Текст книги "Карлики"

Автор книги: Максим Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Я, по вызову Абметова, прибываю на Оркус. К тому времени Абметову уже известно, что моя работа "Сектором Фаониссимо" не исчерпывается. Антрес опережает меня на один день. Он останавливается в том же отеле, что и доктор, – сначала в качестве Шварца, затем Шварц превращается в Бланцетти. Стремясь отделить себя от Шварца, она снимает отдельный номер, причем рядом с моим. На следующий день после прибытия на Оркус я захожу в небольшую сувенирную лавочку, что располагается в примыкающей к Отелю галерее. Там я покупаю вот эту безделушку, подделку, не имеющую, по сути, ни исторической, ни художественной ценности. – И я выставил на всеобщее обозрение крылатую пирамидку – главным образом для Виттенгера, поскольку остальные ее уже видели. – Мы с Татьяной назвали ее "трисптерос", что в переводе с древнегреческого означает "трехкрылый". Сами того не подозревая, мы раскрыли название той тайной организации, которую возглавляет доктор Абметов.

Я взглянул на Абметова – на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Не буду называть имя человека, продавшего торговцу пирамидку, – это лицо попало в нашу историю абсолютно случайно. Но вам, Абметов, не терпелось узнать, откуда торговец взял пирамидку и почему он назвал ее "трисптерос". Антрес также видел в моих руках пирамидку. Он мог решить, что я его специально провоцирую, показывая знак ненавистной ему организации. Поэтому он тоже подходил на роль убийцы торговца. Но торговец, в отличие от Абметова, Антреса не слишком интересовал. Антрес вычислил Абметова первым и повел его к краю Воронки отнюдь не для того, чтобы совершить самоубийство на глазах у уважаемого доктора. У него с Абметовым старые счеты. К счастью, вы, Бруц, вовремя подоспели. Но вы, видимо, не знаете, что перед смертью Антрес сказал, что торговца он не убивал.

– Почему вы ему поверили? – спросил Бруц.

– Он назвал имена своих предыдущих жертв, какой тогда смысл скрывать, что и убийство торговца – его рук дело? Поэтому Антрес отпадает. Себастьяна Дидо, на которого пало подозрение, оправдали, и, по-моему, вполне заслуженно. Остаетесь только вы, доктор. Я готов допустить, что вы не хотели убивать торговца, а просто решили припугнуть его цефалошокером, но, как видно, немного не рассчитали.

– Вы ничего не сможете доказать! – уперся Абметов. – Откуда, по-вашему, я мог узнать, у кого из торговцев вы купили пирамидку? Вы же показали мне ее чуть ли не в то же время, когда произошло убийство. И вы же сами говорили мне, что видели убийцу – Антреса.

– Я не говорил, что видел именно Антреса. Если это был он, то значит, Антрес следил за вами. Но в лавке мог быть и кто-то из ваших сообщников. Установить это – дело Бруца. Меня интересует только один вопрос – где четвертый гомоид?

– Откуда мне знать, – пожал он плечами.

– Вы забыли рассказать, зачем Абметову и его компании вообще понадобились гомоиды, – заметил мне Витгенгер.

– Ладно, философскую часть я позволю себе опустить – ее к делу не пришьешь. Буду излагать только факты. Первым из таких фактов является то, что Абметов очень боится конца света...

– А кто его не боится? – съехидничал Абметов.

– Я имею в виду взрыв Белого Карлика в системе Плерома. Вспышка сверхновой, конечно, еще не совсем конец света, но ее тоже все боятся. Абметов считает, что цивилизации сапиенсов покинули нашу часть Вселенной, именно опасаясь вспышки сверхновой. И покинули они ее через Канал.

– Логично, – согласился Виттенгер.

