Текст книги "Остров Сердце"

Автор книги: Максим Теплый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Очнулась она тоже внезапно. Утром в дом Святкиных зашла почтальонша, протянула сестре Полины письмо и сочувственно сказала:

– Из Москвы… Может, о детях что…

– Дай-ка! – раздалось за их спинами. – Это от Вити, я знаю…

Полина стояла в дверях комнаты в белой холщовой рубахе, которая висела на ее высохшем теле огромным бесформенным балахоном.

– Дай-ка! – повторила Полина. Она несколько минут держала в руках нераспечатанный конверт, потом улыбнулась и вернула письмо сестре. – Вот ведь как, – сказала она, – не дописал письмо Витенька… Не разобрала я только, как зовут того командира, что Витино письмо мне прислал?

Сестра лихорадочно распечатала конверт, быстро пробежала текст и изумленно посмотрела на Полину.

– Петров его фамилия, Поля. Майор он. Как же ты поняла… – сестра не договорила.

– Не дописал… Я знаю, почему не дописал, – решительно произнесла Полина. – Приеду, подумал, раньше, чем письмо придет, тогда зачем писать-то?… Какой день сегодня?

– Так октябрь уже. Десятое.

– Подожду. Придут они. И Ваня, и Дима со Славиком. И Витя… Ты только вот что: как спать лягу, ты лампу в сенях запали. А то в темноте-то трудно тут на отшибе… Это ведь в деревне свет, а тут темень…

С тех пор про Полину стали говорить, что она от горя помутилась рассудком. Но вреда от этого не было никому. Одна только польза, поскольку открылся в ней дар предвидения и врачевания.

Баба Поля по-прежнему ждала каждый день своих мужчин и зажигала свет в сенцах, но к этому ее безобидному чудачеству все привыкли. Зато к ней шли за помощью от хвори, за добрым советом, некоторые всерьез верили в ее пророчества, а кто-то шел просто поглядеть на странную, высохшую старуху, чей дом был всегда открыт и готов принять любого, кому требовалось участие.

Давным-давно, сразу после постройки, дом этот смотрелся вполне добротно. Но после того, как Полина осталась одна, он, почитай, шестьдесят лет простоял, не зная мужской руки. Фундамент оброс землей с мохом пополам и стало казаться, что деревянный дом, почерневший от старости и прибрежной влаги, врос в землю.

Когда с воды поднимался серьезный ветер, дом стонал на все лады, как старый астматик, которому ни вдох, ни выдох не даются без сиплого кашля. К тому же место это облюбовали бродячие собаки… Мужики их отстреливали, так как те могли всерьез покусать. Но собаки появлялись вновь, легко переправляясь через Волгу, и так же дружно исчезали, когда у них обнаруживалась какая надобность на "большой земле".

Однажды приблудная стая налетела на саму хозяйку дома и покалечила так, что она выжила только чудом. После этого Полина, несмотря на недовольство островных жителей, приручила свою "домашнюю" свору во главе с безголосым Шерханом. Собаки жили в строго очерченном пространстве недалеко от бабкиного дома и, чуя опасность, в деревню почти не совались. Но само их присутствие на острове привело к тому, что другие бесхозные псы куда-то подевались.

… И еще Полина умела избавить человека от пьянства. Врачевала какими-то своими заповедными средствами… И хотя с желающими "завязать" было негусто, коли уж она за кого бралась, тягу к выпивке отбивала напрочь.

Тут надо сказать, что на острове народ пил не просто крепко, а идеологически крепко. То есть мужики после шести вечера трезвыми, считай, не бывали и подводили под это нехитрую идею. Мол, на маленьком пространстве, где все друг другу либо знакомые, либо родственники, непьющий мужик заслуживает искренних подозрений в непорядочности или каком-либо ином изъяне, включая физическую неполноценность.

