Текст книги "Клювы"
Автор книги: Максим Кабир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
5.7
Они выехали за город, когда в сумочке мертвой женщины завибрировал телефон. Женщина развалилась на заднем сиденье «фольксвагена». Из глазницы торчала отвертка. Выбросить труп не дали лунатики, ошивающиеся на причале.
– Звонят, – сказал Томаш.
– Слышу! – цыкнул Адамов.
Он хмуро смотрел на кожаную сумочку фирмы Michael Kors. Томаш вел автомобиль. Постоянно чесался, ужасно нервируя Адамова.
С парома они спасались вплавь и промокли до нитки. «Не хватало сдохнуть от пневмонии…» – скрипел зубами Адамов. Мутант и его доходяги уничтожили убежище. Адамову было плевать на придурка-сержанта и полусумасшедшего американца, равно как и на торчка Вика, и четвертого выскочку. Но ему нравилась сауна, нравились сигары капитана, китель и связанная телка в ВИП-каюте.
Звонивший был чертовски настырен.
«Абонент вне зоны досягаемости, – подумал Адамов, – у абонента в башке крестовая отвертка».
Он усмехнулся собственной шутке.
Взял сумочку и вытряхнул содержимое на колени. По полу рассыпались тушь, помада, упаковка салфеток. Телефон блеснул фальшивыми камушками.
Звонивший использовал приложение «Фейсбук», но его имя не отобразилось на экране.
– Капитан…
– Не отвлекайся! – огрызнулся Адамов.
Он понимал, что Томаш не виноват в случившемся на пароме, но услужливая морда официанта начинала его бесить. В казино под руководством Адамова работали такие: лижут зад, но лишь пошатнись, дай слабину – разорвут на части.
«Нет, – подумал Радек Адамов. – Это я здесь буду рвать».
Он помассировал шею. Провел пальцем по экрану.
В прямоугольнике возник мужчина: нос картошкой, мясистые губы, щетина усов.
Кусака.
Адамов не знал настоящего имени Кусаки – прозвище он дал ему сам. Стояла середина восьмидесятых, Адамов жил в Брно, Кусака обитал где-то по соседству. Радек встречал его, маршируя в школу. И всегда старался обойти стороной, затаиться в кустах или сделать вид, что спешит.
Кусака был городским дурачком (пиджаки на размер больше, чем надо, кепка с поломанными козырьком, козявки в ноздрях). И он не пропускал мимо себя ни одного ребенка в возрасте от нуля до четырнадцати лет. Завидев прохожую с грудничком, садился на хвост и провожал, улюлюкая и мурлыча в коляску, пока мамаша не рекомендовала отвалить. Детей постарше он преследовал несколько кварталов. При этом ничего дурного и зазорного не делал, просто сюсюкал, вставляя между слов коронное «кусь».
– Маленький халосенький, – говорил он. – Кусь, такой умненький мальсик, халосие осенки, кусь, слусайся маму, халясе кусяй.
Пах Кусака пыльными кладовками, сиропом от кашля и лежалой колбасой.
Он склонялся низко-низко к опешившему Радеку (каждую пору видно) и часто дышал. Руки держал сцепленными за спиной. Кто-то из идущих мимо взрослых мог прикрикнуть незло: «Отстань от мальчишки!» – и Кусака нехотя отставал. Вертел непомерно большой головой, замечал новую цель:
– Кусь, халосенький мальсик…
Он был смирным, на первый взгляд.
Летом восемьдесят шестого папа Радека ходил с другими соседями искать пропавшего пятиклассника. Нашли его в августе, притрушенного листвой, голенького, со сломанным позвоночником. Поползли, обрастая сенсационными подробностями, слухи. Дескать, школьника изнасиловали (и это в социалистическом государстве, а не в содомитской Америке!), а на теле милиционеры обнаружили следы зубов.
«Кусака», – понял Радек.
И однажды, возвращаясь из школы домой, он едва ли не врезался в сумасшедшего – тот выплыл из-за поворота, и руки больше не были сцеплены за спиной. Они легли на плечи Радека Адамова, эти красноватые руки.
– Ты халосий мальсик? – спросил Кусака и будто усомнился. Будто насторожился. – Ты не осень халосий, да?
Моча потекла по бедру Радека. Он смотрел на крупные продолговатые резцы за толстыми шевелящимися губами, и разум затуманился, мир подернулся рябью… Радек упал без чувств.
