Текст книги "Намывание островов (СИ)"

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

3.

Наш герой проснулся в кровати, весь мокрый и холодный, потому, что окно было распахнуто, а одеяло спущено на пол. Геннадий встал, пошел умываться и понял, что он заболел: горло болит так, будто туда соли насыпали, хочется пить, точно таскал тяжести весь день, нос распух и истек от болезни, а ноги ватные, но не в политическом смысле, а в медицинском. Клерк не пошел в этот день на работу, а остался дома. Весь день он слышал странный странный скрежет по темным углам, но не желал подняться с кровати, а едва он уснул, как услышал сквозь пелену дремы: «Кто ты такой? Тебе тридцать лет, а ты уже старая развалина с циррозом печени и раком легких! Ты еще был подростком, когда начал пить всякую бурду. Ты не образумился, не перестал, не поумнел. Если ты сегодня же не бросишь пить, то, как любой горький пьяница, закончишь жизнь под забором, понял? Твой сын уже тоже пьет, а ему еще нет и четырнадцати! Ты не человек, ты урод и ничтожество. Ты только ныл всю жизнь, ничего не делая. На работу тебя устроил отец, в институт ты попал за взятку, деньги на которую ты одолжил у друга, что погиб через год в автокатастрофе. Жену ты нашел через друзей. Измени свою жизнь, иначе я сам это сделаю!». Клерк проснулся, но, подумав, что все это дурное наваждение, пошел на кухню за бутылочкой рома. Однако тут он и понял, что из дома пропал в непонятном направлении весь алкоголь, которым были завалены все шкафы.  Геннадий пытался позвонить жене по телефону, дабы заказать ей алкоголь, но телефон не отвечал. Когда же жена вернулась, то клерк наврал ей, что хочет бросить пить. Два дня все было в полном порядке, пока наш герой снова не вышел на работу, а на обратном пути с нее купил бутылку коньяка, которую и выпил в подъезде. Ночь после этого и стала настоящим началом кошмара... Наш герой лег под одеяло, закрыл глаза, но, вспомнив о туалете, открыл опять их, увидев перед собой ту самую фигуру, что и тогда. Он вскочил и рванул в коридор, стал зажигать кругом свет, но не зажигался. Тогда клерк попытался вырваться в холодный подъезд, но не смог открыть дверь, ибо замок заклинило. Тогда наш герой вырвался в гостиную, где хотел прыгнуть с высоты вниз, но тут он заслышал шаги того чудища, которое спокойно и очень медленно ходило за ним по пятам, наблюдая за его попытками спасти себе жизнь.  В свете, что озарял гостиную, появилось оно и теперь Гене стало ясно, что это обычный ежик, просто ростом до потолка, который стоит на задних лапках, одетых в хромовые сапоги, а на его голове надета традиционная немецкая каска времен Первой Мировой войны. Еж встал рядом с нашим героем и сказал: «Гена, ну зачем ты меня обижаешь? Я же говорил, что надо бросать пить. Еще раз такое если повториться, то ты, дружище, знай, что я могу тебя ведь и забрать в свое царство навеки. Goodbye, main important Bro, with big red nose and rotten mind.». На следующее утро пропали все продукты из дома. Дальше начался самый настоящий ад, который сопровождался пением, музыкой и танцами. Каждую ночь ежик приводил своих друзей, вместе с которыми они маршировали под самые бравурные марши мира, еще и распевая эти марши в три горла каждый, притом далеко не только немецкие 20-го века, но и вообще всех народов и эпох. Еще ежи могли стать рядом с кроватью и начать отплясывать гопак, распевая песню «Потолок ледяной, дверь скрипучая...». Ежи брали из дома все вещи, что им хотелось, постепенно унеся все, что можно, а еще они не давали ему есть, отнимая обед и выкидывая его. Ежи-музыканты начали приходить к клерку на работу, мешая ему своей музыкой. Слышал и видел их только лишь он, посему ему приходилось это терпеть по возможности, пока из-за недосыпа и недоедания он не уволился с работы. Он чувствовал себя так, будто он один знает об истинном устройстве мира, но все вокруг идиоты, которые не могут его понять, что еще более давило на него. У Геннадия постепенно и очень быстро развилась депрессия, ибо он переживал о своем собственном существовании, задаваясь вопросом о том, существует ли он сам. Жена втихомолку съехала к маме с ребенком, а он остался в абсолютно пустой и мокрой квартире, где ежи ободрали все обои и сняли унитаз, затопив весь дом, что вызывало негодование соседей. Температура опустилась до нуля градусов, а платить за отопление было нечем, ибо не было работы, а квартира была еще и в ипотеку, посему теперь банк требовал вернуть им жилплощадь. Клерк стал воровать, а на деньги покупать алкоголь и еду, совсем превратившись в горького пьяницу, даже уверовав в прогноз ежей о его судьбе. Весь алкоголь он старался выпить сразу, пока не пришли и не отняли ежи, дабы хоть чуть успокоить спиртом свои расшатанные нервы. В один из дней зрение его стало черно-белым, притом совершенно внезапно. Все, что он видел постепенно искажалось: идет человек по улице, а для зрения нашего героя это не человек, а дикий зверь, что убил кучу других диких зверей и теперь крадется в свое логово. Кругом нашего героя окружали бесы и демоны, они бегали вокруг него и хватались за плащ, пытаясь его украсть. Они не давали уснуть, постоянно щекоча Геннадия, они смеялись над ним и больно царапались, что уже и стало последней каплей его терпения. Гена рыдал от своего полного бессилия, ибо понял, что ни поймать, ни ударить черта он не может, он рыдал, а черти крутились вокруг и смеялись.

