Текст книги "Чумные (СИ)"

Автор книги: Максим Сиряченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Филипп все еще стоял в сенях. Он думал, стоит ли звать кого-то, например, того послушника, или вовсе уйти. Все-таки он решил, что не стоит. В доме хоть и был бардак, кровь на окне, разбитая посуда и прочие следы борьбы, но в нем было тихо. Спокойно. Пусто. Не было ощущения гнетущей тишины и зловещего замирания стен, какое он испытал в склепах Мараката. Не было ощущения, что из темноты выпрыгнет стая трупоедов, стоит только немного отбиться от группы. В доме было пусто и спокойно. И это ощущение заставляло поверить, что следы борьбы были старыми. Но они не были.

Сразу после сеней на полу лежало коромысло с двумя ведрами. Оба были повалены на бок, одно держалось на плече, второе слетело с зацепа, лежало чуть поодаль. Возле первого на полу проступали следы разводов от высохшей разлитой воды. Возле второго их не было.

"Воду вылили в другом месте. Или выпили?"

Лекарь прошел чуть дальше, ближе к поваленному столу и окну. Рядом с рухнувшим буфетом с посудой осколки глиняной тары были перемешаны с кровью. Но кровь, как и осколки, лежали в стороне от общей кучи разбитой посуды.

"Она не выпала из буфета, когда его опрокидывали. Кто-то бросил посудой в другого человека. Атаковал или отбивался? Кровь холодная. Ее мало, артерии и вены не задеты. В кого бы не кидали посуду, он от этого не умер".

Так, подумал Филипп. Мальчик, который прибежал к нашему дому, просил помочь отцу. Второй сын бежал к церкви. Гробовщик, раз он болен, должен лежать в кровати, но кровать пуста. И на ней нет следов крови. Похоже, не так уж он сильно был болен, раз нашел в себе силы встать и отбиваться. И покинуть дом.

Он оторвал взгляд от крови. Увидел, что стулья разбросаны в стороны, стол опрокинут на длинное ребро в сторону окна. От стола до окна было около четырех шагов. Так что он хорошо закрывал то, что лежало под окном. К столу от пятен крови и осколков вел очень редкий след из капелек крови. На ребре стола отчетливо виднелись два красных следа от ладоней.

"Напавший был легко ранен осколком, вымазал руки в своей же крови".

Ближе к столу запах смерти усилился. Филипп до последнего надеялся, что там пусто. Реальность была гораздо более жестокой, чем он предполагал.

За столом, под окном, лежал труп мальчика. Головой к мерзко поскрипывающей двери. В маленькой лужице крови, которая никак не вязалась с рваной раной на шее. В ней виднелись обрывки вен и артерий. Глаза мальчика сохранили испуганное и обреченное выражение. Пахло смертью, кровью и мочой.

Филипп сдержал грязное ругательство. Подошел ближе, обойдя стол с правой стороны, наклонился над трупом мальчика. Взглянул еще раз на лужицу крови, на рану на шее, взял руку мальчика. Трупного окоченения не было, смерть наступила не больше двух часов назад. Вероятно, не больше получаса назад. От этой мысли Филипп вздрогнул, но не встал и не отошел. Он пригляделся к рваной ране на шее мальчика. Следы зубов. На полу, стенах и одежде трупа мало крови. Тот, кто на него напал, не просто разодрал сонную артерию, он пил. Пил кровь. Лекарь чуть дотронулся до края раны, нажал. Но краям плоти выступили крошечные красные капельки. Значит, не чудовище.

Все кровососущие монстры, которых знал Филипп, опорожняли жертву досуха. Рана оставалась маленькой и аккуратной, крови вокруг не оставалось вовсе. Все, что свидетельствовало о трапезе кровососа – окоченевший, иссохший труп. Тут рана была рваной, кровь в трупе осталась, кроме того, часть была пролита на пол.

Это не кровосос, подумал Филипп. Это вообще черт знает что такое.

