Текст книги "Адвокат шайтана"

Автор книги: Максим Кисловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– А в чём будут заключаться мои услуги по этому делу?

Фролов ненадолго задумался, улыбнулся Рамзану и сказал мне:

– Чуть позже мы посвятим тебя в нашу задумку. А пока нам нужно всё обсудить с товарищами. Получить утверждение этого плана.

Машина свернула с Каширского шоссе и поехала к моему дому. Было очевидно, что мой адрес им был хорошо известен (вычислили по номеру домашнего телефона). Николай не спрашивал меня, как проехать ко мне.

– Сергей Фёдорович, – решил я задать ему личный вопрос, – Рамзан, я знаю, мусульманин, а вы?

– Я? – переспросил Сергей Фёдорович и отвернулся. Выдержав недолгую паузу, он ответил: – Да, но… Но показывать я тебе этого не буду.

«Вот ещё! Больно мне надо твой хуй разглядывать, – обиженно подумал я. – Вообще-то я другое имел в виду…».

– Обрезание – это не всегда обязательно, – неохотно вмешался в наш разговор Рамзан.

– А мне, например, врачи запретили, – поспешил дать и о себе объяснение на эту тему Николай.

Я в свою очередь решил воздержаться от рассказа о том, как забавный случай отщипнул у меня крайнюю плоть. Было это в десятилетнем возрасте на летних каникулах, когда я гостил у бабушки своего одноклассника Равиля Султанбекова в татарской деревне. Однажды утром меня в числе весёлой ребятни пригласили (как оказалось, по ошибке) в уютный дом загадочного доброго старца. Угостив нас сладостями, он поправил свою тюбетейку, прочитал молитву и, поглаживая свою седую бородку, что-то хитро спросил. Равиль мне тихо перевёл его вопрос: «Ну что, кто из вас самый смелый?». Громче всех слово «минь», то есть «я» по-татарски, кричал я… Когда во время этой деликатной операции я вскрикнул «больно!» и заревел, было уже поздно…

Машина подъехала к моему подъезду. Сергей Фёдорович включил в салоне свет, повернулся ко мне, и достав из внутреннего кармана конверт, протянул его мне:

– Это твой гонорар. Здесь три тысячи долларов.

– Это хорошо… – еле сдерживая собачий восторг, дрожащей рукой я взял деньги. – У меня как раз сейчас любовный период, а это, сами понимаете, большие расходы.

Этот странный роман случился, что неудивительно, как служебный, точнее – профессиональный.

Всю зиму я занимался делом о выселении таджикских цыган из квартиры, которую им «сдал» участковый милиционер. Хозяйка квартиры – одинокая пенсионерка – уже год жила на улице. Подкармливали её сердобольные азербайджанцы, которые работали на рынке возле её дома.

Дело это шло с большим трудом, даже, можно сказать, совсем не шло – вздорная, истеричная судья под надуманными предлогами отказывала мне в приёме иска. За много лет своей практики, неоднократно преодолевая запутанную, вольно трактуемую процедуру подачи документов в суд, я убедился в том, что главной задачей любого судьи является прежде всего отказ в судебном рассмотрении просьбы гражданина. В этом и заключается основная причина труднодоступности к российской Фемиде. Действительно, зачем для судьи лишнее дело в производстве? Зарплата от этого не изменится. Кстати, вот если бы судьям платили в зависимости от количества рассмотренных дел, то, я уверен, наши суды работали бы со скоростью McDonalds. Прежде, чем я пугану муляжом гранаты судью, моё исковое заявление должно было пройти «проверку на пригодность», а поэтому мне оставалось только одно – быть настойчивым: каждый приёмный день приходить в суд, чтобы подавать всё новые и новые документы.

В один из таких приёмных дней я привычно занял место среди посетителей в коридоре на скамейке возле судебного зала. Напротив сидела молодая особа с закрытыми глазами. Время от времени она открывала рот, чтобы зевнуть, напоминая этой зевотой усталую измождённую жабу, уснувшую жарким летним днём на берегу вонючего пруда.

