Текст книги "Сальто ангела"

Автор книги: Марен Мод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Обойти эту ловушку можно, только найдя другую. Это единственный выход. Надо обратиться к более сильному и влиятельному сутенеру, который спасет меня от штрафа.

Однако это будет означать конец моему стремлению к независимости. Хозяйка «Мандолины» – женщина легендарная в нашем мире. По словам мужчин, с нее надо брать пример. Ей пятьдесят лет, первого «мужа» посадили в Штатах на двадцать пять лет, второй был «крестным отцом» после войны. Она должна мне помочь.

– Я знаю, кто тебе нужен. Это Роже Дипломат. Тебе с ним будет хорошо. Это необычный сутенер. У него есть постоянная подружка, но я его знаю, он любит необычное, и, может, ты его заинтересуешь.

Роже Дипломат – настоящее чудо природы, сто килограммов мускулов и куча дел, в которые не стоит совать нос. У него внешность настоящего гангстера из американских боевиков. Его уважают, при его появлении в барах наступает тишина. Всем известно, что из гангстерских разборок он выходит победителем. У него низкий звучный голос, и каждая его фраза звучит как приговор. В этот вечер в «Мандолине» он обращается к хозяйке и говорит достаточно громко, чтобы все поняли:

– Покажи-ка мне эту длинную, Жермен.

Длинная – это я. Со мной все кончено, я спасена, я погибла.

Семь проституток из десяти всегда «повязаны» Другие либо вдовы, либо ждут своих «дружков», которые то ли в тюрьме, то ли в бегах. Иногда они по-настоящему замужем, иногда по-настоящему вдовы; бывают среди них и старые или очень страшные, которые могут только заниматься уборкой в борделях.

Итак, я Мари-Лор из Нейи, «повязана», нахожусь под защитой. Другого выхода нет. В таких случаях лучше выбирать защитника «наверху» Я все-таки еще надеюсь устроиться так, чтобы работать по вызову или на телефоне. Необходимо покончить с изнуряющей работой на панели. Надо попасть в категорию «люкс».

Может быть, Роже Дипломат и послужит мне трамплином. Став женщиной, я поняла, что совсем не разбираюсь в тонкостях отношений между полами. Отныне я вращаюсь в такой среде, где иногда простое пожатие руки или случайная встреча в баре могут навлечь смертельную опасность. До сих пор я рассматривала эту среду как какое-то захватывающее приключение. Я не знала ни ее правил, ни ее жестоких законов. Когда я почуяла опасность, было уже слишком поздно. Даже сегодня холодок пробегает у меня по спине, когда я вспоминаю голос Дипломата. «Покажи-ка мне эту длинную».

Я могла бы в него влюбиться, для меня он был героем, вроде Лино Вентуры. Великолепный самец, готовый драться за свою территорию и за своих самок.

Готовый трахнуть и меня. Но не заниматься со мной любовью.

Мой прежний ужас и моя старая ненависть к мужчинам вдруг ожили в моей душе. Мне казалось, что я уже покончила с этим, и вдруг, точно из пепла, возродилась та же неприязнь. Для чего быть женщиной, если мужчина, о котором я мечтала, не существует, а из-за того, что его нет, я ненавижу весь род мужской. Пока я размышляю, тяжелая рука Роже ложится внезапно мне на плечо. Он хочет обсудить со мной «дела».

Деньги, секс, одиночество – странный корабль, странный парус и странный океан, без конца и края, от одной ночи до другой.

Я начинаю узнавать своего господина. У него случаются жуткие вспышки гнева, о которых ходят легенды. Этот вулкан никогда не затухает, и в то же время Роже выполняет функции посредника во всех мафиозных разборках. Он решил использовать не только мое тело, но и мои знания.

– Ты необычный человек, а именно с необычными людьми можно делать исключительные дела.

«Необычность» заключается в моем юридическом дипломе, то есть в моей образованности, в моем положении почти женщины (кроме документов), в моей манере держаться, не свойственной уличным проституткам. Ему кажется, что я похожа на печальную Джоконду.

Он начинает заниматься моим воспитанием и ищет для меня подходящий рентабельный рынок. Большие дома в стиле мадам Билли или мадам Клод ему не подходят.

– Мошенничество, воровство… У тебя будут комиссионные… ты должна будешь посещать бутики и рестораны. Да еще полицейские всегда по пятам… мне мало остается.

