Текст книги "Адвокат шайтана"
Автор книги: Максим Кисловский
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Уже на полпути к дому Толик вспомнил, что забыл свои наручные часы на берегу. Вчера вечером перед тем, как войти в прохладную, ещё не прогретую майским солнцем, воду он снял этот подарок Никиты с руки и повесил за ремешок на ветку прибрежного куста. За весь вечер и последуюшую за ним ночь он так и не вспомнил об этом. Теперь, когда Толику нужно было вернуться за ними, он расстроился не столько из-за того, что придётся идти обратно, сколько из-за того, что никто из одноклассников не будет его ждать – все устали и хотели спать. Но самое главное – Толик так и не узнает, кто на этот раз пойдёт провожать Ольгу Притульчик до дому. А ведь за ней он собирался проследить. Попрощавшись со своими одноклассниками, Толик побежал к берегу реки.
Быстро отыскав свои часы, Толик решил срезать путь и направился не по дороге, а по лесной тропинке. Выйдя на залитую утренним солнцем опушку леса, он услышал слева от себя девичий голос:
– Нинц!
Повернув голову влево, Толик увидел, как к нему неуклюже бежит грузная и некрасивая девушка лет двадцати. Он остановился. Её быстро приближающееся лицо светилось необыкновенным восторгом.
– Нинц! Мой милый… Мой нищий принц…
Подбежав к Толику, незнакомая девушка с разбега хотела кинуться ему на шею, но он резко отпрыгнул в сторону. Промахнувшись, девушка ещё раз попыталась повторить ту же попытку, но Толик снова увернулся от её объятий. Однако и это не остановило девушку. Громко рассмеявшись, она начала игриво ловить Толика. Тот на несколько секунд поддался дурашливому настроению девушки и начал убегать от неё кругами. Наконец, девушка выдохлась и тяжело села на траву, поджав под себя ноги. Только в этот момент Толик смог разглядеть, насколько она была неопрятна: длинная чёрная юбка была старой и грязной, разорванной в нескольких местах; синяя кофточка давно утратила свой первоначальный цвет и скорее была тёмно-серой, засаленной и выцветшей; из-под кофточки виднелась заношенная светло-коричневая футболка. Слипшиеся пряди её нечёсаных и немытых волос тёмными хвостами свисали на плечи. Стоя вблизи этой незнакомки, Толик почувствовал запах зловония.
– Ну хватит, я устала. Нинц, иди ко мне. Мы так долго не видели друг друга…
– Ты меня с кем-то перепутала, – улыбаясь, ответил Толик.
Девушка расхохоталась. Раскат её смеха казался беспричинным, неестественным и настораживающим.
– Меня зовут Анатолий, – сказал Толик.
Но девушка не слышала его – она продолжала хохотать. Толик понял, что имеет дело с сумасшедшей, и хотел было уйти. Но вдруг заметив это, девушка внезапно прекратила смеяться и закричала:
– Постой! Куда же ты?!
– Отстань, – отмахнулся Толик, не останавливаясь.
Девушка бегом обогнала его и, повернувшись к нему, рухнула на колени.
– Нинц! Неужели ты не рад видеть меня?
– А чё мне радоваться? – усмехнулся он и, обойдя девушку, снова пошёл вперёд.
Девушка опять бегом обогнала Толика и снова рухнула перед ним на колени. Это Толику уже не понравилось, и он хотел молча обойти её, но она схватила его за руку.
– Разве ты не ждал меня все эти годы? Разве не тосковал по мне? Вспомни, как мы мечтали об этой встрече? Вспомни свои сны со мной…
Даже в самых мрачных сновидениях Толик никогда не оказывался в трущобах и нищенских кварталах приснившихся городов. В своих ночных фантазиях ему просто негде было повстречаться с этой убогой и грязной девкой. Там, во сне, его всегда ждала красавица Ольга Притульчик.
– Я ничего не помню. Я всё забыл, – сказал Толик, стараясь вырвать свою руку, зажатую в руке сумасшедшей бродяжки.
– Да, да, ты мог забыть. Ведь прошло столько времени… Но я не виновата, Нинц. Я искала тебя все эти годы, искала каждый день, мечтая о тебе каждую ночь… Нинц, прости… Не думай обо мне ничего плохого. Я ни разу не изменила тебе… Я хранила верность и чистоту…
Последнее слово в этой непонятно к кому обращённой речи рассмешило Толика. Но эту реакцию бродяжка восприняла по-своему:
– Милый, любимый… Ты по-прежнему тот же… Тот же весёлый озорник…
Бродяжка потянула руку Толика к себе, увлекая его на траву. Толику удалось вырваться.
