Текст книги "Карлики"

Автор книги: Максим Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

К радости всех пассажиров словоохотливый господин замолчал.

– Вы забыли про поле Оркуса, – ни с того ни сего напомнила ему Татьяна. Пожилая пассажирка злобно посмотрела на нее и что-то пробурчала. Экскурсовод-любитель деловито сообщил:

– Ну про то, как странно действует на наш разум поле Оркуса, всем уже давно известно. И все слышали, будто бы ложные воспоминания побеждены с помощью пилюль. Однако жители по-прежнему покидают планету. В тех местах, где плотность населения достаточно высока, многие научились обходиться без пилюль – и впрямь, какая разница, помнишь ли ты соседа, которого вообще никогда не было, или, наоборот, забыл того, кто только что жил с тобою рядом. Когда людей вокруг много, за всеми все равно не уследишь Главное, чтобы вещи не пропадали, не правда ли?

Чрезвычайно довольный своей шуткой, он расхохотался. Татьяна улыбнулась. Корабль несся по низкой около-оркусовской орбите, ожидая разрешения на посадку Моя спутница прильнула к иллюминатору.

– Смотри, – сказала Татьяна, показывая вниз, – видишь, те четыре воронки – они друг рядом с другом, а там, дальше – еще четыре. Знаешь... они похожи на следы когтей огромного космического дракона, который хотел стащить планету с ее орбиты.

– Я думаю, у него ничего не вышло, – авторитетно заявил я.

– С чего ты взял, что не вышло?

– Обрати внимание на вон то море – прямо между двумя четверками воронок. Как ты полагаешь, откуда оно взялось?

– Вечно ты все опошлишь! – возмутилась Татьяна. По кораблю объявили, что разрешение на посадку получено.

Пока я узнавал, где можно арендовать флаер, Татьяна ходила выяснять отношения с транспортной компанией – при выдаче багажа ей подсунули чужой рюкзак. Я предлагал сначала проверить, что в нем лежит, а то, может, стоит оставить его себе. По крайней мере внешний вид у чужого рюкзака был подороже, чем у Татьяниного. Татьяна велела перестать молоть чепуху и заняться делом. Я узнал про аренду и возвращался к багажному блоку (там меня должна была ждать Татьяна со своим рюкзаком), когда выросший словно из-под земли мужчина вежливо поинтересовался:

– Господин Ильинский, если не ошибаюсь?

– Да, а в чем дело?

– Замечательно, я так вас себе и представлял! – обрадовался незнакомец, ни чуть не смущаясь такой явной непоследовательности. Я высказался вполне в духе Верха:

– Если вы меня себе только ПРЕДСТАВЛЯЛИ, то как в таком случае вы меня узнали?

– Исключительно исходя из того, что мое ПРЕДСТАВЛЕНИЕ о чем или о ком-либо всегда оказывается верным, – вывернулся незнакомец.

Его ответ меня позабавил, и я уточнил:

– Прямо так и всегда?

– Сдаюсь-сдаюсь, – замахал он руками и наконец назвал себя:

– Доктор Абметов, Симеон Абметов, если угодно...

Из дверей грузового терминала вышла недовольная Татьяна. Рюкзак, на этот раз свой собственный, она волочила за собой по полу. Не думаю, что он был слишком тяжелым, но нужно же ей как-то меня устыдить! Я извинился перед Абметовым и поспешил ей навстречу. Стоило мне к ней подойти, как она буквально одним пальцем подхватила рюкзак и водрузила мне плечо. Я шлепнул ее легонечко по заду, но так, чтобы никто не заметил.

Подошел Абметов.

– Вы нас не представите? – попросил он меня. Что за манеры, подумал я, однако выполнил его просьбу незамедлительно:

– Татьяна, это доктор Абметов, доктор, это – Татьяна.

Кажется, я все правильно сделал – сначала представляют мужчину даме, потом даму – мужчине. Не помню, как правильно. Татьяна изобразила книксен и сказала, что ей очень приятно.

– Можно просто Семен, – фамильярно предложил Абметов и поцеловал Татьяне руку.