Или, того хуже, не пьет человек в силу жадности и жлобства, что оценивалось среди островных мужиков как тяжкий порок. Наличие язвы или иных уважаемых заболеваний в расчет, конечно, принималось, но не настолько, чтобы вовсе не пить…

Баб это, разумеется, не сильно радовало, и они укоризненно кивали на интернатских убогих детишек – глянь, мол, чего выходит-то! Однако местный фельдшер, грамотей и балагур, идею пьяного зачатья опровергал со строго научной точки зрения. Он утверждал, что самолично зачат отцом-алкоголиком, и при этом не имеет врожденных пороков, кроме плоскостопия. А на вопрос, откуда, берутся вот этакие дети, глубокомысленно отвечал:

– Тут есть научная гипотеза про то, что виной всему беременная баба!

– Это как? – интересовались любопытные селяне.

– А так! Чтобы испортить сперматозоид, в смысле исказить его генофонд, водки надо немерено! Человек такого страшного количества одолеть не в состоянии!

– Что, и дядя Коля не сладит?

– Куда! Ведро нужно, не меньше, а ведро и дядя Коля не возьмет!

– Тогда как же эта зараза возникает? В смысле деформация генов?

– А вот как! Беременная баба пить не должна вовсе! Вот если беременная баба выпивает, особенно в первый триместр…

– Чего?

– …короче, в начале беременности, тогда плоду наносится непоправимый алкогольный вред! Можно сказать, даже не вред, а прямое угнетение, ведущее к умственной патологии! Поэтому интернатские – это вовсе не продукт мужского пьянства, а, даже наоборот, прямое продолжение женского порока! Все зло от баб! – заключал фельдшер, в чем находил солидарное согласие большинства островных мужчин.

Непьющие в деревне были, но совсем немного. Про них все знали, что они не пьют, и это терпели, как терпят маленькие слабости людей, которых уважают за какие-то серьезные достоинства, на фоне коих трезвый образ жизни хотя и изъян, но не такой страшный, чтобы человеку от дома отказать.

Странно, что при таком, прямо скажем, нездоровом образе жизни каждое следующее поколение островитян рождалось ничуть не жиже предыдущего. Народ нарождался в основном рослый и физически крепкий – что мужики, что девки, слывшие во всей области первыми красавицами.

Отклонения, конечно, бывали, но не такие, чтобы как-то уж очень сильно опорочить островной генофонд. Тот же Родька Степнов, к примеру, школу закончить не смог при всем старании родителей и деревенской общественности. Из класса в класс его переводили условно с многочисленными двойками. К тому же классе в шестом он во время сенокоса свалился с телеги, да так удачно, что заднее колесо переехало ему голову, серьезно травмировав скулу и височную кость. После этого голова Родиона обрела странную угловатую форму, а сам он стал делать небывалые успехи в деле изобретательства и рационализаторства.

После седьмого класса Родька учиться бросил совсем. Зато принялся чинить в деревне все, что ломалось и выходило из строя. Причем сложность починяемого устройства значения не имела. Степнов с равным успехом оживлял уснувший трактор и погасший телевизор. А в последнее время с энтузиазмом чинил компьютеры и мобильники, абсолютно не понимая природу электрического тока и физические принципы распространения электромагнитных волн. Да и зачем – и так ведь получается! Вот если б не выходило ни хрена, тогда, конечно…

В прошлом году, насмотревшись какого-то кино, Родька сделал яхту. Точнее, переделал из старого баркаса, но паруса поставил натуральные, белые. Вся деревня ходила смотреть на главную достопримечательность яхты – каюту, стены и потолок которой были отделаны мелким перламутром речных ракушек, отчего помещение переливалось всеми цветам радуги, отражая свет, проникавший через два огромных иллюминатора.

Именно на ней Родька Степнов отправился в Астрахань встречать друга детства Беркаса Сергеевича Каленина. И хотя в аэропорту московского гостя ждал аж заместитель губернатора на служебном "Вольво", Каленин извинился и уселся к Родьке в тысячекратно переделанный старенький ГАЗ-69. На тряском "козлике" добрались до Родькиной родни, а уж тут перебрались на яхту, которая, лихо креня борт, двинулась в сторону Сердца.

