Текст книги "Остров Сердце"

Автор книги: Максим Теплый

Счет закрыт

Лондон. Больше года спустя

В Лондоне почти никогда не бывает настоящей зимы. Снег, конечно, иногда выпадает, но тут же куда-то исчезает. Именно не тает, а исчезает. Падая с неба, он не долетает до земли, а будто бы растворяется в воздухе. И русскому человеку понять эту природную аномалию невозможно: за окном минус пять, идет снег, а снега под ногами нет. А значит, нет и зимы, поскольку ее признаки обнаруживаются только в том, что уже с начала ноября на улицах и в магазинах появляются многочисленные елки, украшенные новогодними гирляндами и игрушками.

Вся эта рождественская и новогодняя мишура не исчезает с улиц ровно столько, сколько, собственно, и длится то, что тут, в Лондоне, называется зимой.

Потом елки пропадают. Лондонские мужчины, шмыгая красными носами, начинают ходить на работу в одних костюмах, без плащей, а женщины запросто могут появиться на улице в легкой шубе или пальто, что соответствует погоде, но без чулок, выставив напоказ синеватые от холода ноги. И это странное зрелище является абсолютно непостижимым для русского человека, который мороза боится, конечно же, гораздо меньше лондонцев, но привык к погоде относиться с уважением и поэтому одевается сообразно ее требованиям.

Короче говоря, в феврале тут уже начинается нечто среднее между прохладной осенью и неудачным летом.

Последний раз Александр Фомин, он же Алик Хашими, а теперь Милко Златич, гражданин Сербии, бывал в Лондоне лет пятнадцать назад, как раз в такое непонятное время.

Всего один день.

Он тогда прилетел рано утром в аэропорт Хитроу, взял такси и на своем безупречном английском объяснил водителю, что ему нужно в район Сохо. Водитель сделал вид, что не удивился, а может, и действительно, не удивился, хотя привык к тому, что жизнь в Сохо начинается только ближе к вечеру и замирает к утру, и поэтому он не мог припомнить, чтобы в семь утра возил пассажира из аэропорта прямиком в этот злачный район Лондона.

А с другой стороны, у всех своя жизнь! И, может быть, как раз именно этому высоченному, коротко стриженому блондину, явно не англичанину, хотя говорит он по-английски без всякого акцента, надо с рассветом прямо из аэропорта отправиться в Сохо. Почему нет? Дела, наверное…

Водитель коротко стрельнул глазом в салонное зеркало, чтобы получше разглядеть лицо пассажира, но тот уткнулся носом в высокий воротник свитера и, казалось, спал. Из машины он вышел, так лица и не показав, а деньги просто бросил на переднее сидение через спинку кресла.

Потом, на допросе в полиции, водитель вспомнил, что пассажир был светловолосый и атлетического телосложения. А больше ничего…

Фомин, покинув машину, быстро и без ошибок прошел по заранее выученному маршруту, который до этого штудировал по карте. Он вышел к невзрачному трехэтажному дому, набрал код на электронном замке и поднялся на верхний этаж. По металлической лестнице забрался на чердак, отметив, что все идет по плану: дужка висячего замка, запиравшего люк, была отомкнута, но, дабы никто ничего не заподозрил, аккуратно вставлена на свое место.

Он уверенно прошел в угол чердачного помещения и, раздвинув ворсистые плиты утеплителя, извлек из-под них снайперскую винтовку с глушителем. Внимательно осмотрев оружие, он несколько раз примерил его к плечу, потом взглянул на часы и заторопился к чердачному окну, прикрытому традиционными для лондонских крыш деревянными ставнями, через которые, не открывая их, можно было видеть улицу.

Несколько минут он через окуляр прицела, сокращающего расстояние в десятки раз, внимательно рассматривал точку, где должна будет появиться нужная цель. Он видел совсем небольшой кусок заднего двора двухэтажного старинного дома. Все остальное скрывали другие дома, находящиеся между снайпером и его объектом. Но другой точки, откуда можно с безопасного расстояния видеть уголок дворика с вечнозеленой растительностью, просто не было. Оставалось смотреть в окуляр и ждать, когда откроется дверь, ведущая из дома в сад, и выйдет хозяин дома. Точнее, сначала появится его многочисленная охрана и прислуга, которая будет сервировать стол в саду для традиционного утреннего завтрака. Фомин знал по фотографиям, что во дворе находится раскидистое дерево, под которым в любую погоду завтракает хозяин дома: столик из черного африканского дерева сверху был защищен тентом, а в холода комфортную температуру создавал мощный газовый обогреватель.