– Хорошо, только не называйте меня Таней или Танюсей. – Татьяну веселили его старомодные манеры. Но, надо признать, в его исполнении они выглядели очень натурально. И наряд его был вполне подобающим – из-за полурасстегнутого ворота куртки выбивался белый воротничок рубашки и черный галстук-бабочка. Вообще-то Татьяна всегда питала слабость к элегантным ученым мужам возрастом за сорок. А Абметов, без сомнения, был лучшим образцом этой породы мужчин – сухой, подтянутый, ростом слегка выше меня. Подозрительно черные волосы он, вероятно, подкрашивал под цвет глаз; небольшая бородка сошла бы и за профессорскую, и за мефистофелевскую – это кому как нравится. Что и говорить – Йохан ему и в подметки не годился.

– Где вы планируете остановиться? – важно осведомился он.

– Где мы планируем остановиться? – тем же тоном спросил я Татьяну.

– А где остановились вы? – в свою очередь, спросила Татьяна у Абметова. Я подумал, что он, интересно, теперь спросит у меня. Но он ответил предельно просто:

– В Оркус-Отеле. Я только что проводил своих коллег и тут встретил вас. Врет, подумал я.

– Ежели там приличное обслуживание, то мы, пожалуй, последуем вашему примеру, правда, дорогой? – продолжала придуриваться Татьяна.

– Вне всяких сомнений, дорогая, – серьезно произнес я.

Татьяна едва не прыснула со смеху. Абметов принял все за чистую монету.

– Обслуживание там превосходное, даже по земным меркам, – заверил он нас и предложил подвезти. Я отказался, сославшись на то, что арендовать флаер мне нужно в любом случае, а в космопорте это обойдется дешевле. Абметов настаивать не стал, пообещал найти нас в отеле и, на всякий случай, назвал номер своих апартаментов. Засим раскланялся. Мы с Татьяной отправились в "Бюро по найму средств передвижения" – именно так оно себя рекомендовало.

– Нет, ну какой мужчина! – воскликнула Татьяна, развалившись в кресле легкого трехместного флаера. И пихнула меня локтем в бок. Флаер мотнуло в сторону.

– Ты поосторожней, я же еще не включил автопилот, – огрызнулся я. Татьяна насупилась и до самого отеля не проронила ни слова.

Когда я последний раз был на Оркусе, Оркус-Отель находился еще только в проекте. Уже начинало темнеть, и, подлетая, мы увидели разлапистую, слепящую мешанину из желтых окон, изумрудных пальм и бассейнов с неестественно синей водой. Отель поднимался террасами, и в сгустившихся сумерках даже обилие огней не позволяло угадать – корпуса выросли среди джунглей или джунгли проросли сквозь гостиничные корпуса. Что же касается пальм и бассейнов, то их было буквально выше крыши. Перед тем как сесть на посадочную площадку (она походила на огромную протянутую ладонь), флаер завис над одним из бассейнов. Татьяна посмотрела вниз, убедилась, что под нами никого нет, затем молча потянулась к рычагу амплефаера и толкнула его от себя. Флаеру было решительно все равно, а мне – тем более. "Никто тебя не слушается", – прокомментировал я. Флаер благополучно приземлился в центре посадочной ладони. По эскалатору мы спустились в вестибюль.

– Какой номер у Абметова? – спросила у меня Татьяна, когда мы стали регистрироваться у портье.

– Четыреста двенадцатый, сектор "Б", а зачем тебе? – удивился я.

Ее мгновенный ответ вызвал у меня еще большее недоумение:

– Тогда возьми двести пятьдесят четвертый в том же секторе.

– Почему именно двести пятьдесят четвертый?

– Чтобы сумма номеров была ровно шестьсот шестьдесят шесть.

Даже я не смог бы так быстро вычесть из одного трехзначного числа другое.

– А тебе зачем? – спросил я.

– Будет о чем с ним поговорить, неужели непонятно? Отличная тема для светской беседы – у Абметова вид змея-искусителя.

– Угу, на пенсии...