Он поднялся, упершись взглядом в сломанное окно. Доски были старыми и полусгнившими. Сломать такие не представляло особого труда. Значит, какой-то монстр выбил доски, схватил мальчика, частично перевесил через край окна и пил? Филипп, хоть и знал достаточно много о чудовищах, сомневался, что сколько-нибудь уважающий себя упырь будет держать добычу на весу. И все-таки лекарь перегнулся через труп мальчика и выглянул за окно, посмотрел на землю. Обрывки досок и щепки лежали на земле прямо под окном. Окно выбили изнутри. Причем почти наверняка это был удар двух тел. Предполагаемый упырь бросился на мальчика, и уже с ним в лапах протаранил окно. И на окне его загрыз, о чем говорили кровоподтеки.

– Это черт знает что такое. – Сказал лекарь обрывкам досок. – Какая-то дьявольщина.

Нужно уходить. То, что он тут ходит и строит свои догадки, нисколько не поможет мертвому мальчику. Нужно искать могильщика и его выжившего сына. Они наверняка убежали из дома...

Филипп собрался отойти от окна, но тут, видимо, луна вновь выглянула из-за туч. Задний дворик посветлел, и в ярком лунном свете каждая травинка и листочек виделись необычайно четко. Алхимик на секунду задержался, его удивила резкая смена освещения. Потом он увидел на тропинке в заднем дворе какой-то неестественный бугорок. Мгновением позже в лунном свете Филипп разглядел руки и ноги "бугорка", лицо, рот, открытый в предсмертном крике. Светлые волосы и ясные карие глаза, навсегда остекленевшие. Алхимик от увиденного застыл в окне, по-прежнему перегнувшись его край, как будто его руки и ноги прибили гвоздями к доскам. Потом появилась легкая дрожь. А за ней пришло понимание, что что-то не так. Больше не было ощущения покинутого дома, спокойного и пустого. Дом могильщика дышал воздухом из глубин склепа под Маракатом. А когда Филипп мгновением позже понял, что именно не так, его до костей пробрал страх.

Секунду назад дверь перестала скрипеть.

Надо уходить. Сейчас же.

Уйти далеко от окна Филипп не успел. Слева, со стороны двери, раздался крик трупоеда. Начисто лишенный человечности и человеческих интонаций, крик бешеной злобы и голода. Если бы лекаря попросили описать этот крик, он не смог бы. Самое больше, что он мог бы сказать – хриплый, надрывный и злобный крик человека, который перестал быть человеком. Филипп едва успел вылезти из оконного проема. Краем глаза он уловил движение слева, правая рука сама потянулась к трости на левой стороне пояса. Не успел.

Трупоед повалил его на пол, Филипп упал на спину и ударился затылком так, что искры из глаз полетели. Туша гуля навалилась сверху, лекарь инстинктивно выставил перед собой трость, которую все же успел вытащить из петли, отгородился ею от обнаженных желтых зубов и хрипящей пасти, тянущейся к его шее. В нос Филиппу ударил убийственный смрад изо рта чудовища. Пахло кровью, смертью. Пахло трупами, гнилью и болотной водой. Филипп увидел в свете упавшего на пол факела глаза монстра. Бешеные, голодные, жаждущие, лишенные даже зачатков разума и человечности. Гуль исторг яростный вопль, почувствовав, как близкая добыча оттесняет его от себя. Филипп, ничем не думая, ударил лбом в скалящиеся зубы. Была боль, был хруст. Крик на миг захлебнулся, напор незначительно ослаб. Лекарь воспользовался моментом и выдернул набалдашник из трости, оголив лезвие четырехгранного мизерикорда и замахнувшись для удара в шею.

Стоило мизерикорду и трости рассоединиться, как монстр с силой надавил на ослабшую преграду. Трость резко оказалась прижатой к груди лекаря, а его шею и зубы трупоеда больше ничто не разделяло. Филипп не видел ничего, видел только зубы, кровь на них и вокруг них. Ничего не видя и не целясь, он нанес удар кинжалом.

Трупоед взвыл и отпрянул. Мизерикорд торчал у него в нижней челюсти, ручка под подбородком, кончик кинжала выходил из левой щеки. Но подняться добыче монстр не дал. Гуль взвыл, растопырил пасть для укуса и бросился на безоружного Филиппа. Лекарь видел рот чудовища и блестящий среди зубов клинок. Его начал охватывать страх.

