Текст книги "Долгожданная развязка"
Автор книги: Максин Барри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Он это знал.
Она тоже это знала.
К ужину Уэйн переоделся. Эту привычку он перенял у Сильвии, которая на этот раз надела синее, но столь же бесформенное платье. Он сидел напротив нее и без всякого интереса и удовольствия пил коньяк. Она нервно положила ногу на ногу и взглянула на часы. Она всегда радовалась, когда приезжал Себастьян, потому что он один из всех ее знакомых обладал способностью заставить ее чувствовать себя совершенно спокойно. Он также был шафером и единственным гостем Уэйна на их свадьбе.
Разумеется, она сразу разглядела холодность Уэйна. Ее отец стал его жертвой. Были люди, которые считали их брак дурным тоном, особенно когда отец умер вскоре после потери своего дела. Но как она могла объяснить своим знакомым, какой темной, завораживающей силой обладает Уэйн? Как могла признаться в обществе, что он полностью подавил ее? Заставил лезть из кожи вон, чтобы угодить ему, трепетать при одной мысли о нем?
Она нутром чувствовала, что Себастьян ее не осуждает. И теперь она ждала его визитов едва ли не с большим нетерпением, чем ее муж, хотя и понимала, что должна быть осторожной. Тот патологически ревновал друга, и она вскоре научилась скрывать свою симпатию к Себастьяну, инстинктивно понимая, что, если муж догадается, Себастьян уже никогда больше не появится в их доме. Она знала, что он и Уэйн иногда ужинают вместе в Лондоне, и порой задумывалась, не изучает ли Себастьян Уэйна тайком. Они так охотно беседовали, гуляли по саду, сблизив головы, не замечая ничего вокруг.
Потом она улыбнулась. Наверняка Себастьян и ее изучает. Очень скоро она обнаружила, что рассказывает милому американцу свою историю. Было нечто в его мягком голосе, мгновенном понимании и душевном отношении, что преодолевало всю ее английскую чопорность, требующую, чтобы все беды держались за семью замками.
Она даже иногда думала, что Себастьян знает куда больше об истинной сущности их брака, чем она сама.
– Что у нас на ужин? – спросил Уэйн, ощущавший непривычное беспокойство. Разговор с Арно оказался для него некоторым сюрпризом. Тот рассказал, что десять лет назад Вольфганг лично руководил убийством команды по расследованию военных преступлений нацистов, возглавляемой неким Дунканом Сомервиллом. Это было весьма любопытно. Даже если все были уверены, что действительно произошла автомобильная катастрофа, у Вольфганга были основания для тревоги. Что, если он намекнет в нужных местах, что еще одна команда собирается в Монте-Карло? Как прореагирует на эти новости его дражайший папаша?
Сильвия видела, как губы Уэйна изогнулись в злобной усмешке, и пробормотала что-то насчет жареной утки.
– Когда, ты сказал, должен приехать Себастьян? – тихо спросила она.
– Около восьми. А в чем дело? – рассердился он. – Уж не вздыхаешь ли ты по нему, я надеюсь? Себастьян на тебя второй раз и не взглянет. Ни один мужик в трезвом уме не взглянет.
– Да? Вряд ли это можно считать тебе комплиментом, – неожиданно огрызнулась она. – И меня удивляет, с чего бы это твой лучший друг – психотерапевт?
Возникший было гнев быстро угас, сменившись любопытством. Что-то она уж слишком осмелела. Почему?
– Похоже, ты хочешь мне что-то сказать, дорогая, – протянул он наконец с сарказмом. – Давай, выкладывай.
Сильвия моргнула и отвела глаза.
– Неважно, – пробормотала она и поднесла к губам рюмку с шерри.
Но мысли ее взлетели наверх, в спальню, где под стопкой блузок и юбок лежал тот бесценный лист бумаги, который только сегодня прислали из клиники. Она снова улыбнулась про себя. Впервые за все время их совместной жизни в ее руки попала козырная карта. Если бы только она посмела ею воспользоваться!..
Глава 9
Уэйн незаметно с любопытством наблюдал за женой в зеркале. Последние дни она вела себя странно. Он был уверен, что ему не показалось, она на самом деле внезапно осмелела.
