Текст книги "Заметки на полях пиджака"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Михаил Александрович полагал, что на протяжении многих веков в искусстве господствовала классика. Но потом, примерно во второй половине девятнадцатого века, ситуация начала меняться. На арену вышли модернисты. Сначала их было мало, но численность их росла. В начале века авангард взял верх над классикой и, приняв на время облик фашизма, восторжествовал в некоторых странах. Фашисты были разгромлены, но модернистский дух уцелел и завоевал Америку и Европу. Оттуда он распространился по всему миру, повсеместно уничтожая всё классическое.

К середине двадцатого века в мире осталась лишь одна страна, где классика пока сохраняет свои позиции, – это Советский Союз. Но и туда, и туда пробираются проклятые авангардисты! Вот ещё немного, – они и здесь восторжествуют, и тогда на всей планете настанет вечная формалистическая ночь. Искусственное варварство сольётся с естественным, – и цивилизация погибнет [4].

Думаю, вы понимаете, на сколь зыбких основаниях стоит подобная философия.

Опрокинуть вышеописанную систему нетрудно. В сущности, она даже очень поверхностной критики не выдерживает.

Впрочем, гораздо интереснее узнать, сообразуясь с какими критериями Лифшиц относит те иди другие произведения к модернизму или реализму [5].

Собственно, по Лифшицу реализм – это художественный метод, в основе которого лежит передача действительности в формах самой действительности. При этом в своих произведениях он многократно подчёркивал, что для реализма эти самые формы имеют определяющее значение.

Что всё это значит?

Ну, это значит что школьник в реалистическом искусстве – это именно школьник, а не чёрный квадрат.

Так это выглядит в теории. Когда же Лифшиц доходит до конкретных произведений, начинается что-то непонятное.

Так, он записывает в реалисты Рабле, Свифта и Салтыкова-Щедрина.

Собственно, ничего удивительного в этом нет. Этих писателей на протяжении веков относили именно к реалистическому направлению. Удивляет другое.

Сочинённые этими авторами фантасмагории никак не могут подойти под лифшицианское определение реализма. По Лифшицу любое искажение реальных форм действительности в литературном произведении – это отступление от реализма.

Разумеется, все мы знаем, что великанов не существует, что лошади не разговаривают, а медведи не становятся губернаторами. В своих книгах вышеназванные авторы зверски искажали реальную действительность, создавая на страницах своих книг уродливые гротескные миражи.

Однако же Лифшиц относит их к реализму.

Однако же ещё интереснее здесь то, что таких авторов как Эмиль Золя, Луи-Фердинанд Селин, Джек Керуак или Чарльз Буковски – Михаил Александрович упорно отказывается считать реалистами.

Так, Золя он исключил из числа классиков за то, что он, дескать, описывает жизнь отстранённо, с претензией на беспристрастность. К тому же в его романах так много грубых сцен…

Да, что касается грубых сцен. Поучая писателей-натуралистов, Лифшиц говорит, что настоящий художник не должен выводить откровенные сцены в своих произведениях. В пример своим современникам Михаил Александрович ставит целомудренное по его словам древнегреческое искусство.

Тут нужно сделать важное замечание. Лифшиц был большим знатоком искусства античных эллинов. Более всего он интересовался греческими вазами. Ну, а кто не знает, сколь откровенные сцены подчас на этих вазах изображались.

Очевидно, давая поучения писателям натуральной школы, этот человек лицемерил.

Селин, Керуак, Буковски, Сэлинджер, Хэмингуэй и прочие подобные авторы также не признаются Лифшицем за реалистов. Обоснование простое: их произведения будто бы лишены морали, насыщены человеконенавистнической идеологией, пропитаны пессимизмом и ницшеанством, изобилуют извращёнными эротическими сценами, восхваляют грубую силу и невежество.

Впрочем, что там Керуак?! Для Лифшица даже Михаил Шолохов – и тот проклятый натуралист, подражатель Золя, безыдейный позитивист и эпигон.

Возникает очевидный вопрос: если всех этих людей отнести к реалистам нельзя, – кого же тогда можно?

На этот вопрос Лифшиц отвечать не спешит. Список одобренных авторов оказывается гораздо более коротким, нежели список авторов запрещённых. Образцовыми реалистами названы Томас Манн, Анатоль Франс и Андрей Платонов.