– Разумеется, логично! По мнению Абметова, сапиенсы не могли исчезнуть, не оставив никаких следов. Но проблема в том, что мы, люди, не в состоянии расшифровать эти следы. Более того, сапиенсы постоянно посылают через Канал сигналы, предупреждая нас о грозящей беде. Но опять-таки, человечество не может разобрать, какие сигналы исходят от сапиенсов, а какие имеют обычное, природное происхождение. Вся Вселенная заполнена сигналами – как тут разберешься! Проблему можно было бы решить, если знать заранее как, по какому принципу, работает сознание сапиенсов. Что не как у людей – это понятно, ведь мы бы тогда давно уже расшифровали эти сигналы. На нашу беду, человеческая модель сознания – не единственная. Собственно, это и хотел доказать профессор Франкенберг. Я уже говорил, что он создавал своих гомоидов, используя разные модели рефлексирующего разума. Логика у Абметова проста – те гомоиды, чей мозг окажется жизнеспособным, и являются прототипами неуловимых сапиенсов. И таких гомоидов можно будет использовать в качестве своеобразных "переводчиков" с языка сапиенсов на язык человеческий. Приведу самый грубый пример. Предположим, вы трансформируете получаемые из Вселенной сигналы в акустические. Если после трансформации вы услышали мольто виваче из Девятой симфонии, то десять против одного, что вы слышите Оркусовский симфонический оркестр, потому что кому еще в нашем секторе взбредет в голову исполнять Бетховена. Если звук неопределенный, но все же в некоторой степени, как говорится, ласкает слух, то можно предположить, что источник звука искусственен и изготовлен он либо людьми, либо сапиенсами, мыслящими как люди. Но если вы услышали шум, то ничего определенного о его источнике сказать нельзя. Другое дело гомоид, он может непроизвольно, подсознательно отреагировать на этот шум как на нечто осмысленное. Так, например, как бывший моряк отреагирует на шум морского прибоя...

– Первым делом я бы дал гомоиду послушать молодежные музыкальные каналы. Интересно, что бы он сказал... – задумчиво произнес Виттенгер.

Я снова продолжил:

– Итак, зачем нужны гомоиды, нам более или менее ясно. Теперь о сигналах. Они идут через Канал, и самое подозрительное в этом смысле место – Устье Канала, Система Плером. Абметов стремился получить запись сигналов от тамошних астронавтов, Вэнджа и Зимина. Когда вы планировали получить от них записи сигналов, я не знаю. Но мое сообщение, судя по всему, вас обрадовало...

– Так это вы послали сообщение? – удивился Абметов. – Хм, я подумал, они просто донесли на меня куда следует, хотя к чему им это...

– Может, и донесли бы, если б их спросили, но у меня не было времени вести с ними переговоры. Я решил обойтись без их помощи. Но, думаю, они подтвердят все мною сказанное.

– Не сомневаюсь... – скрипя зубами, пробормотал Абметов.

– Мне кажется, мы совсем забыли о Лесли Джонсе, – напомнил Виттенгер.

– Вот именно, – поддакнул Абметов, – может это он убил торговца.

Я долго выбирал момент, чтобы провозгласить главную новость дня, и этот момент наконец наступил.

– Готов поспорить, что я тут единственный, кому известно, кем на самом деле был Лесли Джонс. – Аудитория замерла в оцепенении. – Лесли Джонс и есть четвертый гомоид – его снимок был в кабинете Франкенберга. Сегодня, рассматривая вблизи его лицо, я заметил следы пластических операций. Косорукого косметолога по имени время тоже нельзя сбрасывать со счетов, ведь гомоиды стареют быстрее нас с вами. Абметов, гомоид Джонс был под самым вашим носом, а вы его проморгали... Или нет?

– Мне нужно немедленно осмотреть его тело, – заявил он.

– И мне, – сказал Бруц, – в конце концов, это я его ухлопал.

– Хватит с вас и Антреса. Поэтому будем считать, что гомоида убил Виттенгер. Итак: вам – Абметов, нам – тело Джонса. Тем более что Джонс был гражданином Фаона.

Бруц не сдавался:

– А вдруг это он убил Тодаракиса? Я возразил:

– Вряд ли, скорее всего он прятался на Хармасе, пока Абметов путешествовал по Оркусу. Не к чему было Джонсу попадаться на глаза ни мне, ни Антресу.

– Справедливо, – снова поддержал меня Виттенгер. Я ожидал, что новость о четвертом гомоиде доконает Абметова, но тот продолжал упорствовать:

– Никто не поверит ни единому вашему слову. Я готов признать, что пытался добыть на Плероме кое-какую информацию, но это еще не преступление. А вы тут нам изобразили целый заговор. Трисптерос какой-то выдумали. Чушь полная! С чего вы взяли, что я принадлежу к этой, как вы ее назвали, Трисптерос?