– Послушай, – громко сказал разозлившийся Толик. – Кто ты такая? Я не знаю тебя и знать не хочу! Отвяжись от меня, дура!
– Не злись на меня любимый, – вдруг разрыдалась девушка. – Да, я дура. Я искала тебя не там…
Толику стало немножко жаль эту несчастную, больную незнакомку. Её слёзы, катившиеся по одутловатым щекам, вызвали у Толика сочувствие. То, что она приняла его за кого-то другого, ему было понятно с самого начала этой неожиданной встречи. Но как ей объяснить, что она обозналась?
С минуту он молча стоял рядом с ней, глядя на её рыдания. Ему было странно видеть, что, несмотря на громкий плач и натужные всхлипы, округлые черты лица девушки оставались как будто бы неизменными. Она не закрывала лица руками, как это обычно делают нормальные люди в горестные моменты жизни, а откинув голову назад, обратила его к небу. Руки же были бессильно опущены. Лицо её было восковым, застывшим, с неподвижными мышцами. Оно отдалённо напомнило ему своих пластилиновых персонажей из раннего детства. Тогда его попытки вылепить форму человеческого лица заканчивались тем, что на круглом пластилиновом шарике вылеплялись лоб, нос, рот, подбородок и "продавливались" глаза. Понятно, что это было человеческое лицо, но уж слишком оно было непохожим на живой образец. Таким же неживым было лицо этой бродяжки. Но настораживало не только это. Её глаза были стеклянными! В них отражался совершенно иной мир, они видели нечто другое, нечто невидимое в окружающей действительности.
– Хватит плакать, – наконец сказал Толик. – Разве стоит так расстраиваться из-за того, что ты обозналась? Рано или поздно ты обязательно найдёшь, кого ищешь…
Девушка прекратила реветь так же внезапно, как и начала. Посмотрев на Толика своими невидящими стеклянными глазами, она тихо произнесла:
– Так вот оно что… Ты разлюбил меня… Вот почему я не могла найти тебя сразу… Ты не хотел нашей встречи…
Толик понял, что говорить с ней было бессмысленно. В момент, когда он хотел повернуться и уйти, сумасшедшая едва слышно прошептала:
– Я слишком долго страдала по тебе, Нинц, чтобы так быстро тебя потерять…
Неожиданно девушка рывком бросилась под ноги Толику и, обхватив их обеими руками, резко дёрнула их на себя. Толик не был готов что-либо противопоставить этому борцовскому приёму. Упав на землю, он сильно ушиб голову, и несколько секунд было потеряно в бездействии. За это время девушка весом своего тела придавила его к земле и левым коленом прижала его правую руку. Наступив вторым коленом ему на грудь, она начала душить его. За свою недолгую жизнь Толик успел побывать в роли сыщика и имел теоретический опыт, приобретённый из прочитанных детективов. В каком-то из них он прочитал о том, что вопреки всеобщему заблуждению задушить человека не так просто, как это описывают в глупых книгах и показывают в фильмах. Поэтому его сопротивление удушению было долгим и упорным. По иронии судьбы один из последних детективных романов, прочитанных Толиком, был из сборника Буало-Нарсежака[11]11
Пьер Буало (1906–1989) и Том Нарсежак (1908–1998) – французские писатели, создатели нового типа детективных романов, в центре повествования которых не сыщик и не преступник, а жертва преступления, её трагическая судьба.
[Закрыть].
Судья Наталья Ивановна Олухвер, в очередной раз убедившись в том, что в зале заседания отсутствуют несовершеннолетние, объявила об окончании перерыва и продолжила судебное рассмотрение уголовного дела. В переполненном зале, в котором для присутствующих пришлось поставить дополнительные скамейки и стулья, было душно, несмотря на открытое окно. Мельком взглянув на родителей Анатолия Сальцова, сидевших на первой скамейке, Наталья Ивановна раскрыла папку на странице с закладкой и громко, с натянутой вежливостью, произнесла:
– Переходим к ознакомлению с заключением судебно-психиатрической экспертизы…
Олухвер не в первый раз рассматривала дела, в которых главная фигура уголовного процесса – подсудимый или подсудимая – согласно заключению психиатров признавались невменяемыми. По закону судебное рассмотрение такого дела проходило без участия психически больных. Их судьба должна была решаться в стенах правосудия заочно. По сути это означало, что "медицинский приговор" им уже был вынесен, а потому функция суда была формальной – придать заключению психиатров юридическую силу. Граждане, пришедшие на этот процесс, не знали этих правил, и, конечно, сначала этому возмутились, но Наталья Ивановна всё же сумела перекричать толпу, пригрозив удалить всех в коридор.