– Посмотрим, что из тебя выйдет, когда окажешься на пенсии.

– При моей работе до пенсии не доживают, – мрачно парировал я.

Нас зарегистрировали, и мы поднялись на второй этаж. Из-за Татьяниной нумерологии я теперь не смогу любоваться видом из окна. Впрочем, я не за этим сюда приехал.

Татьяна прошла в номер первой, я же немного задержался в дверях проверял, во-первых, можно ли открыть дверь, не имея ключа, а во-вторых, можно ли ее закрыть так, чтобы нельзя было открыть даже ключом. Похоже, и то и другое было вполне реально.

Дама в изысканном вечернем туалете вышла из лифтового холла; быстро взглянув на меня, прошла мимо и стала отпирать дверь соседнего, двести пятьдесят третьего номера. На голове у дамы красовалась белая шелковая панама с тонкой полупрозрачной вуалью того же цвета и материала. Такие вуали, вернее, вуалетки, вошли на Оркусе в моду, когда отпала необходимость носить на голове москитные сетки. Это мне потом Татьяна объяснила, но я ей не слишком поверил – зачем вообще нужно было таскать москитные сетки, когда есть масса других способов отпугнуть назойливых насекомых.

Я насколько мог вежливо улыбнулся и собрался пройти в свой номер, но у дамы что-то там никак не получалось с замком – она несколько раз вставляла ключ, дергала что есть силы за ручку, но дверь не поддавалась.

– Помочь? – спросил я.

Дама испуганно посмотрела на меня, решая, стоит ли принять помощь от незнакомого человека. Решила, что стоит:

– Если вас не затруднит... Что-то с дверью случилось.

Мне почему-то пришло в голову, что про замок и про дверь она нарочно выдумала. Просто ей было одиноко – если это так называется. Я взял у нее ключ, попробовал отпереть дверь, но ничего не вышло. Из дверей двести пятьдесят четвертого показалась Татьянина голова:

– Федр, ну где ты?.. И дверь нараспашку оставил... здрассте, – это она увидела соседку, – Федр, можешь не проверять – наш ключ к соседнему номеру не подойдет... – Татьяна хмыкнула и вернулась в номер.

– Да она у вас с характером, – сказала дама насмешливо и кивнула в ту сторону, где только что была Татьянина голова. – Стойте, вы не той стороной вставляете, надо вот так. – Она отобрала ключ и сунула мне в руки дорогую женскую сумочку: – Подержите.

Это был хороший ход – с ее сумочкой я уже не мог никуда уйти, что бы там Татьяна ни говорила.

С виду соседке было примерно столько же, сколько и Абметову, довольно высокого роста; то, что просвечивало сквозь вуаль, не было ни приятным, ни неприятным. Иными словами, это был не тот случай, когда принято говорить о "следах былой красоты". Для доктора Абметова она бы была прекрасной парой, а то не нравится мне, как он зыркает на Татьяну своими черными-пречерными глазами.

Замок по-прежнему не поддавался.

– Надо вызвать портье, – предложил я.

– Знаете, после этого коктейля у меня что-то не то с координацией... вы пробовали коктейль "ОНО" – "Отпуск На Оркусе"? – пропустив мое предложение мимо ушей, спросила она с игривой улыбкой. – Здесь нужна твердая мужская рука, попробуйте-ка еще раз, – и вернула ключ мне.

– Я, признаться, всегда считал, что "ОНО" – это именно оно чудовище-гоморкус. В честь него и назвали коктейль.

Странно, но теперь замок открылся легко.

– Вот что значит твердая мужская рука! – восхитилась она. – А то в этом отеле одно старичье.

– Да что вы, тут сущий пустяк... – пробормотал я.

– Вы в отпуске или по делам?

– Мы путешествуем.

От дальнейших расспросов меня спасла Татьяна.

– Федр, ты скоро? – послышалось из моего номера. Нужно было возвращаться.

Не скрывая разочарования, соседка благосклонно позволила мне уйти:

– Ну что ж, раз вас ждут, то... – И она со вздохом забрала у меня сумочку.

