Текст книги "Вечер в Муристане (СИ)"
Автор книги: Мара Будовская
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
О, психиатр, теперь я понимаю, почему пишу всю жизнь именно тебе. На самом деле, можно свихнуться. В неврологии Тель – Ашомера мама после инсульта, в реабилитационном центре Левинштейн – Натик после аварии, в Ассуте – Бумчик с циррозом.
А еще Катя, Талила, Тая.
Не даёт мне покоя, что Риночка осталась сиротой. Надо найти ее, подставить отцовское плечо. Подумать только – ей уже восемнадцать!
Хоронили Катерину на русском кладбище в кибуце Гиват Бренер, недалеко от Реховота. На похороны приехал один дядя Володя – мама Катьки свалилась с сердечным приступом. Сколько же страданий я принес своим фильмом? Психиатр, а, психиатр! Сможешь ли ты вылечить меня от чувства вины?
Гая все свободное время проводит в Левинштейне, у Натика. Кактус мой любовный немного сник под напором трагических событий. Очень надеюсь, что он засохнет без дела и умрет навсегда.
Мама, слава Богу, идет на поправку. Папа говорит, это потому что он начал ее лечить прямо сразу после кровоизлияния.
Абрам, напротив, нехорош. Он шутит и хорохорится, но пьет теперь только соки. Начал лечебные голодания. О фильме и проклятии, свалившемся на нас, он больше не говорит. Однажды лишь обмолвился, что волна гнева схлынула. Как он это понял – неизвестно.
Я же, в свою очередь, пытаюсь проанализировать природу всего, что случилось. (Ликуй, мой дорогой друг психиатр!).
Итак, создателей трое – Я, Булгаковед и Бумчик. Мы с Булгаковедом пока в порядке. Бумчик пострадал, но он был и в списке продавцов.
Продавцов пятеро: Я, Бумчик, мама, Натик и Катерина. Со мной, опять же, ничего пока не случилось. Бумчик болен, но жив. Мама и Натик… Тут есть загадка. Мама и Натик пострадали НАПОЛОВИНУ. У Натика отключилась НИЖНЯЯ половина, а у мамы – ЛЕВАЯ. Честно говоря, потерять нижнюю – лучше, чем верхнюю, а левую – лучше, чем правую. Если же делить наше тело между Богом и Сатаной, то и НИЖНЯЯ, и ЛЕВАЯ принадлежат скорее последнему, чем первому. Это проливает свет на то, кто же нас наказал.
Катерина, единственная из продавцов, поплатилась жизнью. Но она самовольно стала продавцом дважды. И потом, она была и в списке актеров.
Актеров четверо – Тая, Талила, Катерина и Цурило. Интересно мне, где Цурило. Жив ли?
Дино минус Катя
Прошло уже три недели, а работать Дино все еще не мог. Дрожали руки, рисунок плавился от слез. Он временно закрыл свой салон, и отсиживался дома, перебирая письма и фотографии или покрывая кабачки катерининым профилем. Среди бумаг он нашел наскоро набросанную Катериной схему каких–то миланских улиц, и от этого листка, от разноусых стрелочек и разноглазых светофоров, от какого–то перечеркнутого (сюда не надо!) переулка, сделалось ему тепло и больно, и смертельная истома охватила его.
Паппарино приносил кофе с молоком, усаживался в кресло напротив кровати, пытался утешить сына.
– Дино, мальчик мой, что же делать? Надо смириться с потерей, хоть это и кажется сейчас невозможным. Когда умерла твоя мать, мне тоже было несладко, поверь. Она тяжело умирала, с болями, под наркотиками. Помню, когда я приходил домой из больницы и брал тебя на руки, ты улыбался. А меня это убивало, раздражало. Я завидовал тебе, что ты ничего не понимаешь. И я жалел себя за то, что ты слишком мал, чтобы разделить с тобой горе. Но я не мог просто лежать и не работать. И ты должен жить, должен выйти на работу, должен встречаться с друзьями.