4.

Вот, наконец, наш герой проснулся в очередной раз с похмелья, решив уже повесится вот прямо сейчас, не мешкая и не выжидая, когда снова прийдут ежи. Тут он увидел хромовые сапоги и застонал. Однако еж не стал петь или танцевать, а вместо этого он дал ему ключи от машины и велел переодеться в тот костюм, что он дал ему. Когда Гена был одет как лесник, то еж приказал идти вниз и действовать так, как он посчитает нужным. Внизу Геннадий увидел огромный джип, полностью готовый к путешествию куда-то очень далеко. На заднем сидении лежал ящик серебра. Ключи, как и следовало полагать, подошли к джипу и наш герой поехал на нем, сам не зная куда. Он ехал и день и ночь, не имея понятия, куда он добирается. Населенные пункты попадались все реже и реже, становясь все меньше и худе, а потом и совсем пропали. Природа вокруг менялась: замерзла всякая грязь и все водоемы покрылись льдом, облака ушли и небо стало синее-синее, а в воздухе неимоверная влажность сменилась на крайнюю сухость, которая сопровождалась выпадом первого снега и первыми холодами. Вставало яркое алое солнце, которое освещало бескрайнее поле, небо было голубым, а температура была в районе минус пяти градусов. Куда бы вы не посмотрели в такой момент в таком месте, видно было, что кругом есть только бесконечные сухие луга с мерзлой землей, что уходили за горизонт во все стороны. Солнце светило, а клерк ехал ему навстречу, рядом лежала небольшая березовая роща, где, как и во всех лесах, деревья были похожи на какие-то палки, поскольку они были холодные, голые и, казалось, сухие и мертвые. Сквозь рощу, да и, как я уже говорил, все окрестные леса, было все отлично видно. Тут солнце начало затмеваться, ибо впереди выросли огромные махины гор, что внизу были покрыты прозрачными и голыми лиственными лесами, но чем далее вверх и вглубь гор он ехал, тем больше там было хвои, которая, в итоге, была везде на столько, на сколько было видно. Горы он не знал, какие, но ехать он не прекращал, полагая, что это все Урал, естественно, ошибаясь. Здесь, на одной единственной грунтовой дороге, если это можно было так назвать, что вела через эти самые горы, он часто видел волков и медведей, которые его совсем не пугали, ибо он знал, что скоро его путь должен кончится, ибо топливо, которого он накупил в одной деревне, оставалось немного. Теперь назад повернуть нельзя, ибо там тебя ждут многие километры пути по горам, лугам и лесам, без всяких поселений, без всякой надежды. В горах было очень красиво, красиво так, что он едва мог поверить, что это он это все видит, а не кто-то другой. Он поднимался на самые высокие вершины для того, чтобы увидеть, как восходит Солнце над горами и посмотреть куда ведет горная дорога, по которой он ехал, не встречая никого на ней, кроме диких зверей. Он видел горы, вершины которых были покрыты кристально чистым снегом, что отражал лучи солнечного света, заставляя их светится, будто яркие факелы. Ниже располагались небольшие луга, а далее лежал густой, прочти черный, хвойный лес, что уходил в глубину не менее густого тумана, белого, будто молоко или милованная бумага. Холодно было ужасно, но только в таком холоде и сухости небо может быть таким прозрачным и ярким, имея настоящий синий, а не голубой цвет. Солнечный свет рассеивает туман, пробивает его пелену, делая все светлым настолько, насколько это возможно. Кажется, будто все вокруг покрыто тончайшей золотой фольгой, настолько все имеет насыщенный желтый цвет от первых солнечных лучей. Температура опустилась до десяти нижу нуля, но снега никак не выпадало, мир тут так и был холодным, прозрачным и очень сухим. Вот, наконец, наш герой приехал в какую-то деревню.

