Текст книги "Карлики"

Автор книги: Максим Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

До меня не сразу дошло, о чем это он.

– В воду мы не полезем, – заверил его я.

– Я не об этом... – Номура хотел пояснить, но я его прервал:

– Я тебя понял, нет, не произойдет. – Не мог же я ему ответить, что ловить гомоидов в пещере не легче, чем шнырьков в горной речке.

Номура все же закончил свою мысль:

– Я хотел сказать, что невозможно преследовать кого-либо, оглядываясь по сторонам, если тот, кого ты преследуешь, по сторонам не оглядывается Но тогда можно и самому попасть в беду.

– Мудро сказано, – похвалил я его.

В это время засигналил бортовой комлог. Номура залез в кабину, потом махнул мне рукой. Я залез вслед за ним. Наваждение продолжалось.

"Твое освобождение уже близко", – поступившее сообщение Номура прочитал почему-то вслух.

– Это не туристы, – мрачно заключил он, – флаер здесь оставлять не стоит.

– Точно, – согласился я.

Номура был воплощенным здравомыслием. Я принял решение:

– Отошлю флаер на базу. – Имелась в виду база возле завода. Там, до поры до времени, флаер мог затеряться среди десятка таких же точно машин. Наши планы не меняются, просто впредь надо быть осторожнее.

Известное здравомыслие мне тоже не чуждо. С этого момента мы стали называть человекоподобное существо в грязном балахоне "туристом".

Мы разгрузили оставшееся оборудование, сообщили в Отдел о случившемся, отказались от подкрепления (любопытно, кого бы Шеф прислал – Яну, что ли), отослали флаер на базу и углубились в лабиринт. Перед самым входом в пещеру Номура остановился и посмотрел вверх – на небо и что-то прошептал. Затем снял перчатку и провел ладонью по жгучему красно-зеленому мху, облепившему все скалы вблизи незамерзающих рек. Мох оставил на ладони несколько розоватых пятен. Ожоги от него для людей безвредны, но покраснение и зуд остаются дня на два – на три.

– Ты что, прощаешься? – бестактно спросил я.

– Нет, – ответил он, – просто хочу запомнить...

При наличии тех приборов, что мы с собой прихватили, называть галерею пещер лабиринтом – все же некоторое преувеличение. Датчики принимали сигналы от нейтринного маяка, затем аккуратно вырисовывали трехмерную картинку нашего маршрута. Сканеры прощупывали все и вся в радиусе ста метров, и никакие неожиданности, вроде провалов или обвалов, нам не грозили. В довершение всего, в нашем распоряжении были "зрячие жучки" маленькие летающие "глаза" на тончайшей световодной нити. Жучков пускают вперед себя туда, где, возможно, притаилась опасность. Конечно, в кромешной темноте от них мало проку, но мы надеялись, что те, кого нам стоило опасаться, будут видимы в тепловых, инфракрасных лучах.

Несмотря на все эти приспособления, шли мы крайне медленно – не больше километра в час Номура ступал уверенно, я бы сказал, с некоторой долей фатализма, потому что светил фонарем вперед, а не под ноги. Я еле успевал за ним и к исходу третьего часа пути окончательно выбился из сил. Решили устроить короткий привал. Для отдыха мы выбрали небольшую пещеру с низким и почему-то безэховым сводом. Сняв с себя тяжелый рюкзак, я вдруг почувствовал прилив сил и, прежде чем сесть отдохнуть, немного побродил среди колоннады слившихся сталактитов и сталагмитов. Когда я шел к стене, противоположной той, у которой мы свалили свои рюкзаки, дорогу мне преградила подземная река. Гладь воды была настолько чистой и неподвижной, что казалась опрокинутым черным зеркалом. Подчиняясь естественному человеческому влечению разрушать все вокруг себя, я столкнул маленький камешек в воду. Подошел Номура.

– Не стоило тревожить реку. Круги на воде предупредят врага о нашем приближении, – сказал он.

"Наверное, это какая-то восточная мудрость", – подумал я и ответил:

– Хорошо, что ты напомнил: в какой-то момент надо будет вырубить сканеры, а то они фонят как не знаю что.

– Вырубим, – согласился он.