Мамма, кроме кофе, приносил подносы, уставленные едой. Садился на край кровати, гладил его по плечу.
– Дино, сыночек! Поешь что–нибудь, ты и так уж исхудал. Надо жить. Все что ни делается, все к лучшему, понимаешь? Иногда, чтобы мужчина сделался счастлив, женщина должна умереть. Если бы не умерла твоя мама, я никогда не обрел бы семьи. Катя тебя мучила. Она тебе изменяла. Спала с израильскими евреями. Я давно заметил, что русские и евреи заодно. И есть целая куча народу, которые и русские, и евреи одновременно. От таких добра не жди. Поешь, сынок, ризотто, пока не остыло. Помнишь, как Катя пришла к нам впервые? Как она ела ризотто? Совсем как миланка. Но я‑то знаю этих евреев. Они притворятся кем угодно, чтобы съесть твою душу, ложкой, как ризотто.
Массимо Скорпи и Ольга Мардер пошли по неверному пути, выбрав версию сделки по фильму, как причины гибели Кати. Никогда бы они не раскрыли этого убийства, если бы профессор Паолино однажды не понял, что у профессора Витторио не все в порядке с головой. Паолино–старший действовал очень осторожно. Назначил встречу в полиции, куда и явился вместе со своим другом. Массимо пригласил психиатра. Ту ночь профессор Витторио провел в закрытом учреждении, под наблюдением специалистов.
Выяснилось, что Джузеппе Витторио выследил все перемещения и контакты Катерины. Говорил домашним, что едет на симпозиум или конференцию, а сам носился по миру вслед за ней. Когда он понял, что Дино, месцами дожидающийся своей нимфы – не единственный номер в ее списке, он и задумал страшную месть.
Несмотря на то, что позволили «Мастеру и Маргарите» увести себя в сторону от истинных причин убийства, Ольга и Массимо получили похвалу начальства.
Когда Ольга открыла свой ноутбук в самолете Эль – Аль, совершавшем рейс «Мальпенса – Тель – Авив», она получила по электронной почте заключение эксперта. Тот писал, что были исследованы три выборочных фрагмента прокатной копии фильма, находящейся в Израиле. Исследование показало, что источником изображения является цифровой файл. Поскольку речь шла не о современном фильме, который обязательно оцифровывается для добавления компьютерных эффектов, а потом вновь копируется на пленку, эксперт высказал предположение, что пленку со старым фильмом оцифровали, добавили современных эффектов, и после этого продали в Голливуд. Ольге стало досадно, что дело закрыто и нет больше повода разбираться с фильмом. Однако, она была не из тех, кто оставляет свое любопытство неудовлетворенным, и сохранила письмо в папке «М&М».
Март 2007 года
К маме постепенно возвращается ее левая сторона. Она работает на дому, делает переводы. Я рассказал ей о теории «создателей», «продавцов» и «актеров». Она посмеялась и сказала, что свой тромбофлебит приобрела задолго до нашего муристанского заговора.
Бумчик чувствует себя неплохо, наблюдается в клинике, не пьет и почти не ест. Каждый день по два часа плавает в море, а потом сидит на пляже, медитирует и заряжается солнечной энергией. Он и меня звал. Для купания вода пока холодная, а помедитировать на солнышке я не отказался. Он сказал мне, что пошел на поправку, как только спустил все деньги, которые заработал на продаже фильма.
Раскрыли убийство Кати. Оказалось, что ее убил сумасшедший член странной семьи Дино Паолино, в отместку за страдания сына. А ведь Катерина недолюбливала лиц нетрадиционной ориентации всю жизнь. Точнее, с тех пор, как узнала, что они вообще существуют. Стало быть, и ее наказание было послано в точном соответствии с личными страхами и предрассудками.
Натика две недели назад перевезли из клиники Левинштейн домой. Ломброзо снес флигель и на его месте построил настоящий Дворец Инвалида. Кроме удобных коридоров, специально оборудованных ванной с туалетом, низко расположенных выключателей, это настоящий «умный дом», где любую дверь, любое окно или жалюзи можно открыть или закрыть с пульта, через Интернет или даже с помощью SMS. Дом набит тренажерами, вертикализаторами, инвалидными креслами.