Сзади раздался звук, как если бы кто-то с силой толкнул дверь. Он услышал, как Ванесса сначала произносит, затем кричит его имя.

Близкий запах смерти и крови. Много крови. Кровь могильщика и двух его сыновей, кровь на полу, на стенах, на окне, в открытых ранах... Воняющая мертвечиной кровь гуля на лезвии мизерикорда. Лекарь подумал о запахи крови. О резком, мерзком запахе железа ядовитого препарата. И о том, что надо атаковать, чтобы не лишиться крови самому. Страх ушел мгновенно. Все, что случилось мгновением позже, произошло слишком быстро.

Филипп успел поджать правую ногу и ударить ей чудовище в грудь. Оно не отскочило и не остановилось, только впилось тонкими когтистыми пальцами в ногу лекаря, нацелившись зубами вместо шеи в бедренную артерию. Но оно замедлилось, стало на мгновение неподвижным. Филипп сжал в руке остаток трости и ударил.

Удар лег точно туда, куда Филипп метил. Потом еще раз, уже в другое место. Окованный железом дуб даже не треснул. Зато треснул череп трупоеда, а затем его предплечье. Гуль взвыл от боли и ярости, закатил глаза, выпустил ногу алхимика, но не упал. Лекарь знал, что все трупоеды на редкость живучи. Знал, что от такого удара чудовищу не будет ровным счетом ничего. Гуль только покачнулся от удара, достаточного, чтобы взрослый мужчина весом в семь пудов потерял сознание от боли. Всего лишь покачнулся, но зато не нападал еще секунду. Этого времени Филиппу хватило, чтобы встать и нанести еще два удара в то же место, куда лег первый – в теменную часть головы, где череп у гулей был наиболее тонким. Треснуло мерзко, громко, мокро, сокрушительно. Потом еще раз. Отвратительный хруст кости завершился звуком упавшего на пол тела. После глухого стука, с каким мешок с песком падает на землю, в комнате вновь наступила тишина. Только частое дыхание лекаря не давало ей стать гробовой.

Но от увиденного после схватки сердце и не думало успокаиваться, с каждой секундой оно билось все тяжелее, все быстрее и больнее. А страх только усилился, хоть опасность уже прошла. Во время боя Филипп видел гуля урывками, по частям, все происходило слишком быстро, а стекла маски не давали полного обзора происходящего. Однако не было никаких сомнений, что именно это существо загрызло двух детей гробовщика. Теперь, когда Филипп смог разглядеть напавшего, он понял, что это был вовсе не гуль. До него этот факт дошел не сразу, а когда дошел, ему стало по-настоящему страшно.

Перед ним на полу, с мизерикордном во рту, весь в своей и чужой крови, лежал Бурик, мастер похоронных дел, могильщик и гробовщик.

Сзади стояла Ванесса и испуганно смотрела на развернувшуюся сцену. Филипп так же молча стоял и смотрел на труп гробовщика. В особенности на черные вздувшиеся вены у него на шее и на лбу, на черную кровь, сочащуюся из раны от застрявшего в нижней челюсти мизерикорда.

– Филипп? – Раздался сзади ее голос, взволнованный и немного напуганный. От звука ее голоса лекарю стало немного легче. Как хорошо, что она есть, подумал Филипп.

– Да? – Ответил он и удивился, заметив, что его голос мелко дрожит. Мелко дрожало все его тело. Алхимик попытался справиться с этим и не смог.

– Что произошло? С вами все в порядке?

– Со мной да. Более-менее. Ванесса, позови Мартина, скажи, что можно входить без разрешения. Мне нужно с ним поговорить.

Долго ждать не пришлось. Лекарь едва успел выпить содержимое флакона, как дверь позади снова распахнулась. Вошли трое. Священник, едва переступив порог, остолбенел от увиденного, однако быстро взял себя в руки. Его слуга оказался менее устойчив к таким вещам. Он побледнел, отошел к стене и облокотился об нее, чтобы не упасть. Священник набросился на него почти сразу:

– Что вы сделали!? Что вы...

Замолчал, подойдя ближе и увидев труп ребенка. Увидел сломанное окно и большую часть бардака, гробовщика, который потерял человеческий вид еще при жизни и не обрел его вновь после смерти.