Я поймал себя на мысли, что за исключением тех нескольких фраз, которыми мы обменялись, когда пришло анонимное сообщение на бортовой комлог, мы ни разу больше не заикнулись о том странном послании.

– Как ты думаешь, то сообщение прислали те, за кем мы идем? – Номура первым нарушил импровизированное табу.

– Вряд ли это была шутка Ларсона, – ответил я, – но и не "туриста", очевидно.

– Как они могли узнать код флаера?

– Код тут ни при чем, сигнал шел через открытый канал – как "СОС" или вроде того. Но не запеленговался – вот в чем проблема. Впрочем, мы были слишком глубоко в ущелье, сигнал сто раз отразился, прежде чем дошел до нас, в таких условиях запеленговать невозможно. По крайней мере с тем оборудованием, что есть на флаере. Кстати, с чего мы взяли, что сообщение адресовалось именно нам?

– Ни с чего... – пробормотал Номура и спросил: – Твой видоискатель успел снять "туриста"?

– Да где там! Я был мокрый по уши, никакой картинки не получилось.

На всякий случай мы проверили. Я оказался прав: сквозь мокрый визор гомоида и от Номуры не отличить.

– Надо было в инфракрасном фиксировать, – предположил Номура.

– Черт... забыл! – Я действительно забыл про тепловизор – он сигналит, если в пределах установленного радиуса появляется кто-либо теплокровный. Включил – кроме нас двоих, никого не было. И то хорошо.

– Почему не выпускают пещерных биороботов, таскали бы за нас оборудование, – вздохнул я.

– Так, как идем мы, ходят только любители острых ощущений. Ради них никто роботов конструировать не станет, – спокойно ответил Номура.

– А как ходят те, кто не любит острых ощущений? – поинтересовался я.

– Сначала чистят дорогу лазером – потом идут...

Едва скрываемая агрессия чувствовалась в его ответе. Наверное, впервые за все то время, что я его знаю, Номура не смог сдержать своих чувств. Я ткнул ногой лежавший рядом импульсный излучатель.

~~ Наш, кроме обвала, ничего не вызовет.

– Это правда, – согласился Номура, – в пещерах нужен не импульсный, а постоянный, высокоэнергетический...

После двадцатиминутного отдыха мы снова двинулись в путь. Очередные три часа пути длились вечность. После того как я едва не свалился в трешинный колодец, Номура сказал, что на сегодня достаточно, и мы расположились на ночлег. Спать хотелось жутко, но ложиться сразу обоим было бы рискованно. Решили спать по очереди. Я первым забрался в спальный мешок, а Номура остался дежурить – через четыре часа я должен буду его сменить. Но не успел я сомкнуть глаз, как сработал сигнал тепловизора. Первым делом я схватился за бластер. Номура вел себя более хладнокровно: лучом прожектора он стал обшаривать то боковое ответвление, где, согласно тепловизору, пряталось неизвестное существо. Если честно, я не надеялся кого-либо увидеть – здешние обитатели не стали бы беспечно ждать, пока их сначала обнаружат, потом подстрелят. Но я ошибся. Уже через несколько секунд луч прожектора выхватил замершего у стены вапролока. Он выглядел несколько ошарашенным и, трясясь от страха, щурил на нас маленькие подслеповатые глазки. Пока я раздумывал, не стоит ли в него пальнуть, вапролок пришел в себя и спешно ретировался.

Мы перекинулись парой фраз насчет того, годятся ли вапролоки на жаркое, затем Номура снова занял свой пост, а я сделал вторую попытку уснуть. Но не прошло и получаса, как тепловизор снова засигналил и предыдущий сценарий повторился во всех подробностях.

– Нет, так не годится, – сказал я, – они не дадут нам поспать.

– Что ты предлагаешь?

– Выключи звуковой сигнал и следи за экраном.

– Ладно, – нехотя согласился Номура. На этот раз я действительно уснул.

