Текст книги "Самое древнее зло (СИ)"

Автор книги: Максим Лагно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Тебе надо сосредоточиться на занятиях, а не забивать голову новоявленными сказками. Вот когда найдём Бленду, я сам куплю тебе «Справочник семилуниста».

Я покорно фотографировал крошку Зюстерхен, терявшуюся на фоне гигантов.

Когда ночью все три луны торчали в небе, было чуть темнее, чем днём. Освещение напоминало мне… новогоднюю ёлку. Разноцветные луны отбрасывали разноцветные тени. И без того чуждый мир приобретал декоративную сказочность, превращаясь в нереальность, в сон…

Сон, из которого не хотелось уходить.

Глава 29. Жёлтая пресса

1

В трактире на почтовой станции, Баэст угостил меня ягодным дрикком. По вкусу напоминал крафтовое пиво на основе фруктов, которое я терпеть не мог. В ответ я угостил Баэста зерновым дрикком.

– Если ты богат, Матвей, то почему путешествуешь не в своём экипаже? – спросил Баэст. Он не оставлял попыток уличить меня в чём-то.

– У меня был фаэтон с двойкой гофратских тягловых. Но с началом войны добровольно передал их армии Химмельблю.

– Вот так поступок, – недоверчиво протянул Баэст. – Но зачем?

– Подумываю о смене гражданства, хочу стать подданным Гувернюра. Поэтому не жалею средств на победу моей будущей родины. Ты же сам говорил, Баэст, что каждый гражданин должен всеми силами приближать день победы.

– За победу! – гаркнул Баэст.

– За поражение! – ответил я. – За поражение всех врагов Химмельблю.

Нам в ответ со всех концов трактира донеслись не особо восторженные возгласы:

– Слава Гувернюру! Триединый с нами! Огненный шар в глотку гофратского жолтана!

Только из далёкого угла, где сидела та женщина, что была с нами в экипаже, послышалось слабое:

«Чтоб вы все провалились, вояки хреновы!»

Попивая из квадратных кружек с неудобными маленькими ручками, мы опёрлись на барную стойку спиной и разглядывали посетителей привокзального трактира.

В основном то были представители среднего класса общества Химмельблю: студенты, торговые представители и беженцы из районов боевых действий. На людях и на обстановке лежал отпечаток войны. О войне говорили, перешёптывались и спорили.

Военного в железных доспехах и с мечом на поясе окружили несколько женщин с детьми. Совали солдату хлеб, деньги и мешочки с табаком. Тот стоически принимал дары, складывая их в заплечный мешок. Мужья женщин ожидали в сторонке, набивая трубки. Ждали, когда женщины отойдут, чтобы начать со служивым степенную беседу о «положении дел на фронтах». Солдат поглядывал то на мужчин, то на выход, планируя поспешное отступление.

На стенах висели патриотические плакаты. Враги Химмельблю были изображены в виде карикатурных чудовищ. Бравые солдаты Гувернюра протыкали копьями свиноподобного представителя Драйденских Земель, а боевые маги, с выражением сурового презрения, метали огнешары в жирного червя с надписью «Номас» на брюхе.

Третья карикатура называлась «Нерешительный Деш-Радж». Некий человек в чалме, изображавший страну, сидел в позе лотоса и самозабвенно нюхал какой-то цветок. Слева от него навис свиноподобный Драйден, справа – червь Номас. Сзади приближался Гофрат недвусмысленно представляющий собой кучку дерьма. Не замечая опасности, раджиец улыбался. Копейщик армии Химмельблю сдерживал чудовищ, чтобы те не кинулись на нерешительного.

Я изнывал от желания сфотографировать плакаты, запечатлеть на их фоне измождённое лицо солдата, который больше устал от жалости женщин, чем от войны. Сфотографировать торговцев с рекламными листовками. Детишки в штанишках до колен, которые играли в войну, угрожая друг другу палками. Химмельские мужчины, все бородатые, как хипстеры, в одинакового пошива камзолах, дымили трубками в углу трактира.

Всё вокруг было потенциально гениальными снимками. Но я не мог достать из багажа камеру, чтобы не вызвать подозрения не только Баэста, но и остальных граждан.

2

Двери трактира постоянно хлопали. Входили новые пассажиры, а предыдущие спешили занять места в обновлённом экипаже. Рядом с нами встал возница:

– Уважаемые кэры, мне очень жаль, но мы задержимся тут на два витка. Нет свободных лошадей. Будем ждать, когда отдохнут ближайшие в очереди.

