Текст книги "Карлики"

Автор книги: Максим Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Другими словами, есть модели злые, а есть – добрые. У "злых" моделей сублимационное число меньше человеческого, у "добрых" – больше. Отчего природа не создала человека с сублимационным числом, равным единице или хотя бы близким к единице?

– Есть одна сложность. Чем ближе сублимационное число к одной второй, тем легче мыслящий организм приспосабливается к окружающей среде. Организм более гибок, более податлив, он в большей степени расположен к так называемому естественному отбору. С другой стороны, чем ближе сублимационное число к нулю или единице, то есть к крайним точкам, тем целеустремленнее мыслящий организм. Франкенберг выдвинул интересную гипотезу. Он считал, что если сообщество мыслящих существ достигло той стадии, когда борьба за существование переСтаст быть главной заботой такого сообщества, то близость сублимационного числа к единице может ускорить процесс интеллектуального и нравственного развития. Мое возражение этой гипотезе чисто терминологическое – слова "нравственный" или "интеллектуальный" придумал человек с вполне определенным, раз и навсегда фиксированным, сублимационным числом – ноль целых, шестьдесят две сотых. Субъект с другим сублимационным числом должен оперировать совсем другими категориями. Природа не предусмотрела способа менять число в процессе эволюции – это факт. Она выбрала, в буквальном смысле этого слова, "золотую середину" – за что ей и спасибо! – поблагодарил он напоследок природу.

Общие рассуждения о сублимационных числах мне мало что давали. Я спросил:

– Применительно к нашему делу, какую роль мог бы сыграть синдром раздвоения личности?

– Вполне обычную: если у вас будет подозреваемый и если в момент допроса он будет другой личностью, нежели та, что совершила преступление, то никой детектор лжи вам не поможет. Перед вами будет абсолютно невиновный субъект.

Я возразил:

– Может, как раз наоборот, "невиновная" личность донесет на "виновную", например, чтобы окончательно снять с себя подозрения.

– Такое иногда происходит, но для этого необходимо, чтобы "невиновная" личность знала о том, что совершила "виновная". Тогда она, то есть "невиновная" личность, может оказаться заинтересованной в том, чтобы остановить "виновную". Но не забывайте, если вы правы относительно гомоидов, то мы имеем дело не с людьми, а... непонятно с кем. И все наши "людские" рассуждения могут оказаться ошибочными.

– В этом я с вами согласен – все может обернуться не так, как мы предполагаем. – На этом избитом трюизме я прервал беседу, потому что появился Бруц.

Застав Абметова у меня, он почему-то обрадовался.

– А, и господин Абметов здесь, отлично, отлично. Я вас все утро разыскиваю. – Он довольно потирал руки. – Как спалось после вчерашнего? Это он уже мне.

– Спасибо, нормально, – ответил я.

– И зачем же, позвольте спросить, вы меня разыскиваете? – недовольным голосом спросил Абметов.

Вместо ответа Бруц ехидно так посмотрел на нас и, подмигнув мне, сказал:

– Понимаю, понимаю, беседуете, значит... – и, обращаясь теперь уже к Абметову, – вы не оставите нас одних, господин доктор?

Бесцеремонность Бруца несколько шокировала Абметова, однако он безропотно подчинился. Поведение начальника службы безопасности со вчерашнего дня претерпело некоторое изменение. Бруц решил, что теперь он с нами заодно и поэтому сможет из всей ситуации извлечь для себя какую-нибудь выгоду. Едва Абметов ышел, он заверил меня:

– Как я и обещал, полиции я не сказал ни слова. А где госпожа Татьяна?

– Здесь я, здесь. Где ж мне еще быть! – Татьяна вышла в гостиную. Как я и предполагал, Татьяна все это время подслушивала за дверью.

– Доброе утро, как спалось?

– Вашими молитвами, – огрызнулась Татьяна, – кого еще убили?

– Больше, к счастью, никого. Я зашел, чтобы вместе с вашим ... э-э-э... другом, составить план, который помог бы нам поймать убийцу.

Не иначе как назначили вознаграждение.

– Даже так! – Татьяна не поверила своим ушам.