Почему–то, когда Изабелла Евсеевна радостно объявила сыну при всех «Вы можете жить здесь с Гаей», Натик не обрадовался. И Гая не обрадовалась.
Я‑то знаю, что произошло. Мне они оба рассказали.
Натик:
– Знаешь, Миш, я ведь все время хотел ее бросить. Помнишь, я ругал ее каждый раз, когда собирались мужской компанией. Ну, еще бы. Я комплексовал. У Вадьки Сонька – японская статуэтка. У тебя была Талила – смуглая секс–бомба, у Борьки, вообще, практически Фелишия Фурдак. А у меня обычная баба. Ну, талантливая музыкантша. Ну, хороший человек. Но баба вполне обыкновенная, пол-Израиля таких ходит. Когда я понял, что не брошу, а женюсь? В Ливане понял. Пули по ушам, конечно, не свистели, но страшно было. И днем, и ночью. Однажды зашли на ночлег в пустой дом. Решили по очереди принять душ, все уже завонялись капитально. Мылись по очереди. И вот, когда моя очередь настала, раздались на улице выстрелы, беготня. Я стою голый, в мыле. И от страха прямо в душе описался. Представляешь, Миш? Я во время срочной службы же тоже в Ливане был. И отстреливали нас там, как утят в тире. Но не писался же и не какался. Хотя, если уж на то пошло, лучше описаться голым в душе, чем во время боевых действий при всем обмундировании. Страх и позор. Хоть и опозорился только перед самим собой, но опозорился же! И вот, при всем при этом, понимаю, что для меня такое Гая. И опять принялся с вашими бабами ее сравнивать. Сонька после третьих родов уже не то. Твоя Талила тебя бросила ради богатого старпера. О Катьке вообще молчу. Я так и не понял, та ли эта девочка, с которой я в детстве дружил, а потом столько лет переписывался. А Гая – верная, преданная, хорошенькая. Такие чем умнее становится, тем краше. Это, Мишка, самый лучший вид женщин. Как моя мама. После войны, на обратном пути, заехал в Кирьят – Шмона в торговый центр, купил кольцо. Но, видишь ли, не довез. Мишка, как она за мной ухаживала! На репетицию съездит – и опять в Левинштейн. После концерта дома отоспится, а наутро – опять за мной горшки выносит. И я тогда понял, что теперь, когда я ее пусть не полюбил, но оценил по достоинству, когда она нужна мне, как никогда не была нужна, я должен самоликвидироваться из ее жизни. Чтобы она была счастлива. Такая вот мелодрама, достойная Эдуарда Асадова. Помнишь такого поэта?
Гая:
– Мишенька, можно я так тебя буду называть? Мишенька, я же для этого человека чего только не сделала! Похудела, тратила кучу времени и денег на парикмахера и косметолога, выучила два языка, научилась готовить не хуже Изабеллы. Все для него. Следила за здоровьем – а вдруг он захочет ребенка, глотала пилюли, потому что он не хотел ребенка, рисовала на лице улыбку, когда хотелось волком выть или сквозь землю провалиться. На гастролях напивалась до беспамятства, только чтобы освободиться от него на несколько часов. А когда он воевал, поняла, что не хочу его больше. А когда увидела кольцо, поняла, что уже не смогу отступиться от многолетней цели. И после той ночи, когда с ним случилось несчастье, а с нами случилось счастье, я испугалась, что брошу его в беде, и вернулась к нему. Но каждый день, каждая процедура, каждая прогулка в инвалидном кресле, каждое вынесенное за ним судно, приближало меня к тебе.