Мой «импресарио» поведет меня в одно место, где деньги текут рекой, – на самом деле рекой, если, конечно, не делать глупостей. Я хочу денег, много денег. Они нужны мне, чтобы содержать саму себя, а также эту гориллу за его покровительство, и тогда в один прекрасный день я сумею себя выкупить и стать свободной.

Дипломат снижает тон и начинает говорить со мной более осторожно. Я молча слушаю.

– Работа строго по двенадцать часов в день. Покончим с дилетантством на панели. Надо, чтобы ты понравилась мадам Леа.

Нравиться сутенершам никогда не было моей сильной стороной.

– И никогда не заикайся обо мне при других девчонках.

Как же мне быть уверенной в его защите, если я не могу на него сослаться?

– Ты только скажешь: «Мой друг – Бэбэр, и он сейчас в тюрьме».

Хотела бы я, чтобы это было так.

– И запомни: чем меньше болтаешь, тем лучше. Теперь иди, сними несколько клиентов, ужин окончен, начинается работа.

Спать, увы, приходится, даже если ты и «вышла замуж».

Так вот что значит быть «замужем» – повязанной. Ты не ждала брачной ночи, Мод? Ну все, пойдем к мадам Леа. Тебя представят ей в два часа дня. Это заведение для садомазохистов. Меня охватывает страх. Если я выдержу первый экзамен, то, по словам Дипломата, впервые в истории Франции транссексуал войдет в «женский» дом и должен будет иметь там большой заработок. Сегодня – «премьера».

Небольшой скромный домик недалеко от парка Монсо. На последнем этаже кабинет мадам Леа. Приличная дама лет сорока, блондинка, проницательный взгляд, редкие украшения. Она считается знатоком в области интеллектуального секса. Библиотека, книги, в основном, на английском языке, издания на соответствующую тему, мебель и общая обстановка производят странное впечатление; кажется, что ты находишься в кабинете специалиста по эротике в духе маркиза де Сада. У меня слегка подкашиваются йоги, я сажусь в кресло в стиле Людовика XV. Мадам Леа оправляет манжеты шелковой кофточки, поправляет прическу, как у американской кинозвезды.

– Я требую железной дисциплины. Дипломат мне говорил о вас, и я надеюсь, что вы будете разумной. Я требую точно придерживаться расписания: от двенадцати дня до двенадцати ночи. Если вы опаздываете на пять минут, то работаете на час больше.

– Вам известно, что я оперированный транссексуал?

– Известно. Но пусть это останется между нами. Здешние девушки не должны этого знать. У меня вы будете зарабатывать как минимум три тысячи франков в день. По воскресеньям у нас закрыто. Я требую тысячу пятьсот франков в день на мои расходы, даже в случае вашего отсутствия. Если вы заболеете, по-настоящему заболеете, эти цифры мы можем пересмотреть. А вообще, вы интересуетесь сексом?

Странный вопрос для меня.

– Я могу этим интересоваться, – с осторожностью отвечаю я.

Но о каком сексе говорит она?

– В моем доме речь идет только о специфических отношениях. Вы знаете, что такое садомазохизм?

– Да, немного. Я читала об этом. Но у меня нет опыта в таких вещах.

Мадам объясняет: подавление, покорение – это просто.

– Если мужчина желает, чтобы им повелевали, вы немедленно его связываете. У нас для этого есть все необходимое. Здесь девушки доминируют над клиентом. Скажите, а вы сумеете подчиняться?

– Я попробую.

– У меня только одна такая девушка, но она полная идиотка. С вами будет по-другому – конечно, если вы справитесь. Это всегда делается в паре с другой девушкой, так называемой профессиональной «бабой».

Мой страх переходит в ужас. Я слышала разговоры о подобных трюках. «Доминировать» еще возможно, но когда тебя «подавляют», по рассказам девушек, это кошмар! Сумею ли я?

– Главное – выудить деньги, сможете?

К сожалению, я слишком застенчива и не решаюсь требовать много у клиентов. Например, за свою первую «женскую» ночь я могла бы попросить в три раза больше. Однако мадам Леа не огорчена моим ответом, очевидно, моя застенчивость вписывается в стиль «покоренной», и она надеется, что я быстро научусь вытягивать деньги, посмотрев, как это делают другие.

– Раздевайтесь.

Небольшой осмотр. Сперва осматривают все тело, потом половые органы.

– Раздвиньте ноги. Когда вас оперировали? В октябре? Других швов нет? Повернитесь, поднимите руки, более легкие жесты, более гибкие… Так, подойдет. Глубина влагалища?