– Именно, именно так, – еще раз заверил ее Бруц. Интересно сколько, подумал я. Спросил:

– Причину смерти установили?

– Как я и сказал вчера – в него разрядили цефалошо-кер. Следует заключить, что госпоже Бланцетти еще повезло.

– Из лавки было что-нибудь украдено?

– Не похоже... Но, как вы понимаете, точно установить это невозможно. Лавку обыскивали, вернее, ее начали обыскивать, но кто-то спугнул преступников. Либо они нашли, что искали, и не стали обыскивать дальше.

– И что вы теперь намерены делать?

– Признаться, я хотел сперва выслушать вас, – с легким сарказмом ответил Бруц.

– Ну мой-то план прост: составить список всех одиноких молодых мужчин, проживающих в вашем отеле. Надеюсь, их будет не так много...

– Вот в этом вы ошибаетесь, – перебил он меня, – в отеле проживает около двух тысяч человек, что, согласитесь, немало. А сейчас здесь полно студентов на каникулах. Многие из них любят путешествовать в одиночку. Паломники, опять же...

– Какие еще паломники? – спросили мы с Татьяной хором.

– Извините, это наш местный жаргон. Так мы называем тех, кто приезжает на Оркус специально, чтобы испытать воздействие его поля.

– А для чего им это? – поинтересовалась Татьяна. Бруц не слишком уверенно ответил:

– Эти люди, то есть паломники, считают, что ложные воспоминания – это язык, на котором с нами общаются прежние жители Оркуса, гоморкусы то есть. По мнению паломников, гоморкусы конструируют свои сообщения из того, чем наполнены наши головы. Если вдуматься, то это самый простой способ для передачи сообщений – как бы без посредника, прямо сразу в голову...

– Какая чушь! – возмутилась Татьяна. – Ну и что гоморкусы им насообщали?

– Паломники не любят об этом распространяться. И вообще, они люди замкнутые – варятся в своих воспоминаниях. В отеле их полным-полно. Кстати, вы никогда не сможете отличить паломника от обыкновенного туриста.

– Хорошо, проверяйте всех – и студентов, и паломников.

– Но таких людей десятки, если не сотни, – возразил Бруц.

– В отеле установлены телекамеры? – спросил я.

– Только в вестибюле – там, где проходят регистрацию.

– Прекрасно! В таком случае у нас есть изображения всех подозреваемых – ведь день и время прибытия каждого постояльца вы фиксируете.

– Фиксировать-то фиксируем, но, как я уже сказал, подозреваемых может быть очень много. К тому же, убийца не обязательно постоялец отеля – чего, кстати, я всячески желаю.

– Нам нужно с чего-то начинать. Все записи, возможно, и не понадобятся. Первым делом проверьте тех, кто въехал в отель в течение последней недели, потом посмотрим. И вот еще что... Вы, наверное, сумеете это сделать. Попробуйте установить, не остановился ли в каком-либо оркусовском отеле некий Фил Шлаффер. И то же самое касательно Лесли Джонса, если, конечно, получится, – попросил я.

– Ладно, как скажете, – нехотя согласился Бруц.

– Тогда это пока все, – сказал я важно – будто он был моим подчиненным. Бруц так не считал:

– Все-таки вы чего-то не договариваете...

– Вам это только кажется, – убежденно ответил я, – а теперь, извините, нас ждут дела.

– О да, я понимаю, – усмехнулся Бруц, – конечно, конечно, не смею вас больше отвлекать своими пустяками. – Он театрально раскланялся и вышел из номера.

– Фигляр! – обругала его Татьяна. – Чего, спрашивается, он тут паясничает?

– Он умнее, чем мы думаем, вот и старается нам это доказать, заключил я.

До самого обеда мы из номера никуда не выходили. За обедом Абметов (мы его специально пригласили) вел себя подозрительно непринужденно, много шутил и даже сказал пару тостов за скорейшую поимку гомоидов, но говорил он о них весьма иносказательно. Мы с Татьяной морщились, скрипели зубами и едва сдерживались, чтобы ему не нагрубить. Суп из хобота молодого птероркуса окончательно испортил мне и настроение, и аппетит.