Думаю, любой читавший «Чевенгур» и «Котлован» человек понимает, насколько далёк последний из приведённых здесь авторов от социалистического реализма да и от реализма вообще). Платонов – типичный модернист. Оспаривать это было бы бесполезно.

Про Томаса Манна я здесь писать подробно не буду (статья у нас и так выходит немаленькая). А вот про Франса сказать необходимо.

В качестве образцово реалистического произведения Лифшиц приводил книгу именно этого французского писателя. Речь идёт о романе «Восстание ангелов».

Сюжет этого произведения довольно прост. В доме одворянившегося буржуа д'Эпарвье творится что-то странное. Из огромной семейной библиотеки постоянно пропадают книги. Вскоре выясняется, что ответственность за пропажу несёт некий Аркадий – ангел-хранитель беспутного сына главы семейства. Этот самый ангел начитался в библиотеке древних книг и теперь решил восстать против господа-бога. Он оставляет дом д'Эпарвье, находит здесь, на земле, падших ангелов, и вместе с ними начинает готовить восстание.

Демоны изображаются главными положительными героями. Это добродетельные существа, несущие радость и надежду людям. Сатана напрямую отождествляется с Дионисом. Напротив, христианский бог предстаёт одержимым кровью невежественным чудовищем.

Подготовка к восстанию идёт полным ходом. Изготовляются бомбы и листовки, закупаются электрофорные машины. Наконец, всё готово: ангелы выстроились и собираются штурмовать небо.

За одну ночь до планируемого восстания Сатана видит вещий сон: демоны побеждают, но после победы они сами становятся такими же злыми и жестокими тиранами, какими до этого были прислуживавшие богу ангелы. Дьявол сам занимает место бога, делается таким же злым и жестоким, каким был до этого его предшественник.

Сатана в ужасе просыпается. Он отказывается поднимать восстание и решает, что бесам необходимо остаться на земле. Они должны и дальше помогать людям, а не рваться к власти над небом.

На этом книга заканчивается.

Думаю, вы без труда оцените то, насколько всё-таки реалистичен этот роман Франса. Честно говоря, всё это не тянет даже на магический реализм. Книга имеет многие черты городского фэнтези.

Конечно, во времена Франса последнее не сложилось ещё как жанр. Однако же многие черты его уже наблюдаются в работе известного французского автора.

Честно говоря, по своему духу роман очень похож на «Благие знамения» Терри Пратчетта.

Самое интересное, однако, не это. Анатоль Франс прямо отождествляет готовящих восстание демонов из своего романа с современным ему революционным движением. При этом автор отстаивает идею о том, что революционеры непременно выродятся в том случае, если им удастся захватить власть. Отсюда делается совершенно контрреволюционный вывод: революция не нужна. Напротив, она вредна и опасна. Необходимо отказаться от идеи свержения тирании (хоть земной, хоть небесной) и заняться мирными делами. То есть жрать, кутить да играть на свирели.

В романе есть персонаж-резонёр. Его его исполняет фавн Нектарий. Именно его словами Франс озвучивает своё кредо: золотой век настанет тогда, «когда человечество, сделавшись мудрым, поставит вертел выше шпаги».

Но это ведь не революционная позиция. Это потребительская позиция. И Лифшиц не мог этого не понимать.

Увы, данном случае правда состоит в том, что Анатоль Франс написал глубоко контрреволюционное произведение.

Лифшиц, однако, думал иначе. Роман Франса он называет не только выдающимся реалистическим, но и выдающимся революционным произведением.

Михаил Александрович совершенно серьёзно утверждал, что эта работа стоит на одном уровне с «Человеческой комедией» Бальзака и во всём многократно превосходит «Руггон-Маккаров» Золя.

Всё, как известно, познаётся в сравнении. Прочитайте «Восстание ангелов». Прочитайте «Жерминаль». Думаю, вам сразу станет ясно, кто здесь кого превосходит.

Мы могли бы продолжить наш экскурс в литературоведческие взгляды Лифшица, но делать этого не будем. Статья и без того разрослась, а нам ещё надо сказать про одну важную лифшицианскую идею. Речь идёт о концепции «великих консерваторов человечества».

В тридцатые годы Лифшиц начал пропагандировать представление о том, что будто бы в истории человечества существовали деятели на первый взгляд вроде бы реакционные, но на самом деле глубоко прогрессивные. Среди таковых он называет Шекспира, Бальзака, Достоевского и некоторых тому подобных.