5.

В той деревне, в богатом доме, жил самый великий философ в мире, которому был известен секрет счастья всего человечества, а также многие другие вещи. Геннадий стал учеником того самого философа и выучился у него всей мировой мудрости за многие годы. Когда он узнал секрет счастья всего человечества, то он вернулся обратно домой, дабы проповедовать открытую истину всем людям. Геннадий встал на центре городской площади и начал говорит: «Граждане! Я многие годы учился у величайшего философа в истории, дабы теперь рассказать вам, товарищи, о том, как обрести бесконечное счастье. Его секрет состоит в том, что...».

– Да он сумасшедший! Хватайте его! – крикнула какая-то тучная дама, что сжимала бутылку пива в руках, которой и запустила в Геннадия.

– Чему вы учите молодежь? – завопила еще более тучная дама с гнилыми зубами, на голове которой был платок. – Сектанты! В Христа-Господа не веруете! Хватайте их!

– Я журналист газеты «Филистер»! Я напишу статю туда, под названием «Сумасшедшие сектанты устроили теракт.». – завопил журналист, делая фото Геннадия.

Прибежала полиция и арестовала бывшего клерка, после чего он был отправлен в камеру, где его долго мучили и пытали, потом допрашивали и снова пытали. Спать давали часа два в сутки, не более. После сна давали поесть и попить воды, а потом допрос с пыткой возобновлялся. Следователь кричал: «Зачем ты это все говорил? Ты хотел создать секту? Ты призывал к свержению властей? Ты экстремист? Может быть, ты наркоторговец или наркоман? Зачем ты говорил, же? Отвечай!». Геннадий, сквозь слезы, чуть не задыхаясь от волнения, валясь на пол от усталости и голода, хриплым от жажды голосом стонал: «Я хотел помочь людям!». Через время его отпустили, но у выхода из отделения полиции его ждали трое крепких ребят, которые избили его до полусмерти, после чего они отвезли его в некое заброшенное старое здание на самой окраине города, где и заперли его в подвале, а дверь заварили, дабы выход стал совсем невозможным. Геннадий знал, что он никогда не сможет покинуть это темное помещение, заваленное грудами битого кирпича, но он нисколько этому не сопротивлялся, ибо он был настоящим философом, который не боялся неизбежного, гордо встречая его лицом к лицу. С каждой минутой он все больше хотел пить, а в воздухе подвала углекислого газа становилось все больше, отчего Гене стало сначала тяжело поднять руку, потом стало тяжело открыть глаза, потом уже едва можно было удержаться от потери сознания. Гена весь вспотел от жары, он уже не дышал, а глотал воздух ртом, но и это не помогало. Он очень устал, голова кружилась от недостатка кислорода, конечности налились свинцом, а мысли становились все мутнее и мутнее, а потом Гена уснул и даже еще видел некие сумбурные картины в голове какое-то время, а потом и эти картины исчезли, оставив после себя лишь полнейшую темноту.