«Витками» в Химмельблю называли обороты крошечной Зюстерхен вокруг Грювштен. Каждый виток (я замерял по своим часам) равнялся где-то сорока земным минутам. Не велика задержка.

– А мы и не торопимся, не так ли, союзник? – Баэст ожидающе ткнул меня локтем в бок.

– Вовсе нет, ты же знаешь, дружище, меня нигде не ждут.

Мы прикончили дрикк. Я заказал ещё, на этот раз оба зерновые. От ягодного у меня всё слиплось во рту. Насколько я знал, дрикк был единственным алкогольным напитком в Химмельблю, Драйденских Землях, Форвирре и Вейроне. Делился он по возрастанию крепости на травяной, ягодный, зерновой и ягодно-зерновой. Последний – самый крепкий – не превышал нашего портвейна. Словом, выпивохи из голдиварцев были слабые. Баэст захмелел от первой кружки. После половины второй доверительно наклонился ко мне:

– Знаешь, брат, я поначалу подозревал тебя. Мутным ты показался.

– Эт-та, па-а-ачему? – спросил я, притворяясь более пьяным, чем он.

– Да зыркаешь ты.

– Это как?

– Ну, как-то вот так.

Баэст выпучил глаза, потом мнительно прищурил, повёл вправо и влево:

– На всё смотришь, будто украсть хочешь. Или будто впервые видишь.

– Хм.

– Ага. Вот чего ты постоянно на Семилунье поглядываешь? Чего ты там не видел? Тут-то я и заподозрил. Ты или за временем следишь или вычисляешь расстояние. А зачем это простому человеку? Значит – лазутчик, решил я.

– А потом?

– Потом понял, что ты хороший парень. Когда признался, что подарил своих лошадей армии. Это поступок честного человека. Были бы у меня экипажи, тоже отдал бы всё. Если хочешь принять гражданство Химмельблю, я помогу, есть связи в Бюро Подданных. Ты уже сдал документы?

– Нет ещё.

– Не спеши. Мне надо в Скерваре кое-какие дела уладить, вместе вернёмся в Химмель, я тебе подскажу, как пройти аттестацию.

– Одна беда, языком не владею.

– Это да, это плохо. Но человек, который готов тратить по сотне пеньгенов за рулль знания химмельского, подтверждает своё стремление усвоить культуру великой страны.

– За Химмельблю, – поднял я кружку.

– За будущего подданного.

Я залпом прикончил свою кружку, вынуждая Баэста сделать то же самое. После этого я сразу же постучал по бару, вынимая стопку купюр:

– Трактирщик! Ещё две. На этот раз ягодно-зерновой «Ночной рассказ».

– Ну, не стоит такой дорогой дрикк брать, – попробовал отказаться Баэст.

– Для дорогого друга не жалко.

Баэст обречённо принял кружку. Посмотрел в окно:

– Ещё первый виток не закончился.

– Тем больше выпьем, дружище, – потрепал его за плечо.

Дверь трактира в очередной раз хлопнула, вошёл высокий человек в жёлтой робе с капюшоном, скрывающим верхнюю часть лица. В таких ходили маги. Правда, цветов были сдержанных: тёмно-синий, коричневый, чёрный… Этот маг постоянно поднимал капюшон, но тот снова сваливался обратно на лицо.

Половина присутствующих потянулось к нему навстречу. Женщины оставили солдата и обратились к магу. Солдат подхватил свой мешок и выскочил на улицу. Им больше никто не интересовался.

– Пошли, – дёрнул меня Баэст. – Фронтовые сводки принесли.

Маг повернулся, приветствуя собравшихся. На спине его робы вышит герб Гувернюра и подпись «Умобразы правды». Вероятно, она дублировалась на вейронезском, но на перевод этого языка действие рулля чтения, который создал для меня Драген, не распространялось.

3

Поправляя непослушный капюшон, маг достал из сумки свиток умобраза и расстелил его на пустом столике в углу.

Возникло изображение Щербатых Гор, чьи вершины я наблюдал всю дорогу. Многочисленные солдаты армии Химмельблю стояли у палаток, грелись у костров или молились походным статуям Триединого Первомага.

Изображение сопровождалось «закадровой» речью:

– За прошедшие сутки отряды гофратских захватчиков были замечены на перевале Спитта, а так же близ деревни Домид и города Брустерблю. Трусливые вылазки были отбиты пятнадцатым легионом магов Второй Отметки при поддержке Ультрехсткого полка арбалетчиков. На Скерварском направлении противник применил массивные огненные шары, отравленный воздух и осуществил множественную высадку крипдеров. Все атаки были успешно отбиты нашими войсками или блокированы ингермаггерами…

– Что такое ингермаггер? – шепнул я Баэсту.