Разглядывая спящую барышню, я нашёл её симпатичной и добродушной. Правда, склонной к полноте, несдержанности плоти. На её лице мирно застыло последнее очарование молодости, и персиковый румянец уже не был по-юному свеж. «Персик», хоть и был по-прежнему сладок, но с лёгким привкусом огорчения, которое непременно наступает при вкушении красивого, но перезревшего осеннего плода. На пальцах обеих её чуть пухленьких рук поблёскивало скопление золотых и серебряных колец, но обручального не было.

– Кто следующий? – из-за двери выглянуло недовольное лицо секретаря судьи.

Просители Фемидовой милости, заполонившие коридор, своим шипением и возбуждёнными выкриками разбудили спящую посетительницу напротив меня и поторопили её идти к судье.

– Ага, ага, ага, – растерянно проголосила она и, показав мне свой внушительный зад, брючный шов на котором не выдержал нагрузки и разошёлся (в эту трещину можно было разглядеть даже цвет её трусиков), быстро исчезла за дверью.

Как я и предполагал, пробыла она там недолго. То, что у неё искового заявления не приняли, было видно по выражению её лица. Через минуту, когда она удалилась, из-за двери кабинета судьи опять появился толстомордый и наглый секретарь (я б таких не то чтобы тюремным писарем на Колыму, на строительство гранитной набережной Северного Ледовитого океана отправлял). Именно они, секретари судов, – основная кадровая смена российских судей, этих злых языческих божков.

– Она уже ушла? – обратился он к посетителям. – Ну вот, а ксиву свою оставила. Лучше бы деньги забыла.

– Давайте я передам, я её коллега, – я встал и взял удостоверение у него из рук.

Быстро спускаясь по лестнице к выходу, я заглянул в красное удостоверение: Анастасия Фатиховна Милкашевская…

Через две недели, когда мы стали любовниками, я узнал, что она была не только результатом банального русско-татарского симбиоза. По утверждению Насти, в её роду были замечены также поляки и даже немцы. В этом я усмотрел глубокие корни интеллигентности.

– А адвокаты в твоём роду были? – поинтересовался я во время нашего свидания в английском пабе.

– Нет, в семье с детства хотели, чтобы я стала врачом, – ответила она мне с неопределённой улыбкой. – После восьмилетки я поступила в медучилище, готовилась в медицинский институт, но потом, сам знаешь, время-то какое началось. Надо было деньги зарабатывать, а врачи в девяностые зарплату по полгода не видели. Решила пойти в юридический.

На минуту я представил нереализованный сценарий её врачебной жизни: она тяжёлой и неуклюжей походкой ходит по больничным палатам в белом халате; на её круглом миловидном лице застыли усталость и ответственность за здоровье пациентов; больные благоговейно слушают её строгие наставления и покорно следуют им …

– Надеялась, что адвокатов ждут быстрые и лёгкие деньги? – спросил я, выпрыгнув из потока своего воображения в тот момент, когда застал Настю в процедурном кабинете во время её ночного дежурства при соитии с каким-то сорокалетним очкариком – видимо, с заведующим отделением больницы.

– Знаешь, когда я работала медсестрой, моего младшего брата с товарищем привлекли за участие в изнасиловании.

Срок им грозил от восьми лет. Мама наняла через знакомых адвоката, который запросил такую страшную сумму, что нам пришлось не только отдать ему все свои сбережения, но и надолго залезть в большие долги. Тогда я была удивлена дороговизной адвокатских услуг.

– А оказалось, что адвокат брал эти деньги не только для себя, а ещё для следователя с прокурором? – предугадал я и протянул Насте салфетку, указав ей на необходимость избавиться от козявки, торчавшей из её левой ноздри.

– Ну да, дело быстро замяли, – ответила Настя, сморкаясь.