– Ничего. Это работа могильщика.

Священник еще раз оглядел труп ребенка, всю комнату целиком, затем труп Бурика с вздувшимися венами и кровью у рта. В глазах у него был страх.

– Я требую объяснений. – Заявил он капризным и напуганным голосом.

– Хорошо, я как раз собирался с вами поговорить. Наедине. Ванесса, не оставишь нас?

Филипп, который думал, что священник будет упираться, немного удивился после его слов. Мартин махнул рукой послушнику.

– И ты тоже выйди, нечего тут уши греть. Негоже девку одну ночью на улице оставлять.

Послушник кивнул и поспешно покинул дом гробовщика. Ванесса вышла следом, нехотя закрыв за собой дверь.

– Теперь можно поговорить, Мартин.

– Что здесь произошло? Объясняйте!

– Гробовщик напал на меня, стоило мне подойти вот к этому окну. – Терпеливо ответил лекарь. – Он был снаружи. Там же, где сейчас лежит второй ребенок.

– Лежит? Стало быть, он тоже?..

– Да. Их загрыз гробовщик. Этот умер от рваной раны на шее. По краям раны следы зубов, причем человеческих. У их отца на подбородке и зубах следы чужой крови, в зубах застряла плоть. Все слишком очевидно. Второй, скорее всего, умер так же.

– Отец загрыз детей? Своих собственных? Быть такого не может! – Воскликнул священник. Его выдавала неуверенность в голосе.

– Я могу подождать, пока вы сами осмотрите трупы и придете к тому же выводу, что и я.

Священник с минуту смотрел на погибших, но ближе не подходил. Филипп ждал. Мартин думал и пытался принять очевидное таким, каким оно было. Выходило у него это тяжело. Лекарь его понимал и не торопил.

– Стало быть, это Бурик так орал? – Наконец проговорил священник севшим голосом.

– Он.

– Вот как... А его так кто?

– Я. – Алхимик перехватил взгляд священника и не увидел в нем упрека. Внутренне облегченно вздохнул. – Он набросился на меня, когда я подошел ближе к трупу мальчика.

– Насмерть убили?

– Надеюсь, что да. Потому как не хочу снова драться с этим безумцем. Он совершенно потерял человеческий вид, Мартин. Вы слышали крик. Люди так не кричат. А его глаза – как иллюстрация в словаре к словам "голод", "безумие" и "злоба". Он был безумен, в безумстве и загрыз своих детей.

– Воистину темные времена настали. Бес это. Дьявол в него вселился, точно говорю. Коли б я знал, я бы раньше вошел. Дьявола-то прогнать надо...

– Понимаю, это все очень похоже на дьявольщину, но не в ней дело. Мастер Бурик был болен той же болезнью, что и капитан Солт. Это те же вены, та же черная кровь.

– Чушь! И ересь! Не может болезнь заставить любящего и честного отца загрызть своих малых сыновей, только дьявол способен на такое!

"Ох, не говори так. – Подумал Филипп. – Я и сам знаю, как все это выглядит".

– И, тем не менее, взгляните еще раз. – Ответил вместо этого лекарь. – Сначала капитан Солт заболевает этой страшной болезнью посреди моря, без единой причины. Затем могильщик, который не имел никаких контактов с покойником, только забрасывал гроб землей и ничего больше, заражается этой же болезнью. Менее чем через неделю после смерти Солта могильщик загрыз своих сыновей, впав в безумство. Слишком похоже на дьявольщину. Но я считаю, что болезнь – это не совпадение, я думаю, что она и есть причина, по которой Бурик сошел с ума и убил обоих детей.

– Ересь! Болезнь – это испытание нам от Бессмертной! И не во вред она нам послана, а во благо.

– Кто сказал, что она послана нам именно Бессмертной? Что, дьявол не может наслать болезнь?

Священник молчал. Он не хотел обдумывать слова Филиппа, но последняя фраза лекаря пробила трещину в прочном лбу Мартина. Филипп знал, что надо говорить. Однако в его словах не было ни капли притворства или лицемерия.