– Разве не слышал? Новейшая разработка магической лаборатории академии Химмельблю. Устройство, которое снижает эффективность боевой магии в радиусе десяти флю.

«Флю» – это мера длинны. Как пояснил мне Драген, она тоже не переводилась, потому что это древнехиммельское слово, означающее «полёт». Подразумевался полёт стрелы, но сколько именно это, я так и не выяснил.

– Когда началась война, для наших врагов ингермаггеры стали бо-о-льшим сюрпризом!

– Почему тогда мы всё ещё отбиваемся, а не нападаем?

В нашу беседу вмешался бородатый мужчина:

– Ингермаггеры дорогие в производстве. Кроме того, для работы с ними требуется магия Четвёртой Отметки, такой владеют немногие.

Я уважительно покачал головой. Передо мной стоял классический диванный аналитик. Таких и в нашем мире полно: люди, которые не служили в армии, но зато рассуждали о тактико-технических характеристиках ракетных комплексов «Тополь», детально поясняя в чём они превосходили западные аналоги.

Умобраз показал какое-то неясное мельтешение, огненные всполохи и неразборчивые крики. Потом появился богато одетый вояка, украшенный лентами и медалями. Подняв меч, и явно позируя, прокричал: «За Гувернюра!» Клич подхватили рядовые, и все куда-то побежали.

Голос за кадром уверял, что «враг был отброшен». Но сама битва не была показана. Показали трупы гофратцев, а так же толпу пленных оборванцев. На этих кадрах умобраза все в трактире закричали, осыпая врагов проклятьями.

– Трусливые гады, – кричал диванный аналитик. – Мы поддерживали их торговлю, снабжали едой пограничные регионы. Вот чем они отплатили!

Ему вторил Баэст:

– На этот раз мы не повторим ошибок прошлой войны. Наша армия не остановится, пока не возьмёт Эль-Сабху. Весь Гофрат будет присоединён к Химмельблю, как Северный Нип Понг после Третьей Мировой.

– Кто с огненным шаром к нам придёт, тот от него и погибнет! – провозгласил я, чтобы не отставать.

– Отлично сказано, енавец, – хлопнул меня по спине диванный аналитик.

Маг в жёлтом плаще, поставил умобраз на паузу, давая толпе выговориться. Сам оставался безучастным, поглядывал на людей с высокомерием. Пропагандисты, которые знали, что пропаганда – ложь, считали себя выше толпы. Я же понимал, что раз Гувернюр Химмельблю запустил информационную обработку населения, значит, дела на фронтах обстояли не так хорошо, как в хронике умобразов…

Моё сомнение разделяла и женщина с тощим слугой. Пока шёл умобраз, она пробиралась к выходу. В самый разгар всеобщего возбуждения заверещала:

– Чему вы радуетесь? Каких побед ждёте? Любая победа – это смерть. Вы готовы, чтобы вместо неизвестных солдат, погибли ваши дети?

Женщина ткнула пальцем в другую женщину, с двумя мальчиками в коротеньких штанишках, что ликовали при виде военных картинок:

– Ты готова их отправить на войну?

– Они же дети.

– Все солдаты чьи-то дети. Мой мальчик погиб от ран в госпитале близ Спорных Территорий. В одной из лживых сводок было сказано, что его отряд отбил нападение номасийских конных слоггеров. На самом деле все наши мальчики и девочки погибли или обожглись отравленным воздухом. Где были ваши хвалёные ингермаггеры? Я скажу где – охраняли резиденцию Гувернюра, вместо того, чтобы прикрывать армию. Номасийцы не только захватили Спорные Территории, но и начали движение к Ультрехту.

– Бывали ошибки в стратегическом планировании, – вставил диванный аналитик. – Но мы быстро учимся.

– Только переброска целого полка плохо обученных копейщиков остановила атаку. Сколько погибло копейщиков? Не знаете? И не узнаете, пока в вас играет безумие. Моему мальчику было всего двадцать Семилуний. Что мне осталось в жизни? Восхвалять Гувернюра, который решил, что Форвирр-Драйденский союз угрожает его власти? Да нам-то, простым людям, какая разница, кто в какие союзы вступает? Какое нам дело до оскорблённой чести Гувернюра? Почему мы должны платить за оскорбление кровью своих детей? Да пусть они себе глотки перегрызут, всем легче станет…

– А-а-а! Так она вредитель, – закричал Баэст. – Я читал про них в «Крайнем Витке Химмеля». Их засылают из Драйденских Земель специально, чтобы морально подрывать наш дух и поселить неверие к политике Гувернюра.

