Текст книги "Тайна крыланов (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

   Статуи у Храма представляли собой трёхметровые изображения Омму, высеченных в полный рост, что только подчёркивало нечеловечность подобных существ. Помимо своей природной жути, их вид пугал ещё и тем, что образ летучей мыши у многих народов ассоциировался с тьмой, кровью и зловещей тайной. Милош впервые порадовался, что все Они давным-давно вымерли. В большинстве своём.

   Складки сложенных за спиной крыльев переходили в складки одеяний, что свободно свисали до пят, похожие на рваные плащи. Треугольные уши стоят торчком на приплюснутых лысых головах. Широкие пасти оскалены в зубастых ухмылках. Худые, но вовсе не кажущиеся слабыми лапы, сложены у груди. У некоторых статуй имелись подобия корон, а ладони сжимали короткие жезлы, в навершиях которых крепились кристаллы, испускающие зелёные лучи. Очень яркие, нечета тем бледным «язычкам», что плясали на самих скульптурах.

   Древние Омму со своих постаментов предостерегающе взирали слепыми миндалинами глаз на приближающихся чужаков.

   – Это Харри – Великий Жрецы Омму. Жестокий и беспощадный. Отцы и Правители. Владыки ночи и ужаса. Тёмный Дети Огненный Бог. Его любимый дети.

   В голосе пустынника прорезались возвышенные нотки. Гордость и волнение, которые он не пытался скрыть. Ведь он стоял пред образами своих Божеств. Словно в подтверждение, Шуаль опустился на колени. Снял тюрбан, оголив блестящий череп. Отвязал небольшой туго набитый мешочек, что носил на поясе, распутал тесёмки. Сыпля песок меж пальцев на резные плиты, он затянул молитву.

   Милош и Ивар смотрели на каменных колоссов, и под их взглядами у них по коже бежали мурашки. Маг укрыл искру своего Дара за максимальным числом ментальных щитов, сколь только мог возвести. На всякий случай. Томо тоже смотрел, но не так, как они. Его глаза раскрывались всё шире и шире. Челюсть отвисла и тряслась. Равно как и весь он. Кошмары детства, про которые ему рассказывали в сказках мать и бабка (и которые неизменно побеждали хитрые герои) оживали перед ним во всей своей сокрушительной мощи. Но сейчас победить их было некому.

   Шуаль поднялся, повязал голову и направился ко входу в Храм – круглому проёму меж двух коронованных великанов.

   Томо попятился. Он не хотел идти туда. Но когда наткнулся спиной на Ивара, который лишь в последний миг убрал в сторону лезвие серпа, слуга отвёл выпученный взгляд от статуй. Очевидно, в выражении бородатого лица своего недавнего приятеля он увидел что-то даже похуже, чем в мордах жрецов Омму. Потому припустился за своим новым хозяином. Он что-то спросил у синекожего жалким голосом. В ответ, что от него никто не ждал, пустынник указал на обитель своих Богов и раскатисто захохотал. От его смеха, что заметался по площади испуганной птицей, у имперцев пробежала очередная волна мурашек.

   – Сволочь, ещё и смеётся, – процедил Ивар, вытерев взмокшую ладонь и переложив оружие в другую.

   Шуаль скрылся внутри пирамиды. Томо, спотыкаясь и плача в голос, посеменил за ним.

   Имперцы переглянулись. Ивар шагнул к проходу первым. Милош не без труда заставил свои ноги последовать за ним. Статуи проплыли над ними суровыми утёсами, дальше была лишь зелёная мгла.

   Площадь перед Храмом опустела. И тогда вековую тишь пещерного города нарушил шквал десятков хищных воплей.

   Внутри Томо увидел ровно то, что и предполагал.

   В стены Храма, что шли под углом, грозя обрушиться в любой момент и погрести под собой глупцов, переступивших порог, были вделаны черепа. Сотни, даже тысячи. Пожелтевшие от времени кости сливались с камнем. Они располагались друг под другом, поднимаясь от пола всё выше и выше. Большие и малые. Взрослые и детские... Людские – в основном людские. Но встречались и иные. Эти имели более вытянутые формы, или напротив, были сплюснуты, с сильно выступающими надбровными дугами и мощными челюстями. Попадались черепа с бычьими рогами и утыканные шипами, с одной, а то и тремя глазницами. Или с уродливыми буграми, так что не хотелось даже представлять, как могли выглядеть их обладатели. Узнавались волчьи черепа, медвежьи, лосиные с обломанными рогами. Три или четыре, что располагались над остальными, были особо огромны. Клыки длиною в локоть. Пасти, что могли бы перекусить человека. Костяные гребни, формирующие подобия корон. При взгляде на них сразу вспоминались мифические драконы...

