Текст книги "Чумные (СИ)"

Автор книги: Максим Сиряченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Полоса леса быстро заканчивалась. Вскоре Филипп ощутил на лице запах соли и живой морской бриз, услышал шум большой воды. Он побежал быстрее, увлекая за собой девушку. Та вскоре тоже почувствовала близость моря и ускорила бег самостоятельно. Из-за деревьев показался конец леса и темнота, плещущийся лунный блеск до горизонта. Море!

"Держится храбро. – Похвалил ее Филипп. – Как будто в догонялки играет, а не убегает от озверевшей толпы".

Очень быстро земля под ногами становилась другой. Деревья стали ниже и встречались реже, густой кустарник уступил место траве. Потом и она поредела. Глинистая почва через минуту бега стала песчаной.

Они выбежали на пляж. Девушка не задыхалась, но лекарю пришлось взять себе ее мешок три минуты спустя после начала бега. Они вышли из леса к югу от причала, и в каких-то трех сотнях футов от них была пристань с кораблем. Грот-мачта уже гордо высилась на фрегате, оправдывая его имя.

На пристани горели факелы.

– О, черт. – Прошептала девушка у него за спиной.

– Это не толпа. Где ты видела толпу всего лишь с десятью факелами? Вперед!

Филипп бежал. Ванесса – следом, не отпуская его руки. Предплечье, сжимаемое рукой лекаря, уже болело, плечевой сустав ныл от частого дергания во время бега по болоту и лесу, казалось, что рука вот-вот оторвется. Ноги устали, воздух со свистом входил и вырывался через стиснутые зубы, засохшие губы и сухую гортань. От попавшей в трахею пыльцы и вездесущих мошек ее пробирал кашель. И все же она бежала, стиснув зубы. Ведь спасение было так близко, каких-то двести футов! А сзади смерть...

"Смогу ли я представить, что они со мной сделают, если догонят? Могу. Я сама видела, что они сделали с матерью" – Думала Ванесса, глядя, как приближается корабль. Сзади раздавались леденящие кровь крики первобытной толпы дикарей-людоедов, преследующих одинокую жертву. Они раздавались совсем близко.

Она не выдержала и обернулась. Толпа была в каких-то пятидесяти футах от них и приближалась. Ванесса ясно видела их искаженные яростью лица, рты, раскрытые и выкрикивавшие слова бессмысленные, но такие злобные, что от них стыла кровь в жилах. Среди них, в первых рядах, был и Мартин. Его сухое тело, казалось, оседлали демоны, он несся наравне со всеми, его глаза горели яростным огнем, так что казалось, что факел не гаснет из-за одной близости этого взгляда. Мартин то торжествующе улыбался, то вторил яростным крикам толпы, то безумно смеялся, и тогда трещина на его лице, которая была его улыбкой, становилась ужасающим провалом, ведущим на дно к безумию. Священник яростно кричал, улыбался и смялся, как одержимый бесами.

Матросы заметили их еще издалека и поднялись на палубу. Эрик, мгновенно проанализировав ситуацию, отдал команду к отплытию. Якорь уже поднимался, когда лекарь и его подопечная ступили на доски пристани. Матросы рубили канаты.

Тут сзади раздался торжествующий вопль, и чумной в последнем рывке бросился на Ванессу. Он не долетел, прыжок действительно стал для него последним. В голову ему угодил арбалетный болт, пущенный с корабля. Следом за ним упали еще несколько бегущих ближе всего чумных. Сзади вдогонку беглецам полетели факелы. Один из них коснулся Ванессы и обжег ей левую часть лица, девушка пронзительно вскрикнула. Филиппу захотелось развернуться и порвать обнаглевшего смерда.

Трап был близко, но чумные – еще ближе. Они бежали быстрее, догоняли выдохшихся беглецов, а арбалеты на палубе перезаряжались. Кто-то выпустил стрелу, она вонзилась в грудь чумного и сбила его на землю. Но одной стрелы было мало. Матросы рубили канаты. Краем глаза Филипп заметил, что еще один безумец готовится к прыжку на Ванессу.