Идея совершенно верная. Нареканий по этой части у меня нет.

Дело в другом.

В настоящее время Виктор Арсланов – единственный ученик Лифшица – активно популяризирует эту концепцию, при этом постоянно указывая на то, что она будто бы является исключительно лифшицианской и кроме Михаила Александровича никто ничего подобного никогда не предлагал.

Это, конечно, чушь.

И тут необходимо сделать важное пояснение.

Дело в том, что эта концепция появилась в творческом наследии Лифшица совсем не случайно. Она выковывалась на рубеже двадцатых и тридцатых годов, когда в СССР шла борьба с вульгарной социологией.

Одержимые революционным пылом ультралевые социологи готовы были вышвырнуть из библиотек всю художественную литературу, не относившуюся к передовой традиции. В том числа, конечно, и Шекспира, и Достоевского.

Для того, чтобы противостоять этой партии тупых и злобных, Лифшиц и выдумал такую теорию.

Однако же это не значит, что на Западе ничего подобного не было. Было.

Так, известно, что Маркузе отдавал предпочтение именно классической литературе. Его любимыми авторами были Шекспир и Толстой, любимыми произведениями – «Ромео и Джульетта» и «Анна Каренина».

Конечно, всё это не мешало Лифшицу называть Маркузе авангардистом, модернистом и проповедником нового варварства.

Сам немецкий философ объяснял значение консервативной реалистической литературы старого времени следующим образом.

В человеке сосуществуют два психологических начала – Эрос и Танатос.

Эрос – это начало жизнеутверждающее. Оно отвечает за стремление к творческой, созидательной деятельности. Если в человеке преобладает Эрос, он неизбежно устремится к искусству, науке, труду, общественно-политической борьбе, безвредным для тела и разума удовольствиям и размножению.

Танатос – это разрушительное начало. Оно отвечает за стремление к деструктивной деятельности. Если Танатос завладевает человеком, этот последний начинает получать удовольствие от того, что доставляет другим боль.

Чаще всего это принимает относительно безобидные формы. Человек говорит всем говорит гадости, орёт на жену и детей, ругается с продавцами в магазинах.

Так чаще всего проявляется преобладание Танатоса.

Но бывают и нетипичные случаи. Если Танатос завладеет человеком полностью, тот может перейти к более решительным действиям. Он уже не ограничивается криками. Ему уже не достаточно довести жертву до слёз. Теперь он пускает в ход кулаки. Он начинает бить своих жертв, доставляя им не только психические, но и физические страдания. Затем ему и побоев становится мало. Он берётся за нож, совершает первое убийство. Затем ещё одно. Потом ещё… Всё, маньяк готов.

Одержимый Танатосом человек может просто ради удовольствие перевернуть мусорную урну, написать на заборе матерное слово, поломать только что высаженное деревцо, разбить витрину или порвать книгу. Разрушение приносит ему наслаждение.

При этом нужно помнить, что одержимый Танатосом человек получает удовольствие не только от разрушения чужих вещей и чужих жизней. Он ведь и самого себя стремится разрушить.

Очень часто одержимые Танатосом люди начинают пить, курить, употреблять наркотики.

Это было предисловие. Теперь к делу.

Традиционное общество (рабовладельческое, феодальное, общество раннего капитализма) жёстко подавляет в человеке его эротическое начало, – его Эрос. Это необходимо для того, чтобы держать членов общества в определённых рамках. Это, в свою очередь, необходимо правящим классам для сохранения своего господствующего положения.

Поскольку человек в таком обществе не может дать своему Эросу полную волю, – он начинает сублимироваться. То есть направлять свою жизненную энергию в те области человеческой деятельности, где контроль общества за индивидом наименее силён. Как правило такой областью деятельности оказывается искусство.

Всю силу своего таланта человек направляет на создание прекрасного. В итоге мы получаем великого художника и его не менее великие произведения.

Именно так по мнению Маркузе творили Толстой и Шекспир. Эти люди жили в совершенно репрессивных по сути обществах. Реализовать себя в другой области, помимо искусства, они не могли или не хотели. Поэтому все силы вынуждены были отдавать созданию своих произведений.

Произведения эти могут быть реакционны по форме, но всегда будут прогрессивны по сути. Так получается из-за того, что сублимация по Маркузе – это одновременно и реакционное, и прогрессивное явление. Реакционна она потому, что является фактически уходом от действительности. То есть это в некотором роде форма эскапизма. Прогрессивна де она потому, что является одновременно с этим и выходом за рамки общественных условностей.

