Текст книги "Адвокат шайтана"

Автор книги: Максим Кисловский

Сердцеед

Как и всякий педагог, Татьяна Борисовна ненавидела детей. Поэтому, когда сбылась её заветная мечта стать директором школы, она старалась как можно реже проводить беседы с учениками и их родителями. Происходило это по особым случаям. Сегодня был один из них.

В кабинете директора Сергей Якимов был всего лишь второй раз за всё время своего обучения в школе. Впервые он оказался здесь, когда ещё будучи первоклассником был замечен в том, что помогал своим соученикам выбрасывать цветочные горшки с подоконника классной комнаты на головы прохожих, шедших мимо здания школы. К счастью, тогда никто не пострадал. Но наказание последовало незамедлительно – всех маленьких хулиганов классный руководитель отвёл в кабинет к директору школы, где на них обрушился такой поток ругательств и угроз, которых Серёжа не слышал даже от своих отца и матери во время их самых жестоких ссор. В тот момент, когда дети услышали, что им грозит за содеянное, они зарыдали хором, испуганно прячась друг за друга и громко всхлипывая наперебой: "Я больше не бу-у-ду…". Не плакал только Серёжа – он не понимал, почему из-за такого пустяка Татьяна Борисовна злится и ругается.

В этот раз всё было по-другому – ведь время стирает из памяти обиды и переживания. Всё остается в безвозвратном прошлом. Татьяна Борисовна, хотя и держалась подчёркнуто строго, вела разговор очень вежливо, не повышала голоса и даже иногда улыбалась.

– Нет-нет, даже не сомневайтесь, Надежда Александровна, – продолжала настаивать Татьяна Борисовна, обращаясь к матери Сергея Якимова. – С такими данными, как у вашего сына, только в МГИМО. Уж поверьте мне, педагогу с двадцатилетним стажем.

Рассуждения директрисы о будущем своего сына Надежда Александровна слушала молча, учтиво кивая головой и беспрестанно теребя замусоленный уголок старой серой шали, свисавшей у неё с плеч.

Сергей сидел рядом с матерью напротив стола Татьяны Борисовны, но в их разговор не вмешивался. Отвернув голову в сторону окна, он задумчиво рассматривал крошечные листики на ветках могучего тополя, раскинувшего свою крону подле стен школы. Сергей был там, за окном, под ярким апрельским солнцем, на свежем весеннем воздухе. Разве в такую пору могут интересовать какие-то мелкие, почти никчёмные вопросы – где продолжать учиться, например? Кем быть или куда пойти работать? Весна на дворе! Да возрадуемся же, друзья!

Татьяна Борисовна, заметив созерцательную улыбчивость на лице Сергея, обратилась к нему:

– Ну что, Серёж, пойдёшь в МГИМО учиться?

Сергей, внезапно отвлечённый от своих вдохновенных раздумий, повернулся к Татьяне Борисовне, на миг их взгляды встретились. Оценив, с какой доброжелательностью на него смотрит когда-то казавшаяся грозной женщина, Сергей посмотрел на мать. Надежда Александровна ласково взглянула на сына и улыбнулась. В ответ на улыбку матери Сергей кивнул головой.

– Ну вот и умница, – облегчённо произнесла Татьяна Борисовна и встала из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена.

Выйдя в коридор из уютного и тихого кабинета, мать с сыном оказались в мире шума, визга и гулкого топота, сотрясавшего своды здания – школьники бежали в столовую. Толпы маленьких человечков проносились мимо Сергея и его мамы, не давая им возможности пройти по коридору. Встав возле окна, они решили переждать эту стихию. Через минуту основная волна детского потока начала ослабевать, унося за собой оглушительные раскаты в другую часть здания. В этот момент в коридоре появилась Зоя Ивановна. Увидев Сергея, стоявшего у окна со своей мамой, классный руководитель громко поздоровалась с ними и подошла вплотную к Надежде Александровне. Сергей давно столкнулся с привычкой этой учительницы разговаривать с собеседником "лицом к лицу". Достаточно было одного разговора с ней, чтобы надолго запомнить всё безобразие, которое творилось в полости её рта. Там не хватало шести зубов.

