Текст книги "Сальто ангела"

Автор книги: Марен Мод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА VIII

Брат смотрит на меня. Он находит, что я – прелестная девушка. Он идет провожать меня до такси. На улице темно. В тот момент, когда я собираюсь захлопнуть дверцу машины, он шепчет:

– Не нервничай и, если не получится, возвращайся.

Он целует меня и захлопывает дверцу такси.

– Вам куда?

– В Булонский лес.

Шофер бросает на меня вопросительный взгляд.

– Куда же в Булонский лес?

– Я не очень хорошо знаю…

Жуткий страх охватывает меня. Хочется выскочить из машины, убежать, догнать брата, расплакаться, в общем, сделать что-нибудь, чтобы уйти от всего этого. Но я обзываю себя трусом, внутренне раздваиваюсь и начинаю думать, что здесь нет меня прежнего, а есть только эта накрашенная женщина в черном платьице-халатике, вызывающем любопытство у шофера. Наконец он понял:

– На работу, что ли?

– Да. Но это в первый раз, и я не знаю Булонского леса.

Шофер почесал в затылке и стал вспоминать:

– Ну, мы поедем по аллее Лонгшан, проедем Каскад, Боулинг и доезжаем до заставы д'Отёй.

Он как будто бы все знает, я же – ничего. Наверное, у меня глупый вид.

– Может быть, мне неудобно вас спрашивать, вы женщина или травести?

Я судорожно сглатываю слюну:

– Травести.

– А вы хорошо сложены для травести.

Глядя в зеркало, он следит за моими глазами. Я покрасила веки в бледно-зеленый с золотистым оттенком цвет. У меня красивые глаза. Я это знаю. Но в темноте Булонского леса кто их сможет увидеть? Мне не нужны мои глаза, и потом, в такую ночь я вообще ничего не вижу. Какая длинная ночь! Шофер указывает мне заставу Майо и аллею Лонгшан, место, где собираются травести. Мне советовали, однако, избегать этих мест. Еще несколько минут мы едем по Мадридской дороге, и затем я решаюсь.

– Хорошо, давайте здесь.

Застава Мадрид. Часы в машине показывают одиннадцать. Я расплачиваюсь и выхожу. Черный «мерседес» исчезает в глубине аллеи. Вокруг тишина и огромные деревья. Все как-то странно красиво. Надо мною вершина мощного кедра, а справа другой могучий кедр, кажется, касается луны.

В детстве я часто думал, что, взобравшись на такие деревья, можно достать луну. От страха у меня пересохло в горле. И вот уже какая-то машина останавливается. Меня зовут: «Садись».

Я принимаюсь бормотать как заученный урок то, с чего надо начинать подобные свидания, но голос мой дрожит:

– Двадцать франков за минет и пятьдесят за любовь.

– Садись.

Я продолжаю повторять все те же слова. Это так трудно в первый раз, почти как отвечать на устном экзамене. Мешают застенчивость и страх.

– Я не совсем настоящая девушка.

– Неважно, ты красивая.

Я сажусь рядом с пожилым мужчиной. Ему лет пятьдесят. Лица не видно. В машине нельзя разглядеть лицо, смотришь в основном на руки, на одежду. За окном темная ночь. Лиц никогда не различаешь, и они мгновенно забываются. Он меня спрашивает, умею ли «это делать». Я отвечаю утвердительно. Он останавливает машину, тщательно паркует ее между двумя другими, а я принимаюсь за вторую часть своего «урока».

– Ты мне дашь мой маленький подарок?

Таков обычай, чтобы платили вперед. Он протягивает мне две бумажки по десять франков и тут же достает свой член. Неловкие руки хватают меня за грудь.

– Если ты немножко добавишь, мы останемся дольше.

– Ты слишком нежна и застенчива и не похожа на травести.

– Это в первый раз…

Он мне верит, и это ему нравится. Он дает мне еще одну купюру. Следует приказ. За тридцать франков я обязана это сделать. И я повторяю мысленно: надо это сделать, надо.