Филипп резко потянул девушку, повернулся боком, пропуская ее мимо себя. В развороте вытащил из петли на поясе трость. Ванесса, почувствовав, как ее учитель отстает и оказывается ближе к чумным, на миг в страхе оглянулась, чуть замедлила бег. В ее глазах лекарь увидел смертельный страх за своего опекуна. Но он уже выхватил трость, отвел руку для удара.

– Беги, зараза! – Страшно крикнул он Ванессе. Та побежала из всех сил.

Трость опустилась на голову ближайшему чумному, тому, что хотел прыгнуть на девушку. Филипп заметил на шее у него вздувшиеся черные вены.

Под ухом и над головой лекаря просвистели болты. Четверо чумных упали на настил, точно срубленные сухие камышовые стебли. Мешок за спиной не помешал сделать пируэт прямо перед безумцем, который нацелился на Филиппа, оказаться у него за спиной и слева и нанести удар выхваченным мизерикордом под череп. Чумной распластался по настилу с набалдашником от трости под ухом.

"Надо же, еще что-то помню. Не только разговоры с монахами!" – подумал он и бросился бежать дальше. Ванесса уже взбежала по трапу, стояла на краю палубы, непроизвольно протягивала руку Филиппу и что-то кричала. Его отделяли от чумных десять футов. До трапа было меньше пяти. И тут все произошло в точности, как во сне.

Не только у моряков были арбалеты. Один из стражников, что бежал в толпе чумных, поднял арбалет и выстрелил в Филиппа. Болт прошил голень, сломал кость и впился в доску под лекарем. Алхимик закричал, и вспомнил, что во сне какая-то боль пришпилила его к доскам в этом же месте.

Ванесса протягивала ему руку и отчаянно кричала что-то, ее держали два матроса, еще несколько рубили канаты. Время как будто увязло.

Филипп стянул мешок со спины, порвав правую наплечную лямку. Он сомневался, что сможет докинуть. Но потом он вспомнил, что там. Чек, рекомендательное письмо, фолиант, его книга с росписью, одежда.

Письмо Ванессе.

Филипп закричал изо всех сил и бросил мешок на палубу. Тот пролетел над трапом и глухо упал Ванессе под ноги. Девушка рванулась, на мгновение вырвалась из крепких рук, но они тут же схватили ее вновь. Слезы текли по ее щекам, она кричала и плакала. Филипп вдруг понял, что ему ужасно не хотелось расстраивать подопечную, и это было единственным, о чем он жалел перед смертью.

Мешок лежал у ее ног.

Разъяренная толпа была за спиной Филиппа.

А за спиной Ванессы стоял Бессмертный, сотканный из тьмы и тени, которого видел только Филипп. Его глаза светились Светом, а лицо было черней космической пустоты.

"Что-то начинается, что-то кончается, и цикл всегда начинается вновь" – Подумал Филипп, взглянул в глаза Ванессы и улыбнулся ей. Широко, так, что стали видны острые парные клыки. – "А ты не переживай. От судьбы не убежишь". – Алхимик смотрел в глаза девушки и сожалел, что она не слышит его мысли. Та рвалась в руках матросов и плакала. Она видела Мартина, который уже замахнулся колом, метя под левую лопатку лекаря. В тот момент его все-таки сковал ужас в ожидании близкой смерти, и тут в его голове промелькнула мысль, неожиданная и отрешенная:

"Так долго живу на свете, а так и никого не загрыз. Тоже мне, проклятие Древних".

Мартин всем своим весом навалился на кол. Острая боль пронзила живое сердце, но закричать не получилось. А когда кол сломал ребра спереди и вышел из грудной клетки, порвав сердце, глаза Филиппа начали тухнуть, стекленеть, подернулись пеленой. Улыбка медленно сползала с его губ.

Ванесса билась и кричала. Ее плач был слышен в трюме и в милях от берега, среди леса.

Бессмертный стоял и не сводил глаз с Филиппа, а Филипп не сводил глаз с Ванессы и Бессмертного за ее спиной до последнего мгновения. Толпа не дала лекарю умереть без лишних мучений. Живое море рук, горящих глаз и разинутых в страшных воплях ртов схватило еще не умершего лекаря за руки и ноги, потянуло. Кол еще сильнее порвал грудь.