Я обратился к сержанту:

– Бруц, мне нужна ваша помощь, подержитека покрепче господина Абметова, а я тем временем проведу небольшое анатомическое исследование. Не бойтесь, Абметов, – только поверхностное.

– Вы не имеете права! Это насилие! – завизжал Абме-тов.

Но насилие тем не менее свершилось. Крылатый треугольник был выведен на том же месте, что и у Номуры.

– Вы видели? – спросил я у Бруца, но тот в ответ расхохотался.

– Ну вы даете, – говорил он сквозь слезы, – хорошо, что вы это мне сейчас показали, а то представляю себе, что бы сделали с вами, представь вы свою главную улику в суде.

Вслед за ним расхохотался и Абметов. Я возмутился:

– Что вы ржете тут, как лошади. Виттенгер, вы тоже смеетесь?

– Ни в коем случае, – ответил он серьезно. Бруц наконец перестал смеяться.

– Абметов, объясните вы сами, – предложил он.

– Нет уж, давайте вы, а то господин Ильинский мне опять не поверит.

Бруц положил мне руку на плечо и ласково так сказал:

– Фед, вы только не принимайте то, что я вам сейчас скажу, слишком близко к сердцу, но, понимаете... – Бруц еле сдерживал смех, – понимаете, знак, что вы видели, называется вовсе не "Трисптерос". Этот знак носят астронавты-испытатели – "дрэггеры" – так они себя именуют. Есть у них и свое братство. Оно объединяет астронавтов, принимавших участие в испытаниях новых участков Канала в Секторе Улисса – новых терминалов, другими словами. Сам же знак – всего лишь условное изображение древнего устройства для углубления водных каналов – что-то вроде трех вращающихся ковшей, вычерпывавших грунт со дна канала. Немудрено, что вы о дрэггерах ничего не слышали, ведь последнее испытание проводили пять лет назад и так далеко от Сектора Фаона. Вы, доктор, который из терминалов испытывали?

– Двадцать два – ноль шесть, – ответил Абметов и добавил: – Давно это было, еще в молодости.

– А я – двадцать девять – пятнадцать. Пожал бы вам руку – как бывшему коллеге, но боюсь, это будет неверно истолковано, да, Ильинский?

Я сказал, что мне начхать.

– И вы не хотите взглянуть на мой знак?

– Да ладно, будет вам... – Я чувствовал себя вконец оплеванным. – Но погодите, – хватался я за соломинку, – если Номура был всего лишь испытателем, то почему он хотел убить гомоида? Или же дрэггеры ненавидят гомоидов не меньше, чем гомоид Антрес – людей?

– Кто такой Номура? – строго спросил Абметов. У Виттенгера был такой вид, будто он старается что-то припомнить.

– Стой, как ты сказал, Номура?

– Да, Номура – он работал со мной, вы его не могли знать, Номура погиб в пещере Южного Мыса, когда мы искали там лабораторию Франкенберга.

– Все, вспомнил! – воскликнул Виттенгер. – Когда ты сказал про Южный Мыс, я сразу вспомнил. Так и есть: Номура погиб, но не в пещере, а во время пожара на биохимическом заводе! Нам в департамент прислали список погибших, и в нем был Номура. К сожалению, полного имени я не помню...

– Что вы несете, инспектор?! Мне, наверное, лучше знать, где и как погиб Номура! – заорал я на него.

– Да не ори ты так! Я не говорю, что это один и тот же Номура. Может, этих Номур как гомоидов – куда ни плюнь...

– Господа, господа, ведите себя прилично, – увещевал нас Бруц.

– Ну вот, теперь все стало на свои места, – провозгласил довольный Абметов, – на заводе погиб кто-то из родственников Номуры, вероятно, его брат. А ваш Номура думал, что вы идете охотиться на поджигателей, и хотел отомстить за смерть своего сородича. Мотив стар как мир – и никаких тебе тайных обществ, гомоидов и прочих сапиенсов. Вы взялись искать существ, чей разум вам никогда не понять, хотя даже своего коллегу как еледует не знали и не понимали. Разгадку надо искать на поверхности, мой друг, это вам хороший урок на будущее.