– Как хорошо, что я вас встретила, – обрадовалась Зоя Ивановна, обильно обрызгав слюной Надежду Александровну. – Были у директора? Очень хорошо. И что вам сказала Татьяна Борисовна?

– Да вот в МГИМО собираемся, – стеснительно ответила Надежда Александровна.

– Я так и знала! – воскликнула Зоя Ивановна, одарив сияющей улыбкой своего ученика. – Ничего, привыкнешь, Серёжа. Там прекрасные условия, прекрасные преподаватели.

Сергей посмотрел на маму. На её измождённом лице сверкали капельки слюны Зои Ивановны. Данная от природы тактичность удержала Надежду Александровну от того, чтобы демонстративно утереться на глазах у собеседницы, а той стало стыдно за свою неопрятность в общении с людьми. Сергей тоже дипломатично промолчал.

Поскольку профессиональное любопытство Зои Ивановны было удовлетворено полностью, а беседа ни о чём во время обеденного перерыва была бы ещё более пустым занятием, чем беседы о политике, она пожелала Сергею успехов и поспешила в столовую.

По дороге домой Сергей не проронил ни слова, несмотря на то, что его мама много говорила о его будущем, о трудностях его дальнейшей карьеры. Уже подходя к подъезду дома, где жила семья Якимовых, Сергей услышал весёлую мелодию, доносившуюся из открытого окна. Песня была знакомой:

 
Во французской стороне,
На чужой планете,
Предстоит учиться мне
В университете…
 

«Прощание со Швабией» в русском переводе, довольно сильно урезанном и приблизительном, была известна советской публике как «Песня вагантов» или «Из вагантов».

 
До чего ж тоскую я —
Не сказать словами…
Плачьте ж, милые друзья,
Горькими слезами!
 

Маленькая горстка шутливых строк из немецко-латинской средневековой поэзии удивительным образом стала одной из самых популярных песен в среде советского студенчества.

 
На прощание пожмём
Мы друг другу руки,
И покинет отчий дом
Мученик науки.
 

Наверно, каждый студент, собиравшийся в путь, ведущий в «мудрости обитель и разума чертог», напевал про себя эту песенку.

 
Ну, так будьте же всегда
Живы и здоровы!
Верю, день придет, когда
Свидимся мы снова.
 

Сергей не напевал слова песни, к ним он даже не прислушивался, ему была приятна сама мелодия, её весёлая сентиментальность. Хотелось тут же пуститься в пляс или хотя бы отстукивать ногою ритм песни.

 
Всех вас вместе соберу,
Если на чужбине
Я случайно не помру
От своей латыни…
 

Действительно, даже не вдумываясь в смысл слов, каждому понятен дух этой песни – сквозь печаль расставания с родным краем звучит трепетный призыв к юному сердцу отправляться в дальнюю дорогу.

 
Если не сведут с ума
Римляне и греки,
Сочинившие тома
Для библиотеки…
 

За новые горизонты, в новую жизнь. Туда, куда зовут оставшиеся в средневековом романтизме вечно молодые ваганты.

 
Если насмерть не упьюсь
На хмельной пирушке,
Обязательно вернусь
К вам, друзья, подружки!
 

Туда, где живёт молодость и раздаётся девичий смех. Где жизнь ещё только начинается, где за началом не видно конца.

 
Через миг отчалю.
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
Голубая лента…
Вспоминайте иногда…
 

– Серёжа! – раздался материнский голос, оборвав прослушивание песни и спутав мысли Сергея. – Ты чего встал? А ну пошли домой.

Ирина стояла у входа в барак и кого-то ждала. Лёгкий осенний ветерок развевал её длинные русые волосы. Проходя мимо неё, Сергей успел разглядеть, что глаза у неё голубые, а ресницы пушистые и длинные, как у куклы, с которой он играл ещё в детском садике. Что-то до боли знакомое вспомнилось ему в этот момент. Воспоминания были краткими, но очень яркими и необычными. Это мимолётное виденье было одним из тех, которым поэты посвящают свои гениальные откровения. Каждому знакомо это чувство узнавания своей любви.