– Да, пожалуй, я пойду, – согласился я и тоже вздохнул (мол, сами видите – я себе не принадлежу).

Позавтракать мы с Татьяной решили в ресторане. Абметов был вездесущ. Не думаю, чтоб он специально караулил нас в лифте, но оказался он именно там.

– Доброе утро! Вы тоже завтракать? Если позволите, то я вас приглашаю, – любезно предложил Абметов.

Мы, разумеется, позволили.

Лифт набился битком – не мы одни решили в этот день позавтракать. На всякий случай я втиснулся между Татьяной и Абметовым. На первом (точнее, нулевом) этаже толпа вынесла нас в вестибюль, и на какое-то время я упустил их из виду. Между тем я едва не сшиб нашу вчерашнюю соседку – она собиралась ехать наВерх. Стоявший позади нее худощавый смазливый блондин приготовился подхватить ее под руку. К счастью, соседка устояла. Лицо ее, как и вчера, прикрывала короткая вуалетка, но, завидев меня, она вежливо приподняла ее край:

– Доброе утро, – сказала она и сразу же опустила вуалетку.

– Доброе... надеюсь, проблем с ключом у вас больше не будет – в противном случае я готов вам помочь, – галантно предложил я ей свои услуги.

– Думаю, на этот раз все обойдется, – скромно ответила соседка и, одарив меня томным фиалковым взором, направилась к освободившемуся лифту. Я высмотрел в толпе Татьяну и Абметова. Та излагала ему свою инфернальную новость:

– Нами управляет какой-то злой рок: во-первых, мы вас повсюду встречаем, но это еще куда ни шло. Гораздо подозрительней, что сумма номеров наших с вами апартаментов сколько, вы думаете? Шестьсот шестьдесят шесть!

Абметов расхохотался:

– У нас на Земле это сочли бы добрым предзнаменованием!

– Кто ж у вас там теперь у власти в таком случае? – Татьяна сделала страшные глаза.

– Ах, не спрашивайте, скука царствует над нами... – отмахнулся он. Фраза звучала немного пафосно, если это только не цитата. – Пусть хоть тринадцать раз по шестьсот шестьдесят шесть, лишь бы что-нибудь произошло!

– Неужели все так плохо? – удивился я.

– Уж поверьте мне – все именно так и обстоит. Taedium vitae, скука жизни, как говорили древние. Кто потемпераментней – улетают на поиски загадок и разгадок. А домоседы придумывают загадки, не сходя с места. Сказав это, он внимательно посмотрел на меня. "Как ты думаешь, я на что-нибудь намекаю или нет? " – спрашивал его взгляд. Я его мысленно послал. Видимо, он это понял, потому что сразу же повернулся к Татьяне:

– Что будете заказывать? – Этот вопрос был задан обычным способом, то есть вслух.

Дело в том, что нам все-таки удалось найти свободный столик – отель кишмя кишел туристами, в основном – с Земли.

– Хочу местной экзотики, – заявила Татьяна.

– И я хочу, – согласился я с ней.

Не прошло и пятнадцати минут, как весь столик был заставлен чем-то сине-зелено-буро-малиновым (без крапинок). Пряным ароматом мне обожгло веки, поэтому я запомнил запах, а не названия блюд. Абметов сказал, что он сыт Оркусом по горло и заказал хруммелей, которых на Оркусе готовить абсолютно не умеют.

– Вак вы во вуки вуда виевали? – с набитым ртом спросила Татьяна.

– Да нет, не от скуки я сюда приехал. – Абметов каким-то чудом понял вопрос. – Феодор вам уже рассказал, чем я занимаюсь?

"Он – Симеон, я теперь – Феодор – неплохо", – подумал я.

– Да, рассказал, то есть показал... письмо ваше показал. Вы работаете в Архиве истории науки?

– Вот-вог, все верно.

– Но какая же на Оркусе наука и, тем более, ее история? Вся история на Земле. Тут народ развлекается – климат отличный, а если антиоркусовские пилюли не принимать, то вообще – красота.