Дибаев, Березовский и золотая папка

Лондон. За три недели до начала событий

Если вы бывали в Лондоне, то наверняка заметили, что город этот сильно отличается от других европейских столиц. Здесь особый запах. Это гремучая смесь из аромата печных труб и угля, неистребимой влаги английского воздуха и тухловатых испарений Темзы. Запах дорогого парфюма из фешенебельных магазинов странно смешан с резиновыми выхлопами лондонской подземки.

А еще тут пахнет деньгами и достатком. Объяснить это невозможно, но пахнет точно…

Лондон необычен еще и тем, что он совсем неяркий. Нет в нем изысканности Парижа и легкости Вены. Нет имперской мощи Берлина и колокольной пышности Москвы. Рим более монументален, а Прага архитектурно интереснее.

В Лондоне всего этого по чуть-чуть, по кусочку, по малости, а вместе – это самый величественный и гордый город Европы.

Николай Алексеевич Дибаев шел по утренним улицам на встречу с давним знакомым, Борисом Рувимовичем Березовским. Тот назначил свидание в кафе, почти в самом центре, в неприметном переулке.

За два месяца после стремительного бегства из Москвы Николай Алексеевич, в сопровождении нескольких крепких парней восточной наружности, нагулялся по Лондону с избытком. Он и до этого неплохо представлял британскую столицу – по частым служебным командировкам. Теперь, когда свободного времени стало куда больше, чем хотелось, он узнал Лондон еще ближе и окончательно возненавидел его.

Особенно Дибаева раздражали сами лондонцы, неприветливые и высокомерные. Он и сам был ярым мизантропом, поэтому среди себе подобных испытывал крайне пакостные чувства. То и дело хотелось кого-то толкнуть, сказать первому встречному что-нибудь обидное, а когда тот вытаращит от удивления глаза, заорать во всю глотку по-русски: "Ну, что таращишься, скотина?! Не нравится?! А пошел ты в жопу вместе со своим вонючим Лондоном!!!"…

Лондонцев Дибаев ненавидел, пожалуй, даже сильнее, чем паскудную российскую власть: та была далеко, а эти рядом. Он понимал, что в своем печальном положении виноват только он сам и никто другой. Но от этой очевидной мысли становилось еще обиднее, ибо не на кого было свалить вину за свою покореженную жизнь. Поэтому доставалось англичанам (правда, только в мыслях) и всем, кто попадался под руку, особенно охранникам…

То, что Родина требовала у англичан его выдачи, особых эмоций у Дибаева не вызывало. Он был почти уверен, что англичане его не отдадут, как не выдавали уже пять лет Березовского и других российских беглецов, имевших проблемы с законом. Как ни странно, именно тяжесть обвинений – в том числе участие в заговоре с целью покушения на жизнь президента – была ему на руку. Таких беглецов англичане принципиально не выдавали ни при каких обстоятельствах, объявляя их жертвами политических гонений.

Иногда Николая Алексеевича все же охватывал ужас, от которого перехватывало дыхание и потела спина. Он живо представлял, как российские спецслужбы мстительно травят его полонием, вслед за бывшим "фээсбэшником" Литвиненко. Но перспектива помереть в жутких мучениях от полония, по трезвому размышлению, была все же слишком экзотической.

В конце концов, реального участия в покушении на бывшего президента он не принимал. О заговоре частично знал от своего вечного мучителя, Петра Удачника, что, собственно, и был готов признать, но не более того. В активных действиях, как говорится, не замечен. Что касается других обвинений, тут тоже можно побороться.

Взять, к примеру, историю с Калениным! Николай Алексеевич до сих был искренне обижен на этого деятеля, который тогда вопреки всему выжил в руках дибаевских головорезов! Что ж, сейчас это даже к лучшему: одним покойником меньше. И поди докажи, что это именно Дибаев хотел заживо сжечь его на даче…

А если говорить о генерал-лейтенанте милиции Петре Анатольевиче Удачнике – том самом, что пытался втянуть Дибаева в заговор – так тот и вовсе застрелился. И хотя гуляют слухи, что его все же убили, причем не без участия Дибаева, доказать это практически невозможно.