Такое бывает перед самым пробуждением – нечасто, но бывает. Сон как бы возвращает тебя в то место, откуда он начал свое путешествие. Снова стены в замерших потеках, блики от прожектора, затейливый рисунок из разноцветных прожилок под самым сводом, но глаза закрыты и все, что ты видишь – не более чем последнее воспоминание, точнее, отпечаток того образа, что запечатлел твой мозг перед тем, как сон сомкнул глаза. Я чувствовал чей-то взгляд, чье-то неуловимое присутствие. Смотревший стоял прямо надо мною, но я никого не видел. То есть я видел все тот же свод пещеры. В такие минуты мозг непонятно как работает. Я понимал, что уже не сплю и что глаза закрыты. Чувство тревоги все возрастало. Сон улетучился окончательно и интуитивное ощущение, что некто буквально склонился надо мной, переросло в уверенность. Я все еще боялся открыть глаза – пусть тот неизвестный думает, что я сплю. Вспомнил, где лежит оружие. Просчитал, как легче и быстрее до него добраться. Все остальное я делал одновременно: открыл глаза, нащупал бластер, а указательный палец начал сгибать еще до того, как рукоятка оказалась в моей руке. Кто-то сказал, что мгновение – это не движение век это удар сердца. Наверное, все произошло между двумя ударами моего сердца мелькнуло в полуметре надо мной желтое изможденное лицо под серым высоким капюшоном, затем – вспышка света и грохот сорвавшегося сталактита, падая, он чуть не пригвоздил меня к спальному мешку. Со вторым ударом сердца я был уже на ногах, точнее, на коленях – на ноги я встать не смог – они затекли во время сна. Сделал несколько выстрелов в пустоту. Номура, не понимая, что происходит, с ожесточением поливал из импульсного лазера темную полость как назло, прожектор светил совсем в другую сторону, а спаренного с лазером фонаря явно не хватало, чтобы разогнать тьму. Как потом выяснилось, он стрелял просто туда же, куда и я, вслепую. Мы взглянули друг на друга, убедились, что оба живы и здоровы, если не считать, конечно, легкого помрачения рассудка. Только после этого одновременно прекратили стрельбу. Пещеру заволокло дымом и гарью.

– Т-ты ч-чего? – спросил он, слегка заикаясь.

– Да так, ничего – кошмар приснился, – ответил я – А ты заснул?

Зря спросил – и так ясно, что, отключив звуковую сигнализацию, Номура благополучно уснул.

– Н-нет, н-не знаю. – Номуре было стыдно, и я не стал усугублять.

– Ладно, бывает... Я его видел.

– Кого?

– Туриста... если он тут один такой.

– Давай посмотрим, может, что-нибудь записалось, – предложил он.

– Сначала взглянем, вдруг попали, – возразил я безо всякой, впрочем, надежды.

Как и следовало ожидать, никаких поверженных врагов мы не обнаружили. Оплавленные осколки горной породы были единственными нашими трофеями. Стали просматривать запись. Аппаратура в отличие от Номуры не спала – она ясно зафиксировала приближение теплокровного существа, очертаниями похожего на человека. Существо приблизилось сначала к Номуре, потом – ко мне. На видеокамеру попал край балахона, капюшон, затем, всего на секунду, стало видно лицо "туриста", но лишь наполовину. Что не скрыл капюшон, скрыла тень от него. Поэтому ничего нового по сравнению с тем, что я уже видел, не записалось. Но и по такому неясному изображению комлог способен смоделировать приблизительный портрет гомоида. В итоге у нас получился мужчина средних лет, изможденный, как после продолжительной тяжелой болезни или голодовки. Острый нос с горбинкой, узкие скулы, кожа тонкая и желтая, как пергамент. С глазами комлог ничего не смог сделать – все те же глубокие глазницы, и больше – ничего.

– Ну и привидение, – ухмыльнулся Номура, – если он и турист, то, вероятно, очень давно.

– Зато теперь есть надежда, что мы на правильном пути, – утешил его я, – в общем, поздравляю. Если б ты не уснул, он бы не приблизился и у нас не было бы записи его изображения. И заметь – он не пытался нас убить, хотя мог сделать это без особого труда. Кроме того, теперь мы знаем, куда двигаться дальше, – добавил я, просмотрев запись тепловизора с начала. На записи было четко видно, из какого ответвления вышел гомоид. И вернулся он тем же путем, каким пришел

На часах было начало пятого. Ни о каком сне не могло быть и речи – мы стали собираться в путь.