Обычно судьи при ведении дела очень редко утруждают себя читать какое-либо экспертное заключение от начала до конца и ограничиваются зачитыванием только его выводов. Олухвер тоже всегда придерживалась такого распространённого правила. Но в сегодняшнем деле она была вынуждена сделать исключение. Во-первых, зал был переполнен людьми, возмущение которых было объяснимым. Среди присутствующих даже был внештатный корреспондент местной рабочей газеты Андрей Манин, накануне давший в ней свою заметку о начале этого нашумевшего дела. Во-вторых, только из содержания экспертизы была понятна причина убийства Анатолия Сальцова. И в-третьих, этого вообще-то требовал уголовно-процессуальный закон. Дождавшись тишины в зале, Наталья Ивановна начала зачитывание документа.
Согласно заключению судебно-психиатрической экспертизы установлено:
Больная Ефимова Ирина Евгеньевна, 20 лет. Наследственность неизвестна, о раннем детстве объективных сведений нет. Больная сообщает, что, читая в 12-летнем возрасте повесть "Принц и нищий", она влюбилась одновременно в обоих мальчиков. Любила представлять себя их подругой, "помогала" то одному, то другому, участвовала во всех перипетиях сюжета. Постепенно эти мальчики "слились в одно лицо", судьбу которого Ефимова не отделяла от своей. Во время менархе она ощутила "кровное единство" со своим "нищим принцем". Со сверстницами не дружила, о своих фантазиях "из-за ревности" никому не рассказывала, даже сожгла взятую из библиотеки книгу, чтобы никто не читал и не мог знать её кумиров.
В дальнейшем узнала о половых отношениях между мужчинами и женщинами и решила стать женой Нинца, как она собирательно назвала свое го "кумира". Торжественно обставила "первую брачную ночь", долго к этому готовилась, разрабатывая в фантазиях малейшие подробности. Мастурбируя, представляла образ Нинца, считала, что выполняет свой долг жены, получила большое моральное удовлетворение. Отец, заметив кровь на белье, не стал разбираться в происшедшем, жестоко избил её и выгнал из дома.
В течение ряда лет Ефимова жила то у дальних родственников, то в общежитиях, работая подсобной рабочей, уборщицей и т. п. Отличалась нелюдимостью, неряшливостью в одежде, свои обязанности выполняла плохо, в связи с чем впоследствии не могла найти никакой работы и постоянного места жительства. Задолго до правонарушения начала заниматься бродяжничеством и попрошайничеством. При этом считая, что подобный образ жизни поможет ей быстрей найти Нинца.
Всеми своими житейскими трудностями делилась только с Нинцем, часто представляла, что она в конце концов становится счастливой принцессой. Чтобы Нинц ее не разлюбил, часто представляла себе "брачные встречи", во время которых мастурбировала. Постепенно мастурбация стала приносить не только моральное, но и сексуальное удовлетворение. Однако тосковала по Нинцу, хотелось увидеть его живым. Стала прислушиваться к разговорам женщин на сексуальные темы, хотелось побольше узнать о половой жизни, чтобы реальнее пред ставлять сцены свиданий с Нинцем.
В день правонарушения, встретив на опушке леса Сальцова А.Г., "поняла, что это и есть Нинц" и попыталась его приласкать. Когда Сальцов ответил ей, что она обозналась, Ефимова испугалась, что никогда не встретится с ним вновь. Неожиданно возникла ярость к Сальцову, который "все испортил, разрушил ее мечты", и, "больше ни о чем не думая", Ефимова сбила его с ног и принялась душить его. Была задержана на месте происшествия случайным прохожим – свидетелем Таганцевым С.Д.