Несмотря на спасительные рассуждения, Николай Алексеевич все же нервничал. Он вышел из гостиницы за час до назначенной встречи и принялся петлять по лондонским улицам. Телохранители его сопровождали скрытно, за спиной не маячили – так было приказано. А узбеки приказы выполнять умеют.

Узбеков он выбрал и привез с собой из России не случайно, когда после многих проб и ошибок понял одну вещь: лучший охранник – не тот, кто обучен в одиночку одолеть нескольких противников, а тот, кто больше предан, даже если эта преданность куплена за деньги.

Русские были профессионалами высокого класса, но не делали различий между ним и, к примеру, его автомобилем. И то, и другое защищали с равнодушным усердием. Чеченцам не было равных в отваге, но их преданность заканчивалась там, где начинались кровное родство или кровная месть. Во имя этого они бы, не задумываясь, отдали свою жизнь – а уж тем более жизнь Дибаева.

Узбеки, в силу патриархального менталитета, принимали хозяина как посланца Всевышнего. При этом были неимоверно работоспособны, а в критические мгновения становились жесткими и беспощадными. Правда, Дибаев слышал и о том, что за деньги они могут все-таки поменять хозяина. Поэтому его охрана получала зарплату, которую перекрыть было почти невозможно. А еще он построил отношения с узбеками так, чтобы они следили друг за другом – и доносили ему о каждом подозрительном шаге товарищей.

Охрана подала сигнал, что слежки нет, и Дибаев наконец свернул в малоприметный переулок. В утренний час уютное кафе было почти пустым, так что четверо бойцов расположились на улице. Только Гани Боротов, малоприметный человек неопределенного возраста, которого в Лондоне принимали то за араба, то за индуса, уселся в дальнем углу с зеленым чаем.

Борис Березовский, маленький, крючконосый мужичок лет шестидесяти, картинно привстал, давая понять, что приветствует земляка. Дибаев не спеша подошел к столу и сел.

Березовский демонстративно пощелкал ногтем по циферблату наручных часов редкой и весьма дорогой марки "Roger Dubuis", в корпусе из новомодного серого золота, и восхищенно произнес:

– Точность – вежливость королей! У вас, Николай Алексеевич, случайно в жилах нет царской крови – Рюриков или там, хана Мамая?

Дибаев отреагировал совсем не дружелюбно.

– Мамай был всего лишь темником, по-русски воеводой. Насчет его ханских кровей вы заблуждаетесь.

Березовский рассмеялся.

– Вы разрушаете мои наивные представления об истории. Хан, не хан!… Какая разница? Я привык думать, что он был ханом, которого разбили наши русские войска… – Березовский усмехнулся своим словам про "наши русские войска", – и тем самым проложили конец татаро-монгольскому игу. Нет?

– Миф! – упрямо отозвался Дибаев. – Никто на Куликовом поле Русь не освобождал. Просто одни татары, объединившись с русскими, побили других, возглавляемых Мамаем… А так называемое иго еще сто лет после этого держалось. Впрочем, вы же технарь, историю знать не обязаны.

– Зачем же так, – невозмутимо парировал Березовский. – Мы-то как раз любим точность! И в истории разбираемся не хуже вашего. Особенно в современной. В частности, хорошо осведомлены по части вашей богатой биографии. Можем многое рассказать и даже посоветовать…

– Был у меня один знакомый, тоже советовать любил. Плохо кончил!

– Ай-яй-яй! Какая неприятность! И что же с ним случилось?

– Умер по моей просьбе. Почти внезапно…

– Это роковое слово – "почти"! – Березовский показушно всплеснул руками, а потом жизнерадостно потер ладошки. – Догадываюсь, о ком вы говорите. Господин Удачник, верно? – Березовский сделал вид, что опечален. – Серьезный был человек, генерал милиции! Это как же надо было его уговаривать, чтобы средь бела дня башку себе прострелил?…Впрочем, люди доверчивы и склонны верить даже в подобные глупости, особенно англичане, да?