– Я тоже считаю, Мартин, что все это пахнет дьявольщиной, притом сильно. То, что здесь произошло, ужасно, и да, никакая болезнь не может заставить отца напиться крови своих сыновей. Но не эта. Эта – страшнее стократ. Солт, когда был еще жив, впадал в беспамятство и без конца бредил, вечно требовал воды. Гробовщик сошел с ума и загрыз детей, выпив их кровь. Слишком схожие ситуации. И раз уж на то пошло, демоны – существа из ада, бесплотные сущности, которые вселяются в человека только для того, чтобы убивать. Демон не ограничивается двумя убийствами, он убьет десять, пятьдесят, сто людей до тех пор, пока его не остановят. Или пока связь с телом не ослабнет настолько, что он вернется в ад самостоятельно. К тому же, я не раз видел безумцев. Этот могильщик был не просто сумасшедшим, но полностью озверевшим. Человек перестал быть человеком, он в корне переменил свою сущность. Если эта болезнь сводит людей с ума и делает из них кровожадных чудовищ, я намерен сделать все, чтобы ее искоренить, и не важно, от дьявола она или нет.

– Сомневаюсь я, что вы со своими декоктами и ядами лечите болезнь. – Пробормотал священник после долгого молчания.

– От любой болезни есть лекарство. Какие-то есть в природе в готовом виде, но они слабые. Я тем и занимаюсь, что ищу сильное лекарство от болезни. Известным вам путем.

– Богомерзким путем!

– Вовсе нет. Я же вам уже говорил, мы преследуем одну и ту же цель. Мы оба хотим, чтобы люди были счастливее, мы оба их лечим. Разве эта цель противна Богине? И стала бы она истязать своих детей болезнями вроде чумы, оспы или той, от которой умерли Солт, Бурик и его дети? Стала бы та, которой мы поклоняемся как богине жизни и мира, доброты и сострадания, убивать всех без разбору страшными недугами, которых мы не желаем и злейшим врагам?

Филипп говорил и пристально смотрел в глаза священнику. Мартин завороженно смотрел в стекла и не отрывал от них взгляда. Лекарь знал, о чем сейчас думал богослов, он метался между своими убеждениями и тем, что говорил алхимик.

– Я же вам уже говорил об этом тогда, в доме Солта... Мы преследуем одну цель, которая по определению не может быть противна Богине. Оба боремся со Злом. Враг моего врага – мой друг. Ведь так, Мартин?

Филипп повернул голову. Он больше не смотрел в глаза Мартину. Священник моргнул и чуть тряхнул головой.

– Да, верно. – Ответил тот с большим сомнением. – Наверное, так и есть.

– Тогда я хочу попросить вас об одолжении.

– Каком?

– Передать мне труп Бурика для вскрытия. Нужно установить причину, по которой могильщик сошел с ума. Понять, как действует болезнь, чтобы дать ей отпор.

– Но это богохульство! Тело покойника неприкосновенно! Вы уподобитесь монстрам, что жрут мертвую плоть, если начнете ее резать и разделывать!

– Это будет неполное вскрытие. Не продлится больше часа, и после него останется незаметный шов на грудной клетке. Если желаете убедиться, что я не сделаю ничего богопротивного, можете присутствовать при вскрытии.

– И буду! – С запалом крикнул священник. И тут же подскочил от ужаса.

Бурик, который до того лежал трупом, дернулся, выгнулся, выпучил глаза и сдавленно не то крикнул, не то хрипнул. Затрясся и задергался, по его телу прошлись длительные судороги. Минутой позже он вновь лежал на полу, не подавая признаков жизни.

Филипп наклонился и проверил пульс гробовщика. Его не было.

– Мертв. – Огласил он священнику вердикт. – Но до сего момента был без сознания.

– Стало быть, тогда было не насмерть?

– Три удара в теменную часть головы. Он был без сознания и умер только что. Но от чего-то другого.

– От чего?

– А вот для этого и существует вскрытие. Приходите утром к началу и узнаете все из первых рук.

Лекарь вытащил из челюсти покойника мизерикорд. Священник развернулся и вышел, бормоча ругательства не то со злости, не то со страха. Филипп вытер клинок и набалдашник трости об одежду покойника, потом, несколько минут спустя, в последний раз проведя беглый осмотр тела, вышел. У крохотной калитки его ждала только Ванесса.