Филипп взглянул на Бессмертного и почувствовал, что больше не ощущает боли. Наверное, это он что-то сделал, чтобы не дать ему умереть в муках. В мыслях алхимика не было ярости и злобы на мир. Была только жалость к дочери, смирение и спокойствие.

Матросы обрубили канаты и сбросили трап. Чумные, успевшие взбежать по нему, мгновенно погибли от ударов секир разжалованных хускарлов. Филипп успел увидеть, как корабль начинает отходить от пристани, видел, что Ванесса теперь в полной безопасности, пока чумные тянули его конечности в стороны, движимые яростью и упивающиеся кровью.

Ванесса увидела, как толпа голыми руками четвертовала Филиппа, разорвала его на части, и тогда из ее горла исторгся горький вопль, от которого дрогнули даже самые черствые и безжалостные воины с фрегата. Это был крик дочери, во второй раз жестоко потерявшей отца.

Бессмертный стоял на палубе, невидимый для людей, и смотрел на толпу и на Ванессу. Стоял и смотрел в мрачной задумчивости, как будто заново переживал какой-то отрывок из своей бесконечно долгой жизни. Так и было.

Корабль плыл в Десилон.

XIX

Несколько дней Ванесса оплакивала Филиппа. В эти дни кок приносил ей еду в капитанскую каюту, которую она занимала. Сначала девушка ничего не ела, и только спустя два дня, когда голод и жажда стали невыносимыми, она притронулась к пище и больше не мучала себя. Когда Ванесса в первый раз вышла на палубу из капитанской каюты, прошла неделя со дня отплытия в Десилон.

Большую часть дня Ванесса просто пыталась свыкнуться с утратой, пережить ее так же, как все остальные. Однако это было слишком тяжело сделать, боль от потери последнего дорогого ей человека была слишком сильной, невыносимой, она обжигала ее изнутри и обугливала душу. В жизни девушки как будто стало меньше света, и дело было не только в темной каюте. Ей казалось, что больше ничто и никогда не обрадует ее, что тяга к знаниям и желание узнать абсолютно все станут несбыточными детскими мечтами, растянувшимися на десятилетие. Однако кое-что по-прежнему радовало Ванессу в этом мире. Для нее воспоминания о лекаре оставались светлыми, грусть через неделю перестала быть невыносимой и обжигающей, стала приятной, от воспоминаний наворачивались слезы не только горечи, но и радости. Он стал ей вторым отцом, ничуть не худшим, чем Солт. И то, что Филипп оставил после себя, было для нее самым дорогим на свете.

Она нашла содержимое сумки с одной порванной лямкой на третий день своего пребывания в море. В ней, завернутые в наспех сложенную белую скатерть, лежала книга "Виды болезней..." с его подписью, какой-то чек и конверт с надписью на фронтальной стороне "Ванессе от Филиппа".

Ванесса сидела на кровати в капитанской каюте. Ее руки, держащие измятый по краям лист бумаги, освещал подсвечник с пятью зажженными свечами. Девушка в раз за разом перечитывала письмо, которое уже знала наизусть. Она читала и слышала голос Филиппа в мыслях, слабо улыбалась от счастья и грусти. Это был лекарь и алхимик, которого она знала и любила. Часть его навсегда осталась с ней вместе с его уроками, вложенными в нее знаниями, разговорами за столом или под луной, спорами и смехом. Книга тоже заключала в себе частицу Филиппа, но в ней он не обращался к ней напрямую. Когда Ванесс в первый раз после столь болезненной для нее утраты прочитала письмо, у нее было чувство, что лекарь на минуту воскрес и простился с ней, коснулся ее и успокоил. Ванесса перечитывала письмо и вспоминала то ощущение, снова уверялась в том, что Филипп какой-то своей частью все еще с ней:

"Дорогая Ванесса, – читала она, -

Извини, что покинул тебя так рано. Не все в этом мире в моей власти, и не все случается так, как мы этого хотим. Очень хотелось остаться с тобой еще хотя бы на пару дней, но, увы, я чувствую, как мой час близится, с каждой минутой все быстрее. Хоть смерть и обходила меня стороной бесконечно долгое время, шансов спрятаться от нее нет, как нет шансов избежать ее ни у одного смертного существа. Было бы у меня в запасе еще несколько лет, чтобы увидеть, чем обернется твоя жизнь, чтобы провести тебя по выбранному тобой пути и поддержать на нем! Я бы, не задумываясь, продал дьяволу душу за эту возможность, за эти два года. Но я ни о чем не жалею. Кроме одного: я почти полностью уверен, что мой уход из жизни причинит тебе боль. Почти полностью, потому что за месяц можно привязаться, полюбить, жертвовать, но не узнать человека. А там, где есть незнание, для ученого кругом одни сомнения. Мне больно оставлять тебя одну, чертовски больно, но какая-то часть меня надеется, что ты забудешь, не станешь оплакивать меня и страдать из-за моей смерти.

В тот же день, когда ты дала свое согласие на мое опекунство, я решил для себя, что непременно поведаю тебе всю правду о том, кто я, расскажу о своем прошлом. Поклялся, что не буду держать от тебя секретов. К сожалению, я так и не смог сделать этого раньше, к этому никто из нас не был готов. Я боялся того, что ты можешь подумать или увидеть, боялся разлуки и потому молчал. А когда понял, что могу рассказать тебе обо всем, то уже было не до этого: свирепствовала чума, нужно было искать лекарство, проблемы навалились на меня целым скопом. Но теперь страх разлуки прошел, и моя история, изложенная на бумаге, возможно, после всего произошедшего покажется тебе не столь шокирующей и невероятной.

Все началось немногим более века назад. Тогда я еще не был ни алхимиком, ни лекарем. В юности мы были с тобой очень похожи, Ванесса, меня тоже интересовало абсолютно все, а я жил в столице, так что я метался от одного к другому, глотал знания жадно, ненасытно, цеплялся за любую возможность; точно маленький ребенок, я тянул руки ко всему, что вызывало во мне интерес. Изобретал, писал, придумывал, варил препараты. Тогда мне было едва ли за двадцать, я рвался познавать мир и не слушал никого. Но самый большой интерес я проявлял к алхимии и загадкам прошлого. В Университете я был на хорошем счету, поэтому, когда группа авантюристов-археологов нашла вход в древний склеп под Маракатом, я незамедлительно примкнул к ним.

Склеп был действительно глубоким и древним, и он скорее напоминал гигантский подземный лабиринт. И в спокойной обстановке было просто свернуть не туда, понятия "прямо" не существовало в тех коридорах... Так уж вышло, что я отбился от группы и заблудился. Плутал довольно долго, пытался найти следы, все без толку. В конце концов, я вышел в просторный по меркам склепа зал, где стояло несколько древних саркофагов, обитых серебром и обсидианом. Я понимал, что надо возвращаться, искать своих компаньонов, но любопытство взяло верх. Пройди я мимо саркофага, ничего бы не случилось, и все мои страдания оказались бы не более чем страшным сном. Но я не прошел мимо, я заглянул внутрь одного из них. И нашел только истлевший скелет. Никаких древних механизмов, сокровищ или свитков. Однако в скрещенных на груди ладонях скелета покоился старинный кинжал. Помню, как в свете факела его клинок блестел серебром, как в огромном рубине на рукояти отражались всполохи пламени. До сих пор эта картина представала передо мной в кошмарах так же ясно, как и тогда наяву. И я даже немного рад, что скоро все закончится.

Я протянул руку, чтобы дотронуться до кинжала. Не знаю, хотел ли я взять его себе или просто убедиться, что это не мираж и не иллюзия, вызванная причудливой игрой света, но моя рука коснулась клинка. Я порезался. Одно легчайшее прикосновение к лезвию, и оно тут же прорезало перчатку и плоть до кости, я закричал, страшно, как я помню. На этот крик прибежали мои попутчики. Рана не была серьезной. И все же, порезавшись, я подхватил болезнь, которая почти наверняка ждала своего часа на том лезвии.