Сам хозяин появлялся через несколько минут после того, как заканчивались все приготовления.

Фомин знал, что в прицел голова объекта будет видна всего секунду, может, две. С учетом времени полета пули, стрелять надо почти мгновенно, сразу после появления цели. И попытка у стрелка будет только одна, так как в этот же день объект покушения покинет Лондон и дальнейший его маршрут неизвестен никому. А бед этот чернокожий джентльмен может наделать немало, так как является главным человеком "Аль-Каиды"в Африке. Именно ему приписывают ряд громких терактов в Кении и Нигерии.

Других деталей Фомин почти не знал. Он всегда отрезал от себя всякую информацию о предполагаемой цели. Удобнее представлять ее в виде неодушевленной мишени, которая должна быть поражена, ибо представляет какую-то угрозу его работодателям. Единственное условие, которое неукоснительно соблюдали он и его заказчики – он не стреляет по "своим".

Александр и сам толком не мог объяснить кто они, эти "свои". Но как-то так получалось, что все, с кем он имел дело, понимали, кто имеется в виду. И за все эти годы «клиентов» из России у него не было.

Даже тогда, когда его "работодатели" обсуждали вопрос о необходимости убрать очень неприятного субъекта, связанного с русской мафией, замешанного в похищении детей и других мерзких делах, принималось решение поручить это другому.

…Момент появления цели Фомин прозевал.

Смотреть непрерывно в прицел было нелегко, так как от напряжения слезился глаз. А когда стало ясно, что вот-вот должен выйти человек, которого он ждал, когда перекрестие прицела застыло в нужной точке, именно в этот момент "клиент", словно почуяв смертельную опасность, остался за толстыми стенами своего жилища.

Прислуга неожиданно забегала, выполняя неведомую прихоть. Часть охраны направилась в дом, а потом снова наполнила двор, выстраиваясь по какому-то раз и навсегда заведенному порядку. Потом все застыли в ожидании. И тут в прицеле, наконец, мелькнуло глянцевое мясистое лицо, а также узнаваемый по фотографиям мелко вьющийся седой ежик волос, резко контрастирующий с синевато-черной кожей.

Фомин каким-то чудом успел остановить палец. Тот уже начал было двигать спусковую скобку, но в последнее мгновение застыл в самой критической точке. Промах был неизбежен, так как пуля просто не успела бы достать цель, уже выпадающую за пределы видимого в прицел пространства.

Он ждал еще тридцать минут, а потом, каким-то шестым чувством, понял: вот сейчас, именно сейчас, этот седой негр снова появится!

Александр прицелился в пустоту – туда, где полчаса назад видел цель. Он обладал фантастической зрительной памятью и поэтому до миллиметра представлял, в какой точке, ровно на мгновение, отведенное ему на выстрел, появится голова человека, которого он должен убить.

Фомину показалось, что он выстрелил, еще не видя цели. Пуля вырвалась из ствола, а ее жертва сделала еще одно короткое движение ей навстречу и они, по законам баллистики, встретились… А значит, пуля попала в висок, задание выполнено и чернокожий джентльмен в данную секунду уже гарантированно мертв.

Он бросил винтовку, быстро проделал недавно пройденный путь в обратном направлении, но в аэропорт не поехал, а добрался на электричке до Ла-Манша, пересек его на пароме и уже из Французской Бретани перелетел сначала в Париж, а оттуда в Нью-Йорк.

…Лондон он тогда толком не видел и не запомнил. Теперь он тоже был занят вовсе не осмотром достопримечательностей. Фомин занимался странным, на первый взгляд, делом: ходил по крупным магазинам и посещал одни и те же отделы – те, в которых торговали новогодней пиротехникой, стройматериалами и слесарными инструментами.

