Текст книги "Остров Сердце"

Автор книги: Максим Теплый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Мужчина достал рацию и громко сказал длинную фразу на незнакомом языке, который Евграфов идентифицировал как арабский. Сидящего на корточках полковника террорист не видел, но двигался прямо на него, продолжая с кем-то общаться по рации.

Евграфов, до боли сжал челюсти и ждал того мгновения, когда противник поднимет глаза и увидит его. Полковнику повезло: противник взглянул на него ровно через мгновение после того, как сунул смолкшую рацию в наружный карман камуфляжа, а это означало, что звуки предстоящей схватки не уйдут в эфир.

Евграфов бросился вперед и жестко вцепился боевику в горло, но долей секунды раньше понял, что противник не сопротивляется и беспомощно валится на спину. Он был мертв. Легкая, защитного цвета бейсболка слетела с его бритой головы, и Евграфов увидел над левым ухом набухающую густой темной кровью глубокую рану.

Полковник удивленно оглянулся и увидел, что из сеней машет Буратаев.

– Как это вы его? – спросил он сержанта, оказавшись в звенящей тишине полутемных сеней.

– Я в детстве из пращи ворону влет сбивал. Вот и вспомнил… Ремень – вот! – Буратаев хлопнул себя по талии. – А камнем записка была к полу на крыльце прижата, вот: "Ушла с Петенькой на почту. Покорми кур. Алевтина".

Все замолчали.

– Кирилина Алевтина! – пояснил Коровин. – Петька – внук, из Астрахани на лето приезжает. Мужу написала, Николаю…

Участковый толкнул локтем Яшина:

– Покойника в сарай нужно. В подпол. У Алевтины там картошка… Давайте, салаги, бегом!

…– Ну что, товарищи, – мрачно заговорил Евграфов, когда сержанты вернулись, – убитого рано или поздно хватятся! Поэтому будем пробиваться к катеру, тому, что крайний справа… Надо где-то отсидеться до удобного момента, когда возле него бандитов поменьше останется. И – вперед.

Оглядев бойцов, он продолжил:

– Задача: захватить катер и попытаться уйти. Теперь у нас есть автомат и три гранаты… План такой: идем двумя группами. Со мной Яшин! А вы, Коровин, с Буратаевым. Сколько получится, пойдем огородами. Там могут и не заметить. Но потом, метров сто пятьдесят до катера, открытое пространство. Тут уже боя не избежать. Вы, Тимофей Петрович, – Евграфов посмотрел на Коровина, – группа прикрытия. Гранаты, все три, у вас будут. Автомат тоже. Пока вы примете удар на себя, мы с Яшиным постараемся захватить катер. Как только услышите звук мотора, стремительно отступайте к воде…

– Это как? – угрюмо переспросил Коровин. – Под пулями, что ли?

– Под пулями, товарищ старший лейтенант! – жестко ответил Евграфов.

– Не добежим. Постреляют нас…

– Значит, погибнете смертью храбрых!…– зло сверкнул глазами полковник. – Или есть другие предложения?… Нет? Ну, вот и отлично! Двинулись, славяне… – Он глянул на Буратаева и примирительно добавил:

– И не славяне тоже – двинулись!

Расстрелять. Но сперва поговорить…

Штаб контртеррористической операции расположили в двухстах метрах от воды, в двухэтажном здании заброшенной базы отдыха. На фасаде потрепанного деревянного барака сохранились выцветшие, но вполне читаемые буквы: «Решения ХХ съезда КПСС – в жизнь!»

Означенный съезд состоялся задолго до рождения Каленина, так что и возраст сооружения был весьма почтенным: далеко за пятьдесят.

– Собственность МВД, между прочим! – зло заметил генерал Гирин, уловив брезгливый взгляд Каленина. – Бардак!!! Но тактически – очень удобно. Со второго этажа остров как на ладони, в бинокль можно муху на стене дома разглядеть. И телефон есть…Закрытую связь тоже подтянули…Правда, удобства на улице, не обессудьте.

– О чем вы? – не без раздражения отозвался Каленин. – Давайте уж сразу к делу. Есть информация, почему они меня требуют?