   Томо шёл по коридору, начавшемуся сразу от входа, словно пьяный, шарахаясь от одной стены с «трофеями» к другой. Он твердил себе, что всё это не настоящее. Что драконы бывают лишь в сказках. Но даже если они когда-то и существовали, то давно вымерли, а их кости обратились в камень. Огнедышащие твари не могли ожить и накинуться на него.

   Томо догнал пустынника, что спокойно вышагивал по центру коридора.

   – Это место смерти, – прошептал он на языке пустыни.

   – Закрой пасть, раб, – ответил синекожий. – Это обитель Мёртвых Владык, Великих Охотников Ночи и Изумрудных Хозяев. Посмеешь произнести здесь ещё звук, я вырву твой язык. А заодно оторву и голову, выскребу из неё то немногое, что в ней имеется, выварю череп и повешу его к остальным.

   Этого хватило, чтобы Томо онемел. Они, а следом и приплывшие из-за моря чужаки, прошли в главный храмовый зал.

   Там оказалось ещё хуже.

   Костей здесь не было, но имелись изображения. «Трофеи» хотя бы не демонстрировали, как их добывали. Но теперь и эта часть жизни Омму представлялась на обозрение во всех подробностях.

   Барельефы на стенах подобны картинам. На них сцены пыток. Рвущие человеческие и животные тела крючья. Огромные вертела над кострами. Горы отрезанных голов, рядом навалы из отдельных рук и ног... И посреди диких ужасов располагались их творцы – Омму. Высокие, похожие на скорбных монахов в глухих рясах, что являлись их крыльями. Стоящие у костров, у дыб, у жертвенных алтарей и плотно набитых клетей. В их лапах зажаты тонкие пики, зубчатые пилы, кривые ритуальные ножи. А вокруг изливаются реки крови, которую они собирают в пузатые кувшины. Крови, насыщенной муками, крови, отобранной силой. Монахи ада за работой.

   Томо не хотел смотреть, но смотрел. И не просто смотрел, видел всё это словно вживую. Слышал надрывные стоны и предсмертные мольбы, которые никого не могли спасти. Омму не ведали сострадания. Они охотились и убивали. Владыки Ночи. Самые страшные хищники в мире...

   В зале также имелись ниши со статуями. Помещённые в них скульптуры походили на те, что располагались снаружи Храма, но не совсем.

   Человекоподобные черты изваяний искажены до неузнаваемости, почти полностью уступив место звериным. Распахнутые крылья и загнутые когти на худых длинных лапах. Горбатые спины, выступающие рёбра и шипастые головы, большую часть которых занимали пасти с рядами игольчатых зубов. Раздутые от обилия пищи животы.

   Томо остановился возле одной из скульптур. Монстр нависал над ним, тянул к нему свои лапы. Смотрел на него узкими прорезями глаз. Томо слышал сдавленный хрип, исходящий из чёрной каменной пасти, и шорох хвоста, что имелся сзади, пусть и не был ему виден. Преодолевая слабость в ногах, он побрёл дальше. К центру зала, где возле странного постамента их ждал пустынник.

   Ивар с Милошем, чуть отстав, только выходили из коридора с черепами. Маг снова висел на плече своего сопровождающего, держась свободной рукой за лоб. Стоило им оказаться в Храме, как его голову пронзила столь резкая боль, что он едва вновь не рухнул в обморок.

   Наимрачнейшая, тщательно обустроенная атмосфера, призванная вселить в душу каждого входящего инстинктивный страх, подавить волю и силы. Черепа. Картины пыток и жертвоприношений. Мерцание «зловещих» искр по углам. Эта внешняя показуха мага не впечатлила. С одной стороны, он не раз уже видел подобные изображения в манускриптах, рассказывающих о минувших войнах с тёмными колдунами и устраиваемых ими кровавых ритуалах. А с другой, его утомлённый разум словно бы притуплял все чувства. Да и думал Милош сейчас не о здешнем «убранстве», которое за минувшие века никто не осмелился разграбить, в отличие от города снаружи.