Он говорит, что я очень красива, когда занимаюсь этим делом. Мне же страшно из-за моей неловкости. Я стараюсь изо всех сил. Все это крайне неудобно, ласки грубые, жесты резкие, я чувствую, как дыхание мужчины становится более учащенным. Здесь нужна осторожность. Одна из «каролин» мне недавно говорила: «Метод очень прост – прижать язык к нёбу, чтобы защитить горло. Ты увидишь, все происходит инстинктивно». Это у меня получилось, точно выталкиваешь изо рта горькое лекарство, и оно вытекает, не проникая в горло.

Ну вот, все кончено. Бумажной салфеткой вытираю рот. Во рту остается привкус фосфора. Неприятное ощущение мужчины. Человек обращается ко мне, я его не вижу, он словно тень, и эта тень мне обещает вернуться снова, потому что я очень мила.

Я оправляю платье. Машина трогается и отвозит меня под гигантский кедр. Я снова одна, но не проходят ни чувство отвращения, ни запах, который мне хотелось бы смыть – опустить голову в воду или пить что-нибудь большими глотками, чтобы промыть все внутри. Не надо об этом думать.

Еще одна машина появляется. Для раздумий времени нет. Я снова начинаю повторять: «Двадцать франков… пятьдесят франков… я не совсем настоящая девушка».

– Садись.

На этот раз клиент оказывается очень разговорчивым. Он ездит по Булонскому лесу уже больше часа, но красивей меня не видел никого. Раньше он меня не встречал.

– Это мой первый вечер.

Он мне не верит. Сколько же ему лет? Лет сорок. И так же невозможно рассмотреть лицо. У них у всех лица одинаковые. Позднее, вспоминая это время, я старалась различить эти лица, но они все были похожи. Болтун оказывается еще и очень осторожным. Он ищет укромный уголок, потому что боится полицейских. Если его захватят прямо в лесу, то обвинят в покушении на нравственность. А ему хочется заниматься любовью. Наконец он находит место на заброшенных железнодорожных путях в районе Пюто. Он говорит:

– Это займет у нас пять минут, и ни один легавый здесь не показывается.

Я прошу пятьдесят франков и повторяю, что если он мне даст еще, то мы останемся подольше. Он соглашается и добавляет несколько купюр.

Снова все повторяется, только теперь около машины. Его ласки очень грубы, видно, все мужчины становятся такими здесь, в этом лесу: недоверчивыми, грубыми, торопливыми. Я не сопротивляюсь, но я боюсь за свои груди, созданные гормонами, они очень хрупки. Мне бы хотелось иных ласк для моих только что расцветших грудок. Он меня раздевает, спускает колготки, трусики и так же, как и тот, вытаскивает член и требует, чтобы я открыла рот, потом вдруг внезапно прижимает меня животом к машине. Мне очень больно. Металл кузова настолько гладкий, что мне не за что уцепиться. Это ужасно. О другом я мечтала, но здесь не мечтают. Это просто физические упражнения, сопровождаемые приказами: «сильней, слабей, здесь, там», стоны, крики, я точно пойманное животное. Однако у этого животного уже появился рефлекс требовать побольше денег за подобные проделки.

Крик наслаждения знаменует конец операции и освобождение. Он меня отвозит под мой кедр. Я очень хороша, и теперь он думает, что я действительно дебютантка, и это ему нравится. Он меня хвалит и добавляет: «У тебя это пойдет».

Итак, я продалась во второй раз. Проходит несколько минут, и появляется третья машина. Все повторяется. Те же рефлексы, те же жесты, боль, крик, требование добавить денег и так далее. На этот раз он у меня спрашивает имя. «Мод». Он тоже говорит, что я была очень мила и что он вернется. Несколько секунд я могу отдохнуть под кедром, ноги меня не держат, но вот появляется четвертая машина, и обычный припев повторяется.

– Я не настоящая девушка.

– Я не люблю травести.