– Есть предположение. Цели противника мы читаем так: дестабилизировать обстановку в стране, вызвать массовое недовольство действиями властей и добиться добровольного или иного ухода нынешних лидеров. Что-то вроде сценария октября семнадцатого: власть лежит на мостовых Петрограда и ее подбирает тот, кто шустрее остальных.

– М-да! Ну, а я-то какое место занимаю в этих зловещих планах?

– По нашим сведениям, одним из организаторов всей этой атаки, я имею в виду и Южную Осетию, и банковский коллапс, и захват острова, и все остальное, что будоражит страну, является ваш хороший знакомый – господин Дибаев.

– Когда же он успел? – удивился Каленин.– Всего два месяца, как в Лондон сбежал?!

– Я не сказал, что он единственный организатор, – уточнил Гирин.– Но сведения о его причастности к этой террористической атаке достоверные… Вполне возможно, вас требуют на остров только затем, чтобы прилюдно, под видеокамеры расстрелять и разместить это кино в Интернете для его, Дибаева, полного удовлетворения.

Каленин непроизвольно поежился, как от мороза, хотя за окном было тридцать восемь в тени.

– И что вы намереваетесь делать? – пытаясь сохранить видимость спокойствия, спросил он.

– Ждем новой информации… А вот, кажется, и она.

Гирин кивнул на полковника Баркова, чей мощный торс только что заполнил дверной проем.

– Товарищ генерал, подтвердилось. Банду возглавляет Максим Глухов, бывший полковник ВВС, уже много лет разыскиваемый за военные преступления. Мы это сначала установили визуально, а теперь вот и через прямой контакт.

– Есть что-то новое? Чего они все-таки хотят?

– Каленина требуют! – Барков смущенно опустил глаза. – Глухов грозится людей расстреливать, если не выдадим.

– Он их и так расстреливает… Передайте, Каленина тут нет. Не знаем, мол, где его взять! Ищем… Скажите, если найдем, то к вечеру, может быть, прилетит на рейсовом самолете…Что такое? – Гирин заметил неуверенность в глазах подчиненного.

– Не пройдет! – снова потупил глаза Барков, и эта откровенная робость перед старшим по званию плохо вязалась с его богатырской фактурой. – Они…знают, что Беркас Сергеевич здесь!

– Как это знают?! Откуда?! – щуплый Гирин угрожающе двинулся на мощного Баркова. Тот вытянул руки по швам и всем своим покорным видом дал понять, что принимает справедливый гнев начальника, вдвойне опасный, так как Гирин практически никогда не кричал на подчиненных, и вывести его из себя было почти невозможно.

– Я жду объяснений, полковник!!! – Гирин вплотную приблизился к Баркову и хищно, снизу, разглядывал его тяжелый подбородок, словно раздумывая, врезать по нему или нет.

– Тут такая история, – Барков подыскивал слова, -… и смех, и грех! Кто-то позвонил в ВИП-зал "Домодедово" и просто поинтересовался, улетел ли господин Каленин в Астрахань. Ну, а там подтвердили: улетел!…

Гирин беззвучно и коротко выругался одними губами.

– Они требуют выдачи Каленина в течение получаса! – хмуро продолжил Барков.

– Ну и пусть требуют, – неожиданно спокойно среагировал Гирин. – В Беслане, к примеру, Дзасохова требовали выдать, но мы же тогда не пошли на поводу у террористов.

– Погодите! – голос Каленина предательски сорвался, выдавая волнение. – Дайте я с этим Глуховым поговорю. Вдруг что-то прояснится…

– Поговорить можно! – легко согласился Гирин. – Давайте прямо отсюда! Связь сюда!!!

…– Я Каленин! – произнес Беркас Сергеевич через пять минут в микрофон. – Что вам от меня нужно?

На том конце послышался смешок, и густой мужской голос произнес:

– Значит, не соврали в Москве. Прилетел… Честно говоря, не ожидал!

– Скажите, зачем я вам? – хмуро уточнил Каленин, и его снова подвел голос, который вдруг резко осип на последнем слове.

– А что, господин депутат, – послышалось в эфире, – вы действительно готовы на остров приехать?

– Если взамен отпустите женщин и детей, готов! – неожиданно для самого себя заявил Каленин и тут же смертельно испугался своей спонтанной отваги. – Только я не депутат.