Они расстались. Она решила пока не переезжать ко мне, сняла квартиру в районе Флорентин, не самом чистом в Тель – Авиве, но самом веселом. Я подарил ей на новоселье русский веник, которых, с тех пор, как закрыли бухарский рынок на стоянке стадиона Блюмфилд, нигде не достать. Еще подарил свинью–копилку и набор постельного белья с пожеланием «have a good time!». Она сказала, что если у нас теперь совместное хозяйство, я подарил все это самому себе. Я остался у нее ночевать, и мы провели прекрасную ночь, уже не пионерскую, а, скорее, комсомольскую.
Хоть мы и вышли уже из комсомольского возраста, но Флорентин считается обителью богемной молодежи, вот и нам пришлось запоздало записаться в молодежь. Мы завели щенка коккер–спаниеля и назвали его, конечно же, Бонни. По вечерам мы пьем пиво в баре, а Бонни спит у наших ног. Это так не по–израильски. Попробуйте зайти с собакой в кафе в Иерусалиме или даже в Реховоте.
Гая продолжает изучать русский язык. Она ужасно радуется, когда я соглашаюсь помочь ей перевести какое–нибудь слово. «Наст» или «ледостав». Гая восхищается емкостью русских слов. Что там «плотная корка льда на поверхности снега»! Больше всего она любит слово «пропить». Взять вещь из дома, продать, купить водки, напиться пьяным – все в одном!
У нас с Гаей много точек соприкосновения. Мы обменялись любимыми писателями. Она подарила мне Меира Шалева и Этгара Керета, а я ей – Тонино Бенаквиста и Дину Рубину, которую она читает по–русски. Она наводит музыкальный порядок в моей голове. Разрозненные отрывки без авторства постепенно выстраиваются по полочкам дат, авторов и названий. Еще мы оба любим Тель – Авив, и он отвечает нам тем же. Наш город поит нас пивом, водит по выставкам и вернисажам, купает в море, снабжает пакетами для собачьих какашек. Гая научила меня бросать монетки в фонтан на площади Бялика. Я дал ей расписание органных концертов в церкви Св. Эммануила. Но, после прогулок по гостиным, столовым и коридорам мы всегда возвращаемся в нашу спальню.
О, Флорентин, Флорентин! О тебе сложены саги и снят сериал. Здесь самый низкий процент детей и самый высокий – собак. Здесь прачечная на каждом углу, ибо, до того, как они переехали сюда, местным жителям стирала мама.
Здесь, во Флорентине, курят грасс и играют в покер на раздевание. Вечный праздник еврейского непослушания.
Студию компьютерной мультипликации «Фрим» я открыл в парке наукоемких технологий под Реховотом. Работают у меня Сонька Полотова и Бумчик. Благодаря продаже фильма у меня новейшее оборудование. Прекрасная студия звукозаписи. Кроме того, я создал у себя настоящий игольчатый экран Алексеева на полмиллиона иголок. Когда я впервые выстроил иголки в какую–то картинку, Бумчик нечаянно выключил подсветку – и все исчезло. Включил – и снова появился точечно–игольчатый мир. Глупо, но меня почему–то это поразило.
К счастью, я занимаюсь не только титрами, заставками и рекламами. Булгаковед пишет сценарий по «Русскому Роману» Шалева. Думаю часть сцен сделать на игольчатом экране.
Днем я иногда беру Бонни с собой на работу, или завожу к Дедамоне и Бабариве, которые безобразно балуют его и выводят гулять на свой священный кусок реховотской природы. У деда с бабкой он живет, как человек, ест курицу с рисом и спит на диване в гостиной. В офисе его жизнь приобретает более собачий характер: у него есть лежанка, косточки и запас собачьих консервов, которыми его обеспечила заботливая Сонька. В машине Бонни ездить не любит. Точнее, он любит ездить у меня на коленях. Однажды, когда он в очередной раз перебрался с пассажирского сиденья на мои ноги, нас остановил полицейский. Видимо, обратил внимание на скованность моих движений. Увидев щенка, он разложил пассажирское кресло в лежачее положение и пристегнул к нему Бонни кверху пузом под передние лапы поясной частью ремня безопасности. Бонни верещал и вертелся, но до дома мы доехали благополучно.