6.

На следующий день, едва были пойманы те самые ребята, коих немедленно отправили к тому же самому следователю, с которым и общался Геннадий, дверь подвала открыли и нашли нашего героя холодным и неподвижным. А еж в это самое время уже знал, к кому он прийдет сегодня в гости...

Великий Адмиралъ.

Эта работа написана под огромным влиянием моего любимого Габриэля Маркеса, а точнее его романа «Осень Патриарха». Мне было жаль, что даже к великим диктаторам должна прийти старость, да и вообще Маркес на меня нагоняет меланхолию, потом, однако, я все же решил творчески переработать идеи американца в изображении абсолютной власти... Ну, и получил вот этот рассказ.

0.

Эта работа представляет из себя памфлет-фантазию на тему «Что было-бы, если бы в Гражданской войне в России победили белогвардейцы?». В данном труде я решил ответить всем почитателям Колчака и Ko.

1.

В Москве стояло пасмурное утро, какое обыкновенно бывает в начале ноября или конце октября. Наш герой, еще очень молодой министр финансов Величайшей из Величайших Империй Российской (ВВИР), сидя в своем кабинете, склонился над новым финансовым отчетом и протянул: «Ууу... Ненавижу!!!». Он откинулся на спинку роскошного стула, обитого красным бархатом, посмотрел в окно: там ничего интересного не было; угрюмые люди шли в калошах по какой-то жиже. Наш герой глянул на календарь, там было 30 октября. Вот, что творилось в его голове: «Седьмого ноября у нас праздник, годовщина воцарения Колчака, надо заменить всю плитку на Красной площади. Напрасно мы брусчатку ему на дачу вывезли. Надо сделать теплую погоду, разогнать тучи, подготовить парад и салют. Надо накрыть стол на всю Москву. Сейчас отдохну и пойду работать.». Министр оглядел свой кабинет. Он был небогат: стол у окна, хоть и дубовый, лакированный, стул, мягкий, шкаф с книгами, а над столом портрет Колчака. Министр поехал в Кремль, где его уже ожидал Колчак. Дорога была долгая, ибо большая часть дорог в Москве теперь была грунтовой, что по мнению Его Императорского Сиятельства и Верховного Правителя России (ЕИСВПР), господина Колчака «было очень экологично и необычно для иностранцев». Слава богам, что центральные улицы не стали делать грунтовыми. Хотя грязь не очень-то раздражала министра, ибо кроме него на дороге была одна скорая помощь. Колчак запретил частные автомобили в Москве, оставив только служебные, дабы спасти экологию города. Лимузин «Родина» с министром на борту въехал на Красную площадь, где на самой ее середине высилась статуя Колчака из чистого золота, что двадцать метров высотой, а у ее постамента стоял почетный караул, которому было, вероятно, холодно в летней форме при температуре в пять градусов ниже нуля. Этот караул всегда стоял в летней форме, даже в самые лютые морозы. Внутри Кремля все было перестроено, как и сам Кремль, ибо тут нужна было взлетная полоса для самолета Колчака, посему снесли колокольню Ивана Великого. Спасскую башню Кремля перестроили так, что она имела форму головы Колчака, а стены сделали белыми, ибо как сказал Колчак: «Белый цвет мне китель напоминает.». В своем роскошном кабинете уже ждал Колчак. Он начал сидел за столом и писал роман, но едва вошел министр, как он  начал разговор.