   Мысли его занимал Источник. Сосредоточение истинной мощи, сокрытое глубоко под основанием Храма. Вот он-то являлся поводом для беспокойства. Однако постамент посреди зала вызвал изумлённый вздох даже у Милоша.

   На кубическом основании помещалась конструкция из бесформенного нагромождения изумрудных кристаллов. Подобное престало бы сооружать трёхлетнему ребёнку, но не жрецам могучего народа, бросившего вызов Богам. Из отверстия в сходящемся своде на постамент спускался луч лунного света, что выглядел густым, почти материальным. Сейчас был пик луны – луч падал строго вертикально. Кристаллы впитывали его, отзываясь своим, уже изменённым сиянием. Зеленеющим, вспыхивающим, а потом затухающим, будто дышащим... Постамент и плиты пола вокруг, а отчасти и сами кристаллы покрывала отвратного вида корка черноты, поверх которой имелись более свежие потёки. Засохшая кровь – двух мнений тут быть не могло. Вонь разложения, наполняющая воздух Храма, что сделалась здесь едва переносимой, говорила о том же.

   Постамент, бывший краеугольным камнем Храма и с ним и всего города, являлся жертвенным алтарём. И отнюдь не заброшенным, как всё, что они видели до того. Пустынники продолжали приносить «дары» своим Владыкам, или тем, кому поклонялись сами Омму (монстры в стенных нишах). Даже спустя тысячелетия после их низвержения.

   Томо согнулся в поясе и его вывернуло желчью. Стать ещё более грязно здесь уже не могло, да и пустынник не обратил на то внимания. Ивар зашёлся в приступе кашля. Сам Милош едва удержал поток рвоты, что встал в горле. Лишь то, что он отвёл взгляд от тёмного налёта, сквозь который пробивались пульсации кристаллов, помогло сохранить самообладание. Не удивительно, что он не сразу заметил пластины, укреплённые на боковых поверхностях постамента. Небольшие – полметра на полметра, изготовленные из металла с алым, словно недоспелая вишня, отливом, похоже, того же, что и копьё Омму Сихо, показанное им ранее Шуалем. Пластины содержали письмена и даже изображения, вырезанные на их поверхности столь мелко и искусно, как если бы их наносили на лист обычной бумаги хорошо отточенным пером.

   Скрижали. Четыре вместо одной.

   На мага накатило головокружение, но теперь от восхищения, что оглушало даже сильнее. Четыре! Не краткие фрагменты или рисунки, а едва ли не целая книга! Почти бездна знаний о древнем магическом искусстве.

   – Это...

   Милош спрашивал, вернее, пытался спросить о скрижалях. Но Шуаль понял по-своему:

   – Это кровь. Кровь мучени-ков. Великий и грозный Орден должен знать, что в ней есть главная сила кхефэ. Омму знать это хорошо.

   Маг слышал себя словно бы со стороны, как если бы говорил кто-то другой, а не он сам:

   – Кровь... да. И чья?

   Ивар переводил затравленный взгляд с алтаря на клубящуюся тьму вдоль стен зала, где помещались скульптуры монстров. Томо до того, чтобы взять себя в руки, тоже было далеко.

   На этот раз Шуаль понял правильно:

   – Враги. Те, кто мы не отдать Омму Сихо за проход.

   До чего же рассудительно звучал его голос. Пустынник сложил руки на груди, скаля зубы и блестя взглядом в отсветах алтаря-жертвенника. Он улыбался. Широко. Довольно.

   – Сегодня Большая Луна. Второй лик Огненный Бог – мёртвый и бледный – смотреть на мы. Это – ночь жертвы. – Он кивнул на столб молочного света, что продолжал набирать яркость и густоту. – Наш народ разобщённый... Жаль. Прежде мы не пропускать такая ночь. – Милош слушал синекожего с пришибленным спокойствием. Сил реагировать на потрясения, что сыпались на них одно за другим, уже не осталось. – Опасно быть здесь в ночь Большая Луна. Но твой Орден настоять. Вам не терпится.