Мне захотелось забиться куда-нибудь подальше в угол, раствориться, исчезнуть – все что угодно, только бы не слышать этого спокойного, нравоучительного тона. Абметов прав, я не сказал Номуре, кого мы ищем. Почему я решил, что Номура – предатель? Потому что сам думал только о гомоидах и считал, что всем на свете нужны только они. Я чувствовал, как пылают мои щеки. Спасибо Бруцу, он утихомирил распоясавшегося Абметова:

– Вы, Абметов, бросьте хорохориться, обвинение в убийстве с вас еще никто не снимал.

– Все, молчу, молчу... хотя нет, постойте. Думаю, мы с господином Ильинским больше никогда не встретимся, поэтому я хочу сказать ему на прощание несколько слов. Отчасти вы правы. Я был на Плероме и беседовал с Вэнджем. Вы правы, я действительно просил его поделиться со мной информацией, полученной со спутника. Он обещал подумать над моим предложением. Упрекнуть мне себя не в чем: собирая досье на людей, вы поступаете еще менее законно, я уж не говорю об элементарной порядочности. И насчет гомоидов вы тоже почти угадали. Гомоиды нужны были мне, чтобы расшифровать идущие из Канала сигналы, ведь человеку подобная расшифровка не под силу. Вселенная говорит с нами на другом языке. На метаязыке, если угодно. Человеческий язык для познания мира непригоден – это заметили еще в двадцатом веке. Потом доказали, что неполнота человеческого языка напрямую следует из предложенной Лефевром модели рефлексирующего разума и наоборот. Получился замкнутый круг – уже который! Пока нет угрозы самому существованию человеческой расы, на подобные, неутешительные умозаключения можно не обращать внимания. Но что делать, если опасность совсем рядом? Как и где искать выход? Искать теми способами, что предлагает современная позитивная наука, или уповать на чудо, прислушиваясь к оркусовским воронкам, как это делают паломники вроде Себастьяна Дидо. Мы нашли третий путь. Архив истории науки помог Франкенбергу создать гомоидов, и поэтому мы имели полное право использовать их по собственному усмотрению. Речь не идет о каком-то насилии над гомоидами. Исключением является то небольшое насилие, которое необходимо для сохранения тайны. Но те люди, на которых вы работаете, подвергают вас точно такому же насилию, и вы не видите в этом ничего предосудительного. Мы вынуждены действовать тайно, ибо настоящее знание не терпит толпы. "Ты знай всех, тебя же пусть не знает никто", – так сказал один мудрец. Быть и оставаться в неизвестности – это та цена, которую мы готовы заплатить за обретение знания – наш крест, если угодно. В нас не остается места для веры. Наша идеология, наша цель не совместимы с насилием, прошу, пожалуйста, запомнить. Ну, разве что, с насилием над собой... Ведь как считается: знание – это своеобразное наведение порядка в собственных головах. Для наведения порядка требуется энергия, ее мы черпаем из собственных запасов. Упорядочивая одну часть себя, мы разрушаем другую. Поэтому порой мне кажется, что процесс познания – это растянутое во времени самоуничтожение, ибо познание убивает веру в чудо, разрушает иллюзии, одной из которых является убежденность в безграничной мощи человеческого разума. Ильинский, вы симпатичны мне (я умилился), и если бы мы встретились при иных обстоятельствах, то я непременно предложил бы вам вступить в наши ряды. Возможно, когда-нибудь попозже, это так и произойдет...

Абметов замолчал, о чем-то задумавшись.

– Он хочет нас разжалобить, – заключил Виттенгер.

– Вы мечтаете получить свою плату, когда окажетесь по ту сторону Канала? – Защищая себя, я прикинулся циником.

– Можно сказать и так, – ответил Абметов мне, но не Виттенгеру, – но я рассказал вам все это по одной простой причине. Я предлагаю вам сделку.

– Какую же?