Он пожал плечами и выбросил эту мысль из головы, занявшись более приятными раздумьями. Он уже мог в любой момент начать атаку на отца сразу с двух направлений. Казино практически принадлежало ему, оставалось только поставить об этом в известность Вольфганга. И еще Моссад. Документы, которые раскопал его великолепный детектив насчет водителя грузовика, убившего команду израильтян, были вполне убедительными. Одна мысль о том, что Вольфганга могли насильно выслать или похитить и отдать под суд в Израиле, была такой возбуждающей, что приносила ему почти сексуальное наслаждение, хотя он еще не знал, как правильнее поступить. Газеты через несколько дней узнают, что он – сын нациста, и его империя может серьезно пострадать.
Он насторожился, когда Сильвия перестала напевать и остановилась перед туалетным столиком с таким выражением на лице, какого он раньше не видел. Возбуждение, это точно, но смешанное с удовлетворением и немножко грустью. Он замер, почувствовав опасность. Проследил, как она открыла средний ящик и достала оттуда длинный конверт. Сначала он подумал, что она завела любовника, и злобно усмехнулся.
– Надеюсь, это не приглашение на тайное свидание, Сильви. – Он намеренно назвал ее так, как называл Себастьян, и довольно улыбнулся, когда она вздрогнула и резко повернулась, внезапно побелев. Ему даже показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Сильвия стояла как парализованная, глядя, как он подходит к ней и берет конверт из ее пальцев. Он вынул оттуда листок и сразу понял, что это не любовное послание. Текст был напечатан на машинке, и наверху стоял логотип больницы Хортленда. Он бегло взглянул на нее. Она что, заболела?
Сильвия умудрилась слабо улыбнуться. Ей не хватало духа и жесткости. Она прикусила губу, отвернулась и, ничего не видя, уставилась в окно. Уэйн прочитал бумагу, и глаза его неверяще расширились.
Закончив, он перечитал текст еще раз, чтобы убедиться, что ему ничего не померещилось. Сильвия прошла всевозможные тесты, призванные показать, может ли она зачать ребенка, и все они дали положительные результаты. Уэйн облизал губы, стараясь заставить отупевший мозг работать. Все эти годы он полагал, что она виновата в том, что у них нет детей, поскольку у него самого были доказательства своей собственной способности. Вероника Колтрейн забеременела от него. Он также заделал ребенка отцовской горничной-испанке… как там ее звали?
Но теперь… Десять лет он пытался, и ничего не получалось. И не по ее вине. Уэйн медленно сложил бумагу, сунул ее в конверт, взглянул на напряженную спину жены и небрежно бросил конверт на туалетный столик. Молча повернулся и направился к лестнице, прошел через красивый холл и дальше, в гараж. Он проигнорировал «бентли» и другие классические машины, а взял «ягуар», который содержал в идеальном состоянии.
Из окна второго этажа Сильвия смотрела, как бутылочного цвета машина выехала из гаража и стремительно промчалась по дорожке, разбрасывая в стороны гравий. Интересно, вздохнула она, когда она его снова увидит? И увидит ли она его вообще…
Уэйн вел машину к Лондону на автомате, со слишком большой скоростью. Его один раз остановил полицейский, но ему удалось отговориться, так что он приехал в офис своего личного врача до того, как сотрудники разошлись по домам.
Сэр Роджер Давенпорт бросил взгляд на мрачное лицо француза, сразу отослал медсестру и жестом пригласил его в роскошный кабинет. Уэйн коротко перечислил факты, явно давая понять, что не нуждается в сочувствии, уговорах и другом подобном дерьме. Доктор записал его в лучшую клинику на следующее утро для анализов, результаты которых будут готовы через два дня.
Сэр Роджер позвонил ему в офис и попросил зайти поговорить, таким образом уже дав Уэйну ответ, которого тот так страшился. Когда-то, каким-то образом он потерял способность иметь детей. Никогда уже не будет у него законного наследника, которого он смог бы вырастить, вылепить по своему образцу и подобию и использовать, чтобы дальше прославить свое имя.
Он прибыл в клинику дождливым днем и внешне спокойно выслушал, как доктор объяснял ему, в чем дело. Все оказалось просто. Совершенно обыкновенно. Виновником оказалась свинка, которую он подхватил как раз перед женитьбой на Сильвии. Он тогда подумал, что у него что-то с железами, ему и в голову не приходило, что взрослый мужчина может заболеть этой детской болезнью. Сэр Роджер признал, что сделать ничего нельзя. Он пустился в подробные объяснения, но Уэйн почти не слушал. Он уставился на обшитую деревом стену за спиной доктора, а мысли метались, мучительно ища выход.