Ирина была одета в тёмно серый-свитер и синие джинсы. Никакой нарядной атрибутики, не говоря уже о косметике. Абсолютная естественность во всём. Пройдут годы учёбы в МГИМО, и Сергей увидит Ирину в разных нарядах – модной и стильной во время торжеств и предельно строгой на занятиях, – но этот колхозный образ Ирины, в котором Сергею явилась любовь, останется в его памяти навсегда. А желание вернуться в этот сентябрьский вечер, "на картошку", в эту деревню, на своё случайное свидание с возлюбленной будет тревожить его душу всю оставшуюся жизнь…

Ведь любовь приходит к каждому из нас только однажды. Всё остальное – лишь подготовка или уже повторение. Разве не так? Для тех, кто думает иначе, судьба злодейски подбрасывает приманки, создаёт помехи и ямы-ловушки. К сожалению, Сергей был одним из тех, для кого были уготованы эти коварные штучки Амура. Поэтому вместо того, чтобы сразу подойти к Ирине и без стеснений показать своё пробитое сердце, Сергей прошёл мимо. Даже не подав вида. Дурачок…

Позже, когда группа Сергея вернулась из колхоза и приступила к учёбе, он почти ежедневно встречал Ирину на занятиях, несмотря на то, что они учились в разных группах. И каждый раз при виде Ирины его сердце начинало биться, как у всех влюблённых. Но в том, что это любовь, он ещё не готов был себе признаться. Могла же она всего лишь только нравиться ему и не более?

Из-за того, что ответ на этот вопрос не был столь убедительным, чтобы не сомневаться в искренности своих чувств, проходили целые месяцы, а Сергей только и делал, что украдкой любовался Ириной, считая дни, когда он видел её в коридорах и аудиториях МГИМО. При этом вчера было похоже на сегодня – увидел её и всё. Даже не подошёл к ней, не поздоровался. Лишь ночами, когда волшебная игра рекламного многоцветия "Огней Большого Города" проникала вглубь его комнаты, он в своих мыслях был с ней рядом: её другом, возлюбленным, а позднее и мужем. Однако с наступлением дня ночные мечты отступали за горизонты реальности. Но почему же? Может быть, отвлекала учёба?

Сказать, что Сергей всей душой отдавался учёбе и у него не было времени думать "об этом", было бы враньём. Мол, мне некогда. Времени еле на учёбу хватает. Нет. Ведь разве что-то может быть сильнее и страшнее любви? Что-то может увлекать больше, чем любовь? Конечно, для любого, кому было суждено учиться в МГИМО, процесс учёбы занимал большую часть ежедневных забот. Быть исключённым из этого заведения за неуспеваемость было и остаётся позором. Особенно для родителей исключённого.

Ведь именно только благодаря родительской природной особости, их сынок или дочка могли попасть в МГИМО и продолжать там учиться.

Учёба для Сергея была интересной, насыщенной и, наверное, поэтому давалась очень легко. Преподаватели оказались людьми очень отзывчивыми и внимательными, настоящими профессионалами своего дела. В связи с особым статусом этого учебного заведения в нём очень часто проводились научные конференции, во время которых Сергей со своими товарищами нередко оказывал высоколобым учёным практическую помощь, услужливо разливая минеральную воду членам президиума, развешивая на стенде различные плакатные схемы и графики, раздавая участникам конференции пособия и методические материалы. Кроме того, иногда Сергея или его товарищей вызывали на сцену конференц-зала, где им предлагали ответить на вопросы докладчиков либо изобразить на письменной доске свои соображения по той или иной теме.

Нет, дело было не в занятости Сергея учёбой. Причиной тому, почему в тот момент, когда к Сергею уже тихо и незаметно, как пантера в ночной тиши, подкралось это томительно-сладостное страдание, излечиться от которого можно было только путём признания Ирине в своей любви, было то, что Сергей попал в лапы другого, более коварного охотника – случайного увлечения.