При психиатрическом освидетельствовании больная отказывалась от бесед с врачами, отворачивалась при попытках расспросить о ее прошлом и причинах убийства Сальцова. Выражение лица было хмурым, лишь иногда чему-то улыбалась и закрывала лицо руками. В палате также ни с кем не общалась, иногда мастурбировала. В процессе медикаментозного лечения стала несколько доступнее, прониклась доверием к своему врачу, под большим секретом рассказала изложенные выше анамнестические сведения. В попытке совратить юношу не раскаивается, о совершенном убийстве говорит холодно, формально сожалеет о со деянном. Оправдывается тем, что растерялась и не знала, что делать, "появилась злость, и не помнила, что делала". К своей дальнейшей судьбе безучастна. Считает себя здоровой, но соглашается с тем, что "не совсем такая, как все", "настоящие люди плохие". Счастье находила только в общении с Нинцем.
Отмечаются выраженная эмоциональная обеднённость, нарушения ассоциативного процесса. Сообщила, что во время пребывания на экспертизе несколько раз слышала голос Нинца, после чего наступала "приятная расслабленность". Обнаруживает двойственное отношение к Нинцу, говорит, что его "в обычной жизни нет, но он всегда присутствует", чувствует общение с ним, получает от него советы.
На основании полученных при обследовании данных комиссия приходит к выводу о том, что больная аутична, уходит в мир сексуальных фантазий. Платонические мечты и фантазии, характерные для пубертатного периода формирования сексуальности, не получили дальнейшего адекватного развития. Отчетливо прослеживается разрыв между реальной жизнью и существованием в фантастическом мире. Вместе с тем сексуальные фантазии соответственно половому развитию претерпевали свою динамику, переходя от платонических в эротические, и при формировании сексуального либидо к ним стали присоединяться эротические ритуалы. Однако это сопровождалось все большим отрывом от реальности, образ сексуального партнера становился все более фантастическим, но именно в этом больная находила счастье и не замечала действительных житейских трудностей. По существу эти фантазии полностью определили половое поведение больной. Совершенное правонарушение, имея явно психопатологическую мотивацию, отражало не только эти нарушения сексуального поведения, но и выраженные негативные изменения личности: эмоциональное огрубение, холодность, аутизм. Вместе с тем до указанного деяния Ефимова, хотя и на очень низком, примитивном уровне, как-то приспосабливалась к требованиям жизни и в целом не проявляла социально опасных тенденций.
Установленные в период экспертизы идеаторные расстройства (к числу которых следует отнести "общение с Нинцем"), нарушения ассоциативного процесса, выраженная эмоциональная измененность, обманы восприятия, полное отсутствие способности критически осмыслить свой образ жизни, сложившуюся ситуацию, свое состояние и нелепое аутистическое фантазирование наряду с анамнестическими данными делают диагноз шизофрении несомненным.
Заключение: невменяема. Диагноз: шизофрения. Нуждается в принудительном лечении в психиатрическом стационаре специализированного типа.
Олухвер оторвалась от чтения и, взяв в руку тонкую книжку с надписью «Уголовный кодекс РСФСР», стала обмахиваться ею, будто веером. Откинувшись на высокую спинку своего кресла, она обратилась к прокурору:
– Слово предоставляется представителю государственного обвинения Макаровой Нине Николаевне.
Из-за стола, стоящего справа от судейского, встала полноватая женщина в тёмно-синем мундире с тремя маленькими звёздочками в петлицах. В этой форме она была скорее похожа не на представителя карательной власти, а на диспетчера железнодорожной станции. Всё остальное в её внешности и манерах было от продавщицы сельмага.
– Уважаемый суд! Мы только что заслушали дело. Очень трагичное дело. Погиб человек, к сожалению. Очень жаль его. Хороший мальчик был. И главное, ни за что ни про что погиб… А жизнь человека ведь бесценна. Нет слов, чтобы выразить сочувствие родным и близким погибшего. Как же случилось такое? Он был убит психически больной девушкой. Все доказательства по делу доказывают это. У суда нет оснований им не доверять. В ходе следствия по делу выяснилось, что девушка по фамилии Ефимова тяжело больна была. Психически страдала. Диагноз серьёзный установили врачи и вывод сделали однозначный: шизофрения. А это значит, – невменяема, и ей требуется принудительное лечение. Я согласна с выводами экспертизы и прошу применить ей лечение в специальной больнице.
Выступление прокурорши удивило многих из присутствующих своей краткостью, бестолковостью и бабьей простоватостью. Зал недовольно загудел.