У него были дети, по крайней мере один ребенок, затерявшийся где-то в мире. Росита Альварес – он таки вспомнил ее имя – была католичкой и почти наверняка не стала делать аборт. А незаконнорожденный сын лучше, чем вообще никакого сына.
Сэр Роджер уже закончил говорить, но потребовалось время, чтобы Уэйн смог перевести на него взор ледяных голубых глаз и натянуто улыбнуться. Он поднялся, пожал руку врачу, пробормотал что-то подходящее к случаю и ушел. Голова у него гудела. Он взял такси и поехал в свою квартиру в Мейфер, откуда позвонил в аэропорт. Не дождавшись ответа, повесил трубку, сообразив, что он не имеет ни малейшего понятия, где сейчас может быть эта Альварес.
Тогда он позвонил в сыскное агентство, занимавшееся его делами в Монте-Карло, и послал их по следу бывшей горничной своего отца. Он пообещал пять тысяч фунтов за быстрые результаты, после чего вынужден был ждать. Он спал всего по нескольку часов в сутки, чувствовал, как растет напряжение, слышал в ночные часы безмолвный крик, который, казалось, запутался в извилинах его мозга. Он слишком много пил, надеясь что это поможет расслабиться. Работу он забросил и перестал бриться.
Даже когда позвонил Себастьян, он не пожелал с ним встретиться. Квартира стала тюрьмой. Он боялся уйти и пропустить звонок. Служащие компании наслаждались свободой и переданной им властью. Уэйн всегда считал, что у него хватит времени и возможностей, чтобы вырастить достойного наследника. Теперь же он был одержим желанием найти своего ребенка, найти человеческое существо, которому он дал жизнь.
Наконец через пять дней после звонка в агентство он получил большой пакет. Внутри оказалась папка со всеми нужными ему сведениями. Он тут же принялся читать. Росита Альварес родила дочь в католическом приюте для падших женщин в Мадриде и потом отправилась в Андалузию, где ей нашли работу в маленькой деревушке у местного богатея.
Уэйн перестал читать и покачал головой – первое предложение медленно проникало в его подсознание. Он зажмурил глаза и затем зажал их костяшками пальцев. Девочка. Девочка! Он едва не закричал от этого оскорбления, от несправедливости судьбы. Ему пришлось сжать зубы, чтобы сдержать крик ярости. Он знал, стоит ему начать кричать, остановиться не сможет. Внезапно представилась ужасная картина: он в смирительной рубашке с кляпом во рту; стоит вынуть кляп, и он начинает кричать. Рядом Себастьян, его добрые глаза и ласковые руки, но даже он не может остановить этот крик. Уэйн застонал, глубоко вздохнул, открыл глаза и внезапно успокоился. Теперь он прекрасно знал, что ему делать.
Оставив папку на столе, он пошел в ванную комнату принять душ и побриться. Когда он вышел из спальни, на нем был свежий хлопчатобумажный светло-коричневый костюм и кремовая рубашка. Он налил себе кофе, взял папку и дочитал все до конца. Росита Альварес умерла пять лет назад при загадочных обстоятельствах. Детектив взял на себя смелость поинтересоваться доном и обнаружил, что по крайней мере шесть его горничных, все без семей и с плохой репутацией, умерли в течение нескольких лет. Ему не удалось добыть доказательств, но ходили слухи о садизме и необычных и противозаконных сексуальных занятиях. Но этим делом никто не занимался.
Уэйн прочитал все это бегло, без интереса, сосредоточившись на отчете о его дочери, которую Росита назвала Марией. Когда умерла мать, молодая двадцатилетняя девушка сбежала. Она, судя по всему, говорила на французском и английском, но все образование, вероятно, получила от матери, поскольку никаких подтверждений посещения ею школы не нашлось. Уэйн перевернул последнюю страницу и допил кофе.
Марию Альварес нашли в Барселоне, где она работала в швейной мастерской, шившей дешевые футболки для туристов. Работала она с шести утра до девяти вечера с получасовым перерывом. Жила в трущобах в северной части города и ездила на работу на краденом велосипеде.
Уэйн медленно закрыл папку, пошел к телефону и заказал билет на ближайший семичасовой рейс до Мадрида.