Где-то там, на острове, Глухов снова усмехнулся и сказал:

– Дайте военных!…Вы зачем его этим глупостям научили? – спросил бывший полковник, услышав голос Баркова. – Какие обмены? Если я захочу, такой обмен вам предложу, что вы мне этого дядю в коробку положите, бантиком перевяжете и сами сюда доставите! Да еще туш при этом через усилители исполнять будете!…Значит, так: давайте сюда этого Каленина. Мне с ним потолковать надо! Давно ни с кем из русских не разговаривал. Из тех, что при власти. А мне есть, что сказать… Гарантирую, что не трону его, в смысле не пристрелю… Слово даю!

– Ты уже слово давал! – рявкнул в ответ барков Барков. – Присягой называется! Как тебе верить?

– Не хочешь, не верь! – огрызнулся Глухов. – Готовь бантик и… гробы!

– Послушайте, – робко заговорил Каленин, взяв рацию из рук Баркова, – там у вас родственники мои. Я готов, если так надо. Но отпустите, пожалуйста, детей хотя бы.

– Что, и дети все твои? – насмешливо уточнил Глухов.

– Пожалуйста! – попросил Каленин, и у него это получилось так жалобно, что Глухов еще раз откровенно хохотнул.

– Давай, приезжай! Только вот что… Это я к военным обращаюсь! Устройства там всякие передающие на него не вешать! Все равно узнаю…За ним сейчас наш катер подойдет! А вечером, если вести себя правильно будет, то детей отпущу. На вес… Сколько в катер влезет, столько и отпущу…

…Каленина в катере тщательно обыскали, прощупав каждую складку на одежде. Парни гренадерского роста в масках не произнесли ни слова. Только когда катер ткнулся носом в прибрежный песок, один из них, выбросив к берегу шаткие металлические мостки, подтолкнул Беркаса в спину и произнес что-то гортанное: пошел, мол!

Глухов сидел в конторе на корточках возле окна, рассматривая что-то на полу. Потом вскинул голову, оглядел Каленина и сказал:

– Что делать с этим дедом, а? Мало ему выбитых зубов! За нос вздумал меня водить! – и повернулся к своим бойцам, которые стояли возле дверей: – Краска отвалившаяся – раз, следы на подоконнике – два… На чердаке они прятались, потом через окно ушли. Куда смотрели, джигиты?

Глухов смачно плюнул на пол и приказал одному:

– Переводи!… Забываю, что не все по-русски понимают!

Тот заговорил, и Каленин догадался, что звучит арабский язык.

Переводчик закончил, выслушал ответ и обратился к Глухову:

– Они говорят, что все обшарили! Чисто было!

– Чисто?! – подскочил Глухов и пошел на переводчика, поводя крутыми плечами. Его лицо, и без того красное, стало просто бордовым. Как все белокожие веснушчатые люди, он под южным солнцем обгорал мгновенно, и теперь чувствовал, как воспаленное ожогом лицо еще сильнее наливается кровью от накатившего гнева.

– А куда же они делись, – заорал он, – под землю спрятались?! Дураку ясно, они на острове и вооружены! Да и этот, что в переговорщики набивался, он же вместе с ними был. Которого Мирсаид узнал!…Вот, Каленин, – Глухов развернулся к Беркасу, – будь свидетелем, не я войну с этими ментами затеял. Я ведь что сделаю: выведу десятка полтора баб на улицу, да и объявлю через мегафон: если не выйдете, расстреляю всех к чертовой матери! Как думаешь, что будет? Как они поступят, менты эти? Вдруг шевельнется в них совесть, да и выйдут они?! После этого я их все равно расстреляю, конечно, только уже без баб. Вот и…

Глухов не успел договорить: на улице ударила автоматная очередь и тут же вслед другая. Все бросились к дверям. Один из бородачей махал рукой в сторону воды, и теперь уже все увидели, что к берегу, пытаясь как можно ниже склониться к земле, бегут двое. По ним били автоматчики.

Была и другая точка боя, ближе к окраине деревни. Там тоже завязалась перестрелка.