Пиротехнические изделия он изучал с особой тщательностью, поэтому не сразу нашел то, что искал. Помимо коробки с петардами он приобрел прочную стальную трубку, несколько подшипников, а также плоскогубцы, тиски, ножовку по металлу… Все это он отнес в свой гостиничный номер, в котором и заперся, вывесив снаружи табличку с просьбой его не беспокоить.

Через три часа он с удовлетворением разглядывал изготовленный из приобретенных средств самопал. Один конец трубки был расплющен, загнут на несколько оборотов и наглухо запаян. В основании трубки Фомин проделал отверстие для доступа к смеси, извлеченной из мощной китайской пиротехники. Потом начинил ствол тяжелыми шариками, извлеченными из подшипников, и закрепил заряд при помощи картонного пыжа.

Примерно такой самопал Александр впервые изготовил в двенадцать лет под руководством отца – генерала КГБ Игнатова. Тот узнал, что мальчишки во дворе балуются самодельными стреляющими устройствами, и не стал бороться с этой мальчишеской забавой при помощи запретов. Он прочитал сыну лекцию по технике безопасности и научил делать самострел так, чтобы его не разорвало во время выстрела, объяснил, какую трубку для этого подобрать, как правильно рассчитать заряд. И еще взял с него слово – стрелять только в безлюдном месте, а в качестве мишеней не использовать птиц, кошек и прочую живность, включая людей…

Теперь готовое оружие нужно доставить к месту выстрела, для чего в подмышечной области плаща была пришита специальная петля.

За окном уже стемнело, и Фомин, посмотрев на часы, заторопился к месту предстоящей встречи.

Собственно, в Лондоне у него было только два дела: сегодняшняя встреча и завтрашний выстрел. Дальше он собирался быстро вернуться в Сербию и снова стать добропорядочным коммерсантом Милко Златичем, который успешно торгует с арабскими странами Ближнего Востока. Его покойный отец, в силу специфики профессии, знал толк в изготовлении документов и проработке легенд, достоверных настолько, насколько это вообще возможно… Родился в Косово, еще младенцем уехал с родителями в Иорданию. Потом хотели вернуться на родину, но тут началась война между косоварами-мусульманами и сербами. Так и прожил Милко Златич, серб по национальности, всю сознательную жизнь на Ближнем Востоке. Тут начал свой бизнес, торгуя в Европе арабским антиквариатом. И вот через много лет вернулся в Сербию, очень трогательно пытается изучать родной язык, причем делает неимоверные успехи – вот, что значит голос предков, а ведь покинул родину несмышленым младенцем!…

Сербский действительно давался Александру легко, так как множество слов были однокоренными с русскими. Уже в первые дни пребывания в Белграде он с удивлением обнаружил, что может спокойно читать сербские газеты, практически полностью понимая смысл прочитанного.

После того, как отец вытащил его из тюрьмы и переправил в Сербию, Александр окончательно порвал со своими американскими работодателями. По слухам, они пытались пойти по его следу, поскольку "бывших" сотрудников спецслужб, как известно, не бывает, Но, судя по всему, искали не слишком настойчиво. Тем не менее, Александр не стал в Лондоне выходить на людей, у которых можно было получить хорошее оружие. Самопал – это, конечно, не снайперская винтовка! Зато вряд ли кто-то свяжет единственный выстрел из столь экзотического оружия с исчезнувшим сотрудником ЦРУ Александром Фоминым…

…Александр вошел в фойе роскошного здания Королевской оперы и стал разглядывать афишу: опера Винченцо Беллини "Пуритане", в партии Эльвиры дебютирует восходящая звезда из России Вера Шебекина.

Вскоре фойе стало наполняться людьми, покидавшими театр. Судя по отдельным репликам, спектакль зрителям понравился, и особенно та самая начинающая певица, фамилию которой, трудную для английской речи, произносили как "Тчебекина".

Александр первым увидел Каленина, который держал под руку жену и вертел головой, выискивая в набухающей толпе Фомина. Тот замахал рукой, и они встретились глазами.