– Тишина в зале! – ударив кулаком по столу, закричала на толпу судья Олухвер. – Здесь вам не родительское собрание!
Ей было известно, что большинство из присутствующих здесь были родителями одноклассников Анатолия Сальцова. Сами ребята, которых в зал заседания не пустили, ожидали исхода процесса около здания суда. Шум в зале стих. В наступившей тишине был слышен лишь негромкий плач Анны Алексеевны.
Прокурорша села на место и уткнулась в свои бумаги. Адвокат Ефимовой, привлечённый к этому делу в качестве казённого защитника, за всё время рассмотрения дела не проронивший ни слова, промолчал и на этот раз. Пошептавшись о чём-то с народными заседателями – двумя сговорчивыми старушками, – Наталья Ивановна объявила об окончании судебного заседания и, соскочив со своего кресла, торопливо направилась в совещательную комнату.
Отодвигая скамейки и стулья, переговариваясь друг с другом, люди медленно начали покидать зал суда.
Уже когда Наталья Ивановна открыла дверь в свой кабинет и хотела туда войти, к ней подошёл Георгий Захарович.
– Извините, товарищ судья, – обратился он. – Но я не понял, что будет теперь с Ефимовой?
– Её будут лечить, – недовольным тоном ответила Наталья Ивановна. – Вы что, не слышали выступление прокурора?
– И всё?
– Поймите, потерпевший, – не скрывая своего раздражения, сказала Наталья Ивановна. – В этом деле нет виновных.
– То есть, как нет виновных? – растерялся Георгий Захарович.
– Так, нет и всё, – пожав плечами, она перешагнула порог своего кабинета. – Ефимова не может быть признана виновной в этом преступлении. Таков закон. Она просто больна.
– Это что же получается, во всём этом английский писатель тогда виноват? – уже с явным возмущением спросил Георгий Захарович.
– Марк Твен – американский писатель, – строго поправила его Наталья Ивановна.
– Ну да, американский… – согласно закивал головой Георгий Захарович и, понизив тон, задал главный вопрос, интересовавший его с самого начала этого процесса: – А что, её никак нельзя наказать, как положено? По всей строгости…
В другой ситуации судья Олухвер могла бы найти несколько фальшивых слов для утешения родителей погибшего и более подробно разъяснила бы положения уголовного закона, касающиеся особенностей тех мер, которые применяются к психически больным преступникам, но, к сожалению, в этот момент она слишком торопилась к себе в кабинет – тугая резинка новых трусов глубоко врезалась в её жирный живот и требовала немедленного уединения.
– Я вам очень сочувствую, – грубо ответила она и хлопнула дверью перед лицом Георгия Захаровича.
В первые дни пробуждения природы от зимней спячки русская весна напоминает серое утро немолодой и одинокой женщины – некрасивая и стервозная, оторвавшись от долгого сна, она даже не находит в себе силы приукрасить себя. Медленно, с затаённой злобой на действительность, принимается она за свою унылую работу, которую видит, главным образом, в напоминании людям о чём-то нерадостном. В каждой среде обитания человека, а уж особенно в городе, эта русская напасть непременно растопит белый снег в грязь, оголив пожухлую траву и мусор на газонах, спрячет ямы на дорогах в мутные лужи и мокрой печалью покроет крыши и стены домов. Окутав города серыми облаками и тёплой сыростью, она выползет за городскую черту к почерневшим полям и опустевшим лесам, чтобы напоить их нечистой влагой. Даже там, где люди находят своё последнее пристанище, вид могил с поникшими на них крестами или неровно стоящими памятниками в раннюю весеннюю пору вызывает не только грусть и горестные переживания за тех, кто уже завершил свой жизненный путь, но и растерянность из-за осознания конечности любой жизни и бессмысленности её подчинения достижениям материального мира. Пугающая своей тишиной пустота вокруг и слишком рыхлый снег под ногами вынуждают задуматься об этом.
Как и большинство старых деревенских кладбищ, то, где был похоронен Анатолий Сальцов, было местом забытым, куда уже почти никогда не приходят люди. Многие из тех, кто когда-то ходил сюда отдать дань памяти своим близким, тоже ушли вслед за похороненными здесь. Но на могиле Толика каждый год в первые весенние дни появлялись искусственные красные розы. Неувядаемые под дождём и солнцем они стояли здесь до следующей весны.