– Вот и нашлись! – спокойно констатировал Глухов. – Сейчас поглядим, что за вояки. Держу пари, мои ребята приволокут их сюда через десять минут – живых или мертвых. Скорее мертвых…

…До катера оставалось метров пятьдесят, когда сержант Яшин будто споткнулся и кубарем покатился по земле.

– Что?! – жарко дыша, выкрикнул Евграфов. Он упал рядом с сержантом на живот и, почти не целясь, выстрелил из пистолета по бегущему вдоль берега боевику. Тот неловко вскинул вверх автомат и сначала присел, будто собираясь завязать шнурки, а потом повалился на бок. – Что?! – повторил Евграфов.

– Бегите к катеру, товарищ полковник. Вот! – Яшин дотронулся до бедра и показал вымазанную кровью ладонь.

– Соберись, сынок!!! – Евграфов ловким движением вогнал в рукоятку новую обойму. – Давай пистолет! Я прикрою, а ты через не могу, хоть как, хоть кувырками… Вперед, Яшин!

Сержант приподнялся и, оттолкнувшись здоровой ногой, сделал кувырок вперед. Он вскрикнул от боли, но не остановился и снова перевернулся через голову. Потом еще раз…

– Молодец, сержант! Давай! – полковник вскочил и начал исполнять странный танец: он резко бросал тело из стороны в сторону и двигался к воде непредсказуемыми зигзагами. При этом он то и дело падал, стремительно перекатывался в сторону, мгновенно вскакивал и снова бежал к берегу. Он представлял собой такую желанную и такую, казалось, удобную мишень, что весь огонь боевики сосредоточили на нем, а Яшин тем временем, прыжок за прыжком, сокращал дистанцию до катера.

…Когда-то, в годы курсантской юности, Олег Евграфов прочел роман Владимира Богомолова "В августе сорок четвертого". Там главный герой, капитан Таманцев, умел "качать маятник", то есть двигаться под огнем, уходя от пуль. Пожилой фронтовик, к которому Олег обратился за разъяснениями, сказал на это:

– Как "качают маятник", я не знаю, но, если цель перемещается непредсказуемо, то попасть в нее, конечно же, намного сложнее. Если научишься "плясать" под пулями, появятся дополнительные шансы.

…Движения Евграфова действительно напоминали танец. При этом он огрызался одиночными выстрелами, стреляя c двух рук. В цель не попадал, но наступающие боевики опасливо поглядывали на лежащего неподвижно у кромки воды товарища, и поэтому вели себя осторожно, особо под пули не подставляясь.

Слева почти достиг берега щуплый Буратаев, а Яшин, несмотря на ранение, уже доплыл до катера. Превозмогая боль, сержант пытался подняться на палубу по якорному канату, но, подняв голову, увидел, что сверху на него насмешливо смотрит смуглый парень, который приложил палец к губам – тихо, мол, – и взял на мушку петляющего уже у кромки воды Евграфова. Очередь с такого расстояния Евграфову шансов не оставляла, и Яшин мгновенно осознал это. Он успел подумать о том, что они с Евграфовым почти час наблюдали за этим катером, чтобы выяснить, есть ли кто на борту, и за весь этот час на палубе никто не появился. "Внизу сидел!", – понял сержант и, неожиданно для себя самого, что было силы заорал:

– Ата-а-а-с!!!

Вопль был настолько яростным и звонким, что перекрыл звуки стрельбы. Евграфов непроизвольно присел. Этого спонтанного движения хватило, чтобы очередь, выпущенная с катера, прошла мимо. Но уже следующая – жесткая и короткая – попала в цель: Евграфов увидел, как Яшин сорвался с каната, как пули впечатали его в воду, и он затих лицом вниз, распространяя по воде кровавое марево. Боевик снова перевел ствол автомата в сторону Евграфова, но тот, не целясь, разом нажал оба спусковых крючка.

В воде они оказались одновременно: полковник с разбегу нырнул в сторону катера, а боевика снесла за борт пуля, вошедшая в переносицу.

…– Неужели уйдет? – восхищенно сказал Глухов, который все это время следил за событиями в бинокль. – Глядя, как он борется за жизнь, я согласен проиграть пари… Но увы, – Глухов вздохнул, – я его выиграю.

