Текст книги "Стеклянный мост"

Автор книги: Марга Минко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Откачаем Социальную службу, и по домам, – сказал Балтюс. После работы у второго колодца они снова отдыхали в кабине.

– Если бы так. – Ферстрейен уже порядком вымотался.

– Знаешь, в чем тут дело? – Балтюс взял свой собственный термос и опять налил кофе. – Просто у субподрядчиков кишка была тонка стоять на своем. – Он ударил кулаком по колену. – Эх, парень, вся эта шайка-лейка продалась с потрохами.

Ферстрейен не отвечал. Хотя его раздражало, что впереди ничего не видно, он не хотел больше протирать запотевшие стекла. Ему все обрыдло. Работа застряла на мертвой точке. Какие только напасти не валились на них сегодня: дважды отказал насос, лопнул один из шлангов. Пришлось посыпать асфальт песком, потому что стекающая по тротуару вода замерзала. Управиться бы хоть к полудню.

Оборудование лежало наготове возле колодца Социальной службы. На всякий случай Балтюс осмотрел насос.

– Надоело канителиться с этой рухлядью. Представляешь, вдруг придется сматывать удочки и ехать за новым.

– А куда ты девал щитки?

– Поставил в кузов.

– Так они же нам еще понадобятся.

– Навряд ли. Для этого колодца уж точно нет. Кто сюда полезет. Машина стоит впритык к стене, не протиснешься, даже ребенку видно.

Балтюс подцепил крюком тяжелую крышку и стащил ее с колодца, откуда тотчас повалили белые клубы пара. Затем направился по дорожке между зданиями.

– Ты куда?

– В Энергосбыт, в мужской туалет.

– Что, опять?

– Послушай, парень. Я здоров как лошадь, но пузырь у меня слабый. Это моя беда.

– А колодец открытый?

– Так ведь ты здесь будешь? И зрение у тебя нормальное.

– Задвинь хоть крышку на это время.

– Чепуха. Пусть пар пока выйдет.

Ферстрейен проводил взглядом Балтюса, который деревянной походкой просеменил к зданию и нырнул в боковую дверь. Горячий пар из колодца бил ему прямо в лицо и на мгновение окутал его со всех сторон. Ничего не видя, он отступил назад, промокнул лицо, потер костяшками пальцев слезящиеся глаза. Глупо стоять сейчас с подветренной стороны. И снова у него было ощущение, что разом наваливаются жара и холод, лишают его сил.

Он начал прохаживаться взад и вперед, подняв воротник тужурки, руки в карманах. Его познабливало, хотелось закурить, но разве на таком холоде свернешь сигарету. Стоя на крышке колодца, он обвел взглядом окна конторы Энергосбыта. Может, снова появится за окном симпатичная девушка в модном пуловере. Если она ему улыбнется, все будет хорошо. Но единственное, что он углядел сейчас, был строгий мужчина в черном костюме, который бегло взглянул на него и тут же отвернулся. Сволочь.

Зря я это сделал, подумал он. Ведь таким манером ничего не изменишь. Уже надев тужурку, он вдруг бросился в спальню. Она притворялась, что спит, но не спала, он точно знал. Он вытащил ее из постели, не зная, что ему делать с этим теплым, сонным телом. Тогда он размахнулся и ударил. Когда она упала обратно на одеяло, он уже был за дверью.

Башенные часы показывали без четверти одиннадцать. А ему казалось, что они торчат здесь уже целый рабочий день. Он чувствовал, как его лицо коченеет от колючего ветра, зато ногам тепло и отсюда легко наблюдать за колодцем.

Выйдя на улицу, Фрида Борхстейн чуть не задохнулась от шквального ветра, который обрушился на нее откуда-то с крыш и едва не сбил с ног. Но отступать под навес подъезда ей не хотелось. Она потуже стянула воротник шубы, прижала локтем сумочку, подняв лямку повыше на плечо, и приготовилась перейти улицу.