…Потом сидели в маленьком кафе недалеко от Ковент-Гарден и рассказывали друг другу, как прожили почти два года, прошедшие с последней встречи в особняке на Рублевке. Они не виделись с того дня, когда отец Александра, отставной генерал Игнатов, отправился в Ново-Огорево осуществлять свой план – покушение на президента России. Фомин отметил про себя, что за это время Ася, теперь жена Каленина, практически не изменилась. А вот сам Беркас, напротив, заметно похудел, что ему было даже к лицу. И седина в платиновой челке, раньше почти невидимая, теперь пробивалась весьма отчетливо.

Через полчаса подошла и госпожа Шебекина в сопровождении крепкого парня, которого Фомин сначала принял за не слишком импозантного кавалера певицы, а потом догадался, что тот выполняет функции ее охранника. Лучше всего у плечистого секьюрити, которого Вера величала Степаном, получалось грозно поглядывать на официантов, и те под его колючим взглядом ежились и торопились сделать свою работу в лучшем виде.

Фомин также успел заметить, что Каленин и Степан явно знакомы друг с другом, но почему-то не очень хотят это афишировать.

С появлением Веры тема разговора, естественно, изменилась. Ася, демонстрируя основательные познания в оперном искусстве, искренне хвалила "восходящую звезду", заметив, что сам факт ее появления на сцене всемирно известной лондонской оперы уникален. Не имея музыкального образования, попасть в основной состав и сразу на такую роль – это почти чудо!

– Конечно, чудо! – согласилась Вера, хитро щуря глаза в сторону Каленина. – Беркас Сергеевич – настоящий волшебник! Он помог мне попасть в Лондон на конкурс красоты, а в жюри как раз был Антонио Папани, главный дирижер Королевской оперы. Такое совпадение!

– Погодите, Вера! – насторожился Каленин. – Вы что же, затевая всю эту игру со мной насчет Лондона, знали про Папани?

Вера скромно потупила взгляд и кивнула.

– Да-а-а! – с наигранным упреком протянул Каленин. – Вот это многоходовка!

– Ему, по моей просьбе, русские спонсоры конкурса рассказали, что я пою в опере, – продолжила Вера, как ни в чем не бывало, – но не уточнили, что в самодеятельной. Он выразил желание меня прослушать. Ну, я и спела ему арию Эльвиры, прямо там, в зале, где конкурс проходил.

– И сразу позвал в спектакль? – удивился Каленин.

– Без раздумий!

– Я слышала, что Папани большой оригинал, – подтвердила Ася. – Он как-то пригласил в спектакль четырнадцатилетнюю девочку практически с улицы, обладательницу восхитительного меццо-сопрано! Сейчас вспомню ее имя… – Ася наморщила нос.

– Фэрил Смит! – помогла Вера. – Он ей тоже сделал предложение участвовать в спектакле после первого прослушивания! Теперь она мировая звезда! А конкурс красоты я, конечно, проиграла, отсеяли в первом туре… А еще, Беркас Сергеевич, у меня сборник стихов выходит! – похвасталась Вера.

Каленин не смог сдержаться и скептически хмыкнул. Вера его реакцию заметила, но сделала вид, что это ее не задевает:

– Папа говорил, что вам мои стихи не понравились – те, что вы на острове прочитали. А вот из последних: "Я люблю тебя, Темза" называется.

 
Темза впадает в Каспийское море!
С этим не спорят, поскольку смешно
спорить про то, что не ищется в споре,
или про то, что уже решено,
как, например, про скитания Темзы -
этой усталой британской реки…
Нет, не отмыть вам, похоже, руки!
В Темзу суют ее лишь дураки,
трущие позже при помощи пемзы
кожу, в которую въелись жуки,
те, что хозяева этой реки,
силы теряющей в мутном Ла-Манше…
Дальше дождями и Волгой-рекой
Темза пульсирует в траурном марше
капля за каплей, волна за волной
в Каспий.
И здесь, на российской чужбине
старая леди невидимо сгинет…
Грустно!
И я возвращаюсь к заглавью:
«I love you!»
 

