тавернах. И только она – к которой все это имеет самое непосредственное отношение – сидит тут за высокими стенами и не знает ровным счетом ничего.

К счастью, Уорвик наконец допел свою гнусную песенку. Он забрался на невысокую каменную кладку и занялся тем, что смахивал каменную крошку в ров.

– Смотри, лошади! – вдруг закричал он, хватая ее за локоть. Хоть у него и слабые мозги, но со зрением, слава Богу, все в порядке.

Елизавета не видела ничего, кроме облака пыли.

– Где? – нетерпеливо спросила она.

– За тем деревом, до которого мне разрешают ездить. Смотри, кузина Бесс, как их много, и вот они поравнялись с ним. А теперь проехали. Ну как же ты не видишь, кузина Бесс!

Да, наконец она их разглядела. Отряд всадников направлялся прямо к замку. И часовые, должно быть, уже заметили его, потому что начальник охраны принялся выкрикивать приказы. И скоро рядом с ней уже стоял, обливаясь потом, толстый коннетабль, которому стоило немалых усилий взбежать к ней наверх по крутым ступенькам.

– Кто бы это ни был, они едут к вашей светлости от имени победителя, – выдохнул он.

Никогда Елизавета не забудет этих минут тревожного ожидания. Отряд ехал через поле для турниров.

Еще несколько минут – и ей станет известна ее судьба. Она боялась поднять глаза.

– Метти, есть ли среди них кто-нибудь, кого мы знаем? – спросила она, когда к ней на стену поднялись ее встревоженные фрейлины и служанки.

Но глаза Метти были уже стары и подслеповаты, а всадники сбились в кучу, и можно было разглядеть только их неясные силуэты, лиц не было видно вообще – только шлемы на головах. Но нашлись глаза помоложе, которые помогли получить ответ на вопрос.

– Никаких белых кабанов! – захныкал Уорвик, для которого они были олицетворением Вестминстера и двора тети Анны, окружившей его материнской заботой после того, как умерли его родители.

– Маленький герцог говорит правду, – подтвердил коннетабль, для которого такой поворот событий означал конец его многолетней службы.

– Похоже, в центре едет сэр Роберт Уиллоуби, – заметила одна из фрейлин Елизаветы.

– А вон и Хамфри Брэртон машет нам рукой. Это точно он, – сказала Елизавета и закрыла глаза, мысленно благодарив Бога. – Они, наверное, страшно устали после такой быстрой езды под палящим солнцем! Давайте спустимся и встретим их.

Поскольку Елизавета независимо от исхода битвы все равно стала бы королевой Англии, коннетабль счел разумным повиноваться. Зычным голосом он прокричал приказ, который на самом деле ему очень не хотелось отдавать, и она, спускаясь по витой лестнице, услышала, как скрипят цепи подъемного моста и глухо стучат копыта лошадей, проезжающих надо рвом. Когда они наконец, остановились во внутреннем дворе, залитом солнцем, вокруг толпилось множество солдат гарнизона, которые смотрели, как ланкастерцы слезают с лошадей.

Сэр Роберт Уиллоуби уже склонился перед Елизаветой на одно колено и целовал ей руку.

– Лорд Стенли послал меня сообщить вашей светлости радостное известие, – сказал он. – В местечке под названием Босуорт, неподалеку от Лестера, Генрих Тюдор одержал победу.

Неужели все ее тревоги и злоключения позади? Елизавета растерялась и, не сумев подобрать подходящие слова, лишь улыбнулась сквозь слезы.

– Новый король поручил мне сопровождать вас, когда вы поедете домой, в Вестминстер, – продолжал он.

– Новый король? – переспросила она.

– Король Генрих, да сохранит его Господь!

– Вы хотите сказать – его короновали?

– Милорд Стенли короновал его прямо на поле битвы, и войска прокричали: «Да здравствует король Генрих VII!» – подхватил Хамфри Брэртон, который подошел к ней, чтобы поцеловать ей руку.

Но они не могли короновать его без нее! Елизавета стояла на верхней ступеньке, смотрела на их возбужденные радостные лица и старалась не обращать внимания на угрюмые лица йоркширцев, которые, сбившись в группки, стояли позади победителей. Многие из них участвовали в давнем сражении при Тьюксбери, и она понимала, что означало для них сегодняшнее поражение. Умер их бог.

– Но как они его короновали? – в изумлении спросила она.

– Один солдат нашел корону Англии в кустах колючек, – сдерживая возбуждение, ответил Хамфри.

На мгновение она перестала замечать окружающих и представила себе Ричарда Плантагенета на белом коне со сверкающей золотой короной, надетой на шлем. Она знала, что он готов был сражаться за нее до последнего дыхания.

– Значит Ричард?.. – спросила она упавшим голосом.

– Он мертв.