Очень скоро мою кожу стал жечь солнечный свет, начали страшно болеть челюсти и резаться зубы. В конце концов, я начал испытывать страшную жажду крови, и это пугало больше всего. Думал, что подхватил какую-то страшную форму анемии, а когда понял, что у болезни нет с анемией ничего общего, то моей панике не было предела! В конце концов, в планах у меня была работа лекарем и алхимиком при дворе. Я направился туда, прямо в тронный зал, и упал королю в ноги, прося только об одном – дать мне средства и время на то, чтобы излечить свою болезнь. В тот же день был издан такой приказ, позволявший мне жить и работать при дворе, с оглядкой на поиск лекарства и жизнь в нестрогом карантине. На такое я и не надеялся, однако, как потом оказалось, у короля были на меня планы, ведь тогда я был самым лучшим из студентов факультета. Ему как раз был нужен гениальный алхимик, и он собрался сделать из меня такого.

Это стало моим призванием. Я жил в затворничестве по своей собственной воле, через десять лет я заметил, что не старею внешне, а через двадцать – что не старею вовсе. Меня тогда это очень сильно взволновало, однако долгая жизнь предполагала больше количество трудов и работ, которые могли бы принести пользу людям и прославить Королевство. А когда мне минуло за шестьдесят, я уже ни о чем не думал, кроме работы и лекарства от болезни. К тому времени я уже давно вывел формулу препарата, который заменял мне кровь и гасил жажду, и это дало мне луч надежды. Ища спасение в препаратах, я до последнего был уверен, что это болезнь, и не вечная молодость, ни жажда крови, ни боязнь солнечного света меня не убеждали. Я верил в болезнь, но не только потому, что не принимал суеверия, болел предрассудками ученого, страдал строгой логикой. И не только потому, что очевидное казалось мне нелепицей, выходившей за рамки разумного мира. Просто я все это время отворачивался от истины, видя, как она ужасна, не желая признавать свое бессилие. И поэтому я был ничем не лучше насквозь костного священника-стародума Мартина.

Только сейчас, после открывшегося мне сна, я смог посмотреть правде в глаза, признать очевидное. На это повлияла одна моя давняя встреча с "нетленным", членом секты, которой ныне не существует и которая стремилась, не много не мало, к уничтожению вселенского Зла на земле. Монах рассказал мне о многом, в том числе и о сне, который посещает праведных проклятых за три дня до смерти. И этот сон я увидел два дня назад, такой сон, который не оставляет сомнений. Ты можешь в это не верить, я понимаю, это звучит дико. Но именно этот сон в корне разубедил меня в том, что я болен. Я был проклят. А в тот момент, когда ты будешь читать эти строки, проклятия уже не будет, как и меня самого.

Что я могу сказать о прожитой жизни? Немного. Больше ста лет я был занят только тем, что работал, варил, искал лекарства. Настоящей семьи у меня не было, а родная семья рано потеряла отца. Мать умерла, когда мне было шестнадцать, в юношество я вошел сиротой. Не сказать, чтобы меня это очень сильно тяготило, я никогда не был с ними по-настоящему близок. Наверное, поэтому я всегда немного завидовал Солту, у которого была счастливая семья. Была и любовь, но любовь проходила. Я привык жить наукой. И все же мне чего-то не хватало все это время, какой-то уголок моей души оставался пустым и холодным. Часть меня понимала, что бесконечные поиски лекарства – это не то, чего я хочу, но я не останавливался. Я был одержим идеей, что когда излечусь, то смогу снова жить нормально. С каждым годом я все меньше внимания уделял приказам короля, которых на моем веку сменилось шесть, и все больше – своей проблеме. В конце концов, я стал строить будущее для себя, а не для короля. Я тоже хотел жить. И вот, наконец, поиски завели меня на Зеленый берег. Только здесь я нашел то, чего действительно всегда хотел.