– Как вы сказали? Антиоркусовские? Хм, смешно... – Абметова название искренне позабавило. – Нет, дело, разумеется, не в них. Кстати, вы, случайно, не знаете, как они действуют?

Татьяна не знала, и отвечать пришлось мне:

– Я знаю, но лишь приблизительно. С вами когда-нибудь случалось так, что в некоторый момент вам начинает казаться, будто то, что вы делаете, или говорите, или слышите, вы уже делали, говорили или, соответственно, слышали?

– Дежа-вю, – подсказала Татьяна.

– Да, пожалуй, было, – подумав немного, ответил Абметов, – так что, оркусовская болезнь – это дежа-вю?

– Не совсем, это я так, для аналогии... Теперь представьте, что вам когда-то уже снилось нечто похожее на ваши нынешние реальные действия, и, хотя вы о самом сне уже забыли, мозг по-прежнему хранит его обрывки. И эти обрывки могут проявлять себя как ложные воспоминания. Идем дальше... Как образуются сны, точно никто не знает, но поле Оркуса сами сны не создает, оно создает, если можно так выразиться, обрывки несуществовавших снов. Оно создает их из того хаоса воспоминаний, что наполняет самые дальние закоулки нашей памяти. В каком-то смысле Оркус упорядочивает хаос, так же как обычное магнитное поле упорядочивает кучу железных опилок. Вновь созданные воспоминания не имеют никакого отношения к тем реальным событиям, что послужили источником материала, то есть того самого хаоса. Пусть, например, вы когда-то видели человека с носом, как вот этот... Татьяна, как называется этот фрукт?

– Это овощ, оркусец обыкновенный, – ответила Татьяна, заглянув предварительно в меню.

– Хорошо, оркусец так оркусец... И пусть однажды вы встретили другого человека, ну, скажем... с зелеными волосами. – Я решил больше не использовать оркусовские блюда для сравнений. Татьяна толкнула меня под локоть и кивком головы указала на сидящего за соседним столиком молодого человека. У того были волосы ярко-салатового цвета. Мы все улыбнулись, и я продолжил:

– Так вот... Поле Оркуса может породить в вашей памяти одного человека, у которого и нос, как оркусец, и волосы, как у того типа за соседним столиком. Плюс еще что-нибудь... Вы поняли?

– Более или менее... Так что, антиоркусовские пилюли – это какой-то ингибитор или вроде того? – предположил Абметов.

– Нет, не думаю. Фармакодинамика другая... Действие пилюль направлено против самого поля, своего рода – его нейтрализация. Фармакологи уверяют, что на нормальную память они не действуют.

– Здорово! – обрадовалась Татьяна. – Теперь понятно, что имел в виду Сократ, когда говорил "знание – это воспоминание". В самом деле, знание это текст, текст состоит из символов, символов в нашей голове хоть отбавляй, надо только их правильно упорядочить – вот тебе и знание. Таинственная сила превращает хаос символов в текст, но, правда, непонятно как. На Оркусе Сократ побывать не мог... хотя кто его знает.

– Когда-нибудь ты дошутишься! – Мне не нравится, когда Татьяна пытается острить не по делу. Но Абметов тоже был настроен не слишком серьезно:

– Я-то думал, что жизнь порождает сны, а выходит, все наоборот – сны определяют жизнь...

– Все определяет все – это напрочь известный факт, – вторила ему Татьяна.

– Скрупулезно подмечено, – согласился он, – но тут возникает интересная проблема. Вот вы говорите, что знание – это превращение хаоса символов в текст. То есть какой-то гений берет и упорядочивает значки. Получается доказательство некой теоремы. Возникает законный вопрос: существовал ли этот текст до того, как тот гений превратил в него кучу беспорядочных символов? Ведь закон всемирного тяготения существовал до того, как Ньютон его открыл. Может быть, и с доказательством теоремы то же самое...

Заданная тема оказалась слишком трудной для дружеской беседы за завтраком.

– Думаю, не то же самое... – Это все, что смогла ответить Татьяна.