– Зачем звали? – мрачно спросил Дибаев.

– Так вы мне денег должны! – округлил масляные глаза Березовский. – Вы же, наверное, помните?

Дибаев молча положил на стол маленький изящный чемоданчик, который в России почему-то называют "дипломатом".

– Все сто тысяч? Наличными? Что, и проценты? – искренне удивился Березовский.

Дибаев кивнул.

– Надо было с лондонскими счетами разобраться. А так я не нуждаюсь.

– Знаю, что не нуждаетесь! – радостно кивнул Березовский. – Потому и удивился, когда попросили…

– Вы только ради денег меня позвали?

– Да что вы! Сто тысяч – деньги? Не смешите! Я, Николай Алексеевич, ради такой мелочи не стал бы вас беспокоить. Вы бы и без напоминания должок этот маленький вернули… Я, знаете ли, задумал написать одну историческую пьесу и хочу пригласить вас в соавторы… Веселый, скажу вам, сюжетец. "Казнить Шарпея – 2". А?

Дибаев нахмурился:

– Дался вам Шарпей!… Одной ногой в могиле, рак в неоперабельной стадии. Скоро сдохнет без ваших усилий. А нынешний президент, как его, – Дибаев сделал вид, что вспоминает, -…Бутин…он вроде бы вас не трогал?

– Дело не в них! – подпрыгнул на месте Березовский. – Не в Шарпее и Бутине! Дело в принципе! Вот вы, Дибаев, не от скуки же соглашались пойти в премьер-министры в случае устранения Шарпея? Хотели что-то изменить? Вижу – хотели! Только накрылся весь ваш заговор…

Дибаев хотел что-то ответить, но Березовский остановил его жестом.

– Помнится, вас называли за глаза "кремлевским киллером". Звучное прозвище, ко многому обязывает, не согласны? Так не пылает ли в вашей груди огонь мщения?

– Кому? – хмуро отозвался Дибаев.

– Всей банде, которая сидит сегодня в Кремле. Всем и каждому!

– Они делают свою работу. За что же им мстить? Ничего личного.

– А я слышал, вы обид не прощаете.

Дибаев прищурился, постучал пальцами по столу.

– Обид, говорите? Это да. Есть один такой, который зачем-то влез не в свое дело.

– Каленин, что ли? – уточнил Березовский. – Но это совсем не ваш масштаб! Жалкая цель для великого бойца! А впрочем, давайте соединим наши усилия. Заодно и с этим вашим обидчиком разберемся!

Дибаев тяжело посмотрел на собеседника.

– А если прямо, без намеков? Чего вы хотите?

Березовский снова потеребил ладошки, собираясь с мыслями, и сказал:

– Я долго размышлял о судьбах моей, с позволения сказать, родины и пришел к неутешительному выводу: России, как государству, нет исторического оправдания. Ошибка природы или, если угодно, исторический выкидыш…

Березовский взглянул на непроницаемое лицо Дибаева и напористо продолжил:

– Смотрите, пока мир был разделен жесткими границами, пока всем всего хватало, Россия худо-бедно вписывалась в общие правила жизни человечества. Хотя и тогда, скажем, при Сталине, всех напрягало наличие агрессивной азиатчины, которая чуть не поставила раком полмира…

Дибаев поморщился. Сам он крепкие выражения употреблял нередко, но почему-то испытывал раздражение, когда это делали другие.

– Но времена изменились! Существует единая Европа. Как на дрожжах, пухнет экономика Китая, пожирая огромное количество ресурсов. Бузит голодная Африка, которой подавай уровень жизни не хуже, чем, скажем, в Испании. Мусульманский мир готов ценой немыслимых жертв растерзать Америку, создавшую это неправедное мироустройство. Где выход?

Дибаев смотрел равнодушно. Однако наблюдательный Березовский почувствовал, что равнодушие это напускное, и продолжил:

– Геополитический передел мира неизбежен – рано или поздно. И тут есть два пути. Один – очередная мировая война. Условно говоря, "богатый Север против бедного Юга", одна цивилизация против другой. Это плохой путь. Финал такой войны непредсказуем и в ней могут проиграть все…

– А второй – объединившись, сожрать кого-то одного. Так?