Второй день не принес никаких неожиданностей. От вчерашних нагрузок ноги у меня побаливали, но с обстановкой я уже освоился, и Номуре не пришлось ни вытаскивать меня из колодцев, ни даже сдерживать шаг. Поскольку день начался раньше, чем мы планировали, мы устроили не один, а два коротких привала.

– Ну что, заночуем здесь? – спросил я Номуру, когда на исходе второго дня путешествия по лабиринту мы оказались в гигантской полости с гладкими, будто отшлифованными стенами и высоким коническим сводом. Выходов из нее было несколько, и на завтра мы запланировали проверить каждый из них Пещера поразила нас своими размерами.

– Вот это да! – восхитился мой попутчик, нащупав наконец лучом прожектора ее свод. – Метров тридцать, не меньше!

Над нашими головами свисал огромный сталактит, рядом с ним присоседились другие, поменьше, но их было столько, что, где ни встань, все равно окажешься под каким-нибудь сталактитом.

– Неуютно здесь, – я поежился, – как в пасти у оркусозавра.

– Согласен, – односложно ответил Номура. Пещера нравилась ему не больше, чем мне.

– Выбора у нас нет, – продолжил я, – исследовать ответвления мы сегодня уже не успеем. Номура возразил:

– Давай хотя бы сенсорами прощупаем. Своею неутомимостью Номура стал меня понемногу доставать. Но пасовать перед младшим коллегой мне было неудобно.

– Ладно, давай, будь по-твоему, – согласился я.

Из пещеры было четыре выхода. Если верить карте и если считать, что нашей целью был биохимический завод, то годились два. Еще один, если верить все той же карте, вел буквально в никуда. А четвертый и выходом-то, строго говоря, не был – скорее это была узкая щель на высоте десяти метров от земли. Пока Номура настраивал аппаратуру я обошел всю пещеру по периметру. Мне казалось, что на аппаратуру тут надеяться нечего, нужно искать следы "туристов". Идя по кругу, я наконец дошел до того участка стены, что находился прямо под щелью. Стена как стена – такая же гладкая, как и везде, но слой льда на ней был толще, чем на других участках стены. Этим льдом был замерзший водопад, который лил когда-то из той дыры, или щели, что находилась в восьми с небольшим метрах надо мною. В свете прожектора лед отливал розовым и желтым, сквозь перчатки холод не чувствовался, и лед казался цветным стеклом, застывшим прежде, чем мастер решил, что из него вылепить. Желая убедиться, что это все-таки лед, а не стекло, я снял перчатку и провел рукою. От холода рука мгновенно онемела, и тем более удивительно, что я сумел различить на ощупь ту маленькую выбоину, или, вернее, небольшой скол, правильной треугольной формы. Из-за бликов выбоина была с трудом различима глазом. Что там ладони – внутри у меня все похолодело! Я готов был поклясться, что кто-то наблюдает за мною сверху и ответных действий стоит ждать с минуты на минуту. Вот так, стоя у самой стены, я был слишком уязвим для нападения. Номура копался далеко в стороне, и, чтобы привлечь его внимание, я зашипел что-то невразумительное в микрофон. Когда он удосужился на меня взглянуть, я знаком попросил его отвернуть прожектор в сторону. Сам же стал подсвечивать ледяную стену фонарем так, чтобы от неровностей появились тени. Но зрению я по-прежнему не доверял и, меняя руку, исследовал стену еще и на ощупь. Обнаружил второй скол, совсем свежий – как и первый. Вероятно, были и другие, но выше по стене. Накопленная за весь день усталость исчезла в мгновение ока

Мы отошли подальше от подозрительного места и стали шепотом совещаться. Говорить в полный голос у нас не было ни малейшего желания.

– Полезем сразу или запустим "жука"? – спросил Номура.

– Ну нет, сначала "жука", – решил я твердо.

С точки зрения "жука" наВерху царило полное спокойствие. Разумеется, передаваемая им картинка была предельно абстрактной, ведь из-за кромешной темноты снять что-либо в видимых лучах было нереально. Немною выручил поднятый на десятиметровую высоту прожектор. Сразу за отверстием в стене шла довольно ровная площадка, затем – туннель, постепенно расширяющийся, через сорок метров – разветвление – туннелей стало два. Мы обследовали оба. Еще через пятьдесят метров – снова разветвление. И снова – ничего подозрительного. Радиус действия "жука" – пятьсот метров, но исследование пришлось прекратить на отметке "триста", поскольку световодная нить за что-то зацепилась и оборвалась. В этом не было ничего удивительного – все "жуки", как правило, одноразовые. Поэтому мы и берегли их на крайний случай.