Мы сосредоточились на еде. А я подумал, как ловко он увел разговор от своей собственной персоны к общеорку-совским проблемам. Но не тут-то было Татьяна вспомнила, с чего началась беседа:

– Я догадалась! С помощью поля Оркуса вы хотите обрести какие-то новые знания или, на худой конец, вспомнить старые – в Архиве истории науки, должно быть, много пробелов поднакопилось.

Абметов молча улыбнулся. Неужели, думаю, он заранее не придумал какой-нибудь уважительной причины. Письмо, опубликованное в "Секторе Фаониссимо", за уважительную причину сойти никак не могло.

– Насколько я знаю, вы, Татьяна, в конечном итоге, хотите доказать, что когда-то, в далекие времена, жители Фаона, Оркуса и других подобных им планет посещали Землю...

Не знаю, с чего он взял, что Татьяна занимается именно этим. Она возразила:

– Для начала надо доказать, что они, то есть инопланетяне-сапиенсы, и в самом деле населяли эти планеты.

– Я немного не с того конца начал, ну да ладно... – согласился Абметов. – Теперь предположим, что вы и впрямь нашли следы неземных разумных существ, и более того, эти следы ведут от недавно открытых планет к Земле и обратно. Вы бы этому обрадовались?

– Пожалуй, да... – неуверенно ответила Татьяна.

– А зря! Вдумайтесь только: если все так и обстоит, если сапиенсы в доисторические времена посетили Землю, то всю историю земной цивилизации придется переписывать заново. И то знание, что до сих пор называлось ненаучным и не принималось всерьез, будет выглядеть совсем в другом свете. Знание, полученное как откровение, как внезапное озарение, окажется на самом деле информацией, оставленной пришельцами.

Эта информация перерабатывалась и интерпретировалась первобытным человеческим умом, пока не приобрела форму предания, мистерии или герметического учения. Чем больше мы изучаем мир, тем больше накапливается вопросов. И у нас уже не хватает ни сил, ни времени искать ответы везде, где только возможно. Нам приходится искать наугад. А если не угадаем? Может, те сапиенсы, что посещали Землю тысячелетия назад, уже пытались намекнуть человечеству, где искать ответы? Не следует ли в таком случае более бережно относиться ко всему, что когда-либо породил человеческий ум?

– Да кто ж спорит, – согласилась Татьяна. – То есть вы в вашем архиве хотите собрать и сохранить все, что навыдумывало человечество вне зависимости от происхождения и степени научности. Но я с другим вашим тезисом не согласна. Я против того, чтобы все валить в одну кучу. Не все одинаково ценно. Вот, например, как по-вашему, сколько времени надо учиться, чтобы понять, что думает современная физика по поводу устройства мира?

– Лет десять – пятнадцать, – ответил Абметов. Татьяна посмотрела на меня, но я лишь пожал плечами, – мол, откуда мне знать.

– Хорошо, пусть – десять. Но это ведь очень долго! Не многие готовы все бросить и сидеть десять лет за учебниками. Тогда возникает некто, и этот некто говорит: "Не хотите десять – не надо. Вот вам наука, которой можно овладеть лет за пять. Местами будет непонятно, но вы уж поверьте на слово – там все верно". Пойдем дальше. Пять лет – это тоже срок. Нельзя ли побыстрее? Отчего же, конечно, можно! Очередной некто берется вам все растолковать за год. Но взамен вы должны ему верить на слово еще больше, чем тому, кто укладывается в пять лет. Иначе говоря, верить в откровение. И так далее – спрос рождает предложение. Пророки и ясновидцы плодятся, как шнырьки в сытный год. Для мореплавания нужна была настоящая наука и, хочешь не хочешь, а изучай астрономию, математику, физику и бог знает что еще. А сидишь дома – тут и откровением обойтись можно. В общем, все от лени – и хорошее и плохое.

– Я и не ожидал, что ты такая материалистка, – искренне удивился я. Абметов пояснил:

– Татьяна говорит, что природа выдумала некоторый механизм, который позволяет человеку "допридумывать" то, чего он не может получить извне. Такая точка зрения позволяет смело отмахиваться от любого эзотерического знания: мол, это что-то вроде рефлекса, ответной реакции на недостаток знания научного. И плевать, что человечество большую часть своей истории жило именно откровением, а не наукой.