– Проклятые вредители, – загудела толпа. – Куда смотрит стража?

– Она хуже шпиона! – продолжал Баэст. – Вредители лезут в нашу душу, хотят сломить оборону Химмельблю изнутри.

Женщина не смутилась:

– Да скоро вы сами себе шеи сломите. Вы же слепы.

Тощий лакей попытался увести хозяйку, но она мощным движением отбросила его:

– Я тебе покажу, какая я вредительница. Так тебя так поврежу, что надолго запомнишь.

На кончиках пальцев женщины собрались серебристые искры, формируя контуры магического кинжала. Толпа отпрянула. Маг в жёлтом плаще не шевельнулся, скучающе наблюдая происходящее.

Баэст испуганно отступил к барной стойке:

– Подумаешь, у самих магия найдётся.

Вошли двое стражников. Вежливо подхватили женщину под руки и вывели. По лицам стражей понятно, что они не верили в то, что она шпионка, и что такие гражданские ссоры обычное явление.

– Простите, кэры и кэрессы, – поклонился лакей, задержавшись в двери. – Моя госпожа очень страдает после смерти сына.

Глава 30. Трофеечки

1

Информационный маг убрал паузу с умобраза. Появилось изображение дворца Гувернюра в Химмельблю. Закадровый голос продолжил:

– Посол Деш-Раджа был повторно вызван к Гувернюру, чтобы дать ясный ответ о намерениях его страны в текущем конфликте. «Вы должны принять окончательное решение, – сказал Гувернюр. – Или вы осуждаете действия коалиции предателей, или вы окончательно объявляете нейтралитет, как Енавское Княжество, подтверждая свою недееспособность как независимое государство».

Политика была менее интересна, чем её прямое продолжение – война. Кружок зрителей умобраза рассеялся. Женщины бросились на улицу, в поисках очередного солдата, которому нужно оказать «материнскую заботу».

Вокруг умобраза остались дети, радующиеся любому развлечению, и диванные аналитики. Они усиленно вслушивались в новости дипломатии, обмениваясь многозначительными кивками, будто от их мнения зависело принятие решений.

Остальные мужчины заново набили трубки. Закурили и начали вспоминать, у кого какого родственника и каким образом убило на предыдущей войне, которую в Голдиваре называли Третьей Мировой.

Значит сейчас шла – Четвёртая. Действительно, в цивилизационном развитии Земля отставала от Голдивара!

Я и Баэст вернулись за барную стойку.

– Каждая нервная тётка магией вооружилась, – продолжал бурчать мой спутник. – Надо ввести мораторий на продажу боевых руллей гражданским лицам. Война как-никак, везде шпионы.

Я заказал нам ещё по кружке зернового дрикка. Вспомнил выражение «на воре и шапка горит». Баэст усиленно искал шпионов, чтобы его самого не заподозрили.

Он окончательно захмелел.

– Эй, ты! – крикнул он нашему вознице. Тот рассказывал курителям трубок, что его дедушка погиб в Третью Мировую на защите какой-то крепости. Его накрыли боевые маги «золотым огнём». – Уже третий виток пошёл. Как там наши кони?

Возница нехотя вышел из трактира, но тут же вернулся:

– Девок привезли. Трофеечки!

Те мужчины, что путешествовали с жёнами, сделали вид, что заняты беседой о войне. Холостые и прочие побежали на улицу вслед за возницей.

– Пошли, енавец, со мной, – сказал Баэст. – Готовь деньжата. Свежачок пригнали. Будет, чем полакомиться.

– Разве нам не надо ехать дальше? – заупрямился я. – Все витки уже того… завились…

Но Баэст тянул к выходу, обливая дрикком мой рукав:

– Неа. Раз трофеечек подвезли, значит им отдохнувших лошадей отдадут. Приоритет для военных экипажей. Теперь мы ранее крайнего витка не уедем.

«Крайним витком» назывался выход на небо Стюкке, четвёртой из Семилунья. Закрывая собой крошку Зюстерхен, Стюкке начинала отсчёт вечернего времени.

– Что за трофеечки?

– Девки, захваченные на вражеских землях. В передвижных фронтовых борделях их возят за армией, чтобы отрабатывали преступления отцов и братьев.