– Я признаюсь в убийстве Николаса Тодаракиса, хотя я его и не совершал. Вы же пообещаете мне, что все сказанное в этой комнате останется между нами. Вы не станете публиковать в вашем убогом "Секторе Фаониссимо" никаких статей ни обо мне, ни о гомоидах, ни о Плероме. Согласны?

Бруц был готов пойти на сделку, но меня его проблемы не волновали. Найти убийцу торговца не входило в мою задачу, поэтому я отказался. Виттенгер меня поддержал.

– Ну, как знаете... – вздохнул Абметов. По-моему, наш ответ его не удивил.

Тем временем дверь в изолятор распахнулась, и в комнату вошел улыбающийся до ушей Флокс.

– Господа, я переговорил со своим руководством и спешу вас обрадовать – мне дали указание вас отпустить. Чтобы уладить небольшие формальности, я прошу моих коллег и вас, господин Ильинский, пройти на минутку в мой кабинет. Вы, Абметов, пока останьтесь здесь.

Втроем мы зашли в кабинет к Флоксу. Те "небольшие формальности", о которых упомянул Флокс, нас неприятно поразили: оказалось, что Флокс записал весь наш разговор в изоляторе. Он показал нам фрагмент записи, затем, выключив изображение, вкрадчиво спросил:

– Господа, вам не кажется, что вы могли бы рассказать мне чуть больше?

– Нет, не кажется, – отрезал я.

– Сотри запись, скотина, – прорычал Бруц, – а то я сотру тебя в порошок, – и полез с кулаками на капитана. Нам с Виттенгером пришлось их разнимать. Флокс отделался разорванной молнией на форменной куртке.

– Фу, господа, не ожидал я от вас такого... – Он стоял, держась за стол, красный, как бортовые огни, и судорожно одергивал полы куртки.

– Флокс, я уверен, вы свой законный отпуск любите проводить на Оркусе – он тут от вас недалеко. В следующий раз, когда приедете к нам, я вам устрою такой прием... – пригрозил ему Бруц. Флокс не растерялся:

– Зря вы так. Ваше сержантское удостоверение давно просрочено, и на вашем месте я бы вел себя поспокойнее. – Ладно, чего вы хотите? – спросил у Флокса Виттенгер.

– Бруц прав относительно того, где я люблю проводить отпуск. Но чтобы поехать на Оркус, нужны еще ... э-э-э... как это сказать...

– Средства, – подсказал я.

– Это вы сказали, а не я, – спохватился Флокс.

– Я все понял, – Виттенгер был необыкновенно спокоен, – мы с господином капитаном обо всем договоримся. А вы (это он нам с Бруцем) подождите пока за дверью.

Мы вышли. Виттенгер отсутствовал минут десять.

– Все в порядке, – сказал он, выйдя из кабинета.

– Много запросил? – полюбопытствовал Бруц, но Виттенгер отмахнулся мол, так, ерунда. А я подумал, не вычтет ли Шеф эту ерунду из моей зарплаты. Абметова выпустили еще через полчаса. На тело Джонса, сколько он ни просил, я взглянуть ему так и не разрешил.

– Знаете что, – сказал он мне на прощание, – а я вам не верю. – Он имел в виду, что Джонс – не гомоид.

– А я – вам, – ответил я.

Бруц с Виттенгером долго раскланивались, пообещали друг другу впредь взаимно и плодотворно сотрудничать. Когда объявили посадку на рейс ТК-Хармас – ТК-Оркус, мы расстались. Абметов с Бруцем пошли к загрузочному туннелю, мы с Виттенгером – в зал ожидания.

Мы устроились в мягких креслах прямо под самым полюсом прозрачного купола – настолько прозрачного, что если закрыть глаза, запрокинуть голову, посидеть так какое-то время, стараясь забыть, где находишься, а потом резко открыть глаза, то черно-звездный провал наваливается, поглощает тебя целиком, и когда секундное оцепенение проходит, ты в смятении оглядываешься по сторонам, ища глазами опору... Сколько раз я был на ТК-Хармас, столько раз проверял – все одно...

– Одного не могу понять, – прервал мои размышления Виттенгер, – я этого Джонса два раза допрашивал по делу Перка и ничего не заметил. Неужели эти гомоиды так похожи на нас?

– Абсолютно, – заверил его я, – но при чем тут Джонс?