Настя была ещё только начинающим адвокатом (со стажем чуть более года) и в отличие от меня, привлечённого в это сообщество голливудскими сказками про суды присяжных, она была из тех, кто при выборе этой профессии уже знал, что наша адвокатура давно превратилась в беззубую шлюху коррумпированной судебной бюрократии, а размах государственного беспредела и безумства достиг апогея – вступили в силу законы об обожествлении судей, ментам фактически были предоставлены чрезвычайные полномочия, прокурорам даровались абсолютно неограниченные возможности вмешиваться в жизнь любого человека или фирмы, а наскоро придуманным судебным приставам была отведена роль попрошаек и бездельников, по закону лишённых реальной возможности приводить в исполнение судебные акты. Пока престарелые лицедеи и самовлюблённые павлины, занимавшиеся адвокатской практикой на российском телевидении, восторженно разевали рты, восхваляя наперебой эти пьяные выходки законодательной власти (я исхожу из того, что проекты законов в девяностые писались в бане «под пивом», во время весёлых попоек на охоте либо с похмелья. Иначе как можно объяснить такое количество «противоречий и пробелов» в наших законах?), рядовые адвокаты во всеобщем коррупционном угаре так стремились играть главную роль в одной и той же пьесе «Дай взятку и спи спокойно», что их в другой роли уже перестали рассматривать. Вопросы клиентов адвокату свелись до минимума: «А у вас на этого прокурора выход есть? А на судью? Нету?.. Извините, до свидания». За это адвокатуру не только перестали бояться, ценить и уважать, но и отшвырнули на периферию правовой системы, а если быть точнее, её вышвырнули за ненадобностью (ничто же не мешает следователю, прокурору или судье взять взятку напрямую). Поэтому недаром из всех законов, принятых во время так называемой судебной реформы (её истинная цель заключалась в том, чтобы никакой реформации правосудия не допустить), закон об адвокатуре в России был принят самым последним. Потому что адвокатура сама определила место собственной значимости.

Прекрасно зная обо всём этом, как же Настя видела себя в этой профессии? Как и большинство адвокатов – заниматься «разводкой клиентов»?

Косвенный ответ на этот не озвученный мною вопрос прозвучал в сиамском ресторане (мне пришлось свозить Настю в Таиланд, поскольку все её подружки там уже побывали, а она, бедная, нет). В тот момент, когда я боролся с рвотной реакцией на сладкие креветки и салат из жареного солёного ананаса с луком, заиграла трель мобильного телефона Насти, и на несколько минут она забыла о моём присутствии. Из её разговора с телефонным собеседником я понял, что звонил её бывший бойфренд, Саша Клыков. Она прожила с ним около восьми лет ничем не примечательной жизни. Расстаться с ним ей помогло неожиданное вмешательство психопата, который во время своего очередного припадка бешенства развлекался стрельбой из охотничьего карабина наобум из окна своего дома по троллейбусам. Пострадавшим оказался Клыков – он был ранен в руку, при этом была раздроблена кость. Настя тоже была в том троллейбусе, рядом с Клыковым, т. е. пуля-дура могла попасть и в неё. Какое-то время Настя добросовестно ухаживала за больным, но потом перестала и выставила его вещи за дверь.

– Зачем мне нужен был этот инвалид? – объяснила она мне свой поступок, искренне порадовав меня своим цинизмом, благодаря которому теперь у неё был я.

Клыков не остался в долгу: их сожительство закончилось заявлением Насти в суд о привлечении его к уголовной ответственности за нанесение ей побоев. Позже Настя отказалась от идеи его засудить, и их отношения чуть наладились, застыв на околоприятельском уровне, – иногда они созванивались.

Из обрывков услышанных фраз я понял, что Настя обсуждала с Сашей его очередную проделку: у своей теперешней сожительницы он забрал деньги, а поскольку он до этого уже крепко поссорился с ней, она заявила на него в милицию. При этом Лена – так звали сожительницу Саши – была подругой Насти.

– Да, Саш, Лена уже звонила мне и рассказала, что ты её обворовал. Просила быть её адвокатом в этом деле… Что? Ты хочешь, чтобы я стала твоим адвокатом? Ну, это будет зависеть от того, кто мне из вас больше заплатит. Мы, адвокаты, народ продажный…

Вот и ответ. Как говорится, спасибо за откровенность. Закончив беседу по телефону, Настя, не обращая на меня внимания, замурлыкала над дымящимся лобстером на подносе.