Посовещались, стоит ли запускать еще одного.

– Не вижу смысла, – уверенно заявил Номура, – давай я подниму наВерх аппаратуру, и если она ничего не обнаружит, полезем сами. Я согласился.

Минут пятнадцать Номура готовил снаряжение. До сих пор не пойму, почему никто из нас не догадался хотя бы на это время запустить наВерх второго "жука". Ничего бы с ним не случилось. А в дальнейшем – и с нами. Намура взгромоздил на спину все, что только смог поднять, и лебедка медленно поволокла его наВерх. Последние метры ему давались очень тяжело. Когда он перевалился за выступ, я потерял его из виду.

О том, что случилось наВерху, я могу только догадываться. Похоже, Номура успел выстрелить первым – треск разрывающейся породы раздался где-то в глубине туннеля. И еще, мне кажется, что если бы он не стал стрелять первым, то с нами бы не обошлись так круто. Такое впечатление, что защищавшимся терять было нечего – они ударили из импульсного лазера, рискуя оказаться под завалом. Я бросился к тросу, но из-за отсутствия надлежащей сноровки провозился с креплением лебедки слишком долго – это меня и спасло. В противном случае я бы спустился вниз еще быстрее, чем поднялся – вместе с тоннами обрушившейся горной породы. Но я поднимался очень медленно и преодолел всего метра два с половиной, когда тяжелый камень сбросил меня обратно вниз. Воздух заполнился влажной пылью, от низкого гула заложило уши. Я дернулся еще раз к тросу – бесполезно. Поток песка и мелких камней не дал мне продвинуться и на метр. Я еще надеялся, что Номура сможет спрыгнуть вниз; в защитном комбинезоне – это не так смертельно и, даже если он будет ранен, я смогу оттащить его в безопасное место. Я что-то орал ему, но мой крик тонул в нараставшем реве – начинался настоящий обвал. И я стал отступать. Об этом стыдно говорить, но в тот момент иного выхода у меня не было. Я пятился, делая очередной шаг назад, лишь когда камни начинали сыпаться прямо предо мной – таким образом я будто бы смягчал свою вину. Пятился, пока не упал, запнувшись о какой-то сталагмит. Дальше я уже ничего не помню. Должно быть, каменная волна отнесла меня к противоположной стене пещеры, потому что очнулся я именно у нее. Стояла гробовая тишина и тьма такая же. Я щелкнул выключателем фонарика, что встроен непосредственно в комбинезон, – фонарик работал. Комлог, к счастью, тоже уцелел. Запас прочности у всей этой техники рассчитывается по одному-единственному принципу: из строя ее могло вывести только то, что неминуемо убило бы и хозяина – тогда она станет попросту не нужна.

Я ощупал себя с головы до ног – кости вроде целы. Комлог, который, кроме всего прочего, еще и следит за здоровьем своего хозяина, доверительно сообщил, что у меня сотрясение мозга, но об этом я мог догадаться и без него. Пыль еще не осела, свет фонаря про– бивал ее не дальше вытянутой руки, и поэтому продвигаться что на ощупь, что со светом – было все равно. Шаг за шагом, или, лучше сказать "ползок" за "ползком", я обследовал пещеру, ставшую теперь вполовину меньше.

Вдруг мне стало нехорошо – рука наткнулась на что-то мягкое. Это был Номура. Камни завалили его по грудь. Я не мог без ужаса смотреть на его лицо: левая щека обожжена и разодрана от уха до подбородка, из уголка рта стекала струйка алой крови, левый глаз превратился в сплошную кровоточащую рану... Но он был жив. Я принялся вводить ему все подряд из своего медицинского пакета – антибиотики, стимуляторы, заживляющие и обезболивающие препараты. Затем стал разгребать придавившие его обломки, стараясь не думать о том, во что могла превратиться та часть тела, что находилась под завалом. Камни с грохотом разлетались прочь, и из-за этого я не сразу услышал его голос. Номура пришел в себя, но лишь на несколько секунд. Возможно, он и не приходил в себя, а то, что я услышал, было его предсмертным бредом. Он произнес едва слышно: "Вас все равно найдут". Еще через минуту он умер.