– Бедный птероркус, – вздохнула Татьяна, помешивая ложкой тонко нарезанные колечки. В ответ Абметов принялся перечислять достоинства земной кухни. Он дошел до сравнительного анализа птероркуса и курицы, когда я не выдержал и сказал ему:

– Вы вчера так и не доказали, что нестабильные сапиенсы должны сами себя уничтожать. Если они кого и уничтожают, то только людей.

Абметов поперхнулся виртуальной куриной грудкой в земляничном соусе, способ приготовления которого он как раз описывал.

– Ой, мама, – тихо воскликнула Татьяна и отодвинула тарелку с супом.

– Как я вас понимаю, – сказал Абметов, посмотрев на Татьяну. Затем ответил мне: – Что ж, постараюсь объяснить попонятнее. Вы, конечно же, слышали, как в том или ином случае люди говорят о себе: "Во мне боролось два человека". Человек обуреваем одновременно многими страстями, часто противоположными, поэтому формальная логика, подразумевающая закон исключения третьего, не приспособлена для описания сознания, даже человеческого, не говоря уж о нестабильном сознании. Конечно, когда речь идет о людях, мы говорим о "борьбе двух личностей в одной" лишь в переносном смысле, поскольку одно из амбивалентных чувств подавляется другим.

– Все это общие слова. Я вас не о том спросил, – напомнил я ему, боясь, что после паузы он снова вспомнит о курице.

– Я как раз подхожу к нашей теме. В киберпсихологии синдром раздвоения личности называют горизонтальной нестабильностью, дереализацию вертикальной. В сочетании они приводят к тому, что сознание субъекта полностью распадается на противоборствующие подсознания. Внутри нестабильного сознания ведется настоящая борьба не на жизнь, а на смерть. И тут уже напрашивается другая аналогия. Когда-то давно в хирургии использовали пересадку тканей от одного человека к другому. Если нужной совместимости вдруг не оказывалось, то организм-хозяин начинал отторгать пересаженные ткани. Организм боролся с чужеродным телом, не зная, что такая борьба приведет и к его собственной гибели. Похожая вещь происходит внутри нестабильного сознания. Части сознания воюют друг с другом, не ведая, что исход сражения – гибель организма – носителя сознания. Поэтому-то я и сказал с самого начала, что нестабильная личность обречена на самоуничтожение.

Абметов замолчал. Пока он говорил, Татьяна напряженно теребила салфетку.

– Пожалуй, я поднимусь в номер, – вяло сказала она.

– Вам плохо? – спросил он.

– Вы так скачете с куриц на отторжение органов и сознаний, что мне лучше оставить вас вдвоем, – едко ответила Татьяна и вышла из ресторана. Делового разговора у нас с доктором так и не получилось. Быстро попрощавшись, я вышел вслед за ней.

Через два часа после обеда я вновь встретился с Бруцем. Новостей от полиции не было никаких, зато он сказал, что за полдня успел составить список подозреваемых из числа постояльцев отеля. Отдать список мне на руки он не захотел, и мы пошли к нему в контору. Расположена она была где-то под вестибюлем, на минус первом этаже. Прежде чем попасть в контору, мы довольно долго плутали по коридорам, миновали кухню ресторана, несколько складских помещений, технический центр и еще какое-то мрачное помещение, назначение которого осталось для меня загадкой.

– Ну вы и забрались! – оценил я степень конспирации службы безопасности Оркус-Отеля.

– А вы что хотели? Ведь нам приходится контролировать не только то, что происходит наВерху, – Бруц поднял указательный палец, – но и технические службы. Не часто, но иногда опасность исходит и оттуда, улыбнулся он.

– То есть вы оберегаете постояльцев не только друг от друга, но и от себя, – предположил я.

– Можно сказать и так, – не стал спорить Бруц. – Я начну с того, что оказалось проще всего. Ваш Фил Шлаффер в настоящий момент проживает в нашем отеле.

– Что?! – изумился я. – И давно?

– Недавно. Он въехал в отель только вчера днем.

– Какой у него номер?

– Восемьсот пятидесятый. А почему он вас так интересует?

– Рад бы сказать, да не могу, – признался я. – А Лесли Джонс, вы его разыскали?