Увидев на другой стороне улицы серый автофургон, она помедлила. Не эту ли машину она заметила рано утром в окно? Они так неудачно поставили ее, прямо на пешеходной дорожке, что на мгновение она даже растерялась. Дорожка оказалась перегороженной, придется обходить, а она и так потеряла почти целых полчаса, вот незадача. Она поглубже спрятала голову в воротник, оставив только глаза, и пошла через улицу.

На середине мостовой сильный порыв ветра подхватил ее, так что она с трудом удержалась на ногах. Он погнал ее к противоположному тротуару, приближаясь к которому она опять заколебалась. С какой стороны обойти машину – сзади или спереди? Но ветер не дал ей выбора, погнал налево, к задней части автомобиля.

Рассыльный городской почты на своем тяжелом мотоцикле повернул на Эйтерваарденстраат. Он ехал, низко пригнув голову в большом мотоциклетном шлеме. За его спиной плясала антенна радиотелефона, украшенная вымпелом его любимого волейбольного клуба. Он сбавил скорость, намереваясь свернуть на первую улицу налево, где ему было нужно в несколько учреждений, и тут увидел, как женщина в черной шубе переходит дорогу. Собственно, слово «переходит» здесь не годилось – ветер гнал ее по мостовой как пушинку.

Почти тотчас же он заметил "фольксваген" коммунальной службы и вспомнил, что один из водопроводчиков приглашал его заезжать погреться. Тогда он принял эти слова за шутку. Теперь же выяснилось, что источник тепла, который они имели в виду, находится между автомашиной и зданием Службы социального обеспечения. Оттуда вздымался вдоль фасада столб пара, разносимый в клочья ветром. Он прибавил газу и влетел в боковую улочку. Ему захотелось поскорее увидеть, над чем эти двое колдуют.

Бин Хейманс просто-напросто сбежала из кухни. Составляя меню на следующий день, она изрядно понервничала из-за царящего там столпотворения. Вопило радио, гремели кастрюли, звенели высокие женские голоса – от разговора кухарки перешли к острой дискуссии. Бин думала, что они скандалят, но, когда поняла, что их возбуждение вызвано последней серией американского телефильма, ее прорвало. Топая ногами и размахивая руками, она выключила радио и приказала всем замолчать. Одна из девушек пыталась ей пожаловаться, что большая моечная машина плохо работает, но Бин оттолкнула ее в сторону, прокричав, что не желает больше слышать ни слова, и быстро удалилась. Ей необходимо было уйти к себе в комнату, посидеть немного одной, успокоиться.

У лифта она встретилась с директрисой. Та пропустила ее вперед жестом, который иначе как веселым и назвать было нельзя. По тому, как Рена взглянула на ее разгоряченное лицо, было понятно, что она про себя подумала: Вин снова закатила концерт. Однако такт – качество, для Вин особенно неприятное, – удержал директрису от замечаний. Она нажала кнопку третьего этажа и посмотрела на свои часы.

– Без двенадцати одиннадцать. Надеюсь, они прибудут вовремя.

– И хорошо сделают. – Бин несколько раз глубоко вздохнула. Она чувствовала, что приступ гнева уже проходит, пыхтя, вытерла рукой вспотевший лоб.

Рена осталась невозмутимой.

– Увидимся на втором. – Лифт остановился. Она вышла и сказала: – Борхстейн все-таки ушла.

– Знаю. Боюсь, ей не очень понравится на улице.

– Я хотела еще проследить за нею из окна. Собственно, я всегда так делаю, когда они переходят улицу. Но меня ждали здесь.

– Я тоже так делаю. Зайду к себе освежиться. И причесаться!

Она подергала себя за кудряшки. Когда двери закрывались, она бросила взгляд на сияющее лицо Рены. На щеках у нее, прямо под скулами, играл легкий румянец, не косметический, а самый настоящий. Радуется встрече со своим милым другом Де Флондером, подумала Бин, нажимая кнопку шестого этажа. В кабине лифта витал легкий запах духов.

Бен Абелс, согнувшись, возился с мотором моечной машины. Незадолго до этого, проходя через холл, он видел, как закрылась входная стеклянная дверь за Фридой Борхстейн. У него вспыхнуло желание пойти следом, проводить ее. Ведь он мог бы отвезти ее на машине. Погода сегодня не для пожилого человека. Но ему нужно было в кухню, срочная работа. Сегодня все должно идти как по маслу.