Я начинаю бормотать:

– Указательный палец… может быть, немножко больше.

Она прикидывает, получается приблизительно семь с половиной сантиметров, и успокаивает меня. Для работы достаточно влагалища в четыре сантиметра. Я этого не знала, я думала, что оно у меня значительно меньше нормы. Меня измеряют, взвешивают, рассматривают, и я действительно чувствую себя каким-то предметом, товаром. Странное ощущение. Я сама признаюсь в своем недостатке:

– У меня немного полный живот.

– Неважно. Достаточно будет пояса с подвязками, чтобы это скрыть. Одевайтесь.

Осмотр закончен, я принята с испытательным сроком на месяц. У меня будет стиль «англичанки 30-х годов». Мне объяснят, к какому парикмахеру я должна пойти, в каком бутике меня оденут. Мадам Леа что-то говорит мне о Фрейде. Она любит рассказывать о своих личных исследованиях в области проституции. Она считает себя самой интеллектуальной содержательницей подобных домов в Париже. Некоторые с ней согласны. Для других она – просто ненормальная. Меня она завораживает, но это чувство быстро проходит. Когда в коридоре я сталкиваюсь с другими девушками, то их отсутствующий взгляд вызывает у меня неясный страх. Дипломат сказал мне: деньги там можно грести лопатой, если вести себя правильно. Я видела женщину с пустыми глазами, которая тащила за собой вуаль, словно какую-то тень. Я видела амазонку, затянутую в черную кожу, всю в заклепках, с кнутом в руке. Кругом были тени девушек – созданий этого странного мира, мира абсурда. У деревьев в парке Монсо в лучах зимнего солнца такой же отчаявшийся вид.

Быть проституткой совсем нелегко. Но в доме мадам Леа надо было еще играть какую-то роль, нечто совершенно неестественное. Все эти девушки были несчастны, я это почувствовала. Что я стремлюсь здесь найти, в этом сумасшедшем мире секса? Еще больше печали? Я сама, наверное, мазохистка, но я об этом ничего не знала. Это мне еще предстояло узнать. Я чувствовала себя комедианткой. Сначала я играла Мод и кое-чему научилась. Но все это не имело ничего общего с той ролью, которая меня ожидала. Дипломат доволен. Шесть рабочих дней в неделю, я произведу «переворот» в этом доме для умалишенных. Ни одна девица не стоила меня. «Исключительные вещи не делаются с простыми девчонками». Он обещает мне много денег, поездки, рестораны, может быть, даже документы, а также поездку в Англию, в страну, где зарабатывают очень много. Пока что у него одни расходы, и он требует компенсации. Я отдаю ему все, что сэкономила, со слезами на глазах. И вот я, как другие, – «повязанная» девка, печально смотрю на своего сутенера, который вечно куда-то спешит.

– Ты меня любишь хоть немного?

– Я надеюсь, ты не Дама с камелиями, потому что я – не Арман Дюваль. Я нигде не учился нежностям. Ты должна только зарабатывать деньги для своего «дружка».

И он ушел. У него были дела, он даже не подумал заняться со мной любовью. Печальная Джоконда тридцатых годов, Мод, ставшая женщиной в семьдесят четвертом, ты останешься жалким существом, не способным даже возненавидеть то, чем ты занимаешься.

Первая роль у мадам Леа: рабыня.

Богатый клиент. Мод стоит на четвереньках, а Сидони хлещет ее плеткой. Она бьет все сильней и сильней, чтобы богатый клиент получил максимальное удовольствие.

Мне больно. У меня нежное тело, и у меня мало сил. Иначе я бы вышвырнула этого типа в окно. Я красивая страдающая рабыня, целующая ноги своему господину.

Он боится инфекции, поэтому делает все сам. Рабыня имеет право только целовать ему ноги и сносить побои.

«Я принадлежу к низшей расе во веки веков», – говорил Артюр Рембо. Мне кажется, что эти слова относятся ко мне. Моя спина покраснела от ударов, колени болят, и я дрожу от нервного перенапряжения. Мой дебют оказался очень трудным. С первым клиентом я не справилась, и вот почему. Крупный симпатичный мужчина открыл дверь и плачущим голосом произнес: «У меня нет денег». Я должна была тотчас же влепить ему пощечину, но я не знала правил игры.