Эти жесткие слова торжественно произнес сэр Роберт, и тут она услышала, как горько заплакал старый лучник. Даже сейчас, когда одержана победа, ланкастерцы не могли не почувствовать всю силу ненависти и горя, которая исходила от окружавших их людей. Одно слово их офицеров – солдаты гарнизона растерзают их. Все посмотрели на коннетабля, а коннетабль, этот обрюзгший старый воин, опустил глаза. Если больше не за кого сражаться, то зачем отдавать рискованные приказы?

– Плантагенет бился как лев. Три раза он шел в атаку, хотя и истекал кровью, – сказал Хамфри, который по молодости лет не мог не отдать должное мужеству врага. – Но когда он подобрался к Тюдору на расстояние вытянутой руки, мы убили его.

Стон, слетевший с губ йоркистов, был красноречивее всяких слов.

– Сколько людей сражались бок о бок с ним, когда он упал? – спросил их капитан.

– Только лорд Ловелл и, кажется, знаменосец, – ответил сэр Роберт и вдруг почувствовал перед ними стыд.

– Похоже, он один стоял против целой армии, – произнесла Елизавета. Но тут же поняла, что от нее ждали совсем других слов, и поэтому она заставила себя добавить: – Интересно, что он почувствовал, когда сам заглянул смерти в глаза?

И напряженные лица людей, которые отомстили за ее братьев, осветились улыбками.

– Обед вас ждет, – миролюбиво объявил коннетабль. – Вы, наверное, скакали во всю прыть.

Когда они умылись и сели за стол, их настроение снова поднялось.

– Где встретит меня король Генрих? – спросила Елизавета, с некоторой запинкой произнеся этот пугающий своей новизной титул.

– Он не сказал, ваша светлость. Он лишь заметил, что не торопит вас, и вы можете распоряжаться своим временем по собственному усмотрению, а мне надлежит в целости и сохранности доставить вас к вашей матушке в Вестминстер.

Елизавета положила обратно кусок пирога, наколотый на новомодную французскую вилку.

– И он даже не передал мне письмо и кольцо? – спросила она глухим голосом, надеясь, что никто за столом не заметит ее разочарования.

– Мадам, в тот момент он только что пришел в себя после битвы, в которой он сыграл, как вы понимаете, не последнюю роль, и собирался в Лестер, чтобы выразить свою благодарность за поддержку-

– Конечно, я понимаю. – Усилием воли Елизавета постаралась подавить охватившее ее уныние. Вряд ли в такой важный для ее жизни момент девушка мечтает вернуться к матери. Она – жизнерадостна и красива, она – нареченная невеста. Ей хотелось вместе с женихом отпраздновать победу и торжественно проехать по улицам Лондона. Но он решил иначе, и, наверно, его решение разумно и правильно. На первом месте у него Бог – Бог и собственность.

В последнее время она постоянно ловила себя на кощунственных мыслях. Надо будет признаться своему исповеднику в этом грехе – тем более что сегодня она должна особенно усердно благодарить Бога за судьбу, которую он ей ниспослал! После ужина она распорядилась, чтобы служанки упаковали ее вещи. Она не должна заставлять Генриха ждать.

– А мой кузен Уорвик? – спросила она в надежде, что о нем не забыли.

– Ему тоже разрешено приехать, – ответил сэр Роберт.

Она выглянула из-за спины коннетабля, чтобы сказать об этом мальчику.

– Мы возвращаемся в Лондон, где ты увидишь своих любимых акробатов и мимов и будешь играть с Кэтрин и Бриджит, – пообещала она ему и мысленно поклялась, что будет к нему так же добра, как покойная Анна.

– Я прикажу, чтобы мои люди за ночь все упаковали, и мы сможем выехать завтра рано утром, до жары, – сказала она сэру Роберту и Хамфри. «И я забуду о Ричарде, – подумала она, – когда покину эти стены и не увижу больше его людей».

На следующее утро Елизавета ощутила огромный Душевный подъем. Уже несколько месяцев она не испытывала ничего подобного. Свежий ночной ветерок принес желанную прохладу. По августовскому небу неслись пушистые белые облака, воздух был напоен сладким запахом жимолости, растущей вдоль оград, на бескрайних полях колосились золотые головки ячменя. Йоркшир остался позади, они проезжали мимо деревень, жители которых высыпали из домов, чтобы благословить путников, и Елизавета знала, что в Лондоне их ждет теплый прием. «Все мои печали и тревоги позади, – думала она, – а впереди меня ждет новая жизнь. Новые апартаменты готовят моей матери, которая, должно быть, на седьмом небе от счастья. Она снова станет одной из первых особ в государстве, а Маргарита Ричмонд, которую такие вещи не слишком волнуют, обретет своего сына. Дорсет, Томас Стеффорд и другие изгнанники вернутся домой. Начнутся беспокойные приготовления к свадьбе и к коронации, и я забуду прошлое. У меня будет хороший муж, и, Пресвятая Дева, пошли мне детей! – молилась Елизавета. – И за то, что Бог избавил меня от стольких бед, хоть я и стану не кем-нибудь, а королевой Англии, клянусь, что поставлю своим девизом слова: «Скромность и почтение».