… Буратаев уже бултыхался под бортом катера. Евграфов забрался на палубу и сдерживал наступающих короткими очередями из оброненного убитым боевиком автомата. Пули взрывали воду рядом с сержантом так плотно, что полковник подумал – у парня почти нет шансов. Вокруг него по воде уже шли розовые разводы, указывающие на то, что сержант ранен. И все же он ухватился за брошенный с кормы канат, двумя отчаянными рывками закинул свое жилистое тело в катер.

– Ранен?!

– В руку и, кажется, в бок… – прохрипел Буратаев, распластавшись на палубе.

– Где Коровин?

– Не знаю!…Потерялся в бою… Может, убит…

– Заводи мотор!!! Я буду их удерживать, сколько патронов хватит!

– Не смогу, сил нет…

– Давай, калмык!!! Давай, дорогой!!! – Евграфов выпустил короткую очередь и вдруг неожиданно заорал во всю мочь: – За борт!!!

Он дотянулся до раненого сержанта, схватил в охапку и вместе с ним спиной перекинулся через борт.

В этот момент в катер ударил заряд из гранатомета. Судно подлетело над водой от мощного взрыва и вспыхнуло ярким гудящим факелом. Тут же раздался второй взрыв – это подорвались бензобаки, от чего катер разлетелся на мелкие кусочки и превратился в бесформенные пылающие обломки.

– Вот и все! – вздохнул Глухов, опуская бинокль. – Я выиграл пари… Но катер жалко! – Он посмотрел на Каленина и добавил: – А слова свои про ментов беру назад: отлично воевали и погибли, как мужчины. Хотя шанса у них не было ни единого!… На верную гибель шли… Хотя нашли бы их, все одно шлепнули…А так – по-мужски вышло!

Он подозвал пальцем переводчика и резко приказал:

– Значит, так: трупы найти и мне показать! Это первое! Теперь второе! Вывести на берег нескольких мужчин и расстрелять! Так, чтобы видели все: и те, что здесь, и те, что с того берега за нами наблюдают. Ясно? Пусть все поймут, что любое неповиновение карается смертью! Сколько наших погибло, трое? Расстрелять в три раза больше!

– Погодите! – схватил его за руку Каленин. – Это бесчестно! Вы же офицер! Вы сказали, что поговорить хотели…

– Не нарывайся! – насупился Глухов. – Я делаю то, что считаю нужным! Безнаказанно убивать моих людей я не позволю!…Выполнять!

– Стойте! – снова вмешался Каленин, холодея от страха. – Они, эти милиционеры, уже были на острове, когда вы его захватили?

– Ну! – Глухов не понял, куда он клонит.

– Значит, не они на вас напали, а вы на них! – храбро заявил Каленин. – Они защищались и свою жизнь спасали. За что же людей расстреливать?

– На идиота ты не похож,– задумчиво произнес Глухов, внимательно разглядывая Каленина. – Ты всерьез болтаешь про то, кто на кого напал, или это шутка такая дурацкая?

– Конечно, всерьез! – искренне ответил Каленин.

Глухов еще раз внимательно посмотрел Каленину в глаза, как бы пытаясь что-то понять, а потом неожиданно улыбнулся:

– В этот раз пусть будет по-твоему! Пока ты у меня в гостях, расстрелы отменяются…Оставьте-ка нас с этим джентльменом! – обратился Глухов к своим подчиненным. – Минут так на двадцать! – Он повернулся к Беркасу и тихо проговорил: – Охота мне рассказать, как такие вот депутаты, подлецы-министры да сволочи генералы, жизнь мою искалечили…

– Да не депутат я…

Глухов силой усадил его на стул и плюхнулся напротив.

Чеченская рулетка Максима Глухова

Биография у него складывалась удачно. В начале восьмидесятых закончил Ачинское военное авиационно-техническое училище, лучшим курсантом выпуска. Сыграл свадьбу с Натальей, миниатюрной красавицей, которая на цыпочках едва доставала мужу до плеча, и вместе с молодой женой отправился к месту службы. Часть его стояла под Магдебургом – в Германии, точнее сказать, в Германской Демократической Республике.

Служба в Германии заметно отличалась от той, что несли однокурсники Глухова, оставшиеся в родной стране.