   Милош пытался сложить разрозненные кусочки головоломки, что предъявлялись ему, головоломки, призванной объяснить что-то важное. С ними играли, и они не могли выйти из этой игры по собственному желанию. Он смотрел на скрижали как завороженный.

   Пустынник вещал:

   – ...смерть. Мало. Надо больше. Омму быть великий охотники! Кровь живых горячая – кровь Луны холодная. Жертва и дар. Много жертв для Полная Луна, чтобы она стать ещё жирнее. Чтобы есть сама и насытить нас собой... Страхи ночи, что в память всех людей – это от Них. Ха-ааа... Омму охотиться. Они любить кровь и мясо скота, что жить у побережье. Вкусный. Сытный. А их громкий крики звучать для Владыки как песнь.

   Синекожий вновь захохотал. Искажённая тень его, протянувшаяся по плитам пола, дёргалась в отсветах кристаллов. Руки взвились вверх и тряслись. Стены Храма отражали вопли пустынника. Черепа в коридоре и статуи в нишах хохотали эхом вместе с ним. Им было весело. Праздник! Пир! Ночь Жирной Луны, что наестся сама и насытит своих верных слуг!

   «Он спятил? – думал Милош почти равнодушно. – Нет. Он хочет, чтобы мы спятили. Для этого он нас сюда и привёл».

   Они с Иваром раскусили трюки пустынника. Но был ещё Томо.

   ...Томо обратился в соляной столб. Он таращился на тлеющие на постаменте кристаллы. Он взирал на их грязные острые грани, по которым пробегали гипнотизирующие искры. Взирал, не моргая, огромными выпученными глазами.

   – Кровь открывать исток Жизни и исток Смерти. Владыки знать это. Они ушли, но их мудрость остаться здесь, в их городе.

   Шуаль указывал на пластины по бокам постамента.

   Чем дольше они находились в этом месте, чем дольше смотрели на лунный столб, связующей нитью протянувшийся между жертвенником и ночным светилом, тем отчётливее Милош замечал, что со скрижалями происходило что-то неладное.

   Прежде он думал, ему это кажется. Теперь понял – нет.

   Изображения на пластинах двигались. Звёзды поблескивали, диск луны то нарастал до полноты, то истаивал в тонкий месяц. Человеческие фигурки заламывали крохотные руки, когда на них набрасывались крылатые монстры. И текла вырезанная в алом металле кровь с зеленоватым отливом, из которой вздымались гибкие жгуты, похожие на ожившие щупальца. Массивные многолапые чудовища – несуразные и точно слепленные из разрозненных частей человеческих и животных тел. Они лакали кровяные реки, а остроухие тени заносили над ними клинки-серпы. Письмена мёртвого языка ползли, огибая рисунки и ритуальные схемы, полчищем извивающихся червей.

   – Я бы взял их все.

   Слова Милош произнёс совсем тихо, но пустынник услышал его. И это вызвало новый приступ хохота. Оглушающие вопли синекожего сотрясали насыщенный магическими колебаниями полумрак Храма.

   – Твой Орден получить только одна страница! Такой договор!

   – Да, да, – подтвердил маг. – Пока только одна.

   – Будь счастлив малым! Ха-ха-хаааааааааа!!!

   Шуаля шатало. Лицо кривилось в гримасе безумного веселья. Он едва держался на ногах. Но хохотал, не в силах остановиться. Его ненормальное поведение оторвало Милоша от разглядывания скрижалей. Их проводник захлёбывался смехом. И ещё... Теперь зелень проступала не только в его глазах, но и сквозь кожу. Сместив взгляд, Милош различил, что буркала крылатых скульптур в нишах тоже наливаются зеленью. Пространство зала наполнялось сторонними шёпотами, взяться которым было неоткуда.

   Магия. Их магия. Но только внешнее её проявление. Неопасное, призванное лишь наводить жуть. Сама основа магии спит. В жертвеннике и глубоко в плоти скалы.

   Во мраке над их головами заскрежетало. Ивар выставил вверх серп. Милош по-прежнему был как пришибленный. Он не защищался.