– Как там моя вилла? – спросил Колчак каким-то тягучим тоном, никак не отрываясь от писанины.

– Мы уже почти все провели: к зиме будет готово. – ответил министр, растягиваясь в искусственной улыбке до ушей.

Роскошную виллу, что располагалась посреди плато Путорана, куда вела специальная сверхскоростная железная дорога от самого Туруханска. На той вилле было все обустроено по последнему слову техники, а главное было то, что там были огромные окна от пола до потолка, что позволяли наблюдать всю красоту сибирской природы. Все там было экологически чистым, потому, что диктатор всегда учил: «Люди не стоят столько, сколько звери. Природа она вообще совершенна: я всякий раз поражаюсь гармоничности вполне обычного природного леса, когда гуляю там и ужасаюсь тому хаосу и отсутствию гармонии, что царил раньше в Думе, которую я за это и расстрелял. Люди они порочные и гадкие, а еще тупые. Звери лучше, чем они. Я же не человек, я живой бог!». Колчак любил гулять по лесам, которые его восхищали, посему по его приказу всю Украину засадили лесами, а всех, кто не хотел, чтоб на месте полей был лес, повесили и так Колчак заставил целое воеводство виселицами, на каждой из которых висело по два десятка врагов леса, а значит и самого Колчака.

2.