И он уезжает. Но за ним появляется другой. Затем следующий. Их тени, их члены, их лица – все смешивается в едином кошмаре. Итак, я обслужила пять клиентов. Подъезжает такси, я сажусь и еду домой. Все прекрасно, час ночи, и у меня двести семьдесят франков. Не надо искушать дьявола. На сегодня хватит. Ведь эти двести семьдесят франков я заработала за два часа, тогда как эта сумма составляет пятидневную зарплату в учреждениях связи. Страх прошел, я отпраздную свою победу в «Паве». Я должна выпить, я это заслужила, я стала женщиной. Это моя первая ночь, мой бал дебютантки. Другие девушки это поняли, я теперь их конкурентка. Они догадались, что ночью я работала. Теперь они мои соперницы, и я вижу, как изменились улыбки, и слышу другие слова. Язык изменился, я принадлежу отныне к их миру, в котором нет солидарности. Проституция – это вечное соперничество между женщинами. Я возвращаюсь. Увидев меня, брат присвистнул:

– Двести семьдесят франков! С этим можно жить!

Я буквально падаю в ванну, чтобы смыть и уничтожить этот запах, который, мне кажется, прилип к моему телу. Мне необходимо снова стать чистой, светлой и утопить впечатления этой ночи в прозрачной воде. В своем воображении я представляла первую ночь иной, я видела себя в роскошной квартире, хозяйкой, которая распоряжалась и временем, и своим телом, и желаниями клиентов. На самом же деле я начала с нижней ступеньки этой лестницы, я начала как простая работница. Мечты не сбылись. Однако я выиграла эту ночь. Ванна – для бедняков роскошь, но необходимость для проституток. Мои нервы постепенно успокаиваются. Эта первая ночь поставила на мне каленое клеймо. Я спрячу ее в глубине своей памяти, где потом появятся другие тени, уходящие в небытие бесконечной вереницей.

Надо спать. Я засыпаю мертвым сном.

Вторая ночь. На этот раз все плохо. Шофер такси не сочувствует мне, он высаживает меня по дороге на авеню Королевы Маргариты. Этот вечер понедельника с самого начала не задался. За деревьями я угадала травести. Первым подъехал какой-то маньяк, который втащил меня в машину, сделал свои дела один, за несколько секунд, без моей помощи, ничего не заплатил и уехал. Я не знала, что есть и такие мужчины. Мне страшно. Мне показалось, что теперь все пойдет плохо. Вчера это был воскресный отдых, сегодня рутина рабочей недели, со всеми ее опасностями.

– Садись.

Мужчина лет сорока, возбужденный, нервный, болтливый. Он не умеет водить машину, обгоняет других слишком близко, болтает о своей жизни и ищет укромный уголок. Вот ему кажется, что он уже нашел, но потом считает, что ошибся, едет в другое место, и так без конца. Он меня пугает своими резкими виражами и неумением тормозить. Нас заметила полицейская машина и начала преследовать. Он не слушает, что я ему говорю, и увеличивает скорость. Он наверняка пьян.

– Я их пошлю, этих негодяев. Я тебя не знаю, так? Я тебя просто подсадил подвезти, поняла?

Черная машина приближается к вам вплотную и повисает у нас на хвосте.

– Выходите.

Сумасшедший лезет в драку. Но она ему обойдется дорого. Один из полицейских требует у меня документы. Он осматривает мое удостоверение личности, видит мои зеленые глаза, мое платье…

– Жан Марен, так? Стой тут. Мой безумный спутник продолжает неистово сопротивляться:

– Я возвращался к себе. Это травести, это он меня подцепил.

Он как раз хорош для анализа крови на алкоголь. Его тащат к машине, он спотыкается. Настоящий негодяй. У меня на спине выступил холодный пот. Как быть с такими клиентами? Он, наверное, меня побил бы. Боже, что я здесь делаю, в этом лесу, среди полицейских? Вчера все было слишком хорошо. Раздается сирена полицейской машины, и пьяница, уже в наручниках, исчезает. Меня толкают в другую черную машину.

– Твое удостоверение.

Он ведь уже его видел, но хочет посмотреть снова.

– Явный травести… Я возражаю:

– Рановато говорить «явный травести», это мой первый вечер.

Он смотрит на меня внимательно:

– Возможно, я ведь тебя не знаю… Однако ты должна пользоваться успехом. Ты выглядишь замечательно.

– Сегодня вечером мне еще ничего не удалось.

– Такая профессия. И помимо этого чем же мадам занимается в жизни?

– Я чиновник службы связи, в общем, я был им. Полицейский смеется.

– В этих службах связи навалом травести.