В Союзе армия потихоньку разлагалась. В ней царили пьянство и показуха, поэтому выкрашенная к приезду начальников трава ценилась куда выше, чем реальная боеготовность части. Летчики летали все меньше, появились перебои с горючим. Техника старела и не ремонтировалась годами, а условия жизни военных и их семей в некоторых частях были просто скотскими.

Здесь все было иначе. За дисциплиной строго следили, но и платили военным, по тем меркам, совсем неплохо. Максим с Натальей сразу же получили уютную двухкомнатную квартиру в военном городке…

Потом в Москве грянула перестройка и ее разгульные волны докатились до Германии, да так мощно накрыли ее грязной пеной, что все безобразия, творившиеся дома, проявились здесь с утроенной силой.

На глазах молодого подполковника рушилось то, чему он собирался служить всю жизнь. Он брезгливо наблюдал, как расторопные прапорщики, поощряемые старшими командирами, растаскивают военное имущество. А жена поняла, что муж не хочет приспосабливаться к новым условиям жизни. И сбежала. Даже не сбежала, спокойно ушла, собрав на глазах мужа чемодан и оставив все его подарки.

Глухов чуть не сошел с ума от того, что жена ушла не тайком и не по безумной любви (это еще можно было бы как-то понять), а с вызовом и нескрываемым презрением. Он несколько дней подряд страшно пил и впервые в жизни не вышел на службу, за что получил строгача от командира части. Командир, правда, тоже был не из трезвенников, но гордился тем, что голову не теряет и вверенным подразделением руководит, по его выражению, "несмотря на булькающие в голове триста граммов белой".

Через неделю Глухов смог убедить жену встретиться и поговорить.

Сидели в маленьком кафе. Еще совсем недавно персонал тут был приветлив и предупредителен, а теперь всем видом давал понять, что времена изменились, советским военным пора собирать манатки и сваливать в свой Союз. В воздухе носилась идея объединения Германии, а значит, и неизбежного скорого ухода советских войск.

Наталья курила и нервно поглядывала на часы.

– Торопишься? – спросил Глухов.

– Мидхат сегодня вечером улетает в Москву. Много дел…

– Воровать дело непростое! – мрачно согласился Глухов. – Сядет он рано или поздно! Тогда что?

– Сядет, говоришь?! – взвилась Наталья. – А ты что будешь делать? Летать? Так не нужны вы тут, соколы советские! Да и в Союзе тоже!…Мне скоро тридцать, и что я видела? Два аборта и полный крах семейной жизни, поскольку завтра отсюда попрут, а там, в Союзе, у меня, кроме парализованной матери, ничего! И тебя там никто не ждет! Отправят в Тмутаракань, и буду я тихо стареть в общежитии коридорного типа!

– А этот твой, конечно, обеспечит тебе райскую жизнь…

– Он, в отличие от тебя, не рассуждает о химерах типа "честь", "небо", "родина". Уже "Волгу" купил, на трехкомнатный кооператив заработал…

– Непосильным трудом! Не надорвался – государственное имущество "налево" сбывать?

– Это и называется сегодня "зарабатывать"! Время другое, Максим! Такие, как ты, в нем не выживают, и я не хочу с тобой идти на дно!

– Погоди, Наташа! Ну, не все же измеряется машинами и квартирами…Должно же быть в жизни что-то более важное.

– Что, например?

– Любовь… Я тебе никогда не изменял, Наташ! – Глухов смутился от своего неловкого признания. – Я так видел свою жизнь: я летаю, исполняю воинский долг, а на земле меня ждет любимая женщина. Что тут плохого?! Да и ты совсем недавно так считала… и аборты – это же было твое решение!

Наталья искренне расхохоталась.

– Знаешь что, муженек ты мой бывший? Любовь – это химера, может быть, самая дурацкая из всех! И знаешь, когда эта дурь у нас, у баб, окончательно проходит? Когда после нескольких лет брака ложишься в постель со своим суженым и с ужасом понимаешь: сейчас он начнет тебя лапать своими шершавыми ладонями, исцарапает шею вечерней щетиной, а потом взгромоздится на тебя и начнет исполнять супружеский долг, мыча от удовольствия! А тебя при этом тошнит – от запаха и мычания, от ненависти и безысходности, от мысли о предстоящей ночи и его непременном храпе, от необходимости мыться с ним в одной ванне, садиться на один унитаз!!