"Вас все равно найдут" – слова звучали как угроза. Нет, это была именно угроза. Но кому? Мне? Действительно – бред. Кто это "мы", которых должны найти? По работе под "мы" я мог подразумевать только себя и Шефа. Но что нас искать? Мы и так не прячемся. Я уж точно. И до меня стало доходить, что, вероятно, он принял меня за тех, кого мы ищем – за гомоидов. Но его угроза звучала слишком лично. Ведь, в сущности, Номуре поручили лишь сопровождать меня, а кого именно мы ищем, знал только я. Неужели у него было какое-то персональное задание?! Необходимо было срочно добраться до его комлога. Я снова принялся разгребать завал, но чем больше песка и камней я отбрасывал, тем больше их прибывало. Уже в порыве отчаяния, я попытался силой выдернуть его тело из-под обломков. Взял под руки, рванул... бесполезно. Постепенно меня охватывало бешенство, и я уже не соображал, что делаю. Вцепившись в его комбинезон, я стал дергать из стороны в сторону – так, как мы вытаскиваем гвоздь из дерева. Кончилось тем, что застежки на комбинезоне не выдержали моего натиска и с треском расстегнулись. От напряжения кровь молотком стучала в висках; я присел, чтобы немного отдышаться.

Я сидел и с тупою злобой смотрел на мертвое тело. Комбинезон Номуры разъехался, луч фонаря скользнул по груди, превратившейся теперь в один большой синяк. У походного фонаря два режима работы: обычный и расширенный, когда он испускает не только видимые лучи, но и ультрафиолетовые. Когда Номура был еще жив, я переключил фонарик на расширенный режим, чтобы оценить состояние Номуры хотя бы зрительно. Не знаю, почему я решил, что в ультрафиолетовых лучах я увижу больше, чем в обычных, но теперь я действительно увидел нечто, нечто странное – это было что-то наподобие небольшой татуировки, нанесенной краской, видимой только в ультрафиолетовых лучах. Татуировку вывели с правой стороны груди, чуть ниже ключицы. Я присмотрелся. Вытатуированный знак был чрезвычайно прост, но раньше я никогда его не видел. Он представлял собою равносторонний треугольник с тремя одинаковыми крыльями – по одному у каждой стороны. Чертовщина какая-то, подумал я. Мне еще больше захотелось добраться до его комлога. И тут прямо надо мною раздался треск. Я машинально вскинул голову, но, разумеется, ничего не увидел. Треск повторился. Если кто-нибудь когда-нибудь слышал, как трескается стеклянная бутылка с замерзающей водой, то вот это – оно. Я бросился к ближайшему туннелю. И очень вовремя, потому что за спиной у меня с грохотом обрушились несколько сталактитов. Все снова стихло. То место, где лежал Номура, сплошь засыпало обломками.

Положение выглядело незавидным. Вся наша аппаратура была погребена под завалом; в моем распоряжении оставались только фонарь и комлог. Последний хранил запись нашего маршрута, что давало надежду вернуться тем же путем, каким мы шли сюда. Но было одно "но" – пещеру, где произошло столкновение, наполовину завалило, а вместе с нею – и тот вход в нее, откуда мы вышли.

Стоило мне похвалить нашу технику за надежность, как вышел из строя детектор нейтрино. Теперь он показывал не три, а только две координаты. Пятикилометровая дуга чертилась по двум координатам снова и снова, тщетно пытаясь найти себе еще одну точку опоры. Глядя на беспомощно метавшийся лучик, я ощутил себя маятником, вынужденным теперь вечно качаться где-то в недрах Южного Мыса. Движение было плавным и легким, я рассекал толщу породы как воздух, но едва земная поверхность оказывалась на расстоянии вытянутой руки, как движение начинало идти в обратную сторону и так, раз за разом, без конца. Сила, обрекшая меня на "вечное возвращение", оставляла ни с чем и моих преследователей – уже готовые схватить меня, когда я приближался, они ловили руками лишь воздух; затем разочарованно отступали в темноту, чтобы снова броситься на меня, когда я, влекомый невидимой нитью, качнусь назад.