Произошло это через год после его первой встречи с Ириной, в один из ноябрьских дней, когда отмечалась дата основания МГИМО. Как обычно, в спортзале была устроена дискотека, на которую Сергей пришёл со своими друзьями. Музыка, яркие огни вскружили Сергею голову, и он не хотел пропустить ни одного танца, даже медленного. Только усталость от непрерывных прыжков и махательных движений рук и ног во время танцев заставляли его ненадолго брать передышку. Во время одной из таких передышек он заметил, как какая-то красавица качается в танце с парнем, обняв его за шею. Переводя дыхание, не отрывая от них своего взгляда, Сергей почувствовал, как его горячий пот начал стремительно холодеть…

Новой возлюбленной Сергея оказалась Света. Эта огненно красная вспышка (Света в тот вечер была в красном платье) настолько ослепила Сергея, что в тот недолгий период влюблённости в Светлану он забыл об Ирине. По сути это была измена. Весь жар его любовных страстей теперь пылал только для Светланы. Все мысли были только о ней. И в своих кратких мечтаниях о Светлане душа Сергея парила над землёй в поисках цветов надежды на взаимность.

Но настоящая любовь всегда такова, что избавление от неё бывает лишь кратковременным, как забытьё во время тяжёлой болезни. Снова и снова в ночных образах появлялось лицо Ирины. Вновь и вновь при мысли о ней его сердце начинало биться в знакомом ритме, а волнение от встречи с Ириной заставляло забыть его обо всём. Казалось бы, что настоящая любовь уже доказала своё полное право на обладание сердцем Сергея. Но опять, по случайному стечению обстоятельств, новое увлечение Сергея, не оставив ни малейшей возможности почувствовать что-то неладное, вкралось в его жизнь.

Её звали Яна… Белокурая и загорелая, она появилась пред ним совершенно неожиданно, сразив его наповал своей красотой. Это случилось на третьем году его обучения в МГИМО во время летних каникул, когда Сергей вернулся в свой родительский дом на отдых.

Владимир Иванович и Алевтина Сергеевна – старые знакомые родителей Сергея – проводили свой отпуск в доме отдыха недалеко от города, где жила семья Якимовых. Вместе с ними была их племянница Яна. Несколько раз они навещали Якимовых и даже оставались на ночь.

В эти дни Сергей ходил с Яной на озеро купаться и загорать. Восхищённый её фигурой, глазами и улыбкой, Сергей подолгу не мог оторвать от неё свой взгляд, вызывая у неё лёгкое смущение. А когда они прогуливались по городскому парку, Сергей многократно старался улучить момент, чтобы как будто невзначай коснуться её руки.

Эта временная влюблённость Сергея опять заставила его забыть об Ирине. Глядя на Яну, он даже не сравнивал её с Ириной. Ему казалось, что в Яну он уже влюблён пожизненно, и в ночных сновидениях на месте возлюбленной Сергея была только она.

Когда Яна уехала со своими родственниками домой, тоска по ней у Сергея была вселенской. Он не представлял уже своей жизни без неё. Целые две недели после её отъезда родители Сергея не могли добиться от него ни слова о причинах его хандры.

Что же такое любовь? – вопрошала душа Сергея. – Где же найти ключ к взаимности?

В поисках ответа на этот вопрос проходили дни и недели…

Кончилось лето. У Сергея продолжилась учёба, и он вновь увидел Ирину. Забытые чувства снова воспылали жарким костром. Вся страсть, некогда обращённая к Яне, опять была адресована только Ирине. Никаких сомнений, что Ирина была той единственной и неповторимой, уже не было. Решимость Сергея объясниться ей в любви становилась уже непоколебимой.