Ищу Рину. Удалось узнать, что после смерти матери она уехала учиться за границу. Не иначе, проклятый Лазарский услал ее в какой–нибудь престижный частный питомник на передержку, чтобы не путалась под ногами. Был бы рядом Цурило, я не побрезговал бы попросить его найти мою девочку. Но Цурило до сих пор не появился.
Суд‑1
В конце концов, пришло заказное письмо. Как всегда бывает. Человек пережил неприятности, у него жизнь налаживается. Он старается изо всех сил понравиться Богу. Он выносит мусор, выгуливает собаку, целуется с подругой, творит экранную красоту, завозит продукты бабушке и дедушке, готовит артишоки в сметанном соусе. Он старается не думать о тех двоих в сугробе, о результатах выборов девяносто второго года, об обряде «Пульса Денура», о Тае, Кате, Талиле, инсульте матери, аварии Натика, печени Бумчика, исчезновении Цурило и судьбе дочери.
А заказное письмо выходит себе из пункта А в пункт Б, собирая бумажную пыль сортировочных машин, потираясь боками о соседей, пока не оседает в почтовом отделении. Там юная смуглянка с легким отставанием в развитии кладет его в сумочку на колесах с оленем на боку, везет по надлежащему адресу, в будний день, часов в двенадцать дня. Дома никого нет, все ушли на работу. Или, в данном случае, живут в живописном Флорентине. Тогда письмо ложится обратно в сумочку, а потом на полочку, а вместо него смуглянка с отставанием приносит розовый квадратик. На квадратике написано, что заказное письмо ожидает адресата там–то и там–то. Адресат продолжает заниматься своими важными и богоугодными делами, пока не вынимает розовый квадратик, с которым бежит на почту и там получает – ничего хорошего – повестку в суд. И не свидетелем. Самым настоящим ответчиком.
Еще до появления розового квадратика, был звонок от той, которая допрашивала его по делу о гибели Катерины. Ольга Мардер предупредила, что возможно, на него подадут в суд. Порекомендовала хорошего адвоката по гражданским делам. Шимон Белкин, любые виды исков.
Шимон оказался бывшим одноклассником Семой. Мир тесен, а если ты еврей, то он просто жмет в плечах. Они встретились в ресторане на бульваре Ротшильда. Круглоглазый, остроносый Сема, чем–то напоминающий сову, распоряжался:
«Официант, в моем бокале трещина. Немедленно замените. Мишка, ты знаешь, фен–шуй не рекомендует пользоваться треснувшей посудой? Это отягощает астральное тело. Итак, что мы имеем по данному делу. Гражданин Лазарский Роман Евгеньевич утверждает, что ему по наследству принадлежат авторские права на фильм «Мастер и Маргарита» 1979 года выпуска, производство творческого объединения «Экранизация Классики» киностудии Мосфильм, режиссер Евгений Лазарский. Лично с тебя ему надо пять миллионов за незаконный прокат плюс пять миллионов неустойки за нарушение авторского права, плюс два миллиона за моральный ущерб. Официант, мне, пожалуйста, на первое томатный суп. На второе антрекот. Тут в заключении эксперта указано, что титров в фильме нет. С большой степенью вероятности, фильм произведен с помощью компьютерной графики. В семьдесят девятом году на Мосфильме. Официант, суп холодный. Вы что, его вчера варили? Хоть имели бы совесть разогреть как следует. Вылейте этот пышерц в унитаз, а мне принесите человеческий суп. Откуда у меня заключение эксперта? Да от Ольки Мардерши. Она просила не рассказывать, но тебе можно. Мы с Олькой вместе на юридическом учились. Нет, не в Тель – Авиве. В Беэр – Шеве. Ну вот, когда она расследовала убийство в Милане, Олька посмотрела фильм и увидела в сцене бала пострадавшую то в перьях, то в алмазах. Короче, в ассортименте. А тамошний Олькин напарник сказал, что всех энкаведешников играет один