– Я был инспектором-стажером. У меня юридическое образование.

Я достаю студенческий билет, он изучает его и смотрит на меня с удивлением.

– Что ж ты здесь делаешь? Ты настоящий травести?

– Когда вы говорите «настоящий» травести, месье офицер, вы должны помнить, если вы учились, как я, в высшем учебном заведении: чтобы быть настоящим, необходимы три вещи – nomen, tractatus, fama. Старинный принцип римского права: имя, владение, известность.

Молчание. Я произвела впечатление.

– Однако это не помешает тебе провести ночь в комиссариате.

Небольшая комната, похожая на клетку, с двумя скамейками и полдюжиной девчонок. Железная дверь закрывается за мной. Это мой первый арест. Я часто видела, как сажали под замок моего отца. Замки для него существовали всю жизнь, но это было нечто другое.

Итак, первый привод. Я чувствую почти облегчение. Булонский лес в этот вечер мне казался опасным и страшным. Бессознательность первого дебюта спасла меня накануне. На сей раз я догадываюсь, какие опасности меня подстерегают. Эта клетка с девушками кажется мне прямо спасением. Они болтают, я болтаю тоже. Они рассказывают свои истории в Лесу, в разные сезоны года, говоря о том, как приходится мерзнуть часами. Я же говорю о своей студенческой жизни, о том, как я ее бросила.

– Зачем ты сделала это?

– Я хочу быть женщиной.

Небольшого роста рыжая девчонка, яркая и кудрявая, вяжет что-то в своем углу, чтобы убить время, она замечает философски:

– Такова жизнь.

Другая, явно более практичная, маленьким пинцетом удаляет волоски со своих ног. Она говорит:

– Ты знаешь, нам всем повезло благодаря твоему пьянчужке. Он так скандалит, что они будут им заниматься всю ночь.

Светает. В это утро не будет «Сен-Лазара». Они забыли вызвать автобус: слишком заняты скандальным пьянчугой.

– Я же говорила тебе, не будет «Сен-Лаго». Мы выиграли несколько часов, а главное, они не внесли тебя в картотеку. Тебе повезло.

Повезло? Шесть часов утра, и ни гроша. От усталости сводит все тело, табачный дым обжигает горло и глаза. В автобусе по дороге домой я с грустью смотрю на заспанные лица пассажиров, привязанных к своей ежедневной работе, к своим конторам, магазинам, этой ежедневной рутине. Я пережила авантюру, которая случается со всеми проститутками мира, к тому же происшедшее было незначительно. Как дебютантке мне повезло. Настоящий «привод» – это совсем другое. Настоящая профессия проститутки – тоже совсем другое. Мои первые наивные представления рассыпались, как сорванные цветы.

Очень трудно отличить волокиту от настоящего клиента. В «Дрюгсторе» на бульваре Сен-Жермен полно бездельников. Некоторые удовлетворяются тем, что предлагают выпить рюмку, уверенные в своей неотразимости, другие – это туристы, прогуливающиеся без особой цели. Среди всей этой публики я вижу гомосексуалистов и травести. Они ожидают клиентов. Я тоже.

Сегодня у меня большие планы. Пройти так быстро этап от Булонского леса до бульвара Сен-Жермен удается не всем профессионалкам. Я решилась прийти сюда, чтобы найти защитника. У меня естественный вид женщины, которая зашла сюда и ожидает кого-то. Я сменила платье: на черном фоне красные розы и оборки по испанской моде. Три или четыре человека стараются со мной заговорить, но без особого интереса. Вдруг на террасе какой-то мужчина быстро поднимается и направляется ко мне.

Вот мой первый настоящий клиент. Его я никогда не забуду. Ни его лицо, ни его голубые глаза. Тонкий, темноволосый, одетый в светлый элегантный костюм, он обращается ко мне и с легким итальянским акцентом говорит, что я прелестна. Мои мечты возвращаются ко мне, когда я оказываюсь на подушках красного «альфа-ромео». Он открывает дверцу. Еще никто никогда не открывал мне дверцу машины. Наконец-то роскошь и галантность. Дорогие сигареты, зажигалка от Картье и тонкий запах кожи.