Кстати. Кто побывал в Таиланде, согласятся с тем, что там европейских туристов поджидают, в том числе, экзотические варианты надувательства. Кого миновала участь сия, тому повезло. Мне с Настей не повезло. Счёт за лобстера оказался сложенным из стоимостей за каждые сто грамм его веса, хотя цена в меню была указана просто за блюдо из него. Весил этот морской рак больше двух килограмм… Чтобы расплатиться с хитрыми тайцами – цунами их побери! – мне пришлось съездить в отель за недостающими деньгами.

– Странно, почему так дорого? – по дороге из ресторана вопрошала обескураженная Настя.

«Ну прям как в наших судах, – мысленно сравнил я, – только на минутку расслабился, только доверился…». Ведь стоило мне однажды прийти к судье без гранаты, как мне тут же подсунули нечто похожее на «блюдо тайской кухни». Правда, без подобострастных поклонов и резиновых улыбок.

К сожалению, с Настей этими рассуждениями я поделиться не мог. Думаю, если бы она узнала о моих «радикальных методах», отнеслась бы к ним неодобрительно (очень мягко говоря). К тому же, её профессиональные устремления, как я невольно услышал, были направлены совсем на иные цели, нежели мои. Впрочем, меня это не сильно волновало. Развитие нашего романа уже дошло до той стадии, когда душевное беспокойство во мне вызывали другие, более серьёзные, обстоятельства, а здравый смысл подсказывал, что мне пора уже определяться.

К своим тридцати трём годам, успев переспать с кем-то по пьяни, с кем-то по любви, я так и не изменил своим изначальным эстетическим воззрениям, ни за что не желая расставаться с девушкой своей мечты – юной блондинкой с водевильными ногами. По себе знаю, что у тех, кто не женился до моего возраста, в далёкой юности осталась красивая и недостижимая Любовь-Мечта. В белом, розовом или голубом Она шла к тебе сквозь твои сны. Пролетали дни и ночи, но тебе их не было жаль – ведь они были без Неё. В поисках и ожидании Её проходит молодость. Мелькают в памяти глаза и улыбки. Она? Нет, не она. Лица девушек проносятся в потоке времени. Где Она? Может, только что проехала мимо тебя в дорогой иномарке? Кстати, об этой иномарке ты тоже давно мечтал. Ладно, встречу завтра. Чем дольше ожидание, тем сильнее разочарование. Наконец, приходит понимание: никогда! Оглядываешься на вчера. Да, столько было возможностей начать простую и обычную семейную жизнь…

Причём здесь Настя? Конечно, она была слишком далека от образа мечты эпохи моей юности, но в противовес легковесным заоблачным грёзам Настя была уже состоявшейся женщиной, как говорится, без материально-бытовых проблем: с собственной квартирой и машиной. Мечта провинциала! Короче, я сделал ей предложение. Настя с ответом не торопилась.

– Мы мало знаем друг друга… Давай пока будем встречаться… Нам надо понять, подходим ли мы друг другу… – бубнила она что-то в этом роде каждый раз, когда я напоминал ей о своих серьёзных планах.

Выяснение вопроса, подходим ли мы друг другу, оказалось недолгим. Не прошло и трёх месяцев, как наши отношения стали стремительно развиваться по наклонной – от плохого к худшему. Настя всё чаще раздражалась, выискивая любые поводы для обид на меня. К тому же, чтобы понять, что моя роль счастливого героя-любовника не удалась, по всем правилам жанра должен был появиться третий персонаж нашего романа. Третьестепенный и невидимый. Как папа Гамлета. Голос этого призрака прозвучал очень скоро…

Однажды, после недолгого перерыва из-за незначительной ссоры, произошедшей по моей вине (на ночном киносеансе во время эротического нашёптывания я назвал Настю пупсиком, а она в этом расслышала намёк на свою склонность к полноте и обиделась), я решил красиво помириться с ней. Прослушав пение двух «англоязычных» гитаристов в переходе метро, я спросил одного из них, знают ли они песню ‘My Love’, и, получив утвердительный ответ, пригласил их за умеренную плату к дому Насти, чтобы они исполнили эту песню под её окном. Вечером в тот же день я позвонил с уличного таксофона на её домашний телефон и убедился, что она уже дома. Ничего не подозревавшая о приготовленном для неё сюрпризе Настя, взяв трубку и не услышав в ответ ни слова, вежливо выругалась:

– Это безобразие какое-то!..