Сегодня от могилы Толика так же, как и в прошлом году, в мокром сером снегу тянулись следы к калитке кладбища, а прошлогодние, утратившие свою алую окраску розы были заменены на новые.
Поддерживая друг друга, по-старчески тяжело и медленно родители Толика вышли к дороге и сели на скамейку разрушенной автобусной остановки деревни "Селянино". Когда-то будка этой остановки была кирпичной, но в "перестройку" её разобрали на личные нужды местные жители.
Сидя в ожидании автобуса, Георгий Захарович несколько минут задумчиво смотрел на свою родную деревню. Здесь прошло его детство. После окончания семи классов он с небольшой котомкой в руке пешком ушёл отсюда в город – поступать в ремесленное училище.
– Чайку хочешь? – спросила его Анна Алексеевна, доставая из сумки литровый термос.
Георгий Захарович отказался. Налив тёплый чай в пластиковую кружку, она сделала пару глотков и грустно произнесла:
– Ну вот и день рождения Толику справили.
– Двадцатипятилетие, – выдохнув, сказал Георгий Захарович.
– Сейчас бы, наверное, он и внуками нас уже порадовал…
С минуту они молчали.
Юлю – единственную свою внучку – Анна Алексеевна и Георгий Захарович последний раз видели три года назад, когда Лиза приезжала с ней к родителям проведать их. После вывода советских войск из Венгрии муж Лизы сначала был направлен для дальнейшего прохождения службы в Амурскую область, в часть, расположенную недалеко от Благовещенска, но вскоре он там попал под сокращение и был уволен из армии. Разочарованный Никита начал сильно пить и бить Лизу. Она прогнала его на Украину, где он активно занялся общественно-политической деятельностью и даже несколько раз его выступления были показаны по российскому телевидению. В них он яростно призывал НАТО покончить с Россией навсегда. Лиза с дочерью осталась в Благовещенске и занялась челночной торговлей с китайцами. Вскоре она вышла замуж за гражданина КНР Ли Найсяна и уехала вместе с ним и дочерью в Харбин, откуда начала писать родителям восторженные письма.
– Знаешь, Георгий, я часто думаю, может, не стоило всё-таки тебе тогда грех на душу брать, – прервала молчание Анна Алексеевна.
– Да брось ты, – встрепенулся Георгий Захарович. На его измятом ранней старостью и истёртом пожизненным тяжёлым трудом лице появилась злобная ухмылка. – Какой же это грех – за сына отомстить?
– Да я не об этой дурочке… – сказала Анна Алексеевна. – Я о тех, ещё двух психопатках, которые с ней в одной палате в ту ночь были.
– Ну откуда же мне было знать, кто там с ней будет? Я, когда выследил её в психушке, засёк только окно её палаты, а уж сколько их там будет… Хорошо хоть, когда бутылки с бензином кидал, не промахнулся, в то самое окно попал. А то бы ещё кого лишнего сгубил…
Разбрызгивая дорожную жижу, к остановке подъехал обшарпанный "пазик". Старики, суетливо помогая друг другу, влезли внутрь. Автобус с хриплым надрывом тронулся с места. Сквозь серую небесную мантию пробились первые лучи весеннего солнца.
* * *
– Почему ты плачешь, мама? – протянув свои руки к шее матери, спросил Богдан. – Тебе тоже жалко русалочку?
Ольга смахнула слезу, катившуюся по щеке, и молча обняла сына. С минуту они сидели на диване, прижавшись друг к другу. Что ответить ребёнку о причинах своих внезапных слёз? Поделиться своими воспоминаниями из школьного детства?
– Нет, сынок, – наконец, ответила Ольга. – Это ведь всего лишь сказка.
– Тогда почему?
– Даже не знаю, что тебе ответить, Богдан.
– Ты папу вспомнила, да? – с детской настойчивостью и простотой продолжил свой расспрос матери Богдан. – Не плачь, мама. Ты же мне сама говорила, что ему там хорошо, когда я плакал. Помнишь?
Богдану было всего четыре года, когда его отец, работавший охранником коммерческого магазина, был убит бандой налётчиков, поэтому его воспоминания об отце были редкими. Зато он часто видел свою маму со слезами на глазах. Жалея её, он тоже иногда плакал вместе с ней. Но недавно, разглядывая семейный альбом, сидя один в своей комнате, Богдан вдруг разрыдался над свадебной фотографией родителей. Тогда-то он и услышал от испуганной мамы, вбежавшей к нему в комнату, о том, что его папа просто уснул навсегда и ему хорошо, но своим плачем Богдан может потревожить его. Для шестилетнего ребёнка такое средство утешения оказалось действенным.