Марио – миланец. Он находит, что у меня лицо северного типа, лицо, которое нужно рисовать или фотографировать. Летняя ночь, рядом – сквер «Жасмин». Клочок чистой природы. На третьем этаже особняка передо мной открывается дверь в роскошную квартиру. Настоящая итальянская драгоценность, каких я никогда не видела. Я испытываю смутное очарование от всего этого богатства. Ноги утопают в мягком ковре, я прикасаюсь к картинам, лампам, пепельницам из тяжелого хрусталя.

Заговорив об оплате, я не ожидала получить купюру в пятьсот франков. Один клиент дает мне вдвое больше, чем за целую ночь в Булонском лесу! Здесь я не боюсь ни темноты, ни деревьев, ни неожиданных машин, из которых появляются неясные тени возможных клиентов. Бархатный диван. Бокал шампанского, приятное освещение красивой лампы.

Здесь ласки становятся нежными, поцелуи – приятными. В ванной комнате голубой ковер на полу напоминает море. Вокруг расставлены зеленые растения. Ванна из мрамора, и вода смягчена каким-то душистым маслом. Я поняла, что чувственность существует, я поняла, что меня возбуждала в первую очередь окружающая обстановка. В роскоши и в богатстве проституция становится социальной игрой, обычаем привилегированной части общества. Ничто не насилует мою волю, ничто меня не унижает, это те же самые ласки, но они более нежные, более утонченные. Почти наслаждение. Почти.

Я никогда его больше не видела, но я его никогда не забуду.

Он просил у меня номер телефона, но у меня его не было. Я стыдилась своей бедности, своей двухкомнатной пустой квартиры, жесткого матраца на полу. Стыдно быть начинающей и не уметь воспользоваться предоставленным случаем. Он уезжал в Милан рано утром по делам. Он вызвал для меня такси и заранее расплатился. Я покидала этот рай, без конца оборачиваясь и не в силах отвести глаз от стройного тела этого мужчины, лежащего на кровати, покрытой мехом. Первый раз в жизни я оказалась дорогой проституткой. Настанет день, когда эти слова: «Чао, красавица!» будут повторяться часто, я буду проституткой в роскошном мире, но только, когда я стану женщиной.

Маленький уголок великолепного счастья навсегда остался со мной. Прелестный медальон напоминал мне о нем. Когда мне бывало совсем плохо, я старалась вспоминать, как я купалась в мраморной ванне, как голубоватая вода покрывала мое тело, а мужчина ожидал меня с золотистым шампанским в бокале. Очень редко с тобой расплачиваются элегантно, расплачиваются, как за дорогое украшение, а не как за позор.

Застава Мадрид. Булонский лес. Я готовлюсь. По другую сторону дороги я вижу девушку, которая следит за мной. Наконец она пересекает дорогу и обращается ко мне:

– Здесь мой уголок. Я тут всегда бываю по воскресеньям с подружками. Надо подчиниться.

– Я этого не знала, извини.

– Обычно мы работаем днем, до половины одиннадцатого.

– А я не знала, что девушки бывают здесь днем. В прошлое воскресенье я никого не видела.

– Ты травести?

Она старается меня разглядеть в темноте. Потом пожимает плечами и добавляет:

– Это не очень заметно. У тебя не вызывающий вид.

Я жду вердикта. Это очень важно: если девица меня отвергнет, другие сделают то же самое. А я не хочу идти на территорию травести. Они меня пугают, я хочу быть с девушками.

– Хорошо, согласна, ты можешь приходить сюда, но после одиннадцати часов. Мы работаем, пока здесь дневная бригада полицейских.

– Спасибо, я приду ночью. Ты очень симпатичная. Я приду ночью.

– Боже, солнце все-таки должно светить всем. Но только не приводи сюда травести, иначе мы тебя прогоним.

– Я к ним не хожу, я работаю одна.

Пользуясь этим первым благожелательным контактом, я стараюсь побольше узнать о полицейских.

По словам моей новой знакомой, надо быть очень осторожными в одиннадцать тридцать, в момент смены бригад. Потом уж как повезет. Они ловят в основном в районе улиц Фезандери или Экзельманс. Она мне рассказывает об одном из них – настоящей сволочи – отпетом развратнике.

– Ты правда одна?