   Пустынник упал на колени. Его била судорога. Жилы на вывернутой на бок шеи натянулись струнами. Глаза вылезали из орбит. Он всё ещё хохотал. Это уже не был хохот веселья, это был припадок мучительного беснования.

   Синекожий с трудом выдавливал из себя слова:

   – Бу-будь сча-сча-стлив... жалкий чужак!

   Скрежетания – скрипы когтей по камням – повторились в вышине над ними. У дыры в центре храмового свода ничего невозможно было разглядеть. Только изливающийся оттуда столб лунного сияния. Но Они находились там. Висели вниз головами у самого потолка. Наблюдали. Выжидали.

   Милош, как и Ивар, смотрел наверх, пытаясь различить там хоть что-то. И когда раздался крик, что перекрыл собой даже хохоты синекожего, он подпрыгнул на месте, едва самым постыдным образом не обмочив штаны.

   Томо верещал и размахивал руками на скульптуры и барельефы. Милош мог поклясться, что те шевелились. Шорохи полнили зал сиплыми шёпотами. Его слуга видел визуальную магию. Видел и не понимал, что это не настоящее, а лишь грошовый фокус для запугивания дураков.

   Житель побережья отмахивался от обступивших его ужасов. Он орал, он кружился вокруг себя как волчок. Ноги его подкосились, он упал. Тут же вскочил и, не прекращая голосить, заметался загнанным в ловушку зверем.

   Незримые тени шептали им: Чёрное капище... Жертва... Смерть... Луна ждёт, жаждет... Горячая, сладкая кровь... Жертва, нужна жертва...

   Рокочущий смех Шуаля перешёл в вой. Сидя на плитах, он запрокинул голову и выл. Пот вперемешку со слезами катился по его щекам. Пальцы вцепились в горло, словно желая разорвать и тем прекратить мучения.

   Ивар сыпал проклятьями и сражался с кем-то невидимым. Серп со свистом рассекал воздух вокруг него. К нему не стоило приближаться.

   Виски Милоша трещали от пронзительной боли. Он сжал их ладонями.

   Крики и грохот. Надсадные стоны и жуткий хохот-вой. Всё смешалось, всё сотрясалось, всё причиняло страдания.

   Продолжая вопить и отмахиваться от несуществующих призраков, Томо бросился в коридор, ведущий наружу из Храма. Топот его сапог быстро удалялись. И это словно послужило сигналом к тому, что разыгравшемуся безумству пора было поутихнуть.

   Шуаль растянулся плашмя у постамента, вцепившись в него одной рукой. Закашлялся, втягивая в себя с хрипом воздух. Зато прекратил ржать. Ивара бесцеремонно рвало на священные плиты. Милош осел на пол, ноги не держали, в глазах всё плыло. Его тоже мутило, но желудок был пуст. И даже сейчас он не решался прибегнуть к магии, дабы смягчить боль.

   – Томо... его надо вернуть. Он не в себе, – простонал маг.

   – Он мёртв, – ответил пустынник.

   – Что?

   – Он мёртв, – повторил Шуаль, вытирая рукавом мокрое лицо. На быстрые искры, что пробегали по граням кристаллов, он, как и они все, старался теперь лишний раз не смотреть. Изливающееся на алтарь сияние постепенно тускнело. Луна уходила. Её пик минул.

   Милошу понадобилось какое-то время, чтобы осознать услышанное.

   – Найди его, – попросил он.

   Шуаль отстёгивал с пояса маленькую баклагу.

   – Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Прошу тебя.

   Пустынник окинул мага долгим взглядом. Почесал кожу на груди. Поднёс баклагу к губам, стал пить. Милош ждал.

   – Будьте здесь, – утолив жажду, сказал Шуаль.

   – А... – Маг скосился наверх.

   – Они не тронуть вас. Если вы не злить их. Ничего не трогать. И без магия! Иначе рухнуть даже горы.

   Шуаль удалился. Имперцы остались вдвоём. Милош всё смотрел вослед пустыннику, потом вернулся к изучению скрижалей. Ивар с трудом взял желудок под контроль и теперь рылся в своём мешке. Искал лекарства.

   Сколько предстояло ждать его возвращения, Шуаль не сказал. Он наверняка всё подстроил, чтобы посеять нервозность и указать им «их место». В этом Милош с Иваром были единодушны, без всяких обсуждений. Но изменить здесь что-либо не могли.