Я проснулся или, вернее, очнулся от страха быть схваченным во сне. Звучит парадоксально, но именно с этим чувством я открывал глаза. Первое же движение отдало в голове резкой болью. Даже двигать глазами стало нестерпимо больно. Я снял шлем и провел рукою по затылку – на ладони осталась кровь. Провел еще раз – царапина на шее, ерунда. Голова, благодаря защитному шлему, уцелела, но только внешне. Я ввел себе все, что оставалось в медицинском пакете, и поднялся на ноги. К счастью, ноги меня еще слушались. Прочерченная детектором дуга с линией нашего маршрута не пересекалась, но проходила совсем близко. Но даже если бы эти две линии и пересеклись, то все равно я мог быть уверенным в том, что нахожусь на самой линии маршрута. Вот если бы они не просто пересеклись, а какое-то время оставались "сцепленными"... Я объяснил комлогу, что означает "какое-то время быть сцепленными". Теперь его задача – следить за дорогой. Дальнейшие теоретические выкладки ни к чему не привели, и я стал потихоньку продвигаться по той полости, что находилась ближе всего к нужлому мне маршруту Возле каждого разветвления я сверялся с каргой, но дуга на экране не сообщала ничего утешительного – я только отдалялся от пути, по которому шли мы с Номурой. Эти места никем до нас не изучались, а полученная путем сканирования стереокарта явно приукрашивала действительность.

Я остановился в раздумье. Правильно ли я поступаю – ведь я мог бы поискать дорогу не к тому выходу из пещеры, что мы использовали как вход, а ко второму – тому, который, в силу выпавшего жребия, был нами отвергнут. Расстояние до него по прямой составляло около десяти километров – на два километра больше, чем до каньона с вапролоками. Или, пока не поздно, мне следует вернуться в пешеру, где остался Номура, и там дожидаться помощи. За неделю меня бы нашли, а неделю-то я уж как-нибудь продержусь – дающие энергию батареи были в исправности, а льда (иначе говоря – воды) в пещере предостаточно.

Обезболивающие препараты имеют тот же недостаток, что и моя стереокарта, – они приукрашивают действительность. Комлог же бил тревогу. Возможно, он слегка драматизировал, но если верить его показаниям – неделю моя голова не выдержит. Словно боясь, что не поверю приборам, организм взбунтовался: голова внезапно налилась свинцом, к горлу подступила тошнота, перед глазами все поплыло, и я упал на колени. Меня начало выворачивать, затем, похоже, я вновь потерял сознание.

Все словно повторялось: пробуждение, блеск ледяных капель, чужое лицо, мелькнувшее перед глазами и исчезнувшее, лишь стоило мне сфокусировать взгляд.

– Постойте! – Я прокричал, прохрипел, простонал – каждый слог этого слова был произнесен по-другому. Свет чужого фонаря бил мне в глаза. Почему-то я был убежден, что гомоид обязан понимать человеческую речь, и нисколько не удивился, услышав ответ.

– Вставайте и идите за мной, – сказал гомоид ясно и вполне по-человечьи. Сказав так, он зашагал прочь.

Я встал и пошатываясь поплелся за ним. Мною двигала не надежда на спасение, – ведь с того момента, как я остался один, прошло на так много времени, чтобы успеть ее потерять. Зато я потерял всякую надежду достичь той цели, ради которой отправился плутать по подземному лабиринту. Но сейчас все переменилось. И мне было плевать, кто в чьей власти, гомоиды в моей (на такое я всерьез рассчитывал три дня назад), или я – во власти этих непонятных, неведомых существ. Фонарь выхватывал из темноты лишь смутные очертания моего молчаливого проводника. "Кто вы? " – спрашивал я его снова и снова Собравшись с силами, я попытался его нагнать, но он тут же прибавил шаг, и дистанция между нами осталась неизменной. Расстояние он определял, вероятно, по звуку моих шагов. Тогда я вновь попытался с ним заговорить.