Минут через сорок я подъехал с музыкантами к её дому. Выйдя из машины, я отыскал окно её квартиры. Свет почему-то в нём не горел. Распинав застывшие собачьи фекалии, кучки которых выглядывали из-под серого весеннего снега, я расставил купленные в ритуальном магазине миниатюрные красные лампадки в виде сердечного символа и зажёг их. Оценив эту огненную идеализацию серой действительности со стороны, я взглянул на окно своей возлюбленной и подумал, что сверху это должно смотреться ещё более романтично. Дав команду своему «оркестру» приготовиться, я набрал номер её домашнего телефона. Ни домашний, ни мобильный телефоны Насти не отвечали. Длинные гудки колючими холодными дротиками врезались мне в ухо. Странно…

Расплатившись с музыкантами, злой и растерянный, я поехал к себе домой, где, уже будучи пьяным (по дороге я выпил чекушку коньяка, закусив шоколадкой), опять предпринял тщетную попытку дозвониться до Насти. Странно…

Лишь утром мне удалось услышать её сонный голос в телефонной трубке, когда я позвонил ей домой. С её слов, оказывается, она «так устала вчера, что, придя домой, сразу уснула».

– Я даже не слышала, что ты мне звонил… – зевая, отвечала Настя.

В тот момент, когда я хотел выплеснуть на неё свою злобу за сорванный вчера «концерт», я услышал в трубке посторонний голос. Мужской…

– Подожди, – сказала Настя и отложила телефонную трубку, оглушив меня раздавшимся в ней стуком о какой-то твёрдый предмет.

Через минуту она продолжила со мной разговор как ни в чём не бывало.

– Что за ночной гость? – обескураженно спросил я.

– Какой ещё гость? – возмутилась Настя. – Это мой водитель. Я же тебе говорила, что я ещё пока плохо вожу машину.

– Водитель должен сидеть в машине у подъезда, а не…

– Он зашёл ко мне, чтобы залить воды в бачок стеклоочистителя, – перебила меня Настя.

Несмотря на эти правдоподобные «отмазки», ситуация всё же требовала объяснений. Я предложил ей встретиться на Кузнецком мосту в семь вечера. Она согласилась.

К назначенному времени я отправился на разборку со своей пассией. По дороге я попытался спокойно обдумать план своего поведения при встрече с ней, но мысли, как непоседливые пчёлы, витали в голове, жужжа под шум электромотора и стук колёс метропоезда. Перебрав десятки способов выведать у Насти правду – психологических методов скрытого допроса, известных мне из институтского курса по следственно-оперативной тактике, – о её отношениях с «драйвером», я понял, что ни один из них не пригоден в качестве безупречного детектора лжи. Каждый из вариантов допускал высокий процент погрешности. Выйдя из метро, я разогнал этот рой негодных мыслей и решил действовать по обстоятельствам.

Недалеко от выхода станции метрополитена в подвальном помещении здания под низкими кирпичными сводами располагался ресторан, уличная вывеска которого призывала прохожих отведать блюда настоящей немецкой кухни и пиво из Баварии.

«Насте это должно понравиться, – решил я, вспомнив о её немецких предках. – И пиво она любит».