Кусака позвал школьного сторожа на помощь: «Мальсику плехо».
Он погиб весной, Кусака, повел в лес подростка, показать подснежники, отец бросился вдогонку, ударил, переборщил: осколок височной кости проткнул глупый кусачий мозг. Тогда же арестовали настоящего убийцу – скромного советского инженера.
«Ты халесий мальсик?» – иногда (нечасто) вспоминал Адамов. Раза три ему снился Кусака. В кошмарах он ел Адамова, обгладывал его ноги.
Это он звонил мертвой женщине, их попутчице.
Он улыбался Адамову толстыми губами.
Он говорил с американским акцентом.
– Здравствуйте, капитан.
Адамов замычал невразумительно. Обернулся идиот Томаш.
– Рад, что вы живы и здоровы, – сказал мужчина, похожий на Кусаку. Да, просто похожий – сердце Адамова оттаивало от сковавшего ужаса. Он перевел дыхание. Кусака не носил очков, не разговаривал как долбаный интеллигент (Адамов презирал интеллигентов).
– Ты кто, черт тебя дери?!
– Называйте меня Отто. Отто Леффлер.
– Как ты нашел нас?
– Обычная проницательность.
– Откуда меня знаешь?
– Вы большой человек, капитан. Это моя обязанность – знать больших людей.
Комплимент польстил бы, если б не ироничная ухмылка на лице Леффлера.
Из-за недосыпания Адамов туго соображал. Нитка-мысль никак не всовывалась в угольное ушко.
– Что тебе надо?
– У нас с вами проблемы, капитан.
– У нас?
– Конечно. Мутант и его друзья попортили вам жизнь, не так ли?
«Но ведь это ты, – хмыкнул Адамов, – прислал к нам мутанта».
– Ублюдки сбежали, – вслух произнес он.
Адамов не включил камеру, но почему-то казалось, что Леффлер прекрасно его видит.
– Их необходимо найти и обуздать. Особенно мутанта.
– Здоровяка?
– Нет, мальчишку.
– Так я и думал, – сказал Томаш. Он не смотрел в телефон, но слышал голос очкарика.
«Было бы чем думать!» – разозлился Адамов.
Ему не нравились звонок и звонивший. Было что-то неправильное, крайне скверное в происходящем.
– И зачем нам делать это? – спросил он с напускной ленцой.
– Потому что вы хотите спать. Съешьте кусочек его мозга, выпейте рюмку его крови и уснете, а утром проснетесь, полные энергии.
В животе внезапно заурчало. Адамов проглотил слюну. Он думал о салате из телячьих мозгов – петрушка, каперсы, обязательно лук-шалот.
– Я выслал вам карту с пометкой. Они сейчас там. Но поспешите. Мутант силен, и его сила растет с каждым часом. У вас два дня, чтобы остановить его. Пока он сам не ведает, чем обладает.
– И как же мы убьем твоего сильного мутанта? У нас нет даже перочинного ножа.
– О, это не проблема. Видите дом в поле? Серый забор.
Адамов уставился на серую ограду у трассы.
– Я-то вижу, – пробормотал он, – а откуда ты…
Леффлер перебил:
– Заряженный «Глок семнадцать» ждет вас в спальне на втором этаже. И будьте осторожны.
Связь прервалась. Аккумулятор разрядился.
– Капитан… – начал Томаш. Его фотогеничную физиономию обезобразили гнойники.
– Тормози! – коротко велел Адамов.
Дверь стоящего на отшибе особняка была заперта, но дылда Томаш расколотил кирпичом окно. Запрыгнул внутрь, втащил ругающегося Адамова. Во дворе они нашли мангал и вооружились шампурами. Теперь стальные шипы целились в блуждающие по гостиной тени. Мрак смастерил бесформенные осиные ульи по углам, застелил черным колышущимся муслином полы.
– Мне здесь не нравится, – сказал Томаш. – Будто склеп.
– Ерунда. Идем.
По навощенному паркету они прошагали к лестнице. На стене висели фотографии: пожилая супружеская пара в окружении детей и внуков. Адамов сплюнул под ноги.
Тени, как дым, окуривали второй этаж.
Используя шампур вместо шпаги, Адамов толкнул первую дверь.
Спальня.