– Помню, – сказала Ольга и, встав с дивана, взяла в руки книгу со сказками Андерсена, лежавшую на журнальном столике.
– Мы будем читать ещё? – радостно спросил Богдан.
– Нет, на сегодня хватит.
Ольга подошла к книжной полке, чтобы поставить на неё книгу, но Богдан, подбежав к матери, ухватил её за руку.
– Ну мама, давай ещё…
Ольга посмотрела на сына. Судя по его глазам, он искренне хотел, чтобы она продолжила читать ему вслух эти удивительные, не по-детски грустные и до конца понятные только взрослым, странные сказки знаменитого датского сочинителя. Ольга молча подчинилась просьбе сына и вернулась на диван. Богдан с разбегу прыгнул к ней. Перелистывая книгу, она опять едва удержалась от слёз…
Теперь, оставшись молодою вдовой, Ольга вела тихую и грустную жизнь, занятую только воспитанием сына. Казалось, что её лучшие годы остались в ранней юности, когда данная ей от природы красота ещё только начинала приобретать признаки, свойственные девушке, и первыми ухажёрами были пока ученики из старших классов. Сегодня вернуться к своим воспоминаниям о школе, когда она вновь была Ольгой Притульчик, в то время, которое было наполнено счастливым ожиданием будущего, её заставил одноклассник Толик Сальцов, нелепо погибший десять лет назад. Ольга запомнила его застенчивым, щуплым, невысокого роста пареньком, явно влюблённым в неё, но изо всех сил старавшимся скрыть это. Она же обращала на него внимание, когда его "поросячья" фамилия становилась поводом для высмеивания Сашей Бирюковым – усердным подхалимом для учителей и тупым подонком для всех остальных.
Толик учился посредственно – его средней оценкой была "тройка с плюсом", и никто не замечал за ним смелости мышления, поэтому для всех одноклассников было неожиданностью, когда однажды на уроке истории он удивил их несвойственной ему оригинальностью.
Урок был посвящен периоду раздробленности Германии. В тот момент, когда учительница Екатерина Николаевна в доходчивой форме высмеивала количество и малоразмерность германских государств, мешавших нормальному развитию немецкого народа, Толик Сальцов поднял руку.
– Вы только представьте себе, их число порой достигало… Чего тебе, Толик?
– Но ведь это же было хорошо! – радостно подскочив с места, возразил Толик и засиял от удовольствия.
– Что хорошего ты в этом увидел, Толя? – спросила Екатерина Николаевна, взглянув на него с подозрением.
– Если бы не все эти герцогства, королевства, княжества, то о чём бы писал Ганс Христиан Андерсен?..
– Причём здесь Андерсен?
– Но ведь в его сказках речь идёт именно о них… Его принцы постоянно искали своих принцесс в других королевствах. Если бы их не было так много…
– Сядь, Толик, и не срывай урок, – быстро и строго учительница попыталась приземлить возвышенные размышления ученика.
Но Толик сбивчиво, по-детски неумело, продолжил отстаивать правоту своей догадки о том, что образцами, примерами для сказок Андерсена служили эти самые карликовые государства периода раздробленности Германии – соседи Датского Королевства. То есть прообразы сказочных королевств Андерсена с их бесчисленными принцессами, влюблёнными в них принцами, рядившимся в свинопасов, грустными русалками и голыми королями были совсем рядом от автора.
Класс недовольно зашумел, но прозвучали и одобрительные возгласы в поддержку Толика. Призывы Екатерины Николаевны к спокойствию на учеников не подействовали. А Толик, ободрённый тем, что его доводы нашли понимание среди некоторых одноклассников, тем временем продолжал:
– Если бы немцы объединились намного раньше, то где бы у Андерсена жили его принцы и принцессы?
Но в ответ на этот вопрос класс услышал весьма распространённый педагогический аргумент против проявления интеллектуальной независимости воспитанника.
– Выйди из класса! – треснув указкой о стол, взвизгнула Екатерина Николаевна.
Толик молча подчинился и, засунув руки в карманы брюк, побрёл с урока. Дойдя до двери, он обернулся к классу и шутливо произнёс:
– Я очень рад, что покидаю ваше злое королевство…