– Точно! – картинно восхитился Березовский. – Вы смотрите в корень!

Дибаев добавил:

– Так делают уголовники, когда подаются в бега. По дороге убивают и жрут самого откормленного, как кабанчика, которого выращивают на забой…

– Отличный образ! – возбудился Березовский. – Россия и есть тот кабанчик, которого надо заколоть, чтобы не случилось худшего. Судите сами: газ, нефть, металлы, золото, древесина, пресная вода, наконец – две трети всех этих богатств находится в России. На Урале копают три века, а более половины его потенциала по-прежнему в земле! А что тогда говорить о Сибири?! Или возьмите Арктику, куда Россия тоже запускает лапу, претендуя на ее недра! Несправедливость распределения природных богатств по территории земли будет все очевиднее по мере их исчерпания. Ну, представьте жуткую картину: планета оскудела ресурсами, везде борьба – за каждый вздох, за глоток чистой воды, за каждый грамм металла! И в это время где-то в стране под названием "Россия" непонятно почему жирует вечно ленивый народец, которому все это рухнуло с неба, а он, мерзавец, не только не хочет делиться, но даже не знает, как с умом распорядиться этим свалившемся на него счастьем! Он пьет! Ничего не хочет делать! Ненавидит весь остальной мир, поскольку считает себя богоизбранным народом!

– Про богоизбранный народ – не перепутали? – едко спросил Дибаев.

– "Москва – третий Рим" – разве это я придумал? – возмутился Березовский. – Или весь этот бред про особый евразийский путь – тоже я? Евреи, на которых вы тонко намекнули, вам, русским, по части самомнения в подметки не годятся! Поймите, цивилизованный мир такой несправедливости не потерпит! Рано или поздно Россию неизбежно принесут в жертву будущему справедливому мироустройству: ее расчленят и передадут под международное управление.

Березовский посмотрел на Дибаева, ожидая его реакции. Тот злорадно дернул тонкими губами.

– А поправочку можно?

– Отчего же, попробуйте.

– Россия – не Сингапур и даже не Германия. Тут до дури ракет с ядерной начинкой. И продираться к ее пресной воде придется долго. Лично вам, Борис Рувимович, времени не хватит. Вы помрете намного раньше от старости – а может, от чего другого. От лошадиной дозы полония, к примеру.

Березовский стерпел выпад Дибаева и спокойно ответил:

– Кто будет тратить на меня, старика, дефицитный материал? Он почти весь ушел на кремлевского агентика, дурачка Литвиненко, который задумал вести со мной двойную игру… – Березовский глумливо хмыкнул. – А что до войны с Россией – тут вы правы! Занятие бесполезное и даже опасное. Тут надо действовать иначе.

Березовский резко наклонился к собеседнику так близко, что тот невольно отшатнулся.

– Надо, чтобы русские сами себя сожрали! – напористо прошептал он. – Сами свою страну возненавидели, а своих вождей перевешали на столбах! Это безопасно, удобно и главное – экономически эффективно.

– И как вы намерены этого добиться?

– Методика известна. Ее успешно применили при разрушении СССР. Тогда ракет и бомб было не меньше, а даже больше, чем сейчас. Но колосс рухнул, и как легко! Всего-то и надо было заставить всех поверить: власть беспомощна и убога, ее лидеры пусты, как барабан, и погрязли в коррупции! Как элегантно все было сделано, а? Стоило крикнуть, что у партноменклатуры есть все, а у народа ничего, как он с готовностью повелся на эту мульку! А что там у нее было, у этой несчастной номенклатуры? Пайки с сосисками? Да пусть даже с икрой! И никто не предупредил, что на смену "партократам" придут нынешние крокодилы большого бизнеса с их миллиардными счетами, футбольными клубами и частными армиями…

– Себя имеете в виду?