– Ну что? – Спросила она с волнением.

– Гробовщик заразился той же болезнью, что и Солт, загрыз детей и умер только что, пролежав без сознания все это время. Ближе к утру будет вскрытие. На нем будет присутствовать Мартин.

– Что!? Зачем?

– Так надо. Его святость желает убедиться, что мы не будет консервировать части тела покойника и использовать его мозги для ритуалов некромантии. Я намерен разубедить его во всех слухах, что ходят про алхимиков и лекарей. А ты будешь мне ассистировать.

– Ясно... Что теперь?

– Домой. К утру матросы, я в этом уверен, сами доставят труп к нам. Стоит подготовиться к вскрытию и поспать.

На пути к дому, на тропе между деревьев, оба хранили молчание. Говорить о произошедшем и о возможном будущем, которое рисовало им их воображение, говорить не хотелось никому. А о прошлом – тем более.

Ванесса уснула сразу, как только легла в постель. Филипп приготовил операционный стол с инструментами и уснул за ним на стуле. Ему снилось его прошлое. Склеп под Маракатом. Саркофаг из серебра и обсидиана, мумия со сложенными на груди руками и с кинжалом в них. Блеск лезвия в свете факела и острая боль в руке.

Как и ожидал Филипп, утром следующего дня матросы принесли тело. За ними вошел священник, который даже не пытался скрыть своих подозрений. Помимо изучающего все подряд взгляда его выдавал освященный образок Деи на груди и запах ладана. И еще бутылочка с прозрачной жидкостью на поясе, которая, возможно, была сосудом со святой водой. Хотя это вполне могла быть и обычная вода, и водка.

Труп могильщика алхимик узнал не сразу. Он сильно высох и был больше похож на мумию, кое-где кожу скрывали засохшие и оттого еще более черные пятна крови. Конечности задубели и потеряли гибкость, совсем как мокрое белье на морозе. Опыт алхимика подсказывал Филиппу, что трупное окоченение тут сыграло самую меньшую роль. На эту же мысль наводила еще одна деталь: крайние фаланги пальцев рук и ног гробовщика полностью иссохли. Когда завершился беглый осмотр тела, Филипп попросил Мартина сесть рядом и ничего не трогать. Ванесса, которую лекарь проинструктировал еще ранним утром, уже была рядом, готовая ко всему. На ней был плотный плащ, перчатки и защитная повязка на лице, так что были видны только ее черные локоны, собранные в хвост, и синие глаза.

Филипп взял с белой скатерти стола ножницы. У них были длинные острые лезвия из оружейной стали и толстые широкие гнезда под пальцы с латунными накладками. При первом взгляде на них невольно пробегали мурашки по спине, практически всякий, кто хоть раз в жизни видел эшафот и смертную казнь, вспоминал лезвие топора палача и лязг уже окровавленного лезвия по брусчатке. Каждый реагировал на инструмент вскрытия по-своему Те, кто носил при себе оружие, невольно клали руку на рукоять и гарду, остальные впивались пальцами в одежду, обычно в подол платья или край кожуха. Но все без исключения отмечали одно: чтобы работать с такими ножницами, нужна немалая сила.

Нижнее лезвие беззвучно и легко вошло в живот покойника. Священник побледнел, но промолчал. Филипп нажал. Ножницы разрезали нервный узел в солнечном сплетении, мышцы, сухожилия. Мышцы, уже давно схваченные трупным окоченением, поддавались плохо. И все же через несколько секунд челюсти ножниц добрались до грудины. Лезвия сошлись, раздался скрежет металла по кости и тихий треск. Ребра раскрылись, оголяя внутренности, и почти легли на предплечья покойника. Черные от крови ножницы легли в маленький тазик с водой. Ванесса не поморщилась от увиденного. Мартин не нарушал молчания. Лекарь был уверен, что тот в состоянии говорить – не таким уж бледным было лицо священника.