Так по мнению Маркузе обстоят дела в традиционном обществе. Но в обществе позднего капитализма (в обществе потребления) всё происходит несколько иначе.

Традиционное общество даёт человеку очень мало возможностей для реализации.

В Российской империи талантливый молодой человек из низов мог рассчитывать в лучшем случае на место гимназического учителя или инженера-путейца где-нибудь в далёкой провинции. Стать министром или губернатором он не мог.

Отчасти это, конечно, было плохо. Отчасти, наоборот, хорошо.

Талантливые молодые люди понимали, что бюрократической карьеры им не сделать, а потому смело шли в науку (как Циолковский), в литературу (как Гаршин), в революцию (как Нечаев).

Впрочем, для нас в настоящее время не то, куда именно они шли. Гораздо важнее другое. Для того, чтобы самореализоваться, – эти люди должны были отвергнуть окружавшее их общество, выйти за его рамки. Только тогда они могли состояться в личностном плане.

Если бы они подчинились логике существовавшего тогда общества, – они бы духовно погибли. Потому что логика гласила: не думай ни о чём, только о карьере, про науку, искусство и социализм – забудь. И если бы эти люди пошли тогда на поводу у общества, – не было бы у нас ни великой русской литературы, ни Октябрьской революции, ни покорения космоса.

Ещё раз: если бедняк хотел реализовать себя в традиционном обществе, он должен был это общество отвергнуть.

Совсем другое дело – общество потребления. Оно предоставляет человеку широкое пространство для самореализации. Даже если ты родился в не очень богатой семье, здесь ты можешь стать хоть кем. Ты можешь стать известным писателем (таким как Стивен Кинг или Джоан Роулинг). Можешь сделаться профессиональным спортсменом мирового уровня (как Дэвид Бекхэм или Криштиану Роналду). Возможно, ты станешь даже президентом (как Билл Клинтон или Барак Обама).

Главное – для того, чтобы воспользоваться всеми этими возможностями, ты должен принять логику окружающего тебя общества. Если ты хочешь реализовать себя, ты должен подчиниться общественному мнению. Тогда (если ты и вправду талантлив) ты действительно многого добьёшься.

И в этом заключается главная ложь общества потребления. Ложь эта состоит в следующем. Поскольку само это общество репрессивно, реакционно и тоталитарно, – реализовать себя в его рамках невозможно.

Подлинная самореализация всегда связана с общественно значимым делом. Если ты стал великим хирургом и спас много жизней, – ты самореализовался. Если ты написал выдающуюся книгу, которая ещё много веков будет вдохновлять людей и толкать на подвиги, – ты самореализовался.

А если ты обобрал кучу людей и стал олигархом, – ты не реализовал себя. Напротив, ты зарыл свой талант в землю. Зря прожил жизнь. От тебя ничего, кроме вреда, человечество не получило. И кому ты нужен такой?

Потребительское общество предоставляет своим членам довольно большую свободу в обмен на их лояльность.

Возьмём то же писательское ремесло. Человек пишет книгу. Несёт в издательство. Там его хвалят, предлагают ему контракт. Он соглашается, подписывает.

Выходит его первая книга. Её раскупают. Он пишет вторую. Приносит издателю. Тот смотрит и говорит: то вычеркнуть, это вычеркнуть, а затем печатать.

Выходит вторая книга.

Тогда издатель говорит автору: хватит уже писать про людей! Напиши-ка лучше про драконов, про принцесс эльфийских! И человек пишет. Одну книгу, потом вторую… Вот и пропал писатель.

Именно так погиб Стивен Кинг. Именно так погиб Пелевин.

Потребительское общество засасывает в себя всё, что только попадается ему на глаза. Засасывает, пережёвывает как следует, переваривает, а затем исторгает.

Большая литература, настоящая, подлинная, не может существовать в рамках потребительского общества. Она может развиваться вне его пределов. И то необходимо следить, чтобы общество её не засосало. Оно ведь такое, – твоего мнения не спрашивает.

Идём дальше. В потребительском обществе неизбежно расцветает то, что Маркузе назвал десублимированной сексуальностью.

Тут нужно пояснить. У нас очень многие думают, что Маркузе отождествлял сексуальность с творческим началом в человека. А следовательно, одобрял её как таковую.