Обдумывая бессонными ночами этот самый главный в своей жизни поступок, Сергей поражался тому, как это просто. Зачем нужны какие-то поводы, чтобы обратить на себя внимание? Зачем выдумывать глупые приёмы для ухаживания? Зачем?! Как это просто – подойти и признаться в любви! И не надо бояться того, что будет после. Пускай будет, как будет. Пускай она услышит твоё признание и посмеётся над тобой. Пускай! Главное – сделать этот шаг. Дать волю своим чувствам. Упасть на колени и разрыдаться. Или подхватить её на руки и унести на край света. Украсть её в конце-то концов! Пусть это будет выглядеть коряво и смешно, глупо и нелепо, но ни в коем случае нельзя прятать своё признание в глубинах своей души. Рано или поздно оно вырвется наружу, но это будет уже другое признание – признание своей роковой ошибки. Нельзя её допустить! Иначе, случится трагедия…

И вот наступил этот день – один из дней золотого сентября, когда жёлтые листья засыпают город; когда осеннее солнце светит ярко, но греет нежно; когда в душу проникает нечто особенное, что заставляет тонко и лирично чувствовать дыхание природы.

Едва сдерживая душевный трепет, Сергей стоял у входа в МГИМО, ожидая, когда мимо него пройдёт Ирина. Занятия уже закончились, и около здания было многолюдно. То, что кто-то услышит его разговор с Ириной, нисколько не смущало Сергея. Для него уже не было никаких причин, чтобы отложить столь важное событие в жизни хоть на час.

Ирина вышла из здания и стала спускаться по ступенькам. В ту же секунду Сергей быстрыми шагами направился к ней.

Но что это? С Ириной рядом шёл какой-то парень, обнимая её за талию…

В оцепенении Сергей встал, как вкопанный. Улыбающаяся Ирина со своим парнем прошла мимо него…

Кто он? Этого не может быть…

Обнимающаяся пара удалялась. Сергей машинально последовал за ними.

"Неужели это её муж?", – электрическим разрядом сверкнула мысль в голове Сергея.

Он сделал несколько быстрых шагов за этой парой и почти приблизился к ней. Взгляд Сергея застыл на правой руке Ирины, обнимавшей парня…

О, Боже! Этого не может быть… На безымянном пальце Ирины сверкало золотое обручальное кольцо…

Ну вот и всё! Когда это оказалось слишком просто, было уже поздно…

В глазах Сергея помутнело, его возлюбленная со своим избранником исчезли из вида…

Вечером того же дня Сергей молчаливо просидел с друзьями до глубокой ночи, глотая горький коктейль из водки и слёз. Когда его мозг поглотила тёмная вязкая жижа, Сергей рухнул в печальный сон.

Утром, не сказав никому ни слова, Сергей уехал домой к родителям. В дороге в унисон его душевному плачу из радиодинамика автобуса чей-то трагичный голос читал неизвестные стихи:

 
Теперь я смотрю без надежды
В бездонный мир твоих глаз,
В котором мечты мои прежде
Приют находили не раз.
И лишь те мгновенья остались,
О которых вспоминаю с тоской,
Когда впервые мы повстречались,
Когда в первый раз восхитился тобой,
Когда ещё только в прозе
Рождались эти стихи,
Когда ещё было не поздно
Тебе говорить о любви.
Сегодня звучит лишь прощаньем,
Без трепета, слёз и мольбы,
Запоздалое это признанье
В плену безмолвной души.
Ты была и осталась небесной,
Сияньем негаснущих звёзд,
Царством тебе неизвестных
Юных и радостных грёз.
О Боже, храни её вечно!
Дай счастья ей на все времена!
И пусть её любит нежно,
…, с которым свела судьба.
 

Родители, удивлённые неожиданным приездом сына, поначалу пытались разузнать причину этого возвращения, но безуспешно. Сергей не проронил ни слова. В последующие дни ни уговоры матери, ни угрозы отца не заставили Сергея вернуться на учёбу.

С тех пор Сергей уже никогда не увидит Ирину. Ни воочию, ни на фотографии. Только по памяти её образ будет всплывать в его снах.

Лишь в печали немой, В звёздном свете огней, Её образ мерцал неземной В потоке ночных миражей.