– Да.

– Это очень опасно. И потом, ты знаешь, то, что ты новенькая, это бросается в глаза так же, как нос на лице.

– Неужели?

– Ты очень неуверенно держишься. Будь осторожна. Следи внимательно за теми, кто к тебе подходит. Старайся быть незаметной, скромной, не затягивай разговор. Я тебя, конечно, еще увижу. Когда я заработаю сколько положено, я останусь ненадолго после одиннадцати часов. Привет.

И она убегает на противоположную сторону. В тот вечер мне повезло с клиентом, поскольку он предпочел укрыться в гостинице. Это более гигиенично, я очень чистоплотна. Что касается пороков клиентов, то они одинаковы, будь то владелец маленькой машины в две лошадиные силы или «ягуара».

Следующая ночь – новый страх и новый опыт. Разница между Булонским лесом и Елисейскими полями только в комфорте.

Дом свиданий, куда ведет меня мой клиент, находится на авеню Фош. Комната стоит столько же, сколько и я. Атмосфера русская, можно подумать, что мы в Санкт-Петербурге.

Первый промах. Однажды вечером, когда я отправилась на Елисейские поля, рассчитывая не вернуться с пустыми карманами в мою бедную квартирку, я не заметила полицейской машины. Подобно черной акуле, выслеживающей добычу, она останавливается, и двое полицейских с насмешкой обращаются ко мне:

– Мадам, карета подана.

Вновь я пытаюсь найти обычный выход.

– Травести, Жан Марен, студент, трудно поверить. Новенькая, что ли?

– Нет, месье полицейский, я не из этого квартала, я просто возвращалась к себе.

– Пешком?

– Да, чтобы сэкономить на такси.

– Такси – это мы… Ладно, где ты обычно работаешь?

– Немного в Булонском лесу и немного на бульваре Сен-Жермен. Елисейские поля – это не для меня, я недостаточно хорошо одета. Здесь слишком роскошно.

– Ничего, привыкнешь.

Они перестают интересоваться мною и подсчитывают количество приводов. Сорок пять за один вечер. Неплохо для бригады. Охотники за премиями. На моих глазах попадается новая жертва. Юная девушка, несовершеннолетняя. Пожилой богатый мужчина в красивой машине. Он протестует, она тоже. Начальник полиции находит выход из ситуации, вызвав по радио полицейский автобус.

– У нас гомосексуалист и несовершеннолетняя. И конечно, она будет говорить, что знакома с министром и что ее отец всем покажет.

Подвалы Гран-Пале. Полицейские повсюду. Эта территория подчиняется самому строгому комиссариату Парижа, его все боятся.

Я вхожу в маленькую дверь, иду по узкому коридору, в конце – огромная клетка, освещенная, как аквариум. Внутри полно девчонок. Дежурные полицейские приносят дополнительные скамейки. Стеклянная тюрьма, заполненная телами, табачным дымом, и в воздухе ощущается нервозность.

Маленькой несовершеннолетней, утверждающей, что знает какого-то министра, там нет. У меня обыскивают сумку, рассматривают все мелкие вещи, расставляют их на столе и потом возвращают, говоря:

– Входи сюда.

Через стекло десятки пар глаз следят за мной. Меня вталкивают внутрь, и я начинаю задыхаться. Необходимо что-то сказать этим нетерпеливо ожидающим волчицам. Я говорю «здрасьте», но никто не отвечает. Я нахожу местечко на скамейке возле стеклянной стенки. Я просто задыхаюсь. Над головой четыре огромные лампы. Настоящие софиты. Они освещают этот странный курятник, нагревая его.

К двум часам ночи женщины устали и становятся агрессивными. Однако есть девушки, которым я завидую. Они из отеля «Георг V», с площади Этуалъ и с улицы Пресбур. Они ездят в машинах, в «мерседесах» или «БМВ» своих сутенеров… Я слышу, как они жалеют о потерянной ночи.

Они также говорят о начальнике, который их забрал. По их словам, это жестокий женоненавистник, он терпеть не может женщин, после того как одна обманула и бросила его. Я считаю своих товарок по несчастью. Сорок пять плюс я. Они чувствуют себя неплохо, поскольку уже привыкли. Это парижские сливки. Напрасно я стараюсь казаться маленькой. Я выше всех.