   Шорохи во тьме у потолка, равно как и шёпоты по углам прекратились. Всё утихло. Лунный столб бледнел, мерцание кристаллов ослабевало вместе с ним. Теперь алтарь вызывал лишь отвращение – уродливая шипастая конструкция и ничего более.

   Ивар, плюясь, ходил и разглядывал барельефы, что в сгущающемся в зале сумраке становилось делать всё проблематичнее. С оружием он не расставался. Милоша пока интересовали только скрижали. Скоро он уже забыл про все опасности, прошлые, настоящие и будущие. Он словно вновь пребывал в своей тихой светлой лаборатории, в любимом кресле. Пытался расшифровать надписи. За прошлые годы он, как сам полагал, несколько поднаторел в языке Омму. По крайней мере, научился распознавать значение многих слов. Но, как оказалось, читать сделанные кем-то копии совсем не то же, что разбираться непосредственно в «исконных» текстах. Отдельные словосочетания и даже фразы узнавались им («Ночь Полной Луны»; «Жертва и Мука»; «Изначальная Сила»), но общий смысл складываться не желал. Тут требовалась долгая кропотливая работа. Месяцы, если не годы, чтобы понять использованный символизм, а через него скрытый подтекст, расположенный за слоями внешнего содержания. Снимать слой за слоем, словно расщипывая луковицу, и так до самой сути. До великой тайны Мёртвого Источника, что изменит всё. Ведь путь от Мёртвого до Живого, а от них и до Спящего (Милош непроизвольно вздрогнул) будет уже определён. Не одни лишь мечтания да гадания, над которыми смеялись иные умники, а факты, подтверждённые отвратными ритуалами ещё тысячелетия назад!

   Он нашёл скрижали! Он был прав. Это главное. Теперь следовало доставить пластину (пусть пока только одну) в Академию. А потом они пробудят силу «Спящих камней», лежащих в основе мира, и станут его Владыками. Не мифическими, а настоящими. Так будет... Милош потел, без конца облизывал сухие губы и потирал горячий лоб. Он был готов к большой работе. Он желал её! Впредь никто не встанет ему преградой. Орден предоставит ему полную свободу и все потребные средства.

   Изображения на скрижалях двигались, но уже едва-едва. Сейчас расшифровка не могла быть осуществлена. Записи слишком сложны, стократ сложнее всего, с чем ему доводилось иметь дело прежде. Да и наложенные на них чары мешали. Впрочем, их наличие только доказывало подлинность артефакта!

   – Он бросил нас. Сбежал.

   Должно быть, Ивар повторял это уже не в первый раз. Милош только сейчас расслышал его.

   – Он вернётся.

   – Урод не простит мне свою кошку. Я видел его взгляд, когда сбросил её в пропасть. Он предаст нас. Рано или поздно.

   – Вот и будь к тому готов.

   – Магия...

   – Об этом я позабочусь. Ты следи за ларцом.

   – С ларцом всё в порядке. – Ивар дёрнул плечом, на котором висел заплечник с лежащей в нём платой пустыннику. Из дыры под мышкой его куртки свешивались звенья кольчуги, вшитой между двумя слоями ткани.

   Милош уже вновь обратился к скрижалям и ничего не замечал. Он нашёл пластину, на которой приводился рисунок, похожий на имевшийся в рукописях, проданных Ордену перекупщиками. Её маг пропустил, пытаясь запомнить хоть что-то из содержания остальных. В голове шумело, не давая сосредоточиться. Он щурился, злился и прилагал всё больше усилий.

   – Возвращается, – произнёс за его спиной Ивар спустя пару минут, а может и часов установившегося в зале молчания.

   Милош не обернулся, продолжая водить по надписям пальцем левой руки. Правой он придерживался за край постамента.

   – О чём ты?

   – Этот возвращается. Один.

   Томо бежал. Мчался сломя голову, почти не глядя по сторонам. Демонический хохот пустынника преследовал его. Сердце бухало не в груди, а где-то у горла, словно желая выпрыгнуть наружу через широко раскрытый рот. Он выбрался из капища-пирамиды, с воем пронёсся по круглой площади, оказался в городе и нырнул в первую попавшуюся арку. Сумрак и теснота нависающих стен были могилой, в которой его погребли заживо. Вернее, погребут, если догонят. Прочь из этого гиблого подземелья! Прочь! Прочь!