Внутренности бывшего могильщика были преимущественно черными от изменившей цвет крови., однако ткани не утратили естественного цвета. Для того, чтобы установить крайнюю степень обезвоживания, вскрытие не требовалось, оно проводилось по другой причине. Лекарь был уверен, что гробовщик отбросил копыта не от обезвоживания, а из-за необратимых изменений в теле, вызванных болезнью. Его предположение было верным, он понял это после того, как взял в руку скальпель. В сосудах, как и в сердце, было полно свернувшихся сгустков крови. Логично было бы предположить, что могильщик умер из-за внутреннего кровоизлияния или остановки сердца. Однако алхимик решил копнуть глубже и провел трепанацию черепа. На этот раз священник побледнел сильнее, услышав визг лезвия сверла по кости.

Через четверть часа после начала вскрытия Филипп огласил свой вердикт:

– Инсульт.

Священник непонимающе посмотрел на лекаря. Тот пояснил.

– Густая кровь закупорила один из каналов, по которым мозг снабжался кровью. По какой-то причине, источником которой, без сомнений, является болезнь, кровь начала сворачиваться прямо в теле. Болезнь вытягивала влагу из тела, отсюда густота крови и постоянное обезвоживание. Но это не все. Напомню, капитан Солт тоже умер от внутреннего кровоизлияния. Сосуды мастера могильщика истончены, налицо следы сильной гипертонии, или повышенного давления. Это благоприятная почва для кровоизлияния в головной мозг. Возможно, это и послужило главной причиной смерти: истончившиеся сосуды просто лопнули, не выдержав давления, или их закупорили сгустки крови. Большего сказать не могу.

– Так какой вывод? – Спросила после секундного молчания Ванесса.

– Инсульт. Кровоизлияние в мозг – тоже разновидность инсульта. – Ответил он ей и потом обратился к Мартину:

– Как видите, мы установили причину смерти. И ничего страшного не произошло.

– Вы разделали его тело как свиную тушу. – Пробормотал он с легким испугом.

– На войне делают вещи и похуже, притом с живыми людьми. А то, что делаем мы, мы делаем с трупами, которым уже все равно. И делаем во благо остальных. Мы провели вскрытие и теперь знаем, как убивает болезнь. Обезвоживание, истончение сосудов, повышенное давление. Следствие – инфаркт или кровоизлияние.

– Вы осквернили тело покойника для того, чтобы узнать, как он умер!? Вы слепы, и вашей нечестивости нет предела! Человек умирает, потому что на то воля Бессмертных, и для того, чтобы знать это, не нужно резать праведного покойника!

– Возможно, на то была воля Бессмертных. Только вот между Деей, матерью людей, и Лекнуиром, властителем темных сил, есть разница, притом очевидная. По крайней мере, я теперь знаю, почему он сошел с ума и загрыз сыновей. Могу сказать, что демоны и прочие духи здесь не при чем. Это заслуга исключительно болезни, а вот какой она природы – дьявольской или естественной, это уже совсем другой вопрос.

– Ну и что вы узнали? Или вам еще десяток покойников подать? – Спросил священник все еще враждебно, но уже мягче.

– Болезнь поглощает поду из тела больного. Начинается сильная жажда, больной пьет все больше и больше. В поздней стадии, когда развивается повышенное давление и кровь густеет от недостатка влаги, постоянная жажда сводит человека с ума. Подобную картину я наблюдал в пустыне Даха. Люди сходили с ума от жажды и задирали лошадей, чтобы напиться их крови. Кровь – тоже жидкость. Гробовщик сошел с ума и начал искать влагу везде, где можно было. К несчастью, до сыновей он добрался раньше, чем мы до него.

– Болезнь сводит с ума?

– Именно. А потом убивает кровоизлиянием в мозг. Или в любое другое место, где сосуды не выдержат давления крови и лопнут. Как бы то ни было, определяющим фактором является вода. Солт получал много воды каждый день и прожил две недели. Бурик умер предположительно через четыре-пять дней после заражения.