А может, она и сама бы не согласилась? Катать меня на машине? Я не люблю, когда меня держат под руку. Такое ему приходилось слышать не раз. Раньше тоже. Он помнил, какой она была, когда они познакомились: своенравной, даже властной, но вместе с тем сердечной, внимательной, всегда готовой помочь ему избавиться от этой идиотской застенчивости. Порой она действовала очень решительно. Он еще помнил, как она, маленькая и хрупкая, главенствовала в толпе гостей, заполнивших комнаты ее дома на Южной набережной. Увидев его у порога с букетом цветов, она отделилась от оживленно беседующей группки и подошла к нему. "Входи, Бен, входи. Мы не празднуем наш день в коридоре". На ней была кремовая блузка, темные волосы собраны на затылке в узел. Неизвестно отчего ему вдруг ясно вспомнились запахи, весь букет ароматов, встретивший его в той комнате, – ароматов вина, сигарного дыма, апельсинов, орехов, теплой волной нахлынувших на него, когда она, взяв его за руку, подвела к столу, усадила прямо напротив Ольги, смотревшей на него так лукаво и так проницательно, что он покраснел до корней волос. Занятый починкой моечной машины, он спрашивал себя, кто же в то время привлекал его больше – Фрида или ее дочь. Он решил обязательно преподнести ей завтра цветы.

Карла за утренние часы прямо с ног сбилась у себя в «Саламандре». Местоположение кафе, поблизости от реки и от промышленных предприятий, сам характер заведения, гибрида традиционной кофейни и современного бара-закусочной, привлекали много клиентов. Карла разбила три чашки, ошпарила пальцы кипятком и пару раз ошиблась при расчетах с клиентами. И вовсе не из-за наплыва людей, к этому она привыкла.

Ее мысли вертелись вокруг тех двоих, что своим ранним появлением сделали ей на сегодня хороший почин и одновременно выбили из колеи. Балтюс, этот апатичный бугай, больше всего любивший выпить да хорошенько закусить, был ей безразличен. Другое дело – Ферстрейен. Таким угрюмым, как нынче утром, она его ни разу еще не видала. До нее доходили слухи, что у него нелады с женой, но раньше он виду не подавал. Тем более не подавал виду, что Карла ему нравилась; а она себе признавалась, что остаться к этому равнодушной выше ее сил – он ей нравился.

Когда часам к десяти народу поубавилось и пришел хозяин, она сказала, что ей нужно в Управление домового хозяйства насчет льготы по ее новой квартире. Скрепя сердце он разрешил ей отлучиться. Не успел он оглянуться, как она уже переобулась в кожаные, на меху коричневые сапожки и надела пальто из искусственного меха, под леопарда.

Холод был ей на пользу. С порозовевшими щеками, со светлыми волосами, выбивающимися из-под леопардовой шапочки, она шла на автобусную остановку. Когда она подала водителю свой билет, он взял ее за руку и спросил, не свободна ли она сегодня вечером.

– Да, – ответила она, – но не для тебя.

Посмеиваясь, она прошла в салон. День обещал сложиться не так, как ей казалось утром.

Посинев от холода, Ферстрейен стоял на колодезной крышке. Балтюс заставлял себя ждать. Не иначе как опять кого-то встретил, кому можно излить свою желчь на строительного маклера. Будто другого дела нет.

Ему стало невтерпеж торчать здесь. Схватишь еще ненароком воспаление легких из-за того, что этот тупица болтает там себе языком. Надо сходить за ним.

Когда он, раздраженно дернув плечами, направился к переходу, ему показалось, что боковым зрением он заметил слева от себя темное пятно, скользнувшее через улицу. Но фургон закрыл ему обзор, и он тут же забыл об этом.