В разгар туристского сезона Испания оказалась еще ужаснее, чем он ожидал. Тротуары были запружены краснолицыми, с облупившимися носами английскими отпускниками в соломенных шляпах и футболках с изображением корриды. Изобиловали и японцы с фотоаппаратами, висящими на тонких шеях. Они, как дети, толпились вокруг архитектурных памятников и стадионов, где проводился бой быков. Жара стояла несусветная.
Садясь на поезд до Барселоны, Уэйн почувствовал, как по спине стекают струйки пота. Поезд не улучшил его настроения. Он был переполнен, там стоял запах пота и залежалой еды. Куда ни повернись, он встречал любопытные взгляды смуглых, темноглазых мужчин и женщин. Его рост и светлые волосы привлекали внимание этих людей, уже привыкших к летнему вторжению иностранцев. Даже в вагоне первого класса испанские бизнесмены, попыхивая сигарами, от которых тошнило, наблюдали за ним с интересом.
Уэйн опустил оконные жалюзи, чтобы солнце не светило в глаза. За эти годы он стал куда больше англичанином, чем сам предполагал, привык к умеренной и дождливой погоде. И даже обрел почти английскую сдержанность, заставляющую его смотреть на испанцев с раздражением их навязчивостью.
Поездка оказалась довольно долгой и утомительной, и Уэйн снова почувствовал, как молчаливый крик опять подкрадывается к его горлу. Он заказал кофе у ленивого проводника, но не смог выпить чуть теплую бурду, которую ему подали через полчаса.
В Барселоне он остановился в лучшем отеле, принял холодную ванну и вполне пристойно пообедал. Была уже половина восьмого, жара слегка спала, но Уэйну почему-то не хотелось покидать гостиницу. В этой стране его воротило от всего: языка, жары, насекомых, людей, грязи, отсутствия порядка. И его дочь выросла в этом хаосе с полуграмотной испанской шлюхой, которая Бог весь что вытворяла со старым извращенцем с претензиями на величие. Он глубоко вздохнул и неохотно покинул гостиницу.
Такси поймать не удалось, пришлось вернуться и попросить портье заказать машину по телефону. Потом он прождал полчаса, пока не подъехала побитая, желтая с серым колымага неизвестного происхождения. Он сердито забрался на заднее сиденье, сразу почувствовав тошнотворный запах блевотины и пива, и дал шоферу адрес на ломаном испанском. Водитель посмотрел в зеркало заднего обзора, отметил костюм за тысячу баксов, золотые запонки, прекрасную стрижку и красивое лицо. Что понадобилось английскому туристу в той части города? Наверняка ему нужна танцовщица фламенко? Все мужики хотят, а с таким фасадом…
– Не желали бы лучше поехать в ночной клуб, senor? Я знаю самый лучший…
– Делайте, что вам велят, – отрезал Уэйн, у которого руки чесались, так хотелось свернуть этому уроду жирную шею. Постоянное напряжение сказывалось, и он чувствовал желание отыграться на ком-нибудь. Шофер молча включил передачу, машина дернулась, выпустила облако дыма и двинулась вперед.
Уэйн не обращал внимания на многозначительные взгляды водителя, а смотрел по сторонам. В эти дни центр любой столицы, будь то Каир, Лондон или Стамбул, выглядел примерно одинаково. Только на окраинах сказывался настоящий характер города. И если в Каире или Стамбуле там присутствовал определенный налет достоинства и старины, в Барселоне, центре автономной Каталонии, это была сплошная грязь и разложение. Уэйн чувствовал, как в душу закрадывается отчаяние, и слегка поерзал на неудобном сиденье. Дома здесь были жалкими хибарами с крошечными окнами и полуразрушившимися стенами. Через узкие улицы протянуты бельевые веревки, на которых сушилось белье, посыпаемое пылью от проезжавших машин. На углах тусовались группки подростков, имевших довольно зловещий вид. А в дверях маленьких баров и грязных гостиниц торчали полуголые женщины, зазывающие клиентов.
Потогонная мастерская, куда его привезли, представляла собой здание в пять этажей без окон и выглядела большой перевернутой коробкой. Уэйн медленно вылез из машины, оглядывая мусорные баки, осаждаемые бродячими котами. Он сразу привлек внимание двух женщин и кучи ребятишек, которые немедленно стали клянчить милостыню.