Итак, я «рабыня». Мне полагается теплая ванна с особым шампунем, который снимает боль. Проходят пятнадцать минут, и господин зовет меня вновь. «Рабыня» должна получить вознаграждение, мне протягивают бокал с шампанским. Но это не шампанское. Господин помочился в бокал рабыни, которая должна это выпить, икая и бросая полные ненависти взгляды на своего мучителя. Он меня укрощает.

Сейчас он уходит в своем костюме бизнесмена, утонченного буржуа, оставляя мне небрежно четыре тысячи франков. Сколько же он заплатил, интересно, Сидони? Десять тысяч? Эта дрянь Сидони с удовольствием изуродовала мне спину, и бокал шампанского – ее идея. Я – новенькая, и поэтому меня удалось провести. Теперь я буду осторожнее. Во всяком случае, попробую. Нельзя допустить, чтобы на мне отыгрывались. Те, кто сумел сопротивляться в доме мадам Леа, покинули его очень быстро.

В тот день с самого утра мне дали слабительное, надо было удовлетворить одного махозиста, любителя сюрреалистического искусства. Знаток этого дела устроился в ванной комнате, на синтетической подстилке, в ожидании момента, когда из моего тела на него потечет желанная жидкость. Этот рафинированный месье желает, чтобы от него пахло фекалиями. Он хорошо платит за такие игры и их последствия. Я беру деньги и отмываю свое отчаяние.

Ничего этого я не знала, не представляла себе всю глубину отвращения, бесстыдство и смехотворность подобных сцен.

Глядя на нормальных, простых людей, влюбленных или просто прохожих, которых я встречаю на улице, я думаю о том, что они скрывают какие-то постыдные сексуальные пороки. Я не верю больше никому, не верю в невинность людей с тех пор, как прохожу стажировку в доме мадам Леа. Уличная проституция, гостиницы, свидания, работа, будто на конвейере, – ерунда по сравнению с тем, что происходит в этом доме. Там с тобой случаются приступы отчаяния и дикого смеха – в зависимости от ситуации. Но смеемся мы редко, только в минуты отдыха.

Невозможно смеяться над Гастоном. Он влюблен в свой член, он шизофреник, но не знает этого. Он разговаривает со своим членом, словно с младшим братом:

– Он меня никогда не обманывал, мой малыш.

Гастон намотал на член банковские купюры и закрепил их резинкой. Мне нужно их снимать по одной, и они будут моими. Гастон заказал для своего члена специальное золотое обручальное кольцо. Он носит такое же, но поменьше, на безымянном пальце.

Нет ничего смешного в разговорах Гастона со своим членом в обручальном кольце. Ты говоришь себе, как и все остальные девушки в этом доме, что, может быть, пока эти кретины здесь, они не изнасилуют малолетних, не причинят зла еще кому-то, и, таким образом, наше присутствие здесь, возможно, не так уж и бесполезно.

А инженер? Он любит, чтобы большими щипцами его сжимали во всех наиболее чувствительных местах. Он требует, чтобы колючую проволоку использовали как банную рукавичку. Настоящее гестапо! Я боюсь, что меня может вырвать от стыда. Нужно мучить этого идиота для того, чтобы он кончил. Но бывает и похуже.

В одной из комнат висит веревка, она протянута через кольцо для люстры на потолке. Я уже достаточно помучила клиента, и теперь моя задача – повесить его, так как я – «палач». Это очень тонкая работа, поскольку, стягивая веревку, нельзя ошибиться даже на долю сантиметра. Такая ошибка может стоить жизни клиенту. При правильном натяжении веревки у клиента происходит оргазм.

Я не похожа на своих коллег. Я плохо сплю, просыпаюсь вся в поту, потому что слышу визг и рычание и вижу во сне все эти кошмары. Я вижу девиц, затянутых в шкуру леопарда, веревку с повешенным на ней клиентом. Начинаю сходить с ума за пять тысяч франков в день минус комиссионные для мадам Леа.

Но судьба меня спасает. Муж мадам Леа был арестован на месте преступления, которое не имело ничего общего с сутенерством. Тем не менее мадам Леа должна сократить свою деятельность, она оставляет только двух девушек для экстренных случаев, а меня, бедную стажерку, отсылает обратно на Елисейские поля. Там я вновь обретаю способность улыбаться, провожу иногда по десять часов в полицейском участке. Мои товарки и клиенты с Клеридж просты и благожелательны.