Ветер был повсюду – он кружил вокруг нее, он преследовал ее без устали, пока она не очутилась между стеной конторы и фургоном. Только тогда он оставил ее в покое. Странным показалось ей это внезапное затишье, в котором она слышала собственное сиплое дыхание. Она хотела достать носовой платок, но потом раздумала: сумочку здесь лучше не раскрывать. Тыльной стороной руки в шерстяной перчатке она вытерла слезящиеся от ветра глаза, видевшие все вокруг как в тумане. И в этот миг обнаружила извергающий клубы пара колодец. Переходя улицу, она не задумывалась над тем, что происходит возле автомашины, в сторону которой она двигалась. Она была поражена, но никакого страха не испытывала. Она стоит здесь и должна идти дальше. Она думала, что спокойно пройдет мимо, у нее минимум полметра пространства.

Возможно, ее подвел глазомер. Возможно, она недостаточно сухо вытерла глаза. Не исключено, что она споткнулась о лежащий рядом с колодцем шланг или о крышку. Не исключена и комбинация всех этих факторов. Подлинные обстоятельства происшествия так и останутся невыясненными. Во всяком случае, она сделала не более двух, от силы трех шагов, прежде чем почувствовала, что почва под ее ногами вдруг исчезла.

Не дойдя и до середины улицы, Ферстрейен услышал за спиной слабый вскрик. Он обернулся. И сразу же понял, что крик мог идти со стороны открытого колодца и что связано это с темным пятном, которое мелькнуло слева от него на улице. Бросившись бегом к колодцу, он подумал: обязательно надо было поставить заградительные щитки. А Балтюс убрал их в кузов. И что Балтюса сейчас не было, он никогда ему не простит.

В непроглядных клубах пара, нащупывая ногами вбитые в бетонную стену колодца железные скобы, он понял, что один, без посторонней помощи, вытащить человека из колодца не сумеет. Зовя на помощь и чертыхаясь, он спустился в колодец, в клокочущую воду и там, согнувшись сколько можно, начал шарить вокруг себя вытянутой рукой. Внизу царил сущий ад. Он зажмурил глаза, нестерпимо обжигающий пар перехватил дыхание; вслепую тыкая рукой во все стороны, нащупал что-то, край одежды; потянул к себе, не удержал и выпустил вместе с рукавицей. Следующая попытка была удачней. Он ухватил человека за руку, вытянул над водой и выпрямился.

– Эй, сюда, помогите вытащить! – крикнул он, чувствуя, что ему не под силу вылезти наверх вместе с ношей. Он не смог дотянуться до следующей скобы, выпустил тело и услышал, как оно, плеснув, опять упало в воду.

Плача от ярости и бессилия, он высунул голову над краем колодца, прижав подбородок к булыжникам мостовой, чтобы увернуться от душившего его пара. Он понимал, что если помощь не придет сейчас же, то для того, кто лежит там, внизу, будет слишком поздно. В лицо ему снова ударил ветер, и он в третий раз почувствовал, как жар и холод вместе пробирают его до самого нутра. И лишь после этого осознал пронизывающую боль – болело лицо, руки, ноги.

Сквозь клубы пара он разглядел ноги людей, образующих молчаливое кольцо в метре от колодца. Для него было непостижимо, когда только они успели собраться, и еще меньше мог он понять, почему никто из них даже руки ему не протянул, а так и оставил лежать на камнях мостовой. Гады трусливые.

– Зовите пожарных! – закричал он. – Пожарных!

– Уже вызвали, – ответил кто-то.

Точно не установить, кто из обитателей дома престарелых первым заметил, что на улице что-то случилось. Позже возник разнобой в мнениях относительно того, кто первым догадался, что происшествие связано с Фридой Борхстейн. После кофе все, как обычно, разошлись по комнатам – прибраться, прежде чем занять каждый свое постоянное место у окна. Там они проводили весь остаток утра. От их глаз не ускользало почти ничего, что происходило снаружи. Но на этот раз никто не видел, как Фрида переходила улицу.

Менеер Маркс тоже не видел. Примерно в это время он как раз был в ванной. Его снова донимали спазмы кишечника, даже сильнее, чем в гостиной, которую пришлось так спешно покинуть. Удрученный этим приступом, грозившим перейти в хроническое заболевание, он запер дверь на ключ, принял свои таблетки и отдыхал, дожидаясь, пока они подействуют.