– С вас пятьсот песет, senor.
– Подождите, – резко бросил Уэйн. Шофер открыл было рот, но потом все же передумал возражать.
– Si, senor, – пробормотал он и съездил по уху мальчишке, который тыкал пальцем в наполовину оторванное боковое зеркало.
Пробравшись через толпу ребятишек, Уэйн направился к красным двойным дверям, ведущим в мастерскую. Здание ограждал сломанный проволочный забор, и Уэйн обратил внимание, что никто из детей не пошел за ним за территорию предприятия. Его владельцы наверняка тратили больше денег на сторожевых собак, чем на зарплату рабочим. Красные двери на заржавевших петлях открылись с трудом. Но стоило ему ступить вовнутрь, как духота и жара волной охватили его. Уэйна едва не вырвало от запаха грязной одежды, пыли и пота. Помещение освещалось слабыми электрическими лампочками без абажуров, и было наполнено клацанием целой армии швейных машин.
Попривыкнув к полутьме, жаре и шуму, он обежал глазами комнату, не пропуская ни одной детали. Вдоль нее стояли деревянные скамейки, на которых тесно, плечом к плечу, сидели многочисленные работницы. Уэйн, все еще незамеченный, подошел поближе. Женщины были одеты практически одинаково. Пропитанные потом белые блузки и длинные черные юбки из тонкого материала. Все носили платки, закрывающие волосы, которые тоже промокли от пота. Черные глаза прикованы к белому материалу и гудящим иглам. Некоторые были старыми, другие помоложе или даже совсем дети, но на их лицах лежала одинаковая печать безысходности. Все они молчали. Сначала он решил, что разговаривать мешает шум, но потом заметил нескольких мужчин, двигающихся между скамьями и стенами без окон. Женщины испуганно моргали, когда они проходили мимо, и Уэйн все понял.
Внезапно один из мужчин заметил его. Повернул к нему удивленное потное лицо и направился в его сторону. Он был довольно высоким для испанца. Подойдя поближе, он поставил руки на бедра, угрожающе выпятил подбородок и произнес несколько слов на гортанном испанском.
– Я хочу поговорить с Марией Альварес.
Мужчина не понимал английского, но имя узнал. Джулио Корсеци выбрал Марию Альварес для себя лично. Так делали все надсмотрщики, потому что женщины знали, что только они могут их защитить и выторговать для них у хозяина несколько лишних монет. Но пока Мария Альварес сопротивлялась. Глаза Джулио сузились при виде красивого иностранца. Кто он? Ее любовник? Это из-за него она такая неуступчивая? Она была самой красивой из всех знакомых ему женщин, к тому же самой умной.
Но тут он понял, что гринго не может быть ее любовником. На нем только золота было на несколько тысяч песет. Он мог бы, если захотел, содержать Марию в роскоши.
Уэйн полез в карман и достал пачку банкнот. Показал на женщин и повторил:
– Мария Альварес.
Джулио быстро схватил деньги и кивком показал на пятую скамью справа и на пальцах изобразил цифру шесть. Уэйн подошел поближе, пытаясь разглядеть девушку в этом полумраке. Он напряженно всматривался, надеясь обнаружить в ней что-то отличное от других, доказывающее, что она – его дочь. Но голова ее была наклонена, и он мог разглядеть лишь пряди потных черных волос на лбу. В этот момент она слегка откинулась назад, и он увидел, что лицо ее залито потом и заляпано машинным маслом наверняка по вине машинки, которая выглядела совсем древней развалиной. Худое лицо еще бледнее, чем у остальных, глаза определенно темные.
Уэйн отшатнулся, будто увидел змею. В ней не было ничего, что ему хотелось бы видеть, что еще можно спасти. Такая же, как и все остальные в этой грязной, вонючей стране. Иначе что бы она здесь делала? Внезапно он пожалел, что она вообще родилась, что возбудила в нем какие-то надежды. Сука. Только такое… существо и оказалась способной родить Росита.
Он усмехнулся. Можно представить себе, что произойдет, если ввести в лондонское общество эту дочь, рожденную в грехе. Она наверняка станет ходить босиком и разжиреет от шоколада. Уэйн взглянул на явно заинтересованного Джулио, кивнул, повернулся и вышел.
Мария Альварес так и не подняла головы.