Вера, как многие поэты, читала стихи плохо: странно подвывала и раскачивалась из стороны в сторону. Куда только делись ее артистизм и обаяние! Закончив, она вопросительно посмотрела на Каленина. Тот смутился, но упрямо произнес:

– Я остаюсь при своем мнении…Лучше пойте!

– А мне понравилось! – неожиданно вмешалась Ася! – Вам, Верочка, столько дано от природы. Дерзайте! Пробуйте себя! Вокальные данные просто феноменальные, но нужна школа. Чтобы появилась истинная оперная стать, порода! Как у Образцовой или Силз!

– Ну что вы?…Силз! Скажете тоже! – Вера засмущалась, и это ей удивительно шло, делая еще больше похожей на быстро повзрослевшего очаровательного ребенка. – Но я буду стараться! Очень!…Извините, мне надо срочно позвонить!…

Вера пересела за другой столик, деликатно давая возможность Фомину и Каленину продолжить прерванный ее появлением разговор.

– Я все мучаюсь, думаю, мог ли тогда отговорить отца от этой безумной авантюры… Чувствовал, что все кончится трагедией! – Фомин сгорбил могучие плечи и сцепил до белизны пальцы. И хотя был он в элегантном дорогом костюме, Степан Морозов взглядом знатока отметил, что для человека под пятьдесят тот сохранил отменную физическую форму.

– Когда прощались, я уже знал, что навсегда, – продолжил Фомин. -…А правда, что в аквапарке, где люди погибли, не было никакого взрыва?

– Правда! – угрюмо кивнул Каленин. – Вина строителей, точнее, проектировщиков… Ваш отец, Саша, натворил немало… Но к трагедии в аквапарке генерал Игнатов отношения не имел, только он сам об этом так и не узнал.

– Да, я знаю, его застрелила охрана… – кивнул Фомин.

Каленин как-то искоса взглянул на него и сказал:

– Не совсем так…

– Что вы хотите сказать?! – вскинулся Фомин.

– Он считал, что люди в аквапарке погибли из-за него… И покончил с собой.

– Но как…

– Обезоружил офицера ФСБ и застрелился из его пистолета… Мы с Асей, – он кивнул на жену, – потом ходили по всем начальникам, только до президента не дошли! Всех просили, чтобы вам дали возможность вернуться в страну. Я рассказывал о вашей судьбе, о вашей абсолютной непричастности к истории с Шарпеем,… с президентом Фадиным! Но… никто не захотел брать ответственность. Все кивают куда-то наверх!… Говорят, надо проводить подробное следствие… начиная с Афганистана.

– Спасибо, конечно! – кивнул Фомин. – Но прошу вас, оставьте эти хлопоты!… Моя жизнь, о которой вы знаете далеко не все, сложилась так, что я теперь могу жить только под чужими фамилиями и уж точно не в России!…

Александр достал сигарету, закурил…

– Я попросил о встрече по другой причине, – продолжил Фомин. – Здесь десять тысяч долларов, – он протянул пухлый конверт. – Отец накануне… всей этой затеи… успел перевезти прах матери с Сахалина в Питер. Задумал памятник поставить, но не успел. В конверте, помимо денег, эскиз надгробья, который он мне передал. Сделайте, как он хотел, очень прошу! Мне больше обратиться не к кому, а душа болит… Тем более что могилы отца уже не будет никогда. – Фомин глубоко затянулся. – Пускай хоть одно место на земле останется, как память о нем и о матери…

Каленин положил конверт в карман и коротко бросил:

– Сделаю!

– Если не хватит денег…

– Не волнуйтесь, – вмешалась в разговор Ася. – Мы все сделаем, как надо!…Я очень жалею, Александр, что тогда, на Рублевке, не удалось отговорить вашего отца от его безумных планов. Все было бы по-другому…

– Может быть! – неохотно согласился Фомин. – Только у каждого свой путь. Отец его выбрал и прошел до конца!…Спасибо за встречу! – Он поднялся, пожал руку Каленина и аккуратно подержал в своей крепкой ладони узкую Асину ладошку. -…Я пойду!

– Вы теперь намерены постоянно жить в Англии?