К работе водопроводчиков у колодца он уже потерял интерес. Эти парни занимались обычным делом, в котором не было ничего привлекательного. Ставили насос и забирались в свой фургон, перетаскивали шланг и снова забирались в фургон. Это начинало раздражать. Он взял в руки "Кристиана Ваншаффе", книгу, которую с детства любил перечитывать, уселся в кресло и мельком выглянул в окно, ожидая застичь водопроводчиков за очередным перерывом на кофе. Он вздрогнул, увидев собравшуюся на другой стороне улицы толпу. Из поведения людей было ясно: там что-то стряслось. Наверное, какая-нибудь авария с водопроводом. Авария эта произошла, судя по всему, позади автомашины, откуда над головами собравшихся поднимался столб пара.

Оглядывая улицу справа и слева – где же полиция? – он заметил молодую женщину. На ней была пестрая шубка, словно бы из тигровой шкуры. Он наклонился к окну, чтобы лучше рассмотреть эту женщину. Приятная, даже интересная особа, подумал он. Возле здания Энергосбыта женщина пустилась бегом. Ее светлые волосы развевались, выбившись из-под шапки, которую она придерживала рукой.

Менеер Маркс положил книгу на стол. Он сел, потом снова поднялся.

Чтобы объехать все конторы, потребовалось больше времени, чем рассыльный городской почты вначале предполагал. То в одном, то в другом месте его просили задержаться, прихватить срочные бумаги. Когда он наконец освободился и нажал педаль стартера, то услышал вдруг вой пожарной сирены и увидел, как через перекресток проезжает красная машина с синей мигалкой на крыше. Мотоцикл на полной скорости выехал в боковую улицу, заложил на повороте слишком крутой вираж и едва не столкнулся с черным «мерседесом». Водитель «мерседеса» в ярости погрозил рассыльному кулаком.

Боже милостивый, он был на волоске от аварии! Не притормозил – и чуть-чуть не загремел в больницу. После стычки с водителем "мерседеса" он повис у него на хвосте, действуя на нервы. В машине сидели четверо мужчин. Двое на заднем сиденье были в меховых шапках, псих за рулем – в клетчатой шляпчонке без полей. Пассажир на переднем сиденье – с непокрытой головой. Над воротником торчали жидкие седые волосы.

Через ветровое стекло "мерседеса" рассыльный заметил, что пожарная машина остановилась у пятачка, где работали водопроводчики. Он прибавил газу и обогнал "мерседес".

Когда директриса обнаружила, что лифт застрял на шестом этаже, она решила не ждать и спуститься на второй пешком. Гости опаздывали. Сначала позвонить и огорошить сообщением, что приедут на полчаса раньше, а потом нарушить и этот уговор. Она находила это некорректным. Как ни приятно повидать Де Флондера, но она даст ему почувствовать, что недовольна, в этом он может быть уверен.

Осматривая двухместные номера, она задержалась у одной семейной пары, которая приветствовала ее в два голоса: "Гу моррон! Хюр мор ни? – Доброе утро! Как поживаете?" Специально выучили к визиту шведских гостей. Она была так тронута, что не сразу смогла от них уйти.

На лестнице до ее слуха донесся пронзительный крик Герри. Что она кричала, Рена разобрать не смогла; на Герри это было совершенно не похоже. В жилых коридорах кричать не полагалось. Весь персонал был на сей счет строго предупрежден. Это ее возмутило, тем более что незадолго до того она слышала с улицы вой сирены.

И вдруг на нее обрушился шквал звуков, перекатываясь с этажа на этаж, – повсюду хлопали двери, беготня, громкие разговоры в комнатах, где-то упал тяжелый предмет, звонили горничным, люди звали друг друга; на лестничную площадку эхом долетали крики пожилых постояльцев и увещевающие голоса персонала, словно раздавалось антифонное пение.