– Подождите... – бормотал я, – я только хочу узнать, кто вы... я разговаривал с вашим создателем, профессором Франкенбергом, перед самой его смертью... я не враг вам, поймите же наконец...

Я надеялся, что гомоида заинтересует какая-нибудь из брошенных мною наугад фраз:

– ... он рассказывал мне о вас... я знаю – вы гномы... вас создали, чтобы... честно говоря, я не очень понял – для чего... Франкенберг показывал мне ваши портреты... всех четверых... вы который из них?. , я знаю, в пещерах находилась лаборатория, что с ней стало?

Он остановился как вкопанный. Я сделал еще шаг, но гомоид строго приказал:

– Не приближайтесь!

И я был вынужден остановиться. Он повернулся ко мне, но рассмотреть свое лицо не дал – его фонарь, гораздо более мощный, чем мой, светил прямо на меня.

– Повторите то, что вы сейчас сказали. – Таким был его следующий приказ.

Я с готовностью подчинился:

– Я говорю – мы предполагали, что лаборатория находится рядом с химическим заводом, и шли, чтобы ее найти... не напасть на вас, а найти... Я не знаю, почему Номура стал стрелять – никто не отдавал ему такого приказа... – Понимая, что такое оправдание немногого стоит, я замолчал.

– Странные вы... люди, – ответил гомоид, – идете искать неведомо кого, но не знаете, кто идет с вами рядом.

– Что вы знаете о Номуре? – прохрипел я. Но мой вопрос остался без ответа.

– Вы сказали что-то еще – не только о лаборатории. Повторите мне все! – донеслось до меня. Я силился припомнить.

– Я говорил о Франкенберге, о его плане, которого я не понял, о портретах четырех гомоидов, среди которых должен быть и ваш портрет; о том, что я вам не враг...

– Достаточно, – прервал он меня, – странно, очень странно... Вероятно, я сильно отстал от жизни, столько лет проведя здесь, в пещере... пробормотал он задумчиво.

– А сколько лет вы здесь пробыли? – На самом деле это меня интересовало меньше всего, но теперь я старался спрашивать осторожно, стараясь попадать в такт его собственным мыслям.

– Шесть, – ответил он.

– Но почему вы прячетесь здесь? Кого вы боитесь – того, кто убил Перка и Франкенберга?

– Есть причины, по которым я не стану отвечать на этот вопрос. Мой отказ не стоит понимать так, будто я точно знаю, кто это сделал. Я дам вам возможность выйти отсюда, но поверьте, даже если вы снова вернетесь в пещеры, вы ничего и никого не найдете – ни меня, ни лаборатории. Самому мне уже недолго осталось жить, а о том, что осталось от лаборатории, я позабочусь...

– Вы говорите так, точно... – Мой голос настолько ослабел, что, боясь быть неуслышанным, я сделал несколько шагов вперед, и в тот же момент гомоид исчез – как сквозь землю провалился. С минуту я вглядывался в темноту, ожидая его появления. Он появился, но полусотней шагов дальше. Я пошел к нему. Как и прежде, он не позволял мне приближаться, но и не исчезал, и я поверил, что гомоид действительно хочет меня отсюда вывести. Я спешил как мог, боясь упустить его из виду. Падал, спотыкаясь о камни, и снова поднимался. Вероятно – терял сознание и, вероятно, не раз. С какого-то момента для меня перестали существовать все преграды – и камни, и сталагмиты, и постепенно смыкавшиеся стены, – все стало каким-то ватным, и ватным стал я сам. Не чувствуя боли, я протискивался, просачивался сквозь или мимо них – не знаю, наверное, я полз на четвереньках – просто не смог встать после очередного падения. Для меня существовал лишь свет его фонаря, и я полз на этот свет. Дальнейшие мои воспоминания обрывочны... Я помню узкий лаз, в котором очутился после того или, скорее, одновременно с тем, как потерял своего проводника. Но путь был один – только вперед. И я продолжал ползти. Дневной свет вспыхнул настолько неожиданно и настолько ярко, что я зажмурил глаза. И даже теперь, по прошествии стольких дней, если сильно зажмурить глаза, то можно вызвать из памяти эти красно-фиолетовые всполохи в ослепленной сетчатке и на их фоне черный, человекоподобный силуэт, на мгновение загородивший выход из подземелья...