Заняв столик, я позвонил Насте и сообщил координаты своего места ожидания. Ждать пришлось долго – больше часа. За это время я, не спеша, выпил водки, закусил и расслабился. За другими столами ресторанного зала сидели по двое и более – дамы и их ухажёры, деловые партнёры и шумные кучки жизнерадостной молодежи. Лишь только за одним столиком сидел одинокий человек в синем джемпере с грустной и далёкой от этих людей улыбкой – это был я. В бессмысленных воспоминаниях прошлого улетучивались, как сигаретный дым, минуты ожидания, в одну из которых непонятно почему из памяти всплыло восхитившее меня в студенческие годы правило из Ясы Чингисхана<sup>[4]4
  Яса Чингисхана – свод постановлений неписаного монгольского обычного права, содержащий преимущественно перечень наказаний за тяжкие преступления. Впервые Яса была обнародована в 1206 году при избрании Тэмуджина великим ханом и присвоении ему титула «Чингис» (от тюрк. тенгиз – океан, пространство, Вселенная).


[Закрыть]</sup>– строгий запрет кому-либо принимать пищу в присутствии людей, не поделившись с ними. Нарушение этого запрета неминуемо влекло смертную казнь. Эта же мера грозила и тем, кто начал есть раньше, чем пришли к застолью остальные участники трапезы.

«Пока Настю дождёшься, можно в голодный обморок упасть! – начал я оправдываться перед монгольской стражей, схватившей меня за это преступление во время моего исторического путешествия, – она всё время опаздывает. Я однажды полтора часа прождал её на морозе…». Но суровые азиаты были непреклонны. К тому же, они не понимали по-русски. Уже когда я, связанный по рукам и ногам, должен был быть брошен палачом через колено и оставлен со сломанным позвоночником мучительно умирать в бескрайней степи, появилась Настя. Заметив её, воины Чингисхана, со свистом пригрозив мне кривыми саблями, исчезли. Небо шокирующей Азии свернулось в точку на потолке.

– Приветик. Давно ждёшь? – усаживаясь за столик, спросила Настя. В ярко-оранжевой блузке с пышными, многослойными кружевами она была похожа на пушистую гусеницу.

– С незапамятных времён.

– Это просто шоу Бени Хилла! – вместо извинения Настя начала с напущенным негодованием рассказывать о причине столь длительной задержки: – Представляешь, я два часа проторчала с клиентосами в нотариальной конторе, чтобы удостоверить документы. Дождались, зашли, а эта противная тётка говорит: «Вы, товарищ адвокат, неправильно их составили. Я только свои образцы удостоверяю». Понятно, деньги вымогала. Спорить бесполезно. Искать другого нотариуса? Так там то же самое. Пришлось соглашаться на её дебильный проект. Пока помощницы впечатывали фамилии и реквизиты, ушёл ещё час. С этими нотариусами вообще беда – их мало, вот народ и готов им втридорога платить, чтобы не стоять в очередях, чтобы без задержек, без волокиты. А нотариусы, конечно, борзеют. Ставят свои условия.

Да, это правда. Отечественный нотариат до начала девяностых представлял собой женское сообщество калек, недоучек и неудачниц, которым не суждено было занять почётное место в органах советской юстиции. Однако, когда страну захлестнула волна приватизации, потребность в разного рода нотариальных услугах резко возросла. В захолустные нотариальные конторы выстроились очереди, и, чтобы туда никогда не заросла народная тропа, в законодательство о нотариате вкралась безобидная, на первый взгляд, норма о том, что численность нотариусов в том или ином регионе определяется по согласованию нотариусов с местными органами юстиции, т. е. были введены квоты. Итогом таких «согласований» стал банальный коррумпированный сговор – нотариусов оказалось слишком мало для населения. Так, на ровном месте появилась проблема искусственного дефицита нотариальных услуг. Попасть в кабинет нотариуса стало также проблематично, как и в кабинет высокого чиновника, а чтобы стать хозяином такого кабинета, например, в Москве, претенденту придётся заплатить нотариальной мафии сотни тысяч долларов.