Тем временем Бин Хейманс уже была в лифте. Она, как сумела, привела себя в порядок, смазала загрубевшие руки кремом, сняла свой вечный халат и по примеру директрисы обильно надушилась. Ничего не подозревая, спустилась она на второй этаж и, выходя из лифта, услышала тревожный вопль горничной и захлестывающую весь дом волну смятения.

Герри вошла в комнату для приемов, поставила поднос с кофейным сервизом и, любопытствуя, не едут ли гости, подошла к окну. Переполох на обычно тихой улице поверг ее в панику. Позже она рассказывала, что у нее было чувство, будто входишь в кинозал, когда фильм уже идет и тебя, сразу захватывает происходящее на экране: синий свет мигалки, пожарные лестницы, канаты, разбухающая толпа, вдруг расступившаяся перед тремя пожарными в газовых масках, дымящийся колодец, который сразу же, как только "фольксваген" отъехал, загородила пожарная машина. Это казалось ей самым ужасным; что случилось после, она могла только догадываться.

Ван Стратен и Хейманс стояли у окна комнаты для приемов.

Они переглянулись, хорошо понимая, что и с кем случилось, и точно заклиная друг друга, что это не может быть правдой; выговорить это имя обеим не хватало духу.

– У меня все утро было предчувствие. – Бин схватила Рену за плечо, та резко вырвалась.

– Где сейчас Абелс? – спросила она горничную.

– На кухне, – ответила Герри. Она все еще стояла на пороге.

– Он уже на улице, – сказала Хейманс. – И гости приехали.

Абелс не мог этому поверить. Он забеспокоился, услышав сирену, а когда ее вой оборвался прямо перед домом, не смог усидеть на месте и бросился в холл.

Сквозь стеклянную дверь он увидел четырех мужчин на фоне красного автомобиля. Трое направлялись к двери. Он проскользнул мимо них наружу. Четвертый – низенький, полный, с жидкими седыми волосами – остался на пороге и смотрел через улицу на происходящее. Затем он резко повернулся, и Абелс оказался прямо против него, нос к носу. Лицо этого человека отдаленно напомнило ему кого-то.

В день похорон все еще подмораживало, было градусов восемь, но ветер улегся, и небо сияло монотонной голубизной.

Абелс приехал на кладбище автобусом и сейчас стоял у ограды. За высоким дорожным полотном он видел полосу недавно посаженных молодых березок, далеко отстоящих одна от другой; резкий солнечный свет еще больше подчеркивал их обособленность друг от друга. Когда мальчик и девочка, вместе с ним выходившие из автобуса, принялись бегать между деревьями, ему показалось, что березки встали теснее.

На пологой обочине мягко притормозил автомобиль. Он услышал хруст ледка под колесами. Водитель, мужчина за пятьдесят в темном пальто и старомодной черной шляпе, вышел из машины в сопровождении молодого человека и юной девушки. Они подошли к ограде, встали рядом и кивнули ему как знакомому. Он кивнул в ответ.

Его предчувствие беды подтвердил тогда одетый в черную кожу мотоциклист, очевидно заметивший, как Абелс выходил из дома престарелых. "Старушка в колодец упала! – крикнул он. – Только что вытащили". Когда он протиснулся сквозь толпу к месту, куда ее положили, один из водопроводчиков спросил его, не знакома ли ему потерпевшая. Пожарники завернули ее в парусину, оставив открытым только изменившееся до неузнаваемости лицо. Что ему врезалось в память, так это выражение ужаса, застывшее на губах, из уголка которых сочилась ржаво-красная водичка, и редкие, прилипшие к черепу волосы. В ту минуту она еще была жива. Пошел снег, легкие хлопья падали ей на лицо. Веки ее трепетали. Когда ее понесли к санитарной машине, он увидел на снегу сумочку. И подобрал ее. Она была тяжелой от воды, кожа лопнула.

Заговоривший с ним водопроводчик крюком надвинул крышку на колодец. Он выглядел здоровяком, но держался растерянно, беспомощно, говорил отрывисто. "Вон там мой напарник, – сказал он. – Ожоги второй степени. Так врачи сказали. И ни одна стерва руку ему не протянула. Никто не стал помогать, когда он пытался вытащить старушку из колодца. Хоть подыхай, никто не шевельнется, черт побери". Он топнул по крышке. Санитар вел человека с опухшим, искаженным болью лицом; руки он держал неестественно поднятыми, точно не мог ими больше двигать. Следом шла женщина в яркой меховой шубке.