Вопрос неожиданно смутил его, и он ответил, подумав секунду:

– Помните, у Чейза есть роман с грустным финалом? Он называется "Весь мир в кармане". Так вот, у меня тоже в кармане весь мир…Кроме России. И финал этой моей истории, как в том романе, тоже будет непременно печальным. Так уж сложилось!…Прощайте!

Фомин взял со стула плащ и двинулся к выходу. Проходя мимо Морозова, он неожиданно остановился и сказал:

– Как профессионал профессионалу: никогда не садитесь спиной к входной двери. Надо выбирать место так, чтобы видеть и охраняемый объект, и вход…Извините!

Утром следующего дня Фомин отправился на встречу с последним из той троицы, кого он считал виновными в смерти отца.

Первым погиб генерал-лейтенант милиции Петр Удачник. Его убили свои же соратники в тот день, когда застрелился генерал Игнатов.

Через несколько месяцев в Доминиканской республике, в собственном роскошном доме прямо на берегу океана, погиб пожилой мужчина. Расследование показало, что смерть наступила в результате нелепого несчастного случая, а именно удара током из-за неисправной электропроводки. Погибшего опознали как Билла Долецки, в прошлом – сотрудника ЦРУ.

И вот теперь в живых остался один…

Николай Алексеевич Дибаев жил в Лондоне уже почти два года, и эта жизнь была для него абсолютно невыносимой! Он не знал, куда себя деть, и поэтому медленно, но неуклонно погружался в алкогольное безумие, к которому был склонен и раньше. Но там, в Москве, его всегда останавливала на краю пропасти ответственная работа в Кремле и необходимость чуть ли не каждодневно общаться с первыми лицами государства.

Кроме того, прежняя жизнь была чрезвычайно увлекательным занятием. В ней он реализовывал свое призвание управлять судьбами людей, которых он мог при желании превратить в придорожную пыль или, наоборот, возвысить до небес. И именно эта роль – почти Бога, стоящего за кулисами огромной политической сцены и реально управляющего ходом грандиозного спектакля, нравилась ему больше всего на свете.

Особо тешила его самолюбие возможность решать трудные, почти невыполнимые задачи: к примеру, взять и опрокинуть с пьедестала какого-нибудь непотопляемого фаворита, который, оказавшись неожиданно в опале, потеряв бизнес и влияние, мог только догадываться, что его жизненный крах – это дело рук могущественного и беспощадного Коли Дибаева!…

Теперь барьеров не было. И Коля пил, что называется, до гашетки, то и дело погружаясь в состояние алкогольного психоза, превращаясь в обезумевшего зверя, который, завывая, бросался на первого встречного, пытаясь вцепиться ему в глотку… А если это не удавалось, Коля начинал калечить себя, разрывая ногтями до глубоких ран собственное тело. И тогда молчаливые узбеки привычно привязывали его к койке, вызывали врачей и терпеливо ждали, когда хозяин снова обретет человеческий облик.

Светлые периоды становились все короче, а запои все тяжелее. Куда-то делась его способность стойко переносить лошадиные дозы алкоголя. Теперь хватало нескольких рюмок, чтобы дойти почти до бессознательного состояния, а наутро ощущать полную разбитость, которая не уходила, пока в глотку не залит стакан ледяного пива. Когда пиво переставало действовать, наступал черед первой рюмки – и так по кругу, без остановок, в течение нескольких дней, до очередного озверения, до покусанных в кровь рук, до впившихся в тело веревок…Наркологи, капельницы, уколы…

Дальше наступала неделя тревожной, изматывающей трезвости, а потом снова начинался запой…

Пакет, который Фомин отправил Дибаеву, тот получил через сутки. Охрана аккуратно вскрыла его, выяснила, что опасности нет, и передала обычный DVD – все, что было в пакете – Николаю Алексеевичу.

На экране Дибаев увидел пожилого грузного мужчину, которого узнал с трудом: Билл Долецки… Они встречались в далекие годы, когда Николай Алексеевич был начинающим депутатом Верховного Совета РСФСР.