Во время ужина, наблюдая за Настей, ожидая, как мне казалось, удобного момента для того, чтобы расспросить её о подозреваемом в интимной связи с ней (которого она прятала под легендой о водителе), я вдруг испытал неловкость от осознания того, что моя неудача раз и навсегда покорить Настю могла быть вызвана моей недоразвитой в эпоху советского пуританства сексуальностью. Иначе говоря, «игрушками» я никогда не пользовался и «экспериментировать» не умел. А Настя в постели почему-то часто поворачивалась ко мне спиной, ложась на живот, подставляя свой широкий зад. «Бедняжка! – мысленно сокрушался я, разглаживая целлюлитные вмятины на её пухлых ягодицах. – Твои предыдущие любовники были любителями анального секса?». Конечно, я бы так не подумал, будь Настя помоложе лет на десять. Тогда её поза была бы воспринята мной как щепетильная привычка некоторых юных барышень до замужества сохранять свою драгоценную девственность путём допуска своего секс-партнёра только к анальному входу. Но Насте было уже за тридцать. Откуда была эта поза?

– И давно ты, это самое, с драйвером? – стараясь не задираться, двусмысленно спросил я, не дожидаясь, когда Настя закончит совокупляться с едой.

– Отстань, – даже не посмотрев в мои глаза, отмахнулась от моего вопроса Настя и прильнула к поросячьей рульке.

Я понял, что разговорить упёртую Настю, уже решившую только отмахиваться от моих вопросов краткими ответами, мне не удастся. Ладно, подумал я, в следующий раз… И в этот момент я обратил внимание на то, что Настя опять мельком взглянула на часы. Не более пяти минут назад она уже смотрела на этот же циферблат. «Вот ты себя и выдала, блядь!».

– Настёнок, а Настёнок…

Когда она посмотрела мне в лицо, я пристально заглянул в её глаза. Она же свой взгляд отвела влево, улыбнулась и утопила свои развесистые губы в пивном бокале.

– Пойдём в кино, – ласково предложил я, аккуратно вытирая салфеткой её нос.

– Нет, поздно уже, – замотала головой она. – Завтра мне рано вставать.

– Ещё только двадцать один тридцать – детское время, – взглянув на дисплей своего мобильного телефона, сказал я.

Я и не думал её уговаривать – моей целью было выяснить, куда и к кому она сейчас торопится. Интуиция уже подсказала мне, что обладатель мужского голоса, услышанного мною при телефонном разговоре с Настей сегодня утром, навестит её и вечером. А может, она сама собирается нанести ему ответный визит? Я продолжил осторожное прощупывание измены.

– Может, всё-таки на десятичасовой сеанс? – подмигнул я ей.

– Я же сказала, мне завтра рано вставать, – взгляд Насти опять непроизвольно упал влево. Через секунду она нарочито зевнула.

«Понятно, торопишься к нему. Он уже тебя ждёт? Или хочешь поспеть к его приезду?»

– Ладно, поехали домой. – сдался я.

В такси она что-то щебетала про своих подружек и игриво трепала меня за руку. Я до самого её дома выдерживал молчание, отвернувшись в окно. Когда машина остановилась у её подъезда, я предпринял ещё одну попытку проверить свою гипотезу о двуличности Насти.

– Можно, я заночую у тебя? – чмокая её в щёку, миролюбиво спросил я без малейшего шанса получить согласие.

– Ну я же тебе сказала … – с усталой раздражённостью ответила Настя.

Она была одета в тёмно-коричневую норковую шубу. В этой тяжелой бесформенной одежде, купленной на дешёвом греческом рынке, в пёстрой шали, плавно обхватившей её голову, розовощёкая и округлая Настя была похожа на огромную матрёшку. Этакая русская Венера – Матрёна в мехах…

Домой я вернулся в двенадцатом часу ночи. Набрал её домашний телефон. Трубку взяла Настя. То, что на том конце провода мне отвечала она, ещё ничего не значило – ведь она была хозяйкой квартиры. В ходе разговора с ней я пристально вслушивался в посторонние шумы в радиотрубке. Я слушал не её противный голос, а прослушивал пространство вокруг неё. Вдруг мне послышалось мужское бормотание… В этот же момент Настя начала говорить громче и быстрее, смущённо и чуть растерявшись.

«Вот и всё. Еще нужны доказательства?» – спросил я сам себя.

Не подавая виду, я закончил с ней разговор и отключил радиотрубку от телефона. В отчаянии я не знал, как поступить. Мои подозрения нашли своё подтверждение. Может, завтра подкараулить её у подъезда и изуродовать ей лицо опасной бритвой?