Звучало крайне неприятно, но деваться было некуда, нужно соответствовать роли богатого бездельника, мечтающего стать подданным Химмельблю.

2

Во дворе стояла огромная карета размером с вагон поезда, расположенная на нескольких колёсных парах. На четырёхскатной крыше торчали трубы, из которых шёл дымок. Между труб деревянная корзина с арбалетчиком. Узкие окна кареты снаружи закрыты решётками, а изнутри задёрнуты занавесками. По борту надпись деревянными буквами с облезшей синей краской «Арестантский экипаж 23-012-Лебенсборн».

Служащие станции отстегнули от кареты лошадей и отвели в стойло. Возница тут же исчез за трактирной дверью.

Карету окружили мужчины и парни. Одни принялись свистеть, другие кидали камни, выкрикивая:

– Готовьтесь, кобылы, отрабатывать.

– Объединённый полк копейщиков Брустерблю заждался, – хохотнул солдат с полным мешком даров.

– Будете знать, шлюхи, как воевать с нами!

– Эй, трофеечки, скоро оцените, на что способны мужики Химмельблю!

Один юноша осмелел и запрыгнул на бортик экипажа. Вцепившись в решётку, старался разглядеть что-то за занавесками.

– А ну прочь! – приказал охранник на крыше. При этом даже не шевельнулся, чтобы зарядить арбалет.

Появился грузный красномордый мужчина в помятых латах и ножнами без меча.

– Ра-а-азойдись! – приказал он. – Всем отойти на расстояние десяти шагов от арестантского экипажа. И хватит портить собственность Гувернюра. Если кто-то ещё бросит камень в этих грешниц, буду расценивать как нападение при исполнении служебных обязанностей.

Люди шагнули назад, а парень выжидающе повис на карете.

– Щас я тебя, – запыхтел охранник, ощупывая ножны.

Убедившись, что в них нет меча, открыл дверь в передней части кареты, там где располагалась скамейка возницы, и начал искать оружие. Достал-таки меч и лениво взмахнул. Даже издалека мне видно, что лезвие покрыто пятнами ржавчины.

Парень отпустил решётку и спрыгнул на землю.

– Уважаемый кэр, – обратился к нему Баэст.

– Капрал охранной службы, – резко поправил красномордый, вкладывая меч в ножны.

Развернулся и пошёл в трактир. Баэст увлёк меня за собой:

– Капрал, я и мой друг имеем к вам предложение.

– Нельзя, – покачал головой капрал.

– Но почему же?

– Везу трофеечек в армию. Пусть там их портят.

– Я и мой друг не бедные люди, можем позволить себе кое-какие расходы.

Капрал остановился, огляделся. Наклонился к Баэсту и шепнул:

– Пятьдесят.

– За шлюху? Не многовато ли?

– Это трофеечки, уважаемый кэр, не путайте.

– За двух, – быстро сказал Баэст. – Мне и другу.

Капрал посмотрел на меня:

– Что-то ваш друг не особо рад.

– Он из Енавского Княжества, там все странные.

– А! Загадочная енавская душа? Ладно, за шестьдесят берите двух. Только чтобы без убийств. И не калечить.

– А если чуть-чуть?

– Чуть-чуть – можно. Но так, чтобы всё зажило до приезда в армию.

Баэст захохотал:

– Да ладно, капрал, будут смотреть солдаты, с фингалом баба или нет?

– Это верно. Бойцы расхватывают трофеечек, не глядя ни на лицо, ни на возраст.

Баэст достал купюру в пять пеньгенов:

– Друг, остальное с тебя. Запиши на счёт расходов по гражданской аттестации. Она тебе не меньше, чем в тысячу обойдётся.

Я передал недостающую сумму Баэсту. Мы все отошли за угол трактира. Баэст положил деньги в пустую бочку и прикрыл корзиной. Капрал снял с пояса мешочек и набил трубку. Закурил, прошёлся взад-вперёд. Потом непринуждённо убрал корзину и сунул руку в бочку.

Пересчитав деньги, дал знак арбалетчику на крыше арестантской кареты. Тот спустился вниз и встал у дверей, поджидая меня и Баэста.

3

Внутренности арестантского экипажа 23-012-Лебенсборн напоминали вагон: узкий коридор из конца в конец, по левой стороне – комнаты без дверей. Трёхъярусные койки комнат заняты женщинами.