– Вы слишком много хотите, – проворчал Бруц, – нет, его я пока не нашел.

– Тогда взгляните в список постояльцев еще разок и посмотрите, нет ли там такого Йохана.

Бруц посмотрел на меня с нескрываемой досадой и полез в компьютер. Йохан среди постояльцев отеля незначился.

– Ну и черт с ним, – сказал я, – давайте займемся списком подозреваемых. Бруц открыл список.

– Вот смотрите...

Список оказался не таким большим, как мы предполагали накануне, всего пятнадцать человек.

– Это только те, кто въехал начиная с первого сентября, – пояснил Бруц, когда я сказал ему, что пятнадцать человек – это ерунда.

Под описание более или менее подходили четверо.

– Ну-с, с кого начнем? – спросил Бруц после того, как я закончил просматривать список и соответствующие видеозаписи. Последние мало чем помогли – входящие в вестибюль постояльцы были видны только в профиль, поскольку единственная камера находилась у боковой стены в самом конце вестибюля и оттуда пыталась ухватить все помещение разом.

– Скажите, а нас с Татьяной камера записала?

– Конечно. Хотите взглянуть?

– Да. Хочу посмотреть, получились ли мы похожими на себя.

Бруц отыскал запись. На ней было видно, как мы с Татьяной подошли к портье и как она объясняет мне, какой именно номер ей нужен. Вдалеке маячила женщина в панаме с вуалеткой.

– Неужели Бланцетти? – удивился я.

– Она самая, – подтвердил Бруц, – она зарегистрировалась сразу после вас.

Я чуть не задохнулся от возмущения.

– Так какого черта вы обвинили меня в том, что я специально выбрал номер по соседству с Бланцетти?! – заорал я на детектива.

– На всякий случай, – спокойно ответил он, – мне было интересно, почему вы взяли именно двести пятьдесят четвертый.

– Ладно, проехали... – я остыл на редкость быстро, – давайте сюда ваших подозреваемых.

– Они ваши, а не мои, – парировал Бруц. – Кто вам больше нравится?

– Вот этот. – Я ткнул пальцем в молодого красавчика блондина с бледным, немного женственным лицом. Я не случайно его выбрал. На следующий день после прилета на Оркус, когда, выходя из лифта, я чуть не сшиб Бланцетти, именно он стоял у нее за спиной. Он тогда еще выставил вперед руки, чтобы подхватить ее, если она вдруг вздумает упасть. И у него была возможность подслушать Татьянины нумерологические выкладки. Я его хорошо запомнил, хотя доверяться собственной памяти, находясь на Оркусе, – дело весьма рискованное, что бы там ни говорили про антиор-кусовские пилюли. И, наконец, по формальным признакам, молодой человек вполне мог сойти за гомоида.

– Себастьян Дидо. Написано, что прибыл с Земли, но мы такие вещи не проверяем, – пояснил Бруц.

Ничего, проверим, думал я. Только вот появление Шлаффера несколько портило картину. Человек либо скрывается, либо – нет. Зачем ему вздумалось переезжать в тот же отель, где поселился я? Я сказал:

– Хорошо бы узнать планы Шлаффера и Дидо. Возможно, они заказали какие-нибудь экскурсии или билеты в другой район Оркуса. Если они арендовали флаер, то не мешало бы просмотреть карту маршрутов.

– Вы слишком многого хотите! – остановил меня Бруц. – Насчет экскурсий я, пожалуй, узнаю, но в их флаеры я не полезу, да и вам не советую. Это дело полиции, я такими вещами не занимаюсь. Если у вас есть по-настоящему серьезный повод их подозревать, то почему бы вам не навести на них полицию?

– Вы правы, полиция пусть занимается своими делами, а мы займемся своими. – Предложение подключить полицию звучало, по меньшей мере, глупо. Лично мне хватало и Виттенгера. – Узнайте про Шлаффера и Джонса, что сможете, а все остальное я беру на себя.

После долгих уговоров Бруц согласился дать мне список всех пятнадцати вместе с их изображениями.

– Не перенапрягитесь, – мрачно посоветовал Бруц, – мой помощник укажет вам дорогу назад.