– Откуда ты? Ты где работаешь?

– На бульваре Сен-Жермен.

Инстинктивно я почувствовала, что нельзя говорить о Булонском лесе. В этом богатом квартале Булонский лес означает каторгу, позор.

– Ты, случайно, не травести? У тебя голос такой грубый. А так ничего не заметно.

Почувствовав доверие, я рассказываю о своей жизни, о своем желании стать женщиной, объясняю, что такое транссексуальность.

– Ты бы могла быть мальчишкой днем и девчонкой ночью. Представляешь, сколько бы ты заработала!

Затем я начинаю рассказывать о своих надеждах на операцию. Мой рассказ их захватывает. Я немного успокаиваюсь, я надеюсь, что они меня примут. Транссексуалы с Елисейских полей им не нравятся, и место там, если они меня примут, будет стоить дорого. Очень дорого.

Еще немного, и я почувствую себя как в гостиной во время непринужденной беседы, но, к сожалению, мне помешали. Две молодые алжирки появились у входа, желая во что бы то ни стало открыть клетку под предлогом того, что они принесли бутерброды и сигареты своей сестре, запертой с нами. Тон становился угрожающим. Полицейские решительно отказали им, и завязалась борьба с визгом и криками. Одну удалось усмирить, а другая сумела открыть дверь, стала искать свою сестру и споткнулась о дежурных. Ругательства смешались с воплями боли.

Прибежал начальник, красный от гнева. Он вытолкнул одну из них наружу и ударом ноги закрыл дверцу стеклянной клетки, заперев в ней вторую нападающую. Настоящая змея, она брызгала ядом и оскорбляла начальника так, как я бы никогда не осмелилась.

– Не трогай мою сестру, придурок!

– Твою сестру! Я буду ее арестовывать каждый день и тебя вместе с ней до тех пор, пока ты не сдохнешь с голоду, а для начала ты арестована за драку в участке.

– Идиот паршивый, ублюдок!

Жуткая ненависть этой вульгарной, неимоверно худой женщины к ничтожному полицейскому – новость для меня. Она плюет на стекло, он поворачивается и уходит.

Допрос, грозящий мне занесением в картотеку, кажется уже спасением, поскольку я совершенно задыхалась в этой стеклянной клетке, наполненной запахом духов, дымом сигарет, испарениями человеческих тел и очень ярким светом.

Допрос проводится быстро, в итоге меня классифицируют как транссексуала и составляют первый протокол о задержании на месте преступления: перед домом 52 на Елисейских полях в такой-то час и т. д. Для девиц картотека розовая, для транссексуалов – зеленая. Отныне я вливаюсь в огромное стадо зарегистрированных транссексуалов, которых можно арестовывать каждые три дня, или каждый день, или три раза в день… У меня теперь есть карточка официально зарегистрированного травести, другими словами – настоящей проститутки. Покончено с дипломом по праву и со стажировкой в службах связи.

Начальник отводит меня в стеклянную камеру и громко кричит:

– Новенькая! Я ей разрешаю работать неделю на Елисейских полях.

Зачем он это сказал так громко? Провокация? Возможно, он хочет, чтобы эти девицы меня избили, чтобы бросились на меня, как на паршивую овцу, как на прокаженную.

Сельма, так зовут одну из алжирок, плюет мне под ноги.

– Я тебе покажу неделю!

С невероятной силой она выбрасывает вперед ногу и ударяет меня прямо в лицо. Я падаю. С истерическим криком она кидается на меня и начинает топтать ногами. Наносит удары со всех сторон, то каблуками, то подошвой. Боль отдается во всем теле, больше всего в голове, но никто не вмешивается. Эта алжирка наводит ужас. Ее мускулистое тело, быстрота реакции и жестокость невольно внушают уважение.

– Никаких травести на Елисейских полях, слышишь? Ты все равно сломаешься. Я тебе выколю глаза ножницами, учти, я тебе выколю глаза, если я тебя увижу!