– Зачем же прибедняться? И вас тоже, милейший… Отлично сработало, поверил народец! Вот что значит правильно использовать чудодейственный ящик – телевизор. Сказали, что в Тбилиси людей порубали саперными лопатками – поверили! А дальше сколько угодно опровергай – все мимо! Сказали про чемоданы с компроматом на всю партийную верхушку – тоже поверили! А потом кричи сколько угодно – где чемоданы? Ау?

Березовский брызнул слюной, и Дибаев рефлекторно отшатнулся.

– Надо, чтобы власть дрогнула! Чтобы растерялась и начала оправдываться! Как только заныла, стала уступать – все! Бери ее голыми руками!

– А если не дрогнет? Китайцы давили непокорных студентов танками, не стесняясь.

– В самую точку! – обрадовался Березовский. – И заметьте, в так называемом цивилизованном мире никто даже не охнул. Поморщились для виду – и все! Китай американцам и европейцам только такой и нужен, без всякой ублюдочной демократии! Чтобы держать в узде эту раскосую миллиардную биомассу.

А вот российская власть, со времен расстрела парламента, панически боится крови, у нее нет воли китайских коммунистов. Она труслива и лишена исторического куража, поэтому она обречена! Ее лидеры – алчные политические медузы, которые превращаются в студень при столкновении с серьезным противником! Если российскую власть как следует качнуть, она упадет. И никто не станет ей помогать – ни Запад, ни собственные граждане, которые будут визжать от восторга, наблюдая корчи своих недавних вождей!

– Сколько пафоса! Вы действительно верите в то, что говорите? – насмешливо спросил Дибаев.

– Почему верю? Я просто знаю, потому что в конце восьмидесятых участвовал в свержении советского режима. Подмастерьем, правда… Но были и великие мастера: бывший штурмбанфюрер СС Бруно Майсснер, Збышек Бжезинский, генерал Кулагин, Дупа Саймс… Виртуозы!

Березовский сладостно зажмурился и добавил:

– А теперь появились новые возможности! Вместо устаревшего телевидения – мощь Интернета, через него вызвать волну массового недовольства – элементарно! Элементарно! Немного усилий, и градус ненависти к власти в российской блогосфере уже существенно вырос. Поймите – мы с вами можем довести дело до победы, до полного краха этой страны!

– И нужно вам от меня для полного счастья…

– Ну конечно! – весело кивнул Березовский и потер друг о друга большой и указательный пальцы. – Конечно! Вы правильно поняли, всего лишь денег.

Дибаев расхохотался.

– Денег? Вас же как раз ищут за то, что вы половину российской казны сп…, извините, разворовали! Какие деньги вам еще нужны?

– Мероприятие-то дорогое, Николай Алексеевич! Страну развалить, да еще какую! Это вам, дружок, не президента грохнуть! Что бессмысленно по определению, поскольку завтра на смену Бутину придет какой-нибудь, извините, Гутин. Тут нужны спецэффекты – чтобы тряхнуло всю страну, полыхнуло от Камчатки до Балтики! И люди сами бросятся нам в ноги, будут слезно молить спасти их от кремлевских импотентов!

Дибаев даже слегка вздрогнул, представив "спецэффекты", щедро оплаченные свихнувшимся народным спасителем.

– Что это будет?

Березовский внезапно стал серьезным.

– План совершенно реален и приведен в действие. Мы с партнерами уже вложили в него сотни миллионов долларов.

– И много… партнеров?

– Я мобилизовал всех! Одни дают, потому что ненавидят русских, другие из экономических соображений, надеясь в будущем поживиться. Целое поколение выходцев из России мечтает об историческом реванше. Эти дают по идейным соображениям. Платят русские бандиты, которых я пугаю выдачей на родину… Вы не поверите, но еще никто, к кому я обратился, не отказал! Ни один!! Потом, есть серьезные политики, которые разделяют мои взгляды на будущее России. Они помогают влиянием и связями. Поверьте, вы будете в очень хорошей компании.

Дибаев хмуро спросил:

– С чего вы взяли, что я буду во всем этом участвовать?

– Куда вы денетесь?!