Это было очень любезно с его стороны, поскольку дорогу я не запомнил.

В этот день я решил никуда из отеля не отлучаться – на случай, если Бруцу удастся разузнать что-нибудь интересное о Дидо и Шлаффере. Я отправил Яне список пятнадцати подозреваемых с просьбой проверить каждого досконально. Теоретически, я мог бы справиться и сам, но Отдел располагал значительно большими техническими возможностями, да и времени на подобную рутину у меня не было. Покончив с инструкциями для Яны, я направился к Филу Шлафферу Звонить ему не стал – мне хотелось сделать ему приятный сюрприз. В номере Шлаффера не оказалось. Я успокоил себя тем, что устроить Шлафферу сюрприз – не самоцель, вышел на террасу восьмого этажа и позвонил ему на комлог. Как ни странно, Шлаффер ответил сразу, но только в аудиорежиме.

– Привет, узнаете? – спросил я его, предварительно выключив изображение. Тот меня узнал:

– А, господин Ильинский, вы откуда? Неужели тоже...

Его голос заглушила музыка, и мне показалось, что в ушах у меня двоится – музыка доносилась и из комлога и откуда-то снизу. Я подошел к краю террасы, посмотрел вниз. Веселая танцевальная мелодия лилась со стороны большого открытого ресторана на террасе первого этажа, рядом с бассейном. Где-то среди пестрой толпы отдыхающих прятался мой собеседник.

– Сейчас я к вам спущусь, только никуда не убегайте, а то не люблю я бегать в такой духоте, – стараясь перекричать музыку, посоветовал я ему.

– Ну что вы! – воскликнул Шлаффер. – Я сам терпеть не могу здешнего климата. Спускайтесь, я вас жду, – радушно пригласил он.

Найти ресторан оказалось не так-то просто. Со стороны вестибюля музыки слышно не было, и мне пришлось долго объяснять дежурившему на входе швейцару, какой именно ресторан и бассейн мне нужны. И то и другое находилось на южной стороне отеля, в то время как главный вход (где находился я) – на западной. Из двух возможных маршрутов – сквозь здание и по улице вокруг него, я почему-то выбрал последний. Улицы, в полном смысле этого слова, здесь не было – площадка перед входом плавно переходила в джунгли. Те, в свою очередь, подходили вплотную к зданию отеля как раз между южным и западным секторами. Проходя через джунгли, узкая бетонная дорожка вела от одного сектора к другому.

Двести метров джунглей я преодолел бегом. Дыхание тропического леса действует на меня как слезоточивый газ, поэтому я подходил к ресторану весь в слезах, с тяжелой одышкой и поминутно чихая. Шлаффер заметил меня первым и вежливо приподнялся, дав мне разглядеть его в толпе. За двухместным столиком он сидел один. Я уселся напротив него.

– Аллергия? – сочувственно спросил Шлаффер.

– Нет, просто я ненавижу Оркус до слез, – сквозь кашель отозвался я. Над террасой гулял легкий ветерок, и он понемногу приводил меня в чувство.

– Могу порекомендовать вам одно очень хорошее средство, – предложил он.

– Мне помогает только скафандр, – сказал я, чем тут же вызвал еще больший прилив сочувствия:

– Здесь есть хорошие врачи, они персонально подберут вам необходимые антиаллергены.

– Так и сделаю, – согласился я.

– Вы не любите Оркус, но тем не менее приехали сюда. Я позволю себе сделать вывод: вы здесь находитесь по делам, – вкрадчиво произнес Шлаффер.

Несмотря на недельное пребывание на планете-курорте, заведующий доминантными структурами нисколько не загорел. Хуже того, Шлаффер похудел и осунулся. Однако одет он был как завзятый отпускник – белые шорты, цветастая рубашка навыпуск. Рядом на столе лежала большая белая панама попроще, чем у Бланцетти, и, разумеется, без вуалетки.

– Вашему умению мыслить логически можно только позавидовать. Вы, насколько я слышал, здесь в командировке?

Шлаффер парировал:

– Хм, выходит, уши для вас то же, что для меня – логика.

– Уши дешевле в эксплуатации...

– ... но и изнашиваются скорее, – уточнил он.