Вообще, у Колчака частенько случались странные замашки, вроде той, о которой нашему министру рассказывал его покойный дед, видевший все это в своем далеком детстве. В давние времена Колчак был адмирал, по крайней мере так гласила официальная пропаганда, заявлявшая к тому же, что именно Колчак в полном одиночестве справился со всем флотом большевиков на одном единственном катере, хотя против него были тысячи лучших в мире судов. Словом, он был адмирал. Однажды он сказал: «Я хочу каждый день смотреть на море, на закате и на рассвете.». Один министр предложил перенести столицу к морю, но был за это повешен на столбе. Колчак сказал: «Мне не нужна столица у моря, мне нужно море в столице.». Тогда и начались строительные работы по созданию настоящего моря рядом с Москвой. Сначала прокопали многочисленные каналы от морей к рекам, затем начали соединять крупнейшие реки страны и углублять их. Волгу расширили и углубили в 5 раз, а Оку в 7 раз. Тысячи инженеров, географов, экологов и прочих образованных людей только и думали, как бы им залить половину европейской части России водой? На этой гигантской стройке умирали миллионы несчастных, что угонялись сюда со всей России. Они молили о смерти от пули в лоб, но смерть настигала их в лужах грязи, в обвалах и оползнях, в глубоких шахтах, во время прорыва временных плотин и мостов. Кругом строились бесчисленные каналы, длина которых превосходила длину любых других, водохранилища, многие из которых превышали по размеру такие водоемы как Ладога, Онега, Байкал или даже Белое море. Сибирские реки повернули на юг, к Каспию. Гигантские пространства низменностей заливали водой, но, перед тем, как на месте хвойного леса возникнет море, лес сжигали дотла, дабы море не загрязнялось им. Целые города взрывали и дробили до щебня, который вывозился для складывания дамб и искусственных остовов. Миллионы людей переселялись, а на место из бывшей родины приходила вода. Для того, чтобы залить Россию поднимали даже подземные воды на поверхность, ибо рек и морей было мало. Появлялись бесчисленные острова, параметры которых колебались от размера дачного участка обычного гражданина в шесть соток, до размера небольшой губернии. Между островами ходили паромы, а еще строились бесчисленные дамбы, что бывали и длинные и узкие, и толстые и короткие, и средние, и вообще самые разные. С высоты птичьего полета это была красота неимоверная, по крайней мере, таким все это казалось нашему министру финансов в детстве, да так же было и теперь. Поэтому он и любил летать на небольших винтовых самолетах, ибо они летели низко и неспешно, что давало ему возможность глазеть на то, что было внизу. Внизу тянулось то самое искусственное море, что в ясную погоду выглядело так, будто смешалась зеленая и синяя краски. Берега были изрезанны всеми возможными способами, они распадались на десятки и сотни, если не тысячи, плесов, мысов, отмелей, бухт, заливов, полуостровов, а рядом с берегом плавали десятки и сотни островов самой различной формы, что имели свои мысы, бухты, плесы и все то, что имел и континент, все же попытки разобраться в этом причудливом узоре, отделить острова от континента, уловить береговую линию, были тщетны. Как красиво иногда выглядели острова, они, будто кочки на болоте, возвышались над водой, обнажая свои девственные пляжи, песчаные отмели, косы и плесы. Нередко министр финансов любил прилететь на небольшом водном самолете на какой-нибудь отдаленный остров на выходные летом. Там он купался, отдыхал, рыбачил и охотился на диких зверей. Про фауну следует сказать отдельно. Из-за того, что огромные районы были залиты водой, многие виды животных вымерли, что взбесило Колчака, приказавшего выводить новые виды животных для островов и континента. Лучшие ученые умы мира думали над тем, как бы адаптировать иноземных животных к жизни на островах нового Колчаковского моря и вывести для этой же цели новые виды. Вскоре острова заселили многие новые формы невиданных ранее тут зверей, которых разводил товарищ Лысенко для нужд народного хозяйства и для увеселения Колчака. Но была еще одна беда: огромное количество пресной воды выбрасывалось в Колчаковское море, что мешало там жить морской рыбе, но, поскольку оно смыкалось с Каспием, Белым, Черным и Балтийским морем, то в нем было слишком много соли для пресноводной рыбы. Концентрацию соли стали повышать путем сброса соли, что привозили из самых различных мест вагонами и баржами. Выводились и завозились новые виды рыб, что теперь обитали в этом новом море. На месте Капотни раскинулся Московский морской порт, что был теперь самый большой в мире. Дворец Колчака располагался недалеко от Москвы на самом берегу моря, так, чтоб адмирал мог наблюдать рассветы и закаты со своей огромной террасы с ониксовыми колоннами и перилами из палладия. Помимо пляжа, там была и набережная, выложенная той самой брусчаткой, что сняли с Красной площади. Набережная была небольшой, посему брусчатки хватило еще на парк, сад, террасу, причал и парадный въезд. Летними днями Колчак сидел в кресле на своей террасе и наблюдал за тем, как проплывают по его собственному морю корабли. Море было синее-синее, такой синевы, наверное, не было нигде: море сливалось с небесами.

3.