Долецки отменно владел русским языком, но сейчас говорил, немного сбиваясь. Он со всеми деталями рассказывал, как была задумана операция по устранению Шарпея, как изготовили документы, призванные убедить генерала Игнатова в том, что президент России, Иван Михайлович Фадин, по кличке "Шарпей", якобы предавал свою страну во время войны в Афганистане, а потом стал главным российским наркобароном…

Американец в деталях описывал, как была проведена операция по вербовке Фомина и как спецслужбы США использовали его в качестве снайпера для тайных операций в различных уголках земного шара.

При этом американец выглядел очень испуганным и все время поглядывал на невидимого собеседника, который, находясь за кадром, иногда задавал уточняющие вопросы…

Досмотрев интересное кино, Дибаев наконец-то понял все. "Тварь! Сука!" – скрипел он зубами. Мерзкий кукловод! Так вот кто организовал этот трагический спектакль и в результате привел его, Николая Дибаева, в кошмарный Лондон, один вид которого вызывал у него тошноту!

– Гани! – крикнул он. – Водки!

– Может, не надо, Николай Алексеевич? – тихо спросил невысокий крепкий узбек, появившийся в ту же секунду. – Всего пять дней прошло…

– Водки, я сказал!!!

Дибаев выпил, но не так, как раньше, стремясь быстрее почувствовать первые признаки опьянения. Он всего лишь пригубил маленькую рюмку и, не закусывая, отставил ее в сторону.

– Проверили?

– Да! – ответил Гани. – В Интернете есть информация, что Долецки погиб полгода назад в Доминиканской республике от несчастного случая.

– Точная дата известна?

Гани протянул бумажку, цифры на которой были написаны крупно – чтобы хозяин мог прочитать их, не прибегая к очкам.

– Вот она! – Дибаев ткнул пальцем в монитор, где продолжал шевелить губами Долецки. В самом низу экрана мерцала дата – разумеется, та самая…

– Несчастный случай… – Дибаев хмыкнул.

– Николай Алексеевич, – добавил Гани. – Вас там человек спрашивает.

– Кто еще?

– Представился как Фомин Александр Дмитриевич.

– Кто??? – поперхнулся Дибаев.

– Фомин. Говорит, у него важная информация, имеющая отношение к этому… покойнику. – Узбек кивнул на экран. – Просит принять!

– Отлично! – нервно скривился Дибаев. – Он… меня убивать пришел, Гани! Понял? И америкоса, – Дибаев ткнул в экран, где застыл Долецки, – этот парень сделал. Профессионал! Это смерть моя пришла, Гани!

– Вы скажите, мы его встретим, – спокойно сказал узбек. – Убьем сразу, и он исчезнет…Вы бы не пили больше…

– Нет! Ни в коем случае! Убивать его мы не станем, Гани! Зови его сюда! – весело крикнул Дибаев. – И стол накрой!!

Узбек исподлобья взглянул на хозяина, пожал плечами и уточнил:

– Надо, чтобы человека три в комнате было…

– Мы вдвоем будем, понял?! – рыкнул Дибаев. – И больше ни души! И водки побольше, закуску по-русски! Огурцы, селедка, грибы!…Давай!

Расчет Фомина оказался точным. Он был уверен, что, просмотрев пленку, Дибаев не откажется от встречи. Так и вышло.

На входе его обыскали так тщательно, что, захоти он пронести с собой крошечную таблетку с ядом, ему бы это не удалось.

– Убивать пришел? – спросил Дибаев, безмятежно разглядывая Фомина. – Сразу или поговорим?

Фомин сел к столу и вежливо спросил:

– Курить можно?

– Валяй!…Что скажешь?

– Удачника Петра Анатольевича ваши люди убили?

– Мои! – кивнул Дибаев. – А Долецки твоя работа?

Фомин тоже утвердительно качнул головой.

– А теперь, значит, моя очередь?

Фомин опять кивнул.

– А за что? – искренне удивился Дибаев. – Я твоего отца всего раз видел, когда его в Ново-Огорево чекисты арестовали. Если ты пришел за него поквитаться, то, видит Бог, в его гибели я не виноват.

– Я все про вас знаю, Дибаев. Год потратил на сбор информации.

– Тогда за что?! – неожиданно взорвался Дибаев.

Он схватил бутылку и хватанул огромный глоток из горлышка.