Глухов ошарашенно смотрел на жену, все глубже вжимая голову в плечи от каждого слова. Ему представлялось, что она приподнялась над столом и теперь со всего маху бьет его по голове молотком, от чего он с каждым ударом уменьшается в росте, превращаясь в карлика, а голова наполняется нестерпимым болезненным звоном.

– Я с ума сходила от рубашек твоих засаленных! От бушлата твоего, который керосином пропитался насквозь. Сколько раз говорила, не носи его домой! Оставляй где-нибудь! А ты – блажь, мол! Терпи! Сапоги твои вонючие! Долбаный походный чемодан! И просила же, сто раз просила, купи другой одеколон! Ну не могу я этот запах терпеть! А тебе плевать! Плевать!! Ты же родине служишь! А я должна со всей этой гадостью жить! А почему должна, скажи?!

– А от каптерщика твоего по-другому пахнет? – выдавил он.

– Да нет, почти так же! – спокойно ответила жена. – Но вот парфюм у него качественный, французский! И рубашки сам в прачечную носит. И вообще, я с ним хоть понимаю, за что мучаюсь! Считай, что на жизнь себе зарабатываю! И не стесняюсь этого, понял?

– Я вот что понял, – Глухов тяжело взглянул на жену. – Ну, разлюбила! Бывает! Сказала бы раньше. Чего ж ты страдала-то? Терпела зачем?!

Наталья хотела что-то ответить, но Глухов не дал.

– А знаешь, когда у мужика, как ты говоришь, дурь слетает?! Когда до него, кретина, дойдет – плевать бабе на его профессию и на его дело! С высокого бугра плевать! Вот что невыносимо! Я помню, майора получил, бежал домой стремглав, думал, вместе порадуемся! Щас! Ты в спортзале была, а потом истерику устроила. Мол, в гарнизоне невозможно правильно организовать твое питание, и поэтому твоя задница не умещается в ранее приобретенные вещи! И вообще, я сгубил твою молодость, предназначенную для чего-то очень важного и высокого.

– Да, для высокого! – зло выкрикнула бывшая.

– Ага! Для жулика твоего… предназначенную! Ты что думаешь, он тебе на всю жизнь наворовал? Хрена! Столько даже он не сможет стырить! Скоро все кончится, а его посадят лет примерно на десять!

– А ты… ты… просто завидуешь!

– Чему? И будущее твое такое. Пока "сороковник" не стукнет, будешь прыгать от одного мужика к другому. И нигде надолго не засидишься, так как никого, кроме самой себя, не любишь! А не дай бог, родишь от кого, совсем труба! И сама – не человек, и ребенка изувечишь. Он же, бедный, всю жизнь будет выслушивать, какая сволочь та особь мужского пола, которая в данную минуту находится рядом с тобой. И какой он сам, ребенок твой, придурок, не достойный мизинца собственной мамочки!

Наталья резко поднялась и пошла к выходу.

– Иди, иди! – крикнул ей в спину Глухов. – Мразь!…

После развода Глухов изменился. Он как-то постарел, стал недоверчивым и злым. Несколько сослуживцев потеряли погоны после его рапортов, в которых он сообщал об их неблаговидных делах. Мордастый подполковник, сожитель Натальи, действительно вскоре сел. Глухов принял в этом самое активное участие, самолично раскопав соответствующие финансовые документы.

Неуживчивость Глухова вскоре стала притчей во языцех. Его переводили из части в часть и давно прогнали бы из армии, но он был отменным служакой и поводов не давал. К концу 90-го он перессорился уже практически со всем командным составом своей части, и его от греха направили в Тарту, на должность замначштаба 326-ой Тернопольской дивизии тяжелых стратегических бомбардировщиков. Командовал ей генерал-майор Джохар Дудаев.

Несмотря на разницу в возрасте, командир и молодой офицер, прибывший на новое место службы с дурной репутацией, неожиданно сдружились. Дудаев выделял Глухова за безупречное отношение к службе и ценил как настоящего аса. Они много времени проводили вместе, в неформальной обстановке: Генерал не пил и страстно любил бильярд, за которым они часами непримиримо сражались.