его знакомый израильтянин. Ну, а поскольку в семьдесят девятом Кате было семь лет, а израильтянину четырнадцать, Олька заподозрила компьютерное копирование образов. И послала на экспертизу. Да ты не боись, Олька на твоей стороне. Она тебя считает супер–дупер–мега–режиссером. Но ты должен мне выложить всю правду. Официант, отмените антрекот, принесите мне асадо. Мне плевать, что уже пожарили. Может, вы его вчера пожарили? Пока суп варили? Миш, я же помню твои мультики! Отнекиваться бесполезно. Ты мне одно скажи – если ты хотел подделать фильм, какого черта ты туда насовал одинаковых людей? Сделал бы массовку, артисты московских театров. А если ты не собирался подделывать фильм, то какого черта ты его подделал? Официант, что вы мне принесли? Що це за украинскэ сало? Ах, асадо должно быть с прожилками жира? Ну, надо же! Ладно, верните антрекот, а это унесите. Ну, заверните. Возьму для собаки. Что хочу сказать в заключение. Тебя никто не обвиняет в подделке. Пока, по крайней мере. Кому принадлежат посмертные образы актеров – тоже в законах не прописано. Всем принадлежат, приходи, бери. А если этот шмок московский утверждает, что фильм снял его папаша, значит, он заведомо врет. Посмотрим, что он представит в суде в качестве доказательств. Возможно, надо будет признаться в компьютерном синтезе. Что значит – ни за что? За двенадцать миллионов зеленых, плюс вчиним встречку за клевету. Ни за что! Ах, принесли асадо в упаковке! Молодцы. Надеюсь, в счет не внесли? А то смотрите, будет как в прошлый раз. Что значит – зачем я их строю? Если не я, то кто же? Я у них не одну тысячу шекелей отсудил по разным искам. И все равно не боятся. Суп холодный, стакан разбитый. Миша, за обед плачу я. Не смей, я плачу.»
– Бейт амишпа–ат! Встать, суд идет.
Большой зал, и не из тех, где слушается по три дела в час, и участники всех этих мелких процессов заполняют его до отказа, ожидая своей очереди на зрительских местах. Впрочем, зал заполнен. Бабарива и Дедамоня, и мама с папой, и Булгаковед с супругой, и Бумчик, и Ломброзо с Изабеллой и Ионатаном, и Натик в инвалидном кресле, и Гая с пылающими щеками, и Борька, и Полотовы. И знаменитое на весь Союз лицо артиста Поляковского в первом ряду. И Ольга Мардер в бежевой косынке, а рядом с ней голубоглазый седоватый европеец с квадратной челюстью. И коллеги из фирмы Ломброзо, и соседи из Флорентина. Если бы не обстоятельства, можно было бы снять душевное телешоу «Вот такая жизнь». И еще незнакомые. Наверное, журналисты или просто судебные зеваки. На галерке группка солдаток.
Истец, гость из Третьего Рима, с обвинениями, с доказательствами, с претензиями. Уже не тот, что в Младосибирске. Уже не тот.
Судья в мантии, с сединой в бороде, с бесом в ребре, с честным еврейским лицом одесского жулика. Переводчица, грудастая дама с прической пожилого Бетховена. Поверенный истца, бритый, в призрачных очках без оправы на мясистом лице.
– Ваша честь, предоставленные моим нанимателем доказательства авторства его покойного отца не оставляют сомнений. В нашем распоряжении фрагмент сценария, заявка, раскадровка, промежуточная смета и титры. Мы имеем также заключение независимого эксперта о подлинности, переведенное на иврит и заверенное нотариусом, а также заверенные переводы каждого документа.
– Передайте. Багодарю вас. Экспертиза давности исполнения… газо–жидкостный хроматографический анализ… относительное содержание растворителя в штрихах… отсутствие агрессивного светового, термического, химического воздействия. Прекрасно. Раскадровка первой сцены. Раскадровка сцены в варьете. Из чего же можно сделать вывод о том, что режиссером является именно Евгений Лазарский?