И мы оба засмеялись – каждый над своею шуткой.

– Вы один здесь сидите? – спросил я.

– Как видите, – с грустью ответил он и мечтательно посмотрел на трех изящных юных созданий в открытых, почти невидимых, купальниках. Вожделенные создания плескались в бассейне и не обращали на бедного одинокого Шлаффера ровно никакого внимания – именно так я понял его тяжелый вздох.

– Какие здесь неряшливые официанты, – заметил я, – взяли и усадили вас за грязный столик. – И я провел пальцем по округлому мокрому следу такому, какие обычно оставляют стаканы. Но подходящего стакана на столе не было.

Шлаффер на секунду напрягся, потом выдохнул:

– Вот-вот, все против меня!

– Джона Смита ищете? – резко спросил я.

– Какого Смита? – испуганно переспросил он.

Страх на его лице был столь естественен и неподделен, что я никак не мог вообразить заведующего доминантными структурами в роли серийного убийцы. Шлаффер не тянул даже на сообщника.

– Ну и бог с ним, – добродушно сказал я, – тогда вот вам другой вопрос. Когда я бежал к вам через джунгли, я чуть не наступил на такую тонкую змейку – она переползала через дорожку. Змейка была завязана странным узлом... Вы ведь биолог и должны знать, кто ее так завязал?

Про змейку я не выдумывал – я едва сумел через нее перескочить. Не знаю, какого вопроса ожидал Шлаффер, но теперь он вздохнул с облегчением.

– Я не специалист по змеям, тем более оркусовским, но вы, вероятно, говорите о местном узелковом удавчике. Для людей он абсолютно безопасен, но вот шнырька задушил бы в два счета.

– Чем задушил, узлом?

– Конечно – а чем же еще? Удавчики завязываются в узел во время охоты, и то, что вы его увидели завязанным – это большая удача. Обычные удавы душат жертву, обвиваясь кольцами вокруг шеи, поэтому все то время, что удав душит жертву, он вынужден преодолевать ее сопротивление – ведь жертва стремится вырваться. А оркусов-ский удавчик завязывается в такой узел, который изнутри невозможно ни растянуть, ни развязать. Иначе говоря, у узла нет обратного хода. И удавчик, поймав жертву, может затягивать смертельную петлю так долго, как это ему необходимо: подтянет – передохнет, снова подтянет – снова передохнет. Очень эффективная тактика, знаете ли...

– А как он потом развязывается? – удивился я.

– Когда жертва погибает, ее мышцы расслабляются, соответственно удавчик тоже полностью расслабляет мышцы и узел повисает более или менее свободно, поэтому его можно без труда развязать.

– Но мне рассказывали, будто удавчик может развязаться только после того, как высосет из жертвы все соки, и она похудеет.

– Это не более чем легенда, – заверил меня Шлаффер, – или вы на что-то намекаете?

– Ничуть, – возразил я. – А зачем вам Смит? – спросил я без паузы.

– А вам он зачем? – огрызнулся тот.

– Шлаффер, вы странный какой-то сегодня – то трясетесь, как лист на ветру, то грубите... Что с вами? Что вас тревожит, скажите мне, и мы вместе придумаем, как вам помочь, – ласково посоветовал я ему.

Мои увещевания не возымели никакого действия.

– Вы сами все прекрасно понимаете, – заявил Шлаффер, – и сколько бы вы ни пытались меня запугать, у вас ничего не выйдет. Вы подлый шантажист вот вы кто! – прошипел он.

"Вот это новость! " – подумал я и постарался сообразить, хорошо для меня или плохо то, что Шлаффер считает меня шантажистом. Понять бы, чем я его так зацепил.

Запищал комлог – Бруц спешил с докладом.

– Ладно, потом договорим, – сказал я Шлафферу и добавил: – Десяти тысяч с меня хватит.

Я похлопал его по плечу – мол, иди собирай деньги, и пересел за другой столик, чтобы поговорить с Бруцем без помех. Шлаффера как ветром сдуло. Детектив сообщил, что на завтра Дидо запланировал экскурсию к Большой Воронке. Прогулочный флаер отправится от отеля к воронке ровно в десять утра. Я попросил Бруца найти мне пару свободных мест. Бруц поинтересовался:

– Одно для вас – это понятно, а для кого второе – для вашей спутницы?