Уэйн сел в ожидавшую его машину и приказал вести себя в гостиницу. Там он сложил вещи и позвонил в аэропорт. Ему повезло. Только что сдали два билета на ближайший рейс.
Мария услышала звонок и едва не расплакалась от облегчения. Как по мановению волшебной палочки машинки смолкли, неважно, закончена была работа или нет. Внезапная тишина болезненно давила на уши. Затем поднялся гул женских голосов, в дверях возникла обычная пробка, поскольку все спешили уйти побыстрее. Она продолжала сидеть. После пятнадцати часов, проведенных между двумя потными телами, ей вовсе не нужны были еще десять минут в давке у двери.
Девушка наклонилась вперед и стянула платок, позволяя влажным, но роскошным волосам рассыпаться по плечам. Облокотившись на стол, полной грудью вдыхала застоявшийся воздух. В первые дни, когда она только начала здесь работать, ей казалось, что задохнется. Мария часто падала в обморок, как и все новички, но потом привыкла. Надсмотрщики и швеи ее полностью игнорировали. Она работала уже полгода, но ей казалось, что прошли по меньшей мере шестьдесят лет.
Она должна отсюда выбраться. Даже если придется голодать. Даже если она будет вынуждена пойти на улицу. Все, что угодно, только не такая жизнь.
– Снова меня поджидаешь? – В словах, произнесенных на местном диалекте, слышалась похотливость. Мария внутренне сжалась.
– Я собираюсь уходить, Джулио, – устало поправила она. Каждый вечер ей приходилось от него отделываться, и с каждым разом это было все труднее.
– А, да будет тебе, Мария. Почему бы нам не пойти ко мне? У меня в холодильнике есть вино, очень неплохое. И если ты правильно себя поведешь, я добьюсь, чтобы тебя перевели наверх.
– Дивно, – усмехнулась она. – У них там лампы посветлее, верно? – Она встала, но он загородил ей дорогу.
– Какая же ты неблагодарная, маленькая Мария, – укорил ее Джулио. – Они там шьют прелестные платья. Шелк и кружево. Гмм… – Он приложил пальцы к губам в молчаливом поцелуе, и Мария едва не расхохоталась. Этот Корсеци считает себя подарком для женщины, потому что не разжирел и получает на двести песет больше, чем работницы. Как все это ничтожно и… немного грустно.
– Мне нужно идти, – сказала она, бесстрашно отталкивая его и направляясь к двери. С того дня, когда она сбежала с виллы от еще неостывшего тела матери, она быстро научилась заботиться о себе. Без этого ей бы не прожить.
– Надеюсь, ты не рассчитываешь встретиться со своим длинным любовником, – злорадно крикнул ей вслед Джулио, оскорбленный в лучших чувствах. – Ты ведь ему наврала, где работаешь, Мария Альварес. Так где? В магазине для туристов? Боюсь, он тебя разоблачил.
Мария повернулась и уставилась на него.
– О чем ты болтаешь, недоумок?
Джулио презрительно рассмеялся.
– Я говорю о высоком англичанине, который тебя спрашивал. Наверное, мне следовало бы отпустить тебя на пару минут, но… – Он выразительно пожал плечами, радуясь, что ему хоть на этот раз удалось поставить заносчивую сучку на место.
– Высокий англичанин? – повторила Мария, и сердце ее внезапно упало. Умирая, почти в беспамятстве от запущенного сифилиса, Росита рассказала ей об отце. О его голубых глазах и волосах медного цвета.
– Как он выглядел? – резко спросила Мария, стараясь не выдать свое волнение. Если он догадается, как это для нее важно, он ничего не расскажет.
– А, воображает из себя, потому что у него голубые глаза и золотистые волосы. Но он полное ничтожество, – заявил Джулио, пожимая плечами и смеясь. – Не такой, как я. А ростом совсем чуть-чуть повыше.
Ее отец был французом, но Мария сомневалась, чтобы Джулио понимал разницу. И если это отец искал ее… Она взглянула на скамейки и легко представила себе шок и отвращение богатого человека. Потная, грязная девушка, простая работница… О Madre Mia.