– Гани! – истерично заорал он.

Маленький узбек, как по мановению волшебной палочки возник рядом с креслом, в котором сидел Дибаев.

– Совсем ничего? Стреляющей авторучки? Ножа в ботинке, а?

– Все чисто, Николай Алексеевич! Я его лично обыскивал!…Можно, я все-таки останусь…пожалуйста?

– Пошел вон!…

Гани испарился.

– Скажи, Фомин, за что? Ты же знаешь, что даже самому отъявленному злодею перед смертью приговор зачитывают! Зачитай и мне!!! Чем я, к примеру, перед папашей твоим провинился? Перед родиной, будь она неладна!…Хотя нет! Давай про родину не будем! Пошла она в… эта родина! И тебе она никакая не родина! Я же знаю! Тогда за что ты пришел меня казнить?! За жизнь свою поломанную мстишь? Только при чем тут я? Или, может, за Каленина? Так ведь не прикончили же его тогда! Я слышал, он теперь в шоколаде, в Думу избрался…

Фомин молчал.

– Нет у тебя ответа, товарищ Фомин! Нету! И поэтому я тебя совсем не боюсь! Ты еще не вошел, а я уже знал, что убивать меня идешь! И все равно впустил! – Дибаев плеснул водки в свою пустую рюмку и добавил до краев в нетронутую Фоминым. -… Выпей!

Фомин отодвинул рюмку и снова закурил.

– Брезгуешь? А я выпью!…

Дибаев опрокинул в себя водку и, явно пьянея, бесшабашно погрозил Фомину пальцем:

– А может, ты меня на вшивость проверяешь! Мол, Колька Дибаев пощады запросит, как твой америкос из Доминиканы? А ты будешь наслаждаться моим страхом…

– Пойду я! – неожиданно сказал Фомин, будто на что-то решившись. Он плотно прижал только что зажженную сигарету к днищу золотой пепельницы, выполненной в форме мухи. – Посмотрел на вас, и хватит! Тошнит… Я вам не судья. Вы сами себе каждый миг приговор зачитываете и в исполнение приводите. Больше никто не нужен…

Фомин решительно поднялся, и в ту же секунду рядом с ним возникли три рослых черноволосых парня, которые не дали бы ему даже рукой шевельнуть, если что.

– Хорошая работа! – Фомин кивнул на картину, висящую на стене возле входной двери. – Подлинник?

Дибаев тоже поднялся. Его качнуло, но он удержался на ногах и нетвердо подошел к картине:

– Это Саврасов! Я копий не держу!…Там вон Левитан. – Дибаев кивнул на другую стену. – А это Серов, мой любимый художник. Здесь купил, в Лондоне, на аукционе. Полмиллиона долларов заплатил!…А н-не жалко! Кусочек родины, будь она проклята!…Слышь, солдат удачи, а может, еще посидишь? Давай Родину вспомним, если хочешь!? А?… Или вот что: давай, покажи класс!!! Был же у тебя замысел! Не покурить же ты сюда пришел… Вон вилка, к примеру! А?! Один удар в шею – четыре дырки и, как говорят узбеки, ульди….А ну, пшли вон!!! – заорал Дибаев своей охране. – Пусть покажет, на что способен!…

У него разгоралась очередная пьяная истерика.

– А зачем? – пожал плечами Фомин. – Это уже не имеет значения.

– Имеет! – Дибаев двинулся к своему креслу с явным намерением плюхнуться в него и еще выпить.

– Минуточку! – Фомин придержал его за локоть, достал из кармана мобильный телефон, набрал номер и нажал кнопку вызова.

В доме напротив, на подоконнике, были закреплены тиски, зажимавшие самодельное стреляющее устройство, и телефонный вызов замкнул два тоненьких проводка. Между ними пробежала крошечная искра, которая воспламенила пороховой заряд, а тот, в свою очередь, почти разорвав мощную стальную трубку, выплеснул наружу смертоносную шрапнель, которая с бешеной скоростью преодолела тридцать метров, разнесла в клочья оконную раму и практически начисто срезала спинку кресла, в котором очень любил сидеть хозяин кабинета…