Первое что поразило – плотный липкий воздух, заполненный тысячами цветочных ароматов. Но с каждым вздохом всё яснее ощущался запах пота. Второе – праздничный вид. Все трофеечки одеты в яркую одежду. Пышные платья с вырезами на груди. Все завиты и причёсаны. Напомажены, напудрены.

И только потом я посмотрел в их глаза.

Тоска, боль, горе, ненависть… В каждой паре глаз, – карих, чёрных, серых, синих и даже необычных для землянок фиолетовых, – полный набор существительных, обозначающих страдание.

Я никогда не стремился стать документальным фотожурналистом. Во многом из-за того, что не был уверен в своей способности оставаться безучастным к чужому страданию. Разглядывая снимки из горячих точек и лагерей беженцев, понимал, что сам навряд ли смог бы изо дня в день погружаться в океан людских страданий, чтобы сделать несколько удачных кадров, которые получат награду от какой-нибудь негосударственной организации, типа, «Репортёров без границ».

Как упоминал ранее, на такое способны только люди без души. То есть настоящие фотографы.

В Москве встречал такого. Известный фоторепортёр, побывавший во всех странах, где американцы или устанавливали демократию, или где местные жители, одичав после установления демократии, сбрасывали правительство, чтобы заменить его шариатом.

«Ты, Матвей, знаешь кто? Ты эмпат, – говорил фоторепортёр. – Ты можешь фотать девок для корпоративных календарей, природу, предметку для рекламы, но ты никогда не сможешь запечатлеть жизнь. Ты боишься увидеть её сквозь объектив. Боишься, что тогда всё мировое зло станет очевидным и для тебя. Ты боишься правды, поэтому предпочитаешь постановочную съёмку, да искусственный свет».

Известный фоторепортёр каждый день выпивал бутылку виски. Вероятно, для того, чтобы забыть очевидность мирового зла.

Я и Баэст, сопровождаемые арбалетчиком, шли по коридору. Баэст по-хозяйски задерживался у дверного проёма, окидывал взглядом кровати.

– Встать, шлюхи! – кричал арбалетчик. – Разлеглись, понимаешь… вам тута не родной дом.

Девушки покорно поднимались, по очереди поворачивались, чтобы мы оценили фигуры.

– Старая, – комментировал Баэст. – Тощая, большой нос, маленькие груди, плохая причёска, форвиррка, ненавижу форвиррок…

Отверженные трофеечки облегчённо вздыхали и садились обратно.

В одной из комнат Баэст провёл ревизию и хотел было двигаться дальше, как арбалетчик шагнул в комнату и оттолкнул двух трофеечек, стоявших почему-то плечом к плечу.

Оказалось, что они скрывали собой девушку. Ей было лет шестнадцать, даже яркий макияж и нелепое голубое платье с треугольным вырезом на плоской груди не скрывали возраст.

– О-о-о, – сказал Баэст и шагнул вслед за арбалетчиком. – Беру.

– Форвиррка, – пояснил арбалетчик. – Вы же не любите их.

– Такие конфетки не имеют национальности. – Баэст вцепился в руку девушки и потащил в коридор. Она что-то залопотала на непонятном языке.

– Ей всего пятнадцать семилуний, – сказала одна трофеечка, падая в ноги Баэсту.

– Возьмите нас, кэр, – сказала вторая, красивая рыжеволосая номасийка, слегка похожая на Аделлу. – Делайте всё, что пожелаете, Убейте, если надо…

– Я и так сделаю всё, что пожелаю. А убьют вас в нашей доблестной армии. Убьют любовью, ха-ха!

Баэст потащил девушку в коридор. Чепчик слетел с её головы, по плечам разлилась волна белых блестящих волос.

– О-о-о, – простонал Баэст и заторопился: – Ну, енавец, выбрал? Надо ещё с трактирщиком насчёт комнат договориться.

Я дал руку номасийке. Наши взгляды встретились. Немного помедлив, приняла руку и поднялась. Арбалетчик выпроводил нас из арестантского экипажа.

Мы словно выплыли из сладкого душного омута.

– Через четыре витка мы отъезжаем, – предупредил арбалетчик. – Так что не тяните. И помните, без пыток. По крайне мере без тех, что оставят следы на теле.

На улице темно, как ночью на Земле.

Происходило одно из многочисленных голдиварских затмений: Грювштен (Надгробие) заслонила солнце. Но и в темноте было видно, что на углу трактира возле бочки выстроилась очередь из мужчин. Клали деньги и отходили к арестантскому экипажу, предвкушая развлечения.

Первомаг самое древнее зло? Люди – вот самое древнее зло.