Наш министр уехал от Колчака с чувством выполненного долга, ибо он уже обо всем договорился. Проезжая обратно домой, он посмотрел на прямые, будто палки, улицы Москвы. Министр вспомнил, как во времена его прапрадеда Колчак пошел прогуляться по Москве и заблудился. Когда он таки нашел путь к Кремлю, то он решил, что надо перестроить весь город в принципе. Он велел снести вообще все, включая все церкви и старые здания и велел выселить из Москвы всех жителей, а кто не хотел выселятся, того он расстреливал на месте. Он застроил Москву высоченными зданиями и проложил прямые, будто ракеты, улицы, ширина которых должна была, как минимум, вдвое превышать высоту зданий, стоящих на них. У Колчака было много врагов и он не стеснялся сними расправляться. Однажды он напал на Польшу и велел срубить все леса в Карпатах, дабы построить из них плоты, которые он загрузил штабелями убитых поляков и пустил те плоты по Висле к Балтийскому морю. В его дворце был огромный зал, сделанный из костяного фарфора, где использовалась человеческая кость. Всех, кого даже подозревали в нелюбви к Колчаку, расстреливали со всеми родственниками, а их имена стирались из всех источников, хозяйство же отправлялось в казну. Раньше Колчака поддерживали банкиры и промышленники, но им надоело, что он из постоянно третирует налогами на свои проекты, посему они решили устроить переворот, но поплатились. Их детей хирурги Колчака обратили в ужасных уродов, которых потом еще много лет подряд мучили и держали в согнутом положении в железных клетках для показа публике их в Кунсткамере. Самих же магнатов связали до полной неподвижности и в стоячем положении замуровали в стене так, чтоб они могли дышать. Они долго мучились от тесных веревок, боли в ногах, вызванной стоячим положением и духоты с жарой и жаждой, пока не умерли в страшных муках в темном подземелье. Все их заводы были отняты, а потом вообще все имущество всех капиталистов, даже самых мелких, было изъято в казну, а их самих  собирали в концлагеря, заставляя строить море для Колчака. Во всех учебниках истории писалось, что до Колчака все жители России не умели ни читать, ни писать, ни говорить, а жили они в накрытых ветками земляных ямах. Несколько литературных институтов, где трудились тысячи талантливых поэтов, писателей и документалистов, целыми днями переписывали всю прозу, написанную до Колчака. Колчак появился в «Войне и мире», в «Братьях Карамазовых», в «Повести временных лет» и даже в Библии. Было принято новое летоисчисление от рождения Колчака, но никто, даже он сам, из-за своей древности, не помнил, когда же он родился. Французы говорили, что ему уже двести лет, американцы утверждали, что никак не более ста, поляки говорили, что Колчаку тысячи лет, но наиболее распространенным было мнение о том, что Колчак древнее, нежели вся Вселенная, что он был вообще всегда. Так думали все жители России. Никто не знал, было ли время, когда бы не было еще Колчака. Все знали, что он победил большевиков в одиночку, что он сражался против Наполеона и Гитлера на дуэлях и полях сражений, но никто не знал, когда же он родился. Однажды в Сибирских лесах нашли самого старого человека в мире, которому было 169 лет от рождения, но когда его спросили, помнит ли он время, когда не было еще Колчака, то он ответил: «В далеком детстве мой дед говорил, кажется, что прапрадед его прапрадеда воевал с армией Колчака против большевиков и видел самого Верховного правителя однажды на параде. Он сфотографировал его, а фото передавалось в нашей семье многие поколения.». Этот старик достал старое и потертое фото, где был изображен Колчак на том самом параде. Когда сравнили это фото с фото сегодняшнего Колчака, то все удивились – он никак не изменился за все это время. Во всей стране давно уже не было оппозиции, ибо всех оппозиционеров расстреливали по поводу и без. Вообще, вешать и расстреливать тут очень любили. Вешали по поводу праздника и траура, на пост и на масленицу, на Новый год и День победы, на День рождения Колчака и на день его прихода к власти, словом вешали постоянно. Не вешали только в выходные, ибо палачи отдыхали. Люди привыкли к постоянным казням и даже уже их не пугались. Детям с самого детства говорили: «Не бойся взойти на эшафот, все равно от судьбы не уйдешь.». Зато в стране никто уже в котором поколении не слышал слов, вроде «тюрьма», «зона», «урка», «зек» и прочие мерзости людям были неизвестны. Зато тут хорошо знали, что значит «кирпичная стенка», «гильотина», «виселица» и тому подобные благородные слова. Колчак не только сильно ограничил всякие сношения с другими странами, исправил все книги и все документы, написанные до него, но и подчинил себе мозги своих граждан. Он запретил религию и семью, сказав: «Любовь к богу и семье, посещение церкви, слушание попов, время, проведенное с семьей, все это отвлекает людей от работы, саморазвития, делает их апатичными, тупыми и убогими. Вы посмотрите на всех этих „богобоязненных христиан с большими семьями“, это же дикари, варвары. А главное, все это заставляет любить что-то больше, чем меня!». Все церкви и мечети в стране были разрушены, все священники и мулы убиты, все книги их были сожжены. Всех, кто не желал отказываться от своей семьи и религии, казнили на крестах и ставили из вдоль дорог. Потом всех, кто сопротивлялся, стали кастрировать с помощью радия, как предлагал делать Колчаку Вернадский. Сначала хотели кастрировать вообще всех жителей страны, но потом передумали и стали кастрировать только чиновников, дабы не было желания оставить своим отпрыскам хоть что-то, посему всех имеющихся детей у чиновников отбирали и расстреливали. В школах был введен специальный предмет Родиноведение, а точнее, Колчаковедение. Даже был учрежден институт Родиноведения в Москве. Детей не воспитывали родители – их воспитывали чиновники в специальных интернатах, где их учили всем естественным и точным наукам, а также любви к Колчаку. Даже была создана государственная и обязательная религия для всех граждан – Колчакопоклонничество. Колчаку строились храмы и молельни, а каждое воскресенье проходили восхваляющие Колчака собрания в храмах. За отступничество от веры была установлена смерть через отрубание головы. Людей с самого детства старались занять чем угодно, но не романтикой. Везде строились клубы, лектории, театры, спортзалы, стадионы и прочие. Ученые придумали специальные лекарства для подавления животных инстинктов и стали класть его во все продукты, чтобы люди любили друг-друга лишь платонически. В стране развивали культуру и науку, ввели строжайшие сухой, антитабачный и наркотический законы, согласно которым все, кто продавал, покупал, производил, потреблял и перевозил, помогал другим во всем этом или даже знал, но не сказал в полицию – все они подлежат казни через закапывание заживо! Словом, все было отлично.