Старик с фотографий лежал под одеялом, на боку – вероятно, он читал, когда ему пальнули между лопаток. На ковре валялся томик немецкоязычного борзописца Кафки. Убийца бросил пистолет рядышком. Черный австрийский «Глок» покоился на перине. Как и говорил всезнающий Леффлер.
Болезненно заныл живот. Адамов стиснул ягодицы, боясь, что кишечник непроизвольно опорожнится.
Он поднял пистолет, взял на мушку седой затылок мертвеца:
– Паф!
– Капитан…
Позже, за рулем, Адамов решил, что старая карга пряталась в шкафу – иначе как бы ей удалось подкрасться так незаметно? Адамов поворачивался (пресловутая замедленная съемка, сцена из вестернов), а старуха уже вонзала нож в печень Томаша. Глаза официанта вылезли на лоб, рот округлился.
Крик разморозил сцену, запустил действие в нормальном режиме.
Растрепанная ведьма замахнулась снова.
Адамов всадил пулю ей в грудь – точно в изображенный на пижаме букет фиалок. Свинец прошил сердце.
Адамов уважительно посмотрел на пистолет.
– Ох, капитан… – проскулил Томаш.
Из его бока сочилась кровь, она замарала штанину до колена. Рана выглядела плохо, но не смертельно, хотя речь о том, чтобы управлять автомобилем или охотиться на мутантов, уже не шла.
– Что же делать, капитан? – По прыщавым щекам струились слезы.
– Не хнычь, сынок. Перебинтуем. До свадьбы заживет.
– Вы так считаете?
– К вечеру будешь как новенький. Только найдем аптечку.
Томаш, придерживая рану, поковылял к выходу.
Адамов поднял пистолет:
– Выспись и за меня, сынок.
Патрон полетел вправо. Рубашка Томаша вздулась, пуля перегрызла позвоночник.
Смерть – это так быстро и грязно.
Покидая спальню, Адамов спиной, загривком, почувствовал чей-то внимательный взгляд. Он обернулся резко – палец дернул спусковой крючок, пуля разнесла стекло, и в комнату хлынул ветер последних августовских дней.
Вместо старика, поклонника Кафки, на кровати лежал Кусака. Он вперился в Адамова бусинками блеклых глаз.
– Ты не халесий мальсик, – обвиняюще произнес мертвец. – Ты осень плахой.
Снаружи (8): всюду
Ванкувер…
Дюпон совершенно запутался. Сколько тварей он убил за сегодня? Сорок? Семьдесят?
Цифры ускользали, раздувались, лопались, гнили в голове. Уши закладывало – он широко разевал рот и хрустел челюстью.
Улицу внизу усеивали трупы. Но все новые лунатики выходили из-под моста, из-за ничейных автомобилей, из-за троллейбуса, который больше никогда никуда не поедет. Они стояли, безмолвные и жуткие, их тени ползли по стенам небоскреба к тринадцатому этажу. Луна ослепляла.
За час Дюпон не пристрелил ни одного лунатика: пули уходили в молоко. Ветер приносил песок, он впивался в зрачки – но откуда взяться песчаной буре в Канаде?
Сто двадцать? Восемьсот сорок три?
Блокнотный лист с подсчетами упорхнул за перила.
Опустел пуфик сбоку. Жена отлучилась в туалет. Что она так долго?
– Мышка?..
«Уснула она там, что ли?»
Опираясь на винтовку, Дюпон повернулся. Локтем спихнул бокал с остатками выдохшегося «Моёта». Бокал не разбился, но покатился к краю и тоже улетел в пропасть.
– Что ты делаешь, мышка?!
Супруга замычала и вскинула винтовку. Ствольную коробку покрывали сердечки и «пацифики». Палец лег на скобу, глушитель смягчил звук выстрела. Разлетелось стекло, а следом разлетелась голова Дюпона. Мелкий дождик из мозгового вещества окропил задранные лица лунатиков, столпившихся на проспекте.
Джакарта…
Кристиан цеплялся за жизнь.
Бывший рестлер, он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы не спать еще неделю, но сомнамбулы норовили ускорить конец.
Кристиан перекинул ногу на водосточную трубу и карабкался по кровле.
Квартиру, где он успешно прятался, взяли штурмом. Хлипкую дверь разворотили ножами – лунатики лезли в пролом, как бешеные собаки. Девку, схватившую его сзади, Кристиан поднял к потолку, раскрутил и вышвырнул в окно. Спустя минуту он сам вышел через это окно.