Прекращение учёбы Сергея в МГИМО очень сильно испортило его отношения с матерью, а особенно с отцом. Последний то и дело отпускал в адрес Сергея какое-нибудь нецензурное словечко. Но Сергей реагировал на это абсолютно равнодушно. Мать иногда пыталась лаской выведать у сына его душевные секреты, но тщетно. Единственный человек, с кем Сергей мог общаться в период этой драмы, была его бабушка – Василиса Никифоровна.

Однажды, спустя месяц после душевного потрясения, Сергей всё-таки поведал ей о том, что же было причиной его прекращения учёбы в МГИМО.

Выслушав волнительную, сбивчивую речь внука, Василиса Никифоровна сочувственно покачала головой и сделала неутешительный вывод:

– Ничего не поделаешь, Серёжа, её сердце теперь принадлежит другому…

Гроб Даши Елоховой, покачиваясь и скребя по стенкам могилы, спускался в вечность. Александр Коломиец, оставаясь неподвижным, продолжал незаметно всматриваться в людей, окруживших могилу. Лишь на секунду, в момент, когда раздались внезапные истошные рыдания матери покойной, он оторвался от своих наблюдений.

Присутствовать на этих похоронах следователю Коломийцу было совсем необязательно. Осуществлением оперативных мероприятий по уголовному делу занимаются сыщики, то есть оперативные сотрудники уголовного розыска. Это их дело – разыскивать преступника. А у следователя, даже по особо важным делам, функции исключительно только протокольные. Но именно эта функциональная разобщённость в работе следственного и оперативного аппарата с самого начала работы следователем возмущала Коломийца. Ещё только будучи студентом юридического института и стажёром районной прокуратуры он поражался тому, насколько парадоксально были определены законодательством целевые установки прокурорских и следственно-оперативных органов. За многие годы своей следственной практики Коломиец неоднократно убеждался в том, что это и было главной причиной, почему даже самое очевидное преступление могло остаться нераскрытым, а расследование уголовного дела могло быть приостановлено, а при определённых стараниях и вовсе прекращено.

Абсурдность существующей организации взаимодействия следственных, оперативно-розыскных органов и прокуратуры особенно была заметной в случаях, когда в ходе расследования личность преступника не была установлена либо преступник скрылся. При таких обстоятельствах следователь становился абсолютно незаинтересованным лицом в розыске или установлении личности преступника, поскольку по закону следствие по делу должно было быть приостановлено, а розыск поручен оперативникам. Большинство следователей, с которыми Коломийцу доводилось быть знакомым по работе, с поразительным равнодушием относились к этому. Некоторые из них зачастую нарочно давали оперативникам искажённые данные о преступнике, которого те должны были искать. Почему? Чтобы они никогда не нашли его! Ведь следователь – абсолютно незаинтересованное лицо в розыске или установлении личности преступника, поскольку по закону функции его исключительно протокольные, то есть оформительские. В свою очередь, бесконтрольным оперативникам законодательная власть предоставила возможность заниматься сбором информации на кого угодно без возбуждения уголовного дела. На практике это повсеместно привело к сбору заказного компромата, которым оперативники давно научились выгодно торговать. А вот по уголовному делу вместо нужной оперативной информации в девяти случаях из десяти следователю поступал и продолжает поступать один и тот же ответ на его отдельное поручение: "Принятыми мерами установить местонахождение разыскиваемого лица не представилось возможным".

Понятно, что идея о подчинении всей огромной своры оперативников следственному аппарату (чтобы они наконец-то занялись уголовными делами, а не сбором сплетен, слухов и доносов) никогда не нравилась руководству ни советского, ни российского МВД. Но такая идея не устраивала бы и всех чинов в следственных органах (от милиции до прокуратуры), поскольку это лишило бы их возможности останавливать расследование дела под предлогом розыска преступника.