Смерть твоего отца и моего друга мне было пережить не легче, чем тебе. Слишком многое меня с ним связывало, слишком крепка была дружба, чтобы ссора и прошедшие годы смогли ее разрушить. Но вот мой друг умер и завещал мне заботу о тебе. Я видел только девушку, потерявшую отца, которая явно не желала меня терпеть. Что я мог сделать? Я боялся навредить тебе. Меня самого тянуло на роль отца, я чувствовал, что это неправильно, что я не умею уделять кому-то время, и лучше не лезть со своей заботой и желанием помочь прежде времени. Я предоставил тебе возможность выбирать, но в любом случае не смог бы оставить тебя одну, для этого не требовалось обещание умирающему. Сначала я думал о тебе, как о дочери друга, потом привязался, а после полюбил, как дочь. Честно сказать, я всегда хотел в какой-то момент стать отцом, и этот месяц, хоть и был похож на ад, был наполнен для меня смыслом и вечным Светом. Наполнен он и сейчас, и смысл я вижу только в тебе. Свои последние часы я также уделю тебе, отдам все, что могу, все, что должен тебе отдать. Теперь, когда я знаю, сколько мне осталось, я понимаю, как важна твоя жизнь, как я дорожу тобой. В последний месяц моей жизни ты была для меня светом в окне, освещала мою жизнь и наполняла ее теплом и смыслом, я впервые с момента обращения в проклятого не чувствовал себя неприкаянным призраком. И пусть я взял тебя под защиту, пусть я не знал, что умру потом, спасая тебя от гнева Церкви, я не жалею о своем решении, и не спас бы себя, если бы мог вернуть время вспять. Потому что из таких, как ты, рождается будущее Десилона и Человечества, ты – одна из тех, кто принесет свет знаний людям, сдвинет с места прогресс во времена застоя и презрения к правде. Ты в свои семнадцать уже ученый, лекарь и алхимик, пусть даже тебя разочаровал путь лекаря, твое стремление понять мир приведет Человечество в лучшие времена. И если ты будешь оплакивать меня, не убивайся и не лей слезы слишком долго. Северяне верят, что вместе с лишними слезами уходит память. Именно поэтому я тогда сказал, что алхимикам нельзя лить слезы.

Что-то кончается. Цикл начинается вновь, давая начало новой жизни, новым людям. Мой путь окончен, а твой только начинается. Так прими же мое благословение, и помни, что я люблю тебя так же сильно, как любил тебя твой отец. Не горюй и живи дальше вольной жизнью, живи так, чтобы однажды не проклинать себя.

Навеки твой, Филипп Эстер".

Ванесса снова грустно улыбнулась и сложила лист вчетверо по складкам, убрала обратно в конверт. Она снова смотрела в сумку, перебирала в руках конверт с письмом, чек и рекомендательное письмо в Университет. Помимо книги «Виды болезней...» там была сменная одежда и пара предметов для наведения марафета: расческа, зеркальце, флакончик с духами, неведомо как оказавшийся там. В конце концов, девушка решила, что все-таки нужно поспать. Она спала урывками, бодрствуя порой по два дня, и теперь чувствовала себя разбитой и невероятно уставшей. Да, пожалуй, ей надо поспать. Потом в кои-то веки она нормально поест и наконец-то займется делом. Пора уже возвращаться в мир живых, а умерших оставить в царстве мертвых... И Солт, и Филипп, и Нил все равно с ней. Они всегда будут с ней.

Девушка скоро заснула. Поспать долго ей не удалось. В этот же день произошло событие, изменившее не только всю ее дальнейшую жизнь, но и ее продолжительность.

* * *

"Гордый" рассекал волнами море. Рядом с ним резал волны еще один корабль. Если бы корма фрегата не была охвачена огнем, можно было бы подумать, что второй корабль пристыковался к "Гордому" для торговли. Но черные клубы дыма взвивались в небо, языки пламени уже лизали бизань-мачту, сжигая паруса. С палубы далеко в море разносились звуки боя. Фрегат брали на абордаж. Причем вполне успешно.