Татьяна отозвалась не менее эмоционально:

– Так ведь зло берет: сиди тут, изучай, мучайся, а приходит очередной проныра с очередным откровением и у него на все готов ответ. А ты со своими поисками никому не нужен!

Грустную она обрисовала картину. Абметову захотелось помириться:

– Кто знает, кто знает... Я вас прекрасно понимаю. Но все вами сказанное относится к более поздней эпохе, когда наука ушла далеко от практической жизни и стала непонятной для простых обывателей. Более того, учений, желавших называться научными, становилось все больше и больше. Теория относительности проникла в теорию познания; люди решили, что научная истина – вещь весьма относительная, а потому всяк имеет право на свою науку. И тут стало происходить то, о чем вы говорили, – науки стали печься как пирожки – каждому на его вкус. Теперь, когда люди расселились по разным планетам, это особенно актуально.

"Не на Франкенберга ли с его гомоидами он намекает", – мелькнуло у меня в голове. Абметов продолжал вещать:

– Про проныру с готовым ответом – тоже правильно. Хуже всего, если этот ваш проныра окажется инопланетянином, и тогда вся наука пойдет прахом – вся антропо-центричная наука, я имею в виду. В определенном смысле, вы сами роете себе могилу. С вашими убеждениями, я бы бросил искать сапиенсов – не к добру это В конечном итоге, что мы, люди, хотим знать? Мы хотим знать, как устроен мир и какое место мы занимаем в этом мире. Но что мы подразумеваем под устройством мира? Некий текст, написанный на человеческом языке и отвечающий на все вопросы, заданные опять-таки на человеческом языке. Неявно мы подразумеваем, что наш язык, наше мышление исчерпывает собою всю Вселенную. Любая наука – антропоцентрична Любая наука подразумевает, что Вселенная целиком и полностью содержится внутри нас Это очень сильное допущение. Стоит только предположить, что существует кто-то, мыслящий не как мы, и сама познаваемость мира автоматически ставится под сомнение. Научная познаваемость, конечно же, а не интуитивная...

Абметов поймал-таки на вилку кусок недоеденного хруммеля и отправил себе в рот – хруммель послужил предлогом для того, чтобы не заканчивать мысль.

Еле слышным попискиванием комлог известил меня о приходе сообщения из Отдела Возникшая по вине Абме-това пауза была как нельзя кстати. Получив разрешение ненадолго отлучиться, я вышел в вестибюль, нашел свободное кресло в самом дальнем углу и включил комлог.

Яна торопливо докладывала о своих изысканиях. Сведений об Абметове в Канале еще меньше, чем о Франкенберге. Архив истории науки в природе существует, но ни где он находится, ни списка его сотрудников Яне разыскать не удалось. Имя Симеона Абметова всплыло дважды. Во-первых, Абметов упоминался как участник научной конференции по фундаментальной антропологии. Та конференция проходила на Земле, двадцать пять лет назад. Примечательно, что одним из докладчиков на конференции был профессор Франкенберг.

Во-вторых, Яна раскопала старую, тридцатилетней давности, статью за подписью "С. Абметов" – в то время он еще не был "доктором". Статью я привожу частично – только в качестве иллюстрации к тому научно-историческому направлению, что выбрал для себя молодой Абметов. Отрывок является, по сути, пересказом значительно более старой концепции, выдвинутой в самом начале двадцать первого века неким Дэвидом М. Гиптфилом Вот этот отрывок:

Всем хорошо известно, с какими трудностями пришлось столкнуться египтологам, пытавшимся современным языком передать представление древних египтян о пространстве и времени Основная проблема заключалась как раз в том, что у египтян не было отдельного слова, которое бы могло означать понятие, близкое по значению к нашему понятию "пространство", и, аналогично, для понятия "время" у них также не было специального слова Но зато вместо привычных нам "пространства" и "времени" у египтян были "нехех" и "джет" Вот тут мнения ученых и расходятся Многие так и переводят эти слова как, соответственно, "время" и "пространство". Этих горе-переводчиков смутило то, что в "Книге Мертвых" "нехех" и "джет" в совокупности означают "все сущее" Ближе всех к истинному смыслу этих таинственных слов подошел крупнейший египтолог двадцатого столетия, профессор Хайдельбергского университета Ян Ассман Он справедливо заметил, что "нехех" можно интерпретировать как "изменчивость", то есть это "время", движение которого суть изменения, происходящие в природе Что же тогда такое "джет"2 Ассман интерпретирует это слово как "завершенность", или, точнее, как "продолжение того, что уже завершилось", или как "результат завершения" Итак, что мы имеем "Нехех" и "джет" вместе означают "все сущее" или, что, на наш взгляд, более правильно, "когда-либо сущее" Так ведь это нечто иное, как ставшее теперь классическим четырехмерное "пространство – время" или "пространство событий"

Мы установили, что "нехех" и "джет" означают в совокупности, но что же они означают по отдельности? Подойдем с другой стороны Как в двадцатом веке представляли себе пространство событий Критики теории относительности знают ответ пространство событий делилось на две области область событий абсолютно удаленных во времени и область событий абсолютно удаленных в пространстве Называли эти две области соответственно врвмениподобной и про странственноподобной Формально, первая характеризуется тем, что для любого события из этой области существует система отсчета, в которой это событие происходит в том же месте, что и начало исходной системы отсчета, но, разумеется, в другое время Напротив, для любого события из пространственнопо добной области существует система отсчета, в которой это событие происходит одновременно с началом исходной системы отсчета Но все это лишь формальные определения В чем же их суть2 А суть в том, что абсолютно удаленные в пространстве события хотя и происходят где-то рядом, но недоступны для нашего влияния, более того, мы их не видим, хотя наша интуиция подсказывает, что там, "по ту сторону добра и зла" находятся и живут своей жизнью результаты некоего становления То есть пространственноподобные – события суть "джет" Но в отличие от своих далеких потомков, древний египтянин считал, что именно такие события и решают судьбу мира Если бы боги жили где-нибудь в туманности Андромеды, то нам бы оставалось лишь предполагать, чем там они сейчас занимаются, ведь с Земли галактику мы видим такой, какой она была полтора миллиона лет назад Иначе говоря, мы не поспеваем за тем, что там происходит Не случайно именно с концепцией "джет" связывают образ бога Осириса Его также часто называют "сеф", то есть "вчерашний день" – мы знаем его таким, каким он был вчера

С событиями из времени подобной области ситуация другая, и она куда проще Это события "нашего" мира рождение и смерть, восход и заход Солнца-Ра, вечный круговорот – все суть "нехех"

В целом статья была посвящена тому, чтобы уже с позиций современной науки пересмотреть точку зрения Гип-тфила на древнеегипетскую мифологию.

Когда я вернулся, Абметов с Татьяной ворковали как два голубка.

– О чем речь ведете? – поинтересовался я

– О Боге, который покинул мир, – ответила. Татьяна и стыдливо потупила глазки.

– То есть вы воспользовались моим отсутствием, чтобы поговорить наконец о делах серьезных . – Я осекся. Моим собеседникам было не до шуток. Абметов недовольно поморщился.

– Это действительно серьезный вопрос. Я бы не стал так иронизировать, – сказал он. Мне пришлось извиниться.

– Да, все это очень серьезно... – задумчиво повторил Абметов: – У разных народов, раз за разом повторяется одна и та же легенда о Боге, оставившем наш, посюсторонний мир. Как объяснить исчезнувших невесть куда сапиенсов? Куда они делись? Нырнули в Канал и там утонули? Но мы в нем не тонем – мы по нему плаваем, но плаваем-то мы лишь вдоль одного берега вдоль того, что ближе к нам, людям. И как перебраться на другой – мы не знаем. Где тот Харон, что перевезет нас через Канал, и сколько он возьмет с нас за перевоз?