Александр Коломиец был редким следователем. Его самолюбие не позволяло мириться с тем, что какой-то урка окажется хитрее огромной правоохранительной махины. И ладно бы хитрее и интеллектуальнее следователя или опера, это ещё простительно. Но когда тупой подонок остаётся на свободе из-за тупости в организационной работе оперативно-розыскных и следственных органов? Дожидаться, когда руководство страны наконец-то создаст Всероссийский Следственный Комитет? (Александр Коломиец приветствовал более удачное название подобной структуры – Федеральное Следственное Бюро России). Об этой службе, призванной объединить в себе и следственный, и оперативный аппарат всех правоохранительных органов государства (по типу американского ФБР), разговоры шли уже с начала шестидесятых годов. Ещё в 1978 году будучи первокурсником Харьковского юридического института Коломиец слышал от своих преподавателей:

– Вы, ребята, будете уже работать в Следственном Комитете…

С тех пор Коломиец уже стал следователем по особо важным делам областной прокуратуры. Да, прокуратуры, но не Следственного Комитета.

А тем временем могильщики набрасывали лопатами могильный холмик…

Коломиец последний раз медленным взором оглядел родственников и знакомых погибшей и пошёл к выходу из кладбища.

– Здесь тоже ничего подозрительного, – сказал сам себе Коломиец, втыкая ключ в замок зажигания своей потёртой "жучки" пятой модели.

Собраться с мыслями на работе ему бы не дали – там его ожидала бы привычная бестолковая суета сотрудников и постоянные звонки начальства и подчинённых. Поэтому Коломиец решил ехать сразу домой. Благо, жена была с детьми на даче.

Но, уже открывая дверь в своей квартире, он услышал телефонные звонки. Звонили настойчиво и нервно. Выругавшись непонятно на кого, Коломиец взял трубку.

– Слушаю вас.

– А ты дома, что ли? – бесцеремонно его спросил голос Ольги Гавриловны Черепковой.

– Нет, Ольга Гавриловна, – ответил Коломиец. – Я на работе.

Ольга Гавриловна издала негромкий хохоток и начала свой стремительный монолог (перебивать её было бесполезно, так как она была из тех людей, которые своим собственным разговором до такой степени завораживают сами себя, что теряют слух):

– Вот послушай, Саш, что я тут записала. Нашла сегодня в библиотеке. У Бакшеева Евгения Сергеевича вычитала. Знаешь, кто это? Японовед известный. Вот что он пишет: "В традиционной картине мира японцев есть представления об ещё одной душе человека или божества – "кокоро", то есть по-русски "сердце, духовность". Исконно японское слово "кокоро" имеет параллели в алтайских языках, а именно: корейском, тунгусо-маньчжурских и тюркских. Изначально обозначало часть тела: сердце в биологическом смысле, грудь. Однако уже по данным восьмого века видно, что оно стало утрачивать физические характеристики и приобретать психологические и эмоциональные черты. "Кокоро" могло записываться разными иероглифами… "Кокоро" превратилось в отличительный признак и неотъемлемый атрибут человека, психическую и познающую деятельность, способность чувствовать, выражение индивидуальной воли и желания. "Сердце", в смысле "тайная воля", божества узнавалось через магические обряды, гадания, в сновидениях. Понятие "кокоро" позднее развилось в важнейшую категорию японской эстетики. Итак, можно сказать, что, в принципе, у древних японцев для человека существовала дуалистическая концепция души, состоящей из телесной и свободной души. Однако, учитывая важную роль "сознания-чувства", или "эмоционального сознания", можно говорить и о троичной структуре представлений о сакральном…".

Вчера на оперативном совещании прокурор области Петухов Андрей Степанович распинал сотрудников следственно-оперативной группы, которую семь дней назад возглавил Александр Коломиец:

– Ищите ритуальщиков! Ритуальщиков ищите! Неужели не понятно, что это какой-то сатанинский ритуал! Соберите всю информацию по этому поводу…

Непонятно, зачем, но на это совещание была приглашена и Черепкова. Эта неисправимая дура лет десять работала в отделе по надзору за законностью в исправительно-трудовых учреждениях области. Сейчас она была заместителем областного прокурора по так называемому общему надзору. К следствию она никогда отношения не имела. Но прокурор по какой-то неведомой причине решил привлечь её "в помощь" следователям и оперативникам группы Коломийца.