Это совсем не так. Его мысль была куда глубже.

В человеке есть творческое начало (Эрос). В своём чистом виде оно непременно будет иметь и сексуальное выражение. Но в условиях репрессивного общества, когда человек вынужден подавлять свою сексуальность и потому прибегает к сублимации, – творческое начало может иметь подчёркнуто асексуальное выражение.

Прекрасным примером такого целомудренного выражения сублимированной сексуальности является классическая русская литература.

Но сексуальность далеко не всегда бывает связана с Эросом.

В любом репрессивном обществе неизбежно появляется и тёмная, некрофильская (по Фромму) сексуальность. Такая сексуальность есть проявление Танатоса.

Разница между этими двумя вилами сексуальности очевидна. Любой здравомыслящий человек сразу же заметит её.

Когда юноша и девушка по обоюдному согласию проводят вместе ночь – это светлая, животворящая сексуальность. Когда маньяк насилует, а затем убивает девушку – это сексуальность тёмная, танатическая.

Такая тёмная сексуальность существует во всех странах мира начиная со времён появления классового общества. Но только в обществе потребления она расцветает пышным цветом и приобретает невиданный доселе размах.

Разумеется, не всегда танатическая сексуальность приобретает такие дикие формы, как изнасилование. Она может носить и более мягкий характер. Однако же такая сексуальность всегда будет глубоко деструктивный характер. Она может облекаться в более или менее агрессивные мачистские формы, в садомазохистские и другие сексуальные извращения.

Маркузе считал, что распространения танатической сексуальности в современном обществе – это явление по своей сути глубоко деструктивное, реакционное и враждебное для левых.

И разумеется, разгул десублимированной сексуальности ничего общего не имеет с задачами сексуальной революции. Напротив, он враждебен ей и противостоит ей так же, как фашизм противостоит социализму.

Лифшиц всего этого не понимал. Описанный выше разгул он принял за сексуальную революцию.

Можно было бы ещё много всего сказать про Лифшица. Можно было бы упрекнуть его в том, что он совершенно не понял революционного смысла работ Фридриха Ницше. Или в том, что не заметил очевидно модернистских приёмов у русских реалистов девятнадцатого века (хотя бы у того же Гаршина). Мы могли бы поставить ему в упрёк то, что он в своих письмах Арсланову яростно защищал Шахназарова и прочих подобных ему бюрократов от науки – будущих предателей советской Родины [6].

Всё это можно было бы сделать.

Вот только зачем?

Думающим читателям и без того всё будет понятно.

Разумеется, всё это не значит, что Лифшица не надо читать. Напротив, читать его очень даже надо. В том числе и молодым леворадикалам. При всей своей ограниченности о некоторых вещах он пишет весьма толково.

Библиография.

См., к примеру: Как читать Михаила Лифшица? // Алексей Лагурев // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_3734.html (дата обращения: 25.08.2020.). «Почему я не модернист?» Михаила Лифшица // Илья Смирнов // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_2501.html (дата обращения: 25.08.2020.). Мих. Лифшиц и абстрактный марксизм (полемика по поводу рецензии Д. Потоцкого) // Алексей Лагурев // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_3587.html (дата обращения: 25.08.2020.). Марксизм, который не надоел // Дан Потоцкий // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_3562.html (дата обращения: 25.08.2020.). Дитя модернизма // А. Б. // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_3738.html (дата обращения: 25.08.2020.). См. также В. Г. Арсланов Михаил Александрович Лифшиц. М.: Российская политическая энциклопедия, 2010.

Мих. Лифшиц. Дневник Мариэтты Шагинян. Новый мир. 1954. № 2. С. 206-231. // Гутов.ру URL: http://www.gutov.ru/lifshitz/texts/dnevnikm.htm (дата обращения: 25.08.2020.).

Непонимание и откровенная ненависть не мешали, однако, Лифшицу воровать у Маркузе ценные идеи. Так, лифшицианская концепция «человека-саламандры» – не что иное как переделанная и ухудшенная маркузианская идея «одномерного человека». См. Мих. Лифшиц. Карл Маркс и современная культура // Гутов.ру URL: http://www.gutov.ru/lifshitz/texts/kmarxiskult.htm (дата обращения: 25.08.2020.).

М. А. Лифшиц Что такое классика? М.: Искусство, 2004.

М. А. Лифшиц, Л. Рейнгардт Незаменимая традиция. М.: Искусство, 1974.