Знаю, что всё это банально и старо, истёрто до дыр. Сколько писателей и поэтов фразисто и талантливо на протяжении веков описывали одну и ту же ситуацию: твои ночные переживания, когда ты думаешь о ней, а она сейчас с другим. Об этом уже всё сказано и спето. Но разве от этого мои чувства менее искренни, душевный надрыв менее трагичен? Какая же ты все-таки дрянь, Настя!..

На следующий день я с самого утра замучил её звонками на мобильный и домашний телефоны – она не брала трубку. Я засыпал её SMS-сообщениями – она не отвечала до вечера. Наконец, мы встретились в суши-баре.

– Настя, я не собираюсь устраивать сцены ревности, – искренне рассчитывая на откровенный диалог, начал я разговор серьёзным доверительным тоном, дождавшись, когда девушка с азиатской внешностью, «косившая» под японку, расставит на деревянных дощечках блюда псевдояпонской кухни и удалится. – С первого дня нашего знакомства я понимал, что наверняка вписываюсь в чужую игру. Туда, где третий – лишний. Я был абсолютно уверен, что у такой, как ты, должен быть кто-то. Но когда ты ответила мне взаимностью, я понял, что его место занял я. Оказалось, ошибся. Настя, видите ли, пребывает ещё в раздумье: и с ним хорошо, и со мной неплохо. В итоге, непонятно – кому ты изменяешь? Зачем ты обманываешь его и меня? Ведь на обмане своё счастье не построишь.

– Я никого не обманываю, – лживо начала отпираться Настя.

– Ну ладно, Насть, – с трудом подавляя свое желание ударить её по лицу, я, натужно улыбнувшись, решил злобно пошутить: – Пока ты не определилась, давай поживём втроём: ты, я и твой драйвер. Кстати, он покладистый парень?

– Не говори ерунду.

– А что, в России сейчас это входит в моду, – не унимался я.

– Ты очень мнительный, тревожно мнительный, – отхлебнув зелёного чая, по вкусу ничем не отличавшегося от заваренной соломы, сказала Настя. – Навыдумаешь всякое…

– А что мне ещё остаётся? Только додумывать… – поняв, что откровенный разговор опять не получился, я решил хотя бы постебаться над своим невидимым соперником, а значит и над Настей: – Только вздыхать. И завидовать крутости этого мачо. Я представляю его симпатичным и скромным, с атлетическим торсом, в меру молчаливым, послушным, даже чуть туповатым. Иначе, чем бы он тебя привлёк?..

– Послушай, он просто водитель, – коротко отрезала Настя.

– Ты за кого собираешься замуж, за него или за меня?

– Я вообще ни за кого замуж не собираюсь! – решительно заявила она.

– Я убил его!

– Кого… ты убил? – испуганно спросила она, выпучив на меня свои глаза и настежь открыв рот.

– Я убил твоего принца!

– Какого принца?

– Того самого, на белом коне, в пурпуровом плаще, с ликом сказочной красоты. Я зарубил этого парня топором у порога твоей квартиры. В тот момент, когда он собирался позвонить тебе в дверь. Что, плохой конец у сказки? Согласен, ужасный финал. Но этот герой из твоих девичьих грёз сам виноват – долго ехал. Опоздал. На много лет опоздал. Вот лет десять назад ему бы никто не помешал преклонить пред тобой колено. А сейчас уже время ушло. Для тебя тоже, Насть. Безвозвратно. Тебе уже за тридцать. И долго ты будешь примерять мужиков?..

Настя молча сосредоточила на мне свой взгляд и, умело обхватив деревянными палочками ролл, заткнула им мне рот…

Этот странный роман близился к концу. Поведение Насти уже было невыносимым, а мои шутки становились всё злее и циничнее. Но всё же завершился он для меня неожиданно. Конечно, я мог порвать с ней резко и нагло, и несколько раз я с трудом сдерживал эти порывы, но, как известно, влюблённости без мазохистского наслаждения не бывает. Я хотел доиграть роль Пьеро до конца.