– И вот ещё, – продолжала тараторить Черепкова в ухо Коломийцу. – "Японское "кокоро" обязательно включает и теплоту. То, что связывает память с человеческой теплотой…".

– Спасибо, я ничего не понял, – Александр всё-таки успел вставить фразу, которую расслышала Ольга Гавриловна.

– Что ты не понял?

– Зачем всё это? – стараясь удержать ровный тон, спросил он.

– Как, зачем? Вчера Андрей Степанович потребовал от нас провести мозговой штурм. Вот я сегодня с утра сразу и пошла в библиотеку, подняла все материалы. Своих девочек заставила всё перерыть на эту тему…

"Мозговой штурм? Ты-то, дура, здесь причём? Твои мозги годятся только для того, чтобы их поджарить на сковородке".

– Ты сегодня уже не будешь на работе? Тогда давай, Саш, зайди ко мне утричком, я тебе передам все эти выписки. Здесь много ещё чего интересного. Почитай, посмотри. Это тебе пригодится.

Нет ничего хуже глупого, но инициативного сотрудника. После того, когда Черепкова загрузила Александра японской философией он бы не удивился тому, что, если бы ей вчера прокурор сказал "искать марсиан", она бы на полном серьёзе сейчас грузила его астрономией и цитатами из "Войны миров" Герберта Уэллса.

– Хорошо, Ольга Гавриловна. Я обязательно завтра к вам зайду. Вы собрали очень нужный мне материал. Проанализируем.

– Ну вот, у меня пока всё, – ответила на издёвку Александра повеселевшая Ольга Гавриловна. – Тогда пока?

– До свидания.

"Твою япону мать!".

Александр прошёл на кухню, приготовил кофе, нашёл трубку из вишнёвого дерева и по привычке закрылся у себя в комнате. Сев за письменный стол, Александр закурил. На работе он курил сигареты, стесняясь показывать сотрудникам свой маленький снобизм, к которому он относил курение трубки. "Вот ещё, подумают, что я под Шерлока Холмса играю…".

Копии и выписки из уголовного дела у него были дома, и он мог спокойно работать целыми днями, не выходя из квартиры. А что ещё нужно опытному сыщику? Только побольше информации.

Дело, соединившее в себе три убийства школьниц, было принято к производству Коломийца неделю назад. До того, когда была найдена убитой в городском парке Даша Елохова, дело расследовалось районной прокуратурой. Её убийство было аналогичным двум предыдущим: убийства совершались в городском парке в дневное время суток с двенадцати до четырнадцати часов; все убитые девочки были приблизительно одного возраста (двенадцать, тринадцать и четырнадцать лет); убийца наносил удары ножом в область шеи и груди, вырезая сердце у убитой; следов изнасилования обнаружено не было.

Что было известно по делу? Практически ничего. Все убийства были совершены в первой половине сентября – 5-го, 10-го и 13-го числа. А сегодня было только 25-е сентября. Поэтому материалы дела были только первичными и разобщёнными, а результаты ни одной из криминалистических экспертиз ещё не были готовы. Всё, что успели сделать коллеги Коломийца до того, как он приступил к расследованию, так это только найти несколько пенсионеров и молодых мам с малолетними детьми, гулявших в те дни и в то время в парке. Судя по рапортам оперативников, никто из этих возможных свидетелей не слышал криков жертв и не видел кого-либо, кто бы мог по их описанию попасть под подозрение сыщиков. После того, когда было совершено второе убийство, в парке и городских скверах было установлено скрытое оперативное наблюдение, но это не помешало совершению третьего убийства, жертвой которого стала Даша Елохова. Попросту проворонили. Двое оперативников, лейтенанты Ткачёв и Скворцова, изображавшие влюблённую пару, вместо того, чтобы наблюдать за идущей через парк домой девочкой, бродили по его тропинкам вдали от места происшествия. Естественно, они ничего подозрительно не заметили.