   Он падал, обдирал руки и колени. Задыхался, думал, что уже не сможет подняться. Но поднимался. И куда бы он ни сворачивал, всюду перед ним стояла худая, закутанная в тряпки-крылья фигура. Ведун продолжал хохотать, не отставая от него.

   Ужас гнал Томо. Гнал не к свету, а в ещё больший мрак.

   Мелькали строения, узкие дворики, проходы арок. Он вновь споткнулся и упал, разбив лоб об угол здания. Некоторое время лежал, чувствуя, как горячая струя крови течёт по щеке. Он плакал и вздрагивал всем телом. Он был готов отдать что угодно за глоток воды, но все его вещи остались в том ужасном месте. Затем ему послышалось шипение. Очень близко. Этого хватило, чтобы открылось второе дыхание.

   Томо вскочил и побежал дальше.

   В голове бил кузнечный молот. Сердце щемило, и он прижимал ладонь к груди. Ему требовалась передышка, но он не мог остановиться. Это было ещё страшнее, лучше упасть замертво от полного изнеможения.

   Лабиринт переулков внезапно остался позади. Томо оказался где-то на окраине города посреди нагромождения каменных глыб. Он полез на эти глыбы. Подошвы скользили. По другую сторону ему виделось спасение. Туннель, сияющий в конце солнечным светом. Томо упорно лез всё выше.

   Он взобрался на вершину вала из обломков рухнувшего здания. Он ликующе вскрикнул. Его пухлые губы растянулись в счастливой улыбке безумца. Он уже чувствовал на лице порывы свежего ветра.

   Тьма здесь была ещё гуще, чем в городе. И там, в ней...

   – Неееет. Не...

   Стопа поехала в очередной раз. Томо взвизгнул и, увлекаемый россыпью булыжников, полетел вниз.

   ...Он очнулся во мраке на дне котлована. Всё тело ныло от ушибов. Особенно левая нога. Не стоило её ощупывать, чтобы понять, что та сломана. Томо застонал и посмотрел вверх. В зелёном мареве виднелся край вала, с которого он сверзься. На нём стоял кто-то высокий.

   – Ты оказался там, где и должен быть, броо. Пути судьбы неисповедимы.

   Слова звучали на языке пустыни.

   – Помогите мне, сеадо. Я буду служить вам, как и клялся!

   – Твои клятвы пусты. – Тень на гребне опустилась на корточки. Громко хрустнули колени. – Ты предал пески, склонившись пред чужаками, приплывшими на нашу землю. А теперь, когда карающий страх пришёл пожрать твою душу, хочешь предать и их. Предатели долго не живут.

   – Я вам всё расскажу! Все их хитрые замыслы! Маг, он подговорил меня! А второй...

   – Пустое. Можешь не утруждаться. Береги горло – оно тебе ещё пригодится... Твоя кровь пахнет вкусно.

   – Нет-нет-нет! Пощадите, кхефеле сеадо! Я боюсь! Я не хочу умирать!

   Силуэт не ответил. Сидел и просто смотрел, как он возится в котловане. Падая, Томо разбил лицо. Во рту чувствовался вкус крови. Та заливала глаза. Он утирал её, и пальцы становились липкими.

   Пустынник поднялся. Заговорил, но не с ним. И, конечно, он не собирался вытаскивать его.

   – Ин эброх!

   Посыпались мелкие камушки. Синекожий ушёл, бросив его умирать.

   Ин эброх – с древнего наречия значило «жертва» или что-то близкое по смыслу.

   Томо зарыдал. За последние дни ему пришлось пролить много слёз. Кругом в жизни была одна несправедливость, и он лишь пытался найти себе в ней чуть более уютный уголок. Хорошо бы за морем, где нет песков, где растут леса и текут голубые реки. Там живут богатые свободные люди, там должен был оказаться и он. Так ему обещали. И обманули!