М. А. Лифшиц Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959-1983. М.: Grundrisse, 2011.

«Прямое действие»: краткая история канадской городской панк-герильи.

Канадская городская герилья не так известна, как немецкая или итальянская.

Однако её история тоже полна разными героическими эпизодами. Один из этих эпизодов мы сегодня и осветим.

«Прямое действие» – так называлась известнейшая канадская городская герилья. Это организация была воистину особенной.

Это была не просто герилья. Даже не просто городская герилья. Это была самая настоящая городская панк-герилья.

Инструкция не только потому, что многие её члены были панками. Просто это была организация совершенно панковская по своему духу.

Признаем сразу, «Прямое действие» – не самая успешная из городских герилий восьмидесятых. Не самая большая, не самая продвинутая, не самая последовательная. Но она была определённо самой декадентской, самой контркультурной, самой панковский герильей того времени.

Это кажется очевидным, но доказать это непросто.

Для того, чтобы в этом убедиться, – нужно погрузиться в историю.

Итак, начнём!

Энн Хэнсен родилась в рабочей семье. Её предки были эмигрантами. Когда-то давно они приехали в Канаду из Дании.

Девочка росла любознательной и активной.

Энн хорошо училась в школе. Все предметы давались ей одинаково легко, но больше других она любила биологию и математику. Школу Хэнсен окончила с золотой медалью.

В то же время юная особа всегда была склонна к авантюрному поведению. Свободное время она проводила в чисто мальчишеских кампаниях. Ей нравилось делать рогатки, собирать самопалы и небольшие бомбочки. Она вообще проводила много времени в гараже перед верстаком. Предметом особой страсти были для неё велосипеды. Она любила кататься на них по диким местам, чинить их и всячески совершенствовать. Она обожала ходить в походы по лесистой местности. Долгое время Хэнсен занималась пешим туризмом и спортивным ориентированием в школьных секциях.

С самого детства Энн отличала искренняя любовь к природе. Она могла подолгу копаться в огороде или рассматривать бегавших по стволу дерева муравьёв.

Что ещё выделяло Хэнсен от многих своих сверстников, так это обострённое чувство справедливости. Она часто помогала соседским старушкам: выпалывала их огороды, убиралась в домах, выгуливала собак. Такую тимуровскую деятельность Хэнсен практиковала с восьми лет.

Начиная с двенадцати лет Энн сменила целый ряд волонтёрских организаций. Лишь в шестнадцать она окончательно разочаровалась в подобной деятельности.

После школы девушка поступает в недавно открывшийся Университет Уотерлоу.

Идёт молодёжная революция.

В университете Хэнсен проникается марксизмом и вскоре присоединяется к подпольному «Фронту за освобождение Квебека».

Она активно руководит революционной работой. Ей поручают важные и ответственные задания. Молодую революционерку ценит руководство и уважают товарищи.

После окончания университета Хэнсен по заданию партийного начальства едет в Германию, – перенимать ценный опыт у тамошних подпольщиков.

Энн знакомится с немецкими автономными и анархистами, с подпольщиками из «Революционных ячеек» и «Движения 2 июня». Она выходит на боевиков из «Фракции Красной Армии» и шесть недель проводит на тренировочной базе RAF, обучаясь искусству городской герильи. Обучением Хэнсен руководит лично Бригитта Монхаупт.

В общей же сложности Энн прожила в Германии около полугода.

Покинув Федеративную Республику, Хэнсен едет во Францию. Там она знакомится с Жаном-Марком Руйяном и другими людьми из французского «Прямого действия».

Проведя ещё полгода на родине Мелье и Бабёфа, – Хэнсен уезжает обратно в Канаду.

«Фронт за освобождение Квебека» к этому времени приходит в упадок. Могущественная некогда организация теперь обескровлена репрессиями. Большая часть активистов покинуло ряды партии. Многие арестованы. Оставшиеся на свободе боевики ушли в глубочайшее подполье.

Большой проблемой стали сфабрикованные уголовные дела против левых активистов, политические судебные процессы и пытки.

Здесь Хэнсен впервые пригодился немецкий опыт.

И здесь, пожалуй, необходимо сделать небольшое, но важное отступление.

В Германии «Комитеты против пыток» начали образовываться ещё в середине шестидесятых. Из эволюция была довольно длительной и весьма интересной. Сначала это были небольшие, до известной степени маргинальные группы. Потом они начали разрастаться. Их активисты стали издавать собственные бюллетени и даже газеты.