– Нет, на этот раз спутница будет сидеть дома. Закажите место для Бланцетти.

– Я понимаю, вы хотите их свести – преступника и жертву, как в кино, усмехнулся Бруц, – а Бланцетти согласится?

– Надеюсь, что да. Кино – не кино, но либо она его вспомнит, либо Дидо чем-нибудь себя выдаст. Или, скажем, она сделает вид, что вспомнила, и попробует его... пошантажировать, что ли... – Обвинения Шлаффера навели меня на эту мысль.

– Рискованная затея, – усомнился Бруц, – но если Бланцетти не будет против, то попробуйте. С местами во флаере проблем не будет.

Переговорив с Бруцем, я послал задание для Яны: либо найти, либо придумать, чем могли бы себя скомпрометировать Шлаффер и Симонян. По дороге к своему номеру я постучал в дверь Бланцетти, но там никто не откликнулся.

Татьяна сидела перед телевизором. На экране мелькали шикарные пляжи океанского побережья, и Татьяна, с каменным лицом, смотрела на загорелых курортников, резвящихся в газированном молоке – так на оркусовских пляжах выглядит океанский прибой.

– Ты неудачно выбрала программу, – сказал я ей.

– А ты – профессию, – ответила Татьяна.

– Сходила бы в бассейн окунулась...

– Уже сходила и уже окунулась.

– Не помогло?

– Отстань.

Я отстал. Затем позвонил через интерком в номер Бланцетти и оставил ей сообщение с просьбой связаться со мной как можно скорее.

– Зачем она тебе понадобилась? – спросила Татьяна. Я честно ответил:

– По делу.

Татьяна фыркнула и снова уставилась в экран. Я включил гостиничный компьютер и до одиннадцати вечера просматривал местные и секторные новости. Попутно, используя свои каналы, я пытался установить местонахождение Лесли Джонса, но безуспешно. В одиннадцать я позвонил Абметову и изложил ему план действий. В содействии Абметова особой нужды не было, но все же лучше держать доктора в поле зрения. Абметов одобрил план и согласился составить мне компанию. На вопрос, поедет ли с нами Татьяна, я ответил "нет". Абметов ответил, что ему жаль, а Татьяна сказала "гы-гы, я так и знала". Мелькнула мысль, а не взять ли с собой Шлаффера – до полного, что называется, комплекта, но Шлаффер на звонки не отвечал, да к тому же без Йохана и Джонса полного комплекта все равно не получится.

Через двадцать минут после беседы с Абметовым позвонила Бланцетти. Испросив разрешения зайти к ней по очень важному делу, я встал и под испепеляющим взглядом Татьяны направился к дверям.

– Сегодня ждать? – спросила она.

Ничего не ответив, я вышел в коридор и постучал в соседний, двести пятьдесят третий номер. Меня тут же впустили.

– Извините, я ужасно обгорела на солнце и теперь вот мажу себя всякими спасительными средствами, – сказала мне Бланцетти. Лицо у нее было густо намазано каким-то белым кремом. – Располагайтесь.

Она вернулась к зеркалу на туалетном столике в спальне. Слава богу, не попросила растереть ей спину.

– Почему вы сняли номер по соседству с нами? – спросил я.

– А почему вы думаете, что это не была просто случайность? – возразила она, продолжая растирать крем.

– Если хотите, можно уточнить у портье.

– Хорошо, вы меня поймали, – улыбнулась она. В сочетании с кремом улыбка у нее получилась так себе. – Я путешествую в одиночестве, и мне хотелось, чтобы поблизости был настоящий мужчина! – слишком откровенно призналась Бланцетти. Приятно, черт побери, когда о тебе так говорят, подумал я.

– Но вы же видели, что я не один.

– Конечно, видела. Но я не подразумевала ничего такого, что могло бы вызвать гнев вашей подруги. Вы, мужчины, все понимаете только в одном, вполне определенном, смысле. – Обиняками и несколько многословно она свела на нет свой же комплимент. – Это и есть ваше срочное дело? поинтересовалась она.