   Кошмары из сказок – Голли-хозяин песка, крылатые демоны и огромная чёрная кошка – они оказались реальностью. Бабка была не права, уверяя его, когда он просыпался ночью от плохих снов, что всё это выдумка и подобных ужасов не существует. Только теперь, сквозь года, её голос вспоминался слишком неуверенным. Ибо они существовали! Он видел их. Целые полчища. Таились во мраке, выжидая, пока они заберутся поглубже. Он предупреждал, но его не слушали.

   И теперь он лежал в яме с перебитой ногой и не мог выбраться.

   Томо попытался подняться. Ступню охватило пламя, едва вновь не лишив его сознания. Тогда он стал молиться. Всем богам, которых только знал. Своим и чужим.

   Когда наверху послышались новые шорохи, Томо взмолился, чтобы это были крысы. Пусть это будут крысы! Но это были Они. Он перестал дышать. Мышцы свела судорога. Он трясся, неспособный двинуться с места.

   Гигантская летучая мышь ползла по склону котлована.

   Это смерть, – подумала та часть его сознания, что не сковал ужас. – Она идёт за мной. Шелест сложенных крыльев – скрежет когтей – глаза огненной змеи... Нет-нет... аааааааААААААААААААААА...

   Он всё-таки заверещал. И тогда его сердце лопнуло ещё до того, как клыки стража вонзились в корчащуюся плоть.

   – Где Томо?

   – Мёртв. Омму Сихо забрать его. Он слишком много кричать.

   Пустынник был спокоен. Приблизился и встал чуть в стороне.

   Следовало возмущаться, но у Милоша не осталось сил. Даже нотка весёлости, прозвучавшая в голосе синекожего, была ему безразлична.

   – Стражи, значит, забрали? – протянул Ивар. – Или ты сам прибил его за ближайшим углом?

   Шуаль демонстративно показал пустые руки. Его серп давно не принадлежал ему. Ивар мог бы назвать десяток способов убить человека без всякого оружия, но в его горле вновь заклокотало, и ему стало не до споров. Тем более не способных что-либо изменить. Милошу было жаль Томо. Но это являлось мелочью в масштабах их миссии. Всё требует своей платы.

   – Пора возвращаться, – сказал Шуаль. – Омму Сихо беспокоиться. Сегодня их ночь.

   Пустынник высказал общее желание. Он подошёл к одной из скрижалей. Маг остановился рядом.

   – Вы забрать эта.

   – Нам нужны все. – Уголки губ синекожего чуть дрогнули, и Милош поспешил добавить: – Но договаривались мы об одной.

   Лунный столб над алтарём совсем иссяк, и через дыру в своде теперь проникало лишь разреженное свечение. Они стояли и смотрели на «тление» кристаллов, на угасающие и вновь загорающиеся вспышки, что пробегали по их граням. Вроде со всем определились, но пустынник вдруг замер, словно не решаясь коснуться пластины, и Милош не счёл нужным его торопить.

   – Почему ты смеялся? – спросил империц.

   Шуаль пожал худыми плечами. Маг в очередной раз поразился его истощённости. Гладкие впалые щёки, круги под глазами. За прошедшую неделю он так и не сумел привыкнуть к этому отчуждённому взгляду, за которым ничего нельзя было разобрать: ни внутренней мысли, ни страхов, ни сомнений. Поэты говорят: глаза – зеркало души. У пустынника душа должна была быть темнее самой тёмной бездны лишь с двумя золотистыми искрами, сиротливо плавающими в ней.

   Милош уже забыл, о чём спросил, когда синекожий ответил:

   – Это место действовать так. Здесь нельзя быть долго.

   Он положил ладони на края пластины, закреплённой на кубе-постаменте. Закрыл веки и принялся читать одну из своих молитв. Маг подумал, что это, как и прежде, займёт продолжительное время. Шуаль произнёс лишь несколько слов, открыл глаза и потянул скрижаль на себя.

   Алтарь Омму сохранил целостность на протяжении веков, а значит, изготовлен был на совесть. Пустынника это ничуть не смущало. Его пальцы окутались свечением. Милош приготовился к проявлению защитных чар, наличию которых не стоило бы удивляться. Но, ни огненных шаров, ни разрядов молний, ни чего бы то ещё подобного не обрушилось на «осквернителя». Силы артефакта и кровавых жертв, что смешались здесь в единый сплав, оставались в покое.