Постепенно «Комитеты» превратились в площадки широкой общественной дискуссии, где встречались для обсуждения важнейших проблем представители всех прогрессивных сил, – от либерально настроенных священников-пацифистов до террористов из RAF.

«Комитеты» стали настоящими школами политических активистов.

Многие видные представители «Движения 2 июня», всё без исключения руководители «Революционных ячеек» и почти все лидеры «Фракции Красной Армии» второго и третьего поколений (в том числе такие известные, как Бригитта Монхаупт и Кристиан Клар) начинали свою деятельность именно как активисты антипыточных комитетов.

Теперь Энн активно переносила немецкий опыт в канадские реалии.

На почве борьбы с пытками Хэнсен сошлась с людьми из знаменитого «Анархического Чёрного Креста». Тогда же у неё наступило некоторое разочарование в ортодоксальном марксизме.

Собственно, кризис зрел давно. Уже в ходе своего германского вояжа Энн постепенно начала дрейфовать в сторону анархизма. Этому особенно способствовало длительное общение сначала с немецкими автономными и французскими анархистами, затем с активистами «Чёрного Креста».

В 1981 году Хэнсен создаёт свою собственную партизанскую организацию. Своё название она получила от французской герильи, возглавлявшейся Жаном-Марком Руйяном, – «Прямое действие».

Конечно, французская партизанская организация называлась «Action Directe», тогда как канадская – «Direct Action». Но это мелочь: в романских языках, как известно, прилагательное ставится обычно после существительного, тогда как в германских и славянских языках бывает наоборот. Так же, как вы понимаете, слово «прямой» (прямое) во французском пишется с литерой «e» на конце, а в английском – без этой литеры.

Поначалу в организации состояло только три человека: сама Хэнсен и два её старых товарища по «Фронту за освобождение Квебека» – Брент Тейлор и Даг Стюарт.

Первый был опытным подпольщиком и грамотным марксистом. Второй когда-то служил в канадском спецназе.

Чуть позже к этой тройке присоединилась Джули Бельмас.

Про неё надо сказать отдельно.

Это была очень панковская девушка.

Она родилась в типичном американском пригороде (даром, что это было в Канаде). Её родители были самыми простыми обывалами из среднего класса. Отец – инженер, мать – по образованию биолог, но вообще домохозяйка.

У Джули на роду было написано: колледж (или даже университет), а потом замуж за какого-нибудь хлыща из такого же среднего класса. Ну, и дальше уже собственный дом (в ипотеку), семья, дети, поездки в торговый центр или на озеро на уикэнд.

Но вся эта гадость не улыбалась. Девочка вовсе не хотела быть домохозяйкой.

«Я искала чего-то особого...» – скажет она впоследствии.

И она нашла. В четырнадцать лет девушка стала тусоваться с суровыми канадскими панками. В шестнадцать она бросила семью и переехала жить в сквот.

Родители, как ни странно, отнеслись к этому довольно спокойно.

«У меня была лишь одна цель – стать как можно более мерзкой!» – через много лет скажет об этом периоде своей жизни повзрослевшая Джули.

Она постоянно бухала. Её бывшие сожители вспоминали, что в ту пору она выпивала по две бутылки виски в день. Она появлялась в сквоте исключительно в компании бутылки. Девушка вечно была пьяная.

Она употребляла в немыслимых количествах любые наркотики, которые могла раздобыть.

Пару раз это едва не закончилось для неё летальным исходом. Сожителям Джули регулярно приходилось вызывать скорую для того, чтобы в очередной раз перебиравшую с дозой девушку отвезли в больницу.

Особенно Бельмас любила мешать виски с крэк-кокаином. Это, по её мнению, «давало убойный эффект».

Она спала со всеми подряд и никогда не пользовалась средствами предохранения. Пару раз Джули подхватывала нетяжёлый венерические болезни.

«Я не хотела лечиться. Я хотела болеть для того, чтобы и другие болели. Да, это доставляло мне неудобства. Всё чесалось, и я чувствовала себя ужасно, но я очень хотела, чтоб какой-нибудь ублюдок подцепил от меня триппер. Он т... меня, и я думала: „Вот так тебе и надо, урод! Сдохни, пидор!“.» – вспоминала об этом своём опыте Джули.