4.

Однажды наш министр финансов проснулся в больничной палате. Сначала он просто открыл глаза, оглядел комнату, не понимая, что с ним и почему так болит голова. Тут он понял, что он не дома, посему очень испугался. Сначала он подумал, что он что-то сделал не так, как надо и его теперь казнят. Он попытался встать с кровати, едва открыв глаза, но столь дикая боль пробежала по телу, что он упал на кровать и заорал. На его крик прибежал врач. Когда наш герой пришел в себе, то в палату вошел Колчак. Он сказал: «Я уже стар и немощен, а ты умен, силен и молод, посему теперь ты будешь Колчак. Мы сделали тебе небольшую пластическую операцию. Отдохни, скоро ты займешь мое место, но знай: ты не вечен, не ты первый, не и последний. Помни это и занимайся делом.». Колчак ушел и закрыл за собой дверь. Через неделю наш бывший министр финансов впервые вошел в кабинет Верховного правителя в Кремле не для отчета о работе перед начальством, а для приема отчета о работе. Бывшего министра финансов звали Владимир Мутин.

Школьник и война.

Вполне возможно, что если мне доведется стать одним из тех сочинителей, которых изучают в народных школах и высших училищах, то этот рассказ и будет первейшим примером моего творчества и единовременно предметом изучения для несчастных школьников. Быть может, что из этого рассказа литературоведы и критики выведут концепцию «нигматулинского героя», которую я сам прекрасно сознаю и планирую развивать в последующих книгах. Рассказ тут тоже, хотя и в меньшей степени, нежели «История клерка...», наполнен рассуждениями в духе Кафки, зато мои собственные наработки тут развиты более полно, да и по всем параметрам, от объема до смысла и стилистики, этот рассказ из всех рассказов, помещенных в данную книгу, наилучшим образом сочинен. Главный герой, разумеется, списан с моих многочисленных знакомых, но в первую очередь с моего одноклассника Дениса Кутузова, который воплощал все те же самые черты, хотя и в менее гипертрофированной форме.