Дверь в каюту капитана, в которой уже неделю жила Ванесса, вышиб верзила, через голый пояс которого была перетянута лишь широкая кожаная перевязь со щитом на ней. Его руки и торс закрывали плоские накладки из кожи. Увидев Ванессу, он погано усмехнулся. Второй пират, влетевший в каюту, ухмыльнулся так же неприятно. Его маленькие злые глазки нехорошо блестели. С широкого изогнутого клинка капала кровь.

– Ну что, Колеб? – Гоготнул первый верзила со щитом на груди. – Оттрахать сперва или сразу убить?

– В другой раз какой надо было бы оттрахать. – Шмыгнул носом второй пират. – Только вот ты сам капитана слышал. Все, говорит, что есть, тащите на корабль, ничего самим не брать, все будем делить.

– Ну, стало быть, и девку поделим. На всю команду!

Оба пирата гнусно заржали, первый тут же шагнул к Ванессе, второй присоединился к нему, чуть погодя. Девушка попыталась отгородиться от разбойников столом, но те сразу ее обошли, не обращая внимания на кинжал в ее руке. Применить его она не успела. Только первый пират приблизился, только она прицелилась для удара в живот, как все вокруг нее замелькало, руку пронзила боль. Кинжал выпал. Потом кто-то сильно ударил ее по голове, девушка обмякла.

Как сквозь мутную пелену она видела палубу, когда ее волоком вытащили по лестнице из каюты. Видела горящую бизань-мачту, видела кровь и драки. Как сквозь слои одеял слышала рев огня и крики раненных. Очень скоро крики начали стихать. К своему ужасу Ванесса поняла, что на "Гордом" больше некому защищаться. Ее подхватили чьи-то руки и поволокли по деревянному настилу на палубу соседнего корабля. Изо всех сил девушка старалась извернуться, но ее усилия только смешили пиратов. В конце концов, ее грубо бросили на уже новый настил. Куда более грубый и неприятно пахнущий. Но тут уже не пахло кровью.

Еще несколько минут она старалась прийти в себя, и ей это удавалось. Мутная пелена перед глазами медленно исчезала, слух возвращался. Во рту появился вкус крови. Ванесса попыталась сплюнуть, когда совсем рядом раздались тяжелые шаги.

– Так-так, деваха. Заплевывает палубу моего корабля?

Она подняла взгляд на того, кто говорил. Широкий здоровяк, кожа черная, один глаз слепой, брони нет. Завернутые рукава оборванного мужского платья черного цвета открывали стальные мышцы предплечий. Полы платья тоже рваные, левый край подола заткнут за пояс штанов, открывая взгляду рукоять узкого широкого изогнутого меча с односторонней заточкой.

– А начищать ее кто будет?

Ванесса не смогла ответить. Рядом с капитаном собиралось все больше пиратов, но это не было причиной ее молчаний. Она открыла рот и закашлялась, когда переменившийся ветер принес с палубы "Гордого" запах гари.

– Может, ты все-таки слизнешь то, что выплюнула? – Его глаза уперлись в ее глаза. Карие кружки блестели черным янтарем.

– Ну, мужики, что с ней делать! А! Кто скажет, что с ней делать!? – Капитан, видя, что его устрашение не возымело никакого эффекта, отвернулся от нее к своей команде и запальчиво кричал разбойникам, глаза которых жадно горели.

Ванесса перестала кашлять и плюнула капитану под ноги.

– Сам слизывай свои плевки со своей посудины, дерьма ты кусок. – Прошипела она сквозь зубы. Ее не услышали.

– Убить! Оттрахать! На корм акулам! – Тем временем вопила толпа пиратов все громче и громче.

– А кто будет драить палубу? А готовить? А радовать нас красивыми танцами? – В притворном изумлении вопрошал капитан у толпы.

– Убить! Оттрахать! – Кричали пираты.

Черный человек в рваном платье закончил разогревать толпу, повернулся к девушке. Воспользовавшись ее слабостью, схватил ее за волосы и приподнял.

– Ну! Кто первый к ней пристроится!? – Зверски закричал капитан пиратов. Мужчины зарычали еще веселее и яростнее, еще кровожаднее. К нему сделали шаг сразу несколько.