Луна была так близко, словно оседлала конек двускатной крыши. Не знавшая ремонта черепица хрустела и разъезжалась. Ее куски вылетали из-под рестлера и разбивались о карниз.
«Я перелезу на другую сторону, – думал Кристиан, – попаду в соседнюю квартиру».
Он вытянулся в струнку, оттолкнулся. Черепица крошилась, точно печенье, и пыль щекотала ноздри. Из мезонина выкарабкался лунатик. Извиваясь змеей, полз к добыче. Кристиан вспомнил бой с Ледяным Мечом на отвесной стене. Тщательно срежиссированный буккером[20]20
Букер – сценарист постановочных боев в рестлинге.
[Закрыть], отрепетированный до деталей. Он тогда победил, и публика рукоплескала ему. Он был Бэбифейсом, положительным героем. А Ледяной Меч играл роль Хила, плохого парня.
Лунатик плыл в мелком рыжем болоте распадающейся черепицы. Рестлер перекатился на спину и двинул пяткой в бессмысленную физиономию. Запоздало подумал, что этот чувак – чей-то сын, муж и сват. Чипшот – запрещенный удар – сработал, лунатик уехал в безвестность на санках отколовшейся кровли.
До вершины Кристиан добрался без приключений. Сел поудобнее, уперся в конек. Луна короновала город.
Справа и слева раскинулась Батавия – старая часть города. Справа и слева, сзади и впереди, разлилось море человеческих голов. Площадь Таман Фатахила была переполнена лунатиками. Урони Кристиан булавку, сдвинутые плечи не дали бы ей упасть на мостовую. Из офисных сот и окраинных железных хибар спящие стекались сюда, чтобы любоваться луной.
А над их легионом сидел, цепляясь за крышу колониального голландского здания, боец кабельного канала и истово молился богам.
Франко-немецкая граница…
Сидя на полу чужой кухни, Уилл Смит наблюдал, как Лео Зольц дезинфицирует нож. В карих умных внимательных глазах Уилла Смита читалось понимание. Он знал, что виноват в сложившейся ситуации. Он как бы говорил: я погорячился. Но и ты пойми меня. По улицам шастают все эти ненормальные, жаждущие крови, мои хозяева превратились в маньяков, а тут ты тянешь ко мне грабли. Я обязан был обороняться, говорил Уилл Смит.
Лео не верил в Господа, но оценил степень его иронии. Разрушенный мир кишел пародией на живых мертвецов, а укусила Лео сраная собака. Не какой-то зомби-пес, а самый обычный колли. Животные не обращались в убийц, человечеству повезло. Но животные были напуганы не меньше людей, борющихся со сном и с сомнамбулами. Впрочем, Зольц понятия не имел, остались ли в мире бодрствующие соплеменники. Новостные сайты давно перестали обновляться. Ни единого пользователя социальных сетей онлайн. Лео и Уилл оказались изолированы в деревне с населением в полторы тысячи лунатиков.
«Нет, – возразил себе Лео, – после Судной ночи их осталось гораздо меньше».
В промежутке между книжными ярмарками Зольц жил в сонной (хах!) провинции в центре биосферного заповедника Блисгау, в нескольких километрах от французской границы. Он обожал Париж и Берлин, но предпочитал тишину, добровольное одиночество и прогулки по лесу. Гуляя, слушал в наушниках аудиокниги, а дома доставал томик из своей обширной библиотеки или загружал новинки на Kindle. Он читал постоянно, прерываясь для краткого сна. Трех-четырех часов хватало, чтобы отдохнуть и снова взяться за книгу.
Предвестником апокалипсиса стал колли, забившийся под его крыльцо. Позже Лео совершил вылазку к автобану и видел опрокинутый тягач и полсотни брошенных легковушек. Он решил, что собака сбежала из машины, едущей на север или на юг. До роковой полночи оставалось несколько часов, и Лео был глух и слеп, как и миллиарды таких же Лео на планете, прикованной к своему палачу – к Луне.
– Ты чей, приятель? Ты не заблудился? Ты… Ах ты ж, сволочь!
Зловредный пес кинулся наутек, а Лео с прокушенным пальцем отправился в больницу… где его отказались принять. Медсестра с пепельным лицом сказала, что доктор занят. Зольц не поверил своим ушам и собрался скандалить. Но из глубины госпиталя донесся отчаянный крик, и медсестра бросилась на подмогу врачу, оставив Лео в приемной.
«Что-то не так», – думал он, шагая по улице, мимо пекарни Брилла, парикмахерской Бергманна и «шелловской» заправки. У магазина фермерских товаров припарковался микроавтобус с монахинями. Молодая кармелитка, согнувшись пополам, блевала на асфальт, а ее сестра по вере держала на изготовке спортивную флягу с водой. Лео смущенно потупился.
По какой-то причине монахини никуда не уехали. Они предпочли ночлег в скромной провинциальной гостинице и, как только пробила полночь, вышли из номеров, чтобы лить кровь. Кармелитки в белоснежных сорочках стали первыми лунатиками, которых Лео увидел: они пробежали под его окнами, догоняя подростка в футболке с эмблемой группы Bad Religion. Монахиням не нравился калифорнийский панк. Олеандр, растущий во дворе фрау Замель, скрыл детали расправы над мальчишкой, но его вопли Лео слышал, даже забившись в дальний угол спальни.
Полчаса назад Лео Зольц просеменил в тени олеандра, стараясь не смотреть на драную футболку с перечеркнутым крестом, на останки подростка, растянутые зверьем по округе. Он споткнулся о глиняного ежа, и садовая скульптура превратилась в черепки. Никто ее не склеит, как не склеят заново реальность Лео.
Покинуть убежище вынудил голод. Уилл Смит был тем еще обжорой. Накануне они поделили последнюю банку сардин и слопали последнюю пачку чипсов.
– Сиди здесь! – велел Лео, притворяя дверь, но не запирая ее на ключ, чтобы в случае чего быстро попасть в укрытие. Смит дотянулся лапой до ручки и догнал человека во дворе фрау Замель.
– Что ж ты за собака такая? – поинтересовался Лео.
В душе он был рад мохнатому товарищу. Почуяв визитеров, на заднем дворе загорелись лампы, расцветили сумерки в оранжевые тона. Лео замер, считая удары сердца. «Датчик движения», – сказал он Смиту телепатически. В доме никого не осталось. В июле фрау Замель перенесла инсульт, а за неделю до апокалипсиса была снова госпитализирована.
Уилл Смит караулил, пока Лео выбивал окно и забирался на подоконник. Казалось, звон осколков слышат лунатики всей Северной Рейн-Вестфалии. Сработай в доме сигнализация, Лео грохнулся бы в обморок. Но пожилая женщина доверяла соседям. «Рай для пенсионеров. Нулевой уровень преступности», – так характеризовали обычно их захолустье.
Теперь человек и собака сидели на кухне фрау Замель. Наружные лампы погасли, а включать свет Лео побоялся. Хватало слабенького фонарика в телефоне. Ощущая себя мародером, он доставал из ящиков консервы и пачки с крупой и набивал ими рюкзак. Старушка оказалась предсказуемо запасливой. Аптечка что надо.
Лео не бывал в гостях у фрау Замель, только здоровался с ней, встречая на улице или в лавке. Милая старушка, опрятная, как и ее кухня. От вида вышитых крестиком картин, увядших полевых цветов в вазе, чайного сервиза накатывала тоска. Он надеялся, что лунатик-санитар не убил фрау Замель в больнице. И фрау Замель не убила санитара.
Зольц протер спиртом лезвие перочинного ножа. Он предпочел не спешить с возвращением; показалось, на улице кто-то есть. Лунатик, привлеченный шумом. Или зверь, выглянувший из леса проверить, что там творится у двуногих. Когда человечество окончательно погрузится в сон, мир будет принадлежать куницам и барсукам, диким кабанам и косулям. Хорошо бы, чтобы и Уиллу Смиту в нем нашлось местечко.
Судной ночью Лео не сомкнул глаз. Сидел в шкафу, скроля новостную ленту и тщетно обзванивая друзей. Абоненты безмолвствовали, как и полиция, и скорая помощь. Интернет разъяснил правила игры. Спать нельзя – да он и не уснул бы при всем желании. На улице кричали люди. Недавно Зольц осилил фолиант, посвященный Великой французской революции. Воображал, что это мятежники в фригийских колпаках атакуют гвардейцев короля.
Лишь на рассвете он заставил себя подползти к окну. Трупов он не обнаружил, как и зомбиподобных толп. Да, лунатики патрулировали квартал, изображая соседский дозор, но их было всего трое: Ференс из добровольной пожарной дружины, директор краеведческого музея герр Бахмейер и незнакомая Лео женщина, голая, не считая гетр. Багровые разводы украшали ее отвислую грудь. Женщина несла секатор, Ференс – грабли, а гер Бахмейер…
Лео поморгал, но мираж не был миражом.
Герр Бахмейер щеголял с каменным топором эпохи неолита. Пес, тот самый, что куснул Лео, никуда не делся. Он поджал хвост и рычал на лунатиков.
Лео схватил со стола тяжелую статуэтку – приз за лучший просветительский блог. Он спустился на первый этаж и заглянул в щель для писем. «Дозор» ушел к бензоколонке.
«Я рискую ради пса, который меня покалечил!»
Зольц открыл дверь. Колли повернул к нему перепуганную морду.
– Сюда! – прошептал Лео одними губами.
Дозор плелся обратно. Шаркающие звуки стали громче.
Пес не заставил просить дважды. Он ринулся через тротуар и влетел в прихожую. Лео тут же заперся. Ничего не заметившие лунатики прошли вверх по дороге.
– Ну, привет, оболтус. Извиняться будем?
«Будем», – будто бы ответил пес. Лег на живот и высунул язык.
С той минуты они не расставались.
Когда пали Соединенные Штаты, Лео вырубил ноутбук. Достал с полки книгу об Авиньонском пленении пап и занялся тем, чем занимался всю сознательную жизнь: погрузился в чтение. А дочитав, набросал в Инстаграм отзыв о книге. Пусть его пост никто не оценит. Поедание слов, предложений, страниц, килобайтов было спасением от сумасшествия и самоубийства. И разговоры с собакой тоже.
На ошейнике был указан адрес – Цвайбрюккен, но не указывалась кличка. Лео назвал пса Уиллом Смитом в честь актера, который сражался с зомби в разоренном спецэффектами Нью-Йорке. У киношного Смита была овчарка. А у Лео был Смит – бордер-колли. Смиту везло, он мог спать. Лео задумывался: что снится его приятелю по несчастью? Прежние хозяева? Фрисби? Собачьи выставки?
Лео не спал восемьдесят часов, но чувствовал себя на удивление сносно. Если бы не два «но»: зрение и палец. Глаза пекло, точно их намазали перцем, на третий день он отказался от чтения: буквы резали сетчатку крошечными бритвами, соринками цеплялись к слизистой. А голоса чтецов убаюкивали.
Палец был меньшей из проблем. Собственно, Лео отдал бы его за возможность читать. Но пальцы не бывают лишними в реальности, где вас хотят распотрошить лунатики.
Уилл Смит опустил голову на передние лапы и сочувственно вздохнул. Вчера вечером палец распух и затвердел. В свете фонарика он был в два раза толще соседа по кисти. Формой напоминал Нюрнбергскую деву. Незатронутая сепсисом дистальная фаланга выглядела декоративной головной частью орудия пыток. Кожа приобрела фиолетовый оттенок. Утром палец перестал сгибаться.
– Ты вообще чистишь зубы? – поинтересовался Лео. Смит скорчил жалобную мину. – Ладно, не дрейфь.
Последний выход Лео из зоны комфорта в дивный новый мир Луны не принес ничего хорошего. Оффлайн обезлюдел, как и онлайн, соседи, расправившись с неугодными, то ли затаились в норах, то ли ушли на поиски добычи. Испарились Ференс, герр Бахмейер и их подружка. Должно быть, так эти земли выглядели после опустошительной Тридцатилетней войны или эвакуации сорок четвертого года. Приподнимая металлические ставни, Лео видел лишь воронов, алчно кружащих над кровлями. Вчера он вооружился молотком, прихватил вместо талисмана счастливый Kindle и парашютировался в неизвестность. Прилипала Уилл следовал по пятам, опасливо принюхиваясь к проулкам.
Розенштрассе вымерла, и Блуменштрассе тоже. Они шли вдоль аккуратно постриженных изгородей и уютных коттеджей. Если бы не мертвецы в застрявшем на перекрестке минивэне, можно было бы решить, что новости – это розыгрыш, а обезумевшие монашки – актрисы в фильме ужасов.
Кабина «Рено» превратилась в мясорубку, стекла закрасили красным внутри и снаружи. Семья намеревалась бежать из ада, но бежать было некуда, и мухи копошились в ранах, нанесенных холодным оружием. Уилл заскулил, а Лео отвернулся со слезами на глазах. Девочке в минивэне было не больше десяти лет.
Лунатиков он засек издали и вовремя нырнул за забор. Жители деревни собрались на центральной улице. Они стояли двумя большими группами человек по сто. Одни – у приходского костела Святого Венделина, другие – у евангелической церкви. Лео задался вопросом: случайно ли они поделились по конфессиям?
Лунатики обратили бессмысленные глаза к небу и окаменели. Всё как на видео, которые очевидцы успели выложить в Сеть. Там был мэр в полосатой пижаме, глава ассоциации садоводов, почему-то в женских панталонах, и многие другие. Полуголые, окровавленные, спящие. Лео смотрел на них с минуту, затем шепотом окликнул Уилла, и они вернулись домой.
Лео Зольц не был бойцом. Он был книжным блогером и гордился тем, что количество его подписчиков в пятнадцать раз превышает численность населения его деревни. Он специализировался на нон-фикшене: научно-популярной и справочной литературе, мемуарах и эссеистике. Он читал запоем: о миоглобине, семантике субтитров, классификации пляжных камней, Ботсване, веслоногих рачках, экономическом контексте Нового Завета, молочной промышленности (сперма лучшего быка-осеменителя приносит по пятьдесят тысяч долларов в месяц), музыкальном пиратстве, устройстве пищеварительного тракта, ономастике имен, треске, оологии, стоимости танка «Тигр» (восемьсот тысяч рейхсмарок), ДНК-тестировании, защите интеллектуальной собственности, мейсенском фарфоре. Девушки, с которыми он пробовал строить отношения, считали его ужасно скучным. Теперь они уснули и обратились в монстров. А Лео сидел на кухне фрау Замель с перочинным ножом в кулаке.
– Ты знаешь Жан-Пьера Адамса? – спросил он. – О, ты очень глупый и ограниченный пес. Адамс был футболистом, центральным защитником. Он играл за национальную сборную Франции, в клубе «Ницца» и в «Пари Сен-Жермен». В восемьдесят втором он лег на операцию, а анестезиолог по ошибке перепутал дозу. Адамс впал в кому. И он до сих пор в ней. По крайней мере, был в коме до Судной ночи. – Лео потер глаза. – Я родился в восемьдесят четвертом. Пошел в школу, закончил ее, поступил в университет. А Адамс лежал в коме. В темноте между жизнью и смертью. Я часто думаю об этом, Уилл. Снятся ли Жан-Пьеру Адамсу сны?
Лео приставил кончик ножа к пальцу, аккурат под проксимальной межфаланговой складкой, и надавил. Звук был такой, словно он прорезал натянутую ткань. Из раны хлынул гной. Почти прозрачный, с розоватыми вкраплениями. Чертовски много гноя. Морщась от боли, Лео надавил на вздувшуюся область. Жижа из воспаленных тканей заливала плитку пола. Лео массировал, сжав зубы, пока гной не истек, сменившись струйкой крови. Потом он обработал место укуса йодом и антисептической мазью и, как мог, перебинтовал. Откупорив зубами флакон, смочил бинт спиртом и перевел дыхание.
Мозг выудил информацию из архива: Наполеон Третий умер от сепсиса. И генералиссимус Франко. И советский полководец Михаил Фрунзе.
Перебинтованный палец торчал бесполезным придатком. Джесси Джеймс одинаково метко стрелял обеими руками. Лео не был Джесси Джеймсом или персонажем фильма Сэма Рэйми «Быстрый и мертвый». Найди он волшебную палочку, заказал бы себе амбидекстрию. Или пистолет. Или новый палец. Или чтобы Судной ночи не случилось.
Он встал и забросил на плечо рюкзак. Причина сегодняшних невзгод кружилась у ног, виляя хвостом.
– Проехали, – сказал Лео. – Я не сержусь. Но если из-за пальца меня убьют…
Прерывая на полуслове, у крыльца фрау Замель зажглись лампы. Газон был полон убийц. Их черные силуэты внушали ужас. Уилл Смит зарычал.
– Уходим! – крикнул Зольц, доставая молоток.
Лунатики штурмовали дверь. Разбитое окно в старушечьей спальне обдало ночной свежестью. Лео выпустил пса и прыгнул за ним на траву. Прямо в кольцо врага.
Лунатики, трое или четверо, вышли навстречу, поигрывая оружием. Миловидная гимнастка в топике и трусах от Calvin Klein махнула ледорубом. Лео уклонился, избегая участи Льва Троцкого. Справа к нему торопился герр Бахмейер. Глаза директора музея были холодны, как пещеры Саара, которые предки использовали как ледяные погреба. Топор, изготовленный шесть тысяч лет назад, вновь жаждал крови.
Залаял Уилл Смит. Топор взмыл к оскверненным луной небесам. Нога герра Бахмейера зацепилась о труп подростка, жертвы монашек. Герр Бахмейер полетел головой вперед. Топор пропахал траву.
Замычав (натуральный зомби!), длинноволосый тип попытался достать Лео ножом для стейков. Тот опередил, всадив боек молотка в ключицу врага. Кость противно хрустнула. Лео замахнулся – отразить атаку старика с теслом. Рукоять выскользнула из ненадежного замка четверых пальцев и напоследок зацепила указательный, травмированный. Слезы брызнули из глаз. Зольц не увидел, как рядом очутилась гимнастка, восемнадцатилетняя красотка из дома напротив. Она отпихнула старика: «Мое!» – и воткнула ледоруб в живот жертвы. Лео вскрикнул от боли. Он ждал повторного удара, который положит конец буквоедству, но Уилл Смит метнулся на грудь гимнастки и впился зубами в ее горло.
– Фас! – запоздало воскликнул Лео. Взор очистился от пелены. Боль странным образом отрезвила. Он пнул ботинком в лицо поднимающегося герра Бахмейера, вырвал у старика тесло и топорищем выбил зубной протез из раззявленного рта.
Гимнастка извивалась на газоне. Горло пожевано, но не смертельно. Выживет, если вовремя обработает раны антисептиком. Лео свистнул и помчался через кусты. За угол, к родному бежевому фасаду.
Щелчки запираемых замков были равносильны триумфальному маршу. Уилл Смит нарезал у ног круги, как бы вопрошая: молодец ли я? Лео наклонился, чтобы объятиями отблагодарить друга. Из кармана кофты-кенгуру на пол посыпались куски пластмассы.
Лео сунул руку под одежду и ощупал небольшую ранку чуть выше пупка. Затем рухнул в кресло, обесточенный. Доктор Брайдон, подумал он, был единственным уцелевшим англичанином, когда европейцы отступали из Кабула в тысяча восемьсот сорок втором. Сборник бульварных рассказов, который доктор носил в своей шляпе, нейтрализовал удар афганского меча и спас Брайдону жизнь. Счастливый Kindle спас брюхо Лео. Ледоруб раскрошил электронную книгу, но лишь оцарапал живот.
– Везучий сукин сын, – пробормотал Зольц. Уилл Смит приблизился, чтобы положить голову ему на бедро, и Лео погладил пса раненой рукой. Бинты пропитались гноем.
А еще была стена в гостиной. Пока они давали отпор лунатикам, кто-то разобрал кирпич, и в дыре Лео увидел набережную Сены, заставленную лотками букинистов.
– Ты засыпаешь, – сказал Уилл Смит.
– А ты разговариваешь, – заметил Лео Зольц.
– Спи, – разрешил Уилл Смит. – Я прослежу, чтобы ты не наделал глупостей.
– Да, – сказал Лео Зольц. – Да. Постой.
Он заставил себя дотянуться до рюкзака и открыл столько консервов, сколько смог. Плюхнулся обратно в кресло и обнаружил, что футболист Жан-Пьер Адамс зовет его жестами из увеличивающегося разлома в стене.
– Я пойду, – сообщил Лео.
– До встречи, мой друг, – ответил Уилл Смит.
Лео пролез в дыру, и Жан-Пьер, улыбаясь, пожал его исцелившуюся руку.
Токио…
Император уснул, – эта новость мелькнула на задворках сознания.
Профессор Таканори Тоути покрепче обнял жену. Он лежал, уткнувшись в ее волосы цвета льна, и целовал шею, как ей нравилось. Не составило труда отобрать у Ю нож и сковать ее наручниками, которые дал ему напоследок полковник Сато. Ю упорно вырывалась, норовила встать и поискать новый нож. Он держал ее крепко.
Телевизор транслировал репортажи из ада. Тоути задумался: кто делает эти передачи? Лунатики? Да нет, повтор. Какой-то настырный тип торчит за пультом, глотает кофе и жмет на кнопки, гоняя по кругу историю конца человечества.