К тому времени Дудаев уже вошел в руководство Объединенного конгресса чеченского народа, а в мае 1991 года, всего через пять месяцев после их знакомства, скоропалительно уволился с военной службы и уехал на родину, где, по сути дела, возглавил движение чеченских сепаратистов.

Вскоре Глухова неожиданно вызвали в Москву, где с ним встретился вице-премьер. Уперев в Глухова тусклые глаза, похожие на два несвежих желудя, он сразу перешел к делу:

– У нас к вам, Максим Федорович, деликатное поручение. Дело в том, что ваш командир, Джохар Мавлюдович Дудаев, выполняет важную задачу, поставленную перед ним руководством новой России. Он должен опрокинуть коммунистический режим в Чечено-Ингушетии. А это не Тамбов и не Рязань! Там, чуть что, за кинжалы хватаются! И не только за кинжалы! Люди вооружаются, причем и те, что за старый режим, и сторонники Джохара.

Глухов не понимал, куда клонит собеседник. А тот продолжал:

– Борис Никанорович Ельцин предложил регионам брать столько свободы, сколько они могут проглотить. У Дудаева хороший аппетит! – вице-премьер улыбнулся. – Генерал у нас сторонник ленинского принципа о праве наций на самоопределение, вплоть до полного отделения! Правда, – он доверительно понизил голос, – этот принцип – бред собачий!

Вице-премьер демонстративно покрутил пальцем у виска.

– Зачем создавать в стране систему сродни гранате, которую вы зажали между коленок, а страховое кольцо выдернули и выкинули? И вот сидите, ноги напрягаете, чтобы, не дай Бог, коленки не разошлись! А ведь разойдутся, батенька! Рано или поздно непременно разойдутся! И что тогда? Скажу вам по секрету, тогда – п…ц! Одними оторванными яйцами дело не обойдется! Заодно с ними отлетит и голова!

– Прошу извинить, товарищ министр, но я…

– Товарищ вице-премьер! – поправил тот. – Помочь надо командиру вашему! – Он наклонился к Глухову. – Люди нужны толковые, специалисты в военном деле. Он вас сам назвал… Короче, оформляйте командировку. Поедете официально, от министерства обороны, формально – вывоз оружия обеспечивать. Только оно пойдет не нам! Пусть Джохар своих людей вооружает. А ваша задача ему помочь. Выгнать из Верховного совета республики комуняк и сформировать силы народной самообороны – местную армию, короче.

– А ваши слова, насчет гранаты? Получается, мы как раз ее себе между коленок и засунем!

– Чушь! Мы просчитываем жизнь страны на десятилетия вперед. С Джохаром договоренность, что командиром вооруженных сил республики назначат вас. Вы и будете гарантом… Кольцом, так сказать, которое должно в гранате остаться…

Вице-премьер ободряюще улыбнулся.

– Джохар – советский офицер и сделает все, как мы скажем! – он покровительственно похлопал Глухова по плечу. – Неужели вы думаете, что мы позволим какому-то генералу водить нас за нос?! Да мы за ночь, силами одной дивизии пройдем эту Чечню туда и назад без единого выстрела, если понадобится! Никто не пикнет! Так что командуйте! Вы теперь министр обороны целой республики! И чтобы к середине сентября всех коммунистов из республики вымести, как мусор! Задача ясна?

– Так точно! – ответил Глухов. – Где мне получить официальное распоряжение?

Вице-премьер аж присвистнул от удивления.

– Ты с ума сошел, полковник! С тобой второе лицо в правительстве разговаривает! Чей приказ тебе еще нужен?

– Моего командования! – упрямо сказал Глухов.

– Будет тебе приказ! – неожиданно развеселился вице-премьер. Он нажал кнопку селектора и бросил: – Ну-ка, зайди срочно!

Через минуту в кабинет влетел запыхавшийся генерал, в котором Глухов узнал недавно назначенного министра обороны.

– Вот, полюбуйся, что у тебя творится. Уже полковники нас на х… посылают. Это которого Джохар попросил, а он упирается! Приказ ему нужен, видите ли! Моего недостаточно!