Вернувшись обратно, Абелс увидел, что Де Флондер и его гости садятся в машину. Осмотр не состоялся, это было очевидно. И опять его взгляд зацепил лицо человека с жидкими седыми волосами. Теперь он уже точно знал, кто это.

В холле, куда сбежался весь персонал, его ждали ван Стратен и Хейманс. Он стряхнул с себя снег, передал сумочку Фриды директрисе и начал рассказывать.

"Никто не понимает, зачем она пошла самой опасной дорогой".

"Я же ее предупреждала".

"Ее невозможно было удержать", – сказала Хейманс.

"Надо, надо было мне кого-нибудь с ней послать". Ван Стратен так сжала переплетенные пальцы, что костяшки побелели. Сумка ударила ей по юбке, оставив влажное пятно.

"Я думал подвезти ее на машине", – сказал Абелс.

"Нечего было и пытаться. Она всегда все хотела делать сама. Но ведь до сих пор обходилось?" Хейманс прижимала руки к щекам, покрытым красными пятнами.

"Мне, как всегда, нужно было проследить за ней. И почему я не дождалась, пока она перейдет улицу, когда меня позвали?"

"Не упрекайте себя, Рена. Я тоже ей говорила: идите и поскорей возвращайтесь".

"Ах, это правда, что Фрида упала в колодец?" За ними вдруг возникла женщина в ярко-зеленом платье, она стояла, наклонив по-птичьи голову. Ван Стратен мягко подтолкнула ее в сторону двух санитарок, взявших ее под руки.

Вместе с Хейманс и еще двумя-тремя сотрудницами Абелс прошел за директрисой в ее кабинет. Она расстелила на столе газету и высыпала содержимое сумочки. Они молча смотрели на мокрые, изуродованные вещи, среди которых бросались в глаза серебряный портсигар и серебряная рамка от большой фотографии. Портсигар Рена отложила в сторону.

Стекло в рамке разбилось, фотография покоробилась от горячей воды, испачкалась, в нескольких местах была продырявлена осколками стекла. Но он узнал того, кто на ней изображен.

"Она вроде бы не курила?" – спросил кто-то из присутствующих.

"А зачем она положила в сумочку большую фотографию в рамке?"

"Вот такая она была, – сказала Хейманс. – Верно, Абелс?"

"Да, у нее были свои странности, – ответил он. – Привычка считать, например. Она очень любила вычислять". Наверное, потому, что не могла найти ответ, подумал он про себя.

"Что нам со всем этим делать?" Директриса осматривала кожаный футляр, разбухший от сырости. Фотокарточки слиплись в комок. Она взяла в руки бумажник, стряхнула воду.

"Можно просушить", – сказала Хейманс.

"А остальное?" Ван Стратен колебалась. Куда девалась ее самоуверенность, подумал Абелс. Казалось, она ждет поддержки. Кончиком пальца она потерла фотопортрет в рамке; эмульсия сошла, оставив серое пятно.

Окружающие кивнули. Она положила сумочку вместе с другими вещами и завернула в газету. "Абелс, убери это все, пожалуйста".

Когда он спускался с промокшим свертком в подвал, где стояли контейнеры для мусора, у него было ощущение, что он совершает некий церемониал, хотя он не знал еще, что будет делать. Долгие минуты стоял он, держа перед собою сверток – стершиеся образы тех, кого успел полюбить за короткое время быстро утраченной юности, которую так часто вспоминал благодаря ей, Фриде.

Оглядывая подвал, он заметил в углу новую, блестящую урну для праха. Он подошел к ней, положил на дно урны сверток и осторожно, почти торжественно, закрыл крышку.