Мария пустилась бежать. Завернула за здание, где стоял ее разбитый велосипед, и бросилась к ближайшему телефону-автомату. Там она потратила несколько драгоценных песет, чтобы обзвонить самые роскошные гостиницы. В бреду Росита все время повторяла имя Д'Арвилль, и теперь Мария как можно вежливее спрашивала, нет ли у них такого постояльца. Он приехал за ней. Наверняка. Кто еще в этом поганом мире мог о ней побеспокоиться? Во второй гостинице, самой лучшей в городе, ей ответили, что у них останавливался англичанин, назвавшийся Д'Арвиллем, но что он уже уехал.
– Куда? Куда он уехал? – едва не закричала она, потом успокоилась и изложила придуманную историю о найденном бумажнике. Портье предположил, что он уехал в аэропорт. Мария повесила трубку и едва не заплакала. Маленький местный аэропорт располагался так далеко. Она спрятала свой велосипед в полуразрушенном здании, выбежала на главную улицу и остановила такси. Ей пришлось отдать шоферу почти все свои деньги.
В аэропорту она помчалась в зал отлетов и спросила, улетел ли уже мистер Д'Арвилль. Пожилая женщина в красно-синей форме, с идеальным макияжем и прической, вежливо ответила, что они не дают такие сведения. На секунду Марии захотелось выцарапать ей глаза. Что значат правила, если вся ее жизнь идет под откос?
Она повернулась, опустив плечи и признав свое поражение. Какое это имеет значение? Глубоко в сердце она уже знала ответ.
Он наконец приехал, чтобы разыскать ее, но потом решил, что она недостаточно хороша для него. Наверняка богатый человек не хочет иметь в дочерях ничтожество. Если бы она была красивой и работала продавщицей в ювелирном магазине… Если бы она выглядела иначе, он бы забрал ее. Выдержать все эти годы работы за гроши, одновременно отбиваясь от похотливых мужиков, ей помогала надежда, что однажды ее спасут. Кто-нибудь. Все равно кто.
И хотя Росита научила ее ненавидеть человека, бросившего их, вынудившего их жить в нищете и мучениях, маленькая девочка ждала, что отец приедет и заберет ее. Убедит, что все это было чудовищной ошибкой. Но теперь Мария разделяла ненависть матери к Д'Арвиллю. Что он за чудовище?! Она понимала, что он видел ее, знал, какую жизнь ей приходится вести, что он стоял совсем рядом от того места, где она работала вся в поту, и спокойно бросил ее во второй раз. Это вызвало в ней жгучую ненависть, проникающую в самые глубины ее существа.
Она вышла в теплую ночь и уговорила кондуктора поезда, идущего из аэропорта, довезти ее до города. Она пешком вернулась к мастерской и не нашла велосипеда там, где она его оставила. Кто-то его украл, как она сама когда-то его украла. Мария прислонилась к стене и заплакала. Бессильные слезы злости, ненависти, испуга и боли текли по ее щекам.
Неожиданно она услышала голоса Джулио и еще одного надсмотрщика и тупо смотрела, как они грузят красивые платья со второго этажа в фургон. Слезы перестали течь, уступив место мрачной решимости. Когда они вошли в здание за второй партией, Мария побежала к фургону. Пригнувшись, она спряталась за ним, дождалась, когда они вынесут вторую партию и снова вернутся в здание. Все еще пригнувшись, она обошла фургон и заглянула внутрь. Быстро перебрав платья, она выбрала вечернее платье из красного шелка, сверкающее при лунном свете, перекинула зашуршавший пластиковый пакет, в который оно было уложено, через руку и пустилась наутек.
Наплевать, если они догадаются, кто украл платье. Она уже знала, что никогда больше не вернется в мастерскую. Ей надоела борьба за выживание. Ей надоело быть «приличной девушкой, пытающейся вести порядочную жизнь».
Одному визит отца ее научил – положиться она может только на себя. С сегодняшнего дня, решила она, бредя по темным улицам с украденным платьем и несколькими жалкими песетами в кармане, все пойдет по-другому. Она поедет на север, в Мадрид, где живут все богатые люди. Она украдет косметику, иначе причешется, украдет туфли. В таком красивом платье ей наверняка удастся найти богатого мужчину. Она станет богатой, красивой и умной, а именно это ищут толстосумы в женщинах. У нее будут драгоценности, машины и меха, которые она потом продаст.
И тогда, только тогда она найдет своего отца.
И за то, что он бросил ее в этом ужасном месте, посчитал недостойной быть его дочерью, она его уничтожит.
Она его уничтожит, чего бы ей это ни стоило.