– Ваша честь, вот почерковедческая экспертиза, сравнение с образцом. Вот нотариально заверенное свидетельство подлинности образца. И еще, позвольте… Экземпляр договора Фрида с Билдбергом. Фрид подарил фильм, не имея на него авторских прав, но, в соответствии с этим же договором, получает процент с мирового проката.
– Блин, я же договор в Милане забыл. Катька мне привезти собиралась. – прошептал Миша на ухо адвокату.
– А привез Орлов Степан нашему истцу. – прошептал в ответ Белкин. – Это мне Мардерша слила по дружбе.
Лазарский ёрзал на своем престоле истца, озирался, косился на солдаток. Вот же старый ловелас! А может, ему в диковинку военнослужащие девочки. Он не сразу сообразил, что ему предлагают встать и дать показания. Бетховену пришлось даже рявкнуть, тряхнув грудями.
– Ваша честь, позвольте начать с того, что мой покойный отец, видный советский кинорежиссер, готовился экранизировать главный роман Булгакова всю свою жизнь. Он рисовал раскадровки едва ли не с момента первой публикации романа. Во времена хрущевской оттепели он не успел пробить… получить разрешение. Но в семидесятые, совершенно неожиданно, будучи уже маститым режиссером, он его получил.
Переводчица останавливала его довольно часто, не надеясь на свою память.
– Видели ли вы фильм отца до прошлого года?
– Нет, фильма я до прошлого года не видел.
– Обычно, до окончательного завершения монтажа режиссер проверяет фильм на нескольких зрителях. Он никогда не рассказывал вам, кто видел его фильм на стадии монтажа?
– Нет, никогда. Думаю, когда фильм запретили, он ни с кем об этом не говорил, особенно со мной.
– Существовал ли у вашего отца устойчивый коллектив съемочной группы? Если да, может ли кто–либо из этого коллектива дать свидетельские показания о факте съемок фильма «Мастер и Маргарита»?
– Конечно, коллектив существовал. Но, вы же понимаете, многие уже умерли. С кем–то потеряна связь после смерти отца.
– Пожалуйста, адвокат ответчика. Приступайте к допросу истца.
Сема повел свою партию.
– Благодарю, ваша честь. В семьдесят девятом вышел еще один фильм вашего отца. Возможно ли снимать два фильма одновременно?
– Не исключено, что он снял его раньше. В фильмографии отца есть перерыв с семьдесят третьего по семьдесят пятый год. Но я не помню, чтобы он делал перерывы в работе.
– В таком случае, снимавшейся в картине актрисе Майоровой было во время съемок пятнадцать лет?
– Ваша честь, прошу снять этот вопрос. Он некорректный и не имеет отношения к делу! – встрял юрист Лазарского.
– Вопрос снят. Продолжайте.
Судья стукнул молотком, а потом ткнул им воздух в направлении Семы.
– Назовите, пожалуйста, имя актрисы, исполнившей роль Геллы. – отозвался тот.
– Мне оно неизвестно.
– Прошу снять и этот вопрос! – блеснул очкамии поверенный.
– Снят. – стукнул молотком судья.
– Хорошо. Тогда скажите, кто изображен на этой фотографии. – продолжил допрос Белкин.
Пристав поднес фотографию Таи судье, а после отдал ее Лазарскому.
– Это моя покойная жена. Таисия Фрид.
– Но это же актриса, которая исполнила роль Маргариты. Вашей жене в семьдесят девятом было шестнадцать. А в семьдесят третьем ей исполнилось десять.
Судье представили кадр из фильма для сравнения. Он всмотрелся в обе фотографии. Затем распорядился вернуть в протокол вопрос о Гелле. Переждав, пока секретари за ноутбуками отстучат своими скоростными пальцами, судья позволил Семе продолжить допрос.
– Еще один кадр из фильма и еще одна фотография.
В ход пошел Цурило.
– Истец, знакомо ли вам это лицо?
– Это человек, сыгравший роль Афрания в фильме. Его внешностью также обладают все чекисты.
– Правильно. Возникает два вопроса. Знакомо ли вам имя этого актера? И каким образом ваш отец снимал группу энкаведешников с одинаковыми лицами?