Абелс увидел, как из-за поворота шоссе показались полицейские на мотоциклах. Вместе с муниципальной делегацией они провожали в последний путь Фриду Борхстейн. Солнце играло золотыми бликами на белых шлемах и белых куртках, пока весь эскорт не остановился у ворот кладбища, перед которыми лежали продолговатые тени от череды березок. Стоя у своих мотоциклов, полицейские отсалютовали похоронной процессии, медленно въехавшей по наклонному съезду в ворота.

Абелс пристроился в хвосте группы, следовавшей за катафалком по усыпанной гравием дорожке между могилами – однообразными позеленевшими камнями, торчащими из мерзлого снега. Обводя взглядом вершины сосен, окаймляющих кладбище, он вспомнил вчерашний разговор. Сначала он хотел выбросить этот случай из головы. Но лицо человека, которого он встретил в дверях дома, стояло перед глазами. После долгих колебаний он пошел к директрисе узнать, как зовут чиновника из провинциальной службы попечения о престарелых. Он надеялся, что это ошибка. Но ошибки не было. Разговор по телефону шел трудно, человек на другом конце провода никак не хотел уступать, но в конце концов они договорились. Встреча была назначена в кафе на Гувернёрсплейн.

Он уже был там: сидел за столиком в глубине зала, наклонив бледное, слегка одутловатое лицо. Только после того, как принесли кофе и он долго и аккуратно помешивал его ложечкой, Хейн Кесселс начал говорить:

– Рано или поздно это должно было случиться. Но вот то, что повод дала именно она… назовем это волей Его Величества Случая. Если бы Ритмейер не слег с гриппом… ведь он должен был ехать от провинциального управления со шведами. Меня попросили его заменить. Не обижайтесь, что по телефону я так упирался – после всего, что было, такой конец. Я должен был отвезти ее в Швейцарию.

– Она мне все рассказала.

– Все? Она не знала, как обстояло дело, она не могла знать, почему все рухнуло. Я и сам не знаю. В тот период Сопротивление действовало еще неорганизованно, кое-как. Взять хотя бы нашу группу: мы рвались делать что-нибудь, но опыта у нас не было. Мы добывали фальшивые документы, находили адреса, где можно укрывать людей от преследования, с пустого места начинали. Один раз я услыхал от кого-то, что их группа тайно переправляет людей в Швейцарию. Я сразу подумал о Борхстейне: он мне импонировал, я знал его через отца. Но вам это известно…

– Они были первыми, кого вы собирались переправить?

– Можно сказать, да.

– Борхстейн этого не знал. Он думал, у вас уже есть твердый маршрут.

– Это недоразумение. Мы работали втроем. Когда я предложил Борхстейну свой план, один из нашей тройки как раз переправил супружескую пару. Нам казалось, что наш план без сучка и задоринки. Я готовил этот побег очень основательно. Мой друг, который за полторы недели добрался до Швейцарии, тщательно меня проинструктировал. Я знал о каждом препятствии, знал дороги, где переходить границу, где останавливаться на ночлег, пароли, все помнил наизусть, все держал в голове, ничего на бумаге. Я думал, что смогу сам сделать все необходимое.

– Особенно за деньги. Ведь и по тем временам это была сумма.

– Для осуществления побега требовались большие расходы. Я представил Борхстейну точную калькуляцию. На семью из четырех человек набегало порядочно. Никогда не знаешь заранее, сколько времени будешь в дороге. Иногда требуется помощь людей, совсем посторонних, которые не занимаются благотворительностью. Другие брали еще больше, по пять тысяч с человека, и даже сверх того. А потом прикарманивали львиную долю. – Он закурил. Подбородок у него дрожал.

– В общем, сначала была торговля, потом провал.

– Согласен. Я был молод, всего двадцать два года, и, как уже говорил, не имел никакого опыта. Мы все были любителями. Но скажите мне, много ли тогда было таких, кто действовал профессионально? Опыт пришел со временем. И все равно нередко случались провалы. – Кесселс отодвинул кофейную чашку.

Как же я его узнал, думал Абелс, как удалось мне разглядеть в этом отяжелевшем мужчине живого, как ртуть, фатоватого юнца? Наверное, по глазам, по линии рта да еще по ямке на подбородке.