– Как при чем?! Говорю же, я его допрашивал, но мне и в голову не могло прийти, что он – не человек.

– И правильно, ведь Джонс – самый обыкновенный человек... я так думаю, – добавил я, чтоб не зарекаться.

– Так ты специально соврал... – догадался Виттенгер, – а зачем?

– Абметов меня интересовал по двум причинам – две вещи мне необходимо было у него выяснить. Первое: знает ли он, где четвертый гомоид. Про Джонса я ляпнул наобум, и Абметов попался.

– Так он вроде тебе не слишком поверил.

– Не важно... Важен его первый порыв – немедленно взглянуть на тело Джонса. Следовательно, четвертого гомоида он и в глаза не видел.

– Понятно, а какую вторую вещь ты хотел выяснить?

– Номура...

– Да, с Номурой ты малость ошибся.

– Согласен, неловко вышло. Абметов опять выкрутился. Но я рад, что Номура не был предателем. А с Абметовым пусть теперь Бруц разбирается.

– Угу, он, пожалуй, разберется, – то ли со злорадством, то ли с иронией промолвил Виттенгер.

– Вы о чем?

– Взгляни-ка вон туда. – И Виттенгер указал на выход из того туннеля, куда мы с ним забежали, преследуя Джонса. К моему великому изумлению, из туннеля вышли Абметов и Бруц. Они были прикованы наручниками друг к другу и еще к двум охранникам. Следом шествовал довольный Флокс. Он сделал Виттенгеру ручкой, тот приветливо помахал в ответ. Процессия проследовала к полицейскому участку. Виттенгер взглянул на меня, пытаясь определить, готов ли я разделить его радость. Но я сидел словно в ступоре.

– Да ладно тебе, – он ласково потрепал меня по плечу, – с кем не бывает...

– Чего не бывает? – спросил я автоматически. Я даже не уверен, что это я спросил, по-моему, я был где-то далеко в тот момент.

– Все что угодно бывает...

– Кому угодно?

– Да что с тобой, очнись ты наконец! – Виттенгер всерьез обеспокоился моим здоровьем. Я сказал, что я в порядке.

– Я тебя прекрасно понимаю, – сказал он с сочувствием, – Бруц спас тебе жизнь, и ты не мог не доверять ему. Но меня на такие сантименты не купишь. Я быстро сообразил, что к чему.

– Когда вы начали его подозревать?

– После его оговорки по поводу Джонса. Бруц сказал, будто он подумал, что Джонс его узнал. Конечно, это могла быть просто оговорка, если бы не все остальное... Абметов был по-своему прав, говоря, что он не знал, в какой из сувенирных лавок ты купил пирамидку. Бруц видел у тебя пирамидку и знал, где ты ее купил. Абметову ты показал пирамидку много позже, но зато ты произнес название абметовской тайной организации, что не могло не насторожить его. Складывая вместе Абметова и Бруца, мы получаем и мотив и возможность для убийства. А заодно и того неизвестного типа, которого ты видел в лавке сразу после убийства. Уничтожить следы Антреса в обоих гостиничных номерах для Бруца не составило никакого труда – у него и ключи есть, и подозрений никаких ни у кого не возникло бы, если бы его застали в одном из номеров. Абметов позволил тебе при Бруце выложить все, что ты знаешь о его делах. Предположим, ему вдруг стало наплевать на секретность. Но он предложил нам сделку: признание вины в обмен на молчание. Следовательно, от Бруца Абметову скрывать нечего. Я не был уверен в своих выводах на все сто процентов, поэтому предложил Флоксу проследить, куда пойдут Абметов и Бруц после того, как мы расстанемся. Как я и ожидал, они направились не к посадочному блоку, а к стыковочным узлам. Там у Абметова и Джонса был заранее приготовлен корабль, чтобы, в случае чего, быстро смыться на Хармас. Я полагаю, что после того как Абметов был объявлен в розыск, Бруц сразу бросился ему на помощь. Но, возможно, Бруц и не лгал, говоря, что первоначально его целью был Фаон, но потом, обнаружив наши следы на терминале Оркуса, он передумал и последовал за нами. На терминал Хармаса он прибыл, когда ситуация уже вышла из-под контроля. Джонс устроил перестрелку, и у Бруца не было другого выхода, как убить его. Бруц, в порядке самообороны, устранил ненужного свидетеля – лучшего шанса он не мог и пожелать.