– Ну, налетай! Налета-а-ай!!

Человек с черной кожей явно упивался тем, что абордаж прошел так легко и успешно. А, может, всегда был скотиной. Он рванул девушку за волосы, поднимая ее на ноги. Вместе с болью в ней вспыхнула ярость. А когда она увидела, что капитан первым к ней тянется, намереваясь вне очереди сделать то, о чем с таким удовольствием кричали пираты, в ней что-то взорвалось. Взорвалось от ярости при мысли о том, что с ней будут делать что-то против ее воли, люди, одно существование которых было омерзительно ей. И которые были сильнее ее. Это приводило в ярость, выводило из себя. Это даже затмевало страх быть убитой.

Воспользовавшись тем, что она почти стоит на коленях, Ванесса ударила капитана кулаком в промежность. Ударила так сильно, как только могла. Пират застонал и согнулся. Ванесса ударила коленом в горло. Выхватила из-за пояса капитана короткий изогнутый меч и с криком ткнула им туда же. Клинок вошел неожиданно легко. Все вокруг замерло, включая пиратов. Раздалось хлюпанье, бывший капитан судна пиратов покачнулся, выпал из рук Ванессы, которая из-за неожиданно наступившей слабости не смогла удержать ни тело, ни меч. Покачнулся и упал лицом вниз на палубу, на рукоять, торчавшую из горла. Та вошла еще глубже. Острое лезвие с мокрым хрустом вышло из шеи под затылком. Наступила тишина.

Ванесса яростно смотрела на окружавших ее пиратов, стараясь не выдать страх, который постепенно начал ее охватывать. Усилием воли заставила колени не дрожать. Сжала кулаки, один из которых был весь красный от крови капитана. Пираты не решились подойти сразу. Что-то сдвинулось с места, сняло со всех мертвое оцепенение, когда в толпе мужчин тот самый пират с круглым щитом на груди вдруг радостно взвыл:

– Теперь я – капитан!! Капита-а-ан!

– Ура-а-а!! – Подхватили другие, когда до них дошло, что хорошо знакомый всем обычай только что имел место произойти. После смерти капитана новым становился его первый помощник заместитель.

После бравого крика нового капитана оцепенение, вызванное столь дерзким и неожиданным убийством старого, спало совсем, мгновенно появившийся в разбойниках страх тут же прошел. Девушке больше нечем было защищаться, и она понимала, что еще одного такого шанса ей не предоставят. Да и первого не простят. Пока все поздравляли нового капитана с должностью, двое держали Ванессу под руки, не давая ей и шагу ступить. Когда новый капитан обратил на нее внимание, один из удерживавших ее верзил спросил:

– Что будем с этой сукой делать?

– А что, оттрахать уже не хочется? – Запальчиво спросил капитан. Как бы и в шутку.

Все молчали, глядя на злобный взгляд Ванессы. Никому не хотелось.

– Убить! В море ведьму!! – Заверещал кто-то из толпы сзади. Остальные тут же подхватили крик своего собрата.

– Убить! В море суку! К акулам ее!!!

"Гордый" тонул, охваченный пламенем. А вокруг выброшенных за борт трупов действительно собрались акулы, привлеченные запахом свежей крови.

Уже совсем скоро Ванесса стояла на деревянном бортике у самого края палубы, связанная по рукам. Она не вырывалась. Чувствовала, что так ее только быстрее толкнут. Совсем рядом с местом, куда она должна была упасть, акулы драли тело Эрика. То одна, то другая хищница выбрасывала пасть из воды, впивалась зубами в плоть, билась всем телом, отрывая крупный кусок плоти, и затем уходила в сторону. Воды вокруг были бардовыми, подобно вину.

Ее держал сам новый капитан. За их спинами кричали проклятия пираты.

Недолгое время новый капитан молчал. Тоже смотрел на акул. Но бросать ее вниз он не спешил, видимо, наслаждаясь моментом. Как потом оказалось, не только из-за этого.

– Слыш, малявка. – Пробасил великан со щитом на груди. – Не хочешь умирать?

Ванесса молчала.