– Нет, это так, к слову. На самом деле я пришел поговорить о вчерашнем нападении.

– Нападении? – переспросила она. – Но я уже рассказала все что знаю.

– Хорошо, если так... Скажите, вы свободны завтра в первой половине дня?

– Это зависит от того, что вы собираетесь предложить мне взамен, ответила она.

Кокетство или ирония – недоумевал я. И сказал, что, к сожалению, ничего предложить ей не могу. Но Бланцетти была противоположного мнения. "Как, встретиться лицом к лицу с убийцей?! Это же здорово! " – воскликнула' она. Мы досконально обговорили все детали: что она должна говорить в том или ином случае, как ей себя вести, если ситуация выйдет из-под контроля, ну и тому подобные веши. Кое-что мы даже прорепетировали.

Когда я вернулся в свой номер, Татьяна уже спала – или делала вид.

Пока мы завтракали, Татьяна беспрестанно канючила, напрашиваясь на поездку к Большой Воронке.

– Мне страшно оставаться тут одной, – сказала она после того, как я в очередной раз отказал.

– Я тебе бластер оставлю, хочешь, – предложил я.

– Зачем он мне? – удивилась она.

– Для храбрости.

– Для храбрости у меня есть только ты! – Видя, что мольбами она ничего не добьется, Татьяна перешла на грубую лесть.

Признав ее безусловную правоту, я твердо отказал и теперь уже окончательно.

– Ну и ладно, – неожиданно успокоилась Татьяна и включила телевизор.

По пути к посадочной площадке я зашел в гостиничный медпункт. В персонально подобранные антиаллергены верилось с трудом, поэтому, вопреки совету Шлаффера, я собирался поглотить все, чем располагала оркусовская медицина. И если бы не врач, то мне бы это вполне удалось. Врач остановил меня на шестой таблетке, сделал инъекцию и велел носить с собой специальную маску-респиратор.

Полтора десятка экскурсантов топтались на северной посадочной площадке. Я планировал познакомиться с Себастьяном Дидо как бы случайно и даже придумал несколько способов, как это сделать, не вызвав подозрений. Но когда я поднялся на площадку, Абметов и Дидо были уже там и уже о чем-то спорили. Абметов представил меня как своего давнего знакомого, и мы с Дидо пожали друг другу руки. Пожатие у него оказалось вялым, да и сам Дидо выглядел флегматичным студентом-отличником. "Паломник", – шепнул мне на ухо Абмеюв и повернулся к Дидо.

– Так вы говорите оркусознание... хм... и у кого, позвольте спросить, об этом можно прочитать?

– У профессора Воробейского. – Дидо с трудом выговорил фамилию.

– Ха, да с такой фамилией я бы и под анекдотом не подписался! высокомерно воскликнул Абметов. Можно подумать, у самого фамилия ну по крайней мере Орловский. Дидо оскорбился и замолчал. Поэтому я так и не узнал, о чем они спорили.

Бланцетти пришла в числе последних. Для прогулки по джунглям она выбрала бежевый комбинезон из тонкой плотной ткани, панама была подобрана в тон комбинезону; вуалетка отсутствовала, поскольку она не сочеталась с ярко-розовыми солнцезащитными очками. По плану, я с Бланцетти незнаком, но ничто не мешало нам познакомиться по дороге. Места во флаере заранее не распределили, и все уселись кто куда хотел. Абметову место тоже нашлось. Он и Дидо сели прямо передо мной. Бланцетти – справа, в другом ряду. В пять минут одиннадцатого мы взлетели.

Я впервые увидел Оркус-Отель с высоты птичьего полета и при свете дня. Архитекторы так и задумали – рассматривать отель следовало не с земли, а сверху. Взлетно-посадочные ладони оказались не протянутыми как за подаянием, а поднятыми в приветственном жесте: коренной гоморкус, голову которого изображал отель, делал ручкой (точнее – ручками) кому-то в небесах. Из-за избытка пальм гоморкус выглядел порядком заросшим и нецивилизованным. Два больших симметрично расположенных бассейна служили гоморкусу глазами. Россыпь бассейнов размерами поменьше изображала, должно быть, слезы умиления.