Виттенгер был чрезвычайно горд своею находчивостью, я же по-прежнему чувствовал себя одураченным. Стал оправдываться:

– Все-таки я был прав насчет Трисптероса и насчет Номуры.

– Думаю, да. Астронавтов-испытателей мы, конечно, проверим, но и так ясно, что Бруц сочинял на ходу. С другими доказательствами у тебя туговато.

– Есть одно слабое утешение. Абметов согласился на встречу с Вэнджем, следовательно, в Отделе больше никого из Трисптероса нет, иначе Абметову было бы известно о миссии Верха, и он не купился бы на письмо от Вэнджа. Номура о задании Верха ничего не знал, или знал, но предупредить не успел. Поэтому можно смело докладывать Шефу о Трисптеросе, а дальше – пускай он сам разбирается, проверяет других сотрудников Организации, я имею в виду. За последнее время меня столько раз оставляли в дураках, что все, хватит, я умываю руки!

"Ты не знаешь, кто идет рядом с тобой", – примерно так сказал мне умирающий гомоид. "Своего собственного коллегу вы как следует не знали", упрекнул меня Абметов – будто он присутствовал при разговоре с гомоидом.

– В нашем мире все друг друга дурачат и все остаются в дураках, успокоил меня Виттенгер. Не похоже, чтоб он сожалел о том, что наш мир так неважно устроен. – Так какие у нас теперь планы? Домой? – с надеждой в голосе спросил он.

– Нет. Отправим тело Джонса на Фаон, а сами – на Плером, вытаскивать Верха. Впрочем, как ваше плечо поживает? В принципе, я могу и сам справиться, а вы займетесь доставкой тела Джонса на Фаон.

– Нет уж, куда ты без меня, – сказал мой новоявленный покровитель, плечо в порядке, и мы полетим вместе, пойду только распоряжусь насчет отправки тела.

Проводив его взглядом, я закрыл глаза и запрокинул голову.

Последним сообщением от Верха было то, где он предупреждал меня об изменении места встречи с Абметовым. В конце сообщения безо всяких комментариев содержалась инструкция, как попасть внутрь станции Плером-11 с поверхности планеты. То есть как бы подразумевалось, что изнутри входной люк нам никто не откроет. Теперь, когда ситуация с Абметовым более или менее прояснилась, я корил себя за то, что увлекшись погоней за доктором, я не подумал, чем могла быть вызвана эта приписка.

Станция Плером-11 на наш запрос не отвечала. Комлог Верха также хранил полное молчание. Мы сели впритирку ко входу в шестой модуль. Присланную Берхом инструкцию я изучил еще в полете, и на открытие люка у нас ушло не более двадцати минут. Станция встретила нас зловещей тишиной, если не считать привычного гудения вентиляторов.

– Погоди, – Виттенгер коснулся моего плеча, – слышишь?

Мы стояли на первом уровне станции рядом с дверным проемом, за которым находилась лестница, ведущая к нижним уровням. Я прислушался.

– Должно быть, откуда-то снизу, – шепотом ответил я, услышав тихий заунывный звук, похожий на плач грудного ребенка. Мы спустились на второй уровень – снова никого. Плач доносился из противоположного конца коридора.

– Похоже, это из столовой. – Я сверился с планом станции, а Виттенгер вытащил бластер.

Крадучись, мы двинулись по коридору. Виттенгер шел впереди, я же, достав свой бластер, пятился задом – после перестрелки на ТК-Хармас ожидать можно было чего угодно. Я заметил несколько черных, обугленных отметин на стенах; они походили на следы от выстрелов.

Плач становился все громче.

– Фу ты черт! – выругался Виттенгер, заглянув в столовую.

У холодильника сидел отощавший Варвар и жалобно выл, точнее, ныл. Завидев нас, он заныл еще громче, затем вдруг замолчал – видимо, раздумывал, зачем мы пожаловали – накормить ето или украсть холодильник.