Я вновь могу вздохнуть и подсчитать свои сбережения. Конечно, состоянием это не назовешь. Сто пятьдесят или двести франков с клиента – немного, но зато деньги принадлежат мне. У меня больше нет «хозяина». Нет Дипломата. Мне удалось уйти из Булонского леса, вырваться из среды транссексуалов, у меня есть несколько подружек. Это, конечно, еще не самый высший уровень, но уже неплохо. Могло быть хуже, могло быть лучше. Я избежала самого худшего. Я живу вдали от кошмаров.

Однако счастье длится недолго. Происходят разборки между гангстерами. Дипломат меня находит, поскольку ему нужна ширма. Мафиозные группировки А и Б обнажили оружие, один из его корешей убит. Я не знаю, ни за что, ни кем убит, да и не должна этого знать. Я должна только подчиняться. Я становлюсь оруженосцем. Его П 38-й всегда в моей сумке для большей надежности. Мы ходим с ним из бара в бар, из ресторана в ресторан. Это очень опасно.

Я рискую, меня могут случайно убить. Я шлюха человека, за которым идет погоня. Надо опасаться лифтов, автомобильных стоянок, подвалов, входов в метро, машин, которые обгоняют… В моей сумке этот черный револьвер, который в любой момент может понадобиться моему сутенеру. Во что они играют, эти мафиози? Мне кажется, что они делят между собой Париж. Все девчонки объяты страхом. Дома свиданий пустеют, клиенты боятся, и доходы уменьшаются. Пока они не поделят всю территорию города, мы всегда будем в опасности.

Я снова живу в непрерывной тоске. Алкоголь меня успокаивает. После стакана виски мне легче идти по Елисейским полям. Однажды какая-то цыганка сказала мне: «Радости не бывает без страданий. Ты познаешь счастье, но тебе придется пересечь море». Она попросила у меня сто франков, и я ей поверила. Поверила потому, что между свиданиями с моим сутенером, теряющим рассудок от страха, и обычными клиентами у меня произошла редкая встреча. Это был просто клиент, но влюбленный клиент, которого мы всегда ждем. Он хотел вытащить меня из этого мира. Американец, по имени Анри, он родился в штате Джорджия. Ему было пятьдесят лет, у него были седеющие виски и голубые глаза. В то время он развопился с женой.

Я подобрала его на Елисейских полях. Он звал меня Мари-Лор, потому что на Елисейских полях я Мари-Лор и никогда – Мод. Итак, Мари-Лор влюбилась. Он писал мне из своей Джорджии: наша встреча была самым важным этапом в моей жизни. Первый раз в жизни я получала письма, и первый раз в жизни меня любили как женщину. Что было делать с этой любовью? Анри писал: «Приезжай ко мне, посмотри мой дом, оставь Париж».

В каждое письмо он вкладывал сто долларов для того, чтобы я не шла вечером на Елисейские поля. Он предлагал мне будущее. Он не относился ко мне просто как к половому органу на двух ногах. У меня сбылась мечта многих девушек. Однако в консульстве Соединенных Штатов бесполезно настаивать. Жан Паскаль Анри Марен никогда не получит разрешения, потому что страна свободы не принимает особей третьего пола.

Бесполезны уверения Анри из Джорджии, что его страна меня полюбит…

Он писал: «Мой океан любви». Никто никогда мне так не говорил. Я не знаю, люблю ли я его, но мне нравится, как он пишет о любви.

Он не понимает, почему я не соглашаюсь. Мне приходится находить ничтожные причины, чтобы объяснить свой отказ, но я не могу сказать правды: я поклялась, что больше никогда в жизни не произнесу: «Я не настоящая женщина». У меня нет паспорта на женское имя, нет удостоверения личности. Я не могу пересечь океан и попытать счастья в другой стране. Если цыганка и была права, то это касалось, скорее, Англии.

Мой «хозяин», Дипломат, разработал для меня целый план. Я упустила единственную возможность, единственную любовь, которую мне довелось узнать, но я ничего не могла сделать.

Анри умер там, в далекой Джорджии, от сердечного приступа. Его дочь нашла мой адрес, и в день, когда мне исполнилось тридцать лет, я получила письмо, написанное по-французски:

«Дорогая Мари-Лор!

Мой друг, папа умер. Это из-за сердца. Я нашла Ваши письма у него на столе. Я плакала, когда их читала. Мой папа был лучше всех на свете. Он был несчастлив из-за мамы. И ему нужна была любовь. Я могу понять, что он делал в Европе. Я рада, что у него был роман незадолго до смерти. Вы можете мне писать.

Нэнси»

Я не ответила Нэнси.