– Эксперты предполагают, что в гриме были использованы маски.
– Отлично! И, раз уж мы упомянули экспертов. Вот заключение независимой экспертной комиссии, которое гласит, что фильм никогда не был снят никаким советским режиссером, а создан путем компьютерного синтеза. Поэтому, наряду с видными советскими актерами в нем играют Таисия Фрид, Цуриэль Цурило и Талила Ротштейн. Таисия вела в школе, где учился мой подзащитный, студию актерского мастерства. С Цуриэлем Цурило он много лет работал в одном коллективе. И с Талилой тоже был знаком. Господин судья, вот фотография Талилы Ротштейн, а это кадр из фильма с ее участием. Талила Ротштейн, если вам интересно, родилась в Израиле в семидесятом году. И, боюсь, не слышала ни о каком Мосфильме в свои девять лет.
Судья был дружен с покойным Ротштейном. Помнил фуршет, на котором Талила впервые была представлена обществу в качестве его супруги. Неуместная девица. И смерть такая нелепая. Но сходство с Геллой, действительно, стопроцентное.
Лазарский крикнул по–русски:
– Фрид, щенок! Ты, кажется, собираешься сознаться в подделке? В подделке и надругательстве над покойниками! Я же сразу понял, что это ты!
Он–то хотел бы судить Фрида за подделку, обман, кражу. Но юрист сказал, что посмертный образ актера никому не принадлежит. Никто не может унаследовать прав на лицо. И подделки тут нет. Если бы в титрах значилось «режиссер такой–то», тогда – другое дело. Но, поскольку никакого чужого имени не значится, то нет и состава преступления. А вот оспорить авторское право – пожалуйста. Тогда и отсутствие имени режиссера только на руку. Тут и пошли в ход папины раскадровки и заявки.
Судья застучал молотком, призывая истца к порядку. Пальцы секретарей вопросительно повисли в воздухе. Переводчица спохватилась, тряхнула локонами, перевела русскую тираду, и они снова застучли по клавишам. Судье не понравился выкрик истца. Подделка – это подделка. Авторские права – это авторские права. Разные обвинения.
– Ответчик, встаньте. Вы признаете, что подделали на компьютере фильм Евгения Лазарского?
– Ничего я не подделывал. Если вы обратили внимание, даже истец признает тот факт, что я обладаю собственным режиссерским стилем, отличным от стиля Евгения Лазарского. Я создал оригинальное произведение. Это мой фильм, понимаете?
Нет, судья не понимал. Когда–то американцы достали советский фильм, перемонтировали и выдали за свой. Досняли вместо комсомолок с горящими глазами голливудских старлеток с сиськами. Значит, этот Фрид нашел пленку и доснял сцены с Таисией, Цуриэлем и Талилой? Вполне возможно. Свидетель защиты, а скорее, соучастник, Авраам Чистопольский – профессиональный кинооператор.
– Ответчик, ответьте суду, можете ли вы доказать, что сцены с участием Цурило, Ротштейн и Таисией Фрид не были досняты вами в Израиле и вставлены в оригинальный материал Евгения Лазарского?
– Ваша честь, я не мог этого сделать. Допустим, я снимал Талилу и Цуриэля, с которыми ежедневно общался. Но с Таисией Фрид мы не виделись с тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.
– Господин судья! Таисия несколько раз проводила отпуск одна. Откуда я знаю, куда она ездила? – вставил Лазарский.
– Ответчик Фрид, вы можете доказать, что это ваш фильм? Целиком ваш?
Ответчик Фрид, подумав, произнес:
– Ваша честь! Царь Соломон, решая спор двух женщин, кому принадлежит дитя, грозился разрубить его пополам. Я же, в доказательство, что дитя мое, предоставлю вам его вторую половину. Даже не половину, а пять седьмых. Мой фильм состоит из семи часовых серий. Если пожелаете, можем устроить просмотр.
Сан Саныч Поляковский, улыбаясь, показывал кому–то жест торжества – поднятые над головой сцепленные руки.