Березовский поднялся и стал расхаживать перед Дибаевым, ускоряя с каждой секундой темп речи и захлебываясь в страшных словах.

– План вступает в завершающую стадию. Сейчас мы разрабатываем его самую яркую и кровавую часть! Мир содрогнется! Мы захватим огромное число заложников и сделаем так, что спасти их будет невозможно. Каждый час будет умирать один из них!… Нет! Не один! Лучше сразу десять! Их будут вешать! Резать на куски! Топить в Волге и жечь на костре!…Что там еще?! Да! Еще сажать на кол и разрывать на части!

Казалось, что с ним вот-вот случится припадок.

– И каждый россиянин! каждый! – орал, багровея, Березовский, – будет все это наблюдать дома, сидя в домашних тапочках перед телевизором!!!

Внезапно истерика прекратилась. Березовский испытующим взглядом смотрел на побледневшего собеседника.

– Ну как? – вдруг совершенно спокойно спросил он, – устоит после этого власть? Любая?

Дибаев решительно встал и направился к выходу.

– Постойте, Николай Алексеевич! – обратился к его спине Березовский. – Что такое? Крови испугались, с вашим-то прошлым? Смешно! Я еще не закончил…

– Нет уж, без меня! Меня тошнит от вас и ваших кровавых фантазий!

– Какие мы нежные! Да постойте же! Вы еще папку не видели.

– Какую папку? – насторожился Дибаев.

– Уверяю, через десять минут ваши взгляды переменятся! Тут такая папка, что вы сильно удивитесь.

Березовский достал откуда-то из-под стола пухлую папку с потрепанными тесемками, бросил на стол.

– Бессмертный роман "Золотой теленок" читали? – спросил он. – Так вот, эта папка продается за… даже не знаю, сколько попросить, чтобы не прогадать! Давайте начнем со ста миллионов. Фунтов, разумеется.

Дибаев внимательно следил, как Березовский нервно развязывает тесемки. Фотография серьезного мальчика лет двенадцати лежала сверху. Дибаев узнал себя. Березовский положил фотографию на столик и зашелестел бумажками.

– Вот, по порядочку… Болезни детские. Медицинская карточка из архива районной поликлиники: "энурез"! В переводе – недержание мочи! Неприятная штука, правда?

Дибаев презрительно сощурил глаза:

– Мелковато!

– Погодите. Ничего интереснее, чем материалы из этой папки, я не читал в жизни! А вот институтская многотиражка за 1980 год. И в ней – что? Стихи первокурсника Коли Дибаева. Я их показал психологам – говорят, имеем дело с психопатической натурой, склонной к антисоциальному поведению, алкоголизму и насилию, основанному на скрытом комплексе неполноценности. Уже интереснее, да? Во-от…

Березовский ловко нацепил узкие очки в тонюсенькой, почти невидимой оправе и победоносно откинулся на спинку стула.

– Особенно меня потрясла история изнасилования и трагической гибели школьницы Оксаны Д., – Березовский стрельнул глазом на Дибаева. – Страшное дело! Тогда вину взяли на себя ваши дружки. А мы нашли свидетелей этой драмы, которые не выступали в суде. И знаете, что они наговорили на видеокамеру? О, Николай Алексеевич, сильное, скажу вам, кино! Тут в папке стенограмма, можете почитать!… Впрочем, зачем? Вы же знаете, как оно было по жизни.

Дибаев слушал, опустив голову. А подняв на долю секунды глаза, натолкнулся на холодный взгляд Березовского.

– Вот вы, господин Дибаев, незнанием истории меня попрекали! Это смотря какой истории! Вашу, как видите, я изучил вдоль и поперек. Прямо скажу, неприглядная она, поскольку вы не только бывший советник президента России, но еще и насильник, а то и убийца!

Борис Рувимович придвинулся к столу и заговорил, наклонив голову к собеседнику так близко, что тот снова непроизвольно поморщился:

– Тут, Николай Алексеевич, целая бочка вонючего дерьма! Спекуляция валютой! Наркота! И еще стукачество!