Я не в состоянии защищаться. По сравнению с такой силой, с такими мускулами и с таким бешенством я просто тряпка, червяк. Единственное, что я могу сделать, это закрыть голову руками и кататься по полу. У меня болит все тело, я в крови, но ни один полицейский не сдвинулся с места.

Буря стихает, восстанавливается тишина. Спустя некоторое время, достаточное, чтобы выразить уважение к подобной выволочке, одна из девиц направляется ко мне и помогает подняться.

Сельма, уперев руки в бедра, глядя на меня с ненавистью, выдает последнюю угрозу:

– И не смей жаловаться!

В этот момент появляется полицейский. «Тебе нужен врач? Нет? Ну, ладно». Потом подходит другой. «Будешь писать жалобу на эту девку?»

Задыхаясь, я с трудом отвечаю, что я не буду писать жалобы и что я ее вообще не знаю. Потом прошу стакан воды. Меня выводят из камеры, и возле служебного буфета я беру стакан, но у меня его сейчас же отнимают.

– Не тот, не тот.

Мне протягивают другой, специально для проституток.

– Нам не нужны ваши болезни.

Мы просто скот, и я тоже скот. Надо поднимать руку каждый раз, когда тебе хочется пить или выйти в туалет. В отвратительно грязном туалете нельзя закрывать дверцу. Вот он, курс по правам человека… Полицейский смотрит, как ты писаешь, согнувшись вдвое, и, не давая тебе натянуть штаны, уже уводит со скабрезными шуточками:

– Что у тебя там, в твоих трусиках?

И снова ты в клетке. Алжирка успокоилась. Девушки опять собрались в небольшие группки, и тут я увидела звезду здешнего мира. Они ее называют Анук. Анук разъезжает в «ягуаре» или в американских машинах. Весь цвет парижской проституции считает ее самой таинственной личностью среди проституток. Низкий голос, роскошные черные волосы, природная элегантность и умение себя подать… Одна из девушек шепчет мне на ухо:

– Ее знают во всем мире. Она царствует на Елисейских полях.

Я сморкаюсь кровью, голова кружится, но мысли не покидают меня, и я говорю себе, что вернусь. Вы сильней меня, вас больше, вы умеете драться и властвовать, но я вернусь. Сейчас я не значу ничего, у меня нет ни ваших платьев, ни ваших украшений, ни вашей заносчивости, я слишком застенчива, бедна, наивна, слаба, но я вернусь. Я сделаю все, чтобы победить.

Одна из девушек склоняется ко мне с явным сочувствием. Кажется, она не боится алжирки.

– А неплохо было бы ее ударить. Она не смогла бы вкалывать потом по меньшей мере дня три.

У меня разбита губа и все лицо в синяках. Синяки на теле, но в душе у меня разгорается бешеное желание победы. Я должна подняться по этой лестнице до Этуаль. Ночь проходит. Наступает утро, и приезжает автобус «Сен-Лаго». Камера пустеет. Нас остается четверо, мы дремлем, лица наши ужасны под расплывшимся макияжем. Среди нас Анук, звезда, алжирские сестры и я. Сельма подползает к моей скамейке, она изменилась в лице:

– Послушай, сегодня ночью я сорвалась, я хотела защитить свою сестру.

– За что ты меня так била?

– Я тебе говорю, от бешенства, мне нужно было кого-нибудь избить, все равно кого, ты и подвернулась. Вот и все. Однако очень мило с твоей стороны, что ты не написала жалобу.

Ее уводят вместе с сестрой. Анук занята восстановлением своей порушенной красоты. Наконец она обращается ко мне:

– На твоем месте я бы отбивалась. Сельма и ее сестра – отбросы на Этуаль. Вечно пьют, вечно скандалят. Полицейские смотрят на это сквозь пальцы, но если бы одна из нас позволила себе хотя бы десятую часть того, что они себе позволяют, нас бы убили.

– А что я могла сделать? Я не умею драться.

– Ты могла потребовать от нее деньги или пригрозить жалобой.

– А почему нас не увезли в «Сен-Лазар»?

– Несколько лет назад нас тоже увозили, то транссексуалы из Булонского леса и с улицы Аббес устроили там такой бордель, что вспомогательные полицейские службы больше не желают возиться с нами. Это, между прочим, не так уж плохо, мы проторчим здесь часов десять.