– Хоть ваш метод и богопротивен. – Сказал после некоторого молчания Мартин. – Хоть он мерзок и нечестив, я вижу, что вы преследуете благую цель. Пытаетесь преследовать, по крайней мере. Мы с вами схожи в одном мнении – болезнь от беса. И она воистину дьявольская, раз сводит людей с ума и заставляет умерщвлять других, чтобы напиться их крови. Вы еретик, занимаетесь бесовским делом, но, как я вижу, для того, чтобы бесов из тела изгонять по-своему. И потому, хоть я, признаюсь, вас с трудом терплю, я считаю, что вы меньшее из двух зол. Давно я не видел таких страхов, как вчера и сейчас, веет от них бесовщиной. И думается мне, что злые силы на этом не остановятся. Будут они дальше изводить людей, сводить их с ума, заставлять одних пить кровь других, а потом умирать в муках. Если вы, Филипп, выдюжите, переборите бесов, которые сию хворь разносят, я буду с вами и буду вас поддерживать.

Священник замолчал. Филипп утвердительно кивнул и принялся зашивать труп. Мартин, видя, что алхимик вновь склонился над телом, укоризненно и со злостью на него посмотрел. Лекарь заметил взгляд и пояснил:

– Он уже рассказал нам все, что мог рассказать. Тело нужно похоронить по-человечески. Никому дома не нужен озлобленный неупокоенный дух могильщика.

Взгляд священника стал мягче. Через несколько минут он поднялся со стула и откланялся.

– Меня ждут дела. – Проговорил Мартин и покинул дом.

Ванесса уже вымыла все инструменты сначала водой, затем водкой. Филипп зашил грудину, вставил на место кусок черепа и зашил надрезанный кусок кожи. Теперь только швы на теле покойника напоминали о проведенном вскрытии. Наконец тело оказалось завернуто в белую простыню. Через полчаса за ним пришли матросы и еще один человек из местных. Нового могильщика назначили на удивление быстро. Впрочем, подобная прыть объяснима. Кому-то нужно хоронить покойников.

– Ванесса, – обратился Филипп к девушке сразу после того, как похоронная процессия вышла за дверь, – я хотел сказать вам одну деталь насчет болезни... Насчет смерти вашего отца.

– О смерти отца? Зачем?

– Я подумал, что от этого вам будет немного легче.

– Говорите. Только быстро, прошу вас.

– Ваш отец умер не только от кровоизлияния в гортани. Инсульт... Мог наступить раньше. И наступил. А люди, у которых поврежден мозг, мало что чувствуют и осознают... Конечно, он не все ощущал и понимал, но я думаю, что вас он видел, а боль не замечал. Так что... Я думаю...

– Филипп.

– Да?

– Пусть это будет наш последний разговор о его смерти. Если только вы не хотите и меня загнать под гробовую доску.

– Нет, конечно, извини. Я понимаю...

– Сомневаюсь, – перебила она, – очень сомневаюсь в том, что вы понимаете. Вот я думаю, что вы просто разучились видеть в смерти великое таинство, трагедию, просто смерть, в конце концов. То, что ждет всех нас и что нас пугает. Но не вас. Вы, лекарь, ставите себя вне власти смерти, хоть и видите ее каждый месяц по многу раз. И почти наверняка думаете, что она вас не коснется. Это не мое дело, можете считать себя хоть вечно молодым, хоть вечно живущим, хоть ее повелителем. Но я просто хочу, чтобы вы вспомнили: смерть – это больно. И какие бы слова не были произнесены, они не сделают эту боль меньше, не отменят то, что произошло, не отсрочат судьбу, и уж тем более ...

Их взгляды пересеклись. Ванесса осеклась, заметив, как ее учитель смотрит на нее из-за стекол маски. Потрясенно. И, как ей показалось, с гневом. Почему-то ей стало не по себе, а в груди появился холодок.

– Извините... – Пробормотала она, развернулась и быстро ушла в свою комнату.

Филипп еще долго стоял столбом посреди комнаты, не мог сдвинуться с места. Он действительно испытал изумление. Но потом вспомнил склеп под Маракатом. Древний саркофаг, блеск лезвия в свете факела и острую боль в руке. То, что девушка приняла за гнев, не было гневом. Это был ужас. Слова Ванессы действительно напомнили Филиппу о том, что он забыл, что уже успел выбросить за пределы своей жизни. Одно неосторожное слово вернуло к жизни страх. И теперь Филиппа всего трясло от этого страха, колотило, как при нервном срыве. Те слова обернулись эхом ужаса, испытанного им многие годы назад...