– Надо дать ему пожрать, а то из-за его воя ни черта не слышно, сказал Виттенгер.

Я открыл холодильник. Дальнейшая помощь Варвару не понадобилась. Он стремглав запрыгнул внутрь, схватил первую попавшуюся упаковку и удрал с нею под стол. Там он в две секунды разодрал тонкую упаковочную фольгу и стал жадно поедать неаппетитную серо-коричневую массу.

– Где хозяева? – спросил его Виттенгер. Варвар ответил неразборчивым урчанием на своем варварском наречии.

– Ты понял, что он сказал? – спросил меня Виттенгер со всей серьезностью.

– Он сказал, чтобы ты ему дал спокойно поесть, – ответил я.

– Тьфу, тварь неблагодарная... – обиделся инспектор.

На втором уровне никого, кроме Варвара, не было, и мы спустились на третий.

Берх лежал у входа в пятый модуль станции. Он будто спал, выражение лица было спокойным и умиротворенным, даже каким-то мечтательным. Это было лицо человека, который видит прекрасный сон. Рядом с Берхом валялся комлог, бластер и пустой пузырек из-под психостимуляторов. С большим трудом мне удалось убедиться, что Берх еще жив, но находится в глубокой коме.

– Где же остальные? – недоумевал Виттенгер. указал на межмодульную дверь.

– Очевидно, там...

– Ты думаешь? – Виттенгер постучал стволом бластера по двери. И тут же оттуда раздайся ответный стук, сильно приглушенный толстой дверью. Я нажал зеленую кнопку. Дверь не спеша отползла в сторону.

– Фу ты черт! – вырвалось у Виттенгера. Похоже, это было его традиционное приветствие для всех, кого он спасал. На пороге показался Вэндж. Осунувшийся, с землистым лицом, он еле держался на ногах, однако умудрялся при этом тащить на себе Зимина. Того лихорадило, но он был в сознании. Едва переступив порог, Вэндж рухнул прямо в объятия Виттенгера. Увидев Вэнджа, в первое мгновение мне почудилось, что я вижу того полуживого гомоида из пещеры Южного Мыса. Готов поспорить, что всего месяц назад этих седых волос у него не было.

– Помогите Вэнджу, а я займусь Берхом, – скомандовал я.

Вэндж знаком показал, что он может идти самостоятельно. Виттенгер взвалил себе на спину Зимина, и они втроем стали подниматься по лестнице на второй уровень.

Если бы Берх мог ответить мне, как он себя чувствует, то он сказал бы, что близок к точке возврата. Медицинский компьютер-консультант советовал одно спасительное средство за другим, но ничего из требуемых медикаментов у меня под рукой не было. Вернулся Виттенгер.

– Отнесем его в лазарет, там видно будет, – предложил он.

Вдвоем мы дотащили Верха до лазарета. Медконсультант определил у него кому в три балла, кое-как отрегулировал гемодинамику и, проанализировав все имеющиеся в лазарете средства, предложил срочно вызвать "скорую". На соседней койке лежал Зимин – над ним колдовал Вэндж.

– Что с ним? – спросил я его.

– Я думаю, просто истощение – и нервное, и физическое. Я ввел ему питательный раствор и восстанавливающие препараты. Пусть теперь поспит...

– А вы как?

– Держусь более или менее. Пожрать бы... – усмехнулся он.

– Не стоит, лучше сначала питательную смесь...

– Да знаю я, – отмахнулся он, – но все равно спасибо. Вы – спасатели?

– Вроде того, – ответил я и поспешил назвать ему свое имя и имя Виттенгера.

– Полковник Виттенгер, полиция Сектора Фаона, – представился тот, для верности расширив свои полномочия на весь наш сектор. Ну что ж, думаю, значит, мы с ним оба – из полиции.

– Вот как! – удивился Вэндж. – В таком случае я обещаю изменить свое мнение о полиции. Спасибо, полковник. – И он пожал Виттенгеру руку. При этом он попытался встать, но, едва поднявшись, тут же упал в кресло.

– Извините, голова что-то кружится... – пробормотал он.

– Ложитесь, здесь есть еще одна свободная койка, – посоветовал ему Виттенгер